Спасительный свет

ГЛАВА 25

Алек мог бы попросить Оливию прийти к нему домой. Там у него были парусные доски, и можно было бы отправиться прямо из маленькой бухточки за его домом. Но по дороге в Рио-Бич он понял, что не хочет, чтобы Оливия приходила, когда Клей и Лейси будут дома. Так что же это означает? Нола то и дело заходила к ним, и у него никогда не возникало никаких задних мыслей. Но если бы его дети увидели Оливию, ему пришлось бы как-то объяснять ее присутствие. Возможно, они запомнили ее с того вечера в отделении скорой помощи. А может быть и нет. Дело не в этом. Ему просто не хотелось, чтобы они видели его с другой женщиной, независимо от того, насколько платоническими были их отношения.

Оливия стояла, прислонившись к своему автомобилю на стоянке у Рио-Бич. Поверх купального костюма на ней был белый пляжный халат, и ее ноги были почти такого же цвета. Эта женщина слишком много работала.

Он остановил машину рядом с ней, и она прикрыла глаза рукой от солнца, когда он вылез из «бронко» и начал отвязывать от багажника на крыше доску с парусом.

– Алек, я предупреждаю вас, что совершенно не умею плавать, – сказала она.

Он достал с заднего сиденья «бронко» спасательный жилет и кинул Оливии.

– Вам не нужно уметь плавать, – сказал он, – но необходимо защититься от солнца.

– Я намазалась кремом, – ответила она. – Этим летом я первый раз на солнце.

– А выглядите так, как будто вообще первый раз в жизни.

Она скорчила гримаску и взялась за край доски, чтобы помочь донести ее до залива.

– Почему доска только одна?

– Потому что ветер сегодня идеален для вас, но почти никакой для меня. Здесь замечательное мелководье. Я могу находиться рядом с вами и говорить, что надо делать.

Рио-Бич был ничем иным, как клочком покрытой песком суши у кромки воды, ширины его хватало только, чтобы расстелить одеяло. Алек стоял, подбоченившись и глядя на залив. Солнце играло бликами на поверхности воды, и в отдалении можно было видеть других любителей виндсерфинга, однако Алек знал, что никто из них не заходит сюда. Рио-Бич был его маленьким секретом.

– Прекрасный день для этого, – сказал он, оборачиваясь к Оливии. Она закусила нижнюю губу. – Вы готовы?

– Как всегда.

Она сняла халат и положила его на одеяло. У нее был черно-фиолетовый купальный костюм, вырезы на бедрах выглядели несколько старомодно, но грудь была сильно открыта и он вспомнил ту эротическую сцену с ней и Полом, которая привиделась ему вчера вечером.

– Чему вы улыбаетесь? – спросила она. Он засмеялся, снимая футболку.

– Просто рад, что я здесь, – сказал он. – Давно уже сюда не выбирался.

На шее у нее висела длинная золотая цепочка, которая мягко стекала в вырез на ее груди. Матовая белизна кожи придавала ей ужасно хрупкий вид, но он никогда бы не подумал, что она беременна. Слегка округлившийся живот не выдавал ее.

– Ну как, вы звонили врачу по поводу виндсерфинга? – спросил он.

Она не была уверена, что виндсерфинг безопасен для беременных. Она сморщила нос.

– Да. Выяснилось, что она тоже занимается виндсерфингом. Она не сомневается, что я получу удовольствие и видит риск только в массе впечатлений.

Алек рассмеялся.

– Ваш доктор раскусил вас.

Он продемонстрировал ей кое-какие приемы управления доской, которые ей следовало изучить прежде всего: как стартовать с берега, как справиться с волной. Двенадцатифутовая доска под ногами казалась ему медлительной и громоздкой. Он привык к маленькой, на которой выходил в океан.

Ее охватила дрожь, когда она вошла в воду. Алек крепко держал доску, пока она с сосредоточенным выражением лица забиралась на нее.

– Поставьте ноги по обе стороны мачты, – сказал он.

– Это мачта?

– Да. – Он держал ее за руку, пока она не выпрямилась на доске. – Теперь держитесь за веревку. Вам нужно тянуть вверх, чтобы поднять парус из воды. Согните колени. Вот так, держите спину прямо, упирайтесь ногами и подтягивайте парус.

Она потянула за веревку, перехватывая ее руками, и парус начал подниматься над поверхностью воды, наполняясь ветром, но доска вдруг вывернулась из-под ног. Вскрикнув, она шлепнулась спиной в воду. Он обошел доску, чтобы помочь Оливии, но та, смеясь, вынырнула на поверхность.

– Я должен был предупредить вас, – сказал он. – Когда нижняя часть паруса выходит из…

– Нижняя часть? – спросила она, отжимая волосы.

– Вот эта часть, – сказал он и снова забрался на доску, чтобы показать ей, как это делается.

Большую часть времени она провела в воде, а не на доске, но ее это только веселило. Пару раз она хохотала до слез. Это была та сторона жизни, с которой она не была знакома и с которой едва ли надеялась познакомиться.

Когда она, наверное, уже в сотый раз забиралась на доску, лямка ее костюма соскочила, и он увидел белую полосу, резко выделявшуюся на ее коже.

– Вы обгорели, – сказал он. – Нам лучше вылезти на берег.

Оливия села на одеяло, стуча зубами. Алек обернул ее полотенцем и начал через него быстро растирать ей спину, но тут же прекратил, осознав интимность этого действия. Золотая цепочка прилипла к розовой выпуклости ее груди.

Он достал с заднего сиденья «бронко» зонтик в зеленую и белую полоску, поставил его у того края одеяла, где сидела Оливия, и лег рядом с ней, наслаждаясь теплом солнечных лучей на своей коже.

– Так все-таки как получилось, что вы не научились плавать? – спросил он. Он сам провел большую часть детства, катаясь на каноэ и водных лыжах по Потомаку.

– Я никогда не жила рядом с водой. – Ее слова отразились от зонтика.

– Где вы росли?

– В центральной части Нью-Джерси. Вы слышали когда-нибудь о Пайн-Барренс?

– Это не там, где приняты кровосмесительные браки и в результате появляется э-э-э… – Он не знал как точнее выразиться, – …не слишком блестящее потомство?

Она неодобрительно фыркнула.

– Вы думаете именно о том самом месте, но на вашу точку зрения явно повлияла пресса. Кровосмешение скорее исключение, чем правило.

– Так вы выросли именно там?

– Да, и я знаю, о чем вы думаете. Однако, то, что я не могу освоить виндсерфинг не означает, что я «не слишком блестящее потомство».

Вглядываясь в ясное небо, поразительно голубое, какого он не видел нигде, кроме Аутер-Бенкс, он улыбнулся своим мыслям.

– Вчера вечером Пол был у меня дома на собрании комитета спасения маяка.

Она резко села. Золотая цепочка на мгновение свободно качнулась в воздухе и вновь прилипла к ее груди.

– Вы ведь ничего ему не сказали, правда?

– Нет. – Он посмотрел в ее взволнованное лицо. – Я же обещал вам, что не скажу. Однако, он сказал кое-что, что, возможно, вас заинтересует.

– Что именно? Повторите мне все, что он сказал. Каждое слово, ладно?

Алек улыбнулся.

– Он прекрасный парень, Оливия, но он не Бог. Извините, но я не стал записывать за ним. Я не думал, что мне придется отчитываться по этому поводу.

Она некоторое время помолчала.

– Вы сердитесь на меня?

– Нет. – Он прикрыл глаза, чтобы лучше видеть Оливию. У нее обгорела переносица. – Я что, выгляжу ненормальным?

Может быть, действительно он так выглядит? А может быть, он такой на самом деле?

– Он сказал, что все плохое между вами – его вина, и он думает, что, возможно, сделал ошибку, уйдя от вас.

Оливия прижала к губам кулак.

– Он так сказал?

– Да. Он показался мне подавленным. Чувствуется, что ему как-то… тяжело.

Она перевела взгляд на залив.

– Мне трудно поверить: он сказал, что возможно сделал ошибку? Он сказал именно так?

Алек вздохнул.

– По-моему, да. В следующий раз я запишу его на магнитофон, обещаю.

Она снова легла.

– А я как раз собралась отступиться. Алек рассказал ей о жеребенке.

– Когда Пол помогал мне, ему было явно не по себе.

– Похоже, вы провели с ним половину ночи. Я очень завидую вам. – У нее вдруг перехватило дыхание. – Алек, только не говорите Полу, что я беру уроки и работаю с цветным стеклом. Вы не упоминали об этом в разговоре с ним, нет?

Он нахмурился.

– Чего вы так боитесь?

– Это очень трудно объяснить, – сказала она, отворачиваясь. – Просто, пожалуйста, не говорите.

На несколько минут воцарилось молчание, и когда Оливия снова заговорила, ее голос звучал приглушенно.

– В четверг у меня будут брать пункцию околоплодных вод, – сказала она.

Алек поднял на нее глаза.

– Вы нервничаете?

– Нет. Не знаю. – Она пожала плечами. – Думаю, что всегда существует вероятность того, что что-то" будет не так. Просто мне тяжело проходить через это одной, без Пола. Тяжела не столько сама процедура, сколько ожидание результатов.

– Знаете, Оливия, я думаю, что один из нас должен рассказать ему, что мы – друзья. Это может приоткрыть ему глаза на то, что вы не собираетесь вечно сидеть и ждать его.

– Но на самом деле я собираюсь. Ждать всегда, я имею в виду. – Она устало вздохнула. – А как вы, Алек? – спросила она. – Вы, вообще-то, выходите куда-нибудь?

– Нет. – Он прикрыл глаза веками от сверкающего солнечного света. – Еще не время и, кроме того, у меня никого нет. Есть одна женщина, которая строит планы на мой счет, но она меня не интересует.

– Кто она?

– Соседка. Нола. – Он провел рукой по волосам. Они почти высохли. – Она много лет была другом семьи. Энни всегда говорила, что она положила на меня глаз, а я в то время этому не верил. Но теперь поверил. Она приносит нам еду, звонит, чтобы узнать, как я себя чувствую.

– А вам она не интересна?

– Ничуть. – Он потянулся, собираясь переменить тему. – Помните, я говорил вам о передаче радио и о собрании энтузиастов спасения маяка в Норфолке в следующую субботу? Мне бы хотелось уговорить вас принять участие в одном из этих мероприятий. У меня есть шанс? – Он взглянул на нее. – Суббота у вас свободна?

– Да, свободна, – ответила Оливия. – Но теперь, когда вы сказали, что Пол раскаивается, я думаю, что мне лучше попытаться провести время с ним.

– Ах, да, конечно, – сказал Алек огорченно. Он приподнялся на локте, повернувшись лицом к ней. – Расскажите ему об этом. – Он слегка прикоснулся пальцами к ее, еще выступающей, тазовой косточке, спрашивая себя, не выходит ли он за рамки приличия. – Расскажите ему о ребенке.

– Нет. – Она села, ладонями откинув волосы с лица назад. – Он должен вернуться ради меня.

– Хорошо. – Алек тоже сел и протянул руку за своей футболкой. – Думаю, что вам пора получше познакомиться с Аутер-Бенкс. Посмотрим, сколько развлечений вы сможете выдержать.

Он отвез ее к хребту Жокея. Она сказала, что много раз видела огромные песчаные дюны с дороги, но ни разу ей не довелось пройтись по ним. Она надела шорты поверх купального костюма, и Алек одолжил ей футболку. Он копался в бардачке «бронко» до тех пор, пока не нашел тюбик зеленоватой цинковой мази, которой смазал ей переносицу. Ветер усилился, и, когда они взбирались наверх, дюны двигались практически у них на глазах. Запыхавшись, они добрались до верхней точки и уселись на хребте, наблюдая за группой людей в шлемах, осваивавших дельтаплан.

Затем он отвез ее к маяку на Боди-Айленд. Они обошли строение вокруг, разглядывая черно-белую башню, пока он рассказывал ей историю маяка. Он чувствовал себя немного виноватым, что не повез ее к маяку на Кисс-Ривер, особенно после того, как попросил выступить по этому поводу. Это слишком далеко от того места, где они сейчас находятся, говорил он сам себе, хотя настоящая причина была ему ясна: кисс-риверский маяк принадлежал им с Энни, и он совершенно не готов делить его с кем-то еще.

Они пообедали и поехали обратно к ее машине на Рио-Бич. По дороге оба молчали. Довольные и немного усталые, подумал он.

– Когда вы собираетесь вернуться к работе? – спросила Оливия, когда они уже подъезжали к берегу.

– И вы туда же, – сказал он.

– Просто то, что вы так долго не работаете, выглядит не слишком естественно.

– Это потому что вы – трудоголик.

– Ну, мне нужно зарабатывать деньги.

Он въехал на маленькую стоянку и выключил зажигание.

– Энни была застрахована. – Он посмотрел на Оливию. – Это выглядит нелепо. Женщина, которая зарабатывала примерно пятнадцать тысяч в год и большую часть из них раздавала, была застрахована на триста тысяч долларов. Или, – он засмеялся, – может быть, она тратила большую часть своего заработка на оплату страховки. Для меня это было потрясением. Том нашел ее, когда разбирал вещи Энни в студии.

– Почему она сделала это?

Алек наблюдал за парусами на заливе.

– У меня есть два предположения, – сказал он. – Либо она понимала, что если умрет, я буду настолько опустошен, что не смогу работать долгое время, либо какой-нибудь страховой агент пришел к ней, и она просто пожелала устроить ему праздник. Ей хотелось, чтобы люди любили ее, – он покачал головой. – Думаю, поэтому она раздавала такое количество своих работ. Она никак не могла отделаться от этого своего комплекса, не могла представить себе, что люди могут любить ее просто так.

– Но деньги – это не единственная причина, чтобы работать, – сказала Оливия. – Вы с удовольствием лечили ту лошадь прошлой ночью, Алек. Рассказывая об этом, вы просто загорелись. Почему бы вам не работать хотя бы день или два в неделю?

Он колебался.

– Это пугает меня. Сейчас я не в слишком хорошей форме, хотя после того, как вы рассказали мне обо всем, что было тогда в скорой помощи, мне стало гораздо лучше. – Он взглянул на нее. Ее щеки покраснели, на носу не осталось и следа цинковой мази. Вечером у нее все будет болеть. – А работа в ветеринарной лечебнице напряженная, – продолжил он, – много несчастных случаев. Впрочем, кому я рассказываю о несчастных случаях? Речь идет всего лишь о собаках и кошках.

– Да, но они тоже страдают, так же, как и их владельцы.

– Вы правы. Это никогда особо меня не волновало, но с тех пор, как Энни…

– Это то же самое, что снова сесть на лошадь, – прервала его Оливия. – Вам нужно решиться, и чем дольше вы медлите, тем труднее вам будет начать. После какого-нибудь кошмарного случая, я часто заставляю себя идти на работу на следующий день, даже если у меня по расписанию нет дежурства. И на следующий день после смерти Энни я тоже пошла на работу, хотя не должна была.

Он уставился на нее.

– Вы слишком насилуете себя, Оливия.

– Не меняйте тему разговора, – сказала она. – Всего один день в неделю, ладно?

Он улыбнулся.

– Только если вы позвоните Полу и попытаетесь встретиться с ним в эти выходные.

«Пол считает, что сделал ошибку, оставив ее».

Из Рио-Бич Оливия поехала в маленький магазинчик около студии Энни, где купила кроватку, на которую положила глаз уже несколько недель назад.

Продавец помог ей погрузить коробку в багажник «вольво», и она отправилась домой с давно забытым чувством надежды, уверенностью, что все будет хорошо, и начинающейся болью от жестоких солнечных ожогов.

Она затащила коробку в дом, проволокла ее через коридор к маленькой комнате, которую она собиралась сделать детской. Там она поставила ее у стены и сказала себе: «стоп». Она не будет распаковывать и собирать кроватку. Нет, она не будет этого делать, не будет искушать судьбу излишним оптимизмом.

Вечером она позвонит Полу и попросит его о встрече, чтобы поговорить. Направляясь к почтовому ящику, она мысленно репетировала этот телефонный звонок. В ящике она нашла записку, нацарапанную на обратной стороне использованного конверта.

«Заезжал по дороге в Вашингтон, – писал Пол. – Я туда примерно на неделю – работать над статьей о бурении нефтяных скважин в Аутер-Бенкс. Позвоню тебе, когда вернусь».

Оливия разглядывала конверт: знакомый почерк. Она перевернула его и заглянула внутрь, затем смяла, сжав его в кулаке. Ей хотелось кинуться вслед за ним, позвонить в гостиницу и крикнуть в трубку: «Разве ты не сказал Алеку О'Нейлу, что совершил ошибку?»

Но она знала, что не станет делать ничего подобного. Вместо этого она вернулась в кухню и замочила несколько пакетиков с чаем, чтобы обработать ожоги. А затем позвонила Алеку и сказала, что с радостью поедет с ним в Норфолк в субботу.