Конечно, я много лет не имел касательства к оперативной деятельности, и поэтому кое-что подзабыл. Но оказалось, что даже моих обрывочных знаний вполне хватает, чтобы не слишком привлекать к себе внимание неправильным исполнением необходимых документов. К тому же в памяти Орехова обнаружились буквально залежи очень полезных сведений; я был уверен, что он и сам не про всё мог вспомнить сразу, но мне был доступен весь массив, достаточно было правильно сформулировать запрос. Да и печатные машинки по принципу действия не слишком отличались от их дальних потомков в виде персональных компьютеров. Мне лишь приходилось заставлять себя не торопиться и проверять, на какую клавишу я нажимаю – перепечатывать лист, на котором допущена опечатка, было муторно, пусть и не слишком долго.
В общем, с утра пятницы я оформил всё, что требовалось по делу Марка Морозова, отнес требующие визы начальства запросы к его помощнику – и вскоре получил на руки уже подписанные документы. Потом пришлось немного побегать, поуговаривать, поугрожать и наобещать всякого – наружка, как обычно, была чрезвычайно занята всякой малозначительной ерундой, – но своего я добился. С понедельника и на протяжении недели товарищ Морозов окажется под неусыпным контролем нашего недремлющего ока – правда, я благоразумно не стал требовать, чтобы это око было круглосуточным. Мне было достаточно знать, что делает и к кому ходит этот товарищ по вечерам. Аналогичный надзор я попросил установить и для телефона, который стоял в его квартире в Перово; был, конечно, шанс, что Морозов пользуется телефонной связью на службе, но пока что я отмел эту возможность.
Он откуда-то узнал обо мне и о том, что Ирина со мной связана – но выяснить это с помощью наружного наблюдения и контроля телефонных звонков я не рассчитывал. Самым простым было вызвать Морозова к нам, поговорить с ним по душам и всё такое, но в этом случае на вербовке Ирины можно было сразу ставить крест. Такой допрос выдаст источник сведений «кровавой гебни» с потрохами, и потом девушку не подпустят к диссидентским игрищам и на пушечный выстрел.
Дату процесса над Буковским, кстати, нашим удалось сохранить в тайне. Этого диссидента судили в Московском городском суде в среду, пятого января, приговорили к 7 годам заключения с последующей пятилетней ссылкой, и на процессе не было ни одного представителя его группы поддержки. Правда, диссиденты все равно узнали, когда будут судить узника их совести – накануне суд оповестил родственников Буковского, ну а те язык за зубами держать не стали. Но сорганизоваться не успели, да и наши подготовились хорошо – пройти через оцепление из крепких парней с повязками дружинников на руках не удалось даже академику Сахарову. Но наш отдел был на подхвате, и мы сидели в нашем особнячке в полной готовности, надеясь, что обойдется малой кровью и без задержаний – нечего радовать западных корреспондентов.
Меня Буковский волновал мало. Через несколько лет его поменяют на лидера чилийских коммунистов, а один из соратников Буковского по борьбе напишет смешные – исключительно по его и его коллег по движению мнению – стишки: «Обменяли хулигана на Луиса Корвалана. Где б найти такую блядь, чтоб на Брежнева сменять?!». Кажется, автор сам не понимал, кого на кого должны менять, чтобы в стране всё стало так, как он хочет. Впрочем, в будущем от этого стишка останется только первая половина, а через полвека та самая западная демократия в лице полиции Великобритании обнаружит у видного борца с коммунизмом тонны детской порнографии. Буковского не осудили, кажется, исключительно по причине своевременной смерти. [1]
Я не исключал, что устраивать этот обмен было не нужно, но была высокая вероятность, что оба его фигуранта – и Корвалан, и Буковский – прожили бы значительно более короткую жизнь. Поэтому с общечеловеческих позиций ту операцию определенно стоило проводить. С другой стороны, насколько я помнил, диссиденты бурно радовались этому событию – так что, возможно, наши просто-напросто продешевили.
В любом случае – сейчас Буковский отъехал в места не столь отдаленные, и о нём можно было на время забыть. Как и про Морозова – хотя бы до конца следующей недели, если, конечно, в его деле не появится что-то из ряда вон выходящее. Ну а меня ждал театр и «Гамлет» с Высоцким.
***
– У вас нет лишнего билетика? У вас не будет лишнего билетика? Лишний билетик...
Страждущие причаститься к откровениям Таганки начинали приставать к прохожим ещё на платформах станций метро, их было до неприличия много, а сами они слегка перегибали с наглостью – ровно до той степени, чтобы вызывать негативные эмоции у тех, кто про этот театр лишь слышал, но никогда в нем не бывал.
Я в театре на Таганке тоже не был. Во время учебы как-то не сложилось, потом навалилась работа, да и Таганка была уже вовсе не той, какой она была при «совке», хотя в ней по-прежнему художественно руководил Юрий Любимов. Правда, к тому времени ему уже было хорошо за девяносто, с труппой он был на ножах, а в 2011 году его и вовсе вынудили уйти в отставку, после чего весь остаток легендарности с этого театра схлынул в одно мгновение. Идти на эти руины мне не хотелось, а потом я был занят совсем другими вещами и театральные дела беспокоили меня мало.
А вот «мой» Орехов тут был – года три назад ему вдруг достался билет на спектакль «Антимиры», который, правда, его совсем не восхитил. Впрочем, я своего предшественника понимал – на сцене ходят какие-то люди в обычной одежде, бренчат на гитарах, пытаются петь неизвестные песни, пусть и на стихи известного поэта Вознесенского. Но Орехов был в театре не один, а девушка, благодаря которой он и оказался в этом храме искусств, осталась в восторге... так что в итоге всё сложилось не так уж и плохо.
Я же про все эти спектакли, разумеется, слышал только хорошее – но делал поправки на то, что это могла быть обычная ностальгия по давно ушедшей юности, когда и трава была зеленее, и актеры играли на разрыв аорты. Впрочем, эта ностальгия иногда по-настоящему затмевала говорящим разум – например, они бездумно превозносили всё, что снималось, ставилось и выпускалось во времена Советского Союза, хотя закон про «80 и 20» неукоснительно действовал и в первом социалистическом государстве. Поэтому «Кавказскую пленницу» зрители и через полвека могли пересматривать с любого места и до въевшегося в подкорку финала, а какое-нибудь, прости Господи, «Шестое июля» можно найти только после долгих поисков в интернете. [2]
Поэтому от конкретно этого «Гамлета» я никаких откровений не ждал, но мне надо было посетить спектакль, да ещё и с девушкой. Надежды на Ирину не оправдались – думаю, она бы точно согласилась, если бы не была чем-то занята. В конце концов, сейчас от посещения Таганки – да ещё на халяву и на спектакль с Высоцким – без веской причины не отказываются. Найти кого-то ещё за два дня я просто не успел, и теперь внимательно вертел головой по сторонам, всматриваясь в лица просителей лишнего билетика. Особых требований к везунчику у меня не было – это должна быть девушка, относительно миловидная, хотя и это не обязательно, и, желательно, без особых требований.
Подходящий объект обнаружился уже на улице. Невысокая, слегка полноватая девушка в смешном клетчатом пальто и огромной вязаной шапке уже слегка подмерзла на январском вечернем морозце, и её заклинание про лишний билетик звучало достаточно безнадежно, чтобы я почувствовал себя рыцарем, спасающем невинную деву от лап дракона.
***
– Девушка, как вас зовут?
– У вас нет лишнего... – на автомате повторила она. – Что?
Мне пришлось чуть вернуться – я хоть и шел относительно медленно, но проскочил мимо, пока обдумывал её кандидатуру. Поэтому она не сразу поняла, откуда к ней обращаются и с каким вопросом.
– Как вас зовут, спрашиваю, – улыбнулся я.
– Нина... – пробормотала она и самую малость покраснела.
Но на её замерзшем лице этот румянец был хорошо заметен.
– Нина, – повторил я. – Меня – Виктор. И у меня как раз есть лишний билетик... если он вам, конечно, ещё нужен.
– Нужен! – она заметно оживилась. – Сколько? У меня есть...
Нина суетливо сдернула варежку и попыталась замерзшими пальцами что-то найти в кармане своего далеко не модного пальто.
Речь явно шла о деньгах.
– Давай об этом потом, – я тронул её за руку, и она послушно замерла. – Здесь не жарко, лучше, думаю, про такие вещи говорить в другой обстановке. Например, в театральном буфете.
Она мгновение осознавала, что я ей сказал, но потом упрямо мотнула головой.
– А вдруг... – она слегка запнулась от волнения, но всё же отважно выпалила: – А вдруг у меня не хватит?
– Хватит, – уверил я и снова улыбнулся как можно благожелательнее. – Обещаю тебе – у тебя хватит. Но сначала – пара вопросов. Ты же комсомолка?
– Д-да... – Нина откровенно растерялась, но быстро собралась и пояснила: – Комсорг группы.
– О, значит, в институте учишься?
– Да, в пищевом, – чуть смелее сказала она.
– Замечательно! Ну а спортом-то точно, думаю, занимаешь?
Нина наконец поняла, к чему я веду, и рассмеялась.
– Конечно, лыжами, второй юношеский, – с легкой гордостью сказала она. – Так что, прошла я ваш тест?
– Прошла, – кивнул я. – Только ещё одно...
Она посмурнела.
– Сегодня вечером мы на ты, – продолжил я почти без паузы. – Никаких «вы» не допускается. Да и возраст у нас с тобой... в общем, без выканья обойдемся. Договорились?
– Договорились, – настала её очередь кивать.
– Вот и хорошо, – сказал я. – Прошу!
Я чуть отставил локоть, и Нина безропотно взяла меня под руку. Мы уже шагнули по направлению к парадному входу в театр, когда к нам подлетел взъерошенный юнец в шапке-петушке и какой-то осенней, совсем не по погоде, зато модной болоньевой куртке.
– Билеты есть? – очень грубо спросил он.
– Уже нет, – мирно ответил я.
Конфликт мне совсем не был нужен, а здешние театралы, как рассказывали коллеги, существа очень агрессивные. Я надеялся, что с Ниной моя интуиция сработала как положено, и она не начнет кусать меня прямо в разгар спектакля.
– Точно нет? – юнец зыркнул в сторону девушки, потом снова уставился на меня.
Был он неприятный и слишком наглый. Мне хотелось достать удостоверение и положить его на запорошенный снегом асфальт, чтобы потом сдать окоченевший трупик наряду милиции. У таких юнцов всегда найдется за душой пара-тройка правонарушений, ну а если прямо сейчас он не совершил ничего противозаконного, то его можно просто привлечь за хулиганство в общественном месте – и отправить суток на десять, строить новое жилье с цивилизованными студентами.
– Точнее не бывает, – отрезал я.
И буквально потянул Нину за собой. Юнец, кажется, что-то сказал нам в спину, но толпа уже была достаточно большой, и её гул перекрывал любые отдельные слова.
– Ты его знаешь? – небрежно спросил я, когда мы отошли подальше.
– Впервые вижу, – помотала она головой. – Хотя... я тут часто бываю, может, и попадался на глаза. Но не общались – это точно.
– Да и шут с ним, – я махнул свободной рукой. – Ещё думать о всяких.
Но сам всё же задумался. Билетная мафия вокруг театров в это время уже существовала, и зарабатывали её члены очень неплохие по советским меркам деньги. К тому же обладание дефицитным товаром позволяло им в каком-то смысле влиять на молодежь – например, какие-то студенты столичных вузов могли пойти на многое ради приобретения заветных билетиков. И ещё – это действительно была мафия, с распределенной структурой, которую просто так не вскроешь, а попасть в её ряды нашим оперативникам было практически невозможно. Вычисляли на дальних подступах и обрубали все концы. Я мысленно сделал зарубку подумать ещё и об этой проблеме – хотя там завязаны администраторы и директора самих театров, а эта публика просто так такую кормушку не отдаст. Но вряд ли эта идея получит развитие. Моё начальство не рискнет санкционировать небольшую войну в самом центре столицы.
***
В театре было людно, суетно и душно, и я быстро понял, что фанатом театрального искусства мне не стать. Но мы с Ниной сумели отстоять очередь в гардероб, где я безропотно заплатил рубль за бинокль, хотя он был нам не нужен абсолютно – билеты от Андропова были на первый ряд, с которого возможно рассмотреть всё, не прибегая к услугам оптики сомнительного качества. Но к биноклю прилагалась опция получить вещи без очереди – и мне показалось, что она стоила потраченных денег. Правда, через три часа нам предстояло выяснить на практике, как тут работают прописанные в местных инструкциях правила.
Очередь в буфете продвигалась быстро. Продавщицы своё дело знали туго, и я понимал причину их спешки – им нужно было за какой-то час сделать дневную выручку, и, желательно, с превышением плана. Никаких касс, одна голая наличка; ещё один способ пополнения карманов местных директоров и администраторов – а, возможно, и всесильного худрука, ведь на одних постановочных гонорарах далеко не уедешь. Я с тоской вспомнил, как в будущем писаки обсуждали суровость советских законов и неотвратимость наказания за их нарушение. Этих писак надо бы сюда, в этот буфет, чтобы они потом проследили весь путь мятых рублей, которыми посетители расплачивались за выдохшееся шампанское, разбавленное пиво и черствые пирожные-бизе.
Я незаметно встряхнул головой, чтобы выбросить любые мысли о работе.
– Что будешь пить? Шампанское, лимонад, водка? – спросил я у Нины.
Она затравленно оглядела скудный ассортимент.
– Я... эм... не знаю... у меня нет денег на это... – выдавила она. – И вы... ты так и не сказал, сколько я должна заплатить за билет.
– Нина, ну не здесь же это обсуждать, – с осуждением сказал я. – А угощение – считай это бонусом к билету. Не думаю, что мне понравится смотреть, как ты сглатываешь слюну, пока я ем здешние пирожные, так что это что-то вроде вложения в моё хорошее настроение.
– Да? – в её голосе явно читалось сомнение. – Ну... тогда... тогда возьми на свой вкус.
Мой вкус, я надеялся, её порадовал. Среди прочего я углядел в ярко оформленном прейскуранте некий напиток под названием «Коктейль «Маргарита» за полтора рубля – и немедленно его заказал. Продавщица поморщилась, но быстро смешала нам парочку – безо всяких шейкеров и прочего барахла. В составе этой «Маргариты» было обычное белое вино, что-то сладко-газированное и какой-то ягодный сироп, и я решил, что от такой смеси Нину не развезет на середине сеанса, как могло бы от коварного шампанского или той же водки. Ну и несколько бутербродов с копченой колбасой тоже взял – они уже подвяли, но выглядели съедобно.
Каким-то чудом мы нашли свободный столик, чокнулись – «за знакомство», – и за нехитрым ужином я узнал, что Нина учится аж на третьем курсе, а после окончания своего пищевого института собирается работать на комбинате имени Микояна.
– А ты где работаешь? – после коктейля она пришла в гармонию с миром и перестала сбиваться на «вы».
– В институте одном, вряд ли ты знаешь.
– А занимаешься там чем? Или всё очень секретно?
– Нет, почему же обязательно секретно, – усмехнулся я. – Просто скучно для посторонних. Расчеты, подсчеты, проверки, переделки... Но иначе не выяснить, что такое счастье и что такое смысл жизни.
Цитату из Стругацких Нина не узнала, но глубокомысленно кивнула.
– Понимаю... А билеты откуда?
– Разыгрывали через профсоюз, и мне в кои-то веки повезло, – выдал я подготовленный ответ. – Ни разу даже в моментальную лотерею ничего не выигрывал, а тут такое! Знала бы ты, как на меня наши театралы смотрели. Тройную цену предлагали, но я не сдался.
– Вот как? – на меня посмотрели с недоверием. – А почему один тогда? Обычно сюда только парочки ходят...
Попытка выяснить моё семейное положение была такой откровенной, что я даже слегка растерялся.
– И я так планировал, но судьбе обычно плевать на наши планы, – туманно ответил я. – Или ей вдруг захотелось, чтобы этот спектакль увидела студентка пищевого института Нина.
Девушка снова порозовела – правда, теперь румянец на её щеках был не так хорошо заметен. Она уже отогрелась, да и порция алкоголя, пусть и небольшая, сделала своё дело.
***
– В институте, говоришь, разыгрывали... – прошипела Нина мне в ухо, когда я провел её к нашим местам.
– В институте, – подтвердил я и снова повторил: – Повезло же, говорю, и тройную цену давали. А вообще – не бери в голову. Спектакль-то уже начался...
– Как? – она отчаянно завертела головой. – Шутишь?
– Нисколько. Вон туда посмотри, – и указал на левую стенку зала, рядом с закрытой занавесом сценой.
Там стоял стул, а на стуле сидел невзрачный человек, одетый в черные джинсы и черный свитер. На коленях у человека лежала гитара, и он поглаживал деку, иногда задевая струны – звука в гуле толпы слышно не было, но мы сидели недалеко, и я видел их вибрации. Знакомое лицо с чуть грубоватым профилем и привычной прической с челкой, глаза бегают туда-сюда, вслед за зрителями, которые неспешно заходят в зал и занимают свои места.
Думаю, он и нас с Ниной также проводил взглядом, тут же переключившись на других людей – сегодня в Таганке был аншлаг. Впрочем, последние лет восемь тут всегда был аншлаг.
– Это жемфш...
Я успел закрыть Нине рот до того, как её голос набрал силу.
– Нина, – осуждающе сказал я. – Не стоит вопить на весь зал и портить задумку режиссера и артистов. К тому же у нас на самом деле первый ряд, и мы должны быть идеальными зрителями – так что готовься аплодировать в нужных местах, а в конце – кричать «браво». Это входит в цену билета. Андестенд?
Она кивнула, и я осторожно убрал ладонь, очень надеясь, что ей удастся взять свои эмоции под контроль.
– Извини... я не сдержалась, – повинилась Нина. – Знаешь, сколько я пыталась сюда попасть? На что угодно, на любой спектакль... Я год сюда езжу по вечерам, как заведенная повторяю – «у вас нет лишнего билетика», «у вас нет лишнего билетика». И ничего. Ни у кого нет лишнего билетика... не было, до сегодняшнего дня.
Я улыбнулся.
– Понимаю. Значит, это всё-таки судьба. Знаешь анекдот про лотерею?
– Э. Расскажи.
Анекдот был, разумеется, еврейский, поэтому я его на ходу переделал – Абрама заменил на мужика без национальности, что совершенно не испортило притчу.
– ...Тут на небе появляется бог и говорит: «Нет, мужик, сначала ты мне дай шанс – купи лотерейный билет».
Нина благодарно рассмеялась, а я отметил, что и Высоцкий, который явно услышал мою импровизацию, улыбнулся – правда, одними уголками губ. Наши взгляды на мгновение встретили, а потом актер продолжил следить за зрителями.
– Я всё-таки не верю в судьбу, – сказала Нина, отсмеявшись. – Хотя я рада, что мне повезло... но ты до сих пор не сказал, сколько нужно заплатить за билет.
Её этот вопрос явно беспокоил.
– Давай после спектакля? – предложил я. – Но обещаю, что цену ломить не буду.
Я вообще не собирался брать с неё деньги – всё равно эти билеты достались мне бесплатно. Да и продолжать это знакомство тоже не собирался, не был уверен, что оно мне нужно. Но помучить девочку очень хотелось, хотя, наверное, так она получит меньше удовольствия от самого спектакля...
Впрочем, я быстро убедился, что на подобное какие-то презренные купюры с профилем Ленина не способны категорически. Вскоре прозвенел третий звонок, свет в зале начал гаснуть, а Высоцкий, за которым Нина следила хоть и искоса, но внимательно, встал, перехватил гитару поудобнее – и поднялся на сцену. Он вышел вперед, встал чуть сбоку от наших мест – они были не по центру, а ближе к левому краю, – оглядел зал, дождался абсолютной тишины.
И начал:
– Гул затих. Я вышел на подмостки…
Нина приоткрыла рот, уставилась прямо на актера – и, кажется, полностью забыла про меня, про билеты, про их цену и про всё прочее, что было в её жизни.
Сейчас для неё существовал только Гамлет-Высоцкий – ну и другие актеры, занятые в этом спектакле, конечно. Но они с разгромным счетом проигрывали Гамлету.
Я мысленно вздохнул и приготовился, чтобы не пропустить, когда надо будет аплодировать и всячески выражать восторг. Портить спектакль в мои планы не входило.
[1] Автором был 30-летний Вадим Делоне, который тогда уже эмигрировал из СССР (уехал в 1975-м). В 1972-м Делоне находился на свободе после предыдущих отсидок – он с начала 1960-х активно участвовал в диссидентском движении и выходил на различные демонстрации протеста.
[2] «Шестое июля» – фильм 1968 года, режиссер Юлий Карасик, по пьесе Михаила Шатрова. Один из многих фильмов советской киноленинианы, которыми опальные кинематографисты зарабатывали себе прощение перед Коммунистической партией и советским народом. Иногда удачно.
[3] Полного спектакля «Гамлет» с Высоцким не сохранилось, но есть небольшие отрывки из него, позволяющие оценить в первом приближении, на что шла публика.
https://www.youtube.com/watch?v=U2rgqg-kKG0