Спасти СССР

Глава 22

Москва, СССР

27 марта 1985 года

Назначение Михаила Сергеевича Горбачева на пост генерального секретаря ЦК КПСС – дало старт самой настоящей гонке среди аккредитованных в Москве иностранных журналистов за право первым взять интервью у новоиспеченного генерального секретаря.

Конечно, все ждали что право первой ночи будет у Виктора Луи. Этот пронырливый журналист и бывший политзэк был освобождён и реабилитирован в 1956 году, после чего он оставил фарцовку и стал работать в московском бюро CBS, корреспондентом британской газеты The Sunday Express а так же и помощником московского корреспондента американского журнала Look Эдмунда Стивенса. Он считался одним из доверенных лиц председателя КГБ Андропова, который через него сливал на Запад информацию – и в ответ ему позволяли намного больше чем другим: брак с англичанкой, дача в Переделкино, коллекция иномарок, про которую Луи говорил что она "больше чем у Брежнева". Надеялись так же французы – СССР традиционно сохранял особые отношения с Францией. К удивлению всех – первым удалось пробиться через бюрократию Николасу Данилоффу, корреспонденту Юнайтед Пресс Интернэшнл. Как ему это удалось, Данилофф не говорил – потому что он сам не знал…

Почему именно Данилофф? Сложный вопрос.

Скажем так – в понимании пиара и тонкостей общения с прессой я превосхожу местную публику… ну примерно на сто световых лет. Потому что я жил и работал в стране где для любого политика "иметь хорошую прессу" было предметом политического выживания, а для любого бизнесмена – предметом выживания и процветания его бизнеса. Пиар, джи-ар – ничего этого в СССР ведь не было, была пропаганда, причем такая тупая и топорная, что никого и не интересовало, "продаются" ли истории о которых они рассказывали. В США пресса не раз приводила вполне себе заурядных политиков в Белый дом. В бизнесе… например, фирма Ягуар потеряла рынок и вынуждена была продаться индийцам – когда опубликовала рекламу с целующимися геями. Сейчас бы это зашло, а тогда продажи за год упали втрое – девяностые на дворе. Хотя… и сейчас такую рекламу никто повторять не рискует. Полно и обратных случаев – добейся чтобы о тебе и о твоем товаре узнала вся страна и проснешься богатым. В США если ты знаменит – ты и богат, это аксиома.

Американец – нужен потому что именно против американцев будет моя главная игра… как говорится nothing personal just business. Если я хочу примерно году к две тысячи двадцатому завоевать умы и сердца молодого поколения американцев, чтобы они вышли на улицы и потребовали чтобы в США было как в Советском союзе, чтобы доминирующим и в Европе и в США стал социал-демократический дискурс – то работу надо начинать уже сейчас. И для начала – надо наладить коммуникацию… а Данилофф подходит для начала – он достаточно левый по своим убеждения и больше ученый. В том мире его арестуют в восемьдесят шестом и обвинят в работе на ЦРУ и это будет неправдой. Потом он уедет в Штаты преподавать.

– И что ты ему скажешь?

– Увидишь.

– Ты только осторожнее… потом все это… каждое лыко в строку

– Михал Сергеич… я много лет жил и работал на холоде. Не учи отца… и баста.

– Отец нашелся. Наглец!

Николаса Данилоффа – на проходной встречали двое – человек с пропуском и сотрудник в штатском, явно с военной выправкой. Его завели в какую-то комнату и, извинившись, попросили оставить все вещи. Выдали блокнот, письменные принадлежности и диктофон

Потом повели наверх, завели в какую то обитую полированной карельской березой комнату, где сидел человек с таким видом, как будто у него многодневный запор. Он осведомился, понимает ли товарищ Данилофф, какая ответственность на нем лежит. Данилофф ответил, что понимает. Тогда чиновник нудным голосом минут десять читал правила – не перебивать, не передавать ничего товарищу Горбачеву, не пытаться задать несогласованные вопросы.

Данилофф сказал что все понимает.

Затем его подняли на этаж выше – там новый обыск, уже явно личной охраной генерального. Затем – поход по коридорам с обязательной для таких помещений в СССР красной, бесконечной ковровой дорожкой, дверь, потом еще дверь…

– Товарищ Данилов…

Генеральный секретарь ЦК КПСС улыбаясь, встал из-за стола и пошел ему навстречу, протягивая руку…

Для Данилоффа это было культурным шоком, еще большим чем все что происходило ранее. Он привык к СССР, к советским чиновникам, всесильным и бессильным одновременно, боящимися самостоятельно принять хоть какое-то решение и не говорящими посетителям, на основании чего они принимают такие решения, которые они принимают. Это были мужчины среднего и старшего возраста, одетые в мешковатые, плохо пошитые костюмы, часто со следами тайного пристрастия к алкоголю на лицах, боящиеся иностранцев. Он знал и их кабинеты: у простых чиновников это обязательно белый верх, а ниже – грубо покрашено масляной краской синего или зеленого или коричневого цвета. Если чуть повыше – это отделка деревом, карта СССР на одной из стен, телевизор и дверь, зачем-то обитая кожзаменителем с фигурными гвоздиками. Он знал, чего ждать в этих кабинетах и чего ждать не следует. И на этом фоне – его встречал генеральный секретарь: слишком молодой для такого поста, одетый в дорогой, хорошо пошитый костюм из шерсти, со вкусом подобранный галстук и очки в дорогой оправе. И самое главное – он улыбался. Почти как американец. В отличие от американцев русские почти никогда не улыбаются, но этот – располагающе улыбался.

Данилофф не знал, можно ли пожать руку новому главе СССР. Кажется, его предупреждали о том что к генеральному секретарю нельзя прикасаться – но если он сам протягивает руку для рукопожатия? В конце концов – американский журналист пожал протянутую руку…

Как давать интервью – я не знал, поскольку ни разу этого не делал – но меня учили и такому. Приходилось импровизировать.

Началось все конечно с общих вопросов, с подсказками настоящего Михаила Сергеевича я рассказал немного приукрашенную версию собственного детства и юности. Как бегал по улицам южного села, где русские перемешались с украинцами и никто не знал, кто есть кто и знать того не хотел. Как началась война и ушел на войну отец. Как пришли фашисты – но быстро ушли – Красная армия наступала, но боев на нашем направлении не было. Как вернулся отец – после ошибочной похоронки, и как мы с ним намолотили на двоих 8888 центнеров зерна. За это меня наградили орденом и дали путевку в университет. Паренек с юга, из крестьян – поступил бесплатно на юридический факультет лучшего ВУЗа страны. Рассказывая все это, я знал, к кому обращаюсь. В США тоже есть юг. И там тоже – многие родители мечтают, что сын поступит на юридический и сделает карьеру. Крестьянский паренек из захолустья с юридическим образованием, сделавший карьеру и поразительно быстро поднявшийся по всем ступеням политической машины – это очень понятный и располагающий для простых американцев образ, они точно это "купят".

Рассказывая, я думал, а кем же был настоящий Михаил Сергеевич Горбачев, почему он стал тем кем он стал и сделал то что он сделал. В СССР было такое понятие – "рабоче-крестьянское происхождение" – но это все сильно искажало реальность, как и любой грубый штамп. Никита Сергеевич Хрущев был самого что ни на есть рабочего происхождения, но он до конца жизни помнил, что рабочим при царе он зарабатывал больше чем при Сталине секретарем Московского обкома партии. Он был рабочим востребованной профессии – электриком в быстрорастущей угольной отрасли Донбасса и платили ему столько, что он снимал для семьи трехкомнатный каменный дом. Ему совсем не нужна была революция 1917 года, он и без нее хорошо жил.

Точно так же – и в Тамбовской области крестьянское восстание началось не случайно. Крестьяне с тамбовщины традиционно трудились в отходе на Бакинских нефтяных промыслах, и когда все это накрылось – они сильно не обрадовались.

Горбачев из крестьян… но его отцы и деды никогда не были крепостными и никогда не знали нужды. Юг – земли там всегда было больше, чем можно было обработать, перенаселенности не было, общины тоже не было. Ни сам Горбачев, ни кто-то из его родни – просто не понимали нутром, зачем была сделана революция 1917 года, у них не было этого жизненного опыта, и они не понимали, не ощущали того чувства голода, униженности, бесправия и отсутствия перспектив, от которых крестьяне и рабочие в 1917 году стали сносить власть, нутром чуя что при ней – у них никаких перспектив нету при этой власти и эти люди не понимали – нутром чувствовали. И слова "кто был никем, тот станет всем" для них были не просто словами. Надо побыть "никем" причем побыть в поколениях, чтобы это понимать по-настоящему. Советская власть при своем становлении промахнулась с "рабоче-крестьянским происхождением". Очень сильно. Потому что рабочие и крестьяне были очень разными. И, например, дворянин Лев Толстой, который жил среди бедных крестьян – понял бы и принял советскую власть куда более близко к сердцу, чем рабочий Никита Хрущев или тамбовские мужики с нефеприисков.

Но что делать теперь? То поколение, которое советскую власть "нутром чуяло" – оно ушло. Стратилось как раньше говорили. Гражданская война, индустриализация тридцатых, страшная Великая отечественная война – эти люди сгорели почти без остатка. Это великая трагедия… трагедия не то что целого поколения – целой погибшей цивилизации. Они построили систему власти, основанную на собственном опыте – но у их детей опыт то совсем другой. Прервалась связь, внуки не понимают своих дедов, они как будто на разных языках говорят. И сейчас делать вид, что все так как надо, так как было – какой смысл то?

Перестройка в СССР – это не блажь, это насущный проект, но не все понимают ее подлинного смысла. Страну – и общество тоже – нужно перестроить из общества униженных и оскорбленных – в нормальное, как бы сказали китайцы – "общество средней зажиточности". Чем китайцы нас точно обошли – они никогда и не скрывали, что строят мещанский проект повседневного благополучия для возможно большего числа китайцев. И сейчас если в СССР и есть спрос на какой-то проект – то именно на такой.

И построить его могут – увы – не потомки униженных и оскорбленных, потому что унижение их дедов и прадедов сидит у них в генах, в исторической памяти. Прошло то – всего шесть десятков лет, по историческим меркам – ничто. Их унижает благополучие само по себе, они этого не понимают, но – чувствуют. Чувствуют гнев и стыд за поколения предков прозябавших в курных избах, работавших на барщине, закапывавших умерших от голода и болезней детей на огороде, забритых в солдаты – они чувствуют, но нам то ныне живущим в стране под названием СССР – что делать? Построить общество средней зажиточности могут только те, у кого нет этого унижения и гнева в генах. То есть такие как я. Михаил Сергеевич Горбачев…

И вот, прозвучал первый явно "смысловой вопрос".

– Товарищ Горбачев. Не могли бы вы охарактеризовать внешнюю политику Советского союза?

– На этот вопрос вам лучше ответит товарищ Громыко. Со своей стороны могу сказать, что СССР придерживается по-прежнему миролюбивой внешней политики и отрицает возможность решения конфликтов между странами военным путем.

Данилов бросился в атаку, но я показал, что еще не закончил

– … от себя я могу добавить вот что. Я видел войну. Пусть я не воевал, мал еще был. Воевал мой отец, мы думали, что он погиб на фронте…

…

– вам, американцам не понять нас, не понять того что мы пережили в те годы. Первый иностранец, которого я видел – это был гитлеровский солдат, фашист, пришедший на нашу советскую землю грабить и убивать. Я видел его так же, как сейчас вижу вас. Но это лишь укрепляет меня в той мысли, что происходившее тогда – повториться не должно. Дети всего мира не должны бояться бомб и снарядов. Дети всего мира не должны видеть захватчиков. Дети всего мира не должны гадать, вернется их отец с фронта или нет. Как гадал я. И я, и все мои товарищи по партии – твердо верим в то, что мир на Земле – высшая ценность, к которой должны стремиться все разумные и ответственные люди, в какой бы стране они не жили, и какой бы идеологии не придерживались. Наши дети ничем не отличаются от ваших детей. Не бывает капиталистических и социалистических детей – бывают просто дети. И мы должны им передать мир лучшим, чем тот который передали нам.

Данилов был явно ошарашен

– Да, но как же Афганистан?

– Наш ограниченный контингент находится в этой стране по просьбе правительства Афганистана…

– Которое признано далеко не всеми, и…

– Вы не хотите спросить, почему так называемые борцы за свободу убивают учителей. Они говорят, что дети не должны учиться, что это противно Аллаху. Как считают американские матери и отцы – дети должны учиться?

– Да, но…

– Ко мне совсем недавно пришли товарищи из комитета комсомола, как раз по Афганистану. Знаете, с какой просьбой?

…

– Они говорят, что молодые комсомольцы, отслужившие в армии – хотят вернуться в Афганистан в составе строительных бригад[70]. Они хотят помогать афганцам строить новую, современную страну. Они прибудут туда без оружия.

…

– Первая группа на строительство кабульского хлебокомбината отправляется на днях. Если хотите, можем организовать встречу с этими активистами

Данилоф нервно поправил галстук

– Полагаю, это было бы интересно.

…

– Но редакция должна одобрить тему

– А как же свобода слова?

Данилоф не нашелся что ответить.

– Цензура власть имущих и богатых намного превосходит даже царскую цензуру. Если ты говоришь что-то не то – тебя уволят с работы, университет не пожелает иметь дело с таким ученым, ФБР вызовет на допрос. Но это так, к слову. Продолжайте.

Данилоф потратил несколько секунд на то чтобы привести мысли в порядок

– Мистер Горбачев, по какому пути двинется Советский союз при генеральном секретаре Горбачеве?

– На этот вопрос ответить просто – по пути труда и развития. Я с гордостью могу сказать, что советский человек это очень трудолюбивый человек, для нас жизненный путь человека измеряется в том, что он оставит на Земле после себя. Кто-то посадит дерево. Кто-то построит большой, красивый дом – а кто-то и завод. Величие человека выражается в его делах, в труде, в способности созидать. И главным является не количество денег, как это принято у вас – люди помнят других людей не по количеству денег, которые они заработали. А по тому что они оставили другим людям.

– Каким вы видите мир в двухтысячном году?

Я едва сдержался, чтобы сказать – лучше бы ты спросил каким я вижу мир к концу две тысячи первого года. Или к концу две тысячи двадцатого. Я видел и тот и тот мир. Ни один из них мне не понравился.

– Каким я вижу мир в двухтысячном? Более сплоченным, я думаю. Советскому и американскому народу по сути нечего делить, мы никогда не воевали друг с другом, нет земли, на которую мы претендовали бы одновременно. Я не думаю, что американский рабочий родом откуда-то из Канзаса встает с постели с мыслью уничтожить Советский союз. Или со страхом перед Советским союзом. Мир един, мы должны научиться жить на одной планете, доверяя друг другу и не тая зла.

Я полагаю, этот мир будет более населенным, все виды коммуникаций между людьми даже разных стран предельно упростятся и американец и советский человек смогут, например, позвонить друг другу и поздравить с днем рождения. Почему бы и нет если они к примеру были вместе в Артеке или подружились по переписке или к примеру увлекаются шахматами.

Данилоф не выдержал

– Извините, мистер Горбачев. Вы и впрямь считаете это возможным?

– Да, считаю. Более того, я считаю это неизбежным.