24 ноября
…Слова ускользали снова и снова, оставляя холодок разочарования и колкий иней неудовлетворённости. Смысл терялся, и казавшиеся вчера прекрасными строки сегодня выглядели пустыми и банальными.
Он выдрал лист и аккуратно, несмотря на дрожь в пальцах, положил его в стопку загубленных черновиков. Потом отшвырнул ручку в угол комнаты и уставился на белоснежное полотно блокнотного листа со смесью злости и отчаяния.
Максимилиан терпеть не мог писать по заказу, но ведь брат не заказывал, он попросил. Обычно Даниэль сам справлялся — и, надо сказать, справлялся неплохо, хотя нарочитый примитивизм некоторых текстов откровенно, почти бесстыдно не вязался с многоуровневой архитектурой аккомпанемента. Но пусть его: Даниэль — творец и имеет право сочетать сложное с простым так, как ему нравится.
Блокнотный лист по-прежнему оставался чистым и пронзительно белым.
Ничего не идёт на ум. Пусто и в голове, и в сердце.
Может, потому, что за окном уже почти зима: Максимилиан любит холода и снег, но в это время года он становится наблюдателем, отрешённым от жизни. То ли дело весенние ночи, полные невесомых звуков, тревожащих душу запахов и такого знакомого зуда в кончиках пальцах и на краешке языка… это невысказанные рифмы, это ещё непридуманные строки и смыслы, жаждущие стать словами…
Может, просьба брата — это всё равно принуждение?
Школьные сочинения на заданные темы точно по не слишком интересным ему произведениям, которые нужно было сдавать точно в срок, давались Максимилиану с трудом. Он получал вымученные тройки и каждый раз чуть не плакал. То ли дело маленькие зарисовки об окружающих людях, которые он писал в большой тетради два года. Ту тетрадь однажды нашла мама и попросила разрешения прочитать.
Он разрешил, хоть было страшновато: мама талантливая, настоящая поэтесса, у неё сборники, премии, книжные выставки и письма поклонников, у неё истинное дарование… Ругаться она, конечно, не будет, хоть там были истории и про неё, и про папу, и про мерзкую соседку, которая точно почти ведьма, и про тётю Амелию из папиной галереи, и ещё много про кого. Но мама умеет смотреть так сочувственно-одобрительно: мол, я знаю, ты старался, малыш, пусть и вышло не очень, — лучше бы ругалась. Наверное.
Однако мама не стала ни ругаться, ни выразительно смотреть. Она читала долго-долго, беззвучно плакала и улыбалась. А потом побежала к папе, прижимая тетрадь к груди, и заставила его прочитать всё от корки до корки. С какой гордостью они оба глядели на сына…
Максимилиан с трудом вынырнул из любимого воспоминания.
В чём же дело? Почему он не может ничего написать?
Может, дело в той девушке, которую он заметил утром у дома напротив? Такая красивая, строгая, в элегантных очках и строгом тёмно-сером пальто. У девушки были тёмные волосы, серебристо-звёздный шарф и требовательный взгляд, будто он, Максимилиан, ей чем-то обязан или что-то должен.
Стоило на миг отвлечься от окна, как девушка исчезла. Возможно, зашла в кафе, возле которого стояла. Или села в подъехавшую машину. Мимолётная невстреча. Но почему-то он никак не мог выкинуть из головы её изящную фигуру и странно знакомое лицо, будто он когда-то видел красавицу во сне.
Нет, это ерунда! Девушку он увидел только утром, а творческий кризис длится уже четвёртый день.
А может, он просто исписался? Сочинил всё, что мог, выжал из себя всё вдохновенно-творческое до капли — и не осталось совсем ничего… Такие мысли приходили ему в голову каждый месяц, но он всё равно каждый раз пугался и почти заболевал от переживаний.
Вдруг на этот раз всё по-настоящему? Выдохся. Спёкся. Умер как творец. Кончился. Пересох. Истощился. Перестал быть.
Максимилиан взъерошил длинные волосы и понял, что ему всё надоело. Он задыхается в чёрно-белой стильной квартире. Ему не нравится и блокнот, и стол, и кресло, и вон та стена. Даже воздух и свет из окна раздражают. Надо пройтись.
Он решительно встал из-за стола и поспешил в гардеробную. Сменил серёжку-крестик в левом ухе на чёрный «гвоздик», натянул синюю водолазку и «ржавые» джинсы. Перчатки, объёмный кирпично-рыжий шарф, чёрное пальто и тяжёлые ботинки.
Всё, на улицу! К свежести, прохладе и лёгкости. Он должен вдохновиться и написать лучшую песню. Должен выложиться на двести процентов, вложить в строки душу, всего себя! А иначе незачем было и начинать.
Снег хрустел под рифлёнными подошвами. В морозном воздухе шуршали шины и чужие шаги. Вдалеке прогремел трамвай. Откуда-то донеслись обрывки разговоров. Звуки сплетались в ритмичное полотно: шуршание и шелест, шёпот и смех, треньканье и лязг, снова шелест и шуршание, шорохи и похрустывание.
Медленно, но неизбежно, осязаемо рождалась мелодия, которая после обрастёт словами и превратится в песню.
Ритм. Ритм. Ритм.
Шаги. Движения. Голоса. Звуки…
Он поймал мелодию, начал пританцовывать в такт, создавая внутри себя настоящее, сильное, ценное. Ещё немного — и он сочинит, породит, выпустит из себя. Вложит душу в истинное.
Максимилиан вдруг споткнулся на ровном месте: на другой стороне дороги стояла она, серьёзная девушка в очках. И снова смотрела на него так, будто он ей что-то должен.
Нет, так продолжаться не может!
Зачем она ему мешает? Что ей нужно? Он должен узнать.
Максимилиан рванулся через дорогу. Ощутил удар. Мир покачнулся, дёрнулся в сторону, опрокидывая дома и столбы, людей и заснеженные деревья — и исчез.
…Нашёл. Нашёл!
Ужик четыре раза перепроверил, но всё было правдой. Он нашёл истинного исполнителя желаний. Нужно просто призвать его, чтобы…
В памяти всплыло страшное: Пашка шарахается в сторону от невидимого для Ужика видения, насланного королём кошмаров, оступается и молча, страшно летит вниз. Ужик дёргается схватить друга, но слишком поздно, слишком медленно. Пальцы ловят лишь пустоту.
Нет, не думать. Не вспоминать. Это не правда. То есть правда: да, они пошли изгонять короля кошмаров, невесть как оказавшегося на заброшенной стройке. Пашка-Полоз легко оторвался от остальных и в погоне за тварью забрался на третий этаж.
А потом… потом… Ужик не смог спасти друга.
Полоз сделал для него так много. Столько раз спасал. Научил его быть сильным. Научил дружить и быть частью команды. Всё сделал. Тренировал, делился знаниями, помогал и поддерживал. А когда единственный раз Полозу потребовалась помощь, Ужик не смог. И теперь… теперь…
Он с трудом прогнал видение окровавленной арматурины, торчащей из груди друга, и тряхнул головой. Он всё исправит.
Дни и ночи он копался в записях Полоза и его учителя, искал сам не зная что. И нашёл!
Нашёл.
Да, ритуал сложный и опасный. Но он вызовет настоящего исполнителя желаний и пожелает, чтобы Полоз был жив. И всё станет, как было: Змеи снова будут командой, мир будет понятным и простым. Всё будет хорошо.
Нужно лишь собрать ингредиенты и вложить часть себя в ритуал. Ничего невыполнимого. Он не станет дёргать Кобру и Аспида, он должен справиться сам. Не они не сумели поймать Полоза, когда тот сорвался. Только он, Ужик.
Значит, ему и расхлёбывать.
Ужик в сотый раз перечитал описание ритуала. Сфотографировал страницу из дневника Полозова учителя на телефон, хотя уже давно выучил всё, что тут написано.
Сначала в зоопарк за пером дикой птицы.
Потом в библиотеку за страницей из книги, которой не меньше пятидесяти лет.
В ритуальный магазин за чёрными свечами.
Кровавый пепел он сделает сам. Порошки семи трав наверняка найдутся в запасах Полоза.
Ужик встал, потёр слезящиеся от бессоницы и чтения глаза и взялся за поиски трав.
Полынь… неживень… болиголов… крапива… волчий след… чёрная белена… дурман…
Всё есть. Хорошо.
Теперь в зоопарк. Странно, раньше ему казалось, что в городе нет зоопарка. Он вроде бы мечтал увезти сестрёнок в другой город, чтоб показать зверей. Кажется… Впрочем, это неважно. Важно, что сейчас зоопарк есть, и идти до него совсем чуть-чуть.
Ужик оделся, вышел из дома Полоза, в котором дневал и ночевал, уже, наверное, неделю, и побрёл в сторону зоопарка.
В зоопарке было безлюдно: никто не ходил по дорожкам между вольерами, не глазел на животных. Странно, может, у них сегодня выходной?
Неважно. Важно, что он вошёл и может найти перо.
Откуда-то вынырнул жизнерадостный скуластый служитель в униформе и попытался выставить незваного посетителя, предлагая ему зайти позже, полакомиться мороженым и погладить котят. Но Ужик уже заметил указатель «Птицы», так что отбился от назойливого типа и уже через пару минут подобрал у клетки с совой пёстрое пёрышко.
В библиотеке ему удалось добыть четвёртый том второго издания «Большой советской энциклопедии». Книгу с собой ему не отдали, но позволили почитать в читальном зале под залог.
Воровато оглядываясь, Ужик унёс чёрный с золотым тиснением том к дальнему столу, спрятавшемуся за стеллажами, и только собрался вырвать страницу, как между стеллажами кто-то появился. Хмурая симпатичная библиотекарша в очках грозно уставилась на него, будто точно знала, что именно замыслил подозрительный посетитель.
Ужик, конечно, знал, что нельзя портить книги. Но ему очень-очень надо. Так что он отвернулся от милой работницы библиотеки и вырвал страницу. Конечно, его потом найдут и накажут за порчу библиотечного имущества, но это всё равно. Главное, чтобы Полоз был жив.
Ужик сунул книгу на ближайшую полку и направился к выходу, сунув смятую страницу в карман. Девушка в очках попыталась его остановить, но он заявил, что ему очень нужно в туалет, книга, мол, пока что в зале, залог он отдал, вернётся и ещё почитает. Он старался говорить как можно грубее, чтоб отбить у неё всякое желание общаться, и не слушая, что отвечает библиотекарша, вышел из зала.
У сувенирного магазина его остановил приятного вида молодой человек и попросил проводить его в библиотеку. Ужик отмахнулся: прямо, потом налево — сам найдёшь. Парень придержал его за руку и, грустно качая головой, сказал: «Не надо». Ужик оттолкнул его и кинулся в магазин.
Будто странный сон, в котором окружающие — не те, кем кажутся. Следят за тобой. И, наверное, хотят убить.
Ужик купил свечи и велел себе не дурить. Просто он давно не спал, вот и чудится всякое.
Сейчас главное — провести ритуал. Вернуть Пашку. Этого он хочет всей душой, а там будь что будет!
С кровавым пеплом он возился больше часа: Полоз объяснял, как правильно напитывать кровью бумагу и сжигать, но на практике всё оказалось сложнее.
К девяти вечера он закончил. Аккуратно собрал пепел в мешочек и положил его в коробку, туда же сунул свечи, страницу из старой книги и перо.
Пора.
Вызывать исполнителя лучше всего в склепе, но на худой конец сгодится подвал мертвеца. Ужик подумал, что это забавно, и полез в подполье Полозова дома.
Разложил ингредиенты и принялся чертить сложный круг, неловко пригибаясь: потолки в подвале низкие, в полный рост и сам Полоз не выпрямился бы, а уж двухметровому Ужику было совсем неудобно.
Впрочем, ерунда.
Нужно закончить фигуру, пожелать всей душой, чтоб желание исполнилось, и капнуть кровью на пепел — и исполнитель придёт.
Завершить ритуал Ужик не успел. Сверху послышался шум, затем громкое:
— Спецотдел!
В подвал заглянул светловолосый мрачный «спец» и сказал:
— Идиот! Ты думаешь, что творишь⁈
Ужик хотел отшить наглеца, резко выпрямился, врезался затылком в балку и отключился.
— Макс, Макс, слышишь меня?
Смутно знакомый голос доносился откуда-то издалека, хотя его обладатель находился рядом: кажется, это он тряс Макса за плечо.
Кошкин открыл глаза и, с трудом сфокусировался на светящемся глазе знакомого незнакомца.
А, это Руслан.
— Он очнулся! — крикнул Руслан, обращаясь к кому-то за пределами зрения Максима.
— Что случилось? — прохрипел Кошкин и тут же вспомнил.
Они отправились проверить заявление участкового о подозрительном свечении в подвале аварийного расселённого дома. Вроде как там пара бомжей пропала, но в этом участковый не был уверен.
Опознать существо не удалось, и они с Эдом отправились проверить, есть ли там люди. А потом, видимо, попались какому-то мастеру иллюзий.
— Мне позвонил Азамат. Сказал, что тут завелась «сирена», и попросил помочь.
Максим тяжело тряхнул головой, пытаясь вспомнить, что ему грезилось, и спросил:
— Где Эд?
— С ним всё в порядке. Уже пришёл в себя. Сможешь подняться?
Руслан протянул руку, и Макс медленно встал.
— Идти сможешь?
— Кажется, да.
И они пошли.
В дверном проёме стояла Вика, с тревогой вглядывающаяся в полумрак коридора, по которому ковылял Макс, опираясь на плечо Руслана. Стоило увидеть её, как сердце забилось чаще и захотелось отстраниться от Руслана, чтобы казаться сильным и крутым.
На самом деле Макса шатало, так что он не стал дурить, а просто улыбнулся Вике.
— Всё хорошо? — озабоченно спросила она. — Ты странно выглядишь.
Кошкин снова улыбнулся и кивнул, не сводя с неё взгляда.
— Рад, что все целы! — подал голос радостный Азамат. — Итак, Руслан, раз все целы, то, как и обещал, поясняю: «сирены» погружают жертву в иллюзию и заставляют человека выдать сильную эмоцию. Чем сильнее эмоция, тем больше жизненной силы теряет жертва — и получает существо. Посторонитесь!
Макс, Вика и Руслан отодвинулись от входа, и из здания вышли Егор и Эд. Эд шагал сам, но лицо у него было такое угрюмое и почему-то растерянное, что Макс решил: с ним, Максимом, всё куда более в порядке.
— Вы помните, что видели? Расскажете? — поинтересовался Азамат. — Говорят, «сирена» не может сразу съесть человека, если у него есть «якорь» в этой жизни, но природа «якорения» изучена слабо. У нас, во всяком случае. Точно не ясно и то, почему у одних видения очень-очень похожи на правду, а у других совсем нет. Вы же поможете прояснить картину, да?
— Как ты понял, что это «сирена»? — спросил Макс в ответ.
— А вот как только вы ушли, мы заметили, что свет стал ярче, с таким необычным оттенком, сиреневым, и мне что-то вроде музыки померещилось. Ну, я и прикинул, что это должно быть «сирена»! Еле убедил Егора и Вику не соваться за вами, а позвонить Русу. Он же из-за глаза вроде как может сквозь иллюзии видеть, так что ему тут самое место. Благо он был не занят: приехал, разобрался с «сиреной» и вас нашёл.
Максим кивнул Руслану: мол, спасибо. Эд тоже.
— Бомжей я видел: мертвы, — мрачно подал голос Егор. — Трое. Больше никого в здании нет.
— А откуда тут «сирена»? — спросил Руслан. — Я так понял, она редкое существо.
— Очень! — вздохнул Азамат. — Ну, в России редкое. Так что её либо привезли из-за границы, либо вывели. То есть привезли яйцо и из яйца «сирену» высидели. Как цыплёнка!
— Зачем? — удивился Руслан.
— Говорят, один из жильцов категорически не хотел съезжать, — отозвалась Вика. — Он точно был видящим и угрожал представителям компании-застройщика, что они пожалеют. Говорил, что проклял это место. Сейчас ищем этого гражданина.
— Вы же расскажете, что видели? — Азамат едва не подпрыгивал на месте от нетерпения.
— Нет. Не помню ничего, — глухо проронил Эд.
— А ты, Макс?
— Да я тоже толком не помню ничего. Знаешь, как сон: вроде было что-то, а что уже и не знаешь, — развёл руками Максим, тщетно пытаясь поймать хвост исчезающего воспоминания.
Азамат тяжело вздохнул, но настаивать не стал. Вместо этого попросил Руслана показать, где именно обитала «сирена».
Максим украдкой глянул на Вику. Чтобы там не показывала «сирена», он рад, что он там, где он есть. И рад тому, что он тот, кем он выбрал быть.