Современный зарубежный детектив-14. Книги 1-22

Серия «Зарубежный детектив»

SEBASTIAN FITZEK

DER HEIMWEG

roman

© Перевод, ООО «Гермес Букс», 2025

© Художественное оформление, ООО «Гермес Букс», 2025

Пролог

После всех травм, в результате которых покрывались синяками самые чувствительные места ее тела; после ударов в лицо, по спине, по животу и почкам, когда ее моча на несколько дней окрашивалась в цвет свеклы; после невыносимой боли, которую муж причинил ей садовым шлангом и утюгом, она не верила, что когда-либо сможет снова испытать такое.

Какой сумасшедший секс, – думала она, лежа в полутьме на кровати, с которой мужчина, в кого она до смерти влюбилась, уже встал, чтобы пойти в ванную.

Не то чтобы она имела много возможностей для сравнения. До мужа у нее было всего два любовника, да и то сто лет назад. Негативный опыт настоящего давно вытеснил позитивные воспоминания прошлого.

Уже много лет все, что происходило в спальне, было связано для нее только с болью и унижением.

А сейчас я лежу здесь. Дышу и чувствую запах нового в моей жизни мужчины и мечтаю, чтобы эта ночь любви началась сначала.

Она сама удивилась, как быстро доверилась ему и рассказала о насилии, от которого страдала в браке. Но ее с первого момента потянуло к нему, как только она услышала его низкий голос и взглянула в теплые темные глаза, которые смотрели на нее так, как никогда не смотрел муж. Открыто, честно, ласково.

Она чуть было не рассказала ему о видео. С той вечеринки, участвовать в которой ее заставил муж.

Вечеринке с мужчинами.

С компанией мужчин, которые истязали ее и унижали. Поразительно, что я еще раз в своей жизни добровольно отдалась представителю «сильного» пола, – подумала она и прислушалась к шуму воды в душе, где скрылся мужчина ее мечты.

Обычно это она после «использования» своим супругом часами пыталась смыть с себя всю мерзость, но сейчас наслаждалась терпким запахом любовной связи на своей коже и с удовольствием законсервировала бы его навсегда.

Шум воды прекратился.

– Хочешь еще куда-нибудь сходить? – донесся его веселый голос из ванной комнаты – видимо, он уже вышел из душа.

– С превеликим удовольствием, – ответила она, хотя понятия не имела, как объяснить мужу, почему задержалась надолго.

Все-таки уже…

Она взглянула на свои наручные часы, но в темноте не смогла разглядеть циферблат. Кроме луча, который попадал в спальню через щель приоткрытой двери ванной комнаты, немного света исходило только от иллюминированного предмета искусства. На стене в спальне висел слегка изогнутый самурайский кинжал с переливающейся перламутровой рукояткой – его подсвечивали два светодиодных ночника, которые тоже создавали атмосферу ночного приглушенного освещения.

Она потянулась за мобильным, и взгляд ее упал на панель с выключателями, которые были встроены прямо в прикроватную тумбочку.

– Может, выпьем по коктейлю?

Она нажала на крайнюю кнопку на панели и ойкнула, потому что ее функция оказалась иной. Так как простыни сбились, она могла видеть матрас, который вспыхнул голубым галогеновым светом, создавая иллюзию, будто она лежит на надувном матрасе в бассейне.

Она села по-турецки на водяном матрасе, наполнение которого ярко светилось, словно неоновая палочка. К тому же оно меняло цвет. От лазурно-голубого до фосфорно-желтого и от ослепительно-белого до…

– Что это? – спросила она.

Тихо. Обращаясь больше к самой себе, потому что в первый момент искренне удивилась. Она наклонилась вперед, чтобы посмотреть через ромб, который образовался у нее между бедрами и пахом.

О господи…

В ужасе прикрыв рот ладонью, она уставилась на матрас, на котором всего несколько минут назад занималась любовью с мужчиной.

У меня галлюцинации. Я не понимаю, как…

– Значит, ты это обнаружила, – произнес чужой голос слева от нее. И словно у незнакомца, появившегося теперь в дверях ванной, был в руке пульт, с помощью которого он мог управлять этим ужасом, кровать под ней вспыхнула кроваво-красным светом. Вид, который затем открылся ей, был настолько жутким, что хотелось вырвать себе глаза, чтобы ничего не видеть.

Да, она это обнаружила, хотя это было безумием. Ее мозг отказывался воспринимать этот ужас, ибо то, что она увидела, превосходило самое изощренное человеческое воображение.

– Где он? Что ты с ним сделал? – закричала она истошным голосом незнакомцу, в то время как монстр в человеческом обличье подошел со шприцем к кровати и с самодовольной улыбкой сказал:

– А теперь забудь своего любовника. Мне кажется, пришло время познакомиться со мной.

1

Джулс Таннберг

Джулс сидел за письменным столом и думал о том, что шум у него в ухе отлично гармонирует с кровью на стене, хотя и не смог бы объяснить, откуда у него такая больная ассоциация. Возможно, потому, что звук, который он слышал в наушнике, напоминал жидкость, пытающуюся преодолеть узкое место.

Как кровь, которая льется из вен умирающего человека.

Кровь, которой можно было вымазать стены спальни, чтобы оставить миру сообщение.

Джулс оторвал взгляд от телевизора, который крупным планом показывал красные, гротескно крупные цифры над кроватью в спальне жертвы. Почерк «календарного убийцы». Такой привет а-ля «Я был здесь, и ты можешь радоваться, что мы не встретились».

Потому что иначе и твое тело лежало бы на этой кровати. С удивленным выражением лица и перерезанным горлом.

Он повернулся на офисном стуле градусов на девяносто, и телевизор исчез из поля его зрения, что помогло ему сконцентрироваться на телефонном разговоре.

– Алло, кто это? – спросил он уже в третий раз, но тот, кто висел на другом конце шуршащей линии, по-прежнему не говорил ни слова.

Вместо этого Джулс услышал за спиной голос мужчины, казавшегося ему уже знакомым, хотя они ни разу не встречались.

«К настоящему моменту найдены три женщины, которые были убиты в своих квартирах», – сказал мужчина со знакомым лицом, который через регулярные промежутки снабжал людей в их собственных четырех стенах информацией о самых ужасных преступлениях Германии.

«Дело под номером XY… не раскрыто. Самая старая телепередача Германии, посвященная реальным преступлениям».

Джулс сердился, что не нашел пульт управления, чтобы выключить телевизор, который, вероятно, все еще показывал последнее место преступления «календарного убийцы».

Повторяли передачу от 20:15, дополненную последними сведениями, которые поступили от населения с момента прямого эфира.

Рабочий кабинет в этом старинном доме в Шарлоттенбурге располагался в проходной комнате между гостиной и столовой; и в нем, как и во всей квартире, были впечатляюще высокие потолки с лепниной, с которых у первых жильцов сто лет назад наверняка свисали тяжелые люстры. Джулс же предпочитал непрямое освещение, ему даже свет от телевизионного экрана казался слишком ярким.

Беспроводная гарнитура – маленькие наушники с затылочной дужкой и подвижной трубкой микрофона – позволяла ему искать пульт управления на заваленном газетами и документами письменном столе.

Он вспомнил, что еще недавно держал пульт в руке, поэтому тот, должно быть, зарыт где-то под бумагами.

«И на каждом месте преступления одна и та же жуткая картина. Дата смерти, написанная на стене кровью жертвы».

«Модус операнди[240], которому „календарный убийца“ обязан своим прозвищем».

Новость о первом преступлении – а через пару часов будет его годовщина – в прошлом ноябре овладела всеми СМИ.

Джулс прервал поиски пульта управления и посмотрел в большое, слегка изогнутое окно с переплетом, которое противостояло сильной метели. И снова удивился своей плохой памяти на погоду. Он мог запомнить самые странные вещи, которые слышал только один раз, например, легенду о том, что у Хичкока не было пупка или что кетчуп в 1830-х годах продавали как лекарство. Однако не мог вспомнить, какой была последняя зима.

В прошлом году в первый Адвент[241] тоже шел снег в большей части Германии? Рекордное лето с тропическими температурами под сорок градусов, казалось, без перехода сменилось периодом слякоти и ненастья. Хотя было не очень холодно – по крайней мере, по сравнению с Гренландией или Москвой, – но снег и дождь в сочетании с сильным восточным ветром кратчайшим путем гнали людей после работы в их квартиры. Или на прием к лору. Хотя вид снаружи имел что-то успокаивающее, и не только на контрасте с настенной живописью «календарного убийцы».

За высокими окнами все выглядело так, словно некая съемочная группа поставила перед уличными фонарями Шарлоттенбурга конфетти-пушку, чтобы показать жителям престижных квартир эпохи грюндерства вокруг озера Литцен преждевременный рождественский спектакль. Бесчисленные снежинки танцевали, как рой светлячков, в теплом луче света, откуда их по замерзшей поверхности озера сдувало в сторону радиобашни.

– Кто-то не дает вам говорить со мной? – спросил Джулс предполагаемого телефонного собеседника. – Если да, пожалуйста, кашляните один раз.

Джулс не был уверен, но ему показалось, что он услышал тихое пыхтение – как у задыхающегося бегуна.

Это было покашливание?

Он увеличил громкость на ноутбуке, через который транслировался разговор. Однако телеведущий оказался громче. Если Джулс не найдет пульта управления, ему не останется ничего другого, как вытащить штепсельную вилку телевизора из розетки.

«Мы долго сомневались, стоит ли еще раз так четко показывать вам подлинные съемки с места преступления. Но эти изображения пока единственный след, ведущий к так называемому „календарному убийце“. Как вы видите…»

Краем глаза Джулс заметил, что ракурс изменился и камера наехала на кровавую надпись на стене. Так близко, что крупнозернистая штукатурка походила на поверхность Луны, которую серийный убийца использовал в качестве холста.

«…у цифры 1 сверху завитушка. Из-за чего число, которое преступник написал на стене после первого убийства – если приложить немного фантазии, – напоминает морского конька. Поэтому наш вопрос к вам: вы узнаете этот почерк? Он уже встречался вам в какой-нибудь связи? Для любой полезной информации…»

Джулс вздрогнул. Сейчас это было отчетливо. Он что-то услышал в трубке.

Покашливание. Дыхание. Неожиданно шум оборвался.

Передаваемая наушниками атмосфера изменилась, словно участник спрятался от ветра в каком-то защищенном пространстве.

– Я вас не понял, поэтому просто исхожу из того, что вам угрожают, – сказал Джулс и в этот момент обнаружил на письменном столе пульт управления под рекламным проспектом реабилитационной клиники:

– Что бы ни случилось, обязательно оставайтесь на линии. Не кладите трубку. Ни при каких обстоятельствах.

Он выключил телевизор и увидел самого себя в почерневшем экране, который превратился в темное зеркало. Джулс покачал головой, недовольный своим отражением, хотя и должен был признать, что выглядел намного лучше, чем себя чувствовал. Скорее на двадцать пять, чем на тридцать пять. Скорее здоровым, чем больным.

Это всегда было его проклятием. Даже страдая от кишечного гриппа и неразделенной любви, Джулс имел цветущий вид. Только Даяна за время их отношений научилась его «читать». Она долгое время была независимым журналистом и благодаря своей ярко выраженной эмпатии смогла выведать тщательно скрываемую тайну уже не у одного интервьюируемого. То, что ей удавалось с незнакомцами, еще лучше получалось у нее с самым близким человеком. Она замечала у Джулса признаки грозящего нервного истощения, когда после двойной смены на телефоне службы спасения его карие глаза становились чуть темнее или красиво очерченные губы были чуть суше, чем обычно, потому что ему не удалось объяснить по телефону матери, как реанимировать ребенка. Тогда Даяна молча обнимала его и массировала ему напряженные плечи. Она буквально чувствовала его боли в желудке, переутомление и часто глубокую меланхолию, когда они лежали на диване и она зарывалась лицом в его густые непослушные волосы. Наверное, она и во сне его изучала – его нервные подергивания, бормотание – и, возможно, успокаивала мягким прикосновением, когда он кричал. Возможно. Он не успел спросить ее об этом, и теперь у него уже никогда не будет такого шанса.

Вот!

На этот раз он был уверен. Звонивший застонал. Еще было непонятно, кто это – мужчина или женщина, – только человек определенно страдал от боли, с которой пытался справиться.

– Кто… кто это?

Наконец-то. Первая законченная фраза. И она не прозвучала так, будто звонившему приставили пистолет к голове – но как знать!

– Меня зовут Джулс Таннберг, – ответил он, сконцентрировался и начал самый напряженный и роковой разговор в своей жизни словами: – Вы позвонили в службу ночного телефонного сопровождения. Как я могу вам помочь?

От ответа у него чуть не лопнули барабанные перепонки. Потому что тот состоял из одного лишь отчаянного крика.

2

– Алло? Кто это? Пожалуйста, скажите, как я могу вам помочь!

Крик смолк.

Инстинктивно Джулс схватился за ручку и блокнот, чтобы записать время звонка.

22:09.

– Вы еще там?

– Что, как… э-э-э, нет, я…

Тяжелое дыхание.

– Мне очень жаль, я…

Однозначно женский голос.

Звонившие мужчины были исключением. Службой телефонного сопровождения пользовались в основном женщины, которым приходилось возвращаться домой ночью по паркам, безлюдным улицам или даже через лес – работали ли они допоздна, сбежали ли с неудачного свидания, или им просто наскучила вечеринка, на которой остались их подруги.

Оказавшись вдруг одни в поздний час, когда не хотелось поднимать с кровати родных, они порой испытывали страх в темноте: при пересечении пустынных парковок, в плохо освещенных подземных переходах или на необдуманно выбранном коротком пути по безлюдной местности. И тогда мечтали о спутнике, который довел бы их до дома. О провожатом, который в случае чрезвычайной ситуации знал бы их точное местонахождение и быстро вызвал подмогу – что, правда, в истории службы ночного телефонного сопровождения случалось очень редко.

– Я должна… положить трубку… – сказала женщина, и Джулс заподозрил, что она испугалась его низкого голоса. Поэтому ему надо было действовать быстро, если он не хотел ее потерять.

– Вы бы предпочли поговорить с женщиной-провожатой? – спросил он, осознавая, что женщина и провожатая – бессмысленное уточнение, но догадывался, что у звонившей (он пометил себе: возраст около 30) были проблемы с концентрацией, поэтому старался выбирать простые и однозначные формулировки.

– Я пойму, если в вашей ситуации вам неприятно разговаривать с мужчиной.

Страх звонивших в службу ночного телефонного сопровождения, как и большинство страхов, часто был необоснованным. Но он касался – в результате ли неприятного опыта (например, идиотские приставания пьяного в метро) или же будучи плодом фантазии – в основном мужчины. Поэтому Джулсу было абсолютно понятно, если женщина не хотела говорить с представителем того пола, который, по сути, и вызывал у нее страх, каким бы иррациональным тот ни был.

– Мне соединить вас? – спросил он еще раз и наконец получил ответ, пусть и сбивающий с толку:

– Нет, нет, дело не в этом. Я… я даже не заметила.

Ее голос звучал испуганно, но без паники. Скорее как у женщины, которая уже переживала страх и посильнее.

– Чего вы не заметили?

– Что вам позвонила. Наверное, это произошло, когда я занималась скалолазанием.

Скалолазанием?

Снова послышался шум в трубке – однозначно от ветра, – но, к счастью, не такой сильный, как вначале. Звонившая определенно находилась на улице.

Блокнот Джулса наполнился вопросами.

Какая испуганная женщина будет заниматься скалолазанием? В метель?

– Как вас зовут? – спросил он.

– Клара, – ответила она.

Казалось, она сама испугалась, словно имя вырвалось у нее невольно.

– Хорошо, Клара. Вы хотите сказать, что позвонили нам случайно?

Он сказал нам, потому что представление о целой команде вызывало у звонивших доверие, и действительно в службе работало много волонтеров. Только сегодня, в субботу, в самое востребованное время горячей линии, в Берлине перед своими ноутбуками сидели четыре волонтера и ждали с десяти вечера и до четырех часов утра входящих звонков на федеральный номер. Правда, они находились не в офисе открытого типа, как служба экстренной помощи при пожарной части – бывшее место работы Джулса.

Благодаря компьютерной программе телефонного сопровождения, которая переводила каждый входящий звонок на свободного помощника, они могли курировать испуганных, одиноких и отчасти растерянных звонивших женщин прямо из дома. С тех пор как информация об этой новой, финансируемой за счет пожертвований службе распространилась по социальным сетям как вирус, звонков становилось все больше; но не настолько, чтобы телефон звонил непрерывно.

Волонтеры могли попутно заниматься другими, личными делами – например, смотреть Netflix, слушать музыку или читать. А благодаря беспроводной гарнитуре в случае звонка можно было свободно передвигаться по дому. Многие лежали в кровати, некоторые даже в ванне; вероятно, только единицы сидели за письменным столом, как Джулс, но это была привычка, которая осталась у него от старой работы. Хотя во время телефонных разговоров он любил ходить взад-вперед, для установления контакта в самом начале ему была необходима структура.

Он бы с удовольствием ввел в компьютер всю информацию от звонившей, но это было бессмысленно. В отличие от прежней работы в службе 112, ему не нужно было укомплектовывать дежурную машину необходимым для экстренного случая оборудованием. И он не видел на цифровой карте города на мониторе примерное местонахождение нуждающегося в помощи человека. Но все равно Джулс чувствовал себя более организованным за письменным столом. Тот придавал ему уверенности, когда Джулс разговаривал со звонившими женщинами.

– Да. Видимо, я случайно разблокировала телефон, – сказала Клара. – Мой мобильный сам набрал ваш номер. Извините за беспокойство, я вовсе не хотела вас отвлекать.

«Сохраненный номер», – записал Джулс. Значит, Клара уже не в первый раз испытывает страх. И не во второй или третий. Она так часто боялась, что даже сохранила номер службы ночного телефонного сопровождения в своих фаворитах.

– Простите, пожалуйста, я ошиблась номером, я сейчас…

Очевидно, Клара хотела завершить разговор. И этого Джулс допустить не мог.

Он встал из-за стола. Старый паркет, истерзанный многочисленными подошвами, передвигавшейся мебелью и падавшими на него предметами, устало заскрипел под его кроссовками.

– Не обижайтесь, но вы производите впечатление человека, которому нужна помощь.

– Нет, – слишком быстро ответила Клара. – Для этого уже слишком поздно.

– Что вы имеете в виду?

Он услышал жалобный стон – так отчетливо, что на мгновение подумал, будто тот доносится у него из прихожей.

– Для чего слишком поздно?

– У меня уже есть провожатый. Второго мне не нужно.

– Значит, вы не одна?

Ветер на другом конце снова усилился, но голос Клары его перекрыл.

– В последние недели я ни секунды не была одна.

– Кто был с вами?

Клара тяжело вздохнула, затем сказала:

– Вы его не знаете. Максимум, чувство, которое он вызывает… – Ее голос сорвался. – Смертельный страх.

Она плачет?

– О господи, мне очень жаль, – сказала она, пытаясь взять себя в руки, и, прежде чем Джулс успел спросить, что она имеет в виду, быстро добавила: – Нам нужно закончить разговор. Он не поверит, что это была ошибка. Что я случайно набрала ваш номер. Черт, если он узнает, что я вам позвонила, то и к вам придет.

– Зачем?

– Чтобы вас тоже убить, – сказала Клара и этим смертельным пророчеством вызвала у Джулса ощущение дежавю.

3

Четырьмя часами ранее

– Если это профукаешь, ты мертвец, – пошутил Цезарь.

Его хихиканье прекратилось, когда по подавленному выражению лица Джулса он заметил, что зашел слишком далеко со своим грубым замечанием.

– Извини, сорри, это было бестактно.

Магнус Кайзер, которого друзья ласково называли Цезарем, виновато взглянул на своего давнего лучшего друга. Джулс, стоявший рядом с ним у письменного стола, помотал головой и махнул рукой.

– Сколько раз я тебе говорил, чтобы ты не особо со мной церемонился? Мне не станет лучше, если ты будешь взвешивать каждое слово.

– Все равно мне, наверное, не стоит так запросто произносить в твоем присутствии слова смерть, умирать и убийство. – Цезарь вздохнул и указал на ноутбук с программой телефонного сопровождения, который он принес Джулсу. – Слушай, может, это все-таки дерьмовая идея. Тебе лучше не стоит проводить выходные с психически лабильными людьми.

– У тебя просто угрызения совести, потому что ты ни с кем это не согласовал. Но не переживай, никто ничего не узнает. Я отлично справлюсь за тебя, не бери в голову.

Но Цезаря это не убедило. И действительно, ему было немного не по себе, что Джулс просто так подменит его, потому что ноутбук с программой телефонного сопровождения был собственностью объединения и мог выдаваться только определенному кругу лиц. И если Цезарь без согласования привлекал друга, это было не совсем кошерно.

– Я найду, кто подменит меня в эту смену… – начал было он, но Джулс подавил его протест в зародыше, взъерошив длинные белокурые волосы друга, которые тот все еще носил в стиле серфера. А ведь прошла уже целая вечность с тех пор, как Цезарь видел море. И в этой жизни ему уже не прокатиться по волнам на своих любимых досках.

– Сколько нам это еще обсуждать? У тебя сегодня вечером какое по счету свидание за последние месяцы?

Цезарь показал ему средний палец – на первом семестре юридического института он сделал на нем татуировку в виде знака параграфа. О чем сегодня сожалел, потому что крупные конторы не брали его из-за этого адвокатом, и ему приходилось довольствоваться случайными клиентами в заурядной организации.

– Именно, твое первое свидание, – заявил Джулс. – И по шкале от одного до десяти, насколько хороша эта Ксантиппа?

– Ее зовут Ксения. И по этой шкале – минимум двенадцать. Я не единственный в нашей группе взаимопомощи, кто запал на нее.

Цезарь нервно взглянул на свои наручные часы, «Ролекс Субмаринер», с которыми он еще ни разу не нырял и, вероятно, уже никогда и не будет. Времена, когда Цезарь оправдывал свое прозвище и был выдающимся соперником в любом виде спорта, окончательно прошли год назад. Сегодня даже побриться стало для него непростой задачей. Борода Цезаря не видела бритвы не меньше недели, а с ней он выглядел гораздо старше своих тридцати шести лет.

– Тогда чего же ты ждешь? – поторопил его Джулс. – Выкатывайся из моей квартиры и разберись со своей женщиной мечты!

Джулс поднялся и потянул за ручки инвалидной коляски Цезаря, но тот нажал на тормоз и не дал своему другу откатить его от письменного стола.

– У меня нехорошее предчувствие, – тихо сказал он и поднял голову. При этом посмотрел голубыми глазами сквозь Джулса, словно того и не было в комнате. Этот безучастный взгляд пугал людей, которые не знали Цезаря, особенно когда он погружался в такое состояние по несколько раз в день и, очевидно, часто без повода. Хотя у него был абсолютно отсутствующий вид, Джулс знал, что в такие секунды его друг переживал самые светлые моменты. Потом Цезарь снова резко осознал, что уже никогда не сможет ходить, потому что алкоголик, сбивший его на парковке «Макдоналдса» перед драйв-ин, не сядет в машину времени и не отменит свою поездку в пьяном состоянии.

– Спокойствие, дружище. Я много лет принимал в службе 112 самые жуткие звонки и уж, наверное, смогу успокоить пару трусишек.

– Я не об этом.

– А о чем?

– Именно ты, Джулс. После всего, что с тобой случилось. Как раз тебе стоит держаться подальше от людей, которые находятся в чрезвычайных ситуациях.

– Имеешь в виду, от таких людей, как ты? – Джулс сел на корточки перед коляской, чтобы посмотреть в глаза лучшему другу.

– Что ты имеешь в виду?

– У тебя действительно свидание?

Застигнутый врасплох таким поворотом разговора, Цезарь не смог сдержать слез.

– Ты мой лучший друг? – спросил он Джулса и взял его за руку.

– С начальной школы.

Был период, когда они разошлись: в одиннадцатом классе оба влюбились в одну и ту же девочку. Но они преодолели даже этот кризис. В конце концов между Цезарем и Даяной даже возникла сердечная дружба, хотя школьная красавица отдала предпочтение Джулсу.

– Будь я геем, женился бы на тебе, – пошутил Джулс.

– Тогда не расспрашивай меня, хорошо?

Джулс встал и поднял руки, словно сигнализируя, что безоружен.

– Ты ведь не наделаешь глупостей? – спросил он Цезаря, который развернул свою коляску и покатился в сторону прихожей.

«Когда-нибудь он не выдержит, – предсказывала Джулсу Даяна. – Цезарю даже не хватило силы воли, чтобы как баскетболисту бросить курить, а как ему пережить поперечный паралич?»

– Скажи мне, что ты на самом деле задумал сегодня вечером? – крикнул он вслед Цезарю.

Его лучший друг ответил ему цитатой Тома Круза из «Лучшего стрелка», которую они в шутку использовали со школьных времен:

– Я не могу тебе сказать, Джулс. Иначе потом мне придется, к сожалению, тебя убить.

4

Убить меня? – подумал Джулс четыре часа спустя и мысленно повторил последнее предложение Клары по телефону: «Нам нужно закончить разговор. Он не поверит, что это была ошибка. Что я случайно набрала ваш номер. Черт, если он узнает, что я вам позвонила, он и к вам придет».

Чтобы убить меня?

Хотя он и не верил всерьез, что находится в опасности, Джулс чувствовал неприятную тревогу. Как в своем повторяющемся ночном кошмаре, где он стоит перед приемной комиссией, чтобы сдать устный экзамен, к которому не готов.

– Что вы имеете в виду? – спросил он Клару и поправил свою гарнитуру. – Почему кто-то должен прийти и убить меня?

И о ком мы вообще говорим?

– Мне жаль, что я так сказала, но это правда. Как только он узнает, что мы были в контакте, захочет вас отыскать и тоже уничтожить.

Он?

Джулсу нужно было подвигаться. Сам того не осознавая, он прошел через кабинет и гостиную в прихожую.

– Вы поступили абсолютно правильно, позвонив в службу ночного телефонного сопровождения, – похвалил он ее, чтобы внушить доверие и успокоить. Как и в большинстве квартир эпохи грюндерства на озере Литцен, прихожая представляла собой узкий коридор, который соединял кухню в одном конце с гостиной в другом. Для преодоления этого пути, проходившего мимо детской, родительской спальни, гостевой комнаты и кладовки, неплохо было бы иметь велосипед или, по крайней мере, скейтборд – таким длинным был этот узкий проход.

Джулс знал, что должен сейчас хорошо взвешивать свои слова и избегать любого негативного выражения, чтобы не потерять связь с незнакомкой. Вместе с тем он уже не был уверен в этой стратегии. Все-таки Клара только что сообщила ему, что он сам находится в опасности. Что, разумеется, звучало абсурдно, хотя – и это беспокоило его – не было исключено.

Менее опытные сотрудники, наверное, подумали бы, что у Клары не все в порядке с головой; пациентка, страдающая галлюцинациями, которой удалось добраться до телефона закрытого медицинского учреждения, что случалось не так уж и редко.

Но в ее голосе не было и намека на медикаментозное лечение, а формулировки и интонация не вызывали подозрений, что они результат десятков сеансов психотерапии.

Джулс чувствовал, что у страха Клары есть рациональная причина. До которой он хотел докопаться.

– Где вы находитесь в настоящий момент? – спросил он, немного подумав.

Самый важный из всех вопросов, который он первым делом задавал тысячам звонивших – раньше, когда еще работал в оперативном центре берлинской пожарной службы в Шпандау. Двадцать четыре рабочих места, на каждом по пять мониторов, четыре тысячи звонков в день, из которых половина требовала вмешательства. Крупный пожар в Марцане, инсульт в Митте, преждевременные роды в Лихтенраде. Никому не возможно было помочь, если не знать, куда направить машину. При звонке с мобильного телефона удавалось определить участок в зоне действия ближайшей вышки, но в окраинных районах он мог охватывать много километров.

– Почему вы хотите знать, где я?

– Чтобы вам помочь.

– Вы меня не слушали? Со мной все кончено. Положите трубку, чтобы хотя бы спастись самому.

Он прищурился – бессознательная привычка, когда он концентрировался.

– Значит, вам угрожают. Полагаю, мужчина. Он сейчас в непосредственной близи?

Клара печально рассмеялась:

– Он всегда рядом. Даже когда я его не вижу.

В квартире Джулса стояла тишина. Единственный звук – гудение старого холодильника, но чем дальше по коридору, тем тише оно становилось, и Джулс смог составить себе ясное акустическое представление об окружающей Клару обстановке. Под ее ногами хрустел гравий, слышалось шуршание листьев, значит, дорожка проходила между деревьев. На заднем плане ускорилась одинокая машина. Местность была безлюдная, но не заброшенная.

– Я должна окончить разговор.

– Пожалуйста, скажите мне, как я могу вам помочь.

– Вы меня не слушали. Мне уже не помочь. Сейчас вам нужно подумать о себе.

Между тем Клара заговорила энергичнее, почти поучающе.

– Это шутка? – спросил Джулс. – Вы хотите меня напугать?

– Ради всего святого, нет. Ничего подобного.

– Тогда скажите мне, что происходит.

Тишина.

Такая интенсивная, что Джулс услышал легкий звон в правом ухе. Гудение, которое постоянно его сопровождало и о котором он иногда забывал на несколько недель, пока что-нибудь снова не напоминало о нем. Казалось, что этот звук, похожий на комариный писк, запускался и усиливался негативными эмоциями.

– Вы уже испытывали такой страх, когда каждая клетка вашего организма наполнялась болью? – спросила она его.

Комариный писк в ухе снова ушел на второй план, пока Джулс пытался найти ответ на вопрос.

Он закрыл глаза, чтобы не отвлекаться даже на тусклый свет лампы в прихожей, но кромешная тьма под веками практически сразу уступила место слишком радостной и яркой картинке.

Снова было лето, тридцать два градуса жары. В воздухе стоял запах приближающейся городской грозы. Джулс сглотнул, он не хотел снова думать об этом, но прошло уже больше часа с тех пор, как он в последний раз предавался тем воспоминаниям, что было для него непривычно. Обычно он каждую свободную минуту думал о том моменте, в который все потерял.

– Вы имеете в виду, испытывал ли я когда-нибудь такой страх, что мне хотелось сорвать с себя кожу, потому что я боялся сгореть изнутри?

– Да, – ответила Клара.

И тут Джулс понял, что она не положит трубку. Пока он не расскажет ей свою жуткую историю. Из-за которой ему и сегодня не хотелось больше жить.

5

Три с половиной месяца назад

Говорят, стоит провести в этом месте всего час, и ты уже никогда больше не сможешь беззаботно ездить по улицам Берлина. Лицо города навсегда изменится, превратившись – на выбор – в больную, уродливую или вызывающую сострадание гримасу. При этом в эпицентре событий все выглядело даже успокаивающе: большое, как склад, помещение, которое напоминало центр управления ракетной базой, с двумя десятками компьютерных столов, за которыми сидели сотрудники пожарной службы в униформе и, как Джулс, смотрели на монитор с картой Берлина, параллельно заполняя анкету, соответствующую каждому конкретному случаю.

Правда, у Джулса сейчас не было времени сверять какой-либо чек-лист с паниковавшим собеседником. Он инстинктивно прошелся по всем пунктам, которым его обучили на случай подобной ситуации.

Одной из самых жутких, с которыми можно было столкнуться во время смены в дежурно-диспетчерской службе.

– У вас еще есть контакт с мальчиком?

– Нет, он больше не издает ни звука. Сколько еще ждать? – Голос звонившего, который представился Михаэлем Дамеловым, звучал так, будто тот бежал вверх по крутой лестнице. При этом, по словам мужчины, он стоял в прихожей квартиры на Бранденбургишештрассе и смотрел на запертую дверь комнаты. – Номер 17, пятый этаж, налево. Там пожар. Поторопитесь!

– Спасатели уже в пути, – сообщил Джулс до смерти напуганному мужчине.

Его взгляд переместился к большому монитору, который занимал почти весь торец зала. На электронной карте были отмечены актуальные пожары в Берлине. В настоящий момент – кроме дорожных заторов, обычных для пятничного вечера, – никаких особых происшествий не наблюдалось.

За исключением несчастного случая на магистрали Штадтринг.

Джулс быстро взглянул на левый монитор. Согласно GPS-сигналу, пожарной машине потребуется не меньше трех минут, чтобы добраться до места.

– О'кей, я смываюсь отсюда.

– Нет, подождите, – остановил Джулс почтальона.

Несчастный парень всего лишь хотел доставить посылку (семье Хаубах, Бранденбургишештрассе, 17, 5-й этаж) и сначала удивился запаху дыма. Затем голой женской ноге – он увидел ее, когда заглянул в прихожую через входную дверь, которая почему-то была открыта. И в конце – крови.

– Старик, я боюсь, здесь сейчас все взорвется.

– Из-под двери все еще выходит дым?

– Конечно.

Джулс постучал пальцами по краю клавиатуры. Согласно учебнику, он был обязан согласиться с Дамеловым и даже велеть ему покинуть место происшествия. Никакой посторонний не должен был открывать дверь горящей детской комнаты, тем самым подвергая себя опасности.

Но Джулс не мог игнорировать запертого там мальчика.

– Господи, он скребется в дверь! – простонал почтальон. Его голос звучал глухо и гнусаво, потому что он прижимал к лицу мокрое полотенце, которое по совету Джулса взял в ванной комнате. Было ошибкой посылать его туда. Судя по всему, пол выглядел так, будто заколотое животное выбралось из ванны, полной крови. Видимо, женщина пыталась покончить с собой и с перерезанными венами выползла в прихожую.

– Что вы сейчас сказали? – переспросил Джулс.

– Мальчик скребется. Изнутри. В дверь.

Джулс закрыл глаза и увидел умирающего мальчика, который, тщетно пытаясь освободиться, впивался ногтями в дерево запертой двери.

– Вы уверены, что она не открывается?

– Ну, я ведь немного с приветом. – Голос Дамелова изменился. – Может, и дверь приоткрыта. Может, и труп, через который я переступил в прихожей, вовсе не труп, а кукла. Возможно, и…

– Хорошо, хорошо, успокойтесь!

Почтальон закашлялся и закричал:

– Вам хорошо говорить! Вы ведь не стоите в луже крови перед дымящейся детской комнатой!

– Проверьте другие двери. В них нет ключей?

– Как, что?

– Ключи. Часто один ключ подходит ко всем дверям в квартире.

– Момент. Нет, здесь… а, вот.

Джулс услышал шаги. Скрип ботинок по линолеуму или ламинату.

– Что «вот»?

– Я нашел один ключ.

– Попробуйте.

– О'кей, момент.

Снова кашель, еще сильнее.

Если у почтальона уже в прихожей возникли такие проблемы с дыханием, то в детской комнате, наверное, как в каминной трубе.

– Он перестал скрестись, – сказал Дамелов.

– Не важно, ключ подошел?

– Что? Да. Но я боюсь. Если я сейчас открою дверь, кислород не разожжет огонь еще сильнее?

– Нет, – солгал Джулс.

– Я… я не знаю. Я не решаюсь. Лучше я пойду…

Взгляд Джулса сместился влево, на монитор, который показывал ему местонахождение направленной машины.

– Не кладите трубку, – приказал он почтальону и позвонил командиру спасательной бригады.

Тот сразу ответил:

– Алло?

– Где же вы?

– Мы на месте, – раздраженно сказал командир. – Но здесь ничего нет.

Комар в ухе Джулса запищал в полную силу.

– Как ничего нет?

– Во всяком случае, никаких происшествий. У семьи Хаубах все хорошо, за исключением того, что мы их напугали.

Краем глаза Джулс увидел, что его руководитель стоял под монитором на стене и беседовал с заместителем. Наверняка они уже давно подключились к разговору и все слышали.

– Ты говорил с семьей? – спросил Джулс командира бригады.

– Отец, мать, дочь. Все в порядке.

Дочь?

– Момент…

Этот говнюк разыграл меня?

Рассерженный, Джулс снова вернулся к разговору с предполагаемым почтальоном. И не удивился бы, если тот уже положил бы трубку, но Михаэль Дамелов был на связи.

– Где вы? – спросил Джулс.

– Я ведь уже сказал. На Бранденбургишен.

– Нет, вы не там. – Джулс передал ему все, что узнал от коллеги.

– Этого не может… о господи… мне очень жаль. – Дамелов начал запинаться.

– Что?

– От волнения, я, значит…

– Успокойтесь. Дышите глубоко. Что у вас там происходит?

Джулс закатил глаза.

Мертвая женщина. Горящая комната. Зовущий на помощь ребенок, который скребется в дверь. А теперь еще и паникующий свидетель…

– …Я назвал вам предыдущий.

– Адрес предыдущей доставки?

– Именно. А я уже в другом месте.

– Где. Вы. Находитесь?

Джулсу стоило больших усилий не закричать на него. Мужчине потребовалось какое-то время, чтобы наконец назвать правильный адрес.

– Принцрегентенштрассе, 24. Четвертый этаж, 10715, Берлин.

Джулс заставил его трижды повторить адрес.

В первый раз у него перехватило дыхание, во второй – отказало сердце. На третий он был мертв.

Умер, превратившись в зомби, который еще двигался и говорил. Он вскочил со своего места, сорвал с головы гарнитуру и безумным взглядом уставился в лица глазевших на него коллег.

Но он больше не жил.

Не так, как люди вокруг него.

– Джулс! – услышал он крик своего руководителя, который спешил к нему, но его было не остановить.

Он отмахнулся от коллег, оттолкнул начальника в сторону, сбежал вниз по лестнице наружу. Ослепший от паники, оглохший от страха, он прыгнул в свою машину на парковке и помчался.

На Принцрегентенштрассе, 24.

Четвертый этаж.

10715, Берлин.

К себе домой.

6

Клара

Сегодня

«Вы уже испытывали такой страх, когда каждая клетка вашего организма наполнялась болью?»

«Вы имеете в виду, испытывал ли я когда-нибудь такой страх, что мне хотелось сорвать с себя кожу, потому что я боялся сгореть изнутри?»

«Да».

После этого диалога ее телефонный собеседник пугающе долго молчал, и Клара даже засомневалась, не повесил ли Джулс трубку.

Но затем он сказал:

– Простите, пожалуйста, я вспомнил драматическое событие моей жизни. Просто с тех пор прошло не так много времени.

Клара остановилась и согнулась, прижав руку к левому боку, чтобы унять боль в области селезенки, а она ведь бежала не так быстро.

Хотя у нее и была пара лишних килограммов, что Мартин не уставал подчеркивать («По крайней мере, твои раскосые глаза не потолстели, единственное, что еще осталось в тебе красивого»), ее подкосило не физическое напряжение, а опыт клинической смерти, пережитый ею незадолго до того, как телефон в кармане ее брюк самостоятельно набрал номер службы телефонного сопровождения. Разговор с этим чутким, спокойным незнакомцем стоил ей оставшихся сил, которые вообще-то были нужны ей для более важного дела. Она и сама не знала, почему еще говорила с ним.

– Мне очень хорошо знакомо состояние, которое вы описываете, – сказал Джулс после очередной паузы, за время которой она почти физически почувствовала, как тяжело у него на душе. Что-то тяготило его настолько, что ему уже никогда в жизни не избавиться от этого груза. Слова Джулса затронули струны в ее душе, которые она считала навсегда умолкшими, возможно даже порванными.

Джулс, если это было его настоящее имя, звучал очень искренне. Она не находила более подходящего слова, но и не была уверена на сто процентов – возможно, на улице в темноте восприятие подвело ее. Может, он просто актер, который носил свой успокаивающий голос, как маску, и пользовался им так умело, что хотелось верить каждому его слову, каким бы неправдоподобным это ни казалось.

– Никто не может меня понять. – Клара снова распрямилась и ослабила резинку, которой были собраны в хвост ее густые каштановые волосы, хотя знала, что голову сдавливало не от тугой прически.

Она вдохнула свежий влажный лесной воздух. Кроны тесно стоящих сосен формировали естественный балдахин, защищавший от снега. Благодаря короткому затишью, по ощущениям стало теплее, но она все равно не могла перестать дрожать. Куртка, которую она перед выходом в спешке накинула поверх норвежского свитера, и джинсы, уже промокшие и порванные, не особо спасали от холода. Выбранная одежда не годилась даже для осенней прогулки.

Прогулки, – подумала она с налетом меланхолии, за которую сама себя ненавидела. – Слишком мало их было за тридцать четыре года моей жизни. Я думала, это ненужная трата времени – гулять просто так, без надобности, без конкретной цели. А теперь я стою здесь – истекая кровью, имея надежды меньше, чем приговоренный к смерти, которого пристегивают к электрическому стулу, – и скучаю по всем прогулкам по лесу, которые я не хотела совершать.

– Мой страх не относится ни к какой категории. Так что не обижайте, пожалуйста, мой разум, заявляя, что понимаете меня, хотя мы даже не знакомы.

Она потрогала лоб и обрадовалась, что кровь уже высохла, хотя голова гудела, как церковный колокол. Наказание за то, что посреди ночи она полезла на скалу, о существовании которой знали лишь немногие берлинцы. Место для посвященных без адреса – искусственные «башни» из шприц-бетона высотой восемь, девять и десять метров, по выступам и углублениям которых впору было подниматься только членам Немецкого альпийского общества, чтобы водрузить на вершине крест.

Но кто будет в метель проверять удостоверение этого общества?

– Я не знаю, как вы себя чувствуете, но знаю, как вы себя ведете, и это поведение скорее упрямого ребенка, чем взрослой женщины. – Джулс снова дал правильный ответ. Проклятье. Она случайно попала на самого подготовленного сотрудника службы телефонного сопровождения или в последнее время всех обучили? В прошлый раз на телефоне была милая, но слишком юная девушка, которая начинала каждое предложение фразой «Как я уже говорила…», хотя еще ничего не успела сказать.

Наверняка все сотрудники службы должны были регулярно посещать курсы и семинары по повышению квалификации с креативными названиями типа «Кризисное вмешательство – они одни, ты до дома их доведи», во время которых анализировали записи таких разговоров, как этот.

Клара вышла из-под сосен, защищавших ее от ветра и снега, и зашагала вниз по узкой тропе, которая виляла через лес от горы Тойфельсберг до Тойфельсзеешоссе. Светового смога большого города, на краю которого она находилась, было достаточно для некоего подобия сумерек между вихрящихся облаков со снежными конфетти.

Она волочила ногу и надеялась, что лодыжка хотя бы не сломана, но вообще это сейчас было не важно. В принципе, боль шла ей на пользу – такая сильная, что на глазах выступали слезы, и это бодрило ее на последних метрах.

– Почему вы сбились с пути? – спросил Джулс.

Клара ненадолго закрыла глаза. Темнота, в которую она погрузилась, подходила к вселенскому холоду снаружи.

Черт, почему я просто не положу трубку?

Если бы он банально спросил «Что случилось?» или потребовал «Расскажите мне!», она бы сбросила звонок. Но его вопрос говорил о том, что он правильно ее оценивал. Понимал, что когда-то у нее была цель. Что она отправилась в долгий путь, надеясь найти радость и, возможно, даже любовь, но, как оказалось, дорога была усеяна минами, которые она, к большому счастью, сумела обойти. А счастье… Ну, оно первым попрощалось с ней и разорвало свой билет – и уже давным-давно.

– Вы знаете отель Le Zen на улице Тауентциен? – спросила она его.

– Отель класса люкс?

– Точно.

– Я не могу позволить себе там даже кофе, но да, я о нем слышал.

– И о лифте Speakeasy?[242]

– Speak что?

– Значит, нет.

Клара отодвинула в сторону ветку, которая мешала ей пройти.

– Из вестибюля хорошо видны лифты. Лучше всего сидеть на узком диванчике, рядом с вазами с фиолетовыми орхидеями. При мимолетном взгляде вы заметите только три хромированные двери лифтов, красиво украшенные азиатскими иероглифами, хотя там вообще все из японского магазина Nippon and Со.

– Но?

– Но если сидеть на этом диванчике ровно в 23:23 в последнюю субботу месяца и смотреть через орхидеи на узкую дверцу, прямо рядом с лифтами, то станет ясно, что эта обтянутая шелковой бумагой дверь вовсе не вход в хозяйственное помещение или типа того.

– А тоже лифт.

Она чуть было не улыбнулась. При нормальных обстоятельствах она бы с удовольствием поболтала с Джулсом на обыденные темы. О политике, искусстве, путешествиях или взглядах на методы воспитания, если у него есть дети. Он походил на отца, которому удавалось быть одновременно нежным и твердым. Как часто встречались мужчины, которые следовали за ходом мысли и даже правильно заканчивали фразу, потому что делали верные выводы из сказанного?

– Именно. Это четвертый лифт.

– Почему Speakeasy? – спросил он.

– Во времена сухого закона алкоголь в барах наливали только в подсобных помещениях. И потайные двери в эти комнаты открывались, если клиент тихо называл бармену кодовое слово, поэтому speak easy – говорить шепотом.

– И какой же код открывает этот лифт?

Хорошо. Он не торопился с интересовавшим его вопросом: И куда же идет этот лифт?

Джулс знал, что она закроется, если он слишком быстро перейдет к сути дела. Что она почувствует себя дешевкой, которой воспользовались, – как девушка, слишком быстро позволившая кавалеру на первом свидании поцеловать себя и дать волю рукам.

– Между тем внедрившееся в определенных кругах понятие Speakeasy до сих пор означает любое тайное заведение.

– О каких кругах мы говорим?

Она услышала рядом с собой шорох: наверное, лиса или кабан рылись в снегу в поисках пищи.

– О тех, где боль в почете.

– Вы уже пользовались этим лифтом?

Джулс продолжал аккуратно, почти на ощупь задавать свои вопросы, пока Клара, с острой болью в селезенке и лодыжке, неуклюже шагала вниз – всего несколько метров оставалось до Тойфельсзеешоссе, на котором, к счастью, не было ни одного автомобиля. Только абсолютно асоциальный ублюдок не остановился бы в такую погоду, увидев ее. А что ей ему сказать? «Я в порядке, у меня все хорошо. Просто люблю гулять в метель вся в крови и с подвернутой лодыжкой».

– Да, – ответила она на последний вопрос Джулса.

Да, пользовалась.

– В двадцать три часа двадцать три минуты, как Мартин мне и сказал, дверь открылась. Бесшумно.

– Кто такой Мартин?

– Подождите. Вы скоро с ним познакомитесь, – сказала Клара и принялась рассказывать Джулсу историю, не с которой все началось. Которая, возможно, даже не возвестила о начале ее конца. Но определенно обозначила поворотный момент, с которого уже не было пути назад. Тогда, когда она пересекла порог Зла и вошла в тот лифт, катапультировавший ее в мир еще более страшный, чем она рисовала себе в самых жутких кошмарах.

7

Клара

Несколькими месяцами ранее

– Надень что-нибудь в деловом стиле, – сказал Кларе Мартин. – Темно-синий костюм с юбкой-карандашом и белую блузку под блейзер. Лодочки «Прада», никакого открытого носка, никаких высоких каблуков. Ты должна выглядеть так, будто только что с совещания.

Она знала: он стеснялся, что его жена «всего лишь» медико-технический ассистент в психиатрическом кабинете, а не бизнес-консультант или адвокат.

– Значит, неброские украшения, часы Chopard, которые я купил тебе в Стамбуле, нитка жемчуга, подходящие к ней сережки.

Она послушалась Мартина, как всегда. За семь лет их отношений, три из которых как-никак были легализованы свидетельством о браке, она научилась не задавать слишком много вопросов. А просьба одеться «в деловом стиле» – по сравнению с другими его желаниями – была безобидной; в принципе, даже приятной. В прошлый раз она должна была надеть ботфорты и юбку из латекса, чтобы встретиться с ним в порно-казино на площади Аденауэр-плац. В сравнении с этим роскошный отель Le Zen был раем на земле.

Так думала Клара. Хорошо зная, что ворота в ад мог открыть и ливрейный паж с обаятельной улыбкой, который указал путь по выложенному китайским мрамором полу через весь холл к лифтам. Где она вошла в одну из кабинок. В четвертый, очевидно секретный лифт Speakeasy, освещение в котором было таким приглушенным, что требовалось некоторое время, чтобы привыкнуть к сумеречному свету.

Старая, – подумала Клара, когда в зеркале лифта проступили контуры ее лица. – Морщинистая и бесформенная.

Мартин говорил ей это каждый день. После рождения Амели он неустанно указывал ей на последствия беременности и проклинал слабость ее характера, потому что она не могла от этих последствий избавиться.

Дверь открылась на 20-м этаже.

С дрожащими коленями Клара шагнула в пахнущий пачули отельный коридор, который на отельный коридор абсолютно не походил. У нее возникло впечатление, что на лифте она попала прямо в многоэтажный пентхаус класса люкс. Полуизогнутая, абсурдно широкая лестница из деревесины ценных пород поворачивала перед огромной, выше человеческого роста, картиной маслом, на которой был изображен седой беззубый китаец, и вела на галерею. На первой лестничной площадке справа и слева возвышались цилиндрические полутораметровые вазы с гигантскими подсолнечниками, каких Клара никогда не видела.

Между ними, словно только что спустившись с подмостков, стояла улыбающаяся фея – по крайней мере, это одетое во все черное создание с идеальным весом произвело на Клару именно такое впечатление.

– Добрый вечер и добро пожаловать в V.P., меня зовут Лузанна, – улыбнулась фея. Она произнесла буквы по-английски, что отдаленно напоминало V.I.P. – Как хорошо, что вы пришли. Вы уже были у нас?

Клара помотала головой, смущенная красотой администратора. Молодая, с большими темными диснеевскими глазами, которые вызывали у мужчин инстинкт защитника и давали понять каждой женщине, что та бессильна, если Лузанне захочется соблазнить ее мужа.

Внутри у Клары кольнуло, потому что это напомнило ей собственную жизнь; когда студенткой после учебы она подрабатывала на ресепшен адвокатской конторы на Кудамме. Как с улыбкой встречала каждого клиента, предлагала кофе и просила занять место в комнате ожидания, если адвокат или нотариус были на встрече. Там она познакомилась с Мартином. Тогда она еще чувствовала себя такой же самоуверенной и свободной, как Лузанна, чья фигура излучала гордость и сдержанность, которые давали понять каждому гостю, что это ее временная работа и вообще-то у нее более высокое призвание.

Падать с облаков очень больно, – подумала Клара и в следующий момент удивилась просьбе Лузанны:

– Если вы впервые почтили нас своим визитом, я попрошу вас заполнить нашу членскую анкету.

Лузанна повернулась, и Клару впечатлил глубокий вырез ее платья на спине.

– Пожалуйста, следуйте за мной.

Она привела Клару к мраморной, доходившей до груди колонне рядом с одной из ваз с подсолнечниками. На ней лежал кожаный футляр – Лузанна уверенно раскрыла его, достала мягкий конверт и протянула Кларе вместе с фарфоровой перьевой ручкой Montblanc.

– Вы уже выбрали уровень?

Уровень?

Она пожала плечами.

– Не переживайте, вы можете поменять цвет в любой момент.

Цвет?

Дрожа, Клара попыталась открыть конверт, но в этот момент кто-то вырвал его у нее из рук.

– Не нужно, дорогая. Я уже уладил за тебя все формальности.

Она испуганно обернулась. Словно выпрыгнув из потайной комнаты, Мартин оказался вдруг рядом с ней. Конверт (С заявлением на членство? Зачем? Это какой-то клуб?) был теперь у него в руке, а сам он лукаво улыбался. Свежевыбритый, после душа, седые волнистые волосы напомажены воском, он источал такой же приятный запах, как во время их первой случайной встречи в адвокатской конторе.

– Можно тебя на минутку? – сказала Клара, изобразив жалкое подобие улыбки, и указала на дверь, из которой Мартин, вероятно, только что появился. Рядом с лифтом располагались туалеты, там в проходе им никто не должен помешать.

Мартин покачал головой.

– Поговорим после, тогда у нас будет больше пищи для разговора. – Он взял ее за руку, сдавив сильнее, чем было необходимо.

Кивнул Лузанне и повел Клару наверх.

– Что здесь происходит? – прошептала Клара.

Мартин кивнул, словно она задала умный вопрос, но ничего не ответил, а положил ей ладонь на лопатку и, нежно подталкивая, повел дальше.

– Я серьезно, Мартин. Что ты опять задумал?

– Только не будь занудой, – услышала она его веселый голос у себя за спиной.

Наверху лестницы галерея переходила в коридор с серым ковровым покрытием, который вел к большой черной двери в дальнем конце. На ней была нарисована красная буква пи.

Мартин открыл дверь магнитной картой.

– Пожалуйста… – начала Клара и подумала об их шестилетней дочери Амели в надежде, что та, ничего не подозревая, мирно спит в своей кроватке под присмотром бебиситтера.

Она проследовала за Мартином в гостиничный номер, хотя интуиция предостерегала ее от этого. Опустив глаза, потому что боялась того, что ее ожидало.

– Мне нужно в туалет, – пробормотала Клара.

– Это может подождать, – заявил Мартин, затем в комнате что-то пошевелилось, и Клара не могла больше отводить взгляд.

Она ожидала увидеть номер-сьют, кровать и, возможно, диванчик перед окном с видом на Мемориальную церковь и зоопарк Фридрихсфельде – и все это даже имелось. Только кровать была круглой и стояла в центре комнаты, которая была наверняка в три раза больше, чем ее квартирка в районе Пренцлауэр-Берг, где она жила, пока не переехала к Мартину.

– Что здесь происходит? – спросила она немного невнятно, потому что невольно прикрыла рот рукой.

Она уставилась на полдюжины идентичных лиц. На всех мужчинах была одинаковая маска – эмоджи, смеющийся до слез.

Самой ей хотелось плакать.

– Что вы с ней делаете? – спросила она слабым голосом. Ужас сковал ее. Клара хотела, чтобы молодая девушка на кровати, вокруг которой собрались безликие люди в смокингах, оказалась бы только работой художника-гримера.

Но кровь, капавшая у нее изо рта на голые груди, была настоящей.

8

Несчастная стояла на матрасе на четвереньках, как собака. Опираясь только на одну ладонь: левая рука, как сломанное крыло, повисла вдоль худого тела.

«Пожалуйста», – безмолвно взмолилась она, когда их с Кларой взгляды встретились. У нее не хватало, как минимум, двух передних зубов.

– Поздоровайся с Шаникой, – рассмеялся Мартин. – Конечно, это только ее артистический псевдоним, но разве она не похожа на красавицу индианку?

Скорее, на умирающую на пыточном столбе, – подумала Клара. У темноволосой и темнокожей девушки – не старше восемнадцати – была изящная фигура. При каждом порывистом вздохе ребра, как костлявые пальцы старика, впивались в кожу над грудной клеткой, которая была покрыта синяками и открытыми ранами.

Девушке едва хватало воздуха, настолько туго был затянут собачий ошейник, поводок которого держал крепкий парень в мятом вечернем костюме. В другой руке у него был паяльник, которым, вероятно, ей уже нанесли раны на спине и ягодицах.

Я в аду.

Клара хотела помочь девушке, но Мартин удержал ее, притянул к себе и обнял, словно они влюбленная пара, которая стоит на балконе и наслаждается чудесным видом.

– V. P. всего лишь игра, дорогая, – прошептал ей в ухо Мартин. На нем теперь тоже была маска со смайлом, которая царапала Кларе щеку. Ее затошнило, когда он объяснил ей это сокращение: – Violence Play. – Два английских слова, которые были настолько антагонистичны, что никогда и ни при каких обстоятельствах не должны были употребляться вместе.

Насилие? Игра?

О господи.

Клара надеялась, что ситуация с «идеями» и «ролевыми играми» Мартина улучшится, когда он стал отцом. Но все вышло наоборот, потому что теперь у него появилось новое средство давления.

«Если не будешь участвовать, тогда все узнают, чем занималась наша мама. Увидят в Интернете фото и видео и будут говорить, какая же больная эта мамочка, потому что именно об этом шушукаются на школьном дворе и на родительских собраниях. Потом я отберу у тебя ребенка, а без Амели у тебя ничего не останется, кроме вида на марцанский задний двор, на который ты будешь смотреть из окна панельного дома».

– Вы, свиньи, немедленно отпустите ее! – потребовала Клара и воспользовалась моментом, когда Мартин разжал руки. Она сделала шаг к девушке, которая испуганно дернулась назад, потеряла равновесие, оперлась на сломанную руку и закричала от боли.

– Заткнись! – рявкнул мужчина с поводком и дернул за него.

В два шага Клара подскочила к нему и закричала:

– Немедленно оставь ее в покое, извращенец! – Она огляделась в поисках телефона, чтобы позвать на помощь. Свой мобильный она, по указанию Мартина, оставила в машине.

– Вы слышали, – сказал тем временем ее муж. – У моей жены нет маски и браслета. Это означает, что она сегодня королева.

Все присутствующие кивнули. У Клары было ощущение, что она стала свидетелем голосования какой-то тайной ложи, законов которой она не понимала.

– Королева?

– Да, моя дорогая, – сказал Мартин. – У тебя есть право финального решения.

Мужчина с поводком поднял руку с паяльником. Провод был подключен к удлинителю, прибор накалился.

– Что за финальное решение? – спросила Клара, хотя даже не хотела знать ответ. Все, чего она хотела, – это убежать отсюда. Из комнаты. Из отеля. Из своей жизни.

– Мы выкупили наш инвентарь (Мартин действительно сказал инвентарь!) у ее хозяина, и она в нашем полном распоряжении. Это означает, что мы можем делать с ней все, что угодно.

Клара была уверена, что под маской на губах у него заиграла дьявольская улыбка.

– И под словом «все» я имею в виду «все». – Он потер руки. – Сегодня мы еще хотим ослепить ее или наказать.

– Вы больше ничего с ней не сделаете, больные уроды…

– Абсолютно верно, – перебил ее Мартин. – Не мы. А ты. У тебя есть выбор. Хочешь паяльником обработать ей глаза или вульву?

Уже одни эти слова сработали как удар в живот. Кларе захотелось согнуться от боли. Она догадывалась, что некоторым женщинам приходилось терпеть кое-что и похуже, чем ей. Жертвы принудительной проституции из бедных стран, которых семьи еще маленькими девочками продали сутенерам, а те предлагали их в «полное распоряжение» клиентам-садистам. Но она надеялась, что в реальной жизни никогда не встретится с тем ужасом, на который даже сама, как жертва домашнего насилия, закрывала глаза.

– Я королева? – спросила она Мартина, в то время как у нее зрела идея.

– Да!

– И я могу решать?

– Совершенно верно.

Она сделала глубокий вдох.

– Хорошо. Тогда я хочу, чтобы вы ее немедленно отпустили.

Клара затаила дыхание в ожидании пощечины.

– О'кей.

К ее удивлению, муж не стал возражать, а трижды хлопнул в ладоши. Открылась обтянутая шелковой бумагой раздвижная дверь.

– Господин доктор, будьте так любезны. Королева решила, что для нашего инвентаря раунд V. Р. закончился.

Мужчина в такой же маске и медицинском халате молча выкатил из соседней комнаты кушетку.

Двое мужчин в смокингах подняли полуживую Шанику – или как бы ни звали тяжело раненную девушку, – как мешок картошки, с матраса и понесли к мнимому доктору.

Клара хотела последовать за ними, но Мартин схватил ее за руку.

– Куда ты, дорогая? – Он притянул ее к себе, как танцор свою партнершу в пируэте.

– Я позвоню в полицию.

Мартин энергично помотал головой в маске.

– О, я должен был объяснить тебе, дорогая. Конечно, наша V. Р.-сессия еще далеко не окончена.

Ее муж посмотрел вслед врачу и девушке – которые были уже в дверях, – продолжая крепко держать Клару за запястье.

– Отпусти меня!

– К сожалению, не могу. Наши правила гласят: если королева отпускает инвентарь, то сама становится инвентарем. А так как у тебя нет цветного браслета…

Дверь за «доктором» и девушкой захлопнулась.

Мартин схватил Клару за волосы и так сильно рванул к себе ее голову, что у нее на глазах выступили слезы.

– …это означает, мы можем делать с тобой все. У тебя нет табу.

Он подал знак мужчине с поводком, тот сделал шаг в сторону Клары и в первый раз – из многих, последовавших этой ночью, – ударил ее кулаком в живот.

9

Джулс

Сегодня

– Они могли делать со мной все, что угодно. Тушить об меня сигареты, мочиться на меня, пинать, кусать, бить… вырывать волосы – это еще самое безобидное. Разрыв селезенки не самое страшное.

– Боже мой. И они вас…

– Ослепили или наказали? Нет, мой муж все же не допустил, чтобы они выкололи мне глаз или изнасиловали горячим паяльником.

– А они вас по-другому…

– Изнасиловали? – снова Клара закончила за него предложение. – По сути да. В сексуальном смысле? Нет. Клуб садистов не про это.

Джулсу потребовалось какое-то время, чтобы переварить то, что рассказала ему Клара. А потом еще немного, чтобы подобрать правильные слова. Наконец он произнес:

– Большинство женщин, которые звонят мне, боятся идти ночью одни. Возможно, у вас все наоборот, Клара? Вы боитесь идти домой и поэтому блуждаете в темноте?

– Да.

– Вы боитесь своего мужа?

– Нет.

Джулс удивленно свел брови и почесал затылок там, где дужка наушников неприятно натирала между волос. Его голова была чуть больше, чем у Е[езаря, гарнитура была подогнана не под него.

– Разве вы только что не описали мне жуткий случай семейного насилия?

– Да. Но с этим я бы прожила еще какое-то время, – сказала Клара. – Хотя и никогда не думала, что смогу такое сказать. Тем более после того вечера в Le Zen, с которого, между прочим, осталось видео. Мартин загрузил его в интернет-форумах для гарнирования.

– Гарнирования? – спросил Джулс.

– Это сленг извращенцев, которые сидят на таких сайтах. Они смотрят, как издеваются над другими женщинами. Делают скриншоты некоторых сцен и распечатывают их. В основном это изображения женщин с открытыми от страха и боли ртом и глазами. Затем они онанируют на фотографию и снова загружают ее на сайт. Мартин радовался комментариям: «Смотри, как я гарнировал твою избитую до синяков потаскуху. Потрясная шлюха» или типа того.

Кларин голос зазвучал яснее – и причина была не только в отстутствии фонового шума. Видимо, она находилась уже не на улице. Джулс услышал металлический скрежет о камни – дверь, которую заклинило. Ворота жилого дома? Потом атмосфера изменилась, как и голос Клары. Он звучал теперь твердо и уверенно, что, однако, не сочеталось с последовавшими словами, после которых Джулсу стало казаться, что почва в любой момент может уйти у него из-под ног.

– Вот с чем я не хочу больше жить, так это с тем, что случилось после моего пребывания в клинике «Бергер Хоф».

Джулс сглотнул, но возникший у него в горле комок никуда не исчез.

Бергер. Хоф.

Эти слова вызвали у него больший ужас, чем описание Клариных мучений.

Он закрыл глаза, и картинки больничного каталога, который он только что держал в руке, когда искал пульт управления, замелькали, как слайды презентации, на экране его сознания. Джулсу потребовалось немного времени, чтобы успокоиться и суметь задать следующий вопрос:

– Как вас туда занесло?

Комок в горле Джулса вырос от размера мячика для гольфа до теннисного мяча. Джулс просто не мог не подумать о Даяне. Этом чудесном человеке, которого он всегда представлял как «моя жена», хотя официально они так и не расписались. Она тоже во всех формулярах ставила крестик в графе «замужем», как, например, в анкете для новых пациентов частной клиники «Бергер Хоф» в Шварцвальде, недалеко от Баден-Бадена.

– Вы проходили там психиатрическое лечение? – слабым голосом спросил Джулс.

Как Даяна…

– Нет, я была там по работе, – ответила Клара и, к удивлению Джулса, зевнула.

На полпути в коридоре он услышал характерный сигнал входящего эсэмэс. Так как во время разговора через программу телефонного сопровождения любые текстовые сообщения приходили бесшумно, а его мобильный не показывал никаких уведомлений, видимо, эсэмэс получила Клара.

– Значит, вы терапевт? Психолог?

– Почему вы шепчете? – спросила Клара, и лишь тогда Джулс заметил, насколько сильно понизил голос.

– Я медико-технический ассистент в психиатрическом кабинете. А в «Бергер Хоф» участвовала в одном научном проекте.

– И что там произошло? – спросил Джулс уже громче. Сквозящий в этой фразе основной вопрос он не озвучил: «Что могло превзойти ужас, который вы пережили со своим мужем?»

Клара пробормотала что-то, походившее на невнятное «Нет, нет».

– Простите, я вас не понял.

– Янник, – повторила она.

Джулс снова вошел в кабинет.

– Кто это?

Она тяжело вздохнула и ответила встречным, вырванным из контекста вопросом:

– Вы когда-нибудь принимали дезоморфин?

– Вы имеете в виду наркотик «крокодил»? – Он ответил отрицательно. Во время своих смен на телефоне службы спасения ему приходилось иметь дело с этим самым смертельным и дешевым наркотиком в мире, когда наркоманы вкалывали себе лошадиную дозу жуткой смеси, которую варили из кодеина, йода и красного фосфора. Потом санитары спасательной службы находили их в каком-нибудь вокзальном туалете – как правило, в состоянии зомби, с зеленоватыми изъязвлениями в местах инъекций, где кожа становилась похожей на крокодилью. Нередко в бреду они хотели съесть сами себя.

– Достаточно всего один раз вколоть себе этот наркотик, – без всякой надобности объяснила ему Клара. – Всего один чертов раз, и он уничтожит способность организма вырабатывать эндорфины. Вы знаете, что это означает?

– Что человек никогда не сможет почувствовать себя счастливым.

– Именно. Вот так и у меня было с Янником. Один-единственный контакт – и он навсегда и безвозвратно уничтожил мою выработку гормона счастья. Что бы ни случилось, я уже никогда не буду смеяться, любить, не смогу снова жить.

Джулс услышал, как смачно хлопнула дверь машины и скребущий звук стих.

– Вы в гараже, – заявил он, хотя и не знал, что сказать после того, как своим откровением о Яннике она затронула тему, требовавшую исключительной чуткости. Один неверный вопрос, одно необдуманное замечание – и Джулс чувствовал, что она тут же оборвет разговор.

Вместо ответа она, словно в подтверждение, завела мотор. Судя по звуку, это была малолитражка.

– Еще раз, я очень вам благодарна, – сказала она. – Без вас я бы не справилась.

Джулс стоял между письменным столом и телевизором, который все еще беззвучно работал. Выпуск передачи «Дело под номером ХУ» закончился, и теперь гости ток-шоу ссорились из-за вопроса, нужно ли запретить полеты на короткие расстояния и внедорожники.

– За что вы благодарите меня? За то, что я своим голосом проводил вас до дома?

– Глупый вопрос, и вы это знаете, Джулс. Мы же выяснили, что добраться «до дома» – последнее, чего я хочу на этом свете.

– Потому что там вас ждет Янник?

– Он ждет меня повсюду.

– Чтобы сделать что?

– Я ведь уже говорила вам. Он убьет меня. И я не могу себе представить, что он оставит вас в покое, если выяснит, что вы хотели мне помочь.

Джулс покачал головой из-за того, что их роли так резко поменялись. Еще никогда звонивший на горячую линию не предупреждал его об опасности, грозившей его собственной жизни.

– Почему он хочет вас убить? – И меня?.. – Кто этот Янник, расскажите мне о нем.

– Сейчас на это нет времени, – сказала Клара, и Джулс почувствовал, что может ее потерять.

Она снова поблагодарила его, и Джулс снова не понял за что.

– В чем я вам помог?

– Вы правда не знаете?

– Нет. Скажите мне. Пожалуйста.

Она сделала короткую паузу.

– Что вы сейчас слышите? – тихо спросила она, как будто была в кино или театре и не хотела мешать остальным.

– Голос – уверенный, но уставший. И работающий мотор вашей машины.

– А чего вы не слышите?

– Я…

Он задумался. Кроме монотонного гудения мотора, больше ничего не было слышно. Ни визга шин, ни гудков, ни авторадио, ни встречного ветра, ни…

Джулс остановился посреди гостиной, словно наткнувшись на невидимую стену.

– Вы стоите. Вы не едете.

Клара грустно рассмеялась:

– Абсолютно верно.

Но мотор работает. В гараже. Металл по бетону. Закрытая дверь.

Джулс знал: математика страха часто предлагала человеку совсем простые арифметические задачки, только мозг иногда отказывался принимать настолько же однозначный, насколько и шокирующий результат. Часто разум искал более сложные пути, чтобы менее травматично решить жуткое уравнение. Но в этом случае у Джулса был только один вариант. Машина с работающим мотором, ночью, в гараже. Внутри женщина, которая, гонимая страхом, сохранила в своем сотовом номер службы ночного телефонного сопровождения, – это могло означать только одно.

– Вы хотите покончить с собой сегодня ночью, Клара!

Чтобы опередить Янника!

Отравившись выхлопными газами, которые, наверное, поступают в салон через шланг, соединенный с выхлопной трубой и просунутый в щель приоткрытого бокового окна.

Я ей в этом помог? Вот это и была ее «дорога домой»?

– Абсолютно верно, – подтвердила Клара самое страшное предположение Джулса. – Я бы хотела сейчас покончить жизнь самоубийством. Надеюсь, вы не рассердитесь, но у меня это лучше получится, если я закончу разговор.

10

Клара

Приборная панель ее «мини-купера» всегда заставляла Клару чувствовать себя как в самолете. Вот и теперь различные округлые приборы и датчики горели в темноте гаража матовым оранжевым светом. Что очень даже подходило к ее последнему «взлету» в неизвестность.

Клара сглотнула, но першение в горле не прошло. Она схватилась за шею и нащупала под свитером цепочку с маленьким серебряным крестиком, который носила с первого причастия.

Тахометр и спидометр расплылись перед ее глазами, на которые навернулись слезы. Она закашлялась, у нее потекло из носа, слизистые оболочки отреагировали быстрее, чем она ожидала, правда, и машина, которую она приготовила для своего последнего путешествия, была крохотной. В воздухе уже стояла угольная пыль, или ей только так казалось. Вдруг Кларе пришла в голову неуместная мысль: сможет ли Мартин продать «мини», если в предсмертной агонии она опорожнится на сиденье. Возможно, трупная жидкость уже впитается в ткань обивки, когда ее тело обнаружат. Тогда в салоне будет вонять еще хуже, чем в папиной «омеге», за которой он с такой любовью ухаживал каждые выходные, пока маму как-то вечером не стошнило на коврик для ног.

Это случилось на обратном пути после встречи учителей в «Лоретте на Ванзее»[243], где преподавательский состав гимназии имени Дёблина регулярно встречался для пьянок, на которые раз в месяц можно было брать своих супругов.

Мать Клары плохо переносила алкоголь, но муж заставлял ее «не быть занудой» и «не выставлять его дураком с зажатой бабой, которая не умеет веселиться».

И вот ее попытка соответствовать «веселому» поведению пьяных учителей закончилась после единственного бокала «Кампари Оранж» тем, что содержимое желудка – пропитанные желудочной кислотой остатки огуречного салата – оказалось на коврике для ног. Клара хорошо помнила, как проснулась в ту ночь, когда в начале двенадцатого хлопнула входная дверь. Она выпрыгнула из постели, открыла дверь своей детской комнаты на мансардном этаже и прислушалась к шагам. Потому что они были ее индикатором. Ее сейсмографической системой предупреждения, которую она тренировала с раннего детства и которая сейчас, в возрасте четырнадцати лет, работала почти идеально.

Особенно топанье отца, проследовавшего за матерью, которая уже проскользнула наверх, было надежным показателем его ярости. Папу выдавал скрип третьей ступеньки, которая вообще реагировала с трудом. Отцу нужно было наступить на нее как следует, надавить всем весом, чтобы она издала какой-то звук. Но самым верным знаком была скорость. Если папа был в ярости, то поднимался в супружескую спальню размеренным шагом. Медленно, как раскаты приближающейся грозы, которой невозможно противостоять и от которой не спастись. Когда Клара слышала эти тяжелые неторопливые шаги своего отца, она знала: было слишком поздно! Уже бесполезно спускаться на родительский этаж и ждать перед запертой дверью спальни, когда ее мать начнет стонать. Задыхаться. Хрипеть в приступе рвоты. Клара не могла уже ничего сделать, чтобы предотвратить это. И все равно в тот вечер после попойки в «Лоретте» она попыталась. Прошлепала босиком вниз, мимо ненавистной копии рембрандтовского «Мужчины в золотом шлеме», чей строгий взгляд напоминал ей отца.

На первом этаже всегда, даже после уборки, пахло пылью – казалось, старый дом непрерывно производил новую, будто постоянно линял. Пыль лежала на перилах, на ковре, даже на стенах, особенно на раме, которая висела между ванной и спальней.

За стеклом была черно-белая фотография. Папа сам сделал этот снимок. Безлюдный причал в Бинце зимой: разбивающиеся о пирс волны словно оледенели, дойдя до своей высшей точки. Те, кто видел эту фотографию, часто хвалили отца за хороший глаз, не зная, что его особый дар не исчерпывался умением ловить на пленку красивые моменты рюгенской природы. Его главным талантом был рентгеновский взгляд. За секунды он мог распознать слабые эмоциональные места человека. Но он их не фотографировал. А пользовался, обнажая до тех пор, пока те не начинали зиять перед ним открытыми ранами, в которые он с удовольствием опрокидывал соль, кислоту или что похуже.

«У каждого человека есть ахиллесова пята, – объяснил он Кларе как-то раз на детской площадке и обнял. Она почти заплакала от радости, так редко у них бывали подобные моменты близости. – Твое слабое место – это твоя эмпатия, Клара. Ты принимаешь все слишком близко к сердцу. Тебе нужно стать жестче, иначе когда-нибудь жизнь со всего размаху даст тебе под зад».

Потом он сунул ей монету в две марки – своеобразный штраф, который нужно было выкладывать в семье за каждое ругательство, – и она засмеялась. Позднее Клара задавалась вопросом, давал ли он что-нибудь и матери, когда пересекал черту дозволенного. Пятьдесят марок за синяк под глазом? Сотню за выбитый зуб?

Когда в тот вечер она стояла перед запертой дверью спальни и слушала отчаянный смех матери – это парадоксальное избыточное действие перед изнасилованием, – Клара впервые осознала, в чем слабое место ее отца. Она уже взялась за ручку двери, сама не зная зачем, без всякого плана. И тут поняла, что должна сделать.

Клара подошла к фотографии, которой так гордился ее отец, схватилась обеими руками за края стеклянной рамы – и сорвала со стены морской ландшафт с волнами, чтобы швырнуть его на пол.

После этого ей уже не нужно было самой открывать дверь спальни. Испугавшись оглушительного звона бьющегося стекла, ее отец распахнул дверь. С голым торсом, в одних брюках, которые мама выложила ему утром для школы, держа в руке ремень, как собачий поводок.

– Какого черта?.. – Его глаза округлились, когда он увидел, что натворила Клара.

– Мне очень жаль, я…

Она не придумала для себя никакого оправдания. Было невозможно поверить, что этот акт внешне бессмысленного разрушения мог произойти случайно. Но ее отец и не потребовал никакого правдоподобного объяснения. Он ударил. Не в первый раз в жизни Клары, но в первый раз ремнем, в первый раз в лицо и в первый раз с эффектом, на который она надеялась: он использовал ее как громоотвод. Гроза, предвестником которой была скрипящая ступень, разразилась. Правда, удар пришелся на нее, а не на ее мать.

Когда на следующий день Клара пошла в школу и рассказала своей лучшей подруге, что упала с велосипеда и ударилась лицом, она радовалась и улыбалась, так что на глазах от боли выступали слезы. Наконец-то, – думала она и улыбалась еще шире. – Наконец-то я нашла способ защитить маму и себя…

Сигнал входящего эсэмэс вырвал ее из этих, предположительно последних, воспоминаний и вернул в загазованную реальность гаража.

ГДЕ ТЫ????

Мартин. Конечно. Всегда с упреком, всегда с четырьмя вопросительными знаками.

Верный себе до самой смерти.

Я ПЫТАЛСЯ ДО ТЕБЯ ДОЗВОНИТЬСЯ.

ТЫ НЕ ПОДХОДИШЬ.

Она вытерла слезу и дочитала сообщение до конца.

ИЛИ ТЫ НЕ ДОМА?

ТЫ ЧТО, ОСТАВИЛА АМЕЛИ ОДНУ????

Клару стало подташнивать. У Мартина был такой же талант, как у ее отца. Такой же психологический рентгеновский взгляд.

Он мог безошибочно ткнуть пальцем в ее больное место, хотя невелика хитрость догадаться, что эмоциональная ахиллесова пята любой матери – это ее ребенок.

– Нет, говнюк, – прошептала она. – Я НЕ оставила Амели одну. С ней Виго. Бебиситтер, которого ты так ненавидишь, потому что он гей. Потому что он климатический активист, потому что отвергает мобильные телефоны и автомобили, просто потому, что он хороший мальчик и поэтому полная твоя противоположность.

«Не переживайте, фрау Вернет, – сказал ей шестнадцатилетний подросток, когда они прощались в дверях квартиры. – С Амели так легко, что в принципе это я должен платить вам деньги за то, что могу читать у вас свои книги. В случае чего я спущусь и позвоню вам снизу».

Очень удобно, что они с матерью жили во флигеле на другом конце двора.

А потом Виго еще добавил, что она может не торопиться – все-таки выходные, и на воскресенье у него нет планов. Позже он приляжет в гостевой комнате, рядом с детской. «Я буду ждать, пока вы не придете».

Значит, вечно.

Клара всхлипнула, и неожиданно у нее перед глазами снова возникло омерзительное, перекошенное от гнева лицо ее мужа, на которого она мысленно кричала: Знаешь, почему я не вернусь? Почему я оставила свою дочь одну? Чтобы защитить ее! Чтобы у нее никогда не возникло такой же мысли, как у меня. Чтобы ей не пришлось играть роль громоотвода и вызывать на себя твой гнев, чтобы ты срывался на ней, а не на мне.

Потому что в одном она не сомневалась: Мартин был самым ужасным мужем на свете, но тем не менее хорошим отцом. Он никогда не причинит зла своей дочери, только если та однажды не спровоцирует его, предлагая себя в роли громоотвода, как это делала Клара на протяжении многих лет своего потерянного детства.

С успехом. Потому что со «дня уничтоженной фотографии» (как она мысленно его называла) отец никогда больше не поднимал на мать руку. Никогда больше не бил ее и не насиловал, что много лет спустя – когда Клара уже давно не жила дома – подтвердила ее мать. Да и зачем? Ведь он нашел новую жертву. Свою дочь.

До этого в нашей семье не дойдет, – подумала Клара. – Я защищу своего ребенка от Мартина, оставив их одних.

Она закрыла глаза, осознавая, что этот несомненно парадоксальный ход мыслей был только половиной правды, которой она, бывшая ученица католической школы для девочек, пыталась оправдать свой «смертный грех». Потому что главной проблемой был не Мартин.

А Янник.

Его она боялась больше, чем Чистилища, которое во время причастия в красках описал ей приходский священник.

И тем не менее.

Сейчас, пройдя точку невозврата, она, конечно, начала сомневаться. Не в своем желании умереть, оно было непреклонным. А в правильности предположения, что без нее ее дочь будет расти в большей безопасности.

Без меня. И без Янника.

У Клары раскалывалась голова, что она списывала на выхлопные газы, которые создавали в салоне машины все более высокую концентрацию яда. Она слышала, что незадолго до потери сознания могут начаться галлюцинации – и, действительно, сейчас как раз переживала акустическую иллюзию. Ее муж заговорил. Произнес ее имя. Сначала тихо, потом все громче, пока она не услышала его голос вполне четко, хотя даже не держала телефон у уха.

– Клара? – кричал ее муж, который вовсе и не был ее мужем и даже удаленно не напоминал Мартина, однако его голос казался ей до странного знакомым.

Джулс?

Сотовый на коленях внезапно стал весить несколько килограммов.

Проклятье. Она думала, что скинула звонок, но, видимо, парень из службы телефонного сопровождения все еще висел на проводе.

Она торопливо смахнула пальцем по экрану смартфона, но вместо того чтобы выключить телефон, активировала функцию громкой связи.

– …уже объяснил, – услышала она его голос. – Не поступайте со мной так. Я не переживу это еще раз. Только не снова!

Снова?

Она вздохнула. Черт, за что? Ну почему Джулс сказал именно «снова» и тем самым в очередной раз попал в яблочко. Его мольбы пробудили в ней то, чего не смогли отобрать ни Мартин, ни Янник, так много разрушившие в ее жизни: ее любопытство.

Господи, как же мне раньше все было любопытно. Жизнь, путешествия, которые она для меня приготовила. Увидеть, как растет мой ребенок.

– Что вы имеете в виду под «снова»? – спросила она голосом, который прозвучал у нее в ушах сиплым и абсолютно чужим.

Она взглянула на часы на приборной панели, но те расплывались у нее перед глазами. Она не могла разобрать время – 22:59 или 23:09. Лишь знала, что скоро наступит день, который она не хотела проживать. Уже не могла прожить, потому что ультиматум истек.

– Я расскажу, если вы выключите мотор, – попросил Джулс.

Она энергично помотала головой.

– У меня есть предложение получше. – Клара сухо кашлянула, потом сказала: – Я оставлю выхлопную трубу работать. А вы поторопитесь со своей историей, Джулс. Может, вы успеете мне ее рассказать, прежде чем я потеряю сознание.

Она зашлась в астматическом кашле, таком громком, что с трудом разобрала первые слова, которыми Джулс начал описывать ей самый страшный день в своей жизни.

11

Джулс

Три с половиной месяца назад

Дорога от Шпандау до Вильмерсдорфа по вечерним пробкам занимала, как правило, полчаса. Из-за аварии на городском автобане Джулсу потребовалось шестьдесят пять минут.

Мучительный час, по ощущениям длившийся целую вечность, когда он сорвал с головы гарнитуру и побежал вниз по лестнице – мимо старого пожарного извещателя, стоявшего в качестве украшения у входа в дежурно-диспетчерскую службу – до своего автомобиля, который он, выжимая педаль газа, погнал в сторону городского автобана – выезд на Шпандауэр-Дамм, небольшой отрезок до Халлензее и вниз по Вестфэлише, – пока не остановился перед жилым домом, где суждено было разбиться всем его мечтам.

В подъезде дома на Принцрегентенштрассе, 24 обычно пахло едой. Красный пеньковый коврик, сбившийся под ногами Джулса, когда он бежал вверх по лестнице (узкий, достроенный лифт на два человека и в обычных-то обстоятельствах был испытанием терпения), за многие годы как следует пропитался запахами жаркого, фритюрного жира, чеснока и шашлыков. Сегодня в воздухе ощущался еще один компонент, который с каждым этажом, который Джулс преодолевал на пути к своей квартире, становился интенсивнее: дым. Удушливый чад.

«Стойте, подождите!..»

«Какого черта?..»

«Вы не можете здесь!..»

Джулс пробежал мимо своих коллег, которые встретили его в закопченных дверях квартиры энергичными незаконченными фразами.

Одного из двух пожарных он оттолкнул в сторону, увернулся от полицейского в прихожей, наполовину залитой водой. Почтальона, который обнаружил пожар, уже давно не было на месте, как и женского трупа в прихожей.

– Пожалуйста, это место преступления! – крикнул полицейский, что заставило Джулса ненадолго усомниться в своей вменяемости.

Место преступления? Как моя квартира может быть местом преступления?

Но, высвободившись из руки, которая схватила его сзади, и продолжая движение в направлении усиливавшегося запаха дыма, он совершил ошибку и бросил взгляд в открытую дверь ванной комнаты.

Он посмотрел на ванну, которую они с Даяной находили уродливой, потому что эмаль во многих местах облупилась, а вокруг слива были пятна.

Вода в ней напомнила ему заход солнца на озере Шармютцельзее. Один из его последних счастливых дней с Даяной, когда багровое солнце исчезло за верхушками деревьев Вендиш-Рица, напоследок окрасив поверхность озера в медный цвет.

Движение за спиной погнало его дальше. Прежде чем его схватят, он должен был добраться до самой дальней комнаты в коридоре.

Дверь еще болталась на верхней петле, дешевое деревянное полотно было искромсано топором на уровне головы. Дверь стояла нараспашку, повернутая внутренней стороной к Джулсу, поэтому в ее нижней трети он увидел то, что стало самым страшным впечатлением в его жизни, которое он уже никогда, никогда, никогда не смог забыть.

Царапины.

Глубокие кровавые царапины, от которых ломаются ногти. Тело того, кто их произвел, видимо, давно увезли. Джулс закашлялся. На глаза навернулись слезы. От вони обуглившегося дерева, пластика, мягких игрушек…

– Валентин играл со свечкой, – сказал кто-то у него за спиной. Мужчина, который тоже плакал, как и он.

«Должно быть, он стащил ее из детского сада», – якобы ответил Джулс, о чем сегодня уже не помнил. И что дети как раз учились там обращению с огнем.

Позже он узнал, что говорил с руководителем спасательной команды, который сам был отцом пятилетнего мальчика. Это он разрубил дверь топором, чтобы попасть в детскую. Но в тот момент Джулс видел только царапины на двери. Борозды, словно оставленные смертельно раненным животным, которое пыталось выбраться из западни.

– …место преступления? – спросила Клара, и ее голос не оставил Джулсу больше места для воспоминаний. Он стоял уже не перед выгоревшей детской, а находился в квартире у письменного стола. С царапающей гарнирутой на голове. Бессознательно устремив взгляд на проспект клиники «Бергер Хоф».

– Моя жена заперла дверь, – признался он ей.

– Зачем ваша жена это сделала?

Джулс сглотнул.

– Даяна не хотела, чтобы ей помешали. Не хотела, чтобы ребенок увидел ее труп.

Это не было «двойным самоубийством», как стояло в примечании к газетной заметке. Даяна хотела убить только себя. Это было абсолютно ясно Джулсу, как и то, что он никогда не простит ее, даже если жизнь после смерти все-таки существует и они снова встретятся.

Себя я тоже не прощу…

– Пожарные считают, что Даяна выбралась из воды, почувствовав запах дыма, уже после того, как вскрыла себе вены лезвием бритвы. Поэтому наша квартира выглядела как поле битвы, когда Даяну нашли. Кровавый след тянулся от ванной через прихожую почти до самой детской комнаты.

– Вы как будто сомневаетесь.

– Я скорее предполагаю, что она передумала в последнюю секунду. Она была в отчаянии, но в конце концов желание умереть оказалось не таким сильным, как материнская любовь. А пожар стал трагическим совпадением.

– Она не смогла открыть дверь?

– Вероятно, она не нашла ключ и хотела позвать на помощь, но, едва открыв входную дверь, потеряла сознание в прихожей, где ее и нашел почтальон.

Джулс провел тыльной стороной руки по сухим глазам. Жест, который он так часто повторял во время своей фазы скорби, когда еще плакал, что он вошел в его плоть и кровь, даже когда слез больше не стало. Его немногочисленные друзья считали хорошим знаком, что он научился держать себя в руках на людях и не начинал всхлипывать при любой мысли о своей семье. На самом деле все стало еще хуже, потому что теперь бесслезная скорбь разъедала его изнутри.

– Она оставила прощальное письмо? – спросила Клара.

Джулс поднялся и почувствовал, как в горле мучительно заскребло. Он нащупал сложенный лист бумаги, который все еще носил с собой. Чтобы перечитывать снова и снова, когда его накрывала печаль, что случалось много раз на дню.

Сегодня листок лежал в нагрудном кармане его рубашки, под свитером, прямо на сердце.

Мой дорогой Джулс…

– Да. – Он откашлялся. – На кухонном столе.

Откашливание и глотание не помогло избавиться от першения в горле, поэтому он направился в кухню, чтобы что-нибудь выпить.

– Можно спросить, что там было написано?

Если бы у меня были силы продолжать…

Джулс помотал головой.

– Думаю, содержание будет вам не так интересно, как его форма, Клара.

– Мне?

Клара прозвучала устало и немного невнятно, но она казалась еще бодрой.

– Да, вам. То, что будет вам действительно интересно, моя жена написала не сама. Это название, стоявшее на почтовой бумаге, которую она взяла для прощального письма.

– И что это было за название?

– «Бергер Хоф».

12

– Ка-ак?

Клара сильно протянула это слово. Не хватало только, чтобы она иронично рассмеялась, но для этого у нее, вероятно, уже не было сил.

Джулс вибрировал от напряжения. По пути на кухню у него появилось ощущение, что ему нужно торопиться. Он не мог больше терять время и должен был оказать на Клару эмоциональное давление. Поэтому он разыграл «джокера» в надежде подогреть ее любопытство настолько, что к ней вернется желание жить. По крайней мере, ненадолго. И поэтому он сказал:

– У моей гражданской жены Даяны были серьезные психические проблемы, причин которых я до сих пор не знаю. Поэтому она находилась в клинике «Бергер Хоф». В том же самом психиатрическом отделении, в котором были и вы, Клара.

Он снова нащупал письмо, дословный текст которого преследовал его даже во сне.

«Прощай, мой дорогой Джулс. Сейчас я вскрою себе вены. Может, я еще смогу в последний раз позвонить тебе на 112, прежде чем силы оставят меня. Чтобы в последний раз услышать твой голос, который раньше поддерживал меня, давал уверенность и надежду. Может, мне удастся удержаться за него, и ты проводишь меня в последний путь».

Ярость отчаяния снова закипела в Джулсе. Он сжал кулаки.

– Когда вы там были? – спросил он Клару.

– В конце июля.

В то же самое время?

– Как и моя жена.

Вообще-то государственная медицинская страховка не предполагала оплаты этой дорогущей клиники. Но Даяна когда-то написала лестную статью о председателе правления ее больничной кассы, и тот отблагодарил ее тем, что лично утвердил эти расходы на лечение «эмоционального выгорания».

– Работа и семья выжали из нее все силы. Ей нужен был тайм-аут с профессиональной поддержкой. Вскоре после лечения Даяна убила себя и нашего сына Валентина. Ему было всего пять. Однако его пальцы с отчаянием взрослого впивались в деревянную дверь детской комнаты.

Он кричал, плакал? Или только кашлял, задыхаясь? О ком он думал, делая свой последний мучительный вдох?

Джулс стоял на кухне, которая была до абсурда большой, что, однако, вполне соответствовало просторной квартире. Хотя в центре располагался огромный кухонный остров с барными стульями, в помещении дополнительно стоял обеденный стол с шестью стульями, а напротив встроенной кухни нашлось даже место для дивана.

Джулс открыл хромированный распашной холодильник и достал из отделения для напитков бутылку апельсинового сока.

– Вы еще там, Клара?

Он услышал глухой стук в трубке, но не был уверен. Клара ничего не говорила. Он не знал, думала ли она, игнорировала ли его или, возможно, уже потеряла сознание.

Однако в надежде, что связь с ней еще не оборвалась, он поставил бутылку с соком на рабочую поверхность кухонного острова, подтянул к себе барный стул и положил рядом личный сотовый телефон.

Потребовалось несколько секунд, чтобы разблокировать смартфон функцией распознавания лица, затем он набрал в WhatsApp короткое сообщение:

СЕЙЧАС ТЕБЕ ПОЗВОНЮ. ВОЗЬМИ ТРУБКУ. НО НЕ ГОВОРИ НИ СЛОВА!

Затем он обратился к Кларе:

– Я прошу вас. Нет, я вас умоляю: выключите мотор! Поговорите со мной! И расскажите: какого черта вы делали в «Бергер Хоф»? Что произошло с вами в том месте, которое разрушило мою семью?

Джулс открыл бутылку, полную лишь на треть, но не сделал ни одного глотка.

– Моя жена покончила с собой, Клара. А теперь и вы хотите сделать то же самое. И тоже после нахождения в этой клинике. Это не может быть совпадением!

После этого тревожного вывода он отправил сообщение на номер своего отца.

Затем позвонил ему и включил телефон на громкую связь, чтобы тот мог слышать разговор.

13

Клара

Кларе казалось, что тупая ручная дрель впивается ей в череп между глаз. Она и так очень чутко реагировала на шум, при нормальных обстоятельствах уже от одного рева работающего в гараже мотора у нее разболелась бы голова. И никакого угарного газа не потребовалось бы. А теперь еще и этот настырный Джулс отравлял эфир своими жуткими, почти абсурдными утверждениями.

– Да вы все это выдумали! – сказала она. – Вы не знаете эту клинику, и ваша жена никогда там не была, если она вообще существует. Вы просто пытаетесь меня удержать. – Клара сухо сглотнула. – Вы перевели звонок в полицию? И они уже в пути?

– Нет. Моими средствами из дома я не могу установить ваше местонахождение, Клара. Кроме того, это последнее, что бы я сделал.

– Почему?

– Потому что полиция не сможет вам помочь, Клара. Я знаком с жертвами домашнего насилия. Они часто звонили на 112 и в службу телефонного сопровождения. Им не нужен ни врач, ни полицейский и вообще никто из социальной службы.

– Совершенно верно. Но мне тем более не нужен тот, кто меня совсем не знает и считает, что может заговорить мне зубы и выманить из машины.

Джулс казался взбешенным.

– Я не заговариваю вам зубы! Это вы только болтаете и ничего не делаете. Господи, сколько таких, как вы, звонили мне на телефон службы спасения! Каждую неделю я посылал бригады к женщинам, которых до полусмерти избивали мужья, но как только наши люди были на месте, все оказывалось не так плохо, и они слезно умоляли, чтобы мы только не забирали абьюзера. – Джулс застонал. – Одно лишь малодушие. Звонок на горячую линию, желание вырваться и ваша попытка суицида, Клара, – все это просто смешно.

– Смешно? – Клара закашлялась. Ей было ясно, что он ее провоцировал, чтобы усилить эмоциональную связь между ними. Чтобы ей было тяжелее осуществить свое решение.

– Да. Почти инфантильно. По мне, так можете торчать в своей машине, сколько хотите. У вас все равно нет ярко выраженного желания умереть.

Кларе хотелось схватиться руками за свою раскалывающуюся голову.

– Нет ярко выраженного желания? У меня в салон по шлангу поступают выхлопные газы!

– А ваша машина наверняка не старше 1999 года выпуска и, значит, снабжена катализатором, поэтому практически не выпускает окись углерода, – ответил Джулс. – Я работал в пожарной службе, Клара. И мои знания не из воскресного сериала «Место преступления». Сегодня практически невозможно умереть от отравления выхлопными газами. Да, ваша машина не прогрета, и зимой катализатор включается с запозданием, поэтому я вначале нервничал. Но мы уже слишком долго беседуем. К тому же я слышу, что вы закрыли окна. Широко распространенное заблуждение. Вам нужно было бы заполнить выхлопными газами весь гараж. И вы бы знали все это, если действительно хотели сегодня покончить с собой. В этом случае вы бы нашли информацию. Господи, у вас ребенок, Клара! Я знаю, вы в отчаянии. Я знаю, у вас самые мрачные мысли и вы не видите выхода. Но в глубине души вы не хотите оставлять дочь с вашим мужем!

Чертов подонок, – подумала Клара. Она уставилась на приборную панель, в плексигласовой облицовке которой, словно в зеркале, отражалось ее лицо. Ей вдруг стало трудно возражать.

– Большое спасибо, тогда у меня появилась еще одна причина закончить этот разговор, – прошептала она без сил. Мысль, что Джулс мог быть прав, по-настоящему парализовала ее. Но Клара все же добавила: – Если то, что вы говорите, правда, мне нужно использовать оставшееся время, чтобы попробовать что-нибудь другое.

– О'кей, тогда давайте заключим сделку, – предложил Джулс, его голос звучал примирительно.

– И какую же?

– Вы расскажете мне, что случилось в «Бергер Хоф». А я поделюсь с вами безболезненным быстрым способом самоубийства, если вы потом все еще захотите расстаться с жизнью.

Она в ярости ударила по рулю.

– Вопрос не в хотении. Я все равно умру. Так или иначе. – Ее голос дрожал, в том числе и потому, что Джулс вселил в нее неуверенность. Затем она сказала почти упрямо: – Я не вижу другого выхода. Моя жизнь все равно ничего не стоит, а я не хочу губить еще и жизнь своей дочери. Только покончив с собой, я могу надеяться на более гуманный конец.

– Значит, вы выбираете суицид, потому что боитесь ужасной смерти от рук Янника. Это так?

Самоубийство из страха смерти.

Клара закрыла глаза, отчего шум в салоне показался ей еще громче.

– Вы не имеете ни малейшего понятия, во что ввязываетесь, продолжая этот разговор, – уже в который раз предупредила она его, но Джулс не отступился.

– Не важно, чем угрожает вам Янник. Это не может быть хуже того, что я уже пережил.

Клара кивнула.

– Это так. Вероятно, нет ничего хуже, когда собственный ребенок умирает раньше родителей.

Плевать, похоже, от выхлопных газов и правда нет никакого толка. Кроме мигрени и тошноты.

Клара выключила мотор и онемевшими пальцами открыла водительскую дверь.

Из гаража ее окатило волной холодного воздуха, она жадно втянула кислород – так быстро, что закашлялась.

Джулс спросил, все ли в порядке, на что Клара ответила утвердительно, хотя, конечно, еще не переживала момента в своей жизни, который был бы менее «в порядке». Наверное, за исключением разрыва промежности после изнасилования в супружеской постели, который она не могла попросить зашить, потому что в больнице ей стали бы задавать слишком много вопросов. И до сих пор ей еще иногда было больно мочиться. Не говоря уже о сексе.

– Вы ошибаетесь, – услышала она голос Джулса.

– В чем?

Ее голова разрывалась. Единственное, что она сумела, – это уничтожить свою кратковременную память. Клара уже сейчас не могла вспомнить, что говорила десять секунд назад.

– Что нет ничего хуже, когда ребенок умирает раньше родителей.

– Нет?

– Еще хуже – видеть, как умирает собственный ребенок, и быть бессильным ему помочь.

Клара выбралась из машины. У нее подкашивались ноги, поэтому ей пришлось придержаться за крышу автомобиля.

– Возможно, но я не понимаю…

– Почему я это сейчас упомянул?

– Верно.

Она оторвалась от машины и шагнула. Дверь, которая соединяла гараж с бунгало, находилась прямо перед ней, всего в пяти шагах. Хотя «бунгало» было слишком высокопарным словом для летнего домика в садовом товариществе поселка Хеерштрассе. Мартин стыдился говорить о садовой избушке или даче и никогда не приглашал сюда друзей, хотя эта постройка была самой красивой и большой во всем поселке – переделанная в домик для круглогодичного проживания, с гаражом, хотя и без официального разрешения.

– Я пережил и то и другое, – сказал Джулс.

– И то и другое? – Клара задавалась вопросом, откуда у нее взялись силы дотащиться до бунгало. В любом случае боль в ноге – к счастью, лодыжка была только подвернута – не давала ей потерять сознание.

– Я не знаю, к чему вы клоните.

Клара закрыла за собой дверь и не знала, стоит ли ей включить свет. В современном отремонтированном садовом домике на полторы комнаты с паркетом, теплыми полами, кондиционером и итальянской дизайнерской мебелью все еще пахло малярными работами и переездом – так редко они здесь бывали. А если и приезжали, то без Амели, которая оставалась с бебиситтером, потому что ее папа не хотел, чтобы она своими жирными пальцами и слюнявым ртом испачкала светлый диван. Кларина кровь на обивке его не так смущала.

Она дохромала до сделанного на заказ кухонного стола, который отделял крохотную кухню от гостиной и столовой, села на деревянный стул и решила остаться в темноте. Хотя вряд ли кто-то из соседей был у себя в это время года и не спал в такой час, чтобы удивиться, почему в бунгало Вернетов, пустовавшем несколько недель, вдруг так поздно загорелся свет.

– Валентин был не единственным ребенком, – сказал Джулс, и пока она осознавала эту информацию, сотовый в ее руке завибрировал, как электрическая бритва. Она посмотрела на экран и прочитала очередное сообщение от Мартина:

ГДЕ ТЫ????

Клара удалила сообщение и спросила Джулса:

– У вас был еще один ребенок?

– Фабьенна, сестра Валентина.

– И она была…

– Да. Она тоже находилась в комнате. Она спряталась в шкафу, пока Валентин пытался открыть дверь. Когда мы ее нашли, она была еще жива.

– Боже, какой ужас, – услышала она свой голос. – Вы уверены, что Даяна не…

– Не сделала это специально? – резко спросил Джулс.

Клара прикусила язык.

– Забудьте. Я не хотела задеть вас.

Он шумно втянул воздух.

– Честно говоря, я, конечно, тоже задавался этим вопросом. Потому что у нее с детьми были натянутые отношения. Фабьенна всегда была папиной дочкой. А когда у Даяны случилось «выгорание», отношения с Валентином тоже осложнились. Только все это было в рамках нормы. При всех разногласиях Даяна никогда и ни за что не сделала бы ничего плохого своим детям.

Затем наступило тягостное молчание, пока Джулс не спросил ее:

– И как? Наша сделка в силе?

– Моя история в обмен на безболезненный способ самоубийства? – Клара кивнула. – Да, еще в силе.

Она начала потеть в холодном, нетопленом бунгало. Одновременно ощущая, как ее сердце гулко бьется в грудной клетке.

– Хорошо. – Джулс говорил так нейтрально и буднично, будто предлагал вынести мусор, если она возьмет на себя мытье посуды. – Тогда я расширю свою часть уговора и расскажу вам, что случилось с Фабьенной. Но только если вы сейчас же скажете мне, кто этот Янник и что у него есть против вас.

Клара выкашляла остатки выхлопных газов из легких, затем начала:

– Янник дал мне время до полуночи. Если я до этого не положу конец своему браку, он мучительно меня убьет.

Она шмыгнула носом и заморгала, пытаясь смахнуть слезы, которые непонятно откуда взялись.

– А если он выяснит, что я вам все рассказала… не так, если у него появится хоть малейшее подозрение, что я вам доверилась, вас ждет такая же мучительная судьба, как и меня, Джулс. Это того стоит?

– Да, – выпалил Джулс.

– Стоит правды незнакомки, которая ошиблась номером?

– Я рискну.

– Вы наивный глупец. – Она рассмеялась, наверное, в последний раз в своей жизни. – Мой телефон прослушивается, он установил на него программу-шпион. Вероятно, Янник уже сейчас знает, что мы с вами разговариваем.

– Вы ведете себя как параноичка.

– А вы как идиот. Но не важно. Мы и так уже слишком долго говорим. Если он проверит данные сотового телефона после моей смерти, то не успокоится, пока не выяснит, с кем я разговаривала. И тогда узнает, что мы общались.

– И что дальше? Скажите мне.

– О'кей, тогда слушайте внимательно. Но сделайте мне одолжение. Не проклинайте меня, если через несколько часов вы будете мечтать о том, чтобы ваши страдания прекратились и Янник избавил вас от мучений.

14

Клара

Клиника «Бергер Хоф»

Четыре месяца назад

Игла никак не входила, поэтому Даниэлю Кернику пришлось попытаться еще раз – Клара к такому уже привыкла. У нее были тонкие вены, даже опытные медсестры не справлялись с ее руками.

– Простите, – извинился врач-ассистент и еще раз воткнул иглу, на этот раз успешно.

Клара сжала губы и сконцентрировалась на художественной репродукции, которая висела на стене лечебного кабинета, обустроенного современно и дорого. Фотография маяка, о подножие которого разбивались волны Тихого океана.

Клара почувствовала второй укол, но не стала смотреть. Она боялась шприцев, что при ее профессии было недостатком.

– Обычно это не входит в мои обязанности. Приложите. – Керник передал ей медицинский тампон для места прокола в локтевом сгибе, затем придвинул к себе табурет на колесиках. Клара сидела на краю кушетки прямо под окном, выходящим на парк при клинике.

– И чему же я обязана такой честью, доктор Керник? – спросила она его.

В такой роскошной обстановке она в принципе даже не удивилась бы, если главврач лично сделал ей укол. Пациенты, которые за двухнедельный курс в «Бергер Хоф» выкладывали сумму, равную стоимости малолитражного автомобиля в полной комплектации, ожидали, что частная клиника ничем не будет напоминать им обычную больницу. Это касалось расположения и архитектуры, от которой у некоторых владельцев пятизвездочных отелей от зависти на глазах выступали слезы.

В получасе езды на машине от Баден-Бадена этот комплекс, как орлиное гнездо, располагался на возвышенности в Шварцвальде. Пациенты, которые находились здесь в основном из-за кризиса в браке, синдрома выгорания или психосоматических нарушений, в промежутках между сеансами групповой или индивидуальной терапии наслаждались открыточными видами с террасы кафетерия на поросшую лесом долину, меню от звездного повара и талассотерапией в спа-центре.

Палатами служили исключительно одноместные номера-сьюты с кондиционером, камином, джакузи и телевизором с выходом в Интернет. Несмотря на все эти излишества и заморочки, клиника в профессиональных кругах пользовалась отличной репутацией, чем была обязана преимущественно ее руководителю, профессору доктору Ивану Корцону.

Родившийся в Барселоне психиатр был автором самого известного учебника по клинической психиатрии и популярным гостем на конгрессах экспертов во всем мире. То, что Кернику разрешили работать его ассистирующим врачом, имело такое же значение для его резюме, как для айтишника-разработчика личная рекомендация от Билла Гейтса.

– Я хотел остаться с вами наедине, фрау Вернет, – сказал врач-ассистент и странно улыбнулся.

Клара наклонила голову и бессознательно принялась играть своим обручальным кольцом. Неужели он пытался с ней флиртовать? У Керника были красивые карие глаза и обезоруживающая улыбка, но он был абсолютно не в ее вкусе. Со своим загорелым лицом, рубашкой La Martina и яхтенными туфлями с кисточками он полностью соответствовал клише играющего в гольф владельца «порше».

– И почему вы хотели остаться со мной наедине, доктор Керник?

– Вы не врач, фрау Вернет. И не можете всего этого оценить. Боюсь, вам нужен мой совет.

Клара поднялась с кушетки и поискала глазами мусорное ведро, чтобы выбросить тампон. Кровь перестала идти. Пластырь ей не понадобится.

Керник тоже встал и поднял руку в извиняющемся жесте.

– Пожалуйста, не поймите меня превратно, я совсем не хочу принизить вашу должность медико-технического ассистента. Я знаю, вы на хорошем счету у себя в берлинской врачебной практике. Ваш шеф считает, что у вас более высокое призвание, и даже хочет поддержать вас в ваших амбициях изучать психологию. Да вы и сами это знаете. Не будь вы такой талантливой и умной, ваш босс наверняка не дал бы согласие на ваше участие в этом.

Если он флиртует, то очень странным способом, – подумала Клара и удивилась озабоченному взгляду Керника. На мгновение она разозлилась, потому что в принципе согласилась на это посещение частной клиники, чтобы хоть несколько дней побыть подальше от мужа. От всех переживаний и страхов. А теперь снова появился тип, который вселял в нее неуверенность.

– Вам нужно уйти. – Керник понизил голос до настойчивого шепота.

– Уйти? Я думала, предварительный разговор с профессором Корцоном состоится здесь.

Клара указала на обтянутые серой искусственной замшей диванчик и кресла. Корцон был веганом и отвергал любые продукты животного происхождения, в том числе и мягкую мебель.

– Вы не понимаете. Вам нужно как можно быстрее бежать отсюда…

В этот момент открылась дверь. Клара затылком почувствовала дуновение холодного воздуха, и по коже у нее побежали мурашки. Или все дело было в словах Керника?

…как можно быстрее бежать отсюда…

Словно застигнутый врасплох ребенок, врач обернулся к мужчине, который только что вошел в лечебный кабинет, служивший также и переговорной.

– Hola, que tai?

Испанец мог бы обойтись и без белоснежного халата, чтобы продемонстрировать свой авторитет. Корцон был ниже ростом, чем можно было заключить по его выступлениям в Интернете и глянцевым брошюрам частной клиники. Коренастый, с выпирающим животом и чуть рыжеватыми волосами и бородой, которая уже давно нуждалась в коррекции. Рядом с ним Керник выглядел одетым с иголочки, и тем не менее харизма у профессора была намного сильнее.

– Soy Ivan, – широко улыбаясь, представился он одним именем, что благотворно подействовало на Клару. После смутивших ее слов Керника она жаждала компетентности, утешения и доверия.

– Muchas gracias рог participar en este importante experi-mento. Con su colaboracion esta hacienda un servicio extraor-dinario a la ciencia.

Клара кивнула с улыбкой. Эксперимент, в котором она согласилась принять участие, действительно был исключительным. Помимо профобразования она три года изучала испанский и в общем и целом поняла, что сказал ей врач. Тем не менее обрадовалась, когда Корцон объявил о переводчике словами «Mi colega actuara de interprete». Радость уступила место разочарованию, когда она поняла, что эту роль должен исполнять Керник.

– Он хочет, чтобы мы оба заняли место на диване, – перевел врач-ассистент слова своего шефа, тон которого не допускал сомнений в том, что это была не просьба, а приказ. На журнальном столике между диваном и креслом стояла пластмассовая шкатулка. Корцон открыл ее и достал предмет, который выглядел как очки виртуальной реальности для компьютерной игры.

– Para inducir los delirios, hay que ponerse estas gafas con auriculares, lo que provoca una sobreestimulacion por merdio de varias senales opticas у acusticas. Un agente intravenoso adicional refuerza los delirios que causan.

– Чтобы вызвать галлюцинации, мы используем вот эти очки, – перевел Керник. – Они будут воздействовать на вас оптическими и акустическими раздражителями. Только что мы внутривенно ввели вам разработанное нами средство, которое усилит галлюцинации, вызываемые очками.

Клара кивнула. Все это было написано в формулярах, которые она получила, когда регистрировалась на ресепшен. И конечно, она подписала документ, освобождающий клинику от ответственности в случае, если во время нахождения здесь у нее разовьется психоз. В этом и был смысл эксперимента.

– No se preocupe, todo se dosifica de tai manera que las halucinaciones persistiran solamente durante unos minutos despues de que las gafas se hayan apagado. Luego seguiremos am-pliando el intervalo lentamente cada dia.

– Этот эксперимент очень опасный и может иметь для вас смертельные последствия, – услышала она абсолютно неверный перевод Керника. На самом деле Корцон сказал что-то вроде того, что ей не нужно переживать, галлюцинации прекратятся через несколько минут после того, как она снимет очки.

– Не морщите лоб. Корцон как раз объясняет вам побочные эффекты, которые преуменьшает, – сказал Керник, еще больше смутив Клару. – Я знаю, что ставлю вас в неловкое положение. – Керник продолжал создавать видимость перевода. При этом использовал максимально деловой тон и интонацию. – Но ни в коем случае не надевайте эти очки. Никогда. Ни при каких обстоятельствах.

Он выждал еще три предложения Корцона, потом сказал:

– Не смотрите так испуганно, когда я говорю. Иначе профессор заметит, что я хочу вас предупредить. А сейчас кивните. Корцон задал вам вопрос, нравится ли вам здесь.

Клара сделала, как ей велели.

– Еще раз: я знаю, что ставлю вас в немыслимое положение. И мне очень жаль. Но у вас есть маленький ребенок, как и у меня. – Тем временем у Клары больше не получалось сконцентрироваться на дружелюбном голосе руководителя клиники. Все ее внимание было сосредоточено на Кернике, который сказал следующее: – Я умоляю вас, не надевайте эти очки. Иначе произойдет ужасное. Может случиться так, что вы никогда больше не выйдете из клиники.

Никогда больше?

Клара непроизвольно покачала головой, а Керник недовольно закатил глаза в ту секунду, когда Корцон снова взял в руки очки.

Парадоксальным образом последние слова врача-ассистента вызвали у нее ощущение робкого счастья.

Навсегда в «Бергер Хоф»? Больше никогда не возвращаться к Мартину?

Даже тот факт, что она будет разделена с ребенком, не казался таким значимым, чего она в следующий момент устыдилась. Но в принципе она была уверена, что Мартин будет с любовью заботиться об Амели.

Или она обманывала себя?

Нет.

В его обращении с собственным ребенком ошибок не было. Он никогда бы не поднял руку на свою маленькую девочку.

– Я сейчас сделаю вид, что меня вызвали в отделение, – сказал Керник. – Через пять минут последуйте за мной.

– Но… – начала было Клара, однако пронзительный взгляд Керника заставил ее замолчать.

Корцон подошел к своему письменному столу и начал что-то искать в верхнем ящике.

– Вы сейчас сделаете следующее, Клара! – прошептал Керник. – Скажете, что перед началом первого этапа эксперимента вам нужно в туалет. Мы встретимся в конце коридора на лестничной клетке.

Сразу после этого зазвонил его телефон, и Керник реализовал свою часть плана. После короткого прощания с Корцоном, который с пониманием кивнул от письменного стола, Клара осталась одна с руководителем клиники.

– Comencemos con la primera etapa del experimento, – сказал он и указал на дверь, которая соединяла лечебный кабинет с соседней комнатой, куда он ее и приглашал.

Клара поняла его слова так: «Давайте начнем первый этап эксперимента».

15

Клара ничуть не удивилась тому, что последовала приказу Керника. Раньше она считала себя самоуверенной, эмансипированной и самостоятельной. Но это «раньше» было давно и закончилось – самое позднее – после того, как она ответила «да» и оказалась в браке, в котором с годами привыкла повиноваться мужчинам.

Беспрекословно.

Объяснив Корцону на ломаном испанском, что ей нужно освежиться перед тем, как надеть очки, Клара направилась по коридору в сторону туалетов и чувствовала себя так, будто ее тащат на невидимом поводке. Она настолько привыкла следовать за доминантным мужчиной, что даже не задумывалась об абсурдности ситуации, в которую ее поставил Керник. Она приехала в «Бергер Хоф», чтобы под руководством всемирно признанного эксперта принять участие в научном эксперименте, и уже на второй день позволяла запугивать себя какому-то врачу-ассистенту.

Но почему? – спрашивала она себя, заворачивая к туалетам и открывая дверь на лестничную клетку. И тем самым задавая себе центральный вопрос, который определял все ее жалкое существование: – Почему?

В глазах ее подруг и коллег она даже внешне казалась сильной женщиной: крепкое тело с аппетитными округлостями в соответствующих местах. Ее осанка, выразительный подбородок, блестящие глаза и, возможно, чуть смуглая кожа, которой она была обязана своим итальянским предкам с материнской стороны, вносили свой вклад в то, что большинство считали ее решительной и волевой. Не из тех женщин, которыми можно помыкать. И действительно, ею уже давно не помыкали. Мартин предпочитал сразу бить. В печень, так сильно и так часто, что она дрожала на краю кровати, словно от озноба, не в состоянии пошевелиться.

Дверь на лестничную клетку закрылась за ней с громким щелчком, от которого Клара вздрогнула, как от удара.

Побои.

Клара много читала о женщинах, подвергавшихся насилию. Даже посетила консультационный офис («Я спрашиваю для одной подруги») и выяснила, что насилие не было проблемой определенного социального класса, а затрагивало все слои. И что оно проявлялось медленно и постепенно. Почти незаметно отравляло то, что когда-то начиналось как большая, ослепляющая любовь. Сначала радиоактивные комплименты («Ты такая красивая, никуда теперь тебя не отпущу из своей жизни»), затем навязчивый контроль в виде требований доказательства любви («Давай выберем общий пароль для всех наших почтовых аккаунтов и сотовых телефонов») и лицемерная жалость к себе («Ты же знаешь, как сильно меня обидела бывшая»), пока вербальные удары не сменялись телесными. Внешний мир продолжал сыпать комплиментами – «Как же вам повезло найти друг друга, вы такая замечательная пара. Муж у тебя просто золотой», – а ты надеялась, что все снова будет так, как до первого подбитого глаза. Но пока ты ждала, стыд перерастал в ненависть к себе и уже не позволял тебе довериться кому-то другому. Хотя Клара даже пыталась и звонила своей матери, когда думала, что больше не выдержит.

Вначале она была не уверена, поняла ли ее мама хоть что-то, – так сильно Клара плакала в телефон. Ее голос дрожал от страха, что Мартин может вернуться с тенниса раньше и застать ее в таком состоянии, сидящей у телефона. Но кое-что из прерываемого слезами потока слов все-таки дошло до ее матери, потому что единственные фразы, которые она сказала своей дочери и которые оставили Клару стоять с открытым, мучительно перекошенным ртом и телефонной трубкой в руке, звучали: «Просто мужчин нельзя сердить, малышка. Приложи чуть больше усилий. Мартин ведь так много работает ради вас».

Потом она сменила тему и рассказала ей о наглом сотруднике садового центра, который не хотел принимать обратно горшок с больной орхидеей.

И что теперь?

Клара стояла одна на свежевымытой лестничной клетке, где пахло дезинфицирующими и чистящими средствами.

– Эй? – бессмысленно позвала она, тут к эху ее голоса добавился звук зазвонившего телефона.

– Как вы думаете, в чем вы принимаете участие, Клара?

Керник.

Она думала, что встретит его тут лично, вместо этого он ей позвонил. И сразу же перешел к делу, не объясняя своего странного поведения. Она удивилась, откуда он знает номер ее телефона, но как врач он, конечно, имел доступ к данным, указанным ею при регистрации.

– Я не буду отвечать ни на один ваш вопрос, пока вы мне не скажете…

– Помолчите. У нас мало времени, и скоро я уже не смогу вас спасти.

Спасти? От чего?

Клара хотела дать понять Кернику, что он не может вот так с ней говорить, но выбранный им тон заставил ее подчиниться.

Поэтому она ответила ему:

– Вместе с другими участниками я испытаю на себе, что значит быть психически больным. Я считаю, что это абсолютно логический и необходимый подход.

Корцон видел принципиальную проблему при лечении психотических заболеваний, которое значительно отличалось от лечения физического недомогания: практически каждый психиатр когда-то жаловался на плохое самочувствие. Но лишь немногие из них имели симптомы, хотя бы отдаленно похожие на те, что описывал психически больной пациент или которые у него наблюдались. Только тот, кто страдал «как минимум» от зубной боли, мог представить себе действие обезболивающего средства при онкологии. Врач же, который никогда не испытывал галлюцинаций, не имел основанного на собственном опыте представления, как могут сказаться на больном шизофренией прописанные им психотропные препараты.

Это было исходной точкой проблемы. И поэтому Клара находилась здесь. Чтобы под контролируемым наблюдением у нее вызвали искусственные временные психотические симптомы, которые затем должны быть подавлены в рамках опыта.

– Где вы? – спросила она Керника.

И какого черта вы от меня хотите?

Врач-ассистент не отреагировал.

– Картину какой болезни должны у вас вызвать, Клара?

– Паранойю. Манию преследования.

Клара спустилась по лестнице к широкому двухстворчатому окну. Из него она могла видеть больничную парковку, на которой не было ни одной машины, стоившей в базовой комплектации меньше восьмидесяти тысяч евро. «Порше», «Мерседес АМГ», БМВ 9-й серии, «Туарег», даже «Феррари» цвета голубой металлик парковался рядом с кабриолетом неизвестной Кларе люксовой марки.

Единственным изъяном был минивэн слесаря-сантехника – белый автофургон, который стоял на подъездной дорожке, двумя этажами ниже прямо под окном.

– И как только у вас появятся галлюцинации, вы получите антидот?

Клара вздохнула.

– Только если не попаду в контрольную группу с плацебо. Что все это значит? Если у вас возникли этические сомнения, заявите на вашего шефа в соответствующие контрольные органы. Я заранее и основательно занималась этой темой.

Что было ложью. Несколько недель назад на работе она вытащила из мусорки этот буклет, который ее шеф выбросил вместе с остальными рекламными материалами. Затем сделала два телефонных звонка, и ей подтвердили, что в эксперименте могут участвовать и непрофессионалы. Когда же она услышала, что для участия ей придется запланировать почти целую неделю, потеряла покой. Она знала, что Мартин никогда не позволил бы ей уехать на выходные с подругами. Однако он никогда не вставлял ей палки в колеса, если дело касалось работы. Он даже заботился об Амели, когда знал, что Клара на «повышении квалификации». Ради пары дней без него Клара была готова на все. Даже на искусственно вызванные галлюцинации.

– Фрау Вернет, пожалуйста, не верьте тому, что вам рассказали. «Бергер Хоф» не нормальная клиника. Риски…

– Расписаны на двух страницах регистрационного бланка, я знаю.

– Ах, забудьте то, что значится в документах. Настоящие риски там даже не перечислены.

– И какие же они?

Она услышала хлопанье крыльев, словно в трубке пропорхнул голубь.

– Я не могу вам сказать, – ответил Керник, – но покажу. Пожалуйста, подойдите к окну.

– Я уже стою перед ним.

– Хорошо. Вы уже что-нибудь ели?

Он серьезно?

– Хотите пригласить меня? – удивленно спросила Клара.

Керник невесело рассмеялся:

– Нет. Я просто хотел знать, пришли ли вы натощак.

– Зачем?

На мгновение в трубке воцарилась тишина. Затем Керник спросил:

– Вы смотрите наружу?

– Да.

– На белый фургон?

– Совершенно верно.

Клара ждала, что его боковые дверцы сейчас откроются и выдадут какую-то ужасную тайну.

– О'кей. Сделайте мне одолжение. Все здесь обречены на смерть. Пообещайте мне, что сразу же покинете клинику, когда увидите, что сейчас произойдет.

– Когда что произойдет?

– Вот это, – сказал Керник.

Затем она увидела тень. Прямо перед окном. Всего на долю секунды, хотя позже, в ночных кошмарах, ей казалось, что все происходило во временной петле.

Бесконечный момент, когда она прижимала обе ладони ко рту и начинала плакать и кричать – в тот самый миг, когда тень превращалась в глухой металлический звук. И от мощного удара вздрагивал весь фургон, крыша которого выглядела так, будто великан ударил по ней кулаком. Но это был не кулак, а человеческое тело, которое и повлекло за собой такие повреждения после падения с верхнего этажа здания клиники.

Клара закричала, затем ее и правда вырвало – когда она увидела, кто спрыгнул с крыши. Она узнала его по рубашке La Martina, которая окрасилась в кровавый цвет. И по яхтенным туфлям, одна из которых слетела и лежала на гравии рядом с фургоном.

И по тому, что телефонная линия была мертва, как и Даниэль Керник на крыше белого фургона.

16

Джулс

Сегодня

Клара резко оборвала свой монолог. И тут же обеспокоенно и раздраженно спросила Джулса:

– Ради всего святого, что у вас там происходит?

– Извините, у меня кое-что упало.

Джулс хотел взять на кухне стакан, чтобы налить себе сока, но тот выскользнул и разбился с грохотом упавшего дерева. Тишина в квартире, с одной стороны, и его концентрация на ужасной и одновременно странной истории Клары – с другой, усилили восприятие шума. Если бы стакан упал из шкафчика в мойку посреди дня, Джулс едва ли заметил это на фоне будничных звуков. Но с наступлением ночи шум произвел впечатление сработавшей сигнализации, и его пульс мгновенно ускорился.

– Мне очень жаль, – повторил он и попытался вернуться к теме. – Все здесь обречены на смерть?

– Это были его последние слова!

– Вы знаете, почему Керник это сделал? – вернулся он к ее описанию самоубийства врача. Такая мелодраматическая инсценировка не вписывалась ни в один известный шаблон суицида. А Джулс знал, о чем говорил. На своей работе он столкнулся практически со всеми способами. Хотя, конечно, если подумать, суицидальное поведение Клары тоже не соответствовало норме. В любом случае сейчас он чувствовал облегчение от того, что сумел отвлечь Клару от ее намерения, хотя и знал, что весь этот телефонный разговор лишь попытка выиграть немного времени.

– Корцон утверждал, что это был несчастный случай. Якобы Керник часто поднимался на крышу клиники, чтобы обойти запрет курения на территории.

– Как вы отреагировали на эту ложь?

– Моим первым порывом было бежать прочь, – сказала Клара.

– Вы хотели последовать совету Керника?

– Именно. Как можно быстрее покинуть клинику.

– Но?

– Но затем я подумала об альтернативе. А это – возвращение к мужу. Поступок Керника вдруг показался мне стоящим. Все-таки он сам положил конец своей жизни, а не вручил ее в чьи-то руки.

Джулс достал большой изогнутый осколок стекла из раковины и открыл выдвижной ящик с мусорным ведром под мойкой.

– Но почему он так поступил? Это было связано с экспериментом?

– Да.

– Вы ведь его прервали?

– Нет.

– Нет? – не веря своим ушам, переспросил Джулс.

– Еще раз: а что мне оставалось? Вернуться к Мартину и в первый же вечер слушать, какая я неудачница? «Испугалась хоть раз сделать что-то значимое для науки, потому что какой-то педик выбросился из окна».

Джулс задумался. Клара обладала странной, почти шизофренической структурой личности. С одной стороны, она была самоуверенная – вероятно, ее профессиональная целеустремленная сторона. Однако в личной жизни Клара быстро покорялась своей судьбе.

– Как проходил эксперимент? – спросил Джулс и вздрогнул. Один из осколков, которые он хотел выбросить в мусор, воткнулся ему в мизинец.

– Я помню, что надела очки. Они были громоздкие, как большой бинокль, и покрывали почти всю голову. Кроме того, мне выдали наушники. После я не могла вспомнить ни одной детали. Только то, что сначала чувствовала себя как в аппарате МРТ: гул и гудение, сменившееся высокочастотным писком, в то время как перед глазами у меня вспыхивал стробоскоп. Во всяком случае, теперь я знаю, как себя чувствует человек, у которого перед телевизором случился приступ эпилепсии, вызванный экстремальными световыми раздражителями. Я потеряла сознание уже через несколько минут.

– А потом? – Джулс сунул мизинец в рот и языком остановил кровь. Одновременно посмотрел на свой телефон, по которому до этого позвонил отцу. Телефон лежал рядом с ноутбуком, который он принес из кабинета на кухню. Свою гарнитуру он снял, разговор шел по громкой связи через компьютер, чтобы его отец мог все слышать.

– Никакого «а потом» не было. Профессор Корцон сказал мне, что я слишком чувствительная и поэтому не подхожу для эксперимента. Побочные эффекты были бы слишком сильными и этически недопустимыми.

– Значит, вы все-таки уехали домой раньше? – Джулс обмотал палец кухонным бумажным полотенцем, которое оторвал от рулона.

– Нет, потому что сначала нужно было оправиться от побочных эффектов. И мне потребовалось много времени, чтобы полностью прийти в себя. К сожалению.

– Почему к сожалению?

– Сейчас я жалею, что не уехала сразу. И плевать на Мартина.

– Почему?

– Потому что тогда я бы не встретила доктора Кифера.

– А кто такой доктор Кифер?

Я думал, мы говорим о Яннике, – отметил про себя Джулс, но ничего не сказал, чтобы не сбивать Клару. Чем дольше она говорила, тем маловероятнее было, что она спонтанно выберет другой способ покончить с собой.

– Джо. Главврач. Вообще-то Йоханнес, но все звали его Джо.

– И вы тоже? – спросил Джулс, и тот факт, что она печально вздохнула в подтверждение, сказал все о том, как развивались их отношения. Интенсивно и трагично.

– А где именно вы встретили доктора Йоханнеса Кифера?

– В парке при клинике. Я сидела на скамейке на террасе кафетерия, оттуда открывается невероятный вид на долину. Неожиданно он вырос передо мной, я даже не слышала, как он подошел, хотя гравий громко хрустит под подошвами.

В этот момент раздалось «дзинь», и Джулс проклял себя, что не установил на своем сотовом беззвучный режим для входящих сообщений. Его отец отправил ему что-то по WhatsApp. Прежде чем Клара успела поинтересоваться, что это был за звук, он спросил ее:

– Какое отношение этот доктор Кифер имел к вашему эксперименту?

– Напрямую никакого. Он сказал, что патологоанатом и работает, так сказать, «за кулисами» – например, он делал клинический анализ моей крови.

Джулс нажал на переключатель сбоку и перевел смартфон в беззвучный режим. Измазав при этом дисплей окровавленным пальцем.

– Он показался мне очень милым и приятным. Я дала бы ему лет сорок пять: в джинсах, кроссовках и худи он выглядел достаточно молодо. Позднее он признался, что ему уже за пятьдесят, что казалось почти невозможным. Ну сколько вы знаете людей такого возраста с младенчески гладкой кожей и некрашеными черными волосами?

– Ни одного, – ответил Джулс и попытался открыть сообщение отца в WhatsApp.

– Когда он подсел ко мне, я сразу спросила его, не работает ли он в клинике еще и фитнес-тренером. – Минорные нотки в ее голосе сменились мажорными. Очевидно, это было приятное воспоминание. – Больше всего меня поразила его самоироничная молодая улыбка. Думаю, это была приманка. Как свет ночью манит рыб, так и меня заворожила эта улыбка, которая сияла от уголков губ до темных, как морская пучина, глаз.

– Чего он от вас хотел?

– Вначале он не признавался. В отличие от Керника, не рубил сплеча.

Джулс молчал, уверенный, что Клара и без дополнительных расспросов поведает ему, почему та встреча с доктором Кифером была особенной. Настолько, что она сама захотела подробно рассказать о ней сразу после неудавшейся попытки самоубийства.

– После того как мы некоторое время поболтали о всяких пустяках, речь зашла о Кернике, и я помню, как взгляд Джо переместился куда-то вдаль. Если до этого момента во время разговора он всегда смотрел на меня, то сейчас это давалось ему с трудом. Я спросила его, что, по его мнению, произошло на самом деле, и он начал мяться, ссылаясь на запрет обсуждать со мной мой случай.

– Ваш случай?

– Я тоже так подумала. «Что вы имеете в виду под моим случаем?» – спросила я его, и Джо кивнул, как кивает человек, который принял для себя невероятно тяжелое решение. Затем он сказал… Я очень хорошо помню его слова и дрожь в голосе.

– И что это были за слова? – спросил Джулс, читая сообщение в WhatsApp от своего отца:

ЧТО У ТЕБЯ, ЧЕРТ ВОЗЬМИ, ПРОИСХОДИТ?

В то же время Клара дословно процитировала фразу доктора Кифера, которой он, должно быть, выбил почву у нее из-под ног и от которой Джулса бросило в холодную дрожь: «Корцон солгал вам, когда навещал вас в палате на следующий день после остановки эксперимента. Вы не потеряли сознание на пять минут, фрау Вернет. Вы были пять минут мертвы».

17

Клара

Теперь она говорила очень тихо – как часто делала, когда долгое время находилась в привычном окружении. Будучи трепетной матерью, она приучила себя к этому. Как только Амели ложилась в кровать, она ходила по квартире на цыпочках, уменьшала громкость телевизора до шепота и даже не смывала в туалете, если ей нужно было только помочиться. При этом ее дочь засыпала здоровым крепким сном, как только погружалась в царство драконов и единорогов. Но одна лишь мысль, что ребенок может проснуться и потопать к своему отцу, была ей невыносима. Он никогда не сорвал бы злость на Амели за то, что она ему помешала, зато Кларе досталось бы вдвойне.

Официально Мартин заявлял, что занимается счетами пациентов, но Клара знала, что он поручил это агентству. Она никогда не решалась даже заговорить с ним, когда он сидел за письменным столом. Иначе ей пришлось бы расплачиваться за это длинной ночью страданий – это как минимум. Что, без сомнения, касалось и беспокойства, причиненного дочерью, поэтому Клара приучила себя говорить шепотом и практически неслышно скользить в толстых носках по скрипящему паркету. В какой-то момент эти привычки настолько вошли в ее плоть и кровь, что она продолжала шептать в собственных четырех стенах, как сейчас в садовом домике, хотя ее мужа даже не было поблизости.

И она надеялась, что уже никогда не будет.

– У меня была клиническая смерть, – повторила она шокирующие слова, словно все еще не могла в это поверить.

– Вы считаете, доктор Кифер сказал вам правду?

– Почему я должна в этом сомневаться?

Она была уверена, что от Джулса не укрылось ее желание уклониться от прямого ответа.

И снова ее вынужденный ночной «провожатый» проявил чуткость и не стал расспрашивать.

– Он сказал вам, что спровоцировало остановку сердца? – хотел знать Джулс. Похоже, он находился в просторном помещении с высокими потолками.

– По его словам, это было что-то типа анафилактического шока, сильная реакция на триггерное средство.

– У вас пять минут не было показателей жизнедеятельности организма? Вы получили какие-то необратимые повреждения?

– Необратимые повреждения? – повторила Клара и чуть было не рассмеялась. – Вы всерьез спрашиваете об этом женщину, которая только что пыталась покончить с собой, отравившись выхлопными газами?

На удивление Кларе впервые за много лет захотелось сигарету. До беременности она покуривала. Собственных сигарет у нее никогда не было, она стреляла их у друзей, коллег и на вечеринках. Для Мартина это всегда было как бельмо на глазу. Он критиковал ее за «рот-пепельницу», хотя зубы Клары были такими же белыми, как у ее супруга-дантиста. Иногда Клара думала, что Мартин сделал ей ребенка только для того, чтобы она бросила курить. Потому что знал, какая она ответственная и не позволит, чтобы беззащитное существо мучилось от никотиновой абстиненции сразу после рождения.

– Да, когда я пришла в себя, мне казалось, будто меня ударило стенобитным шаром, – ответила она на вопрос Джулса о том, чувствовала ли она последствия реанимации. – Первые ночи после клинической смерти я страдала от сильной потливости. Моей ночнушкой можно было сделать влажную уборку, без шуток. Корцон сказал, что это типичное побочное действие триггерного средства. Лишь Джо объяснил мне, что это скорее признак того, что ритм моего сердца сильно сбился.

– Хм.

Казалось, Джулсу требовалось время, чтобы переварить услышанное.

Или его что-то отвлекло?

Снова в Кларе проснулось подозрение, что ее «провожатый» мог вести двойную игру. Понятно, что он пытался помешать ее самоубийству. Но как далеко Джулс был готов зайти? И какие у него имелись возможности, чтобы все-таки определить ее местонахождение?

– Почему Корцон скрыл от вас, что вы пережили клиническую смерть? – спросил Джулс. – Он испугался, что вы засудите клинику?

– Полагаю. Получи это огласку, «Бергер Хоф» уже не нашел бы так быстро желающих участвовать в тестах.

За спиной у нее что-то треснуло, и Клара так испугалась, что развернулась вокруг своей оси и подпрыгнула, выбросив в сторону воображаемого преступника руку с сотовым, будто с ножом. Но там никого не было. Только распашной холодильник в нише рядом с кладовкой – у него как раз включился генератор льда.

Господи, какая ты трусиха. До смерти перепугалась.

Клара снова поднесла телефон к уху и услышала только последние слова, очевидно, длинного вопроса Джулса.

– …связь между доктором Кифером и Янником?

Янник.

Желудок Клары сжался в комок.

– Вы сейчас поймете, – прошептала она и подождала, пока очередная порция кубиков льда упадет в специальную камеру внутри холодильника. Она закрыла глаза. С большим трудом ей удалось вспомнить лицо главврача. Большие умные и ясные глаза в мелкой сетке морщинок. Ей пришлось увидеть, как внезапно эти добродушные глаза перестали существовать.

Клару передернуло от отвращения.

– Прежде чем я раскрою вам эти жуткие детали, хочу вкратце рассказать кое о чем прекрасном, что произошло со мной непосредственно перед этим.

– С доктором Кифером?

– Абсолютно верно. Знаю, вы еще не видите никакой взаимосвязи. Но если дадите мне пять минут, то поймете, почему Янник имеет надо мной эту смертельную власть. И почему у вас нет иного выхода, кроме как выполнить вашу часть сделки.

– Помочь вам покинуть этот мир, – сказал Джулс, и Клару действительно обрадовало, что он так открыто об этом говорил и, очевидно, собирался сдержать слово.

– Но не волнуйтесь, – успокоила она его. – Воспоминания, которым я предаюсь и которыми сейчас поделюсь с вами, лишь вначале похожи на романтическую историю с доктором Кифером. И действительно, короткое время я наслаждалась общением с ним.

Несмотря на темы наших разговоров.

Сначала она еще пыталась обманывать Кифера, как и всех остальных, кто спрашивал о происхождении синяков у нее на руках и шее или других травмах. Но Джо не устроила стандартная отговорка Клары, что у нее предрасположенность к гематомам. В конце концов он разрушил стену ее молчания не столько своей настойчивостью, сколько одной-единственной фразой. Еще в парке он сказал ей: «Я не могу разизнасиловать вас, это невозможно, Клара». После ему уже не нужно было ничего говорить, но он добавил: «Но я могу вас выслушать, и я связан врачебной тайной».

Тем самым Джо сделал ей подарок. Он не давал ей ложных надежд, что может изменить ситуацию. Не вел себя как благородный рыцарь. Но помог почувствовать, что не осуждает ее за то, что она позволила с собой сделать. Например, в отеле Le Zen. То, что Клара уже на второй встрече в парке рассказала ему о групповом насилии, замаскированном под «игру», превратило его в единственного человека в ее окружении, который знал о самых темных моментах ее жизни.

О муже в маске.

О кабельных стяжках.

Кляпе во рту.

И о мужчинах. Десятке мужчин.

– Вы влюбились в доктора Кифера? – услышала она предположение Джулса.

– До беспамятства.

– А потом в вашей жизни появился Янник?

Клара открыла глаза – все вокруг нее было погружено в густую пронизывающую темноту, о какой она мечтала, когда Янник внезапно вырос перед ней. Высокий. Голый. Психопат.

– Именно, – ответила она Джулсу и повторила его слова: – А потом в моей жизни появился Янник и вызвал во мне желание распрощаться с этим миром, где возможен такой ужас, какой мне пришлось пережить с ним.

18

Клара

За несколько недель до этого

За несколько секунд до того, как Янник появился в ее жизни и окончательно ее разрушил, Клара была так счастлива, как не была уже несколько десятилетий.

Какой сумасшедший секс, – думала она, лежа в полутьме на кровати, с которой Джо Кифер уже встал, чтобы пойти в ванную.

Не то чтобы она имела много возможностей для сравнения. До Мартина у нее было всего два любовника, да и те сто лет назад. Негативный опыт настоящего давно вытеснил позитивные воспоминания прошлого. Уже много лет все, что происходило в спальне, было связано для нее только с болью и унижением.

А сейчас я лежу здесь. Дышу и чувствую запах нового мужчины в моей жизни и мечтаю, чтобы эта ночь любви началась сначала.

Она перевернулась на водяном матрасе и захихикала от приятного хлюпанья, которое вызывали движения ее голого тела. На ее вкус, кровать была слишком современной для этой квартиры, обставленной в основном тяжелой деревянной и кожаной мебелью.

Джо был доцентом кафедры психиатрической патологии в Свободном университете Берлина и год назад снял для себя квартиру, чтобы не ночевать в отелях, когда приезжал сюда на семинары и лекции из «Бергер Хоф». Как сегодня.

«Я в Берлине. 15.00. Встретимся?» – написал ей Джо эсэмэс сегодня утром. Клара не сомневалась ни секунды и солгала Мартину, что пойдет в библиотеку поискать кое-какую информацию для своих курсов повышения квалификации и что Виго присмотрит за Амели после детского сада. А потом приняла приглашение главврача.

– Я не должна была вам это рассказывать. – Она начала свидание с извинения, намекая на свое признание, которое сделала Джо еще в клинике. – Даже не знаю, что на меня нашло в тот день.

Клара сама удивилась, как быстро доверилась ему и рассказала о насилии, от которого страдала в браке. Но ее с первого момента потянуло к нему, когда она услышала его низкий голос и взглянула в его теплые темные глаза, которые смотрели на нее так, как никогда не смотрел ее муж. Открыто, честно, ласково.

Она чуть было не рассказала ему о видео с того вечера в Le Zen, которое Мартин выставил в Интернете.

С ней и мужчинами.

С десятком мужчин, которые ее истязали и унижали.

Поразительно, что я еще раз в своей жизни добровольно отдалась представителю «сильного» пола, – подумала Клара и прислушалась к шуму воды в душе, где исчез Джо.

Обычно это она после «использования» Мартином часами пыталась смыть с себя всю мерзость, но сейчас наслаждалась терпким запахом Джо на своей коже и с удовольствием законсервировала бы его навечно, чтобы всегда иметь возможность вспоминать, как она «попрощалась» с ним два часа назад в «ресторане в темноте» в Пренлауэр-Берге. Это была его идея выбрать для встречи место, где они, обслуживаемые слепыми официантами, сидели в полной темноте, ни на что не отвлекались и были практически вынуждены сконцентрироваться исключительно друг на друге. И разговаривать.

– Спасибо, что выслушали меня, – сказала она ему и робко нащупала его ладонь.

– Это я должен благодарить, – возразил Джо.

– За что?

– Во-первых, спасибо за то, что приняли мое спонтанное приглашение. – Он начал поглаживать ее руку.

– Во-вторых, спасибо, что вы так откровенны и рассказали мне о ваших личных проблемах. И в-третьих, спасибо, что я могу вас поцеловать.

Поцеловать? – подумала она, но прежде чем успела это произнести, почувствовала его губы на своих губах. Уже одно это ощущение было невероятным. Не говоря о всем том, что затем случилось в спальне.

Невероятно.

Клара не испытала оргазм, нет, но была на грани, чего не случалось целую вечность. В принципе она поверить не могла, как раскованно, почти непристойно вела себя всего несколько минут назад. Еще вчера она не могла представить себе, что не отпрянет при мужском прикосновении. Не говоря о том, чтобы добровольно раскрыться мужчине.

Тем не менее именно это я и сделала. – Она снова нащупала рядом с собой простынь – та сбилась от их небывалой страсти и была в пятнах их биологических жидкостей. Кровь прилила к ее щекам, и Клара почувствовала, как у нее горит лицо. К сожалению, радостное возбуждение сменилось ужасным стыдом, когда Клара вспомнила последнюю простынь, которую пришлось выбросить, потому что она вся была в крови, после того как Мартин ее там внизу…

Проклятье! Мартин…

Простынь под ней сбилась еще сильнее, когда Клара повернулась к ночному столику и схватила телефон.

Слава богу!

К счастью, ее муж не прислал никаких сообщений и не пытался дозвониться до нее с целью контроля.

Облегчение разлилось у нее по телу, как тепло после глотка крепкого алкоголя. Одновременно шум воды в душе прекратился. В одно мгновение в квартире стало тихо.

– Хочешь еще куда-нибудь сходить? – услышала она веселый голос Джо из ванной комнаты. Дверь была приоткрыта – такая интимность установилась у них с Мартином только через несколько месяцев совместного проживания.

– С превеликим удовольствием, – ответила она, хотя понятия не имела, как объяснит Мартину, почему задержится дольше положенного. Все-таки уже…

Она взглянула на свои наручные часы, но в темноте не смогла разглядеть циферблат. Кроме луча, который попадал в спальню через щель приоткрытой двери ванной комнаты, немного света исходило только от иллюминированного предмета искусства. На стене в спальне висел слегка изогнутый самурайский кинжал с переливающейся перламутровой рукояткой – его подсвечивали два светодиодных ночника, которые создавали атмосферу ночного приглушенного освещения. Ее взгляд упал на панель с выключателями, которые были встроены прямо в прикроватную тумбочку.

– Может, выпьем по коктейлю?

Клара нажала на крайнюю кнопку на панели и захихикала, потому что ее функция оказалась иной. Простыня под ней вспыхнула голубым галогеновым светом, создавая иллюзию, что она лежит на надувном матрасе в бассейне.

– У твоей водяной кровати есть даже внутренняя подсветка! – удивленно крикнула Клара и еще больше отодвинула простынь в сторону. – Я даже не знала, что бывают прозрачные матрасы.

– Сделан на заказ, – признался Джо.

Она слышала, как он засмеялся, но не видела его лица. Клара села по-турецки на матрасе, наполнение которого ярко светилось, словно неоновая палочка. К тому же оно меняло цвет. От лазурно-голубого до фосфорно-желтого и от ослепительно-белого до…

– Что это? – спросила Клара. Тихо. Обращаясь больше к самой себе, потому что в первый момент искренне удивилась.

Она наклонилась вперед, чтобы посмотреть через ромб, который образовался у нее между бедрами и пахом, внутрь матраса. При этом на мгновение она была уверена, что это ее отражение.

Но я ведь так не выгляжу?

Мой глаз ведь еще в глазнице?

Клара даже пощупала соответствующее место, но с ней, конечно, все было в порядке. Кожа по-прежнему обтягивала скулы, а губы не были так гротескно надуты, как на лице, которое неожиданно появилось у нее между ног.

Под ней.

В подсвеченной воде матраса, на котором она лежала.

Где всего несколько минут назад занималась любовью с мужчиной, которого ей больше не суждено было увидеть, после того как он исчез в ванной комнате.

– Значит, ты это обнаружила, – произнес слева от нее чужой голос, который немного походил на голос Джо, но в нем не было никакой теплоты.

И словно у незнакомца, появившегося теперь в дверях ванной, был в руке пульт, с помощью которого он мог управлять этим ужасом, в кровавой светящейся воде матраса под Кларой проплыл торс и отрубленная нога. Она истошно закричала, однако была не в силах отвести взгляд от расчлененного человека под ней.

– Полагаю, это первый раз, когда ты трахалась на трупе, а?

Клара почувствовала, что ее сейчас стошнит, в то же время ей хотелось вырвать себе глаза, чтобы больше не смотреть на матрас.

– Где Джо? Что ты с ним сделал? – закричала она незнакомцу и в тот же момент поняла, что вся ситуация граничит с безумием. Потому что мужчина перед ней выглядел как Йоханнес Кифер, однако исчезло все то, что характеризовало его сущность, все привлекательные черты его чувствительной натуры. Перед ней стояло только его тело, будто захваченное злыми силами. Монстр сказал:

– А теперь забудь своего любовника, Клара. Мне кажется, пришло время познакомиться со мной.

Самодовольно улыбаясь, он подошел ближе.

– Меня зовут не Йоханнес Кифер. И я не врач. СМИ называют меня «календарным убийцей». Но ты можешь говорить мне Янник. Я пришел, чтобы назвать тебе твою дату.

Одновременно Клару в шею ужалила пчела, во второй раз в жизни. Первый раз – на свадьбе ее дяди – было еще больнее, и у нее моментально опухло горло, она даже не успела выронить из рук тарелку, которую доставала из буфета. Сегодня покалывание под кожей было слабее, зато у нее потемнело перед глазами… Вероятно, причина в том, что сейчас это не жало пчелы, а игла.

И, с картиной улыбающегося Янника перед глазами, который – с голым торсом и шприцем в руке – толкнул ее на водяной матрас с трупом внутри, Клара потеряла сознание.

19

Спазм всего тела.

Так ее лучшая подруга Анна описала свое состояние во время острого пищевого отравления, которое получила, съев несвежие суши. Кларе казалось, что она понимает, как должна была чувствовать себя Анна, когда микробы, проникшие в ее организм, приказали ее телу вывернуться наизнанку.

Господи, Анна, если бы мы не потеряли друг друга из вида, после того как ты со своей большой любовью переехала в Саарлуис.

Выражение «спазм всего тела» отлично подходило и к ее самочувствию, было даже слишком безобидным. Отвращение, которое она испытывала сейчас, после пробуждения, было сильнее и интенсивнее, чем любое негативное чувство, которое ей приходилось до этого пережить. С одной стороны, причиной были последствия наркотического опьянения, но прежде всего – понимание, что она из Чистилища попала прямо в Ад.

При попытке хотя бы на несколько часов вырваться из ужаса собственного брака Клара угодила в лапы садиста, у которого ее мужу было чему поучиться в вопросах «извращения и насилия». И наверное, первый урок начался бы с этого видео, которое она была вынуждена сейчас смотреть.

– Гляди внимательно, – услышала она голос мужчины у себя за спиной, который прошел через обратную метаморфозу. Превратившись из милой бабочки в уродливую гусеницу.

Из Кифера в Янника.

Он стоял рядом с ней. Держа в руке японский кинжал со стены спальни.

Клара сидела на кухонном стуле, вцепившись руками в деревянные подлокотники, чтобы не опрокинуться вперед, к телевизору, где ее как раз избивали трое мужчин в масках.

Видео из Le Zen. Еще одна причина, почему она хотела снова потерять сознание.

Все-таки она упала бы на мягкое – под ногами на паркете лежал толстый ковер с серебристым ворсом. Клару бросило в дрожь, когда она поняла, что сидит голая и Янник, видимо, перенес ее с кровати в гостиную.

Кровать!

Резко, слишком быстро, она повернулась в сторону спальни, хотя ни за что не хотела больше видеть подсвеченную водяную кровать и то, что в ней плавало. Скорее это было желание убедиться, что она лишь придумала части тела в прозрачном матрасе, поэтому и повернула голову. Пока Янник не дал ей пощечину, от которой ее подбородок мгновенно откинуло в противоположном направлении. Обратно к телевизору, который показывал ее отражение, потому что на видео она тоже была голой и измученной и не хотела больше жить.

– Почему? – задала Клара всеобъемлющий вопрос.

Почему ты так со мной поступаешь?

Почему ты притворился другим человеком?

Почему я снова должна смотреть это видео позора?

Почему я в твоей власти?

– Как ты можешь догадаться, все это не случайно, Клара. Я долго занимался твоим случаем. Твой муж Мартин – и я не скажу ничего нового – свинья.

Клара не решилась кивнуть. Она не знала, можно ли ей реагировать. И не вызовет ли у нее движение головой еще более сильную тошноту, так что ее вырвет. А сидеть перед этим сумасшедшим не только голой, но и в рвотных массах было бы невыносимо.

– Он распространяет это видео с тобой в Интернете, на соответствующих каналах. Тот, кто знает, что ищет, легко его найдет.

Не поворачивая головы, Клара так сильно скосила глаза, что частично увидела лицо Янника. Он по-прежнему был таким же привлекательным, как мужчина, который заговорил с ней в парке при клинике. И наверняка он все еще пахнул так же приятно, как любовник, который недавно лежал на ней и входил в нее. Но он сменил свой теплый мягкий голос на голос дьявола.

– И хотя он так с тобой поступает, Клара, хотя Мартин издевается над тобой, а потом еще делится с миром своими преступлениями, чтобы снова и снова унижать тебя, ты его не бросаешь. Наоборот, ты вовремя приходишь домой, за исключением сегодняшнего дня. Готовишь ему любимую еду, стираешь носки, гладишь рубашки, удовлетворяешь его желания.

Янник сделал паузу и задал ей вопрос, который она сама только что произнесла.

– Почему?

Он встал перед ее стулом, загородив телевизор (какое облегчение!), и опустился перед ней на колени. Показал Кларе лезвие самурайского кинжала, в котором преломился ее взгляд.

– Не важно, как сильно он тебя бьет, не важно, как часто насилует. Ты снова и снова возвращаешься к нему. Почему?

Тут Клара все же кивнула, она не могла иначе.

– Данидин, – произнесла она сухим голосом. Она мечтала о глотке воды, почти так же сильно, как мечтала проснуться от этого кошмара.

– Как?

– Я как-то раз это рассчитала. Данидин – второй по величине город на Южном острове Новой Зеландии. И самое отдаленное место от Берлина. Более восемнадцати тысяч двухсот километров. – Большего расстояния, которое могло бы разделить ее и Мартина, она на Земле не нашла. – Туда я хотела бы улететь.

– И почему ты этого не сделала?

Клара покачала головой. Янник знал ответ, он не был настолько глуп, чтобы не догадаться. Но она сделала ему одолжение и ответила на его риторический вопрос.

– Амели, – прошептала она. Ее все. Единственная причина, почему она не искала выхода из своего плачевного положения.

– Отговорка! – рявкнул Янник. – И к тому же дешевая.

– Ты… – Клара запнулась.

Ей вдруг стало неприятно обращаться на «ты» к этому человеку, который был либо прирожденным актером, либо действительно страдал раздвоением личности. Кифер – чуткий, располагающий к себе, достойный мужчина – исчез. Перед ней стояло чудовище, нечто среднего рода.

– Мой муж сильный. У него есть деньги, и власть, и друзья. От него нельзя просто так уйти.

– Нет, можно. Ты это можешь. Ты должна наконец перестать играть роль жертвы. Или она тебе нравится?

Клара помотала головой.

– Тогда почему ты принимаешь все без возражений? Господи, эта роль жертвы, которую вы, женщины, постоянно берете на себя, и есть источник всего зла.

Янник поднялся, тяжело дыша, словно готовился опуститься под воду на длительное время без вспомогательных средств.

– Большинство детей растят женщины. Вне зависимости от эмансипации – начиная с матери и до воспитательницы детского сада и учительницы начальных классов – дети проводят с женщинами самые важные годы своего становления. Ты знаешь, сколько воспитателей-мужчин? – Он невесело рассмеялся. – Три процента. Это же ничтожно мало. Смехотворный процент мужчин уходят в декретный отпуск, дети до сих пор остаются женским делом. То есть все в ваших руках, но вы изнеживаете своих девочек, а потом жалуетесь на угнетение мужчинами. А ведь это ваша вина. Это вы, женщины, покупаете девочкам розовые платья и фиолетовые куклы. Это вы отдаете их в балетную школу, а не на борьбу. Тем самым учите их – может, и непреднамеренно, но подсознательно – подчиняться и все сносить. Потому что парни – это парни, верно?

Клара помотала головой, хотела возразить, но даже если бы смогла найти правильные слова, Янник не дал бы ей возможности ничего сказать.

– Вы годами убиваете чувство собственного достоинства, до тех пор, пока ваши девочки полностью не вживутся в роль слабого пола. Настолько, что уже не могут проявить смелость и силу воли, чтобы думать своей головой. В итоге они выбирают в мужья самых мерзких подонков и постоянно возвращаются к ним, как ты.

– Пожалуйста, я не понимаю. – Клара скрестила руки на груди. Ее стыдливость вернулась, теперь она пыталась прикрыться, насколько это было возможно. – Чего вы от меня хотите?

Янник ответил кинжалом, острие которого моментально исчезло в ее левой ноздре. И разорвало ее.

– Опусти руки, – приказал Янник Кларе в ответ на ее крик.

Она машинально вскинула обе руки к лицу в попытке остановить кровотечение.

– Клянусь, я отрежу тебе груди, если не будешь сидеть спокойно.

Он навел на нее указательный палец, как школьный директор на непослушного ученика.

Клара взмолилась:

– Пожалуйста, пожалуйста, не убивайте меня.

– Я и не собираюсь. Пока нет. – Он придвинулся ближе. – В настоящий момент мне нужно совсем немного твоей крови. Поэтому я нанес тебе незначительную, безобидную рану, чтобы разъяснить кое-что.

Клару передернуло, когда Янник почти бережно прикоснулся к ней и подставил пальцы к ее разрезанной ноздре, кровь из которой текла у нее по подбородку, шее и груди и капала на живот и пах. Один за другим – сначала большой палец, затем указательный и так до мизинца – он окунул в кровь.

Потом подошел к стене и воспользовался пальцами как кистью. Быстрыми движениями он написал красными, истончающимися к краям штрихами четыре цифры на белой штукатурке прямо рядом с телевизором.

30.11.

Затем снова повернулся к Кларе, протянул ей салфетку, которую она сразу же прижала к носу, и спросил:

– Ты понимаешь, что я имею в виду?

Она закрыла глаза и снова помотала головой. От шока, холода и, возможно, потери крови Клара дрожала всем телом.

– Это дата. Запомни ее. Если до тридцатого ноября ты не положишь конец своему браку, я убью тебя, как только забрезжит день. И сделаю это мучительнее, чем ты можешь себе представить.

Клара засмеялась. Не боясь боли и обморока. Это был смех отчаяния и беспомощности, в нем отчетливо слышался гнев, который вызвало в ней это невозможное требование сумасшедшего.

– Брак с Мартином Бернетом так просто не разорвать. Еще не построили такое убежище для женщин, в котором я была бы в безопасности. И еще нет такой страны, где я могла бы спрятаться от него и армады высокооплачиваемых частных детективов. У Мартина слишком много денег, власти и энергии. Если он что-то вбил себе в голову, то не отступится. И никогда не позволит отобрать у себя то, что считает своей собственностью. Тем более свою жену.

– Ты меня не слушала. Я говорю не о расставании, разводе или бегстве.

– А о чем?

– О конце. Закончи это со своим мужем. Единственным возможным в таких случаях способом. Единственным языком, который понимают трусливые подонки, издевающиеся над женщинами.

– А именно?

– Убийством.

Клара подавилась собственным дыханием и закашлялась.

– Вы имеете в виду…

– Совершенно верно. Убей своего мужа. На это у тебя есть еще несколько недель. Если ты не справишься до тридцатого ноября, то знаешь, что случится.

– Вы меня убьете.

– Совершенно верно. И не вздумай обращаться в полицию или еще к кому-то за помощью. Если ты расскажешь кому-нибудь об этом вечере, то подпишешь свой смертный приговор. Поняла?

Клара кивнула.

– Сейчас все в твоих руках. Поступи правильно! Иначе ты закончишь так же, как все другие женщины, которые оказались слишком слабыми для этого.

Янник сделал движение рукой в сторону спальни.

– Части их тел ты видела в моей кровати.

20

Джулс

Ни слова, ни звука, ни покашливания. Надев гарнитуру и сняв ботинки, Джулс во время разговора на носках прокрался в ванную. Там он достал из шкафчика маленький пластырь и заклеил себе порез на пальце.

Затем вернулся на кухню и сел на табурет у кухонного острова, изо всех сил стараясь подавить все отвлекающие посторонние шумы. Только время от времени глубоким вздохом или тихим покашливанием он давал понять Кларе, что еще на линии, и она не говорит в пустоту. Однако он был вполне уверен, что во время описания тех жутких событий Клара, словно под гипнозом, перенеслась на место преступления и уже не воспринимала его на другом конце провода.

– Надеюсь, вы все же обратились в полицию? – спросил он во время первой длинной паузы, уставившись на отрывной календарь с философскими высказываниями, висевший рядом с холодильником. Календарь показывал двадцать шестое ноября. Мудрость дня гласила:

Близкие отношения – это поиск правильного расстояния.

Он не отрывал листки календаря уже трое суток. Сегодня было двадцать девятое. Ультиматум, поставленный Кларе убийцей, истекал через несколько минут.

– Вы заявили на этого мужчину в полицию?

– Конечно.

– И что?

– Янник все еще на свободе. Очевидно, мои свидетельские показания мало что дали.

– Как такое возможно?

Все-таки у нее были очевидные раны на теле, она могла описать преступника и знала, где он живет. Это могло привести как минимум к домашнему обыску.

– Янник действовал очень хитро. Мы договорились, что он заберет меня от Потсдамер-плац и мы поедем в Митте на ужин. В тот момент я еще не знала, что он забронировал столик в «ресторане в темноте», где нас обслуживали слепые официанты. Сначала мы немного прогулялись, а затем – по пути к подземному гаражу, где стояла его машина, – он спросил разрешения удивить меня. Он хотел похитить меня, и я ни в коем случае не должна была увидеть сюрприз заранее. Я испугалась, хотела уже прервать свидание. Но он был таким деликатным, и я подумала: хуже того, что я уже пережила, все равно не будет. И в конце концов надежда на волнующий вечер все-таки победила. – Она рассмеялась так, как смеются над собственной глупостью. – В предвкушении я согласилась, чтобы он завязал мне глаза шелковым шарфом. Потом он отвел меня в ресторан, где до этого зарезервировал для нас столик, и, когда мы сели, попросил снять повязку.

– А когда вы открыли глаза, то по-прежнему ничего не увидели.

– Да, и как ни тяжело признаваться, это было невероятным чувственным опытом. Без зрения мои ощущения обострились. Еда буквально взрывалась во рту, каждое его прикосновение было словно удар тока, который заряжал и возбуждал меня. Когда мы поели, Янник сказал, что подготовил еще один сюрприз у себя дома. К тому моменту я уже подпала под его влияние и чувствовала себя уверенно в его присутствии.

– Позвольте, я угадаю: по дороге в его квартиру он снова завязал вам глаза?

Она вздохнула, соглашаясь.

– Поэтому я и не знаю, куда именно он привез меня, чтобы мучить.

Клара сделала небольшую паузу, потом добавила:

– После того как Янник объявил мне ультиматум, я получила еще один укол и очнулась уже перед собственным домом, где меня обнаружили соседи. На мое счастье, потому что только эти свидетели остановили Мартина, иначе он избил бы меня прямо в палисаднике. Я солгала ему, будто на меня напали, а что мне было еще сказать? Это привело к моим первым показаниям жертвы, которые я через день отозвала. Тайно, чтобы об этом, конечно, не узнал Мартин.

Джулс кивнул. Постепенно он начинал понимать, насколько непростое у Клары положение.

Он взялся за бутылку с апельсиновым соком и опешил. Та была все еще наполнена на одну треть. Ему казалось, что за это время он сделал несколько больших глотков, в чем сейчас уже сомневался. Разговор с Кларой целиком завладел его вниманием. К тому же першение в горле вернулось, значит, он не мог выпить слишком много.

– Единственное, в чем я уверена, – это было старинное здание, какие можно найти в Шарлоттенбурге, Штеглитце, Шёнеберге, Пренцлауэр-Берге, Кройцберге, Веддинге, Фридрихсхайне и почти в любом другом районе Берлина.

Он сделал большой глоток и поставил пластиковую бутылку на место.

– Не особо полезная информация.

– Нет. Знай я хотя бы, как его зовут, к моему заявлению отнеслись бы серьезнее. Но когда полицейские узнали, где я познакомилась с этим доктором Йоханнесом Кифером, который позднее оказался Янником, «календарным убийцей», они, очевидно, решили, что имеют дело с сумасшедшей, которая просто ищет внимания. Не стоит и упоминать, что ни Янника, ни доктора Кифера в «Бергер Хоф» не знают.

– Понимаю.

Клара была показательным примером так называемого ненадежного свидетеля. Бывшая пациентка психиатрической клиники, участвовавшая в эксперименте, в котором искусственно вызывались галлюцинации, хочет изменить первые ложные показания и сообщить, что в действительности имела дело с «календарным убийцей». Как назло, в квартире, в которую вошла с завязанными глазами.

– Мне пришлось буквально вынудить их составить фоторобот, но его до сих пор даже не опубликовали. Один следователь открыто признался мне, что они почти ежедневно сталкиваются с похожими заявлениями и возможными датами смерти, якобы написанными на стенах. И есть еще кое-что.

– Что же?

– То, что заставляет меня сомневаться в самой себе.

Джулс дал ей время собраться, не торопя вопросами, и она заговорила:

– Они подробно расспрашивали меня об особенностях его почерка, которые я не смогла назвать.

Джулс подумал о выпуске «Дела под номером ХУ», который видел в начале их разговора.

«…у цифры 1 сверху завитушка. Из-за чего число, которое преступник написал на стене после первого убийства – если приложить немного фантазии, – напоминает морского конька».

– И вы не знали?

– Нет. Я была настолько взволнована и напугана, как я могла обратить внимание на особенности почерка «календарного убийцы»?

Джулс кивнул и внезапно почувствовал голод. Он вспомнил, что не ел уже много часов.

Говоря, он сфокусировался на подставке для ножей рядом с плитой, прямо у кофемашины. Четыре ножа с коричневыми деревянными рукоятками были воткнуты в деревянную подставку, один из них, самый длинный, был из другого набора и не совсем подходил. Его рифленое лезвие немного выступало. Как же хотелось отрезать этим ножом толстый кусок хлеба с хрустящей корочкой и намазать маслом!

– После своих показаний я была абсолютно не уверена и не знала…

Джулс поднял брови, когда Клара резко замолчала.

– Все в порядке? – спросил он во внезапно установившуюся тишину. – Вы еще там?

Неожиданно и на его конце провода изменилась шумовая завеса.

Какого черта?..

Он услышал царапанье.

Всего в нескольких метрах от него, вниз по коридору.

Словно там скребся когтями какой-то зверь. Или другое живое существо, которое точило острый инструмент о металл.

21

– Оставайтесь на линии, что бы ни случилось, не кладите трубку, – прошептал Джулс и кнопкой на левом наушнике отключил звук.

Не положит ли она трубку?

Или он и так потерял с ней связь? Если да, то уже навсегда?

Сердце у Джулса билось где-то в горле, но выбора у него не было.

Слова Клары в начале их разговора не шли у него из головы: «Он не поверит, что это была ошибка. Что я случайно набрала ваш номер. Черт, если он узнает, что я вам позвонила, он и к вам придет».

Царапанье перешло в звяканье, напоминавшее звук монет в керамической миске. Ненадолго звуки стали громче, и Джулсу даже показалось, что он услышал чье-то покашливание в коридоре. Но сейчас в квартире снова воцарилась тишина.

Он схватил со стола телефон, с которого позвонил своему отцу, чтобы тот мог слушать разговор.

– Ты еще там? – тихо спросил он и вышел из кухни.

– Нет, уже положил трубку.

В свете ночника Джулс отбрасывал тень на стену коридора; он походил на огромного человека на ходулях.

– Брось свои шуточки. Ты трезвый?

– Смотрю, теперь ты шутишь.

– Туше.

С шести вечера прошло несколько часов, его отец давно достиг средней степени опьянения, что в принципе было хорошо. Старый выпивоха функционировал лучше, когда работал на крепком алкоголе.

– Ты все понял?

Паркет заскрипел под ногами Джулса, хотя он шел по толстой дорожке. Звуки, кто бы их ни производил, больше не повторялись.

– Нет, что это вообще было? Какого черта ты заставил меня это слушать?

– Женщине угрожает «календарный убийца».

– О'кей, парень. Ты знаешь, что всегда можешь на меня рассчитывать, но…

– Избавь меня от этого, – перебил Джулс отца. – Еще раз: если я иногда звоню тебе, это еще не значит, что я тебя простил.

– Но похоже, тебе нужна моя помощь.

На мгновение Джулс прислушался к себе, не появились ли у него угрызения совести. Когда бы они ни разговаривали по телефону – а после суицида Даяны это было наверняка раз десять, – он никогда не хотел говорить со своим биологическим родителем, а всегда лишь с Хансом Кристианом Таннбергом, самым успешным страховым детективом в своей профессии. X. К., как его звали коллеги, работал на договорной основе на самые крупные концерны, такие как Аха, Allianz или HUK. В последние десять лет никому не удалось раскрыть столько мошенничеств со страховкой, сколько Хансу Кристиану Таннбергу.

– Почему ты все время говоришь шепотом? И чего именно хочешь от меня? – спросил он.

– Чтобы ты не отрывал свою задницу от стула, не прикасался к домашнему бару и не занимал телефон. Я перезвоню тебе через десять минут.

Не прощаясь, Джулс закончил разговор и неожиданно понял, что именно он слышал. Потому что стоял непосредственно перед источником звука.

Звяканье исходило от связки ключей, один из которых был вставлен в замочную скважину входной двери. Ключи покачивались и ударялись друг о друга, чему могло быть одно-единственное объяснение.

Кто-то пытался забраться в квартиру.

22

Лишь единицы людей садятся на американские горки в надежде, что во время поездки их выбросит из вагончика. Большинство выбирает эти адские скачки, чтобы после пережитого околосмертного опыта искупаться в эндорфинах и опьянеть от облегчения.

Джулс тоже предпочитал управляемый контакт со страхом прямой, реальной конфронтации со смертью. Но сейчас у него не было выбора. Он должен был встретиться с тем, что стояло на пороге. Будучи вспыльчивым – когда здравый смысл тонет в потоке адреналина, – он хотел тут же распахнуть дверь. Но все-таки решил сначала посмотреть в глазок и увидел то, что встревожило его больше любого вооруженного мужчины на лестничной клетке. И это было – ничего!

Темнота, кромешный мрак. Ни тени, и поэтому звяканье связки ключей походило на сверхъестественное явление. Кто их качнул? Какое бесплотное существо могло проникнуть в дом и вставить ключ (откуда бы оно его ни взяло), отмычку или другой инструмент снаружи в замочную скважину, не активировав при этом датчик движения на лестничной клетке?

Он прикрыл глаза и прижался лбом к дверному полотну.

На какое-то иррациональное мгновение Джулсу показалось, что он совсем один в этом мире, и та темнота вокруг него никуда не денется, когда он откроет глаза. И отчасти тревога, что его сумбурные мысли могут соответствовать действительности, заставила его вернуться к разговору с Кларой. Он нажал на кнопку на гарнитуре и спросил:

– Вы еще там?

Треск. Затем шуршание. Наконец:

– Да, я здесь. Но не спрашивайте меня почему.

Слава богу.

Джулс моргнул, затем широко открыл правый глаз. В глазке по-прежнему виднелась темная лестничная клетка, но на кухне горел свет и освещал коридор, в котором стоял Джулс и который был таким же реальным, как комод, картина с меловыми скалами над комодом и связка ключей в дверном замке, которые, правда, уже не шевелились.

Неужели я все это только выдумал?

23

Клара

Дрожащие руки, учащенное сердцебиение, потливость. Если бы Клара погуглила свои симптомы, то пришла бы к выводу, что может уже не утруждаться с суицидом, потому что находится в предынфарктном состоянии. Но она знала свое тело и то, что у нее просто упал сахар, и ей было необходимо срочно что-нибудь съесть, лучше всего что-то сладкое.

К счастью, в кухонном шкафу нашлось несколько батончиков мюсли, которые были суховаты, но на первое время восстановили уровень сахара в крови.

– Я осталась на линии, потому что вы должны мне еще свою часть уговора.

– Ненасильственный метод самоубийства? – спросил Джулс.

Клара кашлянула. В горле у нее все еще побаливало.

– Да.

– Если я вам его сейчас скажу, вы все равно не сможете им воспользоваться.

– Потому что вы считаете меня слабой?

– Потому что строительные магазины закрыты. То, что вам нужно для суицида, стоит всего пару евро, но вы не достанете это посреди ночи.

– Вы мерзавец.

– А вы то, что «календарный убийца» сказал вам в лицо.

– И что же это?

– Слабачка. Вы слабый человек, Клара. И я говорю это не в укор. Я тоже такой. Моя слабость стоила мне самого дорогого в жизни.

Вашей семьи, – подумала Клара, хотя нужно было сказать это вслух, тогда ночной провожатый избавил бы ее от своих нотаций.

– Многие склонны к самоотречению и желанию всем угодить. Моя мать, например, много лет терпела эскапады отца. Если он приходил пьяным с работы, она с улыбкой ставила ему на стол еду. Если он жаловался, что еда не разогрета, она ни слова не говорила о том, что он вернулся на три часа позже обычного, потому что сидел в баре. А если он ее бил, то она объясняла нам, детям, что сама виновата: ей следовало бы знать, что после такого тяжелого дня он не мог выносить ее парфюм, которым она побрызгалась специально для него. Многие люди такие же, как моя мать. Они так сильно прогибаются, что в итоге скорее примирятся с собственной смертью, чем будут действовать.

Клара раздраженно вздохнула.

– Еще раз: у моего мужа есть деньги, власть, влияние. Его лучший друг – правая рука президента полиции. С мэром города он раз в неделю играет в сквош. И он такой очаровательный и обходительный на людях – даже мои подруги не верят, что у него есть темная сторона. И та тоже не всегда проявляется. После своих эксцессов он иногда неделями бывает самым чутким и нежным мужем на свете. Таким ласковым, что я сама чуть не забываю, какой он на самом деле.

– Фаза медового месяца, – подтвердил Джулс. После ударов обычно следуют извинения и подарки.

– Именно. И в такую фазу медового месяца он харизматичнее Джорджа Клуни. Если Мартину удается обманывать всех моих друзей, как я сумею убедить постороннего судью по семейным делам?

– Но вы не думаете, как это влияет на вашего ребенка? Как раз в детские годы она понимает гораздо больше, чем вы думаете. Это сформирует… как ее зовут?..

– Амели.

– Это сформирует Амели и ее представления о жизни. Вы действительно хотите оставить ее одну с этим монстром?

– У меня же нет выбора! Я не могу бросить Мартина и забрать с собой Амели. Как бы я ни действовала, Амели останется с Мартином. Да она и сама этого захочет, если судья ее спросит, потому что с ней он никогда не был монстром.

– Вы не можете этого знать.

– Могу. Что касается власти, у нас с Мартином совершенно особая ситуация. В начале наших отношений я была для него слишком сильной и самоуверенной. Ему неинтересно доминировать над маленьким ребенком. Мартин ловит кайф, когда ломает взрослую сильную женщину.

– Что у него вполне получилось, – сказал Джулс.

Нетрудно заметить, – смиренно подумала Клара. Она снова боролась со слезами.

– В моих руках только одно, и это моя смерть. Посмотрите, моя жизнь и так уже ад. Самоубийство – это меньшее зло с тем же последствием, что я потеряю ребенка. Только без постоянных душевных мук, которые мне суждены, если муж заберет Амели и заставит меня страдать всю жизнь, потому что я решилась взбунтоваться против него.

– Какая глупость, и вы это знаете. Просто отговорки слабой женщины. У вас ведь есть не только альтернатива между самоубийством и женским приютом.

– А что мне остается? – фыркнула она в ответ.

– Я советую вам подумать о вашей злобе. Она ведь раздирает вас, верно?

– Да.

– Тогда действуйте как в теннисе. Играйте с лёта. Используйте силу вашего противника, не уклоняйтесь, а подставляйте ракетку и направляйте всю его мощь против него же самого, чтобы уничтожить.

Голос Клары прозвучал шокированно, по-настоящему растерянно, когда она сказала Джулсу:

– Вы серьезно? Это ваш совет? То есть вы, как Янник, считаете, что я должна убить Мартина?

По шороху в трубке она поняла, что провожатый на другом конце помотал головой.

– В настоящий момент муж не самый опасный ваш противник. Он хочет вас мучить. А убить вас хочет кое-кто другой.

Янник.

– Хватит быть такой пассивной, Клара. Ну что вам терять? Свою смерть вы уже учли. Верните себе свою жизнь. Жизнь со своей дочерью. Без страха. Но вы сможете это, только если расставите приоритеты и сначала разберетесь с более серьезной опасностью для жизни.

Клара покачала головой. Как часто она уже думала об этом, но всегда приходила к выводу, что ее жизнь давно закончилась и ее невозможно «вернуть».

– Что именно вы предлагаете мне сделать? – спросила она, не особо надеясь на ответ.

– Сначала вы должны опередить Янника. Вы не можете сидеть, как кролик в клетке, и ждать, когда придет хищник. Вам нужно выяснить его личность.

– Еще раз говорю: я не знаю, где он находится!

– Но он, очевидно, знает, где прячетесь вы, если все, что вы мне рассказали, правда. Скажите мне, где вы находитесь. Я попытаюсь защитить вас, когда он там появится.

– Какая ерунда. Как вы собираетесь это устроить? Неужели вы считаете, что справитесь с человеком, который хранит расчлененные трупы в своем водяном матрасе?

– Я нет, а вот полиция да.

– Которая начнет действовать, лишь когда у меня будут доказательства.

Кларино и без того пересохшее горло от длительного разговора, казалось, уже потрескалось. Она подошла к холодильнику, чтобы достать бутылку минеральной воды.

– Если Янника – или как бы там ни звали этого парня – застукают на месте, доказательств будет достаточно, – констатировал Джулс.

– А если он меня просто застрелит? Кто вам сказал, что у вас будет достаточно времени, чтобы помочь мне, когда он появится?

Она открыла дверцу холодильника и, ослепленная светом, зажмурилась, но это не помогло избавиться от картинок, которые приходили ей в голову в качестве ответа на собственный вопрос. Если Янник действительно был «календарным убийцей», в чем она не сомневалась, он зарежет ее и кровью напишет на стене дату ее смерти.

– Полиция вовремя вмешается, если будет знать, куда ей нужно прийти.

– А если нет? Если они появятся слишком рано? Тогда у них ничего не будет против него. Я проигрывала все это в голове тысячу раз. Это бесполезно.

– Вы ошибаетесь… – начал Джулс, но она убрала телефон от уха, услышав шорох листвы.

Хруст и сухое шуршание.

Клара тут же захлопнула дверцу холодильника, но, вероятно, слишком поздно. Снаружи в темноте свет наверняка был виден – как вспыхнувший сигнал корабля, терпящего бедствие.

Она автоматически понизила голос и вжала голову в плечи, словно уже сейчас согнулась перед опасностью, которая приближалась к двери.

– Мы теряем время. Обсуждать больше нечего, – прошептала она.

– Клара, пожалуйста, послушайте меня.

– Нет, это вы послушайте. Слишком поздно. Ко мне сейчас придут.

Клара указала сотовым телефоном на окно, которое блеснуло матовым серебром в луче фар. Через несколько секунд снаружи остановилась машина.

– Кто? – услышала она вопрос Джулса.

– Уже первый час.

30.11.

– Ультиматум истек. Значит, мы оба знаем кто, – прошептала Клара. – И что он со мной сделает. А потом и с вами, когда расправится со мной.

24

Клара хотела положить трубку, но медлила. У нее было ощущение, что она обрубит последний спасательный трос, если закончит этот разговор. Хотя, когда снаружи хлопнула тяжелая дверь автомобиля, она задалась вопросом, ради какой жизни она вдруг захотела быть спасенной. Все-таки она сама только что пыталась покончить с собой.

И лишь потому, что Джулс возвал к твоей совести, все должно измениться? Какая чушь, Клара!

Вместо того чтобы с поднятой головой пойти к двери и встретиться лицом к лицу с судьбой, она отпрянула и так неудачно наступила на свою опухшую ногу, что чуть было не вскрикнула. По ощущениям, лодыжка распухла до размеров тыквы.

«Почему бы тебе просто не прохромать навстречу своему концу? Ты же больше не хочешь!» – спрашивал темный внутренний голос, который надоедал ей в последние дни и поддерживал ее план самоубийства.

«Потому что это больше не самостоятельное решение», – объяснял светлый голос в ее голове темному дьяволу: одно дело – самостоятельно сделать последний шаг. И совсем другое – попасть в руки мужчины, которому нравится издеваться над женщинами и который вряд ли уготовит ей безболезненную смерть.

Как он меня так быстро нашел?

Она носила свой мобильник в магазин сотовой связи в Кройцберге, чтобы проверить на наличие программы-шпиона, и студент с жирными волосами заверил ее, что телефон чист. Но она ему не поверила. Ее страх был сильнее, чем вера в технические знания неопрятного задрота.

Или этот Джулс все-таки обнаружил мое местонахождение?

Террасная доска заскрипела снаружи под тяжелыми шагами. Они уверенно приближались к входной двери домика; простая дверь из строительного магазина, чуть покрепче, чем фанерные двери на других участках, но не представляющая непреодолимого препятствия для грубой силы.

– Эй?

Мужской голос звучал глухо – он в маске? – но это было не так страшно, как направление, откуда голос доносился. Убийца стоял уже не перед входом, а прямо рядом с ней.

Клара обернулась и в темноте домика прикусила губу, чтобы не вскрикнуть от страха. Она почувствовала уже привкус крови, когда поняла, что напряжение сыграло с ней злую шутку.

Это не убийца сумел каким-то чудесным образом проникнуть в домик через запертую дверь. Это был Джулс, чей голос она услышала, потому что ее сотовый все еще работал в режиме громкой связи.

– Клара, поговорите со мной!

К счастью, телефон лежал уже не на столе, а торчал в кармане ее брюк, подкладка которых приглушала голос Джулса. Хотя Клара боялась, что убийца все равно его услышал.

Она в любой момент ожидала, что сапоги со стальными мысами сорвут дверь с петель, но, к ее невероятному изумлению, та открылась без какого-либо слышимого или видимого применения силы. Словно движимая волшебной рукой, входная дверь распахнулась, и со светом припаркованного перед домиком автомобиля внутрь проник холодный ветер со снегом.

Убийца стоял в дверях, как актер во время гротескного появления на сцене. Лица не видно, фигура казалась огромной из-за тени, падавшей на половицы. Он не сказал ни слова, даже когда Клара очнулась от оцепенения и, несмотря на пронзительную боль в ноге, метнулась в дальний конец.

К выходу в сад, располагавшемуся за кладовкой.

И она тут же поняла, что допустила ошибку. Возможно, у нее был бы шанс, рванись она вперед, к входу в гараж, прежде чем Янник успел бы ее схватить. Вместо этого она оказалась перед запертым задним выходом, за которым ее не ждала машина для побега, если ей вообще удастся открыть застекленную створчатую дверь.

Нет, нет, нет…

Ее вспотевшая ладонь соскользнула с круглой ручки, которая не поддавалась ни на миллиметр. Когда Клара вспомнила, что нужно нажать на крохотную кнопку в центре, чтобы снять блокировку, было уже поздно.

Холод становился обжигающим, ее одежда намокла от пота, она ощущала костлявую железную руку на затылке, которая со всей силы рванула ее назад. Почувствовала гнилое дыхание смерти…

К счастью, только мысленно.

Пока.

Клара слышала тяжелое дыхание, и, в отличие от ее фантазии, оно было абсолютно реальным и невероятно близким. Она слышала шаги по-прежнему молчаливого незваного гостя, который, несомненно, наслаждался зрелищем своей жертвы, загнанной в угол. Наверное, он повеселился над тем, что – хотя ей и удалось наконец открыть заднюю дверь – она споткнулась на деревянной лестнице и скатилась по ступеням в сугроб.

У Клары из глаз полетели искры, как при сварке.

«Аааа…»

Она укусила себя за руку, чтобы не закричать от боли. И на какое-то мгновение оказалась в кромешной тьме. Свет от машины, стоящей с работающим мотором, до огорода не доставал.

Все равно она ощущала над собой тень, пытаясь подняться с четверенек.

Когда ей это удалось, она повернула голову к домику и ничего не увидела – такая сильная была метель.

Густые мокрые хлопья, казалось, взрывались у нее на лице ледяными кристаллами. Подсвеченные карманным фонариком, которым убийца обследовал местность. Она ощутила луч света словно пулю. И, задетая им, упала на землю, хотя это было нелепо и абсолютно бессмысленно.

Как ребенок, который думает, что его не видят, если он закроет руками глаза.

Ко всем бедам она упала в лужу, которая была покрыта лишь тонким слоем льда. Ее одежда, как губка, впитала всю влагу. Холод впился в нее тысячами иголок. Потом, когда она подняла голову и посмотрела назад на луч карманного фонарика, случилось невероятное.

Тень убийцы вроде кивнула ей, в чем Клара, однако, не была уверена на сто процентов. Но он не вышел наружу и не направил на нее пистолет. Он закрыл дверь.

Изнутри!

В следующий момент его фонарик погас, а с ним за стеклянной дверью исчез и силуэт.

В наступившей темноте холод окончательно проник в сознание Клары, на этот раз с безжалостной силой. Она заметила, что дрожит всем телом, и не только от страха.

Господи, пожалуйста, нет…

Она забыла кое-что важное.

Моя куртка!

Та все еще висела на спинке стула в кухне. Вместе с портмоне и ключами.

Черт возьми!

Неудивительно, что убийца мог расслабиться. Она была ранена, в панике и уже сейчас мерзла. У нее было только два варианта: вернуться в дом, в логово дикого зверя, убивающего женщин. Или – легко одетой, с подвернутой лодыжкой – идти в метель через лес, который граничил с ее домиком. Если ей вообще удастся пересечь его, она доберется до озера Тойфельсзее, которое Кларе уже ни за что не преодолеть. В воде она погибнет через четыре минуты, а путь по берегу слишком длинный.

К тому же, как только убийца поймет, что она решилась на побег через лес, он будет просто поджидать ее там – до смерти усталую, какой она была уже сейчас.

Я в ловушке, – подумала Клара.

И принялась загонять себя в нее еще глубже.

25

Джулс

Джулс вернулся в гостиную, отчаянно пытаясь по шумам и шорохам в трубке сделать правильные выводы, и тут вспомнил слова Клары: «Мне жаль, что я это сказала, но это правда. Как только он узнает, что мы были в контакте, потому что найдет ваш номер в моем телефоне, он захочет вас отыскать и тоже уничтожить».

И связка ключей уже не давала ему покоя. Теперь и у тебя начинается паранойя.

Качая головой, Джулс вернулся к входной двери и вытащил ключи. На всякий случай.

На тот невероятный случай, если кто-то действительно сумел проникнуть в его квартиру, он хотел лишить этого человека возможности запереть их вместе изнутри. Связка тяжелым и холодным грузом лежала у него в руке – слишком много ключей для простой квартиры. На него нахлынули болезненные воспоминания. Даяна всегда смеялась над ним, что с такой связкой он похож на завхоза. Джулс сунул ключи в карман брюк и пошел к письменному столу.

– Алло?

Ответа не последовало. Ему показалось, что он услышал стон Клары, потом она вроде задвигалась. Но треск и стук могли означать все что угодно, к тому же связь с каждой минутой становилась все хуже.

Он опустился на рабочее кресло и открыл ящик, где лежали кабели для маленьких электронных приборов. Безуспешно поискал зарядный провод для мобильного телефона, аккумулятор которого приближался к красной отметке.

Он выключил микрофон, убрал с уха левый наушник гарнитуры и позвонил своему отцу с мобильного. Тот сразу же ответил, Джулс даже не услышал гудка.

– Ты мне наконец объяснишь, что такое фаза?

Джулс закатил глаза. Ханс Кристиан Таннберг не замечал, что делал из себя посмешище, считая крутыми слова, которые на самом деле уже много лет не были актуальны. И которые уже тогда, когда относились к молодежному сленгу, звучали бы глупо в его речи.

– Ты должен для меня кое-что выяснить.

– Хм, вообще-то я хотел отказаться, но раз уж ты меня так мило просишь.

– Хватит болтать, у нас нет времени. Ты же слышал, о чем речь.

– Очевидно, о жизни и смерти.

– Именно. Женщина, с которой я только что гово…

– Вот чего я не понимаю, – перебил его отец, – ты же больше не работаешь в службе 112?

Джулсу стоило больших усилий сдержаться и не запустить пресс-папье в телевизор. У его отца был настоящий дар доводить его до белого каления менее чем за десять секунд.

– Я подменяю Цезаря на телефоне ночного сопровождения, – прошипел он.

– Что такое телефон ночного сопровождения?

Джулс объяснил ему как можно более кратко.

– Понял. Но, черт возьми, кто такой Цезарь?

– Мой старый школьный друг, он жил тогда в доме напротив. До того, как мы переехали в город. Ты должен его помнить. Он часто слышал, как ты орал, когда возвращался домой.

– Я хорошо помню Кайзеров. Семья говнюков, постоянно новые машины и отпуска на Мальдивах в долг. А этот длинный прыщавый Магнус был самым противным. С идиотской татуировкой-параграфом на среднем пальце, да? Я до сих пор не понимаю, почему ты выбираешь себе друзей-лузеров, я…

– Хватит, слушай меня: женщина, которая мне позвонила, утверждает, что у нее был контакт с «календарным убийцей», она боится, что станет его следующей жертвой. Разузнай о ней все, что сможешь вытянуть из персонала в клинике «Бергер Хоф». Ее зовут Клара.

– А дальше?

– Она не хочет говорить.

– Ну, отлично.

– Но у меня есть для тебя другие имена: Даниэль Керник, Йоханнес Кифер, Иван Корцон. Якобы врачи и руководитель клиники «Бергер Хоф».

Джулс притянул к себе блокнот в клеточку, оторвал верхний исписанный листок и расписал черную ручку. Объясняя вкратце отцу, что Клара принимала участие в психиатрическом эксперименте, во время которого искусственным образом вызывались галлюцинации, он сам для себя записывал в блокноте отдельные понятия:

Клара, не медик, предположительно медико-технический ассистент, паранойя???

– Корцона я знаю, – заявил его отец. – Я им уже занимался после смерти Даяны. И ничего не нашел.

Джулс кивнул. Ему эта фамилия тоже показалась знакомой. Сразу после самоубийства Даяны его отец по своей инициативе начал расследование и перевернул в «Бергер Хоф» каждый камень на тот случай, если клиника была как-то связана с трагедией. Но по его собственным словам, Х.К. Таннберг не смог ничего найти. Никаких нарушений, отклонений, халатности врачей и санитаров, хотя он направил в «Бергер Хоф» лучших людей из своей команды.

– Фамилии Кифер и Керник ничего мне не говорят, но завтра я весь день буду висеть на трубке.

– Ты глухой или дурак? С чего ты решил, что у нас есть время до завтра?

– А почему ты так со мной разговариваешь?

Джулс горько рассмеялся:

– Может, потому, что у меня есть видео, в котором ты избиваешь маму?

Это было ложью. Единственный фильм, который доказывал жестокость Ханса Кристиана Таннберга к своей жене, на повторе крутился в ночных кошмарах Джулса. Снова и снова, с тех пор как он себя помнил.

– Почему ты не можешь простить меня, как твоя сестра?

– Бекки тебя не простила. Просто она вежливее меня.

Ребекка, младшая сестра Джулса, чуть не сломалась психически из-за домашнего насилия. Был один случай. Как-то раз их отец уже днем вернулся домой из теннисного клуба совершенно пьяным. Он проиграл утренний матч гораздо более слабому игроку и подвергся насмешкам в клубном казино. В качестве подходящего способа поднять самооценку он решил устроить своим домашним особое «угощение».

Воскресенье было единственным днем недели, когда вся семья обедала вместе. Как только Ребекка и Джулс поднесли первую ложку ко рту и удивились соленому вкусу, их отец начал смеяться, как сумасшедший:

– Посмотрите на вашу мать, эту развалину. Она такая слабая и трусливая.

И действительно, мать Джулса выглядела бледнее, чем обычно, в ее глубоко запавших глазах читалось беспокойство. Себе она еще ничего не положила, но это было нормально; у нее редко появлялся аппетит, и она по несколько дней не могла проглотить ни кусочка.

– ПОСМОТРИТЕ НА НЕЕ! – закричал Ханс Кристиан Таннберг и вилкой указал на жалкое существо, которое на свадебной фотографии на каминной полке весило на двадцать килограммов больше. – Она лучше отравит собственных детей, чем наберется мужества сказать.

И затем он признался, что сделал. Придя домой, он снял с плиты кастрюлю, помочился в нее и заставил свою жену подать такое «блюдо».

Это было за три дня до двенадцатилетия Ребекки. С того дня она снова начала мочиться в постель. Что прекратилось лишь тогда, когда их мать однажды ночью исчезла и Ханс Кристиан Таннберг лишился своей жертвы, которую мог третировать.

– Ты правда не можешь меня простить? – спрашивал он сына сегодня, десятилетия спустя.

– Я подумаю, как только ты станешь лучше.

Без пьянок по выходным. Без постоянных интрижек. Когда Джулс об этом думал, он почти не сомневался, что мама преждевременно постарела не только от побоев. К этому добавлялось унижение от регулярных измен мужа, чья внешность словно законсервировалась большим количеством алкоголя в крови. Из года в год X. К. пил все больше и все чаще шлялся по чужим постелям, не старея ни на день, в то время как мама чахла на глазах.

– И все равно она оказалась достаточно сильной, чтобы бросить нас. Черт его знает, где она сдохла, – рассказал ему однажды отец «сказку» на ночь.

С ухода их матери прошло тогда полгода. Джулс не плакал по ней, как Бекки. Конечно, и его сердце разрывалось от всей этой истории, но, в отличие от младшей сестры, он понял, что это была единственная возможность сойти со спирали насилия. К тому же сегодня он был уверен, что иначе из Бекки никогда не выросла бы самоуверенная женщина с жизнеутверждающей позицией. Дети пытаются повторять за родителями, особенно в годы взросления. До дня исчезновения их матери Бекки не видела в ней примера для подражания, только слабую, безвольную женщину. Когда же она больше не вернулась, Бекки поняла, что нет такого закона судьбы, которому нужно подчиняться, и что женщина тоже может освободиться и пойти своим собственным путем. Путем, который привел Ребекку в Малагу, где она сегодня жила в счастливом браке, с двумя детьми, на берегу моря и делала сногсшибательную карьеру юриста по недвижимости.

– Сообщи, как только ты что-нибудь выяснишь, – сказал Джулс своему отцу. – Мне нужно знать, где живет эта Клара. У нее есть ребенок лет семи, дочку зовут Амели. Ее муж состоятельный, больше я ничего не знаю.

Джулс поднялся во время разговора, сначала неосознанно, затем мысль о чем-нибудь съедобном погнала его на кухню. К тому времени даже напряжение, вызванное разговором с Кларой, не могло отвлечь его от урчания в желудке. С телефоном у левого уха и с гарнитурой на правом ухе – словно карикатура на чокнутого менеджера – Джулс пошел по коридору обратно в кухню. На Клариной линии он по-прежнему слышал только шорохи, его отец тоже ничего не говорил. Вероятно, он записывал указания Джулса.

– Готово?

– Думаю, да. Данных немного.

– Пожалуйста, постарайся.

– О, ты сказал «пожалуйста», – заметил Ханс Кристиан. На этот раз он положил трубку, прежде чем Джулс мог его опередить. Неожиданная тишина в ухе была неприятной. Воспоминания, которые вызывал каждый разговор с его отцом, оставляли после себя тупую боль.

Входя на кухню, Джулс чувствовал себя побитым, что подходило к звукам, которые послышались на Клариной линии.

26

Клара

«Ты должна понимать, что холод – это нормальное состояние, а тепло – абсолютное исключение во Вселенной».

В тот день, когда отец сказал ей это, Клара думала, что невозможно замерзнуть сильнее.

Ей было восемь, и они возвращались с совместного катания на санках с горы Тойфельсберг. Перед выходом Клара заупрямилась и не захотела надевать варежки, настояв на тонких вязаных перчатках. Такое же неудачное решение она приняла и при выборе брюк. Не лыжный костюм, как хотела мама, а простые джинсы. Под девизом «Кто не хочет слушать, должен почувствовать» папа беспощадно продержался всю прогулку и снова и снова поднимался с ней на северный холм, чтобы скатиться вниз, хотя Клара уже спустя час, дрожа, просилась домой.

«Каждый огонь потухнет, любая жизнь постепенно просочится в могилу, и наше солнце тоже когда-то погаснет. Только последующий за этим холод переживет вечность».

Клара никогда не понимала, какой урок в тот день хотел преподать ей отец. Во всяком случае, к страданиям, которые она сейчас испытывала, это ее не подготовило.

Холод срывает у меня кожу с тела, – думала она, с трудом пробираясь через лес, не в состоянии согнуть пальцы, чтобы придержать голыми руками ветви, которые били ей в лицо. Словно это были злорадствующие противники, желавшие наказать ее за бессмысленную попытку побега.

А ветер, казалось, нашептывал ей в горящие уши что-то вроде прощальных слов: «Ты не заслуживаешь ничего лучше. Хотела покончить с собой и не справилась, теперь мы снаружи позаботимся о твоей смерти».

Клара споткнулась здоровой ногой о толстый, шириной с руку, корень, который она не могла видеть, как и все другие препятствия. Обычно свет из центральной части Берлина выплескивался через края большого города и доходил до самого Груневальда, но сегодня метель отфильтровывала каждый луч и накрыла лес непроницаемым куполом.

Клара слышала собственное дыхание, гортанное и хриплое, как у старухи. По крайней мере, она не плакала, как обычно, когда чувство глубокой необратимой безысходности грозило столкнуть ее в пропасть. Возможно, что после всех лет брака у нее просто иссякли слезы. Или она больше ничего не чувствовала на онемевшей от холода коже.

Сильная боль, пронзившая ногу от лодыжки до коленной чашечки, заставила ее замереть. Она понятия не имела, как далеко отошла от домика, но ей нужно было передохнуть, хотя бы из-за боли в боку, которую она не могла больше игнорировать.

Интересно, мой «провожатый» все еще со мной?

Она была уверена, что связь с Джулсом потеряна, но если телефон еще не разрядился, то мог хотя бы послужить фонариком. Однако чтобы это выяснить, ей сначала нужно было постараться достать мобильник, напрочь застрявший в переднем кармане брюк.

Черт.

Клара прислонилась к толстому стволу дерева и поборола искушение сползти по нему вниз, чтобы сесть в кустарники. Ее глаза постепенно привыкали к темноте, тени превращались в очертания. А из очертаний формировались трехмерные изображения.

Если Клара не ошибалась, то она стояла на краю дорожки, которая, похоже, была проложена не совсем официально: слишком уж узкая. Она вспомнила, как в детстве любила с подругами прорубать новые тропы, хотя «прорубать» слишком воинственное понятие для десятилетней девочки. Они пригибали к земле кустарники и папиными садовыми ножницами обрезали небольшие сучья – да и то всего пару метров, пока какое-нибудь дерево окончательно не преграждало им путь. Там они разбивали свой «секретный лагерь» и с помощью палок, веток и листвы сооружали что-то типа вигвама.

В уверенности, что наткнется на бесполезную детскую конструкцию, Клара все равно пошла направо, вдоль тропы, просто потому, что у нее не было выбора.

Наверняка эта дорожка тоже вела к берегу озера, где ее ждал Янник. Если она не заблудится и не замерзнет, к чему, казалось, все и шло.

«Неудивительно, что в агонии люди часто говорят, как им холодно. Потому что они становятся частью единственной константы Вселенной».

Ее отец, – который сам давно уже истлел в земле, после того как однажды ночью мирно заснул и больше не проснулся, – ожил потусторонним голосом в голове Клары, как назло, в ее последние часы. Она бы желала чего-то более приятного, теперь, когда шла к финальному свету в конце своего жизненного туннеля.

При этом Клару смущало, что узкая тропа перед ее глазами действительно становилась светлее. И шире.

Черт, я уже у озера?

Ей казалось, что она слышит шум водоочистной установки Центра охраны природы, что в это время года было абсолютной глупостью. Но ее мозг отказывался принимать, что Янник мог так быстро сюда добраться, чтобы поймать ее.

Откуда он знал, что я пойду именно по этой узкой тропе к озеру?

Она вышла из леса и неожиданно увидела справа два пляшущих световых пятна, как огромные карманные фонарики в руках взбесившегося великана. Она поняла, что совершила ошибку, и хотела отпрянуть, но в этот момент получила мощный удар, словно кувалдой. Она пролетела по воздуху, перевернулась вокруг своей оси и попыталась заслониться руками.

Безуспешно. Темнота приняла ее с неистовой силой.

27

Джулс

На кухне ребристая батарея под окном сигнализировала постоянным шумом, что из нее давно не спускали воздух. Джулс снизил температуру на термостате, и теперь шумело только в ухе, у которого он держал айфон.

Сейчас, когда разговор с отцом был окончен, он снова мог включить микрофон гарнитуры.

– Клара, вы меня слышите?

Опять никакой реакции. Если он не ошибался, судя по фоновым шумам, она все еще находилась вне защищенного помещения. Джулс открыл холодильник и достал нарезку и масло, положил все это на деревянную доску рядом с хлебницей, в которой лежал серый хлеб.

В поисках ножа он переместил взгляд на деревянную подставку для ножей рядом с мойкой и не сразу понял, что его смутило.

Нож!

Тот, что не подходил к подставке. Рифленая рукоятка которого выступала из блока.

Он исчез!

Джулс нащупал связку ключей в кармане брюк, они были еще там. А вот нож…

Джулс уставился на деревянный блок, как верующий на кровоточащую статую Марии.

Он забыл про голод, не смог бы сейчас проглотить ни кусочка. Не только от осознания, что он больше не один.

А потому, что коридорную тишину пронзил душераздирающий крик.

Он шел из детской комнаты.

28

Клара

Ее разбудила сырость. Мокрый снег на лице. Кровь, подумала она сначала, потому что эта биологическая жидкость так хорошо сочеталась с ее болью, которая ограничивалась уже не только лодыжкой и ногой, но и распространилась на всю левую часть тела.

Замерзшая песчаная дорожка, на которой она лежала навзничь, наверняка не входила в перечень дорог общего пользования, для этого она была слишком узкой; но то, что сбило ее на этой неукрепленной дороге, была и не лесозаготовительная машина. Скорее, какая-то малютка, «смарт» или «мини», которую несло, как ореховую скорлупу по морю, так сильно машина подскакивала на замерзших кочках.

Правда, на марку машины ей было откровенно наплевать. Решающим для жизни и смерти был вопрос, что за чудовище вылезало из нее сейчас.

Янник?

Она помнила его не таким высоким и плотным, но, может, огромная тень была всего лишь оптической иллюзией.

Может, все здесь иллюзия?

Клара прикинула, сможет ли выдержать боль, если поднимется и побежит обратно в лес, но это размышление стоило ей времени. Тень над ней росла. Шаги становились все ближе.

Однако она сумела откатиться в сторону и подняться, даже смогла сбросить с себя руку, которая схватила ее за плечо. Но затем споткнулась о кочку или сук или собственные ноги, этого она уже не поняла. Ее тело вдруг как-то онемело, язык отяжелел, когда она, снова упав на спину, закричала:

– Оставь меня в покое, Янник! Проваливай! Мерзкая свинья!

Но убийца не сделал ей такого одолжения. Не отошел ни на сантиметр назад. Вместо этого склонился над ней и, казалось, разглядывал ее в свете фар. Ослепленная, она зажмурилась.

– Тогда хотя бы не тяни, – попросила Клара и снова открыла глаза, насколько это было возможно.

И то, что она увидела над своей головой, окончательно заставило ее усомниться в собственном рассудке.

29

Клара была знакома с теорией «бритвы Оккама». Она знала, что самое простое объяснение часто и есть правильное.

Другими словами: если что-то с ржанием проскакало галопом мимо дома, это, вероятно, лошадь, а не зебра. Но принцип, восходящий к английскому философу Уильяму из Оккама, не дал Кларе, которая пыталась понять, что за фигура склонилась над ней, абсолютно никаких результатов.

Нос картошкой, седая борода, красная накидка…

Даже самые простые объяснения казались бессмысленными.

Но если сконцентрироваться на самой вероятной теории, то над ней стоял добродушный толстощекий Санта-Клаус.

У меня галлюцинации, – подумала она и закрыла глаза. – Последствия неудавшегося эксперимента в «Бергер Хоф».

В темноте ей снова стало казаться, что она в руках Янника, который позволил себе сыграть с ней злую шутку.

– Ну давай же! – велела она фальшивому Санта-Клаусу.

Холод лесной земли, на которой она лежала, охватывал ее все больше. Она сжалась, как в кресле дантиста перед тем, как бормашина коснется нерва. Клара знала, что будет больно и что боль будет невыносимой, но еще невыносимее были секунды до этого, когда противник играл в кошки-мышки.

– У тебя все в порядке? Вот черт побери. Что ты здесь делаешь, девчушка? – услышала она голос ряженого. Его слова пахли алкоголем и табаком, казалось, что и сама речь давалась тучному мужчине с трудом, потому что он задыхался, как курьер, поднявшийся с посылкой на шестой этаж.

Клара снова открыла глаза.

– Ты не Янник, – констатировала она.

– Я не кто? – переспросил он с берлинским говором.

И не Мартин. Ее муж-сноб ненавидел диалекты и скорее вырвал бы себе язык, чем стал говорить с «очевидным акцентом низшего класса», как он называл берлинский диалект. Хотя мужчина, несомненно, пытался говорить на литературном языке и лишь некоторые слова выдавали его.

– Ой-ой-ой, думаю, я сильно тебя задел. Ничего не сломано?

Клара подняла голову. Ее мысли кружились в голове, как снежинки в свете фар машины, из которой мужчина только что вылез. На вид ему было лет пятьдесят пять.

– Не, не двигайся. Я слышал, если позвоночник поврежден, будет неприятно.

Клара чуть не рассмеялась. «Неприятно» подходило ко всей ее ситуации – и не только этой ночью. А вот что из нее выбивалось, так это Санта-Клаус, который только что поднес телефон к уху.

– Подожди! – остановила она его, громче, чем рассчитывала.

– Милочка, мы должны вызвать скорую помощь, хотя я понятия не имею, как они сюда заедут. Проклятье, о чем ты только думала, когда выскочила из леса, как Бемби, прямо под машину?

– Все в порядке, у меня все хорошо, – солгала Клара. – Ничего не сломано, – сказала она и надеялась, что хотя бы это соответствовало правде. Она сжала зубы и села.

– Серьезно? Удар был сильным.

– Да, серьезно. Кто вы? – спросила она мужчину, чье лицо, казалось, состояло только из волос и бороды, и Кларе хотелось добавить: «Вы реальный? Или последствие моего психотического эксперимента?»

Собственная речь показалась ей невнятной и гнусавой, но она получила ответ:

– Я Хендрик, из «Джимми Хендрик Энтертейнмент». Обычно новым знакомым я всегда даю свою визитку. Не хочу быть невежливым, но не похоже, что ты будешь заказывать меня в ближайшее время.

Клара недоверчиво рассмеялась и попыталась подняться.

– Значит, вы только притворяетесь?

– Не-е, я правда Санта-Клаус. – Мужчина отвернулся в сторону, качая головой, и пробормотал себе под нос: – Старик, она, похоже, уже до аварии ударилась головой.

Он посмотрел на свою машину и почесал затылок.

– Ой-ой-ой. Я уже думал, сумасшедших баб в доме лесника никто не переплюнет, но эта еще хлеще. Хотя, подожди-ка. – Очевидно, он вспомнил, что не один, и снова повернулся к Кларе: – Ты с лесниками?

– С кем?

– Они заняли дом лесника и устроили там вечеринку, по сравнению с ней фестиваль «Лоллапалуза» просто детский праздник, клянусь. Одна из бабенок на полном серьезе спросила, можно ли ей выпить глинтвейн из моего сапога. А ты, похоже, ее опередила и потом бросилась мне под колеса.

Клара взялась за его протянутую руку и подтянулась.

– Я не пьяная, – невнятно пробормотала она и вскрикнула от боли, когда оперлась на ногу.

– Ясное дело, а я на санях с оленями… эй, момент.

Шаг за шагом Клара похромала навстречу фарам малолитражки, которая, судя по логотипу, оказалась японской или корейской машиной – настолько хорошо Клара в этом не разбиралась.

– Куда ты?

Клара не ответила, потому что в действительности не имела понятия. Ее замерзшие брюки натирали в паху, тело дрожало в равной степени от усталости и холода. Лишь к боли после удара она привыкла. Клара чувствовала себя избитой. И все, что могла сказать, было:

– Мне холодно.

Затем она открыла дверь машины и упала на пассажирское сиденье.

– Все понятно, логично. Без проблем. Чувствуй себя как дома, теперь, когда мы уже знакомы, – услышала она голос Хендрика за спиной. – Старик, ну дела. Да мне никто не поверит.

Он пошел за ней следом, открыл дверь водителя и винтом закрутился к ней в машину.

– Так, я отвезу тебя в больницу.

Удивительно, что при своих объемах он вообще помещался на водительском сиденье.

– Нет, не могли бы вы, пожалуйста… – Клара умолкла на полуфразе, потому что не знала, куда этот переодетый незнакомец мог бы ее подвезти. Однако он не торопился заводить мотор.

– Я не сдвинусь ни на миллиметр, пока ты мне не скажешь, в чем дело. Кто ты? И что делаешь в такое время у черта на куличках?

– Это длинная история, – пробормотала она.

– У меня есть время.

Несмотря на свое жалкое состояние, Клара улыбнулась. Когда она представила, как правда прозвучит для ее костюмированного спасителя, чуть было не рассмеялась в голос.

«Меня шантажируют, заставляют либо убить мужа, либо покончить с собой. Так как я слабая женщина, выбрала суицид, но не смогла ни спрыгнуть с башни для скалолазания на Тойфельсберге, ни отравиться выхлопными газами в машине. Поэтому, убегая из своего садового домика от „календарного убийцы“, я бросилась под мини-машину Санта-Клауса».

Так как она продолжала молчать, Санта-Хендрик заговорил сам:

– Ты вообще понимаешь, какую кашу заварила? Я получил особое разрешение от этих дурачков. Обычно здесь никому нельзя проезжать, да эту дорогу никто и не знает, кроме тех, кто работает в лесах.

Ее телефон напомнил ей звуковым сигналом, что у аккумулятора осталось только двадцать процентов зарядки.

Клара вытащила его из кармана брюк и с удивлением обнаружила, что связь с Джулсом не прервалась.

– Алло? Вы меня слышите?

Ответ раздался почти немедленно, только очень тихо.

– Да, я еще здесь. У вас все хорошо?

– Хм, как посмотреть.

Она взглянула на Хендрика, который ответил ей скептичным взглядом и, вероятно, недоумевал, почему полузамерзшая психопатка бродила по лесу, вместо того чтобы позвать на помощь по телефону.

– Я ослабла, и мне холодно. Я не знаю, куда мне идти.

Хендрик изумленно покачал головой, с каждой секундой все меньше понимая, во что он ввязался, но мотор все же включил, а с ним и печку.

В то же время Джулс говорил тихо, практически шепотом:

– Скажите мне, где вы. Я вас заберу, Клара.

– Я не знаю, где я, сижу в машине.

– В вашей машине?

– Нет, меня подобрали.

– Кто?

– Санта-Клаус. – Она истерически засмеялась. О боже, теперь и Джулс думает, что она пьяная. – Это не шутка, рядом со мной сидит Санта при полном параде. В сапогах, пальто, парике и с бородой.

Вообще именно абсурдностью этого костюма объяснялся тот факт, что она не так сильно боялась незнакомца, как было бы уместно в обычной ситуации. Все-таки она часто в своей жизни попадалась на удочку мужчин с приятной, располагающей к себе внешностью.

– Передайте ему трубку, – велел ей Джулс.

Она хотела запротестовать, но к чему? У нее все равно не было плана, который мог бы перечеркнуть ее провожатый.

– Момент.

Клара хотела уже передать трубку Хендрику, как услышала пугающий звук.

– Что это было?

Она снова поднесла телефон к уху в надежде, что ошиблась. Но звук повторился.

Прерывистый, искаженный, но все равно его нельзя было ни с чем спутать.

Клара задавалась вопросом, возможно ли такое. Джулс ведь только что утверждал, что его дети погибли при пожаре в квартире.

Валентин сразу. А как умирала Фабьенна, он якобы сам видел.

И все равно, это совершенно определенно была маленькая девочка, которая на том конце провода, у Джулса, жалобно звала на помощь.

30

Джулс

– Помоги мне, помоги!

Этот крик был намного тише первого, который донесся по коридору до самой кухни. Но все равно настолько громкий, что Клара услышала его на другом конце провода.

– Что это было? – спросила она еще раз.

Ее голос звучал испуганно, Джулс был напуган не меньше, а ведь у него в руке было оружие. 9-миллиметровый пистолет CZ, из которого раньше он раз в месяц стрелял в тире. Пистолет не был заряжен, Джулс ни при каких обстоятельствах не хотел иметь дома доступ к боевому оружию: слишком много бригад скорой помощи ему приходилось отправлять к жертвам перестрелки. Но тяжесть пистолета в руке успокаивала Джулса. Поэтому он достал его, прежде чем направиться в детскую комнату, хотя и не представлял себе, какого потенциального противника может в ней обнаружить.

– Кто там кричал?

Джулс подумал, стоит ли соврать Кларе и что можно ей рассказать.

«Только пустая болтовня, ничего личного по телефону, – предупредил его Цезарь. – Сталкеров полно. Ты не знаешь, что они сделают с информацией о тебе, когда решат, что между вами установилась связь. Поверь мне. Лучше не называй им даже своего настоящего имени».

Умная мысль. Но как удержать связь, не раскрывая ничего о себе?

– У моей дочери бывают ночные кошмары, – наконец сказал он.

Когда Джулс вошел в комнату в конце коридора, он на мгновение действительно испугался, что семилетняя дочка исчезла. Что его взгляд упадет на незаправленную кровать и сбитые простыни; мятая подушка и полупустая бутылка с водой на прикроватной тумбочке будет единственным, что она оставила после себя.

Воспоминаниями о настоящем, которого больше нет.

Уверенный, что снова будет свидетелем того, как Фабьенна по какой-то причине в очередной раз борется со смертью, он открыл дверь в детскую. Но когда свет из коридора упал в девичье царство в пастельных тонах, Джулс с облегчением увидел, что она была еще там.

Слава богу.

И дышала.

Пока.

Пульс Джулса успокоился, хотя вид малышки этому не способствовал: широко раскрытые неморгающие глаза, зрачки, буквально пронзающие темноту в комнате. Губы шевелились, как у карпа, и, судя по ее бледному лицу, это продолжалось уже какое-то время.

Даяна, – мысленно взмолился он. – Помоги мне!

Его жена знала, что делать при таком приступе. Когда у Фабьенны как-то раз поднялась высокая температура, они поехали в отделение неотложной помощи. На ресепшен сотрудница с перманентной завивкой раздраженно закатила глаза и пробормотала что-то о родителях, которые не хотят водить детей днем к педиатру и вместо этого беспокоят по ночам неотложку из-за всякой ерунды.

В эту секунду Фабьенна перестала дышать. Она посинела на руках у Даяны, которая не запаниковала и не забегала с криками, а просто громко скомандовала проходившему мимо медбрату: «Нам срочно необходима искусственная вентиляция легких» – и быстро прошла в ближайшую процедурную, положила Фабьенну на кушетку и еще до появления компетентного врача начала делать ей массаж сердца.

Когда речь шла о других, Даяна всегда была само спокойствие и решала проблемы с холодной головой.

Только собственных демонов она не смогла усмирить.

– Ваша дочь? – недоверчиво спросила Клара. – Разве вы не сказали, что она умерла?

Джулс услышал нечто похожее на скрип подвески автомобиля. Очевидно, Клара снова была в пути.

– Нет, вы неправильно поняли. Я сказал, что вынужден смотреть, как она умирает. Фабьенна выжила в шкафу, но с тех пор, как нет ее мамы и брата, она каждый день понемногу умирает. Ей всего семь, но тоска съедает ее. И я ничего не могу изменить.

Джулс положил пистолет на пол, присел на край кровати и откинул малышке прядь со лба. Она исступленно зашевелила губами и прошипела что-то неразборчивое. Но все-таки снова закрыла глаза.

– Мне очень жаль, Клара. Сейчас я должен позаботиться о ней.

– А что с ней?

Джулс положил ладонь девочке на лоб и глаза и почувствовал, как те дико вращались под закрытыми веками, как крошечные ролики в подшипнике. У нее неожиданно поднялась температура – не редкость в ее возрасте. Когда он до этого проверял ее, лоб был холодным, теперь она вся горела.

– Она почти не ест, только спит, больше не хочет ходить в школу. Детский психолог говорит, что это типичное посттравматическое стрессовое расстройство.

Джулс отнес пистолет обратно в кабинет и положил его в нижний ящик письменного стола.

– Ей нужно пережить, что ее брат умер, а она чудесным образом спаслась в шкафу, – объяснил он Кларе. – Хотя и сильно отравилась дымом, что, по словам врачей, может иметь последствия в будущем.

Он прошел в ванную, и ему пришлось выдвинуть три ящика, пока он вспомнил, где всего час назад видел «Нурофен». В зеркальном шкафчике над раковиной.

Он наполнил шприц десятью миллилитрами и пошел назад. Клара что-то спросила его, но он не понял из-за проблем со связью.

– Секунду, я должен дать Фабьенне лекарство. – Он осторожно выдавил сонной девочке лекарство между губ.

Глотая, она на мгновение приподняла дрожащие веки и тут же снова их опустила.

– Что вы спросили?

– Вы поэтому оставили вашу работу, чтобы быть с ней?

– И поэтому тоже. Но также потому, что был слишком вовлечен. Будучи спасателем или пожарным, необходимо дистанцироваться от всех вызовов. Вы не можете после окончания смены ездить по улицам Берлина и звонить чужим людям в дверь, чтобы узнать, удалась ли реанимация и выжил ли младенец, родившийся раньше срока.

– А вы так делали? – Это был не столько вопрос, сколько утверждение.

И действительно Джулс признался ей:

– Уже до самоубийства Даяны я слишком близко к сердцу принимал все вызовы. Потом все только ухудшилось. Я не мог больше работать на горячей линии и уволился. По-другому было нельзя. Я чувствовал себя мошенником. Как я должен был помогать другим, если не смог спасти даже собственную семью?

– Однако вы говорите со мной.

– Обычно таких чрезвычайных ситуаций, как в вашем случае, в службе телефонного сопровождения не бывает. По крайней мере, меня в этом заверили.

– Тогда вам сегодня не повезло.

– Или вам. Вообще-то я неподходящий собеседник, вам лучше бы поговорить с психологом.

– Я вообще ни с кем не хотела…

Страдальческий, болезненный крик прервал их разговор.

– Это снова ваша дочь?

– Мне очень жаль, – прошептал Джулс, но не Кларе, а семилетней девочке, которую он ни в коем случае не мог потерять. Только не после всего, чем он уже пожертвовал.

– Она не спит? – спросила Клара.

– Скорее в полусне. Я только что дал ей «Нурофен».

Девочка снова приоткрыла веки, глаза вращались еще быстрее, чем раньше.

– Но он еще не подействовал.

– Мне это знакомо. Амели тоже часто подхватывает инфекцию. Особенно после стрессовых дней. Которых так много в последнее время.

Вероятно, потому, что она что-то чувствует. Дети ведь как сейсмографические системы предупреждения. У них самые чуткие антенны.

Джулс слышал, как Клара что-то сказала. Слова прозвучали глухо, словно она прикрыла микрофон рукой, – очевидно, она говорила с водителем. Затем раздалось шуршание, и ее голос снова зазвучал четко.

– Вы ведь знаете какую-нибудь колыбельную?

– Типа «Луна взошла»?

– Спойте ее. Я всегда так делаю с Амели. Это ее успокаивает.

– Я не умею петь, – признался Джулс.

Я умею только говорить по телефону. Ставить себя на место других людей. Чувствовать их боль, переживания и страхи. Но самое важное – избавлять их от этого – у меня никогда не получалось.

В любом случае сейчас у него все равно не хватило бы духу. Кроме малышки он переживал из-за возможного проникновения в квартиру преступника и связанной с этим опасности для них обоих.

– Тогда включите меня на громкую связь, – потребовала Клара.

Серьезно? – подумал Джулс и пожал плечами. Вообще он был против, но, возможно, Кларин голос и правда поможет против лихорадочных кошмаров.

– Момент.

Он принес ноутбук с кухни, отсоединил гарнитуру и включил громкую связь. Поставил компьютер ближе к кровати.

– Пожалуйста, – пригласил он Клару на аудиосцену, которой та сразу же воспользовалась. Ее звонкое – хотя и неумелое, зато очень теплое по тембру – пение успокаивало даже Джулса.

Уже после первой меланхоличной строфы произошло чудо, на какое способна только музыка. Возможно, у химиков и нейробиологов есть естественно-научное объяснение для того взрыва чувств, которое вызывает в человеческом мозге последовательность тонов и тактов. Для Джулса это ощущение воздействия музыки всегда граничило с чудом.

– Фабьенна успокоилась? – спросила Клара после второго припева.

– Да, успокоилась, – сказал он почти с сожалением. Ему захотелось прилечь рядом с дочерью и часами слушать пение Клары. – Вы были правы. Это подействовало.

Ее глаза больше не вращались у него под ладонью. Дыхание выровнялось. Только затылок был влажным от пота ночных кошмаров.

Джулс подождал еще немного, затем, убедившись, что самое тяжелое позади, на цыпочках вышел из детской и аккуратно закрыл за собой дверь.

– Я благодарю вас.

– Не за что.

Теперь, когда Джулсу больше не нужно было говорить шепотом, Кларины фоновые звуки показались ему вдруг очень громкими. Во всяком случае, она все еще находилась в машине, которая только что тронулась и заметно ускорялась.

– Куда вы едете? – спросил Джулс.

– Домой. Песня и на меня подействовала.

– Понимаю. Вы хотите увидеть свою дочь.

– Абсолютно верно.

– Мне кажется, это правильное решение, – сказал Джулс и задумался о своих следующих словах. Если он сейчас сделает ошибку, то настолько испугает Клару, что окончательно потеряет ее.

Он нащупал связку ключей в кармане брюк, подумал о недостающем ноже в подставке и спросил:

– У вас есть чем записать?

– Конечно нет. А, подождите, тут лежит фломастер.

– Пожалуйста, не стесняйся, – услышал он насмешливо-раздраженный голос водителя.

– О'кей, а теперь сделайте как в школе, Клара. Запишите, пожалуйста, номер моего телефона на ладони.

– К чему эта ерунда? Мы и так уже разговариваем.

– По номеру службы телефонного сопровождения. Если соединение оборвется и вы попытаетесь перезвонить, вас могут соединить с другим сотрудником. Я дам вам свой личный номер.

– Вы ведь понимаете, что я уже несколько часов пытаюсь положить трубку и уж точно не буду звонить вам на личный номер.

С каждой минутой Клара становилась все энергичнее. Пришло время направить эту энергию в правильное русло. Иногда, – подумал Джулс, – для этого можно и напугать.

– Вы осознаете, что ваше положение драматически ухудшилось?

– Насколько?

– Клара, только не паникуйте, но вы до этого описали мне водителя, к которому сели в машину.

– И что?

– Объясните мне одно…

Он сделал эффектную паузу.

– …если мужчина рядом с вами возвращается с праздника, а его работа наверняка уже закончилась в такое время, почему он не снял свою бороду Санта-Клауса?

31

Ничего. Ни малейшего звука.

Кларин ответ, если она его и дала, растворился где-то в эфирной среде.

Пропала связь?

Судя по дисплею телефона, соединение с Кларой не прервалось, хотя после его последнего вопроса она больше не сказала ни слова. Часы, отсчитывающие продолжительность разговора, с каждой секундой приближали неизвестное, опасное будущее; не только для Клары, которая во время своего ночного побега, после Мартина и Янника, возможно, столкнулась с новым источником опасности в лице своего водителя. Джулс тоже чувствовал, что ему угрожает какая-то невидимая сила. Человек, который сумел незаметно пробраться к нему в квартиру. И который – Джулс подумал о блоке ножей рядом с мойкой, – вероятно, вооружен.

И которого он запер с ним в квартире.

Связка ключей в кармане обжигала, словно только что лежала на гриле. По пути на кухню Джулсу показалось, что он чувствует, как ключи прожигают ткань брюк, словно раскаленное железо.

Как быть?

Вернуться в детскую?

Запереть все двери?

Позвонить в полицию?

Джулс задумался, что в такой ситуации сделал бы нормальный человек, и выбрал самое простое. Прежде чем просить кого-то о помощи, он должен был сам удостовериться и полностью проверить квартиру. Не говоря о том, что ни один полицейский не придет по такому вызову: «Приходите скорее, моя дочь и я в опасности. Я слышал звенящую связку ключей, и у меня недостает одного кухонного ножа».

В такие выходные, как сегодня – когда одна только погода спровоцировала в городе чрезвычайную ситуацию, – в районе находилось от силы три патрульных машины, и у тех были вызовы посерьезнее.

Джулс размышлял, с какой комнаты начать обход, когда завибрировал его мобильный.

Ни приветствия, ни вступления. Его отец сразу перешел к делу:

– Так, я кое до кого дозвонился, что в это время было не просто, как ты можешь себе представить. Но у меня есть премиум-контакт с одной первоклассной медсестрой.

Ага. Премиум-контакт.

Значит, вот как он называл сегодня свои сексуальные эскапады. Джулс, тем временем уже добравшись до кухни, удивлялся, что все еще находилось достаточно молодых и в основном даже привлекательных женщин, которые велись на «развод» этого постаревшего плейбоя, представлявшегося частным детективом. Может, их привлекало его темное нутро, которое временами просвечивало, как морщины из-под смазанного макияжа. Как-то раз на Рождество отец слезно уверял его, что стыдится своего прежнего жестокого поведения. И что вымещал ярость за свою никчемную жизнь на сыне, после того как побоями выжил мать из их совместной жизни. Но Джулс никогда не верил в его раскаяние. Для него это были уверения алкоголика, который рассказывает всем, что хочет раз и навсегда остаться трезвым, а сам уже нашел наркологическую клинику недалеко от своей любимой пивнушки.

– Что у тебя для меня есть? – спросил Джулс и развернулся. Ему показалось, что в матовой поверхности хромированного холодильника мелькнула какая-то тень, но кухня была пустой.

– Два слова: забудь это!

– Больше ничего?

– Я тебе говорю: забудь эту дамочку. Она не совсем в себе. Да, она находилась на лечении в клинике «Бергер Хоф», но не как участница эксперимента, а потому, что действительно страдает диссоциативным расстройством, или как это называется, когда не можешь отличить иллюзий от реальности.

– И?

– Что «и»? Что еще тебе нужно, чтобы понять: у тебя просто бзик. Поставь свой синдром помощника на паузу. Если уж хочешь спасти мир, сконцентрируйся на реальных людях. И об этом Йоханнесе Кифере никто ничего не слышал. Там не было и нет врача с такой фамилией.

Джулс придвинул к себе барный стул и сел к кухонному острову. Отсюда через открытую дверь кухни хорошо просматривался коридор. Если кто-то приблизится к детской, он это увидит и услышит.

– Проверь еще раз под именем Янник. А что с Керником?

– А, да, точно, тут вообще слов нет. Я разговаривал с ним лично.

– Он жив?

– Живехонек. Что означает: врач-ассистент никогда не прыгал из окна, как уверяет тебя твоя сказочница.

– Странно.

Джулс открыл верхний ящик кухонного острова. Из находящихся внутри принадлежностей для выпечки (формы, скалка, вощеная бумага) он не мог смастерить подходящее вооружение против какого-либо преступника, если таковой вообще находился в квартире.

– Это не странность, а сумасшествие. Просто положи трубку и забудь ее. Я иду спать.

– Нет, не идешь.

Джулс должен был согласиться, что вывод его отца был логичным: у него бзик. Но уже просто из принципа не хотел отступать.

– Ты выяснил фамилию Клары?

– Нет. Адрес тоже не узнал.

Что?

– Откуда тогда медсестра знала, о ком речь?

– Потому что все хорошо помнят эту сумасшедшую курицу, которая с криками бегала по клинике и утверждала, что врач покончил с собой. Даже там такое не часто бывает.

Джулс покачал головой. Это не могло быть правдой. Его отец устал и просто не хотел заниматься конкретными поисками.

– Дай угадаю: у твоего источника посреди ночи не было доступа к базе данных с информацией о пациентах?

– Бинго.

– Хорошо, тогда продолжай искать. Я хочу знать, с кем разговариваю. А, и ты должен сходить вместо меня в Le Zen.

– Отель?

– Точно.

– Что мне там делать?

Джулс прищурился, что было нелепо, потому что его насторожил не визуальный раздражитель, а хруст. Хотя это могли быть и старые окна. Снаружи все еще шел мокрый снег, и порывистый ветер сотрясал все, что попадалось ему на пути. Неудивительно, что в квартире время от времени что-то кряхтело и трещало в перекрытиях и стенах.

– Я скажу тебе, когда через полчаса ты будешь стоять в вестибюле, – ответил он отцу, который немедленно запротестовал:

– Взгляни на часы и в окно! Я не хочу в такую погоду выходить из теплого дома.

– И все равно ты это сделаешь.

– А если нет?

– Тогда я навсегда перестану с тобой разговаривать.

Финальная угроза. Джулс знал, что хоть он и ругал отца, все равно оставался для него в принципе единственным действительно важным контактом. На первый взгляд, Х.К. Таннберг казался стволом мощного дуба. Однако со стороны было незаметно, что это дерево держалось благодаря всего нескольким скрытым в почве корням. Самый сильный корень он потерял с уходом жены, друзей у него было мало. Если он сейчас оборвет связь еще и с сыном, то в следующую бурю зашатается и рухнет.

– О'кей, о'кей. Я сделаю, – быстро ответил он. – Но если ты спросишь мое мнение, тебе лучше подумать совсем о другом.

Джулс моргнул.

– И о чем же?

– Ну, ты говоришь с этой дамочкой Кларой через ноутбук, верно?

– Правильно.

– Который ты сегодня получил от этого Цезаря?

– Да. – К чему клонил его отец?

– И первый же звонок, как только ты заступил на смену, поступает именно от суицидницы, которая, как и Даяна, лечилась в «Бергер Хоф»? – Его отец прищелкнул языком. – Если это не невероятное совпадение, тогда я вообще не знаю.

Ты прав. Все это не может быть совпадением, – подумал Джулс и наклонил голову набок. Он снова закрыл глаза, что в принципе было бессмысленно, потому что другие его чувства от этого не обострялись. Наоборот. Возможно, даже играли с ним злую шутку.

Не зная, стал ли он просто жертвой своего воображения, Джулс нажал на кнопку и отключился от отца, затем взял молчащий сотовый в руку, надеясь, что связь с Кларой еще не прервалась, и пошел на шум капающего крана.

Откуда бы тот ни доносился.

32

Клара

Тридцать монстров, большинство из них спали.

Чтобы развлечь дочку во время длинных поездок, Клара рассказала ей, что навигационная система в машине – это навигатор монстров. Как только темнеет, он показывает количество и активность привидений на их пути. Темно-зеленые участки на карте сигнализировали о спящих монстрах, светлые цвета на мониторе – о тех, кто как раз находился в пути. Индикатор скорости показывает общее число, но Амели не нужно бояться, оболочка машины непроницаема для злых существ; внутри она всегда в безопасности.

Все ложь, – думала Клара, пока автомобиль выезжал с ухабистой лесной дорожки и поворачивал на Тойфельсзее-шоссе. Она зажала сотовый между бедрами, которые постепенно отогревались, как и все остальное тело.

«Почему он не снял свою бороду Санта-Клауса?»

С тех пор как Джулс задал ей этот вопрос, Клара мечтала, чтобы сказка о навигаторе монстров, которую она рассказала Амели, оказалась правдой хотя бы в одном пункте, но в реальной жизни, конечно, для чудовищ не было непреодолимых барьеров. И весьма вероятно, что она сидела в машине рядом с одним из них.

Действительно, Хендрик (если его вообще так звали) все еще был в полном наряде Санта-Клауса, и бороду он тоже не снял.

От волнения она не подумала, как нелепо все это выглядело. Одна только работающая на пределе печка заставила бы ее сорвать с лица белый войлок (все-таки, в отличие от нее, Хендрик не таскался по холоду), но он даже не снял перчатки, которые были якобы обязательным элементом идеального наряда Санта-Клауса (однажды она прочитала это в женском журнале), так как лучше всего скрывают настоящий возраст исполнителя роли Санты.

Никаких украшений, часов, белых носков, дешевых джинсов – ничего, что могло бы разрушить иллюзию у детей, которые по природе недоверчивы.

– Думаю, ближе всего больница «Паулинен» на Хеер-штрассе, но я не знаю, есть ли у них отделение неотложной помощи.

Рычаг переключения передач заскрипел, когда Хендрик включил следующую скорость. Ветер так неистовствовал, что машину-малышку иногда притормаживало, словно какой-то невидимый великан время от времени садился на крышу.

Отметка навигатора монстров поднялась с тридцати до пятидесяти. С ней усилился и Кларин страх.

Один лишь тот факт, что Хендрик разъезжал в это время по лесу, было достаточным показателем того, что она имела дело с лжецом, который в самом безобидном случае был просто эксцентричным, но вполне вероятно, что и опасным. Санта-Клаусов и Николаусов приглашают на дневные праздники в гостиные, а не ночью в лес Груневальд.

– Не хочешь рассказать, что все это значит? Ну, сначала прыгаешь мне под колеса, затем по дороге в больницу распеваешь колыбельные, ничего не имею против, но мои первые свидания проходят немного иначе.

Ах, да? Со снотворным, кабельными стяжками и клейкой лентой?

Клара подумала, стоит ли ей просто спросить его насчет костюма, но какой ответ она могла получить? «Да, я извращенец, который любит нарядиться, прежде чем похитить и изнасиловать женщину. Извини, нужно было тебе сразу сказать».

Нет, теперь, когда они выехали из леса и садовый домик остался далеко позади, ей нужно было как можно быстрее выбраться из машины. В принципе ее не интересовало, был ли Хендрик психопатом или безобидным сумасшедшим. В любом случае она не скажет ему свой адрес, хотя ей срочно было нужно домой. К Амели. Джулс пробудил в ней тоску. Клара хотела хотя бы в последний раз увидеть лицо своей дочери, подержать ее за руку, поцеловать ее, прежде чем Янник или Мартин доведут дело до конца. Так или иначе, каждый по-своему.

– Я передумала, – сказала Клара. Они как раз проехали мимо здания церкви евангелической общины Шарлоттенбурга. – Пожалуйста, высадите меня впереди на железнодорожной станции Хеерштрассе.

Ответ Хендрика был ожидаем:

– Ни за что.

Он уменьшил жар печки и запустил дворники в быстром режиме, но не собирался снимать с лица искусственную бороду.

– В моего приятеля, Юргена, как-то раз въехал один тип. Безобидное столкновение на перекрестке. У него побаливал затылок, но он сначала не хотел делать рентген. К счастью, жена его убедила. В итоге: два сломанных шейных позвонка.

– Пожалуйста, я хочу выйти.

– А я не хочу, чтобы прокурор спрашивал меня, как я посмел высадить тяжелораненую посреди ночи.

– Я не тяжелораненая.

– Юрген тоже так думал и… эй, в чем дело?

Повинуясь внезапному порыву, Клара открыла бардачок. И вместе с содержимым, которое посыпалось из переполненного отделения, нашла ответ на вопрос, кто же такой Хендрик – безобидный сумасшедший или опасный психопат. Потому что между презервативами, наручниками и латексными перчатками блеснули длинный зубчатый нож и рукоятка 9-миллиметрового огнестрельного оружия.

33

– Остановись! – закричала Клара, направив оружие Хендрику в грудь. Она еще никогда не стреляла из пистолета, но с расстояния двадцати сантиметров вряд ли промахнется по объемной цели за рулем.

– Ты пьяная?

– Я сказала…

– Да, да. Я не глухой.

Хендрик ударил по тормозам, это привело к тому, что машину занесло на свежеприпорошенной дороге.

– Стой!

– Не получается.

Наконец машина остановилась – немного криво, развернувшись носом к велосипедной дорожке, к которой примыкал лес, откуда Клара только что выбралась.

Из огня да в полымя.

– Только спокойно, о'кей? – Хотя Клара угрожала ему оружием, Хендрик не терял спокойствия. Ей даже казалось, что это его развлекало. И он ухмылялся под своей бородой.

Она хотела заставить его снять бороду и показать свое настоящее лицо, но в принципе ей было все равно. Клара никогда его больше не увидит. Если ей только удастся выйти живой из машины.

Или, еще лучше…

– Выходи!

– Что?

– Вылезай из машины.

– Ты хочешь угнать мой «хюндай»?

– Одолжить. Я оставлю его на станции Хеерштрассе. Отсюда всего десять минут пешком.

– Слушай, я не знаю, что ты курила, но не хочу тащиться по этой снежной каше только потому, что ты тронулась умом.

– Выходи!

Она буквально прижала пистолет ему к груди. Что было ошибкой.

Со скоростью, которой она не ожидала от такого массивного мужчины, он вскинул руку вверх, так что Клара пистолетом ударила саму себя по носу. Тут же, как из открывшегося крана, из носа хлынула кровь. Ослепнув от боли, она выпустила пистолет из руки, даже не успев подумать о том, чтобы согнуть палец, и слава богу, с учетом того факта, что дуло только что было направлено на ее собственный подбородок.

С задержкой во времени Клара почувствовала, как где-то за глазами взорвалась маленькая бомбочка, и боль взрывной волной начала прокладывать свой путь изнутри наружу. Превращаясь из ослепляющего жжения в голове в пронзительный крик, который вырвался у нее изо рта; в то же время Клара чувствовала, как двигается ее рука. Словно подхваченная невидимой силой, ее правая кисть, которой она хотела остановить кровотечение, поднеся к носу, поднялась. Затем она услышала клацанье, и Хендрик окончательно ее нейтрализовал, приковав наручником за правое запястье к поручню над пассажирской дверью.

– Что за дерьмо! – заорал он на Клару, а она не могла открыть глаза от боли и чувствовала только привкус крови. – Зачем тебе это было нужно? Почему ты не могла просто спокойно посидеть?

Его голос изменился. Чем громче и яростнее он становился, тем выше и моложе звучал, почти как у юноши.

– Я этого не хотел, понимаешь? Я просто хотел домой. А не проблем. И теперь это. Вот дерьмо.

Клара слышала его растущее отчаяние. Слышала звук дворников, словно вхолостую царапающих по ветровому стеклу, слышала свой внутренний голос, который говорил ей, что она все-таки сумела найти способ уйти из жизни, не прикладывая к этому рук, потому что сумасшедший в костюме Санты сделает это за нее. Но все равно она взмолилась:

– Пожалуйста, отпусти меня.

– Черт, раньше надо было думать. Этого я уже не могу сделать.

– Почему, я никому про тебя не скажу.

Я даже не знаю, как ты выглядишь.

– И я должен тебе поверить? Черт, у меня же условный срок. Ты побежишь в полицию, и меня упекут за решетку. Нет, нет, нет…

Клара, которая прижала левое предплечье к кровоточащему носу, будто собиралась чихнуть, осторожно помотала головой:

– Я даже не знаю, как ты выглядишь. Пожалуйста, отвяжи меня и отпусти. Я просто хотела выйти из машины.

– Твою мать!

С криком отчаяния он распахнул дверь машины, и в салоне зажегся свет. В этой части Тойфельсзеешоссе было темно, никаких домов или фонарей, и, конечно, никто не ехал им навстречу и не обгонял их. Широкая улица вела к озерам, санным спускам и смотровым площадкам; если зимой здесь и появлялись отдыхающие, то только в дневное время.

Возможно, только за исключением тех, кто захочет ночью спрыгнуть со скалы, но даже в этом случае они поедут на электричке и пройдут последний путь пешком.

Клара дрожала. Холод, как голодный зверь, вгрызался в салон машины с выключенным мотором, при этом Хендрик сразу закрыл свою дверь.

Условный срок?

Хотя доказательств в виде костюма, оружия и наручников было и так достаточно, теперь она услышала это и от него самого. Она сидела в машине преступника. Прикованная и раненая.

Когда Клара в предыдущие дни визуализировала последние часы перед своей смертью, это было состояние, в котором она сейчас находилась: зависимая, бессильная, истекающая кровью. И именно такой беспомощности она хотела избежать.

Несколько лет назад она слушала подкаст, который был посвящен нелепостям, связанным со смертью. Ведущие смеялись над тем, что в Великобритании вплоть до пятидесятых годов прошлого века неудавшаяся попытка самоубийства каралась смертью. «В итоге несчастный получал именно то, чего хотел!» – прокомментировал один из ведущих, а Клара уже тогда знала, что он ошибался. Потому что это абсолютно разные вещи – уйти из жизни самостоятельно или от рук палача. Но для самостоятельных действий было уже поздно. Убегая от двух смертельных опасностей, она угодила в сети третьей.

В смешной попытке освободиться она подергала наручник, который держался так же крепко, как и поручень над пассажирской дверью. Как же быстро ему удалось приковать ее! Без сомнений, у него был опыт.

Опыт убийства…

Она вздрогнула, когда пассажирская дверь открылась и Хендрик оказался рядом с ней. Держась за крышу машины, он наклонился к ней.

Как проститутка на Курфюрстенштрассе, которая охмуряет клиента, – подумала Клара.

– Вот что получается, когда пытаешься помочь, – ругался он.

В его руках блеснуло оружие, которое он у нее отобрал – подсветка салона отражалась в стволе – и которым теперь размахивал у нее перед носом.

– Черт, я этого не хотел.

– Тогда отпусти меня! – снова взмолилась она. – Пожалуйста.

Хендрик сделал движение рукой, будто собирался влепить ей пощечину. Клара отвернулась, и ее взгляд случайно упал на приборную панель, которая походила на панель ее «мини» в одном пункте.

Отсутствие ключа.

Как и в ее машине, Хендрику не нужно было вставлять и поворачивать ключ зажигания. Нужно было лишь нажать на кнопку СТАРТ рядом с коробкой передач, и мотор заведется, при условии, что электронный «умный ключ» находится внутри машины. Или на теле водителя, когда он касается автомобиля!

Недолго думая, Клара притянула левую ногу и просунула ее в пространство для ног со стороны водителя. К счастью, машина была такой крошечной, что она могла достать ногой до педали тормоза. Это было необходимо, чтобы активировать зажигание нажатием на кнопку. И до того, как Хендрик успел среагировать и убрать руку с крыши машины, контакт между бортовой электроникой и радиопередатчиком на его теле был установлен, мотор действительно завелся. Волна эйфории, вызванная этим маленьким успехом, придала Кларе новых сил, и она, все еще прикованная правой рукой к поручню над головой, перенесла ногу с тормоза на газ. Машина дернулась вперед, чуть прихватив с собой Хендрика. Автомобиль затрясло, словно по булыжной мостовой, но по крикам Хендрика Клара поняла, что переехала ему ступни.

В реве мотора она услышала, как что-то ударилось изнутри о ветровое стекло и по приборной панели скатилось под ноги. Почти одновременно встречный ветер захлопнул открытую Хендриком дверь, но не достаточно плотно.

Плевать.

Ей нужно было только отъехать на приличное расстояние от этого сумасшедшего.

С пробуксовывающими задними колесами, держась левой рукой за руль, она гнала ревущую машину вперед через метель. Пятьдесят, сто, двести метров, пока…

О боже! Нет!

Мотор заглох, и, если бы раздался хлопок, Клара решила бы, что он взорвался от перегрузки. А так она поняла, что просто ошиблась и лишилась своего последнего шанса.

Она лихорадочно начала нажимать на стартовую кнопку. Снова и снова. Тщетно.

Мотор заглох и больше не заводился. Только фары и приборная панель светились.

Это конец…

Она надеялась, что заведенная машина уже не остановится. Но, видимо, система распознала, что ключ больше не находился в салоне. Или – что было вероятнее – Хендрик сумел воспользоваться своим смарт-ключом как пультом управления и активировать противоугонную систему.

Как бы то ни было, она все еще находилась в ловушке. Не в состоянии продвинуться ни на метр.

Клара посмотрела в зеркало заднего вида, затем обернулась в поисках Хендрика.

Он медленно приближался к машине, и Кларе хотелось кричать, настолько дикий и жуткий вид открывался ей в красном свете задних фар: Санта-Клаус, хромающий по обледеневшей дороге под мокрым снегом, с пистолетом в руке. Выкрикиваемые им ругательства и проклятья полностью растворялись в шуме, который создавала метель снаружи и страх в душе Клары.

В отчаянии Клара осмотрела салон «хюндая». И обнаружила предмет, который до этого ударился о лобовое стекло и теперь лежал всего в нескольких сантиметрах от нее. Видимо, он выпал у Хендрика из руки – гарантированно против его воли. Этим металлическим объектом была связка с двумя крохотными ключиками, которые – если Клара в приступе паники с искаженным восприятием еще не совсем ошибалась – могли подойти к ее наручникам. Правда, связка лежала между обивкой и пластмассовой отделкой, на направляющей, которая служит для регулирования положения сиденья. Клара могла коснуться ее, как и старой засохшей картошки и монеты, которые тоже когда-то упали туда. Но ей была нужна проволока, маленькая палочка или, черт возьми, обе руки, чтобы как-то подцепить ключи от наручников. К тому же Хендрик был совсем близко. Он вот-вот откроет водительскую дверь, снова сядет за руль и изобьет ее до полусмерти. Или сделает с ней что похуже – теперь, когда она ранила его и пыталась сбежать.

И все равно она попробовала невозможное. Просунула руку как можно глубже, между обивкой и…

Господи, пожалуйста, помоги мне…

Кончиками пальцев она коснулась ключей, протолкнула их на несколько сантиметров вперед, в пространство для ног. Клара чувствовала запах собственного страха, пота, который пропитал ее одежду; она снова подняла голову, посмотрела назад и увидела Хендрика – ему оставалось максимум десять метров. Слишком мало времени, чтобы достать ключи, засунуть их левой рукой в замок, повернуть, освободиться, выскочить из машины и убежать.

Но так как у нее не было выбора, она попыталась еще раз. Нагнулась вперед, со всей силы рванулась запястьем, повисла на нем всем весом, почувствовала, как под наручником порвалась кожа – в самом нежном месте, на артерии, которую она никогда не решилась бы разрезать (уже потому, что хотела избавить нашедшего ее тело от вида крови), – и, наконец, поймала бородку ключа мизинцем и безымянным пальцами. Она снова обернулась, уверенная, что увидит Хендрика в паре метров от машины. Но ошиблась. К ее большому удивлению, позади была только темная улица.

Хендрик – или как бы на самом деле ни звали этого осужденного преступника, который приковал ее наручником в своей машине, – исчез.

Клара посмотрела направо в жутком ожидании увидеть его стоящим рядом с пассажирской дверью, но и там было пусто. Ничего. Кроме елей на опушке леса с окоченевшими на морозе ветвями, с которых сильный ветер срывал снег.

Тут она почувствовала позади какое-то движение. Парень просто споткнулся?

Какого черта?

Клара забыла открыть рот, чтобы закричать, потому что ее мозг был слишком занят вопросом, как это возможно, что тень Хендрика вдруг стала намного длиннее и тоньше и почему он снял шапку и махал ею Кларе. Она не могла закричать и тогда, когда получила ответ на все эти вопросы. Потому что мужчина, который из ниоткуда возник рядом с машиной и с дьявольской ухмылкой размахивал шапкой Санты, как трофеем, был не Хендрик.

– Я тебя нашел, гребаная шлюха! – поприветствовал он ее.

Клара перепугалась. Она хотела достать телефон, но во время ее ерзанья на сиденье тот скатился под ноги. В ужасе она увидела, что экран был темным, очевидно, связь с Джулсом прервалась. Она потеряла контакт с ним – и вероятно, уже навсегда, как и с Хендриком, который просто исчез.

Единственный мужчина, с кем ей придется провести последние часы своей жизни, – это монстр, который через боковое окно прижимал ей к голове пистолет, видимо, отобранный у Хендрика: Мартин.

При этом ее муж, брызжа слюной, выкрикнул ей в лицо угрозу, полное значение которой она в этот момент еще не понимала:

– Вот ты и доигралась, Клара. Я отвезу тебя в загон, мразь!

34

Джулс

«Я тебя нашел, гребаная шлюха…»

Он правда только что слышал, как какой-то мужчина прокричал это в телефон?

Джулс усилил громкость на гарнитуре, но связи не было.

Проклятье!

Он ее потерял.

Хрупкая – как эмоционально, так и акустически – связь с Кларой прервалась, и вряд ли она перезвонит ему, хотя он и продиктовал ей до этого свой личный номер.

Шлюха…

Он подозревал, что Клара находилась в большей опасности, чем когда-либо этим вечером, как назло сейчас, когда он не мог бросить ей даже телефонный спасательный трос. Джулс чувствовал себя неудачником, кладя свою гарнитуру на край мойки.

Капающий кран, который привел его в ванную, был измазан зубной пастой – обычное дело для квартиры с маленькими детьми.

До пожара на Принцрегентенштрассе, когда Валентин и Фабьенна еще вместе бесились и бегали по слишком маленькой для семьи из четырех человек квартире, пена (с клубничным или малиновым вкусом), которая после чистки зубов должна была оказаться в раковине, обнаруживалась на самых невероятных поверхностях и в самых невероятных уголках. Размазанная маленькими, плохо или вовсе не мытыми руками, которые без устали изучали мир, полный загадок, тайников и приключений.

И смертельных опасностей.

Даже в собственной квартире.

После переезда в новой квартире Джулса было намного больше места, но уже никакой беготни, после того рокового, смертельного дня, когда Даяна заперла детей, чтобы навсегда погасить горевший в ней огонь; огонь, который он считал достаточно ярким, чтобы освещать путь другим, и даже достаточно сильным, чтобы другие могли им согреться.

Как я мог так ошибаться?

Джулс избегал смотреть в зеркало над раковиной, потому что знал, каким уставшим и неухоженным он выглядел, с темными кругами под глазами и сухой кожей на лбу, носу и вокруг рта. Он задавался вопросом, сколько раз он ошибался только за последние пару часов.

Клара действительно была в опасности? Она страдала от домашнего насилия? Или большая часть того, что она ему рассказала, существовала лишь в ее фантазии, как утверждал его отец?

«Забудь эту дамочку. Она не совсем в себе. Да, она находилась на лечении в клинике „Бергер Хоф“, но не как участница эксперимента, а потому, что действительно страдает диссоциативным расстройством – или как это называется, когда не можешь отличить иллюзий от реальности».

Сегодня вечером она действительно сидела в своей машине и пыталась покончить с собой? Ехала ли она сейчас с переодетым Санта-Клаусом незнакомцем?

А этот кран уже давно капает?

У Джулса был хороший слух. Когда он хотел заснуть, в квартире должна была стоять тишина. Даяна посмеивалась над его слухом летучей мыши, когда он обыскивал спальню в поисках пищащего прибора в режиме ожидания или в сто первый раз спускал воздух из батареи, потому что бульканье сводило его с ума. Поэтому он не мог себе представить, что не услышал капанье в ванной комнате. К тому же в эмалированной раковине не было брызг – признак того, что кран открывали недавно и потом закрутили не до конца.

Или все-таки нет?

Джулс почувствовал, как его сердце забилось быстрее, когда он взялся за вентиль, чтобы его закрутить. При этом он думал о связке ключей в кармане брюк, о недостающем ноже в подставке и о словах своего инструктора в пожарной части: «Всегда слушайте свою интуицию, парни. Шлемы, спецодежда, все снаряжение мира не сможет защитить вас так хорошо, как ваш внутренний, наученный жизненным опытом голос. И если он говорит вам „Здесь что-то не так“, то обычно действительно что-то не так».

Джулс непроизвольно кивнул. Здесь было что-то не так. Внутренний голос не просто говорил, а кричал в его истощенное лицо: «ТЫ НЕ ОДИН!»

Он прижал обе руки к вискам, но это не помогло заглушить голос, наоборот, из-за возникшего давления тот словно стал еще громче: «ВЫ ОБА НЕ ОДНИ. ТЫ И ТО ЧУДЕСНОЕ СПЯЩЕЕ СУЩЕСТВО, КОТОРОЕ ТЫ ВООБЩЕ-ТО ХОТЕЛ ОГРАДИТЬ ОТ НОЧНЫХ КОШМАРОВ, А ТЕПЕРЬ ПОДВЕРГ ОПАСНОСТИ!»

Потому что не послушал Клару. Потому что не положил трубку, когда она его об этом просила.

«Он не поверит, что это была ошибка. Что я случайно набрала ваш номер. Черт, если он узнает, что я вам позвонила, он и к вам придет».

– ХВАТИТ УЖЕ! – закричал Джулс и ударил кулаком по зеркалу, которое сухо треснуло в своей деревянной раме. Этот неприятный звук непоправимого разрушения помог Джулсу остановить карусель мыслей и заставил замолчать внутренний голос.

Какая чушь!

Не было никаких демонов, которые сначала покушались на жизнь Клары, а после удачно выполненной миссии отправились к нему.

Джулс покачал головой и посмеялся над своей глупостью и иррациональными страхами из-за звона ключей, который мог быть спровоцирован сквозняком или тяжелыми шагами в соседней квартире. При трезвом подходе, его мысли были абсурдными, как и страх собственного отражения, который он сейчас преодолел. Трещина в зеркале делила его голову на две несимметричные части, но, разумеется, там не было никакой тени, исчезнувшей у него за спиной, никакого лица, неожиданно появившегося и перекошенного в гримасе, и он не ощущал никакого холодного дыхания в затылок.

Вместо этого из крана снова закапало. Видимо, он просто был сломан и, как туго его ни закручивай, протекал. Джулс попытался снова затянуть вентиль, но это было бессмысленно. Трубы, похоже, тоже нуждались в починке. Вода неожиданно приобрела странный грязный цвет.

Пока Джулс недоумевал, почему он вдруг так ослабел, в раковину все сильнее капала пахнущая железом, вязкая жидкость, которая, как он сейчас заметил, выходила вовсе не из крана.

Крупные, ржаво-красные капли падали прямо из носа.

35

Клара

Ги-бель.

Пыт-ки.

Бо-ли.

В жизни Клары было много двусложных слов с жутким значением. Но ни одно из них не вызывало такого ужаса, как Мартин. Для нее не было слова ненавистней. Ни одного другого она не научилась бояться сильнее. Ни одно другое с годами не изменилось так разительно. Из любовника стал са-дист. Из нежности – му-ки.

…Которые мне придется терпеть сполна сегодня ночью, – подумала Клара и отвернулась от Мартина. Он сел за руль и, конечно, не отцепил ее от поручня, к которому она по-прежнему была пристегнута наручником Хендрика. Ее телефон Мартин уже поднял с пола и сунул во внутренний карман пиджака. Пистолет, который он отобрал у Хендрика вместе с его шапкой, лежал вне досягаемости Клары в боковом отделении водительской двери.

Даже не глядя на Мартина, она чувствовала его садистскую улыбку. Кроме оскорблений в качестве приветствия, он не сказал больше ни слова. Ни когда заводил мотор, ни когда машина тронулась, заскользив шинами по дороге. Очевидно, он украл у Хендрика и ключ от автомобиля, на котором теперь похищал ее.

Направляясь неизвестно куда.

Все, что она знала об их цели, был его загадочный возглас: «Я отвезу тебя в загон, мразь!»

Куда мы едем? И что ты сделал с Хендриком? – хотела спросить Клара, но знала, что получит в ответ только пощечину или даже хуже. Несмотря на свой страх, она была еще в состоянии мыслить логически и комбинировать. Из садового домика она убегала не от Янника, а от своего мужа.

Мартин последовал за мной. Пока я блуждала по лесу, он ждал меня в своей машине на Тойфельсзеешоссе; единственной дороге, по которой можно добраться до цивилизации. Па безопасном расстоянии он последовал за единственным автомобилем, который выехал из лесного массива каким-то окольным путем, со мной на пассажирском сиденье. Наблюдал, как я поругалась с водителем в странном костюме и пыталась сбежать. А он воспользовался удобным случаем, чтобы нокаутировать Хендрика на открытой дороге.

Только так Клара могла объяснить себе, почему Хендрик как сквозь землю провалился, когда она отчаянно пыталась высвободиться из наручника.

Вероятно, он неподвижно лежал на обледенелой дороге, и ему грозили одновременно две опасности: либо замерзнуть, не приходя в сознание, либо быть перееханным в темноте другим автомобилем. Снова Кларе казалось, что ее жизнь движется по бесконечной петле, в которой одно несчастье сменяется следующей катастрофой, так что пережитое до этого выглядит уже не таким чудовищным.

Если бы она могла сейчас решать, то предпочла бы и дальше оставаться во власти незнакомца, чем подвергнуться жестокости своего мужа, который, несмотря на неистовую ярость во взгляде, выглядел просто бессовестно привлекательно, как в тот первый день, когда она на него запала. Трехдневная щетина Мартина была аккуратно подстрижена, густые волосы идеально уложены (не зря он каждые две недели делал стрижку за двести евро), ухоженные руки красивой формы – после свежего маникюра. Ему даже мокрый снег был нипочем. В своем сшитом на заказ костюме, плотно обтягивающем его мускулистое тело, и белой сорочке под темным пиджаком с розовым нагрудным платком он выглядел, как фотомодель, направляющаяся на съемку рекламы предметов роскоши для зрелых мужчин: часов, спортивных машин, яхт. Но его голос звучал как у наемного убийцы.

– Кто это был? – спросил он Клару. Холодно. Жестко. И непреклонно.

Затем ускорился и задал еще один вопрос:

– В чьей машине мы сидим?

– Я не знаю.

Удар был сильным, но ожидаемым – за ним последовал знакомый вкус крови, которая закапала из разбитой губы.

– Что за гребаный день. Сначала я узнаю, что мою машину взломали. Но мою жену это не интересует, она не хочет говорить со мной, даже не подходит к телефону. Да и как… – Он снова начал орать: – Она ведь трахается неизвестно с кем!

Брызги слюны полетели ей в лицо.

– Нет, я…

– Ты встречаешься с ним в нашем садовом домике?

– Да нет же, я…

– Конечно, все не так, как кажется, – заерничал Мартин и снова ударил, на этот раз ребром ладони под дых.

Клара хотела согнуться, но не смогла из-за наручника. И завалилась налево, когда Мартин сменил полосу.

– Костюмы и наручники? – Он бросил на нее презрительный взгляд. – Я думал, ты не любишь ролевые игры.

Клара хрипела, для ответа ей не хватало воздуха. К тому же ей приходилось изо всех сил концентрироваться, чтобы не опорожнить свой мочевой пузырь на сиденье. Боль от удара впилась крюком ей в нижнюю часть живота и с неослабевающей силой бушевала внутри.

Мартин нажал на газ, чтобы проскочить на желтый сигнал светофора на Хеерштрассе; вероятно, он не хотел рисковать и останавливаться рядом с машиной, водитель которой будет бросать любопытные взгляды на пассажирское сиденье, хотя за запотевшими стеклами можно было увидеть только испуганную женщину, которая вцепилась в поручень над головой.

– Я думал о нас. – Мартин внезапно менял настроение и тему. Это был его талант или болезнь, в зависимости от того, как на это смотреть. Клара ненавидела его умение за секунду переключаться с агрессивного тона на домашний, патриархальный. – Точнее, я думал о том, о чем ты меня спрашивала.

Он свернул на круговую развязку на Теодор-Хойс-плац, и Клара прижалась лбом к стеклу.

О каком из моих вопросов он говорит? Почему в сочельник ты швырнул мне на ногу подставку для елки и сломал большой палец? Почему в душе окатил меня кипятком, так что я неделю не могла ходить на работу, а затем симулировала «несчастный случай в солярии»?

Все эти вопросы она, конечно, не задавала.

Она научилась помалкивать. Не заполнять вопросами даже длинные паузы в разговорах. Потому что, как ни старалась Клара звучать заинтересованно, всегда была опасность, что она нарушит ход мыслей Мартина и заработает еще один синяк на спине.

– Помнишь, в прошлом году, когда я возил тебя в пункт скорой помощи в Потсдаме?

Она кивнула. Потому что в Берлине мы уже во всех были, и ты испугался, что кто-то обратит внимание, что твоя «неуклюжая» жена слишком часто «падает с лестницы».

В тот день Мартин проверял ее телефон (ставить блокировку на экран он запретил ей еще много лет назад) и нашел чат с Тони: «Пообедаем завтра, крошка?»

Эти три слова и нежелание Мартина верить ее заверениям, что Тони – это не мужское имя, а сокращенная форма от имени Антония (ее коллеги), стоили Кларе трещины шейного позвонка, так сильно он ударил ее головой о стену.

– Когда мы вернулись и я приготовил тебе твое любимое блюдо, ты спросила меня наверняка уже в тысячный раз, почему я не хочу пойти на терапию, если после наших ссор всегда так сожалею о случившемся. – Он прочистил горло и снова проехал на желтый свет. – Знаешь, правда в том, что я был на терапии. У одного психолога, который оказался вовсе не плох. Его зовут Хаберланд. Он старый, почти не ведет прием. А если и ведет, то берется только за особые, интересные случаи. Меня он отклонил.

Клара не решалась взглянуть на него.

– Потому что я слишком обычный. Так сказать, стандартный абьюзер, если речь идет о насилии в семье. – Мартин рассмеялся. – Видишь, я спокойно это произношу. Если была бы группа взаимопомощи, где, как у алкоголиков, всем сначала нужно представиться, я бы это сделал. Я встал бы и сказал: «Привет, меня зовут Мартин Вернет. Мне сорок восемь лет, я зубной врач, и я бью свою жену».

Она взглянула на него.

Неправильно, Мартин. Ты ее не бьешь. Ты ее убиваешь. Может, не в уголовном смысле. Но побои разрушают душу твоей жены, а без души она всего лишь безжизненная оболочка.

– У меня был только один сеанс с Хаберландом, затем он направил меня к другому шарлатану. Но и тот сказал мне все то, что я и так давно знаю: домашнее насилие – не что иное, как заниженная самооценка. И как раз у таких мужчин, как я, это является неизбежным следствием.

– Таких мужчин, как ты? – вырвалось у нее.

Следует отметить, что он не наказал ее за реплику, а даже ответил:

– Я ведь тебе рассказывал, как глубоко оскорблен был отец, когда моя мать ушла от него.

Клара кивнула. В начале их отношений, когда Мартин поделился с ней этой историей, она восприняла его откровенность как доказательство доверия. Сочувствовала ему, когда узнала, как сильно он страдал из-за расставания родителей.

Какая мать бросит своего единственного ребенка?

Тогда она не находила ответа. Сегодня Клара понимала больше, хотя ее положение невозможно было сравнивать с ситуацией матери Мартина. Клара в принципе не могла больше жить в постоянной тревоге, страхе и боли; матери же Мартина стало просто тесно в клетке брака, которую она сама выбрала. Не она, а отец Мартина мечтал о ребенке. И к сожалению, она поддалась его давлению незадолго до того, как ее взяли танцовщицей в труппу театра «Фридрих-штадтпаласт».

В результате, уже с первого дня она с трудом справлялась со своей ролью домохозяйки и жены и оплакивала отныне свою артистическую жизнь на сцене. Это вообще было чудом, что она продержалась целых десять лет, пока не познакомилась с более подходящим ей мужчиной – неформальным креативным режиссером, с которым начала новую жизнь. Не имея средств и постоянного дохода, она оставила своего десятилетнего мальчика с отцом, который со своей зарплатой прокуриста оптового поставщика напитков зарабатывал достаточно, чтобы обеспечить сыну достойный уровень жизни, но не имел того, в чем ребенок больше всего нуждался, – душевного тепла. Съедаемый жалостью к себе, отец Мартина искал причину развода не в собственной вспыльчивости и попытке запереть в клетке свою волевую жену, запрещая ей выступать с джазовым ансамблем и так сильно урезая деньги на домашние расходы, что она не могла больше позволить себе уроки игры на фортепиано. Причиной неудачного брака он считал «слишком длинный поводок», на котором держал жену и который в итоге привел якобы к тому, что «присущее женскому полу коварство» смогло расцвести во всей красе.

«Женщины как огонь, – философствовал отец Мартина в присутствии своего сына, и Мартин так часто повторял его слова, что Клара знала их уже наизусть. – Такие же прекрасные и полные тепла, невероятно соблазнительные. Но берегись, если подойдешь к ним слишком близко. Тогда они спалят тебя. Женщины питаются телами и душами мужчин. И когда они поглотят тебя и ты, как мужчина, выгоришь без остатка, они с новыми силами идут дальше. Горя еще ярче, сильнее и горячее, они завлекают новых жертв».

Клара закрыла глаза, но слова, которыми Мартина еще в детстве отравил его отец, не смолкали у нее в голове:

«Единственное, что ты можешь сделать, чтобы защититься от женщин: не давай их огню разгореться. Не позволяй им разгуляться. Не давай им слишком много кислорода. Всегда имей что-то под рукой, чтобы сбить или, на крайний случай, загасить огонь, если ты понимаешь, о чем я».

На повороте ее тело повело направо, Клара открыла глаза и поняла, что совершенно не ориентируется. Улочка была намного уже и уютнее, чем главная магистраль до этого. Они находились в жилом районе с кафе, бутиками и биомаркетами на первых этажах старинных доходных домов.

– Тогда я лишь кивал, не до конца понимая, что он мне говорил, – сказал Мартин. – Лишь сегодня его наставление полностью дошло до меня: женщин нужно держать в ежовых рукавицах. В крайнем случае, мне придется сломить их достоинство, чтобы самому не быть сломленным ими. Меня с детства так воспитывали.

Клара закрыла глаза, чтобы Мартин не видел, как она их закатила.

Если ты мне сейчас еще скажешь, что не можешь найти свое место в меняющемся обществе, меня стошнит.

Тут Мартин рассмеялся, его настроение снова изменилось. Он заговорил сдавленно, с шипением, которое придавало его словам агрессивную тональность.

– Но знаешь что? Мой старик был прав. Я самоустранился в последние недели. Позволил тебе участвовать в эксперименте. Покинуть город. Я безропотно тянул двойную нагрузку – работу и Амели. Когда ты вернулась, стала допоздна сидеть в библиотеке. И в какой-то момент я задумался: «Хм, а не злоупотребляет ли она твоим добродушием?»

Он взглянул на нее.

– Нет, подумал я. Только не моя Клара. Не моя жена, которую я так хорошо воспитал. Я справился с искушением проверить твой телефон, хотя чувствовал, что ты изменилась. Например, стала класть свой мобильник экраном вниз. Ты боялась звонка этого Санта-Клауса?

Она помотала головой.

Нет, и хотя ты мне не веришь, я его не знаю.

– Даже после того, как ты пыталась вешать мне лапшу на уши про нападение, когда, к нашему позору, обнаружил тебя в ужасном состоянии в палисаднике, я сдержался и лишь слегка наказал тебя ремнем. Но, конечно, подсуетился, верный девизу своего старика: «Контролируй каждый шаг твоей жены, иначе потеряешь контроль над собственными шагами».

Они остановились под железнодорожным мостом, и теперь Клара узнала местность. Амели обожала детскую площадку на Савиньиплац. Однако в это время, далеко за полночь, она бы никогда не появилась здесь с ребенком. Широкий тротуар под сводом моста был покрыт грязными и пропитанными влагой матрасами, на которых многочисленные бездомные разбили свой ночной лагерь.

Почему мы здесь? – спрашивала она себя, но не решалась задать вопрос вслух, потому что боялась ответа. Она попыталась отвлечь Мартина, чтобы он продолжал говорить.

– Ты прослушивал мой телефон? – Она задумалась, возможно ли такое, что Янник и ее собственный муж независимо друг от друга установили на ее сотовом две шпионские программы, которые не заметил айтишник-задрот в магазине сотовой связи.

Мартин помотал головой.

– Для меня это было слишком сложно. У тебя на машине установлен GPS-трекер. Продается по дешевке в Интернете и отлично крепится магнитом к днищу.

Пока он это говорил, стекло со стороны Клары медленно опустилось. Ледяной воздух мгновенно заполнил машину-малютку. Сердце Клары заколотилось в груди. Мартин сунул в рот два пальца и громко свистнул:

– Эй, профессор!

К Клариному ужасу, на одном из матрасов зашевелилась фигура.

Мужчина откинул брезент, которым укрывался, и поднялся со своего лежбища.

– Ну давай уже, профессор. У меня не так много времени.

Шаркая ногами, бездомный подошел ближе. Он передвигался, согнувшись, но не из-за мокрого снега, который бил ему в лицо. Все в нем указывало на то, что его сломала жизнь на улице.

– Кто это? – прошептала Клара. Но и на этот вопрос она, в принципе, не хотела ответа.

Чем ближе подходил старик, тем более жалкий вид приобретала его фигура. Все, что издали в тусклом свете уличного фонаря выглядело расплывчато, вблизи произвело на Клару исключительно больное впечатление.

Седые блеклые волосы, как после лучевой терапии, казались такими слабыми, словно могли выпасть, стоило мужчине лишь потрясти головой. Его кожа имела серо-зеленый оттенок, как у утопленника, и по цвету подходила к парке, которую он носил как пончо-дождевик, не продевая руки в повисшие рукава.

– Доктор Вернет? – вежливо спросил мужчина, остановившись в двух шагах от окна Клары. Сопровождавший его слова запах подходил к желтизне гнилых зубов – большинство сохранилось только на верхней челюсти. Внизу виднелся одинокий резец.

– Хочешь заработать пару евро? – спросил Мартин бездомного, который так горячо закивал, будто ему предложили провести остаток жизни в сьюте люксового отеля.

Клара снова ощутила боль в животе, во всех внутренностях, потому что подозревала, что сейчас произойдет. И действительно, Мартин приказал вонявшему калом, мочой и разложением мужчине:

– Тогда залезай и надень вот это.

Он швырнул на заднее сиденье шапку Санта-Клауса, которую украл у Хендрика.

– Моей жене сегодня хочется извращенных ролевых игр.

36

Джулс

Только не запрокидывать голову.

Эту ошибку совершало большинство людей, у которых было мало опыта с сильными носовыми кровотечениями. В последние месяцы у Джулса так часто шла кровь из носа, что он давно усвоил правильное – если верить доктору Гуглу – поведение: сесть прямо, голову по возможности даже наклонить вперед, чтобы избежать тошноты или попадания крови в дыхательные пути.

– Где ты? – спросил он, приложив к затылку влажное кухонное полотенце.

– Там, куда ты меня послал, – сказал его отец, который позвонил ему, едва Джулс вернулся на кухню. – В вестибюле этого Le Zen. Потрясное место. Слишком стерильное, на мой вкус, но туалеты отличные. Мне нужно было срочно опорожниться, а это лучше всего делать в пятизвездочном отеле. Не понимаю людей, которые садятся на очко в «Макдоналдсе», если рядом…

– Хватить болтать, – грубо перебил отца Джулс. – Слушай меня внимательно. Ты должен пустить в ход весь свой шарм и кое-что выяснить для меня у дамы на ресепшен, если она там есть.

– Джулс?

Удивленный тем, что отец вдруг обратился к нему по имени и к тому же так нерешительно, Джулс убрал телефон от уха и проверил мощность сигнала. Четыре полоски, почти идеальный прием.

– Ты меня слышишь?

– Даже очень хорошо, как раз это и вызывает вопросы.

Джулс зажмурился.

– Почему?

В голосе отца прозвучала искренняя озабоченность:

– Что с тобой?

– А что со мной должно быть? – Джулс посмотрел через открытую кухонную дверь в сторону коридора. Он на всякий случай приоткрыл дверь детской, чтобы услышать, если кто-нибудь туда подкрадется. – У меня все в порядке, – сказал он, на что отец сердито прищелкнул языком.

– Ты лжешь так же плохо, как и раньше, парень. Полчаса назад ты цвел и пахнул. А сейчас звучишь как лягушонок Кермит с насморком. У тебя что, снова кровь из носа пошла?

Снова.

Джулсу захотелось проверить, нет ли на кухонном потолке скрытых камер. Откуда его отец мог об этом знать?

Он много месяцев с ним не встречался, тем более никогда не говорил на личные темы.

– Я не дурак, – объяснил ему отец. – Помнишь, как я вызывал для тебя аварийную службу вскрытия замков, потому что сосед снизу думал, что у тебя прорвало трубу?

Джулс кивнул. Только страх, что иссякнувший поток крови может возобновиться, останавливал его от того, чтобы накричать на отца.

Джулс догадывался, что его старик воспользовался ложной тревогой, чтобы хорошенько осмотреться у него дома. Все-таки давным-давно квартира была местожительством семьи Таннберг, а часть ее все еще принадлежала на бумаге Хансу Кристиану.

Его отец простосердечно заявил:

– Признаюсь, мне было любопытно. Я хотел посмотреть, как ты обустроился. Ты ведь никогда не приглашаешь меня в гости. А сыщик всегда остается сыщиком.

– Ты рылся в моих вещах?

После короткой паузы, во время которой до Джулса донеслась японская расслабляющая музыка из вестибюля Le Zen, его отец признался:

– Когда я увидел окровавленные носовые платки в мусорном ведре, да. Лекарства в ванной…

– Это тебя не касается…

– Как давно ты уже принимаешь эту штуку?

Мешок под левым глазом Джулса начал дрожать, как кожа барабана, по которому ударяют с нерегулярной периодичностью.

– Какую штуку?

Он что, прогуглил всю домашнюю аптечку?

– Да ладно тебе. Твои антидепрессанты. Я навел справки. Эти ингибиторы серотонина могут вызывать сильные кровотечения. Ты должен сообщить это врачам, если тебя когда-нибудь будут оперировать.

«Циталопрам»,10 мг. Таблетки были меньше булавочных головок. Джулс ни за что бы не поверил, что такое крохотное зернышко может на что-то повлиять в организме. К сожалению, побочные действия проявлялись у него чрезвычайно сильно и превосходили намеченный положительный эффект.

– Ты принимаешь эту психодрянь после смерти Даяны?

– Какое слово в предложении «Это тебя не касается» ты не понял?

– Я о том, может, депрессия не единственная твоя проблема?

– На что ты намекаешь?

– Ну, ты посреди ночи посылаешь меня в люксовый отель, несешь какой-то вздор про некую Клару, которой угрожает «календарный убийца», а сам сдаешь физически…

Джулс резко перебил его:

– Что значит «несу вздор»? Ты же слышал наш с ней разговор.

– Не слышал.

– Что?

Джулс зачем-то закрыл глаза, словно это могло помочь ему лучше понять отца.

– Ты до этого спросил меня, понял ли я что-нибудь, и я ответил «нет». В трубке раздавались только треск и шум, иногда бормотание, но единственное, что я слышал, был ты, парень. И мне это совсем не понравилось.

– Ты несешь чушь!

В чем хотел убедить его отец? Что он выдумал этот разговор с Кларой?

– Минуту, минуту. – Джулсу кое-что пришло в голову. – Ты же сам сказал мне, что Клару помнят в клинике?

– Какую-то дамочку, у которой поехала крыша, да. – Его отец смущенно кашлянул. Тихо, словно ему было неловко обвинять сына в нарушении восприятия, он сказал: – Но это могла рассказать тебе и Даяна, если они были в «Бергер Хоф» в одно время с той женщиной. Кроме того, в клинике мне не смогли подтвердить ее имя.

– Это же абсурд…

– Вообще-то я считаю абсурдом только наш разговор. Я не смог найти подтверждений ничему, что должен был для тебя проверить. Пожалуйста, мы можем говорить открыто. С тех пор как ты принимаешь эти психотропные средства, у тебя появились какие-то другие симптомы, кроме носовых кровотечений?

– Нет.

– А как насчет проблем с чувственным восприятием?

Типа страха перед звенящей связкой ключей? Отсутствующим кухонным ножом или капающим краном?

– У меня нет галлюцинаций, – фыркнул Джулс, при этом его взгляд упал на пластиковую бутылку на кухонном столе. Он провел рукой по горлу, которое будто стягивало невидимой проволокой.

Какого черта?

Он взял бутылку, в которой оставалось всего несколько глотков, и поднял ее к свету.

Неужели это?..

Он аккуратно наклонил бутылку, так чтобы желтая жидкость медленно стекла в горлышко. Если до этого он еще искал какого-то безобидного объяснения, то теперь сомнений больше не было.

В соке плавала не фруктовая мякоть, а таблетки!

Белые плоские пилюли, оболочка которых уже растворилась, но в них все еще без труда можно было узнать лекарство.

Как они сюда попали?

– …поговорить с этой Кларой, – сказал его отец.

Джулс так отвлекся, что попросил его повторить сначала.

– Я сказал: тогда дай мне самому поговорить с этой Кларой. Я хочу лично составить представление. Подключи меня к вашему разговору.

Джулс тяжело сглотнул, взглянув на гарнитуру на краю мойки.

– Не могу, – признался он отцу.

– Тогда включи хотя бы громкую связь.

Джулс закрыл глаза, он знал, как это прозвучит для его отца:

– Я ее потерял. Она положила трубку.

– Хм. – Казалось, Ханс Кристиан вложил все свое недоверие в этот единственный звук.

Джулс заметил, как сам начал в себе сомневаться. Как основание под его ногами, фундамент, на котором держалась вся его уверенность, начало крошиться. И в то время, как страх перед свободным падением в жуткое самоосознание становился все сильнее, в нем начала формироваться мысль, за которую он ухватился в последнюю секунду:

– Лифт!

– Что с ним?

– Там, где ты находишься, в Le Zen. Ты видишь четвертый лифт? Замаскированный, рядом с остальными тремя в вестибюле? На первый взгляд он напоминает обтянутую шелковой бумагой дверь в какую-то подсобку.

Сначала отец ответил отрицательно, но затем, видимо, сделал несколько шагов по вестибюлю и, наконец, взволнованно сказал:

– И правда. Да, здесь есть еще один лифт.

Значит, он не все выдумал!

Слава богу!

Джулс с облегчением вздохнул:

– Воспользуйся им. И поезжай на двадцатый этаж.

37

Клара

В своем бестселлере «Кафе на краю земли» Джон Стрелеки ставит решающий вопрос, который до него не давал покоя уже миллиардам интересующихся философией людей: «Почему ты здесь?»

Втиснутая в угнанный «хюндай», похищенная своим мужем-садистом, вынужденная вдыхать запах уже умирающего бездомного на заднем сиденье, Клара – на парковке под сводом моста на Савиньиплац – больше не хотела думать над ответом на вопрос о причине своего существования.

Если только Бог не психопат, – который создал дикую оргию насилия под названием Вселенная в качестве реалити-шоу, чтобы издалека наблюдать за происходящим для своего удовольствия и релаксации, – то он их всех давно оставил, в этом она была уверена.

Скорее всего, Бога вовсе не существовало. Ни одно милосердное всемогущее существо не могло одобрить того, что Мартин повернулся к бомжу на заднем сиденье и протянул ему серебристые щипцы, которые зачем-то носил с собой во внутреннем кармане пиджака.

– Зачем мне это? – спросил бездомный. Он был смущен, и не только потому, что Мартин заставил его надеть нелепую шапку Санта-Клауса. Ему было неловко за всю ситуацию, Клара видела это по неуверенным взглядам, которые он бросал со своего места сзади. Несчастный не решался долго рассматривать ее и избегал смотреть на прикованную руку. Вероятно, ему хотелось выйти из машины, чтобы спастись из этой ситуации, но тепло и перспектива денег оказались слишком соблазнительными.

– Я хотел бы кое-что у тебя купить, профессор. – Мартин повернулся к Кларе: – Он преподавал информатику в Техническом университете, много лет назад я поставил ему пломбу. Конечно, это было до того, как его бросила жена, оставив после развода ни с чем, и он дешевым вином из «Лидл» пропил работу и все мозги. – Он повернулся к бездомному: – Я дам тебе двести евро.

– Но за что? Я ничего не продаю.

Мартин кивнул.

– Строго говоря, ты прав. Вообще-то я просто хочу получить то, что дал тебе много лет тому назад.

Профессор торопливым движением руки смахнул с пушистых бровей дождевую воду.

– Вы мне что-то дали?

– Я хочу от тебя четверку справа.

– Простите?

Он не спросил «Э?» или «Что?» – вопреки жизни на улице, которая сделала из него живого мертвеца, бездомный оставался все еще вежливым, даже сейчас, когда агрессия Мартина чувствовалась так же сильно, как шум вулкана перед извержением.

– Ну, четверку справа, кретин.

– Прошу прощения. Я вас, к сожалению, не понимаю.

Мартин застонал и указал на рот мужчины, обрамленный бородой, – вероятно, место обитания различных микроорганизмов.

– Лет десять назад я поставил тебе керамическую пломбу в первом жевательном зубе. Верхняя челюсть справа.

Клара в ужасе уставилась на щипцы, которые задрожали в покрытых грязными корками руках бездомного.

– Пожалуйста, я…

– Хватить болтать. С каждым словом ты заражаешь воздух в машине, так что поторопись.

Теперь профессор все же взглянул на Клару. От его умоляющего взгляда и ярости на Мартина у нее на глазах выступили слезы.

– Оставь его в покое, мерзавец, – прошипела она Мартину. Через мгновение ее голова ударилась о стекло. На этот раз она даже не успела увидеть быстрый кулак Мартина. Свежая кровь потекла у нее по губе, но она все же сказала старику: – Вам не нужно этого делать. Выходите.

Мартин засмеялся.

– Нет, речь здесь не о «нужно», а о двухстах евро!

Ее муж подвинулся чуть в сторону, чтобы достать из кармана брюк свой кошелек. С удовольствием Мартин отсчитал четыре купюры по пятьдесят евро и сунул их бездомному под нос.

– Это за твой зуб. Ну как? По рукам?

Теперь Клара умоляюще посмотрела на бездомного, когда тот действительно сунул щипцы себе в рот.

– Нет, не делайте этого. Пожалуйста.

– На двести евро я продержусь несколько недель, – ответил профессор. В отличие от Клары он, вероятно, еще видел смысл своего жалкого существования.

– Именно. Это хорошая сделка. В твоем поганом рту и так осталось мало зубов. Они только мешают бухать, верно?

– Мартин, пожалуйста. Отыграйся на мне. Он тебе ничего не сделал…

Ее муж сжал зубы и прошипел:

– О, мы снова в режиме «Клара спасает мир»? Ты не понимаешь. Этот бомж должен быть мне благодарен. Никто больше не сделает ему такое предложение. В его гнилых зубах нет даже золотой пломбы.

От ужаса Клара забыла отвернуться.

– Ты должен крутить, не тянуть, – взволнованно сказал Мартин, когда увидел, что профессор последовал его садистскому приказу и пытался справиться со щипцами.

Ничто не возбуждало его сильнее, чем ощущение власти над другими.

Клара закрыла глаза, и ей показалось, что она слышит такой же громкий треск и хруст, как когда в шестнадцать лет дантист удалял ей зуб мудрости и тот раскололся на две части. Но все, что в реальности доносилось до ее ушей, был только исполненный боли стон бездомного, за которым послышался резкий крик, сменившийся аплодисментами Мартина.

– Ну вот, пожалуйста, оказалось не так трудно.

Клара открыла глаза и увидела, как Мартин взял у мужчины из руки щипцы и, в свете зеркала откинутого солнцезащитного козырька, рассматривал окровавленный зуб.

– Больно, – пробормотал профессор, у которого в бороду стекала молочно-коричневая кровь.

Мартин, уже потерявший интерес к вырванному зубу, бросил его вместе со щипцами в боковое отделение водительской двери.

– Тогда я пойду, – сказал профессор.

Клара не могла и не хотела смотреть на этого жалкого старика, который говорил сейчас так, будто во рту у него была горячая картошка. Она почувствовала отвращение. Но не к униженному и измученному мужчине, а к Мартину. Она не могла представить, что ее негативное отношение к нему может еще усилиться, но он пробил дно: выхватив у бездомного из руки двести евро, махнул ими в сторону Клары.

– Сначала ты должен ее поцеловать.

Мерзкий подонок!

– Мы так не договаривались, – удрученно пробормотал профессор, а Клара вне себя от ярости снова принялась дергать наручник.

– Разумеется, договаривались, – возразил Мартин. – Когда ты сел в машину, я сказал: «Моей жене сегодня хочется извращенных ролевых игр», ведь так?

Он переводил взгляд с Клары на профессора.

– Пожалуйста, я не могу, я…

– Неужели ты не сумеешь просунуть язык в распутный рот моей жены-шлюхи? Она именно такая. Шлюха, посмотри на нее. Полчаса назад я застукал ее в разгар секс-игры со своим любовником, когда она позволила приковать себя в машине. Можешь в это поверить?

– Все было не так, извращенец! – закричала Клара. Она развернулась на сиденье назад. В ее глазах бездомный заслуживал больше уважения, чем ее муж. Она схватила профессора за воротник его скатавшегося пальто и, как пушинку, притянула к себе.

– Пожалуйста, вам не нужно этого делать.

Роли поменялись. Теперь уже профессор пытался удержать ее от того, что она собиралась сделать против своей воли.

Клара посмотрела в его печальное лицо, которое было раньше не обязательно красивым, но благодаря большим темным глазам наверняка умным и добрым.

– Иначе он не даст вам деньги. – Свободной рукой она указала на его кровящий рот. – И тогда все было напрасно.

– Именно. Моя жена хоть и шлюха, но умная шлюха. Нет поцелуя – нет денег.

Дыхание бездомного было тяжелым и пахло плесенью. Клара открыла рот.

Она подумала о мужчинах, которые издевались над ней в Le Zen, о видео, которое Мартин выложил в Интернете. Обо всем другом, что он с ней «испробовал», о «секс-игрушках», которые было сложно отыскать даже в строительных магазинах; и мысль о том, что она уже находилась во власти намного более отвратительных людей, чем психически и физически сломленный преподаватель, помогла ей сделать это.

Помогла ей закрыть глаза и открыть рот. Помогла ей подавить рвотный рефлекс, проглотить подступающий к горлу обед и прижаться губами к чему-то, что пахло гноем, кровью и алкоголем и на ощупь напоминало заплесневевшую половую тряпку. Помогла ей игнорировать чувство, которое вызывала в ней скатавшаяся плесневелая борода, и представление о червях, которые кишели в деснах беззубой нижней челюсти, когда язык профессора коснулся ее языка.

Боль, которую она ощутила сразу после этого, стала для нее спасением.

– Ты такая омерзительная скотина! – со смехом закричал Мартин, который за волосы оттащил ее от бездомного. – Ты же трахаешься с любым, у кого есть член, да?

Он плюнул ей в лицо

– Так, а теперь проваливай! – приказал он бездомному.

– Да, но мои деньги… – Профессор умоляюще протянул руку.

Мартин плюнул и в нее.

– Пошел вон, я сказал!

– Пожалуйста, я сделал все, что вы хотели, доктор Вернет.

– Тогда продолжай и выкатывайся из машины.

– Пожалуйста, я…

У Клары на глаза навернулись слезы, покатились по щекам и смешались со слюной на подбородке. Ей следовало бы это знать. Мартин находил удовлетворение не в том, чтобы заставить отчаявшегося человека самому себе вырвать зуб. И он не кончал от того, что заставлял ее целоваться с воняющим мочой и гнилью бомжом. Настоящее наслаждение для него состояло в том, чтобы после унижения убить в своей жертве даже последнюю искорку надежды.

– Проваливай, или я позвоню в полицию и скажу, что ты хотел меня обокрасть.

Он наклонился назад и открыл боковую дверь.

– ВОН! – крикнул он профессору прямо в ухо, и тот смиренно покорился своей судьбе.

Этот крик погнал беднягу к остальным неудачникам. На мороз, на его лежбище из влажных матрасов. Клара смотрела ему вслед, как он, невзирая на свою слабость, даже захлопнул дверь машины. Как взялся за брезент, чтобы снова накрыться им, как одеялом, на ночь, в которой его лишили не только зуба, но, возможно, и последнего человеческого достоинства.

– Ты дьявол, – сказала она Мартину, который завел мотор машины и развернул ее под железнодорожным мостом.

Янник был прав. Мне нужно было убить не себя, а тебя.

– О-о-о, тебе его жалко? Можешь не утруждаться. Тебе тоже никто не поможет.

Он включил поворотник, чтобы за светофором свернуть на Кантштрассе в сторону зоопарка.

– Куда ты меня везешь? – спросила она.

– Меня что, сегодня вообще никто не слушает? И это я тебе уже говорил: я отвезу тебя в загон.

38

Джулс

«Пожалуйста, подождите! Экстренная служба полиции Берлина. В настоящий момент все диспетчеры заняты. Пожалуйста, оставайтесь на линии. Please hold the line. Police Emergency Call Department. At the moment…»

Джулс раздраженно барабанил пальцами по рабочей поверхности кухонного острова и раздумывал, не положить ли трубку. В это время можно было долго ждать, пока кто-нибудь ответит на звонок 110.

В ночь с субботы на воскресенье у полиции было особенно много работы: настроения в столице были подогреты обильными возлияниями, вандалы под покровом ночи расхаживали по улицам, и во время ночной смены полицейского патруля – при хроническом недостатке кадров – сообщалось о всевозможных беспорядках. Из-за погоды сегодня к эксцессам с туристами наверняка добавились еще многочисленные автомобильные аварии. Для одних только происшествий вблизи Александерплац и Варшавского моста можно было бы выделить отдельную телефонную линию. Поэтому Джулс был счастлив, что вообще дозвонился, потому что, если более тридцати четырех звонивших одновременно набирали номер 110, система зависала.

Целью полиции было сократить время ожидания каждого звонившего до двенадцати секунд. В прошлом году это получилось только на семьдесят пять процентов, да и сейчас пришлось ждать на тридцать секунд дольше, прежде чем автоответчик был прерван по-детски звучащим голосом сотрудницы:

– Экстренная служба Берлинской полиции, доброе утро.

Джулс прогнул спину и сел прямо, чтобы немного напрячь тело, надеясь, что это придаст его усталому голосу больше силы.

– Джулс Таннберг из Шарлоттенбурга, 14057. Речь идет о взломе по адресу Литцензееуфер, 9А, четвертый этаж.

Он услышал клацанье клавиатуры на фоне невнятного бормотания сотрудников на соседних рабочих местах. Типичный саундтрек дежурно-диспетчерской службы.

– Преступник находится в квартире?

Джулс знал по опыту, что сейчас все было в его руках. От того, как он опишет ситуацию, будет зависеть, какой приоритет присвоит молодая сотрудница его случаю. Если, например, он произнесет «огнестрельное оружие», то бригада сразу же приедет по адресу. А если расскажет правду, то ему придется ждать несколько часов, прежде чем патруль наведается к нему. Тем не менее он решил сначала описать все как можно более честно:

– У меня нехорошее чувство, что у нас в квартире кто-то есть. Я его не видел, но признаков того, что моя дочь и я в опасности, становится все больше.

– Каких признаков?

Генератор льда в холодильнике затрещал, что хорошо гармонировало с непрекращающейся метелью за кухонными окнами. Джулс пытался зафиксировать взглядом отдельные снежинки, прежде чем они, освещенные уличным фонарем перед домом, разрывались на стекле и превращали его в кривое зеркало.

– У меня впечатление, что кто-то ковырялся в замке входной двери. К тому же на кухне недостает некоторых предметов. Мне кажется, кто-то открывал кран в ванной и… – Джулс не договорил, испугавшись, что иначе сотрудница отнесет его к категории психов типа «Мой сосед пытается отравить меня газом». Вообще-то он хотел сказать: «…и в моем апельсиновом соке плавают какие-то таблетки. Может, это из-за них у меня носовое кровотечение?»

– Вы с дочерью живете на Литцензееуфер, 9А? – повторила сотрудница.

– Да.

– Сколько ей лет?

– Семь.

– Может ли ваша дочь быть причиной исчезновения предметов? – спросила оператор.

Потому что она лунатик и любит кухонные ножи?

Джулс отвернулся от окна и через открытую кухонную дверь посмотрел в направлении коридора, как делал каждые три минуты. С его места у кухонного острова ему открывался отличный вид. Если в квартире и притаилась какая-то опасность, то она не могла незамеченной проникнуть в детскую комнату. Приоткрытая дверь не сдвинулась ни на миллиметр.

– Нет, она крепко спит.

К сожалению, у нее жар, сегодня она мало что понимает.

Сотрудница полиции перестала печатать.

– Я вас правильно понимаю: вы не видели и не слышали потенциального злоумышленника?

За исключением звяканья связки ключей…

Машинально Джулс пощупал их в кармане брюк и сказал:

– Послушайте, я знаю, что вам это не кажется экстренной ситуацией. Я долгое время находился по другую сторону телефонного провода и работал в службе 112 в Шпандау.

– Ах да? – Голос сотрудницы звучал скептически.

– Да. И поэтому я знаю, что вы сейчас не будете из-за меня срывать бригаду со срочного вызова, но я хотел бы попросить вас внести мой звонок в Т7.

– Понимаю, – сказала она почти убежденно.

И действительно, назвав внутреннее сокращение, он дал понять, что а) правда бывший коллега, разбирающийся в процедуре, и б) хотел, чтобы его вызов был внесен в систему и в случае обострения ситуации ему не пришлось второй раз объяснять все сотруднику и диктовать адрес.

– Будет сделано, господин Таннберг. Еще один вопрос: у вас большая квартира?

В эту секунду он почувствовал холодное дуновение ветра на щеках, и дверь в детскую комнату захлопнулась.

О господи…

Держи он в этот момент в руке стакан, снова выронил бы его, на этот раз от испуга. Где-то должно было открыться окно или дверь, что и привело к сквозняку.

– Около ста сорока квадратных метров в старом доме, – ответил Джулс и поднялся с табурета. – Шесть комнат.

– И вы их все проверили?

– Да, – ответил он, сказав лишь половину правды.

Непосредственно перед звонком он открыл каждую дверь, но не заглядывал в каждый шкаф и за каждый диван. Однако сейчас ему придется это сделать. Как только он выяснит, почему дверь в детскую захлопнулась.

Все еще в носках, он прошел с телефоном в руке дальше по коридору.

– Что именно у вас пропало?

– Кухонный нож.

– Он имеет особую ценность?

– Он из «Икеи».

– Понимаю, – снова стандартно ответила сотрудница полиции. – Существует ли непосредственная угроза вашей безопасности? – спросила она, продолжая стучать по клавишам. – Я имею в виду, была ли у вас ссора, или вы можете назвать другую обоснованную причину для незаконного нахождения постороннего человека в вашей квартире?

Стоя уже перед детской комнатой, Джулс мягко надавил на ручку. При этом задумался, как сотрудница отреагирует, если он скажет следующее:

«Ну, как бы это получше сформулировать?.. Одна женщина, которая как раз хочет покончить с собой, прежде чем ее убьет „календарный убийца“, предсказала мне, что самый разыскиваемый маньяк Германии придет и ко мне, чтобы лишить жизни».

Если какое-то заявление было способно катапультировать его вызов в самый конец очереди, то это было оно. Поэтому Джулс ответил:

– Нет, мне не угрожают, и я не знаю, кто мог бы меня разыгрывать.

Открывая дверь, он был готов лишиться рассудка, если бы увидел открытое окно. А перед ним стул. И занавеску, которая колыхалась на завывающем ветру, словно крича и подмигивая ему: «Подойди ближе. Посмотри, как Фабьенна прыгнула вниз».

Но когда он вошел в детскую, девочка по-прежнему лежала в кровати. Глубоко дыша во сне. Захлопнувшаяся дверь ее не разбудила, окно было закрыто. Тогда откуда этот сквозняк?

– Значит, у вас нет врагов?

– Поэтому все это так жутко, – прошептал Джулс, проверяя окно в детской. – Поверьте, вообще-то я не из трусливых.

И словно в наказание за ложь, он вздрогнул, неожиданно услышав мелодию.

За спиной. Меланхоличные, невероятно печальные минорные аккорды. Они раздались внезапно и так же быстро смолкли.

Какого…

– Тогда, к сожалению, я не могу ничего предпринять, кроме как сохранить ваши данные, – сказала сотрудница, но он слышал ее уже словно издалека, потому что всеми чувствами сконцентрировался на том, чтобы понять: он действительно только что слышал Шопена?

– Пожалуйста, позвоните, когда у вас будет больше причин для беспокойства.

– Хм.

Джулс был в растерянности. Вежливость обязывала его хотя бы поблагодарить сотрудницу, прежде чем положить трубку, но, с одной стороны, его мысли были заняты вопросом, действительно ли классическая музыка доносилась из прихожей. С другой – по второй линии ему звонил отец.

Не попрощавшись, он повесил трубку, закрыл за собой дверь в детскую и в коридоре ответил на звонок отца.

– Что ты выяснил?

– Больше никогда мне не звони, парень.

Джулс дрожал, но не из-за сквозняка, который исчез, как и музыка. Его отец говорил, как раньше перед очередным эпизодом насилия дома – его голос был полон ненависти и агрессии. Несмотря на то, что говорил шепотом. Поскуливание собаки на заднем плане придавало разговору еще больше жути.

– Что случилось? – спросил Джулс. – У тебя все в порядке с головой?

Его отец закашлялся и прошептал с нажимом:

– Я удалю твой номер. Не хочу больше иметь с тобой никаких дел.

39

Звон в ухе Джулса заглушался шипением и свистом, которые наполняли трубку, как только его отец делал паузу. Собачий скулеж прекратился, после того как с глухим стуком захлопнулась тяжелая дверь.

– Ты снова напился?

– Нет, но это будет первое, что я сделаю, как только доберусь до дому. – Он говорил сейчас громче, хотя и подавленным голосом.

– Скажи мне, что случилось. Ты был на двадцатом этаже?

– Я даже в лифте еще не был.

– А где?

– Он только для членов клуба, сказала мне Синди.

– Синди?

– Дама на ресепшен, какая теперь разница. У нее как раз заканчивалась смена, и я поймал ее на выходе из Le Zen, когда она направлялась к метро.

Джулс слышал, как скрипели резиновые подошвы его отца. Судя по звуку, он передвигался в помещении с очень высокими потолками и неровными напольными плитами.

– Синди сказала, что на двадцатом располагается что-то вроде клуба, и мне нужно приглашение от какой-то Лузанны или типа того.

– Правильно, – сказал Джулс. – О ней мне Клара тоже рассказала.

– Ах да? А она говорила, что там происходит?

Джулс снова услышал скрип, но на этот раз он шел не от подошв. Звук напоминал скорее скребущую по бетонному полу дверь. Затем он снова услышал поскуливание собаки.

Или их было несколько?

– Конечно, я знаю, что там происходит! – ответил он своему отцу. – Садистские вечеринки. Каждую последнюю субботу месяца. Над Кларой там надругались жутчайшим образом. Поэтому она ищет спасения от своего мужа.

В смерти!

– Чушь, – фыркнул его отец и снова заговорил тихо. Джулс точно знал, как тот сейчас выглядел. Гневно выдвинув нижнюю челюсть, размахивал одной рукой, а на лбу от бешенства пульсировала вена. – Она же тебе просто лжет.

– Le Zen, лифт, двадцатый этаж, Лузанна, Violence Play, – повторил Джулс факты, которые помнил по рассказам Клары.

– О'кей, может, в этих пунктах она действительно говорит правду.

– А в каких нет?

– Не притворяйся.

Джулс остановился в начале коридора перед небольшим комодом, над которым висело зеркало в золотистой раме в виде солнечных лучей.

– Клянусь тебе, я понятия не имею, о чем ты говоришь. Черт возьми, я даже не знаю, где ты находишься!

– На лестничной клетке жуткого паркинга.

– Ты поехал на машине?

В тусклом свете ночника Джулс разглядел в зеркале, что его нос все еще покрыт засохшей кровью. Но прежде чем умыться в ванной, он хотел проверить по очереди все комнаты в квартире. Хотя он не знал, как и почему кто-то должен был сюда забраться, но начал с помещения, которое до этого пропустил: крохотная кладовка справа от него.

– Нет, я приехал сюда на такси. Но, парень, ты должен мне за это намного больше, чем двадцать пять евро. Благодаря тебе и твоей психованной подружке мне теперь самому нужно к психиатру. Я никогда не смогу стереть эти картинки со своего жесткого диска. Боюсь, они уже въелись в сетчатку моих глаз.

Пока Джулс нажимал на ручку кладовки, у отца снова по полу шаркнула дверь. И снова Джулс услышал в трубке собачий скулеж, только более жалобный. Ему также показалось, что впервые послышались человеческие голоса. Бормотание, смех. И стоны?

Он представил, как его отец, находясь на лестничной клетке, открыл тяжелую противопожарную дверь, ведущую к уровням паркинга, и увидел группу людей, которые издевались над собакой. Но, к ужасу Джулса, поскуливание вдруг зазвучало иначе. Не так, как скулят животные. А слишком по-человечески.

– Что у тебя там происходит?

Дверь в кладовку заклинило.

– Синди сказала, будто ходят слухи, что вечернее субботнее мероприятие в Le Zen просто детский праздник по сравнению с афтерпати, которое проходит через квартал в здании заброшенного паркинга. Парень, ты знал, что они вытворяют здесь с женщинами, и все равно послал меня сюда!

Лицемерный урод, – хотелось крикнуть Джулсу, – мамины крики тебя раньше возбуждали, а теперь ты строишь из себя святошу, но тогда его отец положил бы трубку и заблокировал его контакт в телефоне; пусть даже на один-два дня, но сегодня он бы ему уже не стал помогать. Как бы сильно Джулс ни презирал отца за то, что он сделал, он все равно нуждался в нем этой ночью.

– Черт возьми, где ты находишься?

Он сильнее подергал дверь кладовки, но она казалась запертой.

Или кто-то держал ее изнутри…

Джулсу пришло в голову, что в случае чрезвычайной ситуации у него с собой не было ничего, чем он мог бы воспользоваться для самообороны. Он беспомощно схватился за связку ключей в кармане брюк, чтобы в крайнем случае использовать ее как кастет.

– Я спрятался за одной машиной, прежде чем опустилась роллетная решетка. Паркинг – объект под снос за «Европа-центром», в двух шагах от входа в «Аквариум». Согласно табличкам, он будет снесен через два месяца. А до того времени работает только седьмой этаж.

– Что там происходит?

– Не притворяйся.

Джулс оставил это обвинение без комментариев, чтобы не сбить отца с мысли и не направить его безудержный поток слов в другое русло. При этом ему хотелось крикнуть: «Переходи же наконец к делу!» Одновременно он размышлял, отважится ли силой взломать эту дверь. Она была из дерева, не очень прочная, но если он вышибет ее из петель, то шум и треск разбудят весь дом.

– Здесь не меньше шести машин, внутри каждой – женщина. Или, точнее, в открытом багажнике. Вокруг каждой машины стоит полдюжины мужчин.

Джулс остановился и задумался. В его голове кружился рой самых разных чувств и мыслей, такой же неконтролируемый, как и снег снаружи за окнами.

– О'кей, в городе полно извращенцев, – пробормотал он.

– Вероятно, для тебя это не новость, – прошипел его отец. – Но возможно, я узнал от Синди нечто такое, что тебя удивит.

– Что?

– Имя и фамилию Лузанны. Которые стоят в договоре аренды двадцатого этажа.

– И как же ее зовут?

– Угадай с трех раз.

Джулс закрыл глаза, все еще сжимая пальцами ручку, которая, казалось, раскалялась все сильнее, словно должна была выжечь клеймо у него на ладони.

– Какое у нее имя?

Он не хотел слышать ответ, но отец, разумеется, не стал скрывать:

– Клара Лузанна Вернет.

40

Клара

Поездка от железнодорожного моста не продлилась даже пяти минут. А больше и не требовалось, чтобы доехать от Чистилища до Ада за площадью Брайтшайдплац.

– Голову вниз! – приказал Мартин. Он не дал ей времени выполнить его приказ, а сам резко нагнул ее голову вперед, так что она сильно ударилась лбом о пластиковую обшивку. Наручник, который Мартин, похоже, не собирался сегодня отстегивать, снова болезненно впился ей в запястье.

Еще одна рана, – подумала она, вжимаясь головой в приборную панель. – Если бы ты набралась мужества и спрыгнула со скалы, то избавила бы себя от этой и всех других травм, которые сегодня еще последуют.

Неужели он заставит ее тоже вырвать зуб?

Клара ощутила влияние центробежных сил, когда Мартин на дикой скорости помчался по какому-то серпантину. Двигатель малолитражки взревел, как мотор дешевой швейной машины. Кларе стало плохо, когда Мартин резко затормозил.

У нее в ушах щелкнуло, так сильно он рванул ее за волосы вверх. Сквозь завесу слез она пыталась понять их новое местонахождение.

– Где мы?

– А на что это похоже?

На клише.

На то место, где женщины боятся быть изнасилованными. И именно поэтому Мартин его выбрал.

Их машина стояла наискосок на пустынном этаже надземного паркинга, между двумя бетонными колоннами, упиравшимися в низкий потолок.

Кроме пыльного «фольксвагена-жука» без дисков через пять парковочных мест, на всем уровне – площадью в четыре теннисных корта – не было ни одной машины. Парковочная разметка была почти не видна под грязью и голубиным пометом. Серые бетонные стены были исписаны граффити, потолочное освещение не работало – вероятно, электричество давно отключили. Только благодаря двум строительным прожекторам здесь можно было вообще хоть что-то увидеть. Один стоял справа от нее недалеко от эвакуационного выхода, другой слева перед огромным серо-зеленым тентом, который закрывал Кларе вид на улицу. Пешеходы, смотревшие наверх, должны были думать, что ведутся ночные работы. Понятия не имея о том ужасе, который здесь творился.

– Настоящая вечеринка проходит на седьмом уровне, – объяснил ей Мартин и отстегнулся. – Но у нас есть собственный загон.

– Загон?

– А ты думаешь, куда загоняют кобыл в период течки, чтобы приучить к дисциплине?

В подлежащий сносу паркинг?

– Обычно тебя могут наказывать до восьми мужчин, – по-деловому сообщил он ей, словно объясняя правила настольной игры. – Поэтому рекомендовано приезжать на внедорожнике или комби, чтобы у жеребцов был в распоряжении кузов побольше. Но когда импровизируешь, нельзя привередничать. – Мартин похлопал по рулю.

– Пожалуйста. – Клара попыталась сделать невозможное и, унижаясь, взмолилась перед мужем. – Позволь мне уйти. Ты можешь забрать Амели, я знаю, ты хорошо к ней относишься. От меня у тебя одни только проблемы. Я обещаю, если ты меня сейчас отпустишь, то никогда больше не увидишь.

– Ты не понимаешь. Ты никогда меня не понимала. – Он грустно посмотрел на нее и, казалось, действительно верил тому бреду, который нес. – Я люблю тебя. Даже когда ты делаешь ошибки. Даже когда ты приносишь мне в постель ржаные тосты, хотя знаешь, что я люблю только пшеничные. Даже когда ты складываешь столовые приборы в посудомойку вверх ручками, хотя я наверняка уже сто раз объяснял тебе, что так они не промываются. Даже после того, как я наказал тебя за это и сам себя ненавижу, потому что ты меня вынудила. Даже тогда я тебя люблю.

– Ни один мужчина, который любит свою жену, не будет с ней так поступать.

– Ошибаешься. Только слабые мужчины распускают своих жен. Это как с детьми. Им нужны правила. Это не проявление любви, когда им все позволяют. Наоборот. Это лень и слабость, если родители на обращают внимания на манеры. В принципе, это даже преступление, потому что дети таких антиавторитарных родителей не будут приспособлены к жизни и сами станут плохими родителями, которые, в свою очередь, произведут ленивых, не приспособленных к жизни детей.

– Ты не мой отец.

– И тем не менее я исправлю эту ошибку воспитания.

– Нет, Мартин. Ты больной. Съедаемый комплексами неполноценности, малодушный подонок, который позволяет другим мужчинам избивать собственную жену. Ты унижаешь ее, чтобы сломать ей крылья. Потому что не перенесешь, если твоя красивая, умная и самоуверенная жена улетит от тебя. Ты думаешь, что так я у тебя под контролем. Но это не что иное, как самоубийство из страха смерти.

Парадоксальным образом Клара улыбалась, когда впервые за свой токсичный брак говорила своему мужу голую правду. При этом она неосознанно процитировала слова, которые слышала от Джулса по телефону сопровождения.

– Спасибо, – сказал Мартин и потрепал ее по руке. – Спасибо, что облегчила для меня это решение. Поверь мне, то, что сейчас начнется, не принесет мне удовольствия. Я даже не буду смотреть. Иначе у меня разорвется сердце. Но кто знает, возможно, затем мы вместе оценим и отберем видеоматериал.

Клара огляделась, но нигде не увидела камеры.

– Ее принесут, – сказал Мартин, угадавший ее мысли. – Правила в загоне очень простые. Тот, кто больше платит, имеет больше прав. Он получает камеру GoPro, на случай, если захочет потом все еще раз посмотреть.

– Восемь мужчин?

– На седьмом уровне. Я забронировал у Лузанны загон для дичка. Это для строптивых кобыл. Тех, кому нужно больше чем просто порка. В исполнении одного-единственного мужчины, которому разрешено действовать с особой жестокостью.

Мартину не нужно было говорить дальше. Клара могла прочитать в его остервенелых глазах, что он не договорил: «Здесь женщин не просто ломают. Здесь их уничтожают».

– К тебе придет тот, кто предложил самую высокую цену, – объяснил он ей и, казалось, наслаждался страхом в ее глазах.

Он продает меня. Эта мерзкая, больная на голову скотина выставила меня на аукцион.

С членством в «мужском клубе» Лузанны каждый участник получал счет в иностранном сервисе денежных переводов, с помощью которого можно было делать «клубные взносы» в режиме реального времени, так объяснил ей Мартин по дороге домой после той ночи в Le Zen, словно в ее состоянии такая информация была ей важна. Это было типично для него. Как только у ее мужа проходило сексуальное возбуждение, он начинал сожалеть о своих эксцессах и делался разговорчивым. Словно думал, что насилие будет не таким отвратительным, если в присутствии жертвы открыто обсудить все детали его задумки и исполнения.

– Надеюсь, такое особое обращение послужит тебе уроком, – сказал Мартин и вышел из машины. Заметно возбужденный, как Клара могла слышать и видеть.

– Сволочь! – крикнула она ему вслед, не боясь ухудшить ситуацию, потому что знала: хуже того, что ее ожидало, быть не могло. Ей предстояло то, из-за чего она и планировала самоубийство. – Извращенец, психопат! – закричала она еще громче, но Мартин был уже так далеко, что не мог ее слышать.

Она кричала, била ногами, плакала, дергала за наручник, еще больше разрывая кожу на запястье, практически вывихнула себе плечо, потому что всем весом повисла на поручне, но все равно ничего не смогла изменить в своем безвыходном положении. Измученная и запыхавшаяся от бесполезных усилий, она поникла головой. Подумала о недосягаемых ключах от наручников рядом со своим сиденьем, прикинула, сумеет ли дотянуться до них, если вывихнет плечо, и покачала головой, потому что такой боли ей не выдержать. И, качая головой – в тот момент, когда справа от нее захлопнулась какая-то тяжелая дверь, – она кое-что заметила.

Она посмотрела налево. На сторону водителя.

Неужели это возможно?

Шаги приближались. Вдвое медленнее, чем колотилось ее сердце.

Не может быть… или все-таки…

Клара прикусила нижнюю губу, чтобы не закричать от возбуждения.

Если она не ошибалась, Мартин допустил одну решающую ошибку.

41

Джулс

Джулс влетел в стену в тот самый момент, когда его отец бросился бежать.

Он до того сильно дернул дверь кладовки, что вырвал ручку и вместе с ней отлетел назад. При этом так ушиб плечо, что от боли выронил связку ключей, которую приспособил в кулаке под кастет. Телефон он удержал, но связь с отцом все равно вот-вот должна была оборваться. Хруст, треск, скрежет. Шлепающие шаги по твердому покрытию.

Судя по звукам в трубке, он заключил, что Ханс Кристиан Таннберг сунул телефон в карман брюк и мчался по лестнице паркинга.

– Отец?

Он слышал только «дерьмо», затем последовали другие ругательства, приглушенные и перекрываемые посторонними шумами, которые происходили в результате трения текстиля о тело во время бега.

Его слова было трудно понять, но Джулсу было совершенно ясно, что у его отца серьезные неприятности. Вероятно, он слишком часто выглядывал в дверь на этаж паркинга. Кто-то бежал за ним, вероятно, преследовал, чтобы схватить непрошеного свидетеля «вечеринки».

– Что случилось?

– Я… на… лестнице… – задыхался его отец. Потом: – О нет… заперто…

И когда Джулс услышал металлическое дребезжание, словно кто-то тряс проволочный забор, связь оборвалась.

– Алло?

Джулс потер ноющее плечо и проверил дисплей своего телефона.

«НЕ УДАЛОСЬ УСТАНОВИТЬ СОЕДИНЕНИЕ», – стояло там, будто он только что не разговаривал со своим отцом, а самого звонка никогда не было. Джулс не в первый раз удивлялся этому, по сути, неправильному сообщению, если звонок прерывался в зоне отсутствия приема.

Он нажал на повторный вызов и подождал. Один гудок, два, десять, двадцать. У его отца не было голосовой почты, после тридцатого гудка звонок автоматически переводился в режим занято, и Джулсу нужно было набирать снова.

При этом он наверняка уже в пятый раз за ночь открыл дверь в детскую, здесь все было спокойно и мирно.

Никакого злоумышленника, никакой пустой постели, никаких изменений.

– Моя малышка, – прошептал Джулс и сел на край детской кровати. Дыхание дочери было тяжелым, но ровным. Кошмары, похоже, отступили. Он натянул одеяло повыше, при этом у него в голове мелькнула мысль, от которой его бросило в холод.

А что, если у тебя не просто обычная простуда?

Он пощупал ее влажный лоб и подумал о таблетках в апельсиновом соке.

Джулс взял бутылку для воды с изображением «Хелло Китти» рядом с кроватью и вынес из комнаты, чтобы в ярком кухонном свете изучить осадок, пусть это было и нелепо. Он никого не видел в квартире, не слышал шагов, и дверь в детскую не сдвинулась ни на миллиметр.

Но все равно Джулс был уверен – он что-то упустил.

Только что?

Едва он оказался в коридоре, как его телефон завибрировал, сообщая о входящем звонке, как шипение гремучей змеи сообщает об опасности.

– Отец?

– Собственной персоной. Боже, я был на волоске.

– Где ты?

– Снова в такси. Я просто хочу убраться отсюда. Они меня чуть не поймали у роллетных ворот, но те были такими хлипкими, что я сумел отжать решетку в сторону и протиснуться наружу.

Его отец нервно рассмеялся, очевидно взбудораженный тем, что ушел от опасности в последнюю секунду.

– Они хотели меня вздуть, это ясно.

– Кто «они»?

Джулс отошел от детской комнаты, дверь в которую он бы с удовольствием запер. Но во всей квартире – за исключением входной двери и ванной комнаты – не было замков. Поэтому то обстоятельство, что Джулс не мог открыть кладовку, выглядело тем более странным.

– Ну, эти извращенцы с вечеринки в паркинге. Без понятия, кто это был. Три типа. Они были в балаклавах.

– Какие-нибудь особенные приметы?

– Да. Одного я могу точно описать. Но это тебе не понравится.

От волнения Джулс чуть было не сделал глоток из бутылки «Хелло Китти».

– Что ты имеешь в виду?

Он слышал, как его отец возмущался маршрутом, который выбрал таксист («Мне плевать, что по городскому автобану быстрее, это и дороже, хапуга»), затем сказал:

– У него были белокурые волосы средней длины. Как у хиппи. Они выбивались из-под маски. Худая спортивная фигура, примерно твоего возраста. Догадываешься?

– Нет.

– Он держал тонфу[244] в правой руке.

– И что?

Раздраженный, Джулс дошел до кухни и поставил бутылку рядом с мойкой.

Дубинку, как у полиции, любой дурак мог заказать в Интернете. Джулса начинало подбешивать, что ему приходилось буквально вытягивать информацию из отца.

– Я не понимаю, что ты хочешь мне сказать. – Он поднес прозрачную бутылку к свету, но ничего не увидел. Никаких загрязнений, никаких хлопьев и тем более никаких таблеток. Но когда его отец снова заговорил, Джулс почувствовал себя так, будто бутылка была наполнена ядом и он только что сделал из нее большой глоток, потому что Ханс Кристиан Таннберг произнес:

– А если я скажу тебе, что у типа на среднем пальце татуировка в виде знака параграфа?

42

Джулс, собиравшийся поставить бутылку обратно к мойке, замер в движении, как раньше Фабьенна и Валентин на детских днях рождения, когда играли в стоп-танец и музыка резко обрывалась.

– Это невозможно.

– Почему?

– Потому что Цезарь сидит в инвалидной коляске.

– С каких пор, парень? Ты был рядом, когда врачи выписали его после несчастного случая? Ты читал историю его болезни?

– Нет, но…

Звон в ушах Джулса, неизменно сопровождавший его во время стресса, снова вернулся.

– Нет, не читал, – перебил его отец. – Он не первый, кто притворяется инвалидом-колясочником. Ты даже не представляешь, скольких таких мошенников, пытавшихся обмануть страховую, я вывел на чистую воду.

– Цезарь на свидании. Он мне рассказал. Объект его страсти тоже сидит в инвалидном кресле.

– Это он так утверждает. – Его старик вздохнул. – Если ты мне не веришь, то позвони ему.

– И что это докажет? – Джулс во время разговора расхаживал вокруг кухонного острова. – Если он не подойдет к телефону, значит, просто занят Ксенией.

– Ты боишься правды, – сказал его отец нараспев в той манере, какая бесила Джулса еще в детстве. С самолюбивой ухмылкой, словно он познал всю мудрость мира.

– Не клади трубку! – велел Джулс отцу, перевел его в режим ожидания и выбрал из фаворитов номер своего лучшего друга. Соединение устанавливалось – сначала раздались треск и шум, как во время междугороднего дозвона в прежние времена.

Какая чушь…

Конечно, Джулс знал, что его отец ошибся. Цезарь не мог быть в этом паркинге. Тем более без своей коляски.

Однако, когда наконец пошли гудки, Джулс пережил практически внетелесный опыт. Потому что звенело не только в телефоне у его уха. Одновременно с первым гудком снова раздалась музыка, которая уже испугала его несколько минут назад.

Классическая музыка.

Печальные, меланхоличные, минорные аккорды.

Шопен?

Джулс мгновенно перенесся в тот момент ужаса, когда в день трагедии на Принцрегентенштрассе он хотел пробежать мимо полицейского в собственную квартиру. Подгоняемый осознанием, что его ждет жуткое открытие. Примерно так же Джулс почувствовал себя, когда понял, что источник фортепианной мелодии находился всего в нескольких метрах от него.

Джулс поморгал, потер глаза и с удовольствием надолго бы их закрыл. Теперь он вспомнил название этого произведения: Прелюдия № 4.

Цезарь так сильно любил ее, что поставил рингтоном на телефон сто лет назад.

43

Джулс посмотрел на свой дисплей, еще раз проверил номер, который набрал, но на экране действительно стояло ЦЕЗАРЬ (Магнус Кайзер). И на этот раз не могло быть сомнений, откуда раздавался звонок.

Дальше по коридору, несколько шагов в сторону детской. Он шел медленно, осторожно переставляя ноги, словно пытался не поскользнуться на льду.

Это невозможно. Этого не может быть.

Мелодия становилась громче, чем ближе Джулс подходил к входной двери. Дойдя до нее, он на мгновение замер, потом вставил ключ в замок и открыл входную дверь. Обычно одно это движение активировало датчики на лестничной клетке, но даже когда Джулс переступил через порог, пузатый потолочный светильник, обычно погружавший подъезд в серно-желтый свет, не загорелся.

Темнота усилила пугающее впечатление, которое произвела на Джулса фотография на дисплее.

Она была сделана два года назад, на Олимпийском стадионе, когда клуб «Герта» играл против «РБ Лейпциг». Джулс провокационно надел шарф футбольного клуба «Унион Берлин» и, как и Цезарь, с пивом в руке что-то кричал команде или судье. Сейчас, когда Джулс вспомнил, что этот снимок сделала Даяна, у него разрывалось сердце от того, что Цезарь выбрал именно его для входящих звонков от своего лучшего друга.

Но действительно ли мы лучшие друзья?

Джулс оборвал звонок, и сотовый на коврике перед входной дверью тут же замолк. Шопен стих, дисплей потемнел, и фотография обоих друзей на футболе исчезла. Вместе с надеждой, что для этого всего было какое-то безобидное объяснение, которое Джулс должен был найти.

– Цезарь? – крикнул он вглубь подъезда. Еще больше, чем найденному сотовому, он удивился тому, что не услышал звука старого лифта: его обитая латунью дверь щелкала на весь дом, как кнут, когда ее открывали.

«Он не первый, кто притворятся инвалидом-колясочником. Ты даже не представляешь, скольких таких мошенников, пытавшихся обмануть страховую, я вывел на чистую воду».

Мысль об ужасном утверждении отца напомнила ему, что тот все еще висел на линии.

– Ты еще там? – спросил он, вернувшись к его звонку, и с телефоном Цезаря в руке пошел в квартиру. Он попытался снять блокировку, чтобы проверить, когда им пользовались в последний раз, но на мобильном была установлена функция распознавания лица.

– Дай угадаю, он не подошел, – сказал его отец.

– Хуже, – ответил Джулс.

Имея в виду не тот факт, что он нашел сотовый своего лучшего друга перед входной дверью. И не вопрос – как и, прежде всего, почему Цезарь бесшумно подложил его туда. Его ответ касался кладовки, ручку которой он вырвал, потому что дверь заклинило.

Или она была заперта?

Сейчас дверь стояла открытой.

44

Клара

«Нет означает да».

Вероятно, самый подлый ответ мужчин на вопрос, почему они продолжали, хотя их партнерша просила остановиться.

«Пожалуйста, ты делаешь мне больно».

«Прекрати».

«Я этого не хочу!»

Клара знала, что через несколько секунд, как только к ней придет «покупатель», эти слова не будут иметь никакого значения. Аукцион Мартина, по ощущениям, не продлился даже десяти минут, и теперь от эвакуационного выхода к ее машине медленными шагами направлялся высокий мужчина. Еще несколько секунд – и широкоплечий парень с походкой подвыпившего моряка «использует» ее и будет слышать только то, что хочет слышать:

«Да».

«Продолжай!»

«Сильнее!»

Как-то одна из ее коллег на обеде посмеялась над «жадными до денег курицами», которые годами ждали, чтобы заявить об изнасиловании, – в основном когда появлялся шанс получить деньги, потому что «мнимый преступник» стал известной и уважаемой личностью. Кларе стало так плохо, что ее стошнило сэндвичем в туалете врачебной практики. Она не могла рассказать этой коллеге о том, что знала из собственного опыта, какой грязной чувствуешь себя, когда сперма вытекает из разорванной вагины в окровавленные трусики. Что хочется год стоять в душе под кипятком, чтобы с тебя слезла вся кожа, вместо того чтобы сразу после изнасилования его документировал какой-то незнакомец; что показания записывают в основном мужчины, а даже прикосновение женских рук к поруганному телу для осмотра и сбора доказательств невыносимо. Для процесса, построенном на одних лишь опровергающих друг друга показаниях; в котором противная сторона будет пытаться выставить тебя шлюхой (существуют даже видео, где она позволяет другим парням выпороть себя), и в итоге мужчина – если тебе сильно, очень сильно повезет – выйдет из здания суда с условным сроком, а ты всю жизнь будешь носить в себе этот стыд.

Клара покачала головой и заплакала.

Нет, она и сегодня ничего не скажет. Даже если этот парень, который, несмотря на холодную ночь, был одет в одну лишь белую футболку с длинными рукавами и черные джинсы, переломает ей все кости.

Клара снова нажала на кнопку внутренней блокировки дверей, хотя знала, что это бессмысленно, потому что Мартин предусмотрительно открыл багажник, чтобы «покупатель» мог без проблем проникнуть в машину.

«Игрок» (как называли себя участники этих извращенных вечеров) выполнил свою часть сделки. Деньги должны были быть уже списаны с его счета, таковы правила. Он перечислил Мартину оплату за «раба», и это означало, что мог делать с ней что захочет, ей придется все терпеть. Весьма вероятно, что это мужское отродье думало, как и Мартин, что женщины хотят этого. И что это его право, в конце концов, он ведь заплатил.

Нет означает да.

Тем более если речь идет о замужней женщине, которая должна слушаться своего мужа. Как аргументировал один высокопоставленный политик в бундестаге, почему изнасилования в браке должны оставаться без наказания: «В супружеской жизни нужно преодолевать в том числе отсутствие желания у партнера. Супруг и не думает совершать преступление – просто некоторые мужчины более грубые».

О да, это так.

Мартин наверняка выбрал для меня особенно «грубый» экземпляр, – подумала Клара и в бессознательном рефлексе задержала дыхание, когда мужчина остановился в пяти метрах перед автомобилем и уставился на нее, как хищник на жертву. Она вот-вот была готова закричать. Одна лишь мысль о том, что ей предстоит – беспомощно прикованной наручником к поручню, – вызывала у нее физическую боль.

У меня есть еще один шанс, – подумала она. – Самый последний шанс. Клара наклонилась в сторону, вытянула прикованную руку, насколько это было возможно, и попыталась левой дотянуться до водительской двери, точнее, до бокового отделения, куда Мартин до этого положил пистолет Хендрика, – и забыл!!!

– Идиот, – громко произнесла она, и каждое ругательство, во время которого у нее перед глазами вставал муж, придавало ей сил. Эта тупая сволочь действительно вышла из машины, не забрав с собой оружие!

По сравнению с ключами от наручников, пистолет был значительно больше, и его было проще захватить. Сердце Клары билось о грудную клетку, как подкова разгневанной лошади. Она больше не ощущала боли в запястье, такой сильной была ее эйфория от того, что она наконец-то держала ствол в руке.

Почти.

Получилось, – подумала Клара, но в этот момент пистолет снова выпал у нее из руки. Не потому, что выскользнул из ее потных от страха пальцев, а потому, что расстояние между ее ладонью и боковым отделением неожиданно увеличилось. «Игрок» опередил ее и открыл водительскую дверь.

Со вспыхнувшим в салоне внутренним освещением в Кларе умерла последняя воля к борьбе. То, что сейчас должно было начаться, означало ее конец. Правда, не выбранный ею, а сопровождаемый болью, которую ей будет причинять незнакомец.

Огромный тип, который был слишком большим для этой крохотной машины (как и для хрупкого женского тела), плюхнулся на сиденье, отчего автомобиль закачало.

– Привет, леди, – сказал мужчина и захлопнул дверь. Затем повернулся к Кларе лицом. – Вот и встретились, а?

45

– Простите?

Клара, инстинктивно защищаясь, приложила левую, свободную руку к груди.

Она никогда прежде не видела лица этого мужчины, но тем не менее оно казалось ей удивительно знакомым. Все в нем казалось сильным, но не грубым. Угловатая, подходящая к мускулистому телу голова выглядела еще крупнее из-за торчащих темных локонов. Крупные жилистые руки, которыми он обхватил руль, словно зубочистку. Мышцы груди, которые, казалось, вот-вот разорвут рубашку. Все было чужим – и все равно знакомым.

Возможно – она содрогнулась от этой мысли, – Мартин ее ему уже «показывал»; может, это даже был тот мужчина в маске с собачьим поводком на вечеринке в Le Zen?

«Игрок» положил камеру GoPro на приборную панель, однако так, что линза смотрела в сторону и не могла снимать салон. Вероятно, он был слишком возбужден. Или это был его первый раз в «загоне».

– Давай поторопись, – прошептал он, и Клара не была уверена, чего он хотел.

Ей нужно было раздеться?

Начать раздевать его? Расстегнуть ему штаны?

Парень порылся в боковом отделении, вытащил пистолет – казалось, Клара его абсолютно не интересовала, – и продолжил искать в отделении за коробкой передач и в подставке для напитков.

– Где ключ? – спросил он, не глядя на нее.

– На полу рядом с моим сиденьем, – ответила Клара. Какой смысл оттягивать неминуемое? Когда-нибудь он все равно захочет ее отвязать, когда она уже будет не в состоянии сопротивляться.

– Да не этот, – сказал парень, посмотрев рядом с сиденьем.

Странно.

Его голос тоже показался ей знакомым.

– Где мой ключ от машины?

Мой?

Клара втянула ртом воздух.

Неужели это было возможно?

– Хендрик?

– Нет, я Санта-Клаус, – пошутил он и открыл бардачок. – Он еще у тебя?

– Что? – Она была настолько ошеломлена, что уже забыла, о чем спросил ее мужчина, который, очевидно, был Хендриком без костюма Санта-Клауса.

– Мой ключ от автомобиля! – Он нажал на стартовую кнопку, но машина не завелась. – Я надеялся, он оставил его внутри. Ты знаешь, где он?

Она помотала головой. С одной стороны – в ответ, но в основном – потому, что ничего не понимала в этой новой ситуации.

– Что ты здесь делаешь? – прохрипела она. С этим вопросом к ней вернулся страх, а вместе со страхом возобновились и удары подковы в груди.

Это какая-то больная извращенная игра? Мартин изначально подослал Хендрика?

– Я пытаюсь вернуть свою машину. И похоже, вытащить тебя из этого дерьма.

Было слышно, как сильно он возбужден. Но – и это впервые дало Кларе искорку надежды – не в сексуальном плане. Ей казалось, что он хотел быть где угодно на свете, только не здесь.

– Нам нужно торопиться. Тип, который продал тебя этажом ниже, сказал, что придет через пять минут проверить. Вероятно, раньше, когда заметит, что GoPro не работает.

Клара не могла перестать качать головой.

– Но, я… не понимаю… Как ты меня нашел?

– Ты же видела меня в костюме Санта-Клауса, как ты думаешь, чем я зарабатываю?

– На рождественских вечеринках?

Он засмеялся.

– Посреди ночи? Малышка, я стриптизер. Я раздеваюсь на девичниках или других женских попойках. Как там, в лесу.

Вопреки своему жалкому положению, Клара улыбнулась.

– Тогда это объясняет наручники и пистолет.

– Все муляжи.

Он вытащил пистолет из бокового отделения и стволом указал на наручник на правом запястье Клары.

– Пуль внутри нет. Обманка, как и игрушка у тебя на руке. Хотя наручник неплохо держит, я даже не думал.

Он просунул руку между сиденьем и пластмассовой отделкой и с впечатляющей ловкостью достал своими толстыми пальцами ключи от наручников.

Затем наклонился к ней, вероятно чтобы освободить, но Клара инстинктивно отпрянула.

– Нет, оставь меня!

– Нет?

– Это ловушка, меня не проведешь.

Он постучал себе по голове.

– Ты больная? Я пришел, чтобы освободить тебя. Мне пришлось выбросить свой костюм в мусорку, чтобы меня согласился подвезти хоть один таксист. Из-за тебя я отморозил себе задницу в одних джинсах и футболке, потому что ты решила угнать мою машину. Клянусь, как только мы выберемся отсюда, тебе еще придется ответить мне на пару вопросов.

– Только если объяснишь, как ты меня нашел.

Хендрик закатил глаза.

– Думаешь, сейчас на это есть время?

– Если твое объяснение займет больше десяти секунд, значит, это ложь и я все равно обречена.

– О'кей. – Он вздохнул. – Этот ублюдок, который похитил тебя на моей машине, крикнул, что отвезет тебя в загон.

Клару бросило в дрожь не только потому, что салон машины все больше охлаждался, чем дольше они здесь стояли.

– Ах. И ты, конечно, сразу понял, что он имел в виду.

– Еще раз: я стриптизер. Я знаю все извращенные секс-мероприятия в городе, даже нелегальные.

– Чушь собачья. Только члены клуба знают, когда и где это происходит.

Хендрик пробормотал, что ему это уже надоело. Не дожидаясь очередного вопроса или возражения, он перегнулся через сиденье, схватил ее за руку и вмиг освободил от наручника.

Очевидно, у него есть навык.

– Так, а теперь убираемся отсюда! – выдавил он. – Парень, который тебя похитил, скоро заметит, что его счет остался пустым.

– Ты не перевел деньги?

– Конечно нет, малышка. Я же сказал, что не состою в клубе. Я просто сделал вид, что даю указания по телефону. Сказал, что трансфер займет десять минут, так как на аккаунте наблюдается сильный трафик, но я уже начну – если что, он знает, где меня найти.

Клара кивнула. Это имело смысл. Поскольку такие вечеринки были известны, в принципе, только членам клуба, все присутствующие исходили из того, что у них был счет для денежного перевода. Присутствие было уже гарантией. В связи с чем возникал вопрос, как Хендрик сюда попал.

«Это ловушка!» – кричал здравомыслящий голос дьявола в левом полушарии Клары.

«Ну и что? Ты же и так хотела сегодня со всем покончить», – смиренно отвечал утомленный голос ее сердца.

Хендрик посмотрел на нее глазами стального цвета, которые, несмотря на интенсивный оттенок, глядели на удивление меланхолично, и схватил ее за руку:

– Бежим. Счет идет на минуты, пока извращенец не понял, что мои деньги никогда до него не дойдут.

– Скорее, на секунды, – прошептала Клара и повернула голову в сторону, взглянув на дверь эвакуационного выхода, через которую на этаж только что выскочил ее муж. С двумя мужчинами, которые, похоже, держали в руках оружие.

46

Их было трое. И они действительно держали в руках оружие. Самое подлое оружие, какое можно было применить в схватке, особенно если противник, как в случае Клары, был слабее или, как в случае Хендрика, был вооружен одним лишь игрушечным пистолетом. Мартин и двое его помощников в балаклавах держали в руках длинные ножи. Готовые резать, колоть и кромсать.

– Кто ты? – издалека крикнул Мартин.

Клара вздрогнула, хотя его рев донесся до нее через лобовое стекло сильно приглушенным. Она много раз видела своего мужа в ярости, иногда доведенного практически до белого каления. Но такой кровожадностью его глаза еще никогда не горели.

– Не твое дело, гандон! – крикнул Хендрик в ответ.

Мартин, уже в метре от машины, грозил ему ножом.

– Выходи, здоровяк, и я тебя прикончу!

Хендрик презрительно рассмеялся:

– Идиот. Ты сильный, только когда твой противник без яиц, как и ты.

Мартин со злостью обернулся к своим дружкам, стоявшим по бокам от него.

– Я должен был догадаться. Никогда не видел его рожу. И никто еще ни разу не предлагал столько за мою шлюху.

Его помощники кивнули.

– Никто так не надерет тебе задницу, как я, – сказал Хендрик.

– Тогда выходи, наконец! – рявкнул Мартин.

Клара переводила взгляд с Хендрика на своего мужа, пока те смотрели друг на друга не моргая, словно играли в «гляделки».

– Если он подойдет достаточно близко, то твой трюк может сработать, – услышала она шепот Хендрика, который, словно чревовещатель, почти не шевелил губами.

Хотя Мартин стоял еще на расстоянии вытянутой руки, Хендрик нажал на стартовую кнопку «хюндая» – конечно, безрезультатно.

Если бы Мартин подошел ближе…

В Кларе накопилось достаточно злости, чтобы рискнуть и попробовать безнадежный план.

– Так подойди и доберись до нас! – крикнула она своему мужу через стекло. И показала ему средний палец. – Ты, тупая задница! Хочешь знать, кто это рядом со мной? – Она одарила Мартина презрительной улыбкой. – Это Хендрик. Мой любовник. Думаешь, ты можешь меня контролировать? Ни хрена ты не можешь. Я трахаюсь с ним уже много месяцев.

Она повернулась к Хендрику, притянула его лицо к себе, посмотрела в его глаза стального цвета, прижалась губами к его полным губам и поцеловала по-французски.

Как Клара и думала, реакция Мартина не заставила себя ждать. Взбешенный, он ринулся вперед и ударил кулаком по капоту. В эту секунду Хендрик нажал на стартовую кнопку, и мотор завелся.

Нет.

Мартин засмеялся, размахивая ножом в их сторону.

– Ну и кто из нас идиот? – спросил он. – Ты думал, что я ношу ключ с собой? Вот дурак.

Он грубо оттолкнул маленького толстого парня справа – тоже в костюме и с ножом – в сторону и подошел к пассажирской двери.

– Открой! – приказал он, и тип справа от него вытащил ключ и разблокировал центральный замок.

Мартин сунул нож между зубов, чтобы снять пиджак, который он бросил перед собой на пол, как дворянин – перчатку, вызывая обидчика на дуэль. Затем кинулся на машину.

Один из упреков, который Мартин постоянно делал Кларе на протяжении всего брака, был: «Ты просто не думаешь!» Мантра, предвосхищавшая практически каждую пощечину. Однако он очень часто ошибался. Обычно Клара думала даже слишком много, пытаясь учесть одновременно самое разное (с одной стороны, он любит, чтобы к началу матча Бундеслиги пиво уже стояло на журнальном столике, с другой стороны, оно должно быть холодным, когда же лучше достать бутылку из холодильника, так чтобы у него не возникло ощущения, что он должен мне об этом напомнить?), и просто не справлялась. Но в этот раз Мартин был прав.

Клара не подумала о последствиях, когда перегнулась через Хендрика, чтобы достать игрушечный пистолет из отделения водительской двери, после того как Мартин распахнул пассажирскую дверь. Перед тем как он схватил ее за волосы и выдернул из машины на бетонный пол.

– Отпусти ее! – услышала она крик Хендрика, который, судя по звукам, тоже выскочил из автомобиля.

В настоящий момент слезы застилали Кларе глаза, и она, оказавшись на четвереньках на грязном полу паркинга, ничего не видела. Лишь чувствовала знакомый аккорд ощущений из боли, страха и отчаяния, приправленный хорошей порцией злости, которая помогла ей в буквальном смысле слова «встать на дыбы».

С каким-то родовым криком она пожертвовала клоком волос и дернула головой в сторону, чтобы освободиться от вцепившегося в нее Мартина. Развернулась на коленях градусов на девяносто и поднялась, направила на Мартина пистолет и закричала что-то неразборчивое, типа «Тебе конец», «Все еще чувствуешь себя сильным?» и «Я засуну тебе дуло в задницу и надеюсь, что пуля выйдет у тебя через рот».

Она хотела выкрикнуть все это одновременно, но была слишком возбуждена и слишком испугана, чтобы вразумительно формулировать свои мысли, потому что знала, что просто блефует. Но это получалось у нее так хорошо, что помощники Мартина подняли руки, а толстяк даже выронил нож.

– Спокойно, Клара! – услышала она крик Хендрика, который подбежал к ней сзади.

И это ее смутило.

Клара знала, что у страха часто бывают положительные побочные эффекты. Если ты достаточно часто испытывал страх, как, например, солдаты на боевом задании, то он обострял органы чувств. Ты обращал внимание на нюансы и мелочи, которые оставались незамеченными в обыденной жизни. Как, например, тот факт, что человек называет тебя по имени, хотя ты ему не представлялся.

Откуда Хендрик знает, как меня зовут?

На секунду отвлекшись на эту мысль, она всего лишь на сантиметр опустила пистолет. Мартин заметил этот момент невнимательности и воспользовался им. Грубо и эффективно – пнув ее между ног, как он любил делать раньше, когда она задерживалась на работе и слишком долго оставляла его с Амели.

Ситуация изменилась. От «безнадежной» до «полной катастрофы». Мартин схватил Кларину руку и ударил ее собственным оружием в лицо, что было ошибкой. Потому что кровь, которая фонтаном полилась у Клары из носа, обрызгала и руку, которой она держала игрушечный пистолет. Тот грозился выскользнуть у нее из ладони, но, так как пальцы Мартина тоже испачкались в крови, у него не получалось ухватиться за оружие. В этот момент сзади подскочил Хендрик, но было уже слишком поздно.

Клара выстрелила.

В отчаянной попытке не выпустить муляж из руки она так сильно вцепилась в рукоятку, что нажала на спусковой крючок.

Случайно, – еще подумала она, когда увидела, как Мартин отпрянул назад, за Хендрика, который в этой схватке каким-то образом оказался между ними.

Клара выронила пистолет, но не услышала, как тот упал на пол. Она все еще была оглушена звуком выстрела, который эхом бушевал в ней.

– Что? – спросила она, но себя она тоже не слышала. Будто кто-то засунул ей в уши вату.

– Клара… – одними губами произнес Хендрик.

Он снова назвал ее по имени, правда, сейчас смотрел на нее так, будто не был уверен, она ли это стоит перед ним. Удивленный, беспомощный. Раненый.

Так должен выглядеть муж, который любит свою жену больше всего на свете и становится свидетелем того, как она ему изменяет, – подумала Клара, удивленная тем, что Мартин не воспользовался ситуацией и не схватил ее. Он действительно отступил назад. Выронил нож и последовал за своими помощниками в масках – развернулся и побежал, с каждым шагом двигаясь все быстрее, к лестнице паркинга.

Еще находясь в состоянии шока, Клара чуть было не крикнула ему вслед, почему он так поступает, хотя в принципе это было именно то, чего она хотела: чтобы Мартин оставил ее в покое. Лучше всего навсегда.

Куда ты?

Почему ты уходишь?

Что произошло?

Она повернулась к Хендрику и нашла ответы на свои вопросы, которые вертелись у нее в голове, потому что увидела пятно.

Сначала оно напоминало бабочку, потом карту острова, который растекался на белой футболке Хендрика от груди к почкам.

– Что?.. – спросила она его, все еще оглушенная и не в состоянии сформулировать полное предложение.

От ее дыхания шел пар, как из дула пистолета, после того как из него вылетела пуля.

С громким хлопком.

Это невозможно. Он ведь мне сказал…

Хендрик пошатнулся. Клара сделала шаг к нему, хотела схватить его за руку, но не успела. Хендрик прижал ладонь к огнестрельной ране и повалился вперед. Сначала на колени, затем упал на бок и остался лежать на холодном сером бетонном полу в позе эмбриона, рядом с пистолетом, который явно не был игрушечным.

– Я думала, это муляж! – простонала Клара. – Ты сказал мне, что он не стреляет.

Она тоже опустилась на колени, протянула дрожащую руку, но не решилась дотронуться до него. Ее взгляд упал на пиджак, который снял Мартин. Она схватила его, чтобы накрыть Хендрика. На плакате «Оказание первой помощи» на стене в ее врачебной практике было написано, что раненым нужно обеспечить тепло. Огнестрельных ранений это тоже касалось?

О господи, ты застрелила человека!

Пиджак казался тяжелым, но это был точно не ключ от машины, потому что толстяк унес его с собой. Клара проверила внутренний карман и наткнулась на телефон.

Мой телефон!

Дрожа еще сильнее, она от волнения не могла разблокировать экран окоченелыми, испачканными в крови пальцами и вызвать скорую.

Тут Хендрик зашевелил губами. Слух медленно возвращался к Кларе, до нее уже доносился шум с улицы перед паркингом. Но шепот Хендрика был таким слабым, что она не понимала, чего он от нее хотел. Какая-то машина ускорилась восемью этажами ниже с ревом гоночного автомобиля.

Мозг же Клары, наоборот, работал со скоростью гусеницы.

Позвать на помощь.

Я. Должна. Позвать. На помощь.

Она вспомнила, что нужно просто нажать и удерживать кнопку «Ноше» на телефоне, чтобы позвонить в службу спасения.

«Помогите, вы должны приехать в здание паркинга», – скажет она, сама не зная, где это. Но они наверняка смогут обнаружить ее местонахождение. «Здесь лежит мужчина с огнестрельным ранением», – сообщит она сотруднику.

Я понятия не имею, кто это.

И откуда он знает мое имя.

Она заметила, как Хендрик зашевелился. Увидел оружие, которое лежало рядом с ним.

И почему он мне солгал?

Как раз вовремя – прежде чем Хендрик успел схватить пистолет – Клара пнула по оружию, и оно отлетело до самого «фольксвагена-жука». Затем она направилась в ту же сторону. Держа телефон возле уха и ожидая соединения со службой спасения, Клара, насколько ей позволяла травмированная лодыжка, побежала.

К выходу.

Хотя Клара и презирала себя за это, но сначала она должна была подумать о себе. Она должна была оставить Хендрика одного.

Прежде чем еще раз поведется на его ложь, что будет стоить ей либо рассудка, либо жизни.

В крайнем случае того и другого.

47

Джулс

В первые недели после самоубийства Даяны Джулс регулярно просыпался по ночам, и ему казалось, что от горя у него случится инфаркт миокарда и он умрет. Эти в основном полуночные симптомы отступили в последнее время, но он вдруг снова почувствовал смертельные признаки, когда зажег в кладовке свет: железное кольцо, которое сжало его грудь и начало затягиваться. Обильный пот и приступ жара, который скоро сменится ознобом.

И конечно, сердце, которое казалось слишком большим, словно он подавился собственной кровью и уже не мог закачать содержимое камер обратно в кровеносные сосуды.

Джулс схватился за грудь, не в состоянии оторвать взгляда от кладовки, которую он до этого тщетно пытался открыть и которая теперь стояла нараспашку.

– Ты еще там? – спросил его отец, по-прежнему висевший на телефоне.

– Да.

Он почувствовал, как в районе сердца снова кольнуло так сильно, что ему пришлось задержать дыхание. Джулс успокоился, нащупав в нагрудном кармане прощальное письмо Даяны. Хотя его содержание было ужасным – ничего страшнее он никогда не читал, – письмо давало ему уверенность, что с ним всегда частичка человека, для которого он был самым близким в жизни. Кроме того, среди последних строк Даяны были абзацы, в которых она сформулировала свою любовь. Например, такие:

«Ты помнишь наш первый поцелуй в школе? И много прекрасных лет, которые за ним последовали. Как же я любила твои письма, которые для меня всегда были неожиданностью. Под подушкой, в холодильнике, между спортивными вещами. В бардачке (…) Собственно, я хотела верить, что мы тогда действительно заключили пакт, хотя так и не поженились…»

Как же он проклинал себя, что не пошел на этот шаг. Не сделал ей предложение и не подал заявление на регистрацию брака. Сейчас у него не было ни совместных фотографий у алтаря, ни видео с первым танцем новобрачных, для которого они выбрали бы песню Depeche Mode «Somebody», текст которой так хорошо им подходил и под которую можно было танцевать вальс, несмотря на размер четыре четверти.

И вообще почти не было доказательств их необыкновенной связи. Не было даже фотоальбома, потому что Даяна считала, что важные картинки нужно хранить в голове, а не в мобильном. И поэтому их шкатулка с конкретными, осязаемыми воспоминаниями была полупустой, как и деревянный стеллаж в кладовке, в котором стояло несколько чистящих средств, банка с прищепками, запчасти для пылесоса и коробка с лампочками. Между полками было еще много свободного места.

Достаточно места, чтобы там мог спрятаться человек.

– Я должен еще раз проверить квартиру, – сообщил он своему отцу.

Джулс схватил картонную коробку с лампочками.

– Что? Зачем? И почему «еще раз»?

– Я не знаю, что здесь происходит. – Джулс надел кроксы, которые стояли рядом с входной дверью. – У меня чувство, что здесь кто-то прячется.

– В твоей квартире?

– Да. – Он рассказал ему о запертой кладовке, которая сейчас волшебным образом оказалась открытой. – А когда я только что набрал телефон Цезаря, его сотовый зазвонил на коврике перед входной дверью.

– Ты думаешь, он был в кладовке?

Джулс достал из упаковки две лампочки, захватил стопку старых кухонных полотенец и закрыл дверь снаружи.

– Глупости, почему тогда его сотовый лежал перед дверью? К тому же ему нужна коляска.

– Что, как я сказал, может быть просто прикрытием.

– Да чепуха. Зачем ему это делать?

Чтобы прикидываться инвалидом, да еще столько месяцев, необходима очень сильная, почти фанатичная мотивация. Лишь для того, чтобы затем тайно проникать в чужие квартиры.

И подмешать мне в сок таблетки…

– Разве ты не говорил, что в юности Цезарь тоже был влюблен в Даяну?

– Это было в одиннадцатом классе. – Джулс расстелил на полу кухонное полотенце и положил на него лампочку.

– Отвергнутая любовь оставляет глубокие психические шрамы. Может, он так и не пережил то, что она предпочла тебя. Может, он винит тебя в ее смерти, потому что ты не предотвратил ее самоубийство.

– И хочет отомстить?

– Все возможно. А эта Клара ему помогает. Это же очевидно, что между ними есть какая-то связь, иначе он не оказался бы в том паркинге. Может, оба пытаются подвергнуть тебя психологическому террору.

Джулс постучал себя по лбу.

– Вот ты и разрушил собственную теорию. Если ты только что видел Цезаря в здании паркинга, то он вряд ли может быть у меня.

Аккуратно Джулс наступил всем весом на лампочку, которую завернул в кухонное полотенце на полу. Как он и надеялся, лампочка лопнула с тихим хрустом. Даже его отец не услышал, по крайней мере ничего не спросил.

– О'кей, один – ноль в твою пользу. Цезарь не может быть одновременно в двух местах. Кстати, я доехал на такси до дома.

Джулс услышал, как отец назвал таксиста обдиралой и потребовал чек, наверняка, чтобы завтра же утром предъявить его сыну.

Джулс воспользовался ситуацией и с помощью полотенца распределил осколки лампочки перед входом в детскую. Затем раздавил вторую лампочку и высыпал осколки перед входной дверью и кладовкой.

Если кто-нибудь решит пройти через эти двери, он услышит.

Хотелось бы надеяться.

Теперь, подстраховав входы и выходы помещений, где он никого не нашел, Джулс начал тщательно осматривать остальные комнаты. Первым делом открыл дверь в гостевую.

– Я вот еще что подумал, – снова заговорил его отец, немного запыхавшись. Вероятно, он не воспользовался лифтом, а пошел в квартиру по лестнице, переступая сразу через несколько ступенек.

Джулс щелкнул выключателем, но лампочка над широкой двуспальной кроватью не загорелась.

Даяна обожала гостей, – пронеслось у Джулса в голове, он знал, что сам уже никогда не пригласит друзей переночевать у него.

– Может быть, что во всем этом замешан кто-то третий?

– Не думаю, – ответил Джулс, хотя в этот момент у него была веская причина согласиться с отцом.

Потому что он увидел отражение, когда нагнулся, чтобы посветить телефоном Е[езаря под кроватью, где почти не было места для взрослого человека. И все равно там виднелось что-то белое. Налитое кровью.

Глаз?

В этот момент зазвонил мобильный П, езаря.

48

Клара

Пожалуйста! Подойди!

Клара нервно постукивала ногой по полу такси, в которое она села прямо перед «Палас-отелем». Следуя ее указаниям, водитель поехал сначала в направлении Вильмерсдорфа, хотя ей туда не было нужно.

Но какую-то цель я должна была ему назвать.

Или ей?

Клара была настолько вне себя, что даже не обратила внимания на того, кто сидел за рулем. Хотя какая разница, мужчина или женщина, лучше всего, если он или она отвезет ее в ближайшую больницу.

Или сразу на кладбище.

Она чувствовала себя так, будто ее тело готовилось сбросить с себя кожу. Все казалось ей чужим – начиная с головы, которая после удара Мартина словно увеличилась в два раза. Боль внутри пульсировала где-то за глазами, которые по ощущениям стали слишком большими для глазниц. Ее нос, вероятно, был сломан; она ревела в три ручья, блуждая по паркингу, из которого неожиданно стали выезжать многочисленные машины, не обращая на нее никакого внимания, словно выстрел из пистолета Хендрика послужил для них сигналом к старту сумасшедших гонок. По крайней мере, въезд в паркинг был открыт, и она смогла выбежать наружу.

Но не на свободу.

Насколько сильно в ее голове бушевала боль, настолько же уверена она была, что ничего не закончилось. Даже на эту ночь.

В настоящий момент они катились по Тауентциен в сторону Мемориальной церкви.

Водитель (это был мужчина, что она разглядела в зеркале заднего вида, с седыми волосами и темной крашеной бородкой) с бесстрастным выражением передал ей назад упаковку влажных салфеток.

– Для лица, – сказал он.

Клара благодарно кивнула и высморкалась. Она наверняка выглядела ужасно, но, очевидно, не настолько, чтобы отпугнуть Эрдьяна И. (так было написано на латунной табличке, закрепленной над вентиляционным отверстием).

Клара предполагала, что он уже видел женщин, выходящих из отелей в состоянии и похуже. Наверное, он принял ее за проститутку, с которой жестоко обошлись. В принципе, Клара так себя и чувствовала. Использованной и опустошенной, хотя до сексуального насилия дело не дошло.

– Ваш друг в порядке? – спросил Эрдьян.

– Что? – Кларе потребовалось немного времени, потом она сообразила, что водитель, видимо, слышал, как, садясь в машину, она говорила со службой спасения и называла местонахождение Хендрика. – Да, да, я надеюсь.

У нее не было опыта с огнестрельными ранениями, и она предположила, что, возможно, даже неплохо, что он лежал на восьмом уровне на холодном полу, а это могло уменьшить кровотечение.

– Но он не отвечает?

Эрдьян кивнул ей в зеркале заднего вида и большим и указательным пальцами изобразил, будто держит возле уха воображаемый телефон.

– Нет, – ответила Клара, хотя следовало бы объяснить ему, что она даже не пыталась связаться с Хендриком. Но «нет» подходило к ее актуальной попытке дозвониться. После двадцатого гудка она положила трубку.

Проклятье.

Где же ты, когда нужен?

Такси остановилось на светофоре рядом с «Европа-центром» с видом на Мемориальную церковь. Прежде в это время газетчики размахивали здесь номерами со свежими заголовками. Сегодня, в век Интернета, где каждая напечатанная новость была «вчерашним снегом», это уже не окупалось. Тем более в такую ужасную погоду.

Ни один человек в здравом уме не вышел бы сейчас добровольно на улицу – только если возвращался домой с вечерней смены или, наоборот, шагал на низкооплачиваемую работу. Веселящаяся молодежь, которую не могли остановить слякоть и лед, околачивалась рядом с популярными заведениями в восточных районах города, поэтому, чтобы пересчитать здесь прохожих на тротуаре, хватило бы и пальцев одной руки. Тем сильнее Клара удивилась, когда узнала среди них одного мужчину.

– О нет! – вскрикнула она, когда машина тронулась, и Эрдьян спросил, нужны ли ей еще платки, но тот ужас, который она увидела у подъезда дома, нельзя было стереть косметической салфеткой.

Мужчина стоял на расстоянии пятидесяти метров в приглушенном свете, падавшем от больших стеклянных дверей, которые показались Кларе до странности знакомыми, но она не могла и не хотела сейчас на этом концентрироваться. Ей нужны были последние остатки самообладания, чтобы понять, не стала ли она жертвой собственного воображения.

– Что с вами? – спросил Эрдьян, повернувшись к ней.

– Ничего, – воскликнула она, хотя от этого «ничего» ей казалось, что она сходит с ума.

И видит повсюду привидения.

Но это привидение реально!

Оно должно было когда-то появиться.

Я просто про него забыла.

Пусть и на несколько часов.

Клара не думала, что такое возможно, но сегодня это случилось. В тот день, который он выбрал для нее, она про него забыла.

Высокая спортивная фигура была укутана в длинное темное пальто с поднятым воротником, который подчеркивал тонкую шею.

Неужели это был он? Или у нее галлюцинации?

Например, в окровавленных влажных салфетках в своих руках она вдруг увидела органы, которые вываливались из ее тела, а в бородке Эрдьяна – хвост крысы, которая обвила его шею и была готова в любой момент прыгнуть ей в лицо.

Клара взглянула на свой мобильник.

Конечно, это он. Он ведь знает, где я. Отслеживает мой телефон.

И ультиматум истек.

Такси ускорилось, и она тут же начала в себе сомневаться. Она правда его видела? Он действительно отслеживает ее телефон?

Или я окончательно сошла с ума?

Она боялась, что если сейчас обернется, то увидит, как Янник машет ей вслед. Большим и указательным пальцами имитирует телефонную трубку, как это сделал Эрдьян.

Ей стоило нечеловеческих усилий сдержаться и не обернуться. Вместо этого она в отчаянии нажала на телефоне кнопку повторного вызова.

49

Джулс

Нет. То, что так таинственно сверкнуло под гостевой кроватью в свете телефона Цезаря, был не глаз. А два глаза!

И они смотрели на него. С упреком. Широко раскрытые и кричащие, словно мертвые, но они двигались. Моргали.

В тот момент, когда привидение (Джулс не мог сейчас мыслить рационально) зашевелилось под кроватью, он от ужаса выронил оба телефона – свой и Цезаря, который неожиданно начал звонить, но теперь снова замолк.

Должно быть, он голый, – размышлял Джулс, и омерзительная картинка в его фантазии усилила реальное отвращение. Он представил себе жилистого мускулистого сексуального маньяка, который обмазал тело маслом, – иначе не смог бы сюда залезть. В самый дальний темный угол под кроватью.

– Выходи! – крикнул Джулс и удивился, как сдержанно и спокойно прозвучал его голос, хотя самому ему хотелось убежать. И спустя один удар сердца он не смог больше противостоять этому рефлексу.

Худая рука высунулась из-под кровати и схватила с дубового паркета один из телефонов. Незнакомец утащил его к себе в темноту под кровать, как паук свою жертву.

Чтобы не лишиться и собственного телефона, Джулс быстро подобрал его и, пятясь к двери, стал взвешивать возможные варианты. Серо-голубое постельное белье было смято, одна подушка лежала на полу, словно незваный гость устроился поуютнее и, возможно, даже спал.

– Кто ты? – крикнул Джулс. – И что тебе нужно?

Конечно, он мог поднять матрас, чтобы разоблачить незнакомца, но – хотя физически и казался намного сильнее – в настоящий момент у него под рукой было только полотенце с раздавленной лампочкой, в то время как незнакомец, вероятно, принес с собой нож.

Нет, не вероятно. А абсолютно точно!

Поэтому Джулс сохранил благоразумие, вышел из комнаты, закрыл дверь и хотел позвонить в полицию, но тут заметил, что дисплей его сотового темный. Аккумулятор окончательно разрядился.

50

Джулс бросился через гостиную в кабинет, там открыл свой рюкзак, который стоял под письменным столом. Где-то внутри должна была лежать портативная зарядка. Сначала он не мог ее найти – затем, к счастью, вокруг его пальца обмотался воткнутый в нее провод.

Он тут же подсоединил аккумулятор к мобильному телефону. И одновременно услышал треск – звук передвигаемой мебели разнесся по всей квартире.

Не глядя под ноги, Джулс бросился обратно и споткнулся кроксами о сбившийся коврик. Телефон снова вылетел у него из руки, хотя и был соединен с внешним аккумулятором, но на этот раз ударился ребром об пол, и дисплей растрескался, как бронестекло, в которое выстрелили.

Пожалуйста, нет, только не это!

Значок заряжающейся батареи по-прежнему горел, но это не означало, что он сможет позвонить с разбитым сенсорным экраном.

Джулс подтянулся за обеденный стол и побежал – уже без резиновых шлепанцев – к детской, комнате с самым важным живым существом в квартире, которое нужно было защищать.

В этот момент он отдал бы правую руку за стационарный телефон, но у него был только мобильный, который из-за его глупости, возможно, больше не работал.

В коридоре Джулс наступил на осколки, которые через носки вонзились в его ступни. Он не чувствовал боли, настолько был наэлектризован появлением «привидения», которое, конечно, не было никаким сверхъестественным существом, а простым человеком из плоти и крови.

Вооруженным.

И возможно, больше не под гостевой кроватью, а уже в детской…

Дверь которой по-прежнему была закрыта, но это ничего не значило. Может, он запер ее изнутри? И держит, как дверь кладовки.

Привидение было просто мастером своего дела. Оно перемещалось по квартире, и Джулс ничего не заметил. Хотя искал его, пусть и недолго. Потому что не мог представить себе мотива незваного гостя-невидимки. Если только тот не был сумасшедшим и не хотел крови.

Детской крови!

Джулс распахнул дверь, слишком громко и неосторожно.

– Папа?

– Извини, – успокаивающе прошептал он. – Мне очень жаль, малышка, у тебя все хорошо?

– Да, – ответило чудесное невинное создание заспанным отсутствующим голосом, какой бывает только у маленьких детей, когда они настолько устали, что могут заснуть, несмотря на любой, самый сильный шум.

Или когда болеют…

– Спи, золотце, – сказал ей Джулс и вышел из комнаты, не забыв заглянуть под кровать. Но там никого не было.

Никаких глаз. Никаких рук. Только пыль и коробка с красками и… что-то деревянное?

Сомнений не было, Джулс услышал деревянный стук. Звук доносился из соседней комнаты, он понял это, когда вышел в коридор.

Дерево по дереву. Типичный стук хлопающей на ветру оконной рамы.

Джулс сделал большой шаг, переступая через осколки лампочки, и стиснул зубы, когда все же наступил на один из них.

Он снова вошел в гостевую комнату и снова оказался в темноте, потому что светильник, разумеется, по-прежнему не работал, только на этот раз Джулс не мог посветить фонариком на телефоне, так как тот еще не успел зарядиться.

Правда, не имело смысла заглядывать под кровать, потому что она была перевернута. Привидение (Джулс все еще его так называл) подняло реечное дно и опрокинуло его вместе с матрасом.

И затем направилось к окну?..

Оно стояло нараспашку.

Правая створка раскачивалась на ветру взад-вперед, словно подзывая к себе Джулса. Но он остался стоять, убедился, что за опрокинутым матрасом никто не прятался. И что деревенский шкаф, который он медленно открыл, не таил в себе никакого сюрприза, который мог бы прыгнуть на него со спины. В сотый раз он взглянул на свой телефон – наконец-то на нем появился логотип, и Джулс услышал спасительную гитарную мелодию, которой телефон оповещал о достаточном заряде аккумулятора, чтобы загрузить операционную систему. Через три секунды он с облегчением увидел, что его сотовый еще работает. Начали приходить первые сообщения. Два эсэмэс, одно по WhatsApp.

И звонок!

– Я сейчас не могу! – рявкнул он в трубку и хотел нажать на кнопку сброса.

– Стой, подожди! – крикнул его отец. – Ты в опасности. Я выяснил кое-что о Кларе!

– Не сейчас.

– Да нет же, парень, это жизненно важно. Ты знаешь, где она?

– Нет. Но если она еще раз позвонит, я постараюсь заманить ее к себе домой.

– Господи, нет. Только не приближайся к ней. Что бы ты ни решил, дождись, пока я приду к тебе! – последнее, что он услышал от отца, прежде чем ответил на второй звонок, все это время ожидавший на параллельной линии.

Сильный порыв ветра захлопнул окно, и стекло в раме зазвенело. Так громко, что Джулс в первый момент не понял, кто звонил.

Только то, что этот человек плакал.

И умолял его о помощи.

51

Клара

– Я теряю свой чертов рассудок.

– Клара?

Она посмотрела на предплечье. Слезы уже смазали номер, который она записала там фломастером Хендрика.

– Я даже подумала, что вы дали мне неправильный номер. Почему вы не подходили? Я сто раз пыталась дозвониться вам.

Эрдьяну И. даже пришлось сделать остановку. Клара попросила его найти ближайшую возможность припарковаться, пока она не выяснит, куда ей бежать.

– Проблемы дома, – лаконично констатировал ее водитель и проехал мимо десяти парковочных карманов, прежде чем остановился перед Курфюрстендамм, 195, чтобы объединить вынужденную паузу с перекусом карривурст[245].

Да, назовем это «проблемами дома», – подумала Клара, взглянув на закусочную, известную тем, что она работала круглосуточно и подавала еду только на фарфоре. Что вполне подходило к люксовым бутикам и звездным парикмахерским, которые окружали эту палатку.

Что мне теперь делать? Куда ехать?

Ее тянуло к дочери, но дома ее наверняка уже ждал Мартин.

Клара так нуждалась в совете Джулса, что позвонила ему наверняка уже раз двадцать, но он все это время не отвечал.

– Вы выключили свой телефон! – упрекнула она его.

– У меня разрядился аккумулятор. – Джулс говорил примерно так же, как она. Не плаксиво, но испуганно. К тому же шепотом.

– Правда?

– Вы мне не доверяете?

Ее глаза наполнились слезами.

– Я самой себе не доверяю. Этот гребаный эксперимент. Из-за него у меня все в голове перепуталось. Вы помните, о чем спросили меня до этого? – Она продолжала говорить без умолку. По-другому не получалось. Она боялась, что разрыдается, если сделает паузу. – Когда я рассказала вам, как мнимый доктор Кифер сообщил мне в парке при клинике, что во время опыта я пережила клиническую смерть?

– Мне очень жаль, у меня тут сейчас проблема…

– Вы хотели знать, сказал ли он правду. Да. Я действительно чуть не умерла, сразу после того, как врач-ассистент впрыснул мне средство, вызывающее галлюцинации. Но все, что произошло затем, уже не было реальным.

– Вы имеете в виду разговор с испанским главврачом, странный перевод?..

Джулс все еще говорил взволнованно, но теперь уже так, словно разгадал какую-то важную загадку.

– Вплоть до прыжка Керника с крыши. Всего этого не было.

– Что вы такое говорите?

– Искусственно вызванные галлюцинации оказались у меня намного сильнее, чем у других участников. Мне пришлось остаться в «Бергер Хоф» на три недели дольше, пока я не научилась отличать реальность от безумия.

– И теперь вы не уверены, что все это не побочные действия эксперимента?

Клара застонала в знак согласия.

– Господи, я даже не уверена, реальны ли вы, Джулс. Может, все это, вся моя жизнь только иллюзия и результат промывки мозгов. Я…

Клара резко сменила тему в тщетной надежде вырваться из карусели своих мрачных мыслей:

– Что вы имели в виду, когда сказали, что у вас проблема?

– Я больше не один. К нам кто-то проник.

Эта неожиданная информация так встревожила Клару, что ей показалось, будто у нее снова началось носовое кровотечение, но, потрогав указательным пальцем нос, она нащупала только засохшие корочки под ноздрями.

– Преступник? – спросила она с комом в горле.

– Да.

– Янник! – вырвалось у нее, но она тут же исправилась.

Нет. Это не может быть он. Его она только что видела на улице недалеко от площади Брайтшайдплац.

Если это был он.

Потому что, если дать волю фантазии, она даже в Эрдьяне у палатки с сосисками издалека видела сходство со своим обидчиком.

Я медленно схожу с ума.

– Извините, я повсюду его вижу, – сказала она и этим заявлением, вероятно, вызвала у Джулса еще больше вопросов.

К ее удивлению, он таинственно пробормотал:

– Как привидение.

– Привидение?

– Опишите мне еще раз, как выглядит Янник, – попросил он.

– За пятьдесят, голубые глаза, темные волосы средней длины, спортивный пресс…

– Хм. Не подходит к типу под кроватью…

Нод кроватью?

– Скорее, наоборот, но…

– Что «но»?

Ощущение потекшей из носа крови усилилось, но на этот раз Клара не стала трогать лицо. Она увидела, как Эрдьян возвращался с бутылкой колы, его лицо было скрыто облаком пара изо рта. Колбаску с картошкой фри он, видимо, проглотил в закусочной и с удовольствием дожевывал последнюю штуку.

– В моем окружении есть один человек, более или менее подходящий под ваше описание, – заявил Джулс. – Кроме возраста. Но все говорят, что борода его старит.

– Как его зовут?

– Магнус Кайзер. По прозвищу Цезарь.

52

Клара

Напряжение Клары достигло новых масштабов. Хотя она уже несколько дней почти ничего не ела, в животе у нее заурчало, как после праздничного обеда.

– Он работает в службе ночного телефонного сопровождения. Я подменил его сегодня.

Казалось, этой информацией Джулс выдал ей элемент пазла, который дополнил какую-то ужасную картину.

– Значит, сегодня я должна была разговаривать с этим Цезарем, а не с вами?

– Или с другим сотрудником. Звонки распределяются случайно.

– Сегодня ночью ничто не случайно, – озвучила свои мысли Клара. Затем, когда Эрдьян открыл водительскую дверь, она приняла решение. – Где живет Цезарь?

– Зачем вам это знать?

– Разве вы не говорили, что нужно встретиться лицом к лицу с опасностью?

– Не похоже, что вы способны на это сегодня ночью.

– У меня осталась только сегодняшняя ночь.

Согласно ультиматуму, который поставил ей «календарный убийца», она и так уже жила взаймы.

«Если до тридцатого ноября ты не положишь конец своему браку, я убью тебя, как только забрезжит день».

Эрдьян снова забрался в машину, а вместе с ним и облако из фритюрного жира и запаха кетчупа. Кларе захотелось есть – необычное чувство, как и неожиданная жажда деятельности.

– Знаете, Джулс, при всем сумасшествии Янника, в одном он был прав, – прошептала она, хотя Эрдьян не мог ее слышать. Таксист включил радио и сделал погромче какую-то электропоп-песню, где голос, похожий на Дейва Гаана, пел о боли, к которой уже привык. Будто специально!

Эрдьян тихо подпевал. Очевидно, ему нравилась эта странная поездка, да и неудивительно: счетчик показывал уже больше тридцати трех евро, а цели все еще не было.

– Я должна перестать играть роль жертвы.

– Мои слова, – согласился с ней Джулс.

Клара кивнула в эйфории от мысли, что все случившееся сегодня вечером обозначило переломный момент. Она все еще была слабой. Бессильной. И боялась сильнее, чем раньше. Но была готова умереть. Она настраивалась на самую ужасную боль перед смертью; сначала на скалодроме, затем в гараже, позже в паркинге. И всякий раз избегала смерти.

– До сегодняшнего вечера я думала, что у меня остается хотя бы капля свободы, если я сама расстанусь с жизнью. Но по сути просто боялась новой боли. – Теперь это ее больше не пугало. Может, тот факт, что, вопреки всему, она все еще была жива, стал для нее неким знаком. А может, просто переполнилась чаша жестокости, которую может вынести женщина. Наверное, так чувствуют себя военные репортеры, которые так часто стояли под градом пуль, что, отправляясь на новое задание, уже не переживают о том, что могут умереть. Не потому, что не боятся смерти, а потому, что принимают ее как необходимость.

– Я знал людей, которые покончили с собой по менее понятным причинам, – сказал Джулс своим спокойным приятным голосом, и она впервые задумалась, как выглядел ее провожатый.

Песня (это действительно была «А pain that Гш used to») закончилась, и Клара услышала треск в трубке, словно Джулс открывал старое окно, что вполне соответствовало послышавшемуся затем шуму ветра. Потом он озадаченно произнес:

– О, черт…

– Что такое? – возбужденно спросила Клара.

– Песталоцциштрассе, 44, четвертый этаж, – сказал Джулс. – Это адрес Цезаря. Но позвоните в полицию, если вы действительно хотите туда пойти. Боюсь, сейчас я не могу вам больше помочь.

– Почему, что случилось? – спросила Клара, подав Эрдьяну знак, что они могут ехать дальше.

Все-таки теперь у нее был адрес.

Логова льва?

– Джулс, говорите со мной!

– Нет времени, – тяжело дыша, ответил ее провожатый. Казалось, он поднимался по лестнице. – Боюсь, сейчас я должен спасти жизнь кому-то другому.

53

Джулс

Может, это какой-то фокусник, – думал Джулс, когда увидел телефон, лежащий на оконном карнизе.

Мастер обмана чувств. Как иллюзионист, который работает со средствами отвлечения, когда сильно сдавливает правое запястье ничего не подозревающему гостю из публики, чтобы снять у него с левого наручные часы.

Потому что человеческий мозг не может одновременно концентрироваться на нескольких интенсивных ощущениях}

С этой точки зрения, сотовый на оконном карнизе тоже мог быть просто отвлекающим маневром, потому что первым бросился в глаза Джулсу, как только он открыл окно.

Мокрый снег поутих, сейчас только моросило, поэтому хорошо просматривался выступ перед окном – на четвертом этаже он тянулся по всему фасаду дома, прерываемый каждые пять метров каменными горельефами в виде орлиной головы. Выступ был достаточно широким, чтобы человек мог стоять на нем, возможно, даже медленно передвигаться, но только не зимой, когда погода превращала его в скользкую горку.

Тем не менее «привидение» должно было невероятно быстро скрыться этим путем и спуститься по погнутой дождевой трубе, потому что, как бы Джулс ни старался, он не мог нигде его обнаружить. Ни в палисаднике, ни на тротуаре, ни на дорожке, ведущей к берегу озера.

Только телефон на карнизе.

Джулс взял его в руку и убедился, что это телефон Цезаря. От прикосновения активировался главный экран, и Джулс сумел прочитать на заставке первую строчку сообщения:

ПОДОЙДИ. Я ЗНАЮ, ТЫ НАШЕЛ ТЕЛЕФ…

С тонким голосом Клары в ухе он перегнулся через карниз.

– О, черт! – вырвалось у него, затем, еще успев продиктовать Кларе адрес, он протянул руку к пальцам.

Но не сумел захватить, лишь коснулся верхних двух фаланг, которые лежали на холодном каменном выступе. Хочешь не хочешь, ему придется вылезти наружу.

– Почему, что случилось? Джулс, говорите со мной! – услышал он Клару.

– Нет времени. Боюсь, сейчас я должен спасти жизнь кому-то другому, – простонал Джулс и отбросил свой телефон в сторону.

Он перешагнул через подоконник на карниз, опустился на колени и посмотрел вниз, держась рукой за оконную раму, чтобы не свалиться. И чтобы иметь опору, когда схватит за руку маленького человека, в отчаянии болтавшегося на выступе стены, одной рукой вцепившись в каменный кант, другой в силовой кабель, который вырвал из штукатурки.

О господи…

Незваный гость в отчаянии посмотрел вверх на Джулса, но ничего не сказал, вероятно, у него иссякали силы.

Его глаза были не просто налиты кровью, а казались сплошной кровавой массой – столько сосудов лопнуло у него от напряжения. Джулс схватил руку незнакомца, которой тот держался за силовой кабель.

К счастью, кабель петлей обмотался вокруг его запястья – без этой дополнительной поддержки парень давно свалился бы на козырек подъезда. А так его было проще втащить наверх. Особенно с учетом того обстоятельства, что он весил, как пушинка.

– Не дергай ногами! – крикнул ему Джулс.

Казалось, в парне пробудились жизненные силы, и он захотел станцевать сальсу.

Из-за треска рамы Джулс опасался, что она в любой момент может вырваться из петель и полететь вместе с ним и преступником вниз с двадцатиметровой высоты, но она выдержала нагрузку. И когда Джулс тянул парня за руку, и когда втаскивал его на обледенелый камень.

– Черт возьми, кто ты? – спросил Джулс, дыша наперегонки с незнакомцем. Он отпустил его, лишь когда втащил через подоконник в комнату. С силовым кабелем на посиневшей руке. Мальчик, по-другому Джулс не мог его описать, выглядел так, будто его загримировали под инопланетянина для научно-фантастического фильма, таким синим было его замерзшее на зимнем ветру лицо.

Следующее, что заметил Джулс, был шрам на левой щеке. Затем он понял, что это не шрам, а сонный залом, словно парень еще недавно лежал на подушке.

Наконец Джулса удивил его возраст.

Такой молодой?

– Какого черта тебе от нас нужно?

По-прежнему молчавший незнакомец не мог быть старше восемнадцати. Скорее, моложе, если рассматривать прыщ под пушком над верхней губой как косвенное доказательство.

– Что ты здесь делаешь?

Ответ, который он получил, пах солью. Был немного ржавый и густой.

Джулс не заметил, как оно появилось. Лезвие ножа для хлеба, которое было спрятано в обуви под джинсами незнакомца, а теперь торчало у Джулса под ребрами.

Джулс повалился вперед и практически раздробил себе коленные чашечки, когда упал на пол. Увидел кровь, капавшую на пол и собиравшуюся в струйку на паркете.

Он хотел еще что-нибудь крикнуть «привидению», которое никогда не было привидением, а всегда только смертельной опасностью, но ему уже не пришло в голову, что и с какой целью.

Убийца с юношеским лицом выпустил из рук кабель.

Последняя мысль Джулса, прежде чем он завалился на бок, была: Я спас жизнь своему убийце, – затем он услышал, как чересчур молодой преступник вышел из комнаты. Как открылась дверь в детскую, потом закрылась и как начали двигать мебель, вероятно, чтобы заблокировать дверь.

Фабьенна! – выкрикнул он имя своей дочери, но только в мыслях. Его мучило осознание того, что он снова не справился. Затем Джулс потерял сознание.

54

Клара

– Туда вы могли и пешком дойти, – проныл Эрдьян, расстроенный, что многообещающей поездке неожиданно пришел конец.

Клара оплатила сорок евро телефоном и много бы дала, если бы таксист запретил ей выходить из своей машины.

Если бы он настоял на том, чтобы отвезти ее в больницу, а не высадил перед этим подсвеченным доходным домом эпохи грюндерства.

Годовая арендная плата в таком великолепии должна была равняться стоимости автомобиля среднего класса. Если же речь шла о собственности, то те, кто здесь жил, преуспевали или же рискнули взять миллионный кредит.

Клара вышла и огляделась, пытаясь по кремовому фасаду и ионическим колоннам понять, бывала ли она уже здесь. Спрашивала себя, не знаком ли ей биомаркет напротив или веганское кафе. Или вывеска на русском языке в витрине антикварного магазина светильников.

И фамилии на латунной табличке рядом с дверью ничего ей не говорили. Правда, она не нашла никакого Магнуса Кайзера, зато пустую табличку на четвертом этаже.

Это тот дом, в котором Йоханнес мутировал в Янника?

В котором я пережила самые чудесные и самые ужасные часы этого года?

Тогда входная дверь внизу была не заперта, Клара это помнила. Она мало на что обратила внимание, но удивилась, что в таком богатом районе никто, казалось, не переживал из-за незаконного проникновения в дом. Наверняка в квартирах были надежные двери, но одна лишь мысль, что бомжи в такой холод устроятся на мраморных ступенях, обычно вызывала у жителей в подобном районе паранойю.

Клара подумала о «профессоре» с Савиньиплац, который всего в двух шагах отсюда, наверняка с сильными болями во рту, ждал наступления нового дня, и ей стало грустно.

Тяжело дыша, она нажала на изогнутую ручку кованой железной двери – у нее вовсе перехватило дыхание, когда она убедилась, что и этот дом не заперт.

С колотящимся в горле сердцем она вошла в сводчатый коридор и прошла мимо хромированных дизайнерских почтовых ящиков к лестнице. В прошлый раз он снял повязку с ее глаз только в квартире, поэтому красный ковер на деревянных ступенях не вызвал в ней никаких воспоминаний.

Это был четвертый этаж?

Она взяла в руку телефон и набрала 110, но задержала указательный палец над кнопкой вызова.

Джулс сказал, чтобы я сообщила в полицию.

Но разве он также не говорил мне, что при домашнем насилии полиция не поможет?

Ну, возможно, это не касалось ситуации с убийцей, который, угрожая жуткими мучениями и смертью, хотел заставить кого-то покончить с браком. Но что, если она ошибалась? Что, если этот Цезарь, который жил здесь, не имел никакого отношения к ее страданиям?

Один раз она уже обратила на себя внимание недостоверными показаниями; если сейчас понапрасну вызовет сюда полицейских, то в будущем навсегда лишится доверия.

Как будто у меня еще есть будущее.

Стоя на четвертом этаже перед тяжелой мореной дубовой дверью, Клара чуть было не рассмеялась над своей наивностью. Она была абсолютно не подготовлена.

И что ты сейчас собираешься делать, идиотка?

Звонить в дверь?

Или искать под ковриком запасной ключ? Как в голливудском фильме прокрутить в голове комбинации цифр, чтобы случайным попаданием в последнюю секунду отключить сигнализацию, которая здесь наверняка имелась?

Глупости. Может, нужно всего лишь…

Клара втянула воздух и задержала его, словно собиралась нырнуть глубоко в воду. С дыханием на мгновение отключилась и ее способность мыслить. Как ни крути – то, что она здесь сейчас переживала, не могло быть случайностью.

Сегодня ночью ничто не случайно!

Потому что самый невероятный из всех вариантов действительно реализовался. Дверь квартиры на четвертом этаже на Песталоцциштрассе, 44 была не заперта и мягким нажатием открылась внутрь.

55

Джулс

Обморок продлился два дня. А может, две секунды, у Джулса не было ни малейшего ощущения времени. Оно покинуло его вместе с кровью, которая образовала лужицу под его телом в гостевой комнате. Когда он снова пришел в себя, сначала потерял важные секунды, рассматривая ручьи своей крови на дубовом паркете. Через какое-то время он понял, что его кровь течет точно к телефону, который он отбросил в комнату перед своей спасательной операцией.

Почему юнец с ножом не забрал его с собой?

Может, думал, что ему уже не помочь.

Джулс сам не понимал, как он вообще еще мог дышать с такой колотой раной в боку, но, очевидно, никакие важные органы не были задеты.

Он схватил маленькую подушку, которая упала с опрокинутого матраса, сорвал наволочку и прижал ее к ране. Затем поднялся.

Шатаясь и держась за шкаф, добрался до двери, перешагнул через порог в коридор. Лихорадочно дрожащие пальцы несколько раз соскользнули, пока он пытался вставить ключ в замок, но наконец ему удалось открыть входную дверь.

Если им придется спасаться или если ему удастся обратить преступника в бегство, то дверь должна быть открытой.

Он набрал 110, но снова услышал прежний удручающий ответ:

«Пожалуйста, подождите! Экстренная служба полиции Берлина. В настоящий момент все диспетчеры заняты. Пожалуйста, оставайтесь на линии. Please hold the line. Police Emergency Call Department. At the moment…»

He дождавшись ответа, он положил трубку и нажал на ручку детской комнаты.

От лихорадки у него начались галлюцинации.

Он увидел Валентина на столе патологоанатома. И рядом с ним Фабьенну. Убитую рукой сумасшедшего, который ножом перерезал ей горло.

– Фабьенна! – закричал он через дверь, которая была ожидаемо заблокирована.

В обычных обстоятельствах он кидался бы на нее, пока шкаф, кровать или другая мебель не сдвинулась в сторону. Но с колотой раной это было невозможно.

Он крикнул: «Малышка, не бойся!», хотя сам был в панике. Он вспомнил, как впервые отпустил Фабьенну одну в школу. Как шел за ней всю дорогу так, чтобы она его не заметила. Как поклялся себе, что будет защищать ее от всего зла в этом мире.

И как не справился.

– Если с ее головы упадет хоть один волосок, я тебя убью! – кричал он через дверь. – Скажи мне, чего ты хочешь, и ты это получишь. Но оставь девочку в покое!

Наволочка уже намокла, свежая кровь капала на пол, оставляя широкий красный след на деревянном полу коридора.

Джулс посмотрел на носки и кивнул.

Кровавый ручеек указывал ему путь.

Он принял решение и бросился назад в гостевую комнату. Он снял носки, которые тоже были в крови, потому что осколки лампочки все еще торчали у него в пятке.

К счастью, он не чувствовал этой боли, иначе не смог бы идти. Вероятно, холод замерзшего каменного выступа стены обезболил все раны. Джулс во второй раз перелез через подоконник, во второй раз схватился за кабель, который больше мешал ему, чем подстраховывал на пути вдоль стены дома.

Его мобильный, который он сунул в нагрудный карман под свитером, зазвонил, но это было сейчас второстепенно.

Сначала ему нужно было постараться переступить через каменную орлиную голову и не погибнуть.

Он стоял спиной к улице, хотя в фильмах видел по-другому, но предпочитал иметь перед глазами неровную штукатурку, а не пропасть.

Его ладони лежали на стене, ноги сантиметр за сантиметром передвигались в сторону.

Как вальс на льду.

Если кто-то видел его снизу, то наверняка принял за грабителя или самоубийцу. Ветер трепал его одежду, но он продвигался вперед.

Наконец добравшись до окна детской комнаты, Джулс понял, что риск оступиться не самая большая проблема.

Что ему сейчас делать?

Окно, разумеется, было закрыто. И Джулс не мог разбежаться, чтобы запрыгнуть в комнату.

Он прижал обе руки к стеклу и заглянул внутрь.

Маленький комод был подставлен под дверную ручку и блокировал вход.

Тут в окне возникло лицо парня, и Джулс едва не потерял равновесие.

О господи…

Джулс ударил кулаком по стеклу, которое хоть и было простым, но все равно слишком толстым, чтобы разбить его без помощи острого предмета.

– Не трогай ее! – крикнул он и снова ударил в окно. Опять безрезультатно. Джулсу казалось, что он читает в глазах молодого убийцы его мысли. Стоит ли открыть окно и столкнуть его. Или слишком велик риск, что он сможет забраться в комнату.

Незнакомец отвернулся, и Джулс наблюдал встревожившее его движение. Он увидел, как парень с ножом в руке нагнулся к кровати. Снова пошел дождь. Сильнее, чем до этого.

Все расплывалось перед глазами Джулса. Он видел лишь большое тело, которое, казалось, поднимало маленькое неподвижное тельце из кровати.

– Фабьенна! – закричал он, тут снова зазвонил его сотовый, и это подсказало ему решение.

Джулс торопливо сунул руку под свитер и достал телефон из нагрудного кармана. Зашатался, потому что чуть было не вытащил вместе с ним и прощальное письмо Даяны, чего не хотел допустить даже в такой экстремальной ситуации. Это стоило ему одной или двух драгоценных секунд, и с осознанием того, что, возможно, разрушил еще одну жизнь, он ударил ребром телефона по стеклу. Один, два, много раз, пока на толстом стекле не появились трещины, чего было достаточно, чтобы он навалился на стекло плечом. И вместе с осколками всем весом влетел в детскую комнату.

56

Борьба не продлилась и десяти секунд.

При падении Джулс подмял парня под себя. Они боролись на конфетти из осколков, поэтому Джулс не понимал, получил ли еще одну рану ножом или поранился стеклом на полу.

Фабьенна! – проревел он, но только мысленно, вне себя от ужаса, когда увидел, как сумасшедший с ножом в руке направился к детской кровати.

– Оставь ее в покое! – крикнул тот на удивление низким для такого щуплого тела голосом. – Не делай ей ничего!

В полутьме, прорезаемой лишь светом уличных фонарей, Джулс не видел, ранена ли она. Но в случае сомнения она была в приоритете.

Я должен ее защитить. Своей жизнью. Я должен ее защитить, я…

Джулс бросился на кровать, уверенный, что сразу получит еще один удар ножом, на этот раз со смертельным исходом, но все, что он почувствовал, был лишь поток воздуха. Ветер промчался по комнате как ураган – это объяснялось тем, что для него больше не было препятствий. Убийца отодвинул комод в сторону и выбежал из комнаты.

За новым оружием?

Или подкреплением?

Или чтобы, – Джулс даже не надеялся, что такое желание может исполниться, – или чтобы сбежать?

Тяжелые шаги на лестнице в подъезде это подтвердили. И ворота, шумно захлопнувшиеся внизу, были тому свидетельством. Или отвлекающим маневром.

– Папа?

Джулс поднял голову.

– Ш-ш-ш, моя сладкая, ш-ш-ш. Все хорошо, все хорошо.

Он погладил ее по голове и надеялся, что не дал никаких ложных обещаний, которые завершатся ее смертью.

Когда парень вернется.

Если он вернется.

– Ты отправил его домой, папа? – спросило самое чудесное существо на свете, пряча лицо под одеялом. Плача и всхлипывая.

– Да, моя сладкая, – шепнул он из страха, что громкий голос мог снова привлечь убийцу. Но также и потому, что ему было тяжело говорить.

Джулс попытался отсортировать мысли, которые вытекали из головы, словно кровь из его колотой раны.

Господи, кто это вообще был? И чего он хотел?

Его телефон снова зазвонил, на этот раз он ответил.

– Ну наконец-то, парень. Я на пути к тебе, – сказал его отец. – Что случилось?

На этот вопрос были тысячи ответов, но ни на один у Джулса не было сил, поэтому он просто простонал:

– Я объясню тебе, когда ты придешь.

– О'кей, открой мне.

Джулс задвинул шторы на выбитом окне, чтобы у ветра было хоть какое-то препятствие. Затем включил термостат на полную мощность и опустился на пол.

Прислонившись спиной к батарее, он смотрел в коридор, чувствовал, как его покидают силы, но все еще оставался в сознании. Чтобы убедиться, что справился.

Один-единственный раз.

– Дверь открыта, – сказал он и услышал шаги внизу в подъезде. В надежде, что это не убийца, он попросил своего отца не прерывать связь.

57

Клара

«Истина не в вине, а в насилии».

Клара помнила эту фразу, будто отец произнес ее только вчера, а не несколько десятилетий назад вместо сказки на ночь.

Она еще чувствовала запах его одеколона, покалывание на щеке, когда он ее целовал, и слышала его чуть мутный от алкоголя голос, запах табака и вина – смесь запахов, от которой ей и сегодня становилось плохо.

– Представь, что на твою лучшую подругу в метро напали двое парней. И избивают ее до крови, что ты будешь делать?

– Я вмешаюсь, – уверенно ответила она тогда отцу, и он смерил ее неодобрительным взглядом.

– Так легко говорить. Любой идиот может толкать речи и нести что-то про гражданское мужество. – Выражение, которое тогда ей еще ничего не говорило. И стало понятно лишь спустя много лет, как и весь смысл, который отец хотел до нее тогда донести. – Но лишь когда ты подвергаешься насилию, проступает твое настоящее я. Насилие, – он поднял указательный палец, – насилие срывает с тебя маску. Заставляет действовать. Бам! – Он хлопнул в ладоши, и она вздрогнула в постели. – Видишь, когда ты так пугаешься, не можешь думать или взвешивать варианты действий. Сейчас все решается за доли секунды: ты поможешь своей подруге? Или убежишь?

«Насилие, – голос из прошлого эхом раздавался в ушах Клары. – Что ты сделаешь, если столкнешься с ним?»

Сегодня она могла бы дать отцу однозначный ответ: она не убежала. Она осталась. Она взглянула опасности в глаза, возможно, впервые в жизни, но в любом случае в такой момент, когда оказалась как никогда близко к смерти. Здесь, на четвертом этаже, в этой роскошной старинной квартире с как минимум семью комнатами, которая вызывала у нее омерзительное чувство дежавю.

Мебель словно говорила с ней, пока она шла по коридору к кухне-гостиной. Картины на стенах шептали – черно-белые фотографии, какие продаются в строительных магазинах, слишком дешевые для этой шикарно отремонтированной старинной квартиры. Серая дорожка под ногами говорила негромко, а вот обеденный стол на кухне практически кричал: «Добро пожаловать назад!»

Я никогда не была здесь, – протестовала она, словно у предметов обстановки этой квартиры имелась душа, перед которой она должна была оправдываться.

На самом деле не было ничего, что бросилось бы ей в глаза.

А ведь она запомнила бы старый холодильник или серый диван. Господи, кто ставит диван на кухню?

Клара прошла через раздвижную дверь в столовую, где стоял стол из орехового дерева. Она провела рукой по бороздкам на краях столешницы, по ее полированной поверхности, но и здесь не было ничего, что однозначно напоминало ей о той ночи, с которой ее самоубийство было решенным делом.

В открытой витрине стояла рамка с фотографией, на которой был изображен молодой бородатый мужчина в инвалидной коляске. За ним стоял худой парень с грустными глазами, возможно, медбрат.

У обоих не было даже отдаленного сходства с Янником. И все равно книжная полка с детективами, расставленными по авторам в алфавитном порядке, кричала: «Еще увидишь, Клара. Ты еще увидишь».

И действительно.

Не в гостиной, не в маленькой кладовке, где стояли только компьютер и погибающий фикус. И не в ванной. А за следующей дверью.

Она узнала по произведению искусства на стене.

Самурайскому кинжалу!

Ее взгляд переместился к прикроватной тумбочке. Точнее, к выключателям, встроенным в панель, один из которых был уже активирован.

Из-за чего вода в кровати мерцала красным светом.

«Полагаю, это первый раз, когда ты трахалась на трупе, а?»

В тот самый момент, когда мебель перестала кричать ей «Добро пожаловать», когда воспоминания впились в нее, как клещ в кожу жертвы, Янник снова заговорил с ней.

Она услышала его голос, его дыхание, почувствовала его присутствие. Медленно, осознавая, что совершила фатальную ошибку, когда вошла в спальню, она повернулась к двери.

58

Джулс

– Так, твой гребаный лифт опять сломан, мне потребуется сердечно-легочный аппарат, когда я поднимусь наверх, – ругался его отец, который последовал его просьбе и остался на связи.

Джулс услышал тяжелые шаги в подъезде и положил трубку. Спустя короткое время заскрипели половицы перед входной дверью.

– Эй? – раздалось в коридоре. В старой квартире звук перетекал из комнаты в комнату и, казалось, становился не тише, а громче, но сейчас это уже не играло никакой роли, потому что малышка все равно не спала.

– Я в детской! – крикнул Джулс. – У Фабьенны. – Он ласково погладил ее по спине, девочка все еще пряталась с головой под одеялом.

– У Фабьенны? Какого черта?..

Ханс Кристиан Таннберг обычно носил спортивную обувь. Сейчас его кожаные подошвы с хрустом давили осколки лампочки на полу.

– Что здесь происходит? – спросил голос, у которого вдруг появилось лицо, и это было не лицо отца Джулса.

– Папа? – удивленно крикнула девочка.

– Не бойся, – сказал Джулс и хотел помешать ей сдвинуть одеяло, чтобы она не видела мужчину, который неожиданно вырос в дверном проеме.

– Кто вы? – спросил высокий, мокрый от дождя мужчина в костюме с достаточно приятными чертами лица.

Мужчина, на которого запали бы многие женщины, – подумал Джулс.

– Папа! – крикнула девочка. Она наконец-то высунула голову из-под одеяла.

Но смотрела не на Джулса, что его ранило. Хотя он, конечно, понимал ее поведение, и для ревности у него объективно не было причины. Прошло ведь совсем мало времени. Тем более она спала, была в плену своих лихорадочных кошмаров.

У нас еще нет связи. Она даже не знает, что я сделал ради нее сегодня ночью.

– Папа! – снова крикнула она и попыталась вырваться от Джулса, чтобы побежать к мужчине в дверях.

К своему родному отцу.

59

Малышка, конечно, была не Фабьенной. Она на нее даже не походила, и Джулс это понимал. Но, пытаясь сегодня ночью защитить ее ценой собственной жизни, он представлял себе, что это была его собственная дочь. И в состоянии волнения ему и правда так иногда казалось.

Моя маленькая.

Семилетняя девочка попыталась подняться. Болезненная слабость, державшая ее в трансе последние часы, уступила место ужасному откровению, которое Джулс прочитал в ее полных ужаса глазах: мужчина, что в последние часы подходил к ее кровати, гладил ее, заботился и даже давал лекарство, оказался абсолютным незнакомцем.

– Кто вы? – спросил мужчина в дверях, тоже бледный от ужаса и с трясущейся нижней губой. – Чего вы от нас хотите?

– Оставайся в постели, – приказал Джулс девочке, держа в руке нож, который юный убийца выронил, убегая из детской комнаты.

– Но я хочу к моему папе!

– Нет, малышка. – Джулс показал ей лезвие ножа. – Ты этого не хочешь.

Ее глаза округлились еще больше. Скоро, с небольшим запозданием, из них польются слезы.

– Не бойся, Амели, не бойся… – трусливо выкрикнул мужчина с порога, не решаясь сделать шаг в комнату.

Джулс покачал головой и грустно улыбнулся.

– Услышать от вас такие слова в адрес женского пола. Кто бы мог подумать.

Он сделал ему ножом знак отступить на шаг.

– Давайте, Мартин, мы оба пройдем в ванную.

Единственная запираемая комната, если он не ошибался. Все-таки сегодня ночью он был впервые здесь и еще не очень хорошо ориентировался в квартире Клары.

60

Клара

– Взор застыл, во тьме стесненный, – шептала Клара, поворачиваясь. – И стоял я, изумленный, снам отдавшись, недоступным на земле ни для кого.

Стихотворение Эдгара Аллана По успокаивало ее.

Оно изгоняло голос Янника из ее головы. О ситуации, описанной в этих строках, – пожилой мужчина в полночь открывает дверь и никого не обнаруживает, хотя в нее только что стучали, – она сама мечтала в этот момент.

Тьма – и больше ничего.

Она тоже хотела увидеть пустоту. Чтобы в дверях в спальню никто не стоял. Чтобы там не было никакого Янника. Никакого Мартина, вообще никакого мужчины, который хотел бы причинить ей зло. Хотя она только что слышала тяжелые приближающиеся шаги.

Конечно, он был там. С самоуверенной улыбкой, хотя и немного удивленный, словно не ожидал встретить ее здесь так поздно.

– Янник, – вырвалось у нее при взгляде на эту знакомую ненавистную фигуру.

– Вот это да, – сказал он и засмеялся.

Словно в трансе Клара нажала на значок телефонной трубки на смартфоне и набрала 110. Затем прикинула, сможет ли опередить Янника и сорвать со стены кинжал, но решила не рисковать. Она побежала в прилегающую ванную, мимо водяной кровати, в прозрачном, светящемся уже зеленым светом, матрасе увидела бедренную кость. Ее чуть не вырвало. Но она взяла себя в руки, захлопнула дверь в ванную – и ей повезло: никакого ожидания, на другом конце тут же ответил сотрудник.

– Скорее призжайте, Песталоцциштрассе, 44, четвертый этаж.

Она попыталась закрыть задвижку, но Янник оказался быстрее и пинком открыл дверь.

– Он хочет меня убить.

Она отпрянула назад по кафельному полу.

Янник остался стоять в дверном проеме, как в прошлый раз, когда вышел из ванной, только сейчас он смотрел в ванную комнату, а Клара сидела, скорчившись, в душе. В руке у него ожидаемо был кинжал, который он даже вынул из ножен.

На этот раз он не просто порежет мне ноздри.

Янник смотрел на нее сверху вниз. Разглядывал ее, словно зритель в кино – заинтересованный, как будет дальше развиваться история, но не имеющий понятия, чем закончится фильм.

– Какова причина вашего звонка? – спросил полицейский.

– Мне угрожают, – сказала он, прижав телефон к уху, и Янник насмешливо наморщил лоб.

– Кто же, дорогуша? – прошептал он. Так тихо, чтобы его голос наверняка не был записан вместе с разговором. Поэтому он и держался на расстоянии.

Пока.

– Я ничего тебе не сделаю, – лгал он. – Это даже не моя квартира. Я скроюсь, прежде чем копы успеют выехать.

– У этого типа оружие, – продолжала говорить Клара в трубку. – Он хочет меня убить.

Янник, молча стоявший в дверном проеме, заулыбался еще шире.

– Ты и правда ничего не поняла, тупая шлюха. Я никогда не представлял для тебя опасности. Для меня ты была просто приятным времяпрепровождением. Я никогда бы тебя не убил, но сейчас у меня не остается выбора!

– Вы можете укрыться в безопасном месте? – спросил мужчина на другом конце телефона немного непрофессионально. В голосе слышалось волнение.

– Нет, возможно. Я не знаю, – залепетала Клара, рассчитывая на то, что Янник – или Цезарь, или Джо, как бы ни звали этого психопата – в любой момент вырвет у нее из рук телефон.

Но он сохранял спокойствие. И Клара использовала свой последний шанс и закричала, хотя для этого не было причины, потому что ее шантажист по-прежнему не сдвинулся с места.

И все равно она продолжала кричать:

– О господи, он идет. Он нашел меня, он…

Она потянулась рукой за спину, к ремню, вытащила пистолет Хендрика, который подобрала в паркинге, и засунула за пояс, и вскинула его перед собой.

И трижды выстрелила Яннику в грудь.

61

– Вы еще там, алло, с вами все в порядке? – Полицейский в трубке стал, разумеется, еще взволнованнее, когда услышал выстрелы.

Клара пыталась дать ему ответ. Открыла рот, двигала языком и слышала себя так, будто говорила откуда-то из-под колокола.

– Да, да, я еще здесь. Но ничего не в порядке, о боже, ничего уже не будет в порядке.

Она сделала шаг вперед, встала перед Янником, который удивленно смотрел на нее. Он осел на пол, прислонившись к радиатору на стене. Его правая рука дрожала. Телефон выпал у него из пальцев и лежал вниз экраном на кафеле, который скоро окрасится в красный цвет.

Клара в панике ловила ртом воздух. Раз, два, все быстрее. Как только ее легкие наполнились, писк в ушах, вызванный звуком выстрела, прекратился.

– Алло? Сохраняйте спокойствие. Мы уже на пути к вам.

– Спасибо! – ответила она и расплакалась. – Это была самооборона, – сказала она, и сама верила в эту ложь, которая не была ложью, потому что если бы она этого не сделала, то лежала бы сейчас на месте Янника. – У меня не было выбора.

У нее началась истерика. Это была не шарада, не актерская игра. Накопившиеся за все эти годы негативные эмоции выходили из нее. Она думала о Мартине, о том видео в Le Zen, о сломанных костях, синяках, унижениях; о том, что сегодня он ее «продал». Груз прошлого свинцом лежал на ее слишком слабых плечах. Она с трудом переступила через умирающего мужчину под ногами, который переспал с ней, чтобы затем ее же кровью написать на стене дату ее смерти. А когда она вернулась в спальню и увидела плавающие в водяной кровати останки жертв «календарного убийцы», ее словно прорвало.

Клара заикалась, мямлила, кричала и плакала, шипела, как дикая кошка, и захлебывалась, как утопающая. Все, что она говорила, не имело никакого смысла.

– Мы скоро будем у вас, – попытался успокоить ее полицейский из службы 110, но не его голос заставил Клару остановиться.

А постукивание в ее мобильном, которое она сначала спутала с собственным бешеным сердцебиением.

Клара утерла рукой слезы и посмотрела на дисплей.

Даже ведро ледяной воды возымело бы менее отрезвляющий эффект.

Она знала: если в такое время, сильно за полночь, звонит этот номер, то случилось что-то еще более ужасное, чем то, что она сейчас пережила.

62

– Алло, фрау Вернет?

– Да.

Клара уже мчалась. Прочь из квартиры, обратно в подъезд. Она не слышала никаких сирен, значит, у нее еще был шанс убежать.

С одного места преступления на другое.

– Что случилось?

Клара торопилась вниз по ступеням. Мимо женщины в ночной рубашке, которую, видимо, разбудили выстрелы и которая сейчас, белая как мел, отпрянула в свою квартиру, когда Клара промчалась мимо нее.

– Элизабет Хартмут, я мать Виго, – представилась женщина без надобности. Клара сохранила ее контакт как «БЕБИСИТТЕР». Виго с матерью жили во флигеле.

– Что с Амели? – торопила Клара.

Фрау Хартмут была очень добрая, но ужасно нерасторопная женщина. Все, что она делала, происходило практически с невыносимой медлительностью. Она медленно говорила, медленно ходила, и Мартин часто злословил, что Виго обгоняет ее и в мыслительном процессе.

– Ну, это тоже является причиной моего звонка. Я не уверена, мне кажется, я должна позвонить в полицию.

– Почему? Что случилось?

Клара снова стояла на Песталоцциштрассе. По-прежнему никаких сирен. Никаких мигалок. Только легкий моросящий дождь, который замерзал на тротуаре и превращал каждый шаг в скольжение.

– Виго просто вне себя. Он прибежал вниз босиком, на руках и одежде повсюду кровь. Виго, что… нет, пожалуйста, не надо…

Очевидно, шестнадцатилетний парень не послушал свою мать, и телефон теперь был у него. Он проинформировал Клару намного быстрее и яснее, чем его мать:

– Вы должны срочно прийти домой, фрау Вернет.

Клара повернула на углу улицы, поскользнулась на непосыпанной дорожке, поднялась, побежала дальше. Идущая навстречу веселая парочка пыталась, хихикая, удержаться на ногах, но оба замолкли, когда увидели Клару. Плачущую, хромающую, все еще с пистолетом в руке – она заметила это, лишь когда увидела свое отражение в витрине по дороге. Кларе приходилось сдерживаться, чтобы не кричать в телефон.

– Что с Амели? – задала она единственный вопрос, который еще имел значение.

И получила от Виго один из самых жутких ответов, какой может услышать мать:

– Я не знаю.

Клара остановилась. Уставилась в ярко освещенную витрину бутика с кашемиром, в котором не найдется такого пальто, которое смогло бы ее согреть, если подтвердятся ее самые страшные опасения.

– Она была в постели уже около восьми, – сказал Виго. – Я прилег в гостевой, в одиннадцатом часу меня напугал громкий звук. Сначала я подумал, что Амели выронила стакан. Поэтому я поднялся и хотел пройти на кухню, но там стоял незнакомец и говорил по телефону.

– Кто?

– Я не знаю. Вор, наверное. Сначала я подумал, это ваш муж или друг, но потом он сказал: «Все здесь обречены на смерть». К счастью, меня он тогда еще не заметил.

Клара хотела кричать, но первобытный страх, какой может испытать только мать, которая вот-вот потеряет самое дорогое в жизни, перехватил ей горло.

– У меня ведь нет мобильного, а у вас в квартире нет стационарного телефона, фрау Вернет.

Именно Мартин всегда возмущался, что у парня нет мобильного, но она успокаивала себя, что Виго нужно всего лишь перебежать через двор к своей матери, если что-то случится с Амели.

– Я хотел пойти к матери, чтобы позвать на помощь. – Голос бебиситтера срывался. – Но тип услышал звон ключей в двери. Поэтому я прятался от него, перемещаясь из комнаты в комнату, где его не было. В ванной я нашел снотворное, чтобы подмешать ему в сок. Даже вооружился ножом, но потом Амели начала кричать, и тип направился с оружием к ней в комнату. О господи, если бы я мог защитить Амели!

Клара закрыла глаза. Услышала, как мимо проехал автофургон, кроме мороси на лице, почувствовала крупные капли воды на затылке, которые падали ей на голову с какого-то навеса, и была словно парализованная. Не в состоянии сделать ни шага.

– Вы должны мне поверить, я не хотел оставлять Амели одну. Именно сегодня, мне кажется, она себя не очень хорошо чувствовала. Но по-другому не получилось, он хотел меня убить, о господи, я спрятался под кроватью, но он меня нашел. Тогда я попытался спуститься вниз через окно. Мне ужасно жаль, вы правда должны срочно вернуться домой!

Он сказал это уже во второй раз, и третьего было не нужно. Это стало для нее сигналом.

Домой.

Клара положила трубку и заскользила дальше в сторону Кантштрассе. По пути сюда они ведь проезжали мимо стоянки такси, или нет?

Для большей уверенности она открыла в телефоне список звонков, пролистала к исходящим, потому что только вчера вызывала такси к себе домой на Литценштрассе. Ей нужно будет просто нажать на повторный вызов, что быстрее, чем искать номер телефона в Гугле.

О'кей, вот он!

Она снова поскользнулась, но удержала равновесие.

Вызов такси в Берлине. Второй исходящий звонок. После двадцати попыток дозвониться до Джулса.

Ах, Джулс…

Осознав, что снова стоит перед задачей, с которой не может справиться одна, Клара ощутила беспомощность.

Она всхлипнула. Подумала о провожатом, в котором нуждалась сейчас, как никогда.

На моем пути домой.

Самом опасном пути в мире, если ты женщина. Клара дошла до Кантштрассе, огляделась в поисках такси и увидела стоянку, где ждали две машины.

Ей нужно было перейти через дорогу на светофоре, всего несколько метров, но она застыла. Как один из тех уличных артистов, которые не шевелятся, пока не бросишь им в шляпу деньги.

Список звонков, – подумала она.

Что-то с ним было не так.

Как вчерашний вызов такси может быть сразу вторым по счету номером, который я набирала?

Стоя на перекрестке, Клара еще раз поднесла телефон к глазам, вытерла экран.

И не нашла его.

Звонка в службу ночного телефонного сопровождения!!!

Поняв это, Клара почувствовала, как внутри ее что-то надломилось.

«Не случайность», – прокряхтела она, когда первое такси уехало со стоянки, а она даже не нашла в себе силы, чтобы поднять руку.

Ничто из того, что произошло в последние часы, не было случайностью.

Взлом машины Мартина и похищение ключей от их квартиры на Литценском озере. И – абсолютно точно – то, что именно Джулс говорил с ней от службы телефонного сопровождения.

Клара нажала на кнопку повторного набора и почувствовала себя словно во сне, из которого невозможно проснуться.

Это мое Чистилище.

Навсегда в плену разговора с провожатым, который снова и снова сообщает ей ужасную правду, которую ее мозг никогда не согласится понять.

Не важно, как хорошо Джулс объяснит ей сейчас этот кошмар.

63

Джулс

Он сидел в темноте на кухонном полу. Весь свет в квартире Клары и Мартина был погашен, шторы задернуты. Так он мог лучше сконцентрироваться. Лучше продышать боль, которую ножом причинил ему мальчик.

У него оставалось немного времени, он понимал это, прижимая уже третью тряпку к колотой ране, кровотечение из которой никак не останавливалось.

Его вполне устраивало, что все сейчас шло к концу. И что Клара так быстро ему позвонила.

– Что с Амели? – задала она единственный вопрос, который мог интересовать мать в такой ситуации, как только он ответил на звонок.

Как бывший отец, Джулс не хотел устраивать ей такую пытку, но, вероятно, другой возможности поговорить друг с другом уже не будет, а он должен был знать:

– Как вы это выяснили?

– Я хочу знать, что…

– Я сейчас скажу вам. Вы получите все ответы, Клара. Я клянусь. Но лишь после того, как скажете мне, как вы узнали.

Она стояла на улице. На фоне машин, проносившихся мимо нее. С сидящими за рулем людьми, которые наверняка даже не обернулись бы на плачущую на тротуаре женщину.

Какой позор.

Если Нью-Йорк был городом, который никогда не спал, тогда Берлин был местом, где Джулс больше никогда не хотел просыпаться.

– Мой звонок не был ошибкой, – наконец сказала Клара.

– Нет?

– Нет. Мой телефон не разблокировался в кармане брюк. И я не набирала случайно номер службы телефонного сопровождения.

– А как тогда?

– Это были вы. Вы позвонили мне, подонок. И теперь я хочу знать почему? Что с Амели?

Джулс одобрительно кивнул.

– Браво. Правда, я думал, что вы догадаетесь раньше.

– ЧТО С МОЕЙ ДОЧЕРЬЮ?!

Клара уже кричала, и Джулс наказал ее самым страшным, что мог ей причинить.

Он положил трубку.

Через три секунды телефон в его руке снова завибрировал.

– Мы можем теперь поговорить спокойно?

– Нет, да, я не…

– Вы взволнованы, я это понимаю.

Наверное, я сам так спокоен только потому, что уже потерял литр крови.

– Послушайте меня внимательно, потому что это сейчас очень важно. Вы правы, вы мне не звонили. Я набрал ваш номер.

– Почему?

– Потому что хотел с вами поговорить. Если бы вы не решили, что случайно набрали мой номер, я бы заявил, что сотрудники из службы телефонного сопровождения иногда перезванивают особенно лабильным людям, если у нас есть их номер.

– Подонок, что это за извращенная игра, которую вы ведете? Что это значит?

Джулс открыл рот, но ему пришлось немного подождать с ответом, потому что от пронзившей боли в боку у него перехватило дыхание.

– Это не игра, – наконец сказал он. – Это горькая правда. Вы встретились с Янником?

Вопрос явно вывел ее из и без того шаткого равновесия.

– Янник, как… я…

– Честный ответ. Не мямлите, соберитесь. Вы с ним встретились?

– Да.

– Дело дошло до борьбы?

– Типа того.

– Он жив?

Она залепетала:

– Я, то есть… нет, я…

Джулс удовлетворенно улыбнулся. Первая хорошая новость за долгое, долгое время.

– Поздравляю. Вам это удалось.

Клара снова закричала:

– Это не причина для радости, это самое ужасное, что мне пришлось совершить в своей жизни!

– Нет, это самое лучшее, – возразил ей Джулс. – Поверьте мне, Клара. Мой отец заслужил смерть.

64

Клара

– Ваш отец?

Джулс действительно это только что сказал?

– Янник – это…

Клара все еще стояла на островке безопасности на Кант-штрассе, в нескольких метрах от уже единственного такси.

В которое никогда не сядет, она это поняла, когда увидела подъезжающую патрульную машину. Без мигалки, без сирены, но с очевидной целью.

– Мой отец, именно. Омерзительный подонок. Моя жена на его совести.

– Я ничего не понимаю.

Патрульная машина остановилась во втором ряду перед аптекой. Из нее выскочили двое полицейских. С оружием на изготовку. Они ей что-то кричали.

– Вы и не можете, Клара. Но скоро поймете. Уже очень скоро.

– Вы хотели, чтобы я с ним встретилась?

И убила его?..

– Бросьте оружие, немедленно бросьте оружие! – кричали полицейские.

Теперь она услышала и сирены. Пока далеко, но скоро подъедет подкрепление. Это та хихикающая парочка их вызвала? Или женщина в ночной рубашке в подъезде дала ее описание?

Не важно.

– Тогда вы с самого начала планировали все это сегодня ночью?

Ничто не происходит случайно.

Джулс сдавленно рассмеялся:

– Нет, я лишь обеспечил поле для игры. Это как мне объяснил свадебный организатор, которого я хотел нанять для нашей с Даяной свадьбы, но до нее, к сожалению, так и не дошло: «Вы можете лишь задать рамочные условия, вечеринку всегда делают гости».

– ОПУСТИТЕ ОРУЖИЕ!

Полицейские были всего в нескольких метрах. Она уже видела волнение в их глазах. Обручальное кольцо на руке полицейского, который стоял ближе и направлял на нее свой пистолет.

Клара отвернулась от него.

– Амели еще жива?

– Да, конечно. У нее все хорошо.

Господи. Всхлипывая, она запрокинула голову.

– Пожалуйста, не делайте ничего моей девочке, – сказала она и бросила оружие.

– Я бы никогда не причинил ей зла, – было последнее, что она услышала от Джулса.

Затем полицейские повалили ее на землю.

65

Джулс

Десять минут, возможно, четверть часа, если повезет. Хотя ему показалось, что ее только что арестовала полиция. Но Клара сдвинет горы, чтобы попасть домой. В крайнем случае на патрульной машине, которая должна была отвезти ее в участок. Не было силы мощнее, чем родители, чей ребенок находился в опасности.

Джулс знал, что у него немного времени, к тому же было лучше оставаться в движении, если он не хотел умереть прямо здесь. На кухонном полу.

Он встал на колени, потом подтянулся за кухонный остров и выпрямился. Шатаясь, добрел до детской комнаты. Открыл дверь.

И увидел собственное дыхание.

Шторы, которые он задернул перед разбитым окном, надувались на ветру. Комната остывала с такой же скоростью, как и его тело.

– Прости, моя маленькая. Похоже, сегодня ночью все немного вышло из-под контроля.

Он включил ее ночник, розовую фигуру Эльзы с теплым светом. Амели отползла еще дальше к стене и снова спряталась с головой под одеялом.

Она мерзла. И его, конечно, тоже не хотела больше видеть. Ничего удивительного, он не мог ее за это винить.

Джулс подошел к ее кровати, и девочка отодвинулась еще дальше. Он попытался найти слова, чтобы достучаться до нее:

– У меня был плохой отец, как и у тебя, Амели. А моя мать была слабой. Как твоя. Но сегодня она проявила смелость и силу.

Он погладил ее по голове через одеяло, почувствовал, как она напряглась.

– Мне очень жаль.

Он отошел от кровати и неуверенным шагом направился к двери. Уставший от этой ночи. От борьбы с незнакомцем. И от жизни.

Одновременно он ощутил нечто совершенно неведомое. Чувство удовлетворения от долгожданного успеха, который наконец-то случился.

В коридоре он еще раз остановился, сделал шаг назад и в последний раз посмотрел Амели в глаза. Она спустила одеяло с головы. Смотрела ему вслед, наверное, чтобы убедиться, что он действительно ушел.

Ее глаза были такие большие, невинные и подернутые глубокой грустью, от которой ей уже никогда до конца не избавиться.

– Мне правда очень жаль, – еще раз сказал он ей. – Я знаю, сегодня ты всего этого еще не понимаешь. И я не могу с уверенностью обещать, что однажды ты будешь мне благодарна, просто потому, что не будешь знать, от какого ада я тебя уберег. Но твоя мать тебе когда-нибудь объяснит.

Он помолчал, затем попрощался, сделав ей, наверное, самое важное предупреждение, какое мог:

– Что бы ни случилось, Амели. Пожалуйста, не ходи в ванную.

С этими словами он направился туда сам.

Дойдя до ванной, он открыл дверь, еще раз проверил пульс Мартина и, убедившись, что тому осталось недолго, окунул свою руку в лужу крови на кафельном полу. Он дважды пырнул Мартина ножом, значительно глубже, чем юный преступник, чьего присутствия и намерений он, возможно, никогда не сможет себе объяснить.

Джулс посмотрел на часы.

Было 2 часа 34 минуты. 30 ноября.

И эту дату он нацарапал кровью Мартина на стене в ванной. Собственным уникальным почерком. Цифра 1 с завитушкой сверху. Из-за чего число, которое он написал на стене еще после своего первого убийства – если приложить немного фантазии, – напоминало морского конька.

66

Клара

Три недели спустя

У воды.

Не было кафе с более подходящим названием, чем это на Кнезебекштрассе.

Клара наблюдала за Амели, склонившейся над раскраской в игровом уголке, который хозяйка специально организовала для малышки, и чуть не плакала.

От любви.

И от облегчения, что она не потеряла дочь, хотя было столько причин для того, чтобы они никогда больше не увиделись. Прежде всего ее собственные планы. Она чуть было не лишила себя жизни, прежде чем это могли сделать Мартин или Янник.

– Вы меня еще слушаете?

– Что?

Она перевела взгляд с дочери на мужчину, который сидел напротив нее за столом.

Он был в инвалидной коляске, и борода действительно старила его, но Магнус Кайзер не имел никакого сходства с Янником. Ни малейшего.

Цезарь был как минимум на двадцать лет моложе, у него были длинные, гораздо более светлые волосы, и, несмотря на свой физический недостаток, он казался более подвижным. До несчастного случая он, вероятно, был настоящим фанатом спорта.

– Да, извините, пожалуйста. Еще пару дней назад моя дочь переживала очень тяжелую фазу. После смерти ее отца она почти ничего не ела, мало пила, и ей постоянно снились кошмары. Для меня это чудо, что ей стало настолько лучше.

– Понимаю. – Цезарь помешал ложечкой свой кофе с молоком.

У него было что-то на сердце, иначе он не просил бы так упорно о встрече. Но в последние дни Клара была занята адвокатами, дачей показаний, переездом и не находила на это время. Сейчас, когда было ясно, что до начала процесса ей не нужно в тюрьму (и по словам ее защитника по уголовным делам Роберта Штерна, вряд ли когда-то придется туда отправиться, если она продолжит настаивать на версии самообороны), Клара наконец-то обрела внутреннее спокойствие и силы, чтобы разобраться с мотивом и подоплекой поступка Джулса. И согласилась на встречу.

– На чем мы остановились? – спросила она Цезаря.

– Я рассказал вам о своем подозрении. Как уже говорил, я дружил с Даяной. Был период, когда мы чуть было не сошлись, но она выбрала Джулса, что не стало такой уж большой проблемой. Во всяком случае, по истечении какого-то времени. Мы остались близкими друзьями.

– О'кей.

– Очень близкими друзьями, что касается доверия. Мы говорили обо всем. И об их проблемах с Джулсом.

– Каких проблемах?

– Она рассказала мне о своих подозрениях. Она боялась, что Джулс занимался чем-то нелегальным. – Он нервно теребил указательным пальцем заусенец на большом пальце.

– Чем конкретно?

Цезарь наморщил лоб.

– Это она не захотела сказать. И именно поэтому я насторожился. Обычно мы рассказывали друг другу все. Но тут она мялась. Это было связано с его отцом. И с другими женщинами.

Он перестал теребить палец, но теперь его руки переключились на салфетку на столе, которую могли комкать.

– Я ничего не понимал. Но слова Даяны зацепили меня. Джулс изменился. Он всегда был не таким, как другие. Тихим, очень меланхоличным. Работа в службе спасения тоже добавляла ему забот. Он не мог абстрагироваться от звонков даже дома. Однажды мне пришлось отвезти его по одному адресу к женщине, которую сильно избил муж. Он хотел проверить, как она, все ли у нее в порядке. И узнать, ушла ли она от обидчика.

– Она ушла?

– Нет. Он буквально рассвирепел. Мы увидели обоих через кухонное окно, мужчину и женщину. Джулс хотел позвонить в дверь и избить парня, я с трудом удержал его от этого. – Он печально усмехнулся. – Тогда я еще не сидел в этой штуке.

Клара сделала глоток своего еще слишком горячего чая латте.

– Я не хочу быть невежливой, но почему вы рассказываете мне все это? Большую часть я уже прочитала в прессе. Вы ведь дали показания полиции.

Он кивнул и смущенно посмотрел на стол, словно на тарелке с куском пирога, к которому он не притронулся, был написан ответ.

– Я здесь, чтобы извиниться, – тихо произнес он.

– За что?

– Думаю, все не зашло бы так далеко, если бы я сказал раньше. – Он снова поднял голову.

Он плачет?

– Если бы я вас предупредил, фрау Вернет.

Клара наклонила голову, откинула со лба прядь волос и спросила:

– Вы могли меня предупредить?

– Это длинная история.

Цезарь подыскивал слова, наконец он признался:

– После самоубийства Даяны я начал собственное расследование. Как я уже говорил, у нас были доверительные отношения. Я знал пароль от ее компьютера и мог открыть ее почтовый ящик со своего ноутбука. Даяна сохранила в черновиках свое прощальное письмо, которое написала потом от руки.

– И что?

– И в нем значилось ваше имя.

Мое имя?

Разговор был таким необычным и требующим внимания, что Клара совершенно забыла каждую минуту проверять Амели, что сейчас наверстывала.

В этот самый момент малышка обернулась к ней и одарила беззубой улыбкой – у нее как раз недавно выпал зуб.

– Пожалуйста, не презирайте меня за то, что я сделал, – услышала она Цезаря и снова посмотрела на него.

– Джулс… он был моим лучшим другом. Хотя изменился и ожесточился за последние годы. Он сам в детстве пережил много плохого. Видел, как его отец избивал и мучил мать, пока та не ушла и не оставила их с сестрой с этим сумасшедшим.

Цезарь впервые взял вилку и даже воткнул ее в медовый пирог, но так и не съел ни кусочка.

– Так он объяснил мне свой комплекс помощника и почему работал в службе 112. Но, видимо, отсюда и его ненависть к женщинам, которые безропотно сносили все это.

– Которых он убивал! – прошептала Клара, глядя на Амели, которая, к счастью, не слышала их разговора.

А именно – 8.3., 1.7. и 30.11. Все важные для феминисток даты, как впоследствии выяснили СМИ, анализируя преступления: Международный женский день 8 марта, внесение изменений в Уголовный кодекс 1 июля 1997 года (лишь с этого времени изнасилование в браке в Германии стало уголовно наказуемым) и введение избирательного права для женщин 30 ноября 1918 года.

– Что в том письме? – спросила она Цезаря.

– Пообещайте, что не возненавидете меня.

– Какая у меня может быть для этого причина?

Цезарь вздохнул.

– Мне нужно было обратиться в полицию. Но я думал, что все это лишь фантазии невменяемой женщины. Все-таки незадолго перед смертью Даяна находилась в психиатрической лечебнице из-за паранойи. Насколько серьезно я мог к этому относиться?

Сам того не зная, Цезарь вызвал у Клары одно воспоминание.

Она сама использовала похожие слова, когда спросила своего защитника, действительно ли должна давать показания в суде.

«Насколько серьезно отнесутся к моим показаниям? Ведь известно, что я принимала участие в эксперименте в психиатрической клинике».

Цезарь, снова ковырявший свой пирог, продолжил:

– Я пытался выяснить, есть ли в этом какая-то правда. Попросил Джулса подменить меня на телефоне сопровождения.

– Откуда вы знали, что он позвонит мне?

– Я этого не знал. Но я показал ему, где найти номера, с которых звонили уже много раз. И где документ, в котором указаны признаки беспокойства, страхов и другая информация, помогающая сотрудникам службы вести разговор.

– То есть вы надеялись, что он мне позвонит?

Я была приманкой Цезаря?

– Я надеялся, что он это не сделает. Но около десяти вечера я проверил местонахождение своего ноутбука – на нем установлена программа на случай, если его украдут. И бинго, Джулса не было дома. Я поехал на такси для инвалидов к Литценскому озеру, откуда шел сигнал GPS. И когда увидел на табличке рядом со звонком вашу фамилию, Вернет, то просто обомлел. Теперь я был уверен – что-то не так.

Пауза.

Клара не решалась пошевелиться, из иррационального страха, что может смутить нервничающего мужчину перед собой, и тот перестанет говорить.

– Поэтому я поднялся на лифте, хотел выяснить, что он делает в чужой квартире.

– Но испугались?

– Да. – Ему было явно стыдно. – Наверное, это звучит по-детски, но свет в подъезде не горел. Я вдруг почувствовал себя беспомощным.

– И развернулись?

– Да. Такси ждало меня внизу. Вернувшись домой, я заметил, что потерял мобильный. Но не был уверен, перед вашей дверью или где-то еще. Я время от времени звонил сам себе со стационарного телефона и надеялся, что сотовый у меня украли и что он не попал в руки Джулса. Я даже отправил себе с другого мобильного эсэмэс с требованием к вору вернуть его мне.

– Но вы не позвонили в полицию?

– Нет. И я до сих пор не могу себя за это простить. – Он смущенно кашлянул. – Знаю, я струсил. И вел себя как ребенок, который надеется, что Зло исчезнет, если отвернуться.

– Вы не хотели верить, что ваш друг способен на убийство.

Он кивнул.

– Это слишком жутко. Просто непостижимо. Возможно, вы поймете меня, когда сами это прочтете.

Цезарь отодвинулся от стола и полез за портмоне. Клара хотела уже запротестовать, что сама оплатит счет, но тут заметила, как он положил рядом с чашкой конверт.

– Пожалуйста, не возненавидьте меня, – еще раз сказал он.

Он развернулся на месте и покатился к выходу.

Клара проводила его взглядом. Смотрела, как он подождал, чтобы кто-то из посетителей придержал ему дверь, и вскоре скрылся из вида на своей коляске на Кнезебек-штрассе.

Она убедилась, что Амели все еще занята раскраской. И с колотящимся сердцем и мокрыми от волнения ладонями нащупала листы в конверте.

Затем сделала последний глоток из стакана с водой, который заказала к своему чаю латте.

Наконец открыла конверт и прочитала прощальное письмо Даяны.

67

«Мой дорогой Джулс,

как бы я хотела, чтобы все вышло по-другому. Чтобы я никогда этого не выяснила. Чтобы мои подозрения не подтвердились. Но я узнала твой почерк, игривую закорючку, которой ты закругляешь цифру 2. Завиток у единицы как у морского конька.

Ты „календарный убийца“.

Это ты оставляешь дату на стенах своих жертв.

Ты помнишь наш первый поцелуй? И много прекрасных лет, которые за ним последовали. Как же я любила твои письма, которые для меня всегда были неожиданностью! Под подушкой, в холодильнике, между спортивными вещами. В бардачке. Меня всегда веселило, что ты ставил на них дату, как в договоре.

Собственно, я хотела верить, что мы действительно заключили пакт, хотя так и не поженились. Хотя ты не хотел отказываться от квартиры, в которой вырос. Ты говорил, что не мог там жить из-за плохих детских воспоминаний, но я знала, что время от времени ты брал тайм-аут и возвращался туда. Все эти годы, что жил у меня. Потому что нуждался в свободе. Теперь я знаю, для чего ты ее использовал, и мой мозг не в состоянии это осознать.

Сначала я боялась, что на Песталоцциштрассе ты встречаешься с другими женщинами. Я ведь знала, какой ты добрый и отзывчивый. Что звонки о помощи, особенно от женщин, не оставляют тебя безучастным.

Ты сам мне рассказывал, как после смены садился в машину и ехал к звонившим, чтобы узнать, все ли у них в порядке. Потому что не мог вынести пустоту после звонка и неизвестность, чем все закончилось.

Ах, лучше бы ты мне изменял. Насколько легче я бы перенесла ревность, чем то, что подтвердил мне твой отец.

Несмотря на весь ужас, несмотря ни на что, я все еще сомневаюсь в себе и задаюсь вопросом, нет ли в этом и моей вины. Все-таки моя ревность заставила меня следить за тобой.

И так я обнаружила окровавленную одежду, которую ты надеялся тайно выстирать в постирочной комнате.

Крошечные красные капельки на эмали раковины, которую ты недостаточно тщательно промыл, прежде чем лечь ко мне в постель после своей „ночной смены“.

А потом я увидела фото в газете, кровь на стенах, дату смерти, которую „календарный убийца“ оставлял своим жертвам, и узнала твой почерк. Но я признаю, что в результате терапии в «Бергер Хоф» мне почти удалось закрыть глаза на правду. Ты увидел, как я изменилась, поверил в мою ложь, что у меня эмоциональное выгорание из-за детей и стресса, так как твоя работа сказывается и на мне.

Как легко я смогла убедить тебя, что нуждаюсь в психиатрическом лечении! Тебе нужно было время для твоих злодеяний? Я сказала терапевтам в «Бергер Хоф», что у меня паранойя. Ведь легче верить в ложь, чем жить с осознанием того, что любишь убийцу.

Правда, твой отец положил конец моему процессу самообмана, когда навестил меня в клинике. Я надеялась, что он принесет мне доказательства твоей невиновности, потому что, да, признаюсь, попросила его последить за тобой, Джулс.

Я не могла знать, что ему и не нужно было ничего выяснять. Я думала, фотографии твоей кровати, которые он принес мне, шокировали и его. Ничего подобного. Вы вместе смеялись над моей наивностью? Или он действовал, не посоветовавшись с тобой, когда рассказал мне всю правду?

Я надеялась на последнее, потому что не могу забыть его мерзкую улыбку, когда он сказал мне, что я должна быть сильной. Что вы команда и будете вместе убивать.

Я знаю, он наслаждался моей болью и моим обмороком. Я по сей день ощущаю тот шок, когда он взял меня за руку и подвел к окну в клинике, хорошо зная, что мне, психически лабильной пациентке, никто не поверит. Возможно, он и правда считал, что я вас пойму. Что у вас была хорошая причина, чтобы наказывать женщин за то, что они возвращались к своим мучителям.

Твой отец самодовольно показал мне одну молодую женщину, тоже пациентку, которая с отсутствующим видом сидела в парке.

Ее звали Клара Вернет…»

– Цветы?

Клара так сильно вздрогнула, что ударилась коленями о столешницу.

– Что? – она уставилась на уличного продавца, который не мог выбрать более неподходящего момента, чтобы сунуть ей под нос букет роз.

– Нет! – Кларе не удалось сохранить вежливость. Вообще она сочувствовала несчастным торговцам, которые должны были сдавать свой жалкий заработок какому-нибудь главе мафиозного клана. Она убедилась, что вонявший табаком тип в толстовке не приставал к Амели, дождалась, пока тот, ничего не выручив, выйдет на улицу, и вернулась к последнему абзацу кошмарных откровений, которые в отчаянии написала Даяна в последние часы своей жизни.

«…Твой отец самодовольно показал мне одну молодую женщину, тоже пациентку, которая с отсутствующим видом сидела в парке.

Ее звали Клара Вернет, и он выбрал ее в качестве следующей жертвы. Ее муж Мартин подвергал Клару сексуальному и психическому насилию, но она все равно от него не уходила. Хотя, по иронии судьбы, уже на протяжении нескольких лет испытывала такой страх, что сохранила номер службы телефонного сопровождения в своем мобильном.

Ей вы назначили дату смерти на 30.11. Как и вашей первой совместной жертве.

С тех пор как вернулась из клиники, я сама не своя, но ты этого даже не заметил. Мыслями ты больше не со мной, потому что борешься со своими демонами. Для Валентина и Фабьенны ты по-прежнему самый заботливый отец, но для меня лишь бездушная оболочка, хотя в этом мы схожи.

Вы с отцом выбрали дату для Клары Вернет, а я определила день для себя. И это сегодня.

Я знаю, что ты никогда не причинил бы мне зла. Это и осознание, что, несмотря ни на что, я по-прежнему люблю тебя, делает дальнейшую жизнь для меня невыносимой. Возможно, с одним тобой я бы еще справилась. Сумела бы укротить твоих темных демонов. Но с твоим отцом в качестве ментора Зла?.. Никаких шансов. Это выше моих сил, моего воображения и моей воли к жизни.

Прощай, мой дорогой Джулс. Сейчас я допишу это письмо и вскрою себе вены. Может, я еще смогу в последний раз позвонить тебе на 112, прежде чем силы оставят меня. Чтобы в последний раз услышать твой голос, который раньше поддерживал меня, давал уверенность и надежду. Может, если я застану тебя на работе, мне удастся удержаться за него, и ты проводишь меня в последний путь.

Вероятно, никто, кроме тебя, никогда не прочтет это письмо. Иначе он или она наверняка подумает: „Как мать может оставить своих детей с убийцей?“

Я уверена, даже ты аргументировал бы так же, расскажи я тебе о своих намерениях. И возможно, глядя в твои глаза, я дала бы слабину и мне не хватило бы сил осуществить задуманное.

Но я знаю, что должна это сделать. Дети всегда были тебе ближе, чем мне. И они еще больше отдалились от меня с тех пор, как я превратилась в эмоциональную развалину. Я невероятно устала, но одновременно я в ярости на тебя. Моя смерть – я знаю это – станет тебе наказанием. Я знаю, как сильно ты меня любишь. И как сильно будешь страдать от моего самоубийства. Возможно, и я на это надеюсь, такое потрясение вернет тебя на правильный путь, который мне в этой жизни навсегда закрыт. И тогда – я это знаю – ты будешь хорошим отцом детям, как всегда был мне хорошим мужем.

Я так тебя люблю, несмотря ни на что!

Даяна».

68

Она уже какое-то время смотрела в пустоту поверх верхнего листа письма, когда на блюдце зазвенела ложечка. Кларе – мыслями еще пребывавшей в страшном, описанном Даяной мире, – понадобилось несколько секунд, чтобы понять, что вибрации на столе исходили от ее мобильного.

– Алло?

– Как у вас дела, Клара?

С первыми же словами позвонившего температура в кафе резко упала, приблизившись к уличной. Интуитивно Клара схватила шарф, который лежал рядом с ней на стуле. Одновременно убедилась, что ее дочь в безопасности.

– Джулс? – Имя, которое ей когда-то так нравилось, что она рассматривала его как вариант для второго ребенка, было теперь настолько ненавистно, что становилось плохо, когда она его произносила.

– Я не отниму у вас много времени, не волнуйтесь. И никогда больше не позвоню. Это действительно наш последний разговор.

Клара надела к шарфу пуховик, вышла на улицу и встала перед дверью кафе, не сводя глаз с Амели через огромные, до пола, окна.

– Я позвоню в полицию. – Облако пара окутало ее слова, как дым от электронной сигареты. Температура была чуть ниже нуля, но душевный холод, который она ощущала, намного сильнее.

– Она не всегда приезжает так быстро, как требуется.

– Ах да, я забыла. Вы ведь убийца из службы спасения.

После того как пресса выяснила, кто совершал убийства, то окрестила Джулса по-новому.

– Я говорю по опыту, потому что в ту ночь сам пытался вызвать помощь. Я думал, вашей дочери угрожает опасность. Я предпочел бы сдаться, чем подвергнуть ребенка опасности.

Клара помахала через свежевымытые витринные стекла Амели, которая потеряла ее, но теперь успокоилась, увидев, что мама говорит по телефону перед кафе.

– О, как благородно. Но это вы представляли единственную опасность для Амели. Вы боролись с бебиситтером!

– Я читаю газеты, Клара. Я знаю. И очень сожалею о ситуации с Виго. Я взял ключ из бардачка машины вашего мужа, потому что знал, что в последнюю субботу месяца он всегда приходит домой очень поздно.

После своих вечеринок в Le Zen. Или в загоне, – подумала Клара и задалась вопросом, сколько сеансов терапии потребуется, чтобы она смогла открыто говорить об этом с кем-то еще.

– Я ничего не знал о бебиситтере. Когда я пришел, он, видимо, уже спал в гостевой комнате.

Клара презрительно фыркнула.

– Вы думали, я оставлю своего ребенка без присмотра?

– Уже забыли? Вы хотели оставить ее одну навсегда, – парировал Джулс. Воспоминание о ее неудавшихся попытках самоубийства произвело на Клару отрезвляющее действие.

Хотя Джулс со своими предположениями в ту ночь был абсолютно прав. В принципе, все ее попытки суицида были просто малодушными криками о помощи. Начиная с прерванного прыжка со скалодрома и до бессмысленной попытки отравиться выхлопными газами в машине.

Беременная женщина с коляской перешла через улицу и остановилась перед магазином с одеждой для будущих мам.

По статистике каждая четвертая женщина подвергается домашнему насилию. Как правило, во время беременности ситуация ухудшается, потому что мужчина чувствует себя еще более бесполезным, – пронеслось в голове у Клары при взгляде на нее.

Она тоже боится идти домой?

Клара снова посмотрела на Амели, которая сидела, поджав под себя одну ногу, и ее единственная проблема сейчас заключалась в том, в какой цвет лучше раскрасить ствол пальмы.

– Чего вы хотите? – спросила она Джулса.

– Внести ясность.

– Уже не нужно. Я прочитала прощальное письмо Даяны.

– Значит, Цезарь дал вам копию. Этого я опасался.

Клара покачала головой и понизила голос, хотя проходившая мимо группа подростков начала горланить на всю улицу.

– Вы еще больший извращенец, чем я думала. – Клара с отвращением выдавила из себя: – Убийство в команде? Вместе с родным отцом?

– В том-то и дело, что нет. У меня с моим родителем практически нет ничего общего. Он любил мучить людей, я нет. Он хотел внушать женщинам страх, я хотел им помочь.

– Убивая их?

Подростки обнаружили игровую площадку рядом с кафе и выбрали ее местом для репетиций своих футбольных кричалок. Вообще-то площадка предназначалась только для детей до десяти лет, но парням на это было откровенно наплевать.

– Показывая им, что нужно действовать. Я указывал жертвам выход из ловушки. Да, для этого приходилось надавить. Поэтому я ставил ультиматум. Я рад, что мои мотивы теперь известны общественности. Иначе вы, женщины, этого не поймете.

– Что тут понимать, кроме того, что нельзя убивать людей?

– Но именно это и делают такие женщины, как вы, Клара. Задумайтесь, что стало бы с вашей дочерью, если бы вы не освободились? Она усвоила бы определенную модель поведения, при которой абсолютно нормально, если отец бьет, мучает, унижает ее мать. И что единственный выход – это самоубийство. Тем самым вы сделали бы из Амели следующую жертву.

Клара молчала, злясь на Джулса за то, что, излагая свою искаженную картину мира, он сместил фокус на печальную правду. Ведь она тоже научилась роли жертвы у своих родителей. Что бы с ней стало, если бы у ее матери нашлись силы оказать своему мужу сопротивление?

– Вы наверняка слышали о моей сестре Ребекке.

– Она не дает интервью, – ответила Клара.

– А если бы дала, то ей пришлось бы рассказать репортерам, как сильно она страдала из-за слабости моей матери. Моя мама никогда ничего не предпринимала против моего отца. Терпела все его выходки. И поэтому Бекки усвоила, сознательно или подсознательно, что естественная роль женщины – молча и покорно сносить превосходство мужчины. Если бы моя мать тогда не ушла, то моя сестра стала бы сегодня такой же жертвой, как и вы, Клара. – Джулс тут же поправился: – Какой вы были! Вы даже не понимаете, какого грандиозного результата добились, убрав с дороги Янника.

– Вашего отца! – прошипела Клара, ласково кивнула Амели и успокоилась, когда та снова склонилась над своим произведением искусства. – Вашего помощника в убийствах!

– Ошибаетесь, мой отец был лишь «подражателем».

Клара запнулась.

– Минутку. Он никогда не убивал?

Она услышала, как Джулс презрительно прищелкнул языком.

– Для этого он был слишком труслив.

– Но тогда я не понимаю! Как он выяснил, что вы «календарный убийца», если вы ему не говорили?

Она услышала, как Джулс глубоко выдохнул, прежде чем сказать:

– Однажды в квартире подо мной прорвало трубу. Я был на работе и недоступен. Сосед решил, что это моя кровать, и в панике позвонил в управляющую компанию. Там знали, что мой отец раньше жил в этой квартире и все еще был указан в домовой книге как совладелец. Ему позвонили, и мой любопытный старик вызвал службу вскрытия замков и воспользовался ситуацией, чтобы посмотреть, как я живу.

– И так он обнаружил эту водяную кровать?

И ее жуткое содержимое.

– Он ни словом не обмолвился, делал вид, что все в порядке, но я уверен, что он перерыл всю мою квартиру и нашел под кроватью папку со всеми материалами.

– Вы фотографировали своих жертв? – Клару чуть не стошнило.

– Только дату на стене.

– Только! – Она застонала.

– Вообще-то вы должны меня понять, Клара. У меня были сотни таких случаев, как ваш. Женщины постоянно просили меня о помощи, а когда я им ее посылал, они оставались со своими мужьями. Позволяли себя бить, мучить, насиловать, убивать. Я хотел дать толчок, вытащить их из роли жертвы. И в вашем случае мне это даже удалось.

– Вы и правда сумасшедший.

– Хм, вероятно, вы правы, и все равно я уверен, что намного нормальнее, чем был мой отец. Всю свою жизнь он находил удовольствие в том, что издевался над женщинами. Он обожал разрушать мою мать как физически, так и психически. Ее страх был для него как наркотик, в котором он нуждался и после ее смерти. Он кончал, если видел, как в глазах женщины умирало счастье. Если замечал, что его слова и поступки уничтожали в ней всякую радость жизни.

Как и со мной, – подумала Клара. – Когда сначала он переспал со мной, чтобы затем показать мне, что я легла в постель с монстром.

– Он солгал вам, чтобы отравить вашу душу, Клара. Так же, как солгал Даяне и довел ее до самоубийства.

Клара язвительно усмехнулась:

– Ах, вы считаете, вашей подруге было бы легче, знай она правду: что только вы один несете ответственность за календарные убийства?

– Да. Даяна ясно написала это в своем прощальном письме. Если вы читали его внимательно, то заметили, что глубоко в душе она никогда не планировала лишать себя жизни. Как и вы, Клара.

– Откуда вы знаете?

– Она хотела еще раз позвонить мне! Потому что знала – мой голос удержит ее от этого шага.

Клара неосознанно кивнула. Как Джулс это сформулировал? «Она была в отчаянии, но в конце концов желание умереть оказалось не таким сильным, как материнская любовь».

Тогда она не понимала, но в ту ночь эти слова касались и ее.

– Ну, звонок звонком. Даже если я ошибаюсь в этом пункте, Даяна все равно была бы еще жива, – продолжил Джулс. – Вся вина лежит только на моем отце. Если бы он не налгал Даяне, все это никогда не зашло бы так далеко. Моя жена не вскрыла бы себе вены. Мои дети не погибли бы.

– Но вы все равно были бы убийцей.

Джулс снова тяжело вздохнул, однако согласился с ней:

– Это правда, я убийца. Но в ту ночь я вас спас, Клара.

– Направив меня к вашему отцу?

Джулс заставил ее танцевать, словно марионетку, дергая за невидимые ниточки. Заставил ее поверить, что она едет к Цезарю, при этом заманил ее к себе в квартиру.

Черт, он даже дверь оставил для меня открытой.

– Я не дал вам покончить с собой, Клара.

– Чтобы вместо этого меня пытался убить ваш отец-психопат? – Она сжала зубы и прошипела: – Этот мерзавец хотел меня заколоть.

– Не уверен, что он действительно был на такое способен. Еще раз: мой отец не убил ни одну из этих женщин. Правда – и признаю это – в ту ночь я провоцировал его по полной. Прикидывался дурачком. Притворялся, что не знал, что он мой «подражатель», и выдавал себя за Янника. Направив его в Le Zen, я как бы заставил своего отца собирать информацию о самом себе.

– Чтобы его помучить?

Он подтвердил и добавил:

– И чтобы заставить его совершить ошибку.

– Вы натравили его на меня!

– Да, но я не оставил вас абсолютно беззащитной.

Клара кивнула.

– Вы надеялись, что я воспользуюсь кинжалом со стены!

– И хотя бы раз в жизни перерастете себя, именно.

Водяная кровать. Японский кинжал. Плащ Таннберга, разодранный пулями. Его тело, которое сначала согнулось, а потом осело, как взорванная дымовая труба.

Воспоминания о последних минутах в квартире Джулса мелькали у нее перед глазами, как картинки, проецируемые диапроектором на стену. И как тогда, у нее зашкаливал пульс, а страх свинцовым грузом давил на грудь.

– А что, если бы я его не убила? Если просто пришла домой, чтобы проститься с Амели… – прошептала Клара, и Джулс закончил ее мысль:

– Тогда я бы вас убил.

Она застонала. Тем самым Джулс подтвердил страшные предположения, которые преследовали ее каждый день. Он поджидал Клару в ее собственной квартире!

– Мне не хотелось этого делать. Но только так можно было разорвать эту линию. Я не мог допустить, чтобы из Амели тоже выросла жертва.

Клара снова посмотрела через стекло – в эту секунду Амели махнула ей рукой, чтобы она вошла и оценила ее незаконченную картину, поэтому Клара шагнула в кафе.

– Ваша дочь подрастет и узнает, что ее мать – настоящий герой, что она не позволяет мужчинам помыкать собой, а берет контроль над своей жизнью в собственные руки. Конечно, я хотел бы, чтобы вы и с мужем заодно расправились. Но это взял на себя.

Клара сняла шарф и куртку, ее лицо горело из-за резкой смены температур. Официантка вопросительно взглянула на нее, но Клара с улыбкой подала ей знак, что в настоящий момент ничего не нужно. Разве что отследить вызов мужчины, которого раньше называли «календарным убийцей».

– Рассматривайте это как мой подарок, – сказал Джулс. – Вы знаете, Мартин заслужил смерть.

– Никто этого не заслуживает, – робко возразила Клара. – Вы за это ответите.

– Это уже случилось. С Даяной я потерял смысл жизни.

Клара со злостью процедила через сжатые зубы:

– Вы душевнобольной, вы же это знаете? Вы хотите преподнести мне свои извращенные поступки как помощь, при этом вы просто использовали меня как инструмент.

– Не так. Я лишь проводил вас до двери. Вы сами решили в нее войти.

– Вы монстр.

– Я вас умоляю. – Джулс усмехнулся. – Из всех мужчин в вашей жизни в последнее время я был самым безобидным.

Клара истерично рассмеялась, и две женщины за соседним столиком, разговору которых она помешала, раздраженно взглянули на нее.

– Безобидным? – спросила она и с удовольствием выбежала бы из кафе, чтобы, по крайней мере, иметь возможность закричать. – В вашей кровати плавали части трупов, которые вы коллекционировали!

– Не в качестве трофея, а как предупреждение. Моя мать должна постоянно напоминать мне о моем предназначении.

– Ваша мать? – Клара закрыла глаза и снова увидела перед собой кости, плавающие в кровавой воде. Она снова лежала на водяном матрасе, и снова ей стало плохо при одной лишь мысли, что она вытворяла на нем с Янником, плохо до тошноты, но она впервые осознала, чьи это кости были под ней.

– Я думала, ваша мать…

Нет, – мысленно исправилась Клара. Конечно, она тогда не ушла. Она стала первой жертвой Джулса. Потому что не оказывала никакого сопротивления его отцу.

– Много лет ее останки были закопаны у нас в саду, лишь позднее я нашел для них более подходящее место, – сказал Джулс. – Теперь понимаете, какой мерзавец мой отец?

– Яблоко от яблони недалеко падает.

– Ошибаетесь, – энергично возразил Джулс. – Я не лжец, как он. Всю свою жизнь он только и делал, что лгал. До самой смерти. Он боялся, что вы можете рассказать мне что-то по телефону, и я выведу его на чистую воду. Было даже забавно, как он запаниковал и пытался убедить меня прекратить с вами разговор. Он беспрестанно требовал, чтобы я положил трубку. Выставлял вас лгуньей, сумасшедшей, которой нельзя верить.

Клара молча кивала. Это не представляло труда для Ханса Кристиана Таннберга. Все-таки она побывала до этого в психиатрической клинике.

– В конце концов он не придумал ничего лучше, чем предложить мне Цезаря в качестве подозреваемого.

– Чтобы отвлечь внимание от себя, – констатировала она.

– Да, смешно. Я понятия не имею, как он хотел выпутаться из этого, может, он и сам точно не знал. Он импровизировал, но зашел в тупик, и у него осталась только одна возможность.

– Он должен был меня перехватить, – догадалась Клара.

– Именно, – подтвердил Джулс. – Поэтому он сразу же поехал ко мне, когда я сказал, что вы придете ко мне домой.

Клара покачала головой. В одном нужно было отдать Джулсу должное. Он умело провернул игру в «кошки-мышки», и даже с двумя участниками, которые ни на одном из этапов не знали, кто из них кошка, а кто мышка. Поневоле она должна была признать извращенную гениальность этого плана. Джулс загнал ее в такую ситуацию, из которой только один мог выйти победителем: сам Джулс. Если бы она не смогла противостоять Хансу Кристиану Таннбергу и была им убита, Джулс позаботился бы о том, чтобы его отец отправился в тюрьму и за другие убийства. Клара была уверена, что в ту ночь Джулс хотел вызвать полицию на Песталоц-циштрассе, но не для ее спасения, а чтобы Ханса Кристиана поймали с поличным как «календарного убийцу».

– Теперь вы знаете всю правду, Клара.

Словно по сигналу, она снова открыла глаза. Ничего вокруг нее не изменилось. Официантка по-прежнему стояла за стойкой, женщины беседовали, ее дочь рисовала.

– Честь имею кланяться, – старомодно попрощался Джулс.

Что-то подсказывало Кларе немедленно положить трубку и выбросить оскверненный этим разговором телефон в мусорное ведро. Другой, внутренний голос заставил ее открыто пригрозить Джулсу:

– Вы знаете, что я сделаю все, чтобы вас нашли и наказали.

– Конечно, я это знаю. Если вы чему-то и научились той ночью, так это тому, что мужчинам нужно оказывать сопротивление, – на редкость гордо произнес он и засмеялся.

– Вы и дальше будете убивать? – спросила Клара.

– Вам еще нравится чай латте или он уже остыл?

Клара побледнела. Она уставилась на стакан, пенка в котором уже осела, так давно она из него не пила.

– Где вы? – спросила она и огляделась.

Кроме Амели и двух женщин, в кафе сидели еще два гостя, чуть подальше у туалетов. Один-единственный мужчина, маленький, с очень высоким голосом. Он как раз разговаривал со своей спутницей, когда Джулс посоветовал ей:

– Посмотрите рядом с собой, на свободном стуле.

Клара взглянула направо. Ее сердце на мгновение остановилось, когда она обнаружила там розу.

– Это мой прощальный подарок. С этого момента я останусь вашим невидимым провожатым.

Тут звякнула дверь кофейни, и внутрь вошел высокий широкоплечий мужчина.

– Ну, все на сегодня, – попрощался Джулс, прежде чем положить трубку. – Ваш друг пришел.

69

– Ты выглядишь как смерть на электросамокате, – засмеялся мужчина и смачно поцеловал Клару в лоб. В ее присутствии он старался меньше говорить на берлинском диалекте, но у него не всегда получалось.

– Хендрик! – радостно закричала Амели и, подбежав, запрыгнула на этого великана, словно на батут.

На руках Хендрика, перед его могучей грудью, семилетняя девочка выглядела как хрупкая фарфоровая кукла, чем она в принципе и была, подумала Клара и заставила себя улыбнуться, скинув розу под стол.

Клара велела своей хихикающей дочери быть поаккуратнее, но Хендрик вел себя так, словно после сквозного ранения прошло несколько десятилетий, а не пара недель, и словно не было никакой экстренной операции. Процесс восстановления шел у него невероятно быстро, но Клара знала, что он все еще ежедневно принимал обезболивающие таблетки.

– Ты мне что-нибудь принес? – спросила Амели, и, как при каждой встрече, он вытащил из кармана маленький подарочек. Сегодня это был пакетик шипучего порошка, который очень скоро будет рассыпан по платьицу Амели и по полу в кафе. Сияя, девочка побежала к прилавку, чтобы со стаканом воды вернуться к своему столику для рисования.

– Она так на тебя похожа, Клара. – Хендрик улыбнулся, глядя вслед Амели.

Клара почувствовала неловкость, как всегда, когда он называл ее по имени. В ту роковую ночь их первой встречи она еще удивлялась в паркинге, откуда он его знает. Конечно, он узнал его от Мартина. Этот подонок «продал» ее под настоящим именем.

– С кем это ты сейчас говорила? – спросил Хендрик и с шумом опустился на стул.

– Не будь таким любопытным.

Клара чувствовала себя комфортно в присутствии этого необычного мужчины, который действительно зарабатывал на жизнь тем, что раздевался перед незнакомыми женщинами.

«Но только до слипов», – как он подчеркивал.

– Это был мой адвокат, – солгала Клара. Она позже расскажет Хендрику о разговоре с Джулсом, когда ребенок будет спать, а она сама не сможет сомкнуть глаз. Не было будоражащего средства лучше, чем прошлое, напоминавшее ночной кошмар.

– Ну, тогда расскажи мне, чем мы, трое красавчиков, сегодня займемся? – спросил Хендрик, который считал излишними паузы в разговоре и минуты молчания, как за последние недели выяснила Клара. Правда, она отдавала ему должное, что никогда не согласилась бы на свидание с ним, если бы он не заговорил ей зубы.

Это началось с ее первого визита в больницу. Клара хотела извиниться за свой поступок, а Хендрик был бодрячком и болтал без умолку. Она все еще воспринимала как кошмарный сон, что пистолет в ее руке выстрелил и пуля попала в него.

«Почему пистолет был заряжен?» – спросила она его при встрече, а он ответил, лукаво улыбаясь: «Ревнивые мужья. Ты же знаешь, я стриптизер. На меня уже часто нападали мужики, которые хотели знать, не зашли ли их женщины на девичнике слишком далеко. Так что для своего спокойствия я раздобыл пушку».

Для своей «безопасности» он также никогда не снимал костюм после представления, «пока не доберусь до дома. Чтобы никто не видел моего лица и не поджидал меня на парковке».

Он сам знал, что это больше, чем просто паранойя, и что он перегибал палку. В принципе, Хендрик был скорее робкий, застенчивый человек, компенсировавший свою неуверенность силовыми тренировками, эротическими позами и оружием, из которого не хотел бы никогда стрелять. Из-за судимости (он три года «забывал» заплатить налог с оборота) его лишили права на владение оружием и забрали карточку. За это и за ненадлежащее хранение пистолета ему снова пришлось бы предстать перед судом. Во всем этом он признался Кларе за «примирительным кофе» в больничном кафетерии.

«Да, я солгал. Пушка была настоящая. Но я считал тебя сумасшедшей, которая бегает ночью по лесу и хочет угнать мою машину. Чтобы тебе даже не пришло в голову размахивать пистолетом, я сказал, что он игрушечный».

Клара наклонилась вперед, потрепала его огромную руку, которой еще ни разу не касалась с интимной нежностью, просто потому, что для этого было слишком рано – если вообще реально, – и спросила его:

– Ты нашел?

Хендрик кивнул и достал конверт. Уже второй мужчина, который в этом кафе положил ей на стол конверт, только конверт Хендрика был намного толще.

– Сколько там? – спросил он.

– Много.

Она попросила его забрать деньги из сейфа в доме на Литценском озере. Из квартиры, в которую она никогда в жизни больше не войдет.

– Думаю, около десяти тысяч евро.

Это были «игровые деньги», которые Мартин хранил дома.

Хендрик уважительно присвистнул сквозь зубы.

– Вау, и зачем они тебе сегодня так срочно понадобились?

Клара посмотрела из окна на железнодорожную станцию на Савиньиплац, видневшуюся в некотором отдалении.

– Я сейчас вернусь, – пробормотала она и поднялась.

Она попросила сбитого с толку Хендрика присмотреть за Амели и направилась к выходу.

– Куда ты? – крикнул он ей вслед, и она с улыбкой обернулась.

– Я попытаюсь кое-что сделать.

Все исправить.

– Возможно, у меня получится.

Клара вышла на холодный зимний воздух и подумала, что «возможно» – одновременно самое жестокое и самое многообещающее слово на земле.

Осторожно она приблизилась к лежбищу бомжа, который испуганно смотрел на нее из-под своего брезента. Взгляд, который дал ей понять, что нельзя забрать обратно страх и боль, если ты их уже кому-то причинил.

Но иногда получается облегчить воспоминания о них.

Возможно, подумала Клара и достала конверт, чтобы передать его профессору, в чьих грустных глазах читалось нечто похожее на надежду.

Если она не ошибалась.

Возможно.

К моему роману

Берлин, 1 апреля 2020 года

К сожалению, это не апрельская шутка: я пишу эти строки в то время, когда мы вместе с миллионами других людей находимся в реальном триллере под названием «Корона».

Моя голова трещит от потока информации, которой я наполняю ее уже несколько недель. Позавчера мой телефон сообщил мне, что в последнюю неделю мое среднее время использования мобильной связи составило восемь часов и двадцать минут в день! (То есть на целых три минуты дольше, чем обычно!)

В эту секунду в новостной ленте сообщается, что Италия продлевает запрет на выезд до 13 апреля, «Люфтганза» вводит неполный рабочий день для 87 000 сотрудников, в Панаме мужчинам и женщинам разрешается выходить на улицу только по отдельности, а число умерших от вируса COVID–19 в США достигло 4000. В Германии выявлено 69 346 инфицированных, умерло 774 человека. Это 1 апреля. И никто в настоящий момент не знает, чем все это закончится.

Но есть надежда. И если вы сейчас читаете эти строки, то моя надежда осуществилась Потому что в данный момент, в 10:37 по берлинскому времени, я понятия не имею, выйдет ли «Дорога домой» осенью, как планировалось. Само собой разумеется, в настоящее время есть проблемы намного важнее, чем дата выхода в печать какого-то психологического триллера. Но если вы сейчас держите в руках роман в переплете, это означает, что типографии еще работают. Что логистические цепочки не рассыпались. И что книжная торговля существует хоть в какой-то форме. (Если вы читаете его в электронном виде, то работает хотя бы Интернет, а это уже кое-что.)

Только что у меня было интервью с dpa, в котором меня спросили, не станет ли сценарий, в котором мы оказались, прототипом для нового триллера. Я дал однозначный ответ: «Нет!»

В прошлом меня часто критиковали за то, что события в моих книгах совсем не соответствуют действительности. Потому что определенные преступления нереалистичны и являются лишь плодом моей фантазии. Сегодня я говорю: «К счастью!»

Я пишу в развлекательных целях. И для этого вовсе не хочу детально и достоверно описывать существующее в мире Зло. Я никогда не понимал, почему для так называемых критиков желательно, чтобы какой-нибудь вдовец, читая роман, думал: «Отличное расследование провели, господин Фитцек. Именно таким жутким способом серийный убийца расправился с моей женой!»

Потом меня спросили, а зачем мы вообще читаем страшные истории. Разве ввиду актуальной катастрофы не лучше заняться чем-то «тривиальным»? (Что бы под этим ни подразумевалось.)

И на это я ответил отрицательно и воспользовался ситуацией, чтобы развеять большое заблуждение. Люди, которые не любят криминальную литературу, часто недоумевают, какое вообще удовольствие можно получать от описания смерти. Ошибка таких рассуждений: хороший криминальный роман – это, прежде всего, столкновение с жизнью!

Уже до «короны» многим, кто читает мои книги, пришлось пережить тяжелые удары судьбы. Я знаю это из множества откликов, которые получаю по адресу . (Прошу прощения, если не всем могу ответить.)

Автокатастрофа, в которой посчастливилось выжить, тяжелая болезнь, которую удалось побороть, или слишком ранняя смерть близкого человека – если в этом вообще может быть что-то светлое, то только осознание, что каждый удар судьбы заставляет нас задуматься над ценностью жизни.

Что я до «короны» считал само собой разумеющимся: поход в кино, шопинг с друзьями, ужин в итальянском ресторане, летний отпуск в Греции, поездка на теннисный корт…

Катастрофа – и это единственная хорошая новость – по-новому расставляет мои приоритеты. Например, показывает мне, каким классным может быть мое онлайн-сообщество, но что реальный контакт с людьми намного важнее.

Хороший триллер сталкивает нас с выдуманной опасностью и таким образом учит эмпатии. В конце концов, он заставляет нас задуматься о нас самих. Как бы мы поступили в экстремальной ситуации?

Насилие, которое в этом триллере играет большую роль, срывает с нас маску. И поверьте мне, каждый из нас ее носит. Мы маскируемся уже с помощью одежды и прически. (Я, например, прикрываю свой жир широкими рубашками, а моя прическа не позволяет проплешинам выглядеть как взлетные полосы. По крайней мере, я на это надеюсь, пожалуйста, не разрушайте мою иллюзию.) Однако перед лицом катастрофы мы все стоим «нагишом». У нас больше нет времени на длинные речи и долгосрочные планы. Мы должны действовать – и немедленно. Поэтому говорится, что кризис всегда выявляет в человеке все лучшее и худшее. Я уточню: кризис разоблачает человека. Показывает нам его настоящее «я». По этой причине я всегда с таким удовольствием бросаю своих героев в холодную воду и с дьявольским наслаждением наблюдаю, как они там барахтаются. Однако это удовольствие пропадает, если вода из фикции переливается в реальность. Тогда, на мой взгляд, это больше не подходит в качестве пищи для развлечения.

Как часто бывает, с «короной», к сожалению, вновь подтвердилась старая писательская мудрость: реальность абсурднее, ужаснее и невероятнее вымысла. Зачастую нам, авторам, приходится изменять реальную правду, чтобы поверили в нашу фиктивную ложь.

Насчет правды:

Служба ночного телефонного сопровождения действительно существует! Загляните при случае на страницу www. heimwegtelefon.net. Однако события вокруг «телефона сопровождения» в этом триллере являются исключительно плодом моей фантазии (как я уже писал выше). Я также воспользовался свободой творчества в описании рабочих процессов и техники. Например, настоящая служба ночного телефонного сопровождения работает для всех людей, а «моя» специализировалась только на звонках женщин.