Спецслужбы и войска особого назначения

НОЧЬ ДЛИННЫХ НОЖЕЙ

Согласно изданному в 1933 году закону, фашистская партия объявлялась «носительницей идей немецкой государственности» и считалась «неразрывно связанной с государством».

В январе 1933 года рейхстаг принял «закон о новом устройстве государства», который упразднял ландтаги отдельных земель и передавал все их права имперскому правительству. В феврале того же года был ликвидирован рейхстаг — собрание представителей земель.

В системе фашистской диктатуры в первое время видное место занимали штурмовые отряды. Они насчитывали около 3 млн. человек и рекрутировались главным образом на лавочников, служащих, средних, а отчасти и мелких крестьян. Весной 1934 года в штурмовых отрядах связи с усилившимся недовольством средних слоев населения начался ропот. Они призывали ко «второй революции», чтобы покончить, по их словам, с «засильем крупного капитала». Командование штурмовиков пыталось использовать это брожение в своих целях. Не имея принципиальных политических разногласий с Гитлером, главари штурмовых отрядов стремились захватить контроль над рейхсвером (вооруженными силами Германии) и превратить свои отряды в основное ядро будущей многомиллионной армии.

Между тем генералитет и высшие офицеры, во всем поддерживавшие Гитлера, не желали уступать руководство военной машиной штурмовикам и поэтому требовали от Гитлера, чтобы он сместил главарей штурмовых отрядов и очистил последние от «ненадежных» элементов. Это требование было поддержано промышленниками Рура — Тиссеном, Круппом и другими. При встрече с ними в Эссене в конце июня 1934 года Гитлер заверил их, что он покончит с оппозицией в штурмовых отрядах, и получил в обмен обещание обеспечить ему президентский пост после смерти Гинденбурга.

30 июня в Берлине, Мюнхене и других крупных городах гитлеровцы беспощадно расправились со сторонниками «второй революции». Гестапо воспользовалось случаем, чтобы устранить всех неугодных под видом устранения «заговора Рема» (руководителя штурмовых отрядов, в прошлом — близкого соратника Гитлера). Гестапо произвело массовые аресты руководителей штурмовых отрядов и политических деятелей, которые могли стать опасными для Гитлера.

«Гитлер просмотрел список арестованных, заготовленный гестапо, отметил в нем красным карандашом фамилии ста десяти человек и приказал их казнить. Баварский министр юстиции Франк пришел в ужас, увидев количество обреченных, и добился, чтобы Гитлер пересмотрел список. В конце концов в списке для казни осталось девятнадцать человек, и среди них Рем, бывший рейхсканцлер Шлейхер, Грегор Штрассер и др.

Гитлер хотел дать возможность Рему избежать позорной смерти от пули эсэсовцев. Возможно, он опасался предсмертных речей или раскрытия какого-то секрета. По его приказу Рема навестили в его камере № 474 тюрьмы «Штадельхейм» и намекнули на возможность самоубийства. Рем не услышал подсказки.

Вечером был получен точный приказ: если Рем откажется воспользоваться оставленным ему шансом, он будет казнен. Надсмотрщик вошел в его камеру, молча положил на стол револьвер и вышел. За Ремом незаметно следили. Он взглянул на револьвер, не тронув его, и, казалось, забыл о его существовании. Прошло десять минут.

Тюремщик снова зашел в камеру, и, не говоря ни слова, унес револьвер. Через несколько минут в камере появились два человека с пистолетами в руках. Одним из них был начальник концлагеря в Дахау эсэсовец Эйке, Рем встал им навстречу. Он был без рубашки, и на коже его вдруг выступили капли пота.

— Что это значит? — спросил он

— У нас нет времени на болтовню, — отрезал Эйке.

Он спокойно поднял пистолет, прицелился, словно в тире, и выстрелил несколько раз. Рем упал. Эйке нагнулся и добил его. Так закончилась карьера всемогущего руководителя СА.

Уже вечером 30 июня несколько гестаповцев появились в тюрьме с первым списком из шести человек, отобранных для казни, и потребовали у директора тюрьмы Коха их выдачи. Тот робко заметил, что красная галочка против фамилии в списке вместо смертного приговора представляется ему «не слишком законной». С его замечанием не посчитались, шесть человек были выведены во двор тюрьмы и расстреляны взводом эсэсовцев под командой Зеппа Дитриха. Первым из расстрелянных оказался начальник СА и префект полиции Мюнхена Август Шнайдхубер.

В Берлине репрессиями руководили Геринг и Гиммлер. В этих обстоятельствах Гитлер вручил Герингу исполнительную власть во свей северной части Германии, который тот и воспользовался.

Аресты начались в половине одиннадцатого.

Службы СС и гестапо провели на севере страны многочисленные аресты. Геринг хотел обезглавить руководство СА в своей области и свести счеты с личными противниками.

Шеф СА в Берлине — Бранденбурге Карл Эрнст решил отправиться в путешествие по Южной Атлантике. И не хватило совсем немногого, чтобы это решение спасло ему жизнь. Еще накануне он прибыл в Бремен, но, к несчастью, его пароход отправлялся лишь вечером 30 июня. Во время ареста эсэсовцами он бурно протестовал: он и в мыслях не допускал, чтобы кто-то осмелился схватить столь высокопоставленное лицо, депутата рейхстага и государственного советника.

Он забыл, что совершил преступление, осыпая в частных разговорах ругательствами Гиммлера, называя его «черным иезуитом», с легкой руки Отто Штрассера, придумавшего это прозвище. Такое кощунство было давно уже отмечено в карточке гестапо. А сейчас пришло время за него расплатиться.

Эрнст был обречен и еще по одной причине: он руководил командой СА, которой был поручен поджог рейхстага. Похоже, он не всегда умел держать язык за зубами и допустил опасные откровения, которые уловило чуткое ухо гестапо. Показательно, что из десяти штурмовиков СА, участвовавших в поджоге и к тому времени оставшихся в живых (одиннадцатый, Ралль, был ликвидирован уже давно), девять было уничтожено 30 июня 1934 года.

Что касается усерднейшего секретаря суда Рейнекинга, который предупредил гестапо о разоблачениях Ралля, он был помилован, хотя и оказался в Дахау, где погиб в начале 1935 года.

Все эти люди, столь полезные в феврале 1933 года, стали неудобными в июне 1934. Все они, и в первую очередь их шеф Эрнст, должны были исчезнуть.

Доставленный в Берлин самолетом, он был помещен в казарме на Лихтерфельде и расстрелян два часа спустя. Туда направлялись все, кто не был убит на месте или кому не удалось бежать. Кое-кто прошел легкий допрос, большинство подверглось оскорблениям и избиениям, и почти все были поставлены перед командой охранников, расстрелявших во дворе казармы обреченных на смерть людей. В течение всей субботы и утра воскресенья 1 июля 1934 года в квартале Лихтерфельде слышался грохот залпов. Взвод эсэсовцев располагался в пяти метрах от приговоренных, а стена, у которой они стояли, в течение многих месяцев была покрыта кровью. Залпы сопровождались кличем: «Хайль Гитлер! Это нужно фюреру!»

В штаб-квартире гестапо в эти напряженные дни царила суматоха. Именно из его кабинетов, обычно таких чинных, исходили приказы о расправах, сюда стекались отчеты о казненных, сообщения об арестах и побегах, об убийствах тех, кого было приказано уничтожать на месте. Для большей секретности все, кто фигурировал в списках, были помечены порядковыми номерами. В сообщениях по телефону, в телеграммах и распоряжениях ограничивались лишь номерами: «№ 8 прибыл, № 17, 35, 37, 68, 84 арестованы, № 32, 43, 56, 79 расстреляны, № 5 по-прежнему не обнаружен». Когда имена, которые скрывались за этими цифрами, стали постепенно выясняться, вся Германия содрогнулась от ужаса и недоумения.

Убийцы из гестапо не ограничивались истреблением руководителей СА. Под их ударами, а также под выстрелами карательных отрядов гибли в большинстве своем люди, не имевшие никакого отношения к Рему и штурмовым отрядам. Акцию против Рема использовали для расправы с неугодными. Доктор Фрик в своих свидетельских показаниях на Нюрнбергском процессе описал это следующими словами: «Во время чистки среди сторонников Рема многие из убитых не имели никакого отношения к внутреннему мятежу сил СА, просто их недолюбливали».

«Недолюбливали», например, журналиста Вальтера Шотте, сотрудника фон Папена, выразителя идей баронов из «Геррен-клуба»; в 1932 году он разработал такую политическую тактику, которая чуть не разрушила предвыборные надежды нацистов. В книге под названием «Правительство Папена — Шлейхера — Гайда» он с такой остротой и точностью обрисовал методы работы нацистской партии, что это разоблачение стоило Гитлеру двух миллионов голосов на выборах 6 ноября 1932 года. Это ему не простили: утром 30 июня он был убит в гестапо.

Среди неугодных был также и Грегор Штрассер. Гитлер не забыл человека, который сделал так много для политической организации партии и который вышел из нее, оказавшись жертвой интриг Геринга и Геббельса, гордо, не сказав ни слова, 8 декабря 1932 года. Фюрер сохранил в душе уважение к нему. Он запретил своим подручным трогать его, но Геринг, имея широкие полномочия, пренебрег запретом. Врат Грегора, Отто Штрассер, укрылся в Австрии, где основал антигитлеровский «Черный фронт». Грегор же не занимался более политикой. Он возглавил фармацевтическую фирму «Шеринг-Кальбаум». Но этого было недостаточно, чтобы разоружить его врагов, Геринга и Гиммлера. Гиммлер получил лично Гейдриху проследить за «закрытием» этого старого счета. Утром 30 июня Штрассер был привезен в тюрьму гестапо в Колумбиа-хауз. Его поместили вместе е арестованными шефами СА. После обеда за ним пришел эсэсовец, чтобы отвести его, как он выразился, в специальную одиночную камеру. Эсэсовец открыл дверь одной из камер, пропустил Штрассера, закрыл дверь и удалился. Минутой позже прозвучал выстрел, Штрассер не был убит, пуля лишь задела шею, пробив артерию.

Он упал, чувствуя, как жизнь уходит из него с каждым ударом сердца, выталкивающим струйки крови на кирпичную стену. Узник соседней камеры в течение часа слышал хрипы умирающего. Пунктуально следуя полученному приказу, Гейдрих лично проверил, выполнился ли приказ рейхсфюрера, и, видя, как цепляется за жизнь узник, приказал «оставить истекать кровью этого борова». Так уж принято было среди эсэсовцев, которые на словах придавали столь важное значение «чести», оскорбить тех, кого убивали.

В Берлине агенты гестапо также действовали малыми группами. Утром 23 июня два безупречно корректных господина явились в имперскую канцелярию, в служебное помещение вице-президента фон Папена, и попросили свидания с главой кабинета оберрегирунгстрата фон Бозе. Последний был очень занят, так как в его кабинете сидел очередной посетитель. Ссылаясь на срочность сообщения, которое им было поручено передать, визитеры попросили фон Бозе выйти на минуту. Оберрегирунгстрат показался в приемной. Посетители вынули револьверы, не говоря ни слова, расстреляли хозяина кабинета и оставили его агонизировать на ковре.

В пригороде Берлина Ной-Бабельсберге два вежливых господина, как две капли воды похожих на посетителей фон Бозе, позвонили в дверь виллы бывшего рейхсканцлера генерала фон Шлейхера. Без лишних слов они оттолкнули служанку, вошли в дом и также молча застрелили генерала фон Шлейхера, а потом его обаятельную жену, дочь генерала кавалерии фон Хеннигса, которая прибежала на выстрелы. Перепуганная служанка убежала. И только ее двенадцатилетняя дочь обнаружила трупы, вернувшись из школы.

Убийцы явились также в министерство связи, вошли в кабинет директора министерства Клаузенера и расстреляли, не дав ему даже подняться из-за стола. Прибежавшего на звуки выстрелов министра фон Эльти-Рюбенаха выдворили из кабинета. Клаузенер был главой организации «Католическое действие». Его убийство вызвало волну негодования в общественных кругах, но гестаповцы хладнокровно заявили, что он покончил с собой в момент, когда от него потребовали объяснений.

В этих убийствах было нечто от монотонной серийной работы. Повсюду в эту зловещую субботу люди падали под выстрелами убийц: фон Брендов, как и Шлейхер, генерал рейхсвера; бывший глава баварского правительства, которому Гитлер не мог простить его мужественной позиции во время путча 1923 года, старик фон Кар; бывший командир знаменитого добровольческого отряда, когда-то превозносимого Гитлером, капитан Эрхардт; летчик-ас, награжденный медалью «За заслуги», Гердт; префект полиции Глейвица Рамсон и префект полиции Магдебурга Шрагмюер; окружение Карла Эрнста: Вое, Сандер, Бойлвиц, «мадемуазель Шмидт», интимный адъютант Хейнеса.

Адвокат Глазер, который когда-то имел неосторожность спорить с нацистским юристом Франции и подал в суд на партийные газеты, был убит перед дверью своего дома. Был также уничтожен католик, профессор Штемпфле, который когда-то поддержал Гитлера, а потом испугался и отошел от него. Руководитель студентов-католиков Мюнхена Бек был прикончен в лесу, а руководитель гитлеровской молодежи Дюссельдорфа Пробст — застрелен «при попытке к бегству».

Несколько человек расстреляли по ошибке, как, например, музыкального критика Шмидта вместо медика, носившего то же имя, или руководителя организации «Гитлерюгенд» Саксонии Ламмермана, имя которого совершенно необъяснимым образом попало в список людей, предназначенных для уничтожения. Их вдовы получили по почте прах покойных и письма с извинениями.

Геринг «провел чистку Берлина железной рукой», но этой организованной по промышленному образцу операции он попытался придать видимость законности. По его приказу при гестапо был создан военный трибунал. Характерной особенностью этого трибунала было то, что на его заседаниях поочередно присутствовали в качестве представителей рейхсвера командующий округом и комендант гарнизона. Трибунал тратил «на рассмотрение дела» каждого заключенного лишь несколько минут, но несчастных заставляли выслушивать приговор из «Лайбштандарте». Некоторых «преступников» расстреливали на учебном поле СС в Лихтерфельд е.

Некоторые взводы, сформированные для проведения казней, состояли из общих сил СС, которые были размещены в казармах «Лайбштандарте» буквально накануне. Поскольку эти эсэсовцы не имели оружия, они получили полицейские или армейские вооружение — еще одна деталь, свидетельствующая о роли генералов в операциях против СА.

В субботу вечером 30 июня Гитлер вернулся самолетом в Берлин. В аэропорту Темпельхоф его ждали Геринг, Гиммлер, Фрик, Далюге в окружении полицейских, Геринг и Гиммлер просто лопались от гордости. Тут же Геринг вручил Гитлеру список расстрелянных. Гитлер чуть не упал в обморок увидев там имя Штрассера, но Гиммлер сообщил, что он покончил жизнь самоубийством, несколько дней спустя Гиммлер издал приказ о материальном обеспечении вдовы Штрассера.

На следующий день, в воскресенье 1 июля, казни продолжались с прежней интенсивностью. Но в два часа пополудни Геринг обратился к Гитлеру с «ходатайством» об прекращении. Достаточно-де пролито крови. Гитлер согласился, Однако Геринг не сказал ему, что из тех, кто был в списке, осталось в живых только два человека.

Не всех арестованных 30 июня поставили к стенке. Сотни из них месяцами томились в тюрьмах, иные, как подполковник Дустерберг, были отправлены в концлагеря, где многие нашли свою смерть. Генрих Мильх заявил в Нюрнберге, что в 1935 году в Дахау содержалось еще 700–800 жертв, схваченных в те страшные дни.

Если верить заявлениям некоторых нацистов, был казнен всего 71 человек, цифра явно преуменьшенная. По другим оценкам, число жертв было от 250–300 до полутора тысяч, но последняя цифра кажется несколько преувеличенной. Наиболее вероятное число убитых составляло около тысячи, из которых 200 — верхушка СА. Даже Нюрнбергский суд в конце концов отказался от попыток установить точную цифру, хотя в его материалах указано число 1076.

Рано утром 2 июля службы гестапо, СС и полиции безопасности получили следующую радиограмму, подписанную Герингом и Гиммлером: «Министр-президент Пруссии и шеф тайной государственной полиции — всем полицейским властям. По приказу верховных властей все документы, связанные с операциями, проведенными за два последних дня, должны быть сожжены. Отчитаться немедленно по выполнении». Текст телеграммы был сохранен Гизевиусом». (Деларю Ж. История гестапо. Смоленск, 1993 г.)

Число жертв превысило 1000 человек. Среди убитых были руководители штурмовых отрядов, в том числе Рем, Эрнст, Гейнес. Одновременно гитлеровцы убили тех политических деятелей, которые могли стать для них опасными, в случае обострения положения, — бывшего рейхсканцлера Шлейхера, опального фашистского главаря Грегора Штрассера и других.

Вскоре, а августе того же года, умер президент Гинденбург. Гитлер узурпировал полномочия президента и объявил себя «фюрером и рейхсканцлером». Чтобы придать этому произволу видимость «законности», он оформил его плебисцитом. Свыше 5 млн. человек высказались против диктатуры Гитлера.

Гитлеровцам удалось разрешить возникший кризис фашистского режима и завершить фашизацию государственного аппарата. После 30 июня численность штурмовых отрядов была значительно сокращена и резко повысилось влияние так называемых охранных порядков — «СС». Крупные промышленники, юнкеры, чиновники государственного аппарата старались приобрести высокие звания в этой организации. Огромное значение приобрела государственная тайная полиция (Geheime Staatspolizei — гестапо). Специальным законом (1935 год) гестапо было поставлено вне контроля органов юстиции и совершенно безнаказанно осуществляло террористическую деятельность. Гестапо распространило влияние за пределы Германии, насаждая свою агентуру в других странах.

Нацистским режимом был создан разветвленный многоступенчатый аппарат, построенный на основе бюрократического централизма и «фюрер-принципа». Его ядром была НСДАП — фашистская партия, которая, согласно изданному нацистами закону, была поставлена во главе государства.

На съезде НСДАП в 1935 году были выдвинуты в качестве основных три задачи: повсеместное создание и укрепление нацистских ячеек, воспитание всего народа в духе нацистских идей, установление абсолютного приоритета партии в государстве.

Нацистская партия имела в Германии уже с 1933 года монопольное положение и была решающим и единовластным инструментом политического влияния на массы. В 1937 году в аппарате нацисткой партии находилось на службе 824 тыс. функционеров, в составе НСДАП было 33 областных организации (гаулейтунг), 760 окружных (крайзлейтунг), 21 353 местных организации (ортслейтунг, 74091 ячейка (целленлейтунг) и 397 040 квартальных организаций действовали в каждой области — гау, городе, округе, населенном пункте, жилом квартале, жилом доме, их представители, как правило, были в каждой семье.

НСДАП проводила периодически партийные съезды. До прихода к власти гитлеровцы провели четыре таких съезда, после установления фашистской диктатуры — шесть. Последний съезд НСДАП состоялся в 1938 году.

Так называемыми «примыкающими» подразделениями партии были штурмовые отряды — СА (1921–1945 гг.), охранные отряды — СС (1923 1946 гг.), национал-социалистский моторизованный корпус (1931–1945 гг.). Особое внимание гитлеровцы уделяли воспитанию молодежи: «Германский молодой народ» («Юнгфольк») объединял всех без исключения детей немецкого происхождения в возрасте от 10 до 15 лет; «Гитлерюгенд» — юношей от 14 до 18 лет (в конце 1938 года — 8,7 млн. человек), в «Союзе немецких девушек» (включая организацию «Вера и красота») были объединены девушки от 15 до 21 года. Кроме того существовала разветвленная система дочерних, «примыкающих» и так называемых «доверенных» организаций НСДАП.

Практически не могло быть ни одного немца, который не был бы «охвачен» членством в той или иной фашистской организации, а членство это не было пустой формальностью. Оно требовало от каждого активного, деятельного участия в проводимых мероприятиях, проявления бдительности не только относительно прямых и потенциальных противников «рейха» и фюрера, но и казавшихся недостаточно фанатичными, убежденными и ревностными сторонниками режима.

Каждый шаг, каждый поступок немца любого возраста, профессии, общественного положения постоянно фиксировался руководством одновременно нескольких организаций, учитывался, и, даже не вызывая немедленных репрессий, в случае, если он был неугоден нацистской системе, «закладывался» во всеохватывающую память карательных органов, с тем чтобы в свое время вызвать арест или другую форму социальной репрессии.

Полное подчинение государственного аппарата фашисткой партии и проникновение ее во все сферы общественной жизни были характерны и для Италии. Закон «О строении и правомочиях Большого фашистского совета», принятый в декабре 1928 года, явился важнейшим законодательным актом итальянского фашизма, окончательно завершившим и закрепившим процесс сращивания фашистской партии и государства.

Концентрация в руках фашистской диктатуры всех рычагов политической и экономической власти, государственного управления и идеологического воздействия на массы «подписалась» широким социальным маневром, предпринимаемым в интересах укрепления режима.

Проводимая при помощи массированной пропаганды, сопровождаемая широкой рекламой, нацистская тактика способствовала укреплению фашизма в Германии.

Первые социальные маневры гитлеровцы осуществляли, еще не будучи у власти. На щедрые субсидии, поступавшие из секретных фондов профашистски настроенных промышленников, фашисты в годы мирового экономического кризиса разыгрывали из себя радетелей интересов трудящихся: создавали питательные пункты, где безработным и голодным выдавали бесплатно миску горячей похлебки. Нацистские благотворители подкармливали детей, потерявших кров, широко оповещая об этом всех, кого возможно.

Установив в стране свою власть, гитлеровцы получили возможность маневрировать уже в самых широких масштабах. Вот, например, как нацисты «ликвидировали» дороговизну на предметы первой необходимости. В 1934 году правительство заморозило цены на текстильные и кожевенные изделия, затем Запретило наценки на импортируемые товары, в первую очередь на сырье и полуфабрикаты. Осенью 1936 года был введен пост имперского комиссара по контролю над ценами, в 1936 году введен всеобщий запрет на повышение цен, действовавший вплоть до разгрома германского фашизма.

На деле же от регулирования цен пострадали люди: дефицитные товары с рынка исчезли и появились только на нерегулируемом черном рынке, где они стоили втридорога. На продукты жизненной необходимости была введена система распределения по спискам, в которые включались лица привилегированной категории. С 1939 года была введена карточная система при чрезвычайно скудных нормах.

Итоговой операцией тотального проникновения фашизма и социального маневрирования явилось создание «народного сообщества», которое должно было продемонстрировать единение нации вокруг фюрера, нацистской диктатуры и выдвинутых ею задач, очищение нации от чуждых, «инорасовых» элементов, главным образом евреев, ликвидацию классов, уничтожение марксизма.

Создание «народного сообщества» осуществлялось при помощи целого ряда социальных маневров.

Гитлеровцы начали с создания крупных массовых формирований людей, построенных по профессиональному, производственному, возрастному, половому и другим признакам, которые должны были находиться и действительно находились под полным контролем нацистской партии и функционировали как составные части всеохватывающего нацистского партийного и государственного аппарата. «Нет человека вне организации, нет организации вне ведомства, нет ведомства вне системы» — на этом принципе основывалась вся сложная система «народного сообщества».

Особенно активно этой цели служило общество «Народное благополучие», которое должно было подтверждать легенду о социальной общности всех без исключения немцев. Общество собирало теплую одежду, деньги, которые вручало нуждающимся «собратьям», организовывало раздачу бесплатного питания на площадях — обед из одного блюда. Через другие различные общества, и прежде всего через «Германский рабочий фронт», нацистская верхушка предоставляла кредит на закупку недорогих автомобилей «фольксваген» под лозунгом «автомобиль не для господ, а для каждого немца». Приобретение собственного автомобиля повышало социальный престиж каждого немца,

Важнейшим психологическим, а также и экономическим рычагом, способствовавшим утверждению мифа о «народном сообществе», была антисемитская политика гитлеровцев. Жестокое преследование евреев, начавшееся в марте 1933 года конфискация принадлежащих им магазинов, предприятий, контор, аптек, последовавшее затем увольнение евреев из государственных, научных, культурных, и других учреждений, лишение евреев немецкого гражданства, запрещение смешанных браков, наконец, серия погромов — акция «хрустальная ночь», проведенная СС в ночь с 9 на 10 ноября 1938 года, когда были убиты и искалечены десятки тысяч людей — все это должно было сплотить на основе фашизма нацию в «народное сообщество», которое состояло лишь из чистокровных арийцев.

Конфискуемые у евреев собственность и денежные средства частично шли на финансирование всякого рода «общенациональных» мероприятий главным образом, благотворительного характера, что опять-таки «работало» на закрепление модели «народного сообщества».

«УЧЕНИЕ НА ВЕЗЕРЕ»

В первых числах марта 1940 года Гитлер утвердил план одновременного захвата Норвегии и Дании, условно названный «Учение на Везере». Для проведения операции выделялось семь усиленных пехотных дивизий и одна моторизованная бригада общей численностью до 140 тыс. человек. Обеспечение действий ударной группы возлагалась на 5-й воздушный флот (около 700 самолетов) и главные силы военно-морского флота. Все расчеты строились на внезапности нападения, а также на активной поддержке со стороны гитлеровской агентуры в этих странах.

Для осуществления одновременного вторжения в Данию и Норвегию немецкие транспорты начали заблаговременно небольшими группами с эскортом выходить в море. 3 апреля 1940 года английское правительство узнало о необычной активности немецкого флота, но только 7 апреля английские корабли поспешили к скандинавским берегам и лишь 8 апреля поставили первые минные заграждения в норвежских водах.

Немцы считали оккупацию Дании не самостоятельной операцией, а лишь частью операции по овладению Норвегией. План захвата Норвегии, в значительной мере основанный на использовании воздушно-десантных войск, являлся достаточно рискованным. Риск мог оказаться еще более значительным, если бы немецкое командование не смогло в случае надобности поддержать свои войска в Южной Норвегии с датских аэродромов, расположенных в северной части Ютландского полуострова: «Военно-воздушные силы требуют занятия Дании. Надо выделить для этого необходимые войска!» — записал генерал Гальдер в свой дневник 21 февраля 1940 года.

В тот же самый день генерал фон Фалькенхорст получил приказание Гитлера разработать детальный план оккупации Дании и Норвегии; предварительная работа проводилась уже с середины декабря созданным для этой цели небольшим штабом. Через восемь дней Фалькенхорст представил проект оперативного плана Гитлеру, который одобрил его, за исключением той части, которая касалась Дании. Гитлер хотел иметь в Копенгагене «внушительную группировку сил» и потребовал выделить с этой целью большее количество войск, чем намечалось в плане. Фалькенхорст внес соответствующие коррективы. Руководитель действиями немецких войск в Дании назначили генерала фон Каупиша. Вся работа проводилась в обстановке величайшей секретности.

Немецкий оперативный план был чрезвычайно прост. Данию следовало оккупировать внезапно.

Захваченное врасплох датское правительство, уступая силе, вынуждено будет немедленно капитулировать. Немцы предполагали использовать при этом минимальное количество войск — не более двух дивизий со средствами усиления плюс одну бригаду. Одну дивизию и бригаду предполагалось использовать для оккупации (в течение одного дня) всего Ютландского полуострова для его северной оконечности включительно. Вторая дивизия внезапным ударом должна была захватить все важные пункты и объекты на островах Зееланд, Фюнен и Фальстер.

Одновременно с началом наступления датскому правительству следовало предъявить требование о капитуляции. Ранним утром того же дня самолеты немецкой авиации должны были совершить демонстративный полет над Копенгагеном, а если простая демонстрация оказалась бы недостаточно эффективной — сбросить на город бомбы. Немецкий посол в Дании фон Ренте-Финк должен был вручить датскому правительству ноту точно в назначенное время.

Совершенно естественно, что для военных специалистов было чрезвычайно важно знать, где и каким образом можно высадить десант и какое сопротивление встретят немцы со стороны датских войск. Многие сведения по этому вопросу уже имелись в Берлине; их предоставили в распоряжение Фалькенхорста и Каупиша. «Документация по Дании и датским вооруженным силам оказалась весьма полезной, — писал Каупиш после удачного завершения намеченной операции, — однако кое-что требовалось уточнить». Данной работой занялись органы военной разведки. С конца февраля по конец марта с помощью агентов они добывали дополнительные сведения по Дании, на территории которой имелась «обширная сеть секретной агентуры». Агенты немцы выезжали в Данию для выполнения определенной задачи и сразу же после этого возвращались в Германию. Разведка использовала также завербованных датских граждан. После войны датским властям удалось установить имена 16 таких агентов. Каупиш назвал «чрезвычайно ценным» донесения, которые выслал ему полковник Копенгагена немецкий авиационный атташе подполковник Петерсен.

Рано утром 9 апреля 1940 года немцы начали наступление. В Северном Шлезвиге колонны немецких войск быстро перешли границу. Возникала важная проблема: не допустить разрушения датчанами основных мостов на шоссейных и железных дорогах. Для решения этой задачи органы разведки выделили небольшое специальное подразделение; в ночь 8 апреля ему удалось просочиться через границу и своевременно выйти к намеченным объектам. Наиболее важный из объектов, железнодорожный мост у Падборга, оказался, кстати говоря, незаминированным, так что посылка людей была излишней предосторожностью.

Многие представители немецкого национальною меньшинства с энтузиазмом встречали немецкие войска. Некоторые вышли на улицы с оружием в руках. Другие начали регулировать движение на дорогах, подбирать брошенное датчанами вооружение и даже конвоировать датских военнопленных. В одном поселке местные немцы арестовали человека, заподозренного в том, что он вел разведку против немцев.

Город Эсбьерг, расположенный на западном побережье Ютландского полуострова, немцы захватили (не встретив сопротивления) с помощью экипажей несколько кораблей, вошедших в порт. Датчане не оказали противодействия и при захвате моста через Малый Бельт в районе Миддельфарт, где ранним утром высадился немецкий батальон.

Расположенный на восточном побережье острова Фюнен порт Нюборг был оккупирован на рассвете 9 апреля десантным отрядом, который состоял из двух офицеров, 18 старшин и 140 человек рядового состава немецких военно-морских сил.

Отряд прибыл в гавань на миноносце и двух тральщиках. Швартовы миноносца принимал полусонный вахтенный матрос с датского военного корабля; он не подозревал того, что подошедший к пирсу миноносец являлся немецким. Немецкий десантный отряд быстро направился в город, жители которого еще спали. В качестве проводника немцы использовали какого-то случайно встреченного железнодорожника. Датчане оказались захваченными врасплох.

Успешно осуществился немецкий план и в маленьком порту Корсер, расположенном на побережье острова Зееланд. Здесь в порт вошли два парохода с немецкими войсками. Ориентировка облегчалась тем, что навигационные огни, а также уличные фонари не были погашены. Очевидно, на острове не подозревали о надвигавшейся опасности. Накануне дня вторжения датский гарнизон проводил учения по условному отражению десанта, атакующего Корсер. Когда же началась Действительная высадка немцев, гарнизон мирно спал.

Особое внимание уделили немцы организации захвата Гессера — датской гавани, откуда ходил паром до немецкого порта Варнемюнде. Требовалось кое-что уточнить на месте. С этой целью 30 марта 1940 года один из немецких офицеров совершил поездку на пароме под видом обыкновенного пассажира. «Датчане производят впечатление беспечных, ничего не подозревающих людей», — доносил Он в Берлин 1 апреля.

Поздно вечером 8 апреля немецкие военнослужащие из состава органов разведки арестовали команду шедшего из Варнемюнде датского парома и находившихся на нем таможенников. Через несколько часов после этого телефонная линия из порта Гессер на север была перерезана немецкой диверсионной группой, состоявшей из офицера и четырех солдат; группа прибыла в Данию морем, непосредственно из Варнемюнде. Почти одновременно с этим в порт Гессер вошли два обычно курсировавших на данной линии немецких парома («Мекленбург» и «Шверин»), У датчан создавалось впечатление, будто все идет нормально; маяки горели, как обычно. Как только немецкие суда-паромы ошвартовались, с них сошли на берег хорошо вооруженные немцы. Затем на военных грузовиках они направились к расположенному у Вордингборга огромному мосту. Примерно через час высадились немецкие парашютисты. В 5 часов 45 минут утра мост очутился в руках немцев. Датские солдаты, направившиеся к мосту на велосипедах, опоздали. Немецкие автомашины оказались быстроходнее.

Важное место в немецком плане отводилось внезапному захвату Копенгагена. Требовалось занять все ключевые города с такой быстротой, чтобы подавить в зародыше всякую мысль о сопротивлении, которая могла возникнуть у датского правительства. Один батальон с техническими средствами усиления перебрасывался по морю к пристани, расположенной ближе других к городу. Немцам необходимо было точно установить, где можно ошвартовать судно «Ганзештадт Данциг», предназначенное для перевозки батальона, а также выяснить, каким образом удобнее всего захватить городскую цитадель. Там предполагалось организовать временный командный пункт немецких десантных войск. Надо было также иметь в своем распоряжении радиостанцию. Она не только обеспечивала бы связь с Германией, но и давала бы возможность широко оповестить о капитуляции Дании.

Собранные органами немецкой разведки сведения относительно положения в районе порта и цитадели оказались недостаточно полными. В связи с этим майор Глейн, командир батальона, на который возлагалась задача захватить городские укрепления, получил распоряжение провести лично дополнительную разведку. 4 апреля 1940 года он сел под видом обычного пассажира на рейсовый самолет «Люфтганзы», направляющийся в Копенгаген, куда и прибыл в 9 часов вечера. Предварительно его обеспечили гражданскими документами.

В тот же вечер Глейн тщательно осмотрел пристань и подходы к ней. Дежурный полисмен заинтересовался им и спросил, что он делает в порту. Майор ответил, что заблудился. Его проводили до ближайшей остановки автобуса. Как только полисмен удалился, Глейн снова вернулся в порт, чтобы получше изучить дорогу. В гостиницу он вернулся в половине второго ночи. В 8 утра Глейн снова оказался в порту. Затем он прошел в цитадель, миновав охрану. Вот как он описывал свои похождения:

«Чтобы не возбуждать подозрений, я сначала направился в сторону церкви. Подойдя туда, я убедился, что она заперта. Проходивший мимо датский сержант спросил меня, не собираюсь ли я осмотреть церковь. Когда я ответил утвердительно, он сказал, что церковь открывается только по воскресеньям. Завязав разговор, я попросил сержанта показать мне еще какие-нибудь интересные реликвии в этой старинной цитадели и рассказать о них. Тот любезно согласился. Для начала он предложил зайти в войсковую лавку. Там за кружкой пива сержант рассказал мне кое-что о цитадели, ее гарнизоне и значении. После того как мы выпили еще несколько кружек пива, он показал мне помещения командного состава, здания военных учреждений, телефонную станцию, расположение караульных постов и старинных ворот у северного и южного входов. Осмотрев все то, что представляло для меня интерес, я распростился с сержантом».

После полудня 5 апреля майор Глейн вылетел обратно в Берлин.

Оставался нерешенным вопрос о том, как доставить ранним утром тяжелую радиостанцию с пристани Лангелиние в цитадель. Химер (генерал-майор начальник штаба генерала Каупиша, который в апреле совершал по Дании поездку под видом гражданского чиновника) пригласил к себе жившего в Копенгагене немецкого подданного офицера запаса Циммермана и сообщил ему, что ранним утром подойдет немецкое судно, «чтобы выгрузить несколько ящиков». Циммермана спросили, не может ли он вместе с четырьмя надежными членами национал-социалистской партии прибыть в 4 часа утра на грузовике к причалам, забрать груз и перебросить по указанному адресу Сразу же вслед за этим нужно было направить одного человека к артиллерийским казармам, чтобы проверить, не подняли ли там тревогу. В этом случае требовалось предупредить полковника Петерсона. Следовало соблюдать строжайшую тайну Если на пути следования грузовика встретится датский полицейский патруль, последний надо уничтожить.

Циммерман взялся за выполнение поручения. Он решил привлечь к этому делу активного члена копенгагенского отделения национал-социалистской партии Вернера Тиле и предложил ему явиться в порт и затем совершить поездку к артиллерийским казармам. Тиле счел это рискованным. Он опасался того, что если затея кончится провалом, то прямым следствием явится запрещение NSDAP в Дании. Следовало предварительно заручиться согласием Шефера, который являлся лидером датских нацистов. Циммерман посетил Шефера; тот дал согласие и выделил четырех человек, в том числе и Тиле.

В 11 часов вечера о предстоящих событиях информировали немецкого посла в Дании Ренте-Финка. Шлиттер вручил ему пакет с инструкциями, а Химер дал пояснения к намеченному плану. Для посла все это было полной неожиданностью, но он «быстро оценил обстановку и подготовился к выполнению своей трудной задачи».

Один из четырех нацистов, помогавших Циммерману, работал шофером у немецкой фирмы, торговавшей каменным углем. Без разрешения хозяев он бзял грузовик и в условленное время направился в порт. Нигде не было видно ни одного полисмена. «Жители Копенгагена спали, все было спокойно». Явились в порт также Циммерман и Тиле. Никто из прибывших не знал, что именно) должно произойти. Однако один из них писал позднее, что «его догадки оправдались», когда в 4 часа 20 минут к причалу Лангелиние подошло судно, с которого стали соскакивать на берег вооруженные немцы, и что он был рад принять активное участие в оккупации Копенгагена».

Пароход «Ганзештадт Данциг» сумел войти в порт беспрепятственно, впереди него шел немецкий ледокол «Штеттин». С крупного форта, расположенного как раз напротив входа в гавань, суда заметили и навели на них луч прожектора. Датчане собирались дать предупредительный выстрел, но из-за технических неполадок не могли зарядить орудия».

Через пять минут таможня и полицейский участок в районе порта очутились в руках немцев. Ближайшие к пристани северные ворота цитадели оказались запертыми: их пришлось подорвать Южные ворота были раскрыты. Немцы бросились в атаку через оба входа, захватили врасплох караулы и овладели телефонной станцией; через десять минут после начала высадки они уже хозяйничали повсюду. Ошеломленных датских солдат разоружили и заперли в подвалах форта. Сюда же доставили начальника датского генерального штаба, министра внутренних дел Дании и английского торгового атташе, арестованных на улицах города. Слабую контратаку, которую пыталась осуществить охрана королевского дворца Амалиенборг, немцы отбили.

Тем временем Циммерман доставил в цитадель радиостанцию; ее вскоре собрали и подготовились к передачам. Тиле направился, как было условлено, к артиллерийским казармам; он находился вблизи казарм до половины седьмого, но никаких признаков тревоги не обнаружил. Благодаря беспечности датчан Химер беспрепятственно связался в б часов утра по телефону со штабом фон Каупиша и приказал направить в Копенгаген эскадрилью бомбардировщиков, чтобы оказать добавочное давление на датское правительство. Последнее вскоре (6 часов 30 минут) капитулировало. Датская радиостанция Калунборга не работала, но немцы смогли сразу же возвестить о капитуляции, пользуясь своим передатчиком, доставленным в цитадель. Немецкие технические специалисты, прибывшие вместе с батальоном, заняли датское радиостанции и главный почтамт; личный состав немецкого отдела спецпропаганды взял под контроль телеграфные агентства и типографии газет; группа работников Управления разведки и контрразведки, прибывшая в Копенгаген на том же пароходе «Ганзештадт Данциг», приступила к арестам — короче говоря, немцы быстро осуществляли программу действий, намеченную планом внезапного нападения.

С датской стороны насчитывалось 36 убитых и раненых военнослужащих, с немецкой стороны — «примерно 20». По завершении операции фон Каупиш мог с полным основание заявить, что народ и вооруженные силы Дании оказались полностью застигнутыми врасплох, «от наших темпов у них перехватило дыхание».

(Л. де Ионг. Немецкая пятая колонна во второй мировой войне. — М., 1958.)

«НЕ СТРЕЛЯЙТЕ. МЫ ДРУЗЬЯ…»

Первое предложение о нападении на Норвегию исходило от высших кругов немецкого военно-морского флота. Немецкие адмиралы, изучая опыт первой мировой войны, пришли к выводу, что Германия могла бы вести войну на море более успешно, если бы ее военно-морские силы располагали базами на норвежском побережье и если бы они смогли предотвратить попытки английского флота поставить минные заграждения близ указанного побережья. Особо рьяным сторонником оккупации Норвегии был адмирал Карльс, командовавший немецкими военно-морскими силами на Северном море. Он представил свои соображения главнокомандующему ВМС Германии адмиралу Редеру; тот счел соображения Карльса достаточно убедительными и 10 октября 1939 года доложил о них Гитлеру.

«Фюрер сразу же оценил преимущество, которое давала ему реализация подобного плана; он заявил, что займется этим вопросом лично».

Редер не стал терять время. При содействии немецкого военно-морского атташе в Осло капитана 3 ранга Шрейбера и внешнеполитической службы, которую возглавлял Альфред Розенберг, Редер установил связи с организатором национал-социалистической партии Норвегии — Видкуном Квислингом и Альбертом Хагелином. Хагелин в течение ряда лет являлся тайным представителем Квислинга в Германии.

В декабре 1930 года Квислинг, занимавший в ту пору пост министра обороны Норвегии, обратился к одному немецкому нацисту, находившемуся в Осло, с просьбой помочь ему наладить контакт с руководителями немецкой нацистской партии. Однако в указанный период Квислинг еще не вызывал у этих руководителей особого интереса. В 1933 году Квислинг приступил к организации своей партии — Nasjonal Samling; имеются основания думать, что примерно с того времени он поддерживал связи с Гитлером и органами разведки. Известно о связях Квислинга с Розенбергом.

Уроженец Прибалтики Розенберг издавна интересовался скандинавскими странами. В 1933 году он впервые принял у себя Квислинга и имел с ним короткую беседу. В 1934 году Розенберг направил Гитлеру меморандум, обращая внимание на «политико-стратегическое значение Норвегии». Связь между Квислингом и Розенбергом поддерживалась через личного секретаря последнего. В начале лета 1939 года Квислинг приехал в Берлин, желая предупредить Розенберга, что в случае войны Англия, по всей вероятности, попытается оккупировать Скандинавию.

Розенберг решил, что данное предупреждение может заинтересовать Геринга, поэтому он организовал встречу Квислинга с одним из ближайших сотрудников Геринга. В ходе свидания Квислинг попросил дать ему субсидию в размере шести миллионов марок. Розенберг лично информировал обо всем Гитлера и послал одного из чиновников внешнеполитической службы Шейдта в «увеселительную поездку» по Норвегии. Шейдт составил подробный доклад о поездке и своим наблюдениях.

Квислинг попросил согласия на посылку некоторого количества руководящих работников созданной им партии в тренировочный центр немецкой внешнеполитической службы. Розенберг дал разрешение, и в августе 1939 года 25 членов Nasjional Samling прибыли для прохождения учебного курса. «Их обучали способам ведения наиболее эффективной пропаганды».

В сентябре 1939 года разразилась война. Вскоре Хагелин предупредил Розенберга, что англичане и французы намерены, развить активные действия в Скандинавии. Когда началась советско-финская война, обстановка во всех скандинавских странах стала более напряженной. Общественность в Англии и особенно во Франции требовала послать экспедиционный корпус на помощь финнам. В результате внимание Берлина к Квислингу и Хагелину возросло.

Квислинг отдавал себе отчет в том, что не сможет захватить власть в Норвегии, если немцы не окажут ему военной помощи. Он рассчитывал, что после его прихода к власти с ним будут сотрудничать многие представители норвежского высшего командного состава и что даже сам король примирится с свершившимся фактом.

План Квислинга сводился к тому, чтобы подобрать и обучить в Германии некоторое количество своих сторонников, а затем перебросить их обратно в Норвегию вместе с опытными немецкими нацистами. Эти люди должны были внезапно захватить все ключевые пункты в Осло; тогда он, Квислинг, объявит себя премьер-министром и обратится за помощью к Германии — по примеру того, как это сделал Зейсс-Инкварт в Вене. Если в этот момент немецкая эскадра будет поблизости от Осло-фьорда, государственный переворот совершится еще до того, как в Норвегии, Англии или Франции успеют разобраться в событиях.

Квислинг настойчиво добивался поддержки своих планов. 10 декабря, через полторы недели после начала финско-русской войны, он приехал в Берлин и остановился в тренировочном центре, который находился в ведении Розенберга. 11 декабря по рекомендации Розенберга Квислинг вместе с Хагелином посетил Редера, который согласился их выслушать. Квислинг изложил свои намерения. «Норвежское правительство, — сказал он, — решило отложить на один год очередные выборы в парламент, срок полномочий которого истекает 11 января 1940 года. Вследствие этого создается благоприятная обстановка для совершения государственного переворота».

Квислинг добавил, что у него имеются сторонники в важных учреждениях, в частности в органах железнодорожного транспорта.

Редер слушал Квислинга, но не вполне доверяя ему. На следующий день он сообщил о плане Квислинга Гитлеру, заметив при этом, что «о людях, которые вносят такие предложения, никогда нельзя сказать определенно, действуют ли они в интересах своей собственной партии или действительно заботятся об интересах Германии. Необходимо соблюдать осторожность». Во всяком случае, нельзя допустить, чтобы Англия оккупировала Норвегию.

Гитлер внимательно слушал, увлеченный планами большого наступления на Западе, он не сразу решился распространить военные действия на Скандинавию. Однако он не остался безразличным к утверждению Квислинга, будто влиятельные норвежцы предпринимают определенные шаги в целях оказания помощи при высадке будущих английских десантов. Он пришел к выводу, что необходимо удержать Квислинга в сфере своего влияния и одновременно проверить, возможно ли осуществление такого плана. 13 декабря Гитлер поручил главному штабу вооруженных сил Германии заняться разработкой данного вопроса.

Следует подчеркнуть, что немецкие военные специалисты не верили в возможность проведения операции, предложенной Квислингом. Розенберг считался у них человеком с причудами; к тому же Гитлер не давал прямого указания сотрудничать с Квислингом, а потребовал лишь проверить осуществимость его плана. Вскоре возникли серьезные сомнения. «Квислинга никто не поддерживает», — заявил Гальдер. Штат военно-морского флота был настроен скептически. В качестве основного выдвигалось следующее возражение: «Успех подобной операции зависит в первую очередь от сохранения тайны; но можно ли гарантировать ее сохранение, когда к осуществлению плана будет привлечено так много норвежцев, за преданность которых может поручиться только Квислинг? Если же операция закончится провалом, это, по всей вероятности, приведет к поражению Германии в войне».

К разработке плана относились несерьезно. Военные эксперты считали подобную операцию чрезмерно рискованной.

Розенбергу не сообщили о том, что план Квислинга выполняться не будет. Гитлер и генералы использовали Розенберга и его сотрудников, чтобы удержать Квислинга «на крюйке», т. е. в сфере немецкого влияния. Ему дали деньги. 19 января 1940 года Шейдт снова посетил Осло, имея при себе «все, что было необходимо». К концу февраля Квислинг получил в общей сложности 100000 марок в английской валюте. Тем временем главный штаб вооруженных сил Германии приступил к подготовке нового, чисто военного плана действий. Один за другим составлялись различные его варианты. 27 января 1940 года Гитлер приказал в целях ускорения работы поручить разработку плана специальному штабу, подчиненному непосредственно ставке. Однако к тому времени он еще окончательно не решил, будет ли проводить в жизнь план после его детальной разработки.

В ночь на 16 февраля английский эсминец «Коесак» нарушил границы норвежских территориальных вод, чтобы выручить английских военнопленных с немецкого судна «Альтмарк». Этот инцидент сразу же был использован Гитлером; еще более энергично использовали его Розенберг, Квислинг и Хагелин — в качестве доказательства того, что Англия и Франция ни на минуту не задумаются оккупировать Норвегию, если это будет им выгодно. Имелись признаки, что такое решение уже Принято. Хагелин информировал Шейдта, будто у него имеются совершенно достоверные данные, говорящие о том, что Норвегия не окажет сопротивления союзникам.

Розенберг тут же доложил об этом Гитлеру. Гитлер, однако, заявил, что он больше не является сторонником «политического плана норвежцев», вместе с тем он готов предоставить в их распоряжение добавочные денежные суммы.

«Хагелин продолжал настаивать на том, — писал впоследствии адмирал Редер, — чтобы в распоряжение Квислинга своевременно представили ударную группу, с помощью которой он мог бы быстро овладеть властью и, получив согласие короля, сформировать новое правительство. К сожалению, указанную просьбу пришлось оставить без ответа; согласно имевшимся указаниям Квислинга и Хагелина, не следовало информировать ни о сроке намеченной операции, ни даже о том, что принято решение о ее проведении».

5 января 1940 года посланец Розенберга Шейдт доносил, что Квислинг «в настоящее время отбирает из своих ударных отрядов некоторое количество надежных людей, на которых можно рассчитывать в случае проведения внезапных действий».

21 февраля 1940 года Гитлер вызвал к себе генерала фон Фалькенхорста, имевшего опыт боев в Финляндии на завершающем этапе первой мировой войны. «Германии, — сказал Гитлер, — возможно, скоро понадобится занять Норвегию. Изложите ваши соображения о том, как можно провести подобную операцию». К вечеру того же дня Фалькенхорст должен был явиться с конкретными предложениями. В его распоряжение выделялось пять дивизий. После окончания войны Фалькенхорст признавался: «Я отправился в город и купил туристский справочник Бедекера, чтобы составить себе общее представление о Норвегии, о том, какие там имеются морские порты, какое количество жителей, каков характер местности и т. п. У меня не было обо всем этом даже элементарных представлений».

В 5 часов пополудни того же дня Фалькенхорст смог доложить Гитлеру первый набросок своего оперативного плана, основанного на одновременном внезапном ударе по всем важнейшим портам страны.

Сущность плана сводилась к следующему.

На рассвете одного из будущих дней немцы захватывают Нарвик, Тронхейм, Берген, Ставангер, Кристиансанн и Осло. В Осло войска Фалькенхорста двигаются к королевскому дворцу с оркестром, чтобы отдать соответствующие почести королю. Воздушно-десантные войска высаживаются в аэропортах Осло и Ставангера. Все порты захватываются немецкими боевыми кораблями, на борту которых будут войска. Тяжелое вооружение и боеприпасы высылаются заблаговременно на семи транспортных судах, замаскированных под угольщики нейтральных стран, с тем чтобы они прибыли к месту назначения в ночь, предшествующую высадке десанта.

Одно судно должно было подойти к Ставангеру, три — к Нарвику и три — к Тронхейму. Кроме того, следует выслать танкер «Ян Веллем» с немецкой военно-морской базы, оборудованной невдалеке от Мурманска. После захвата портов и аэродромов в Норвегию намечалось перебросить войска, остававшиеся до этого в резерве.

Задуманная операция носила рискованный характер. Все гавани, о которых шла речь, защищались фортами. Значительная часть немецкого военно-морского флота (по своей мощи сильно уступавшего английскому) могла дважды попасть в западню — на пути туда и обратно. В связи с этим особое значение приобретала секретность операции. Командный состав выделенных для нее войск разрешалось проинструктировать лишь в последний момент.

В тот момент, когда солдаты вермахта вторглись на территорию Дании, в портах Норвегии началась высадка немецких морских и воздушных десантов. Наиболее крупные из них были брошены на захват узла всех дорог, столицу Норвегии Осло.

Гитлер принял решение ввести немецкие корабли в норвежские фьорды ночью 8 апреля (причиной поспешного решения были сведения о подготовке десанта союзниками). Через Хагелина Квислингу передали приглашение встретиться в Копенгагене с полковником Пикенброком, который возглавил агентурный отдел Управления разведки и контрразведки. Встреча состоялась 4 апреля, когда корабли, предназначенные для захвата Нарвика, уже вышли в море. Квислинг отвечал на конкретные вопросы Пикенброка «большей частью уклончиво», тем не менее он сообщил ряд полезных сведений «о численности войск, расположении аэродромов, сроках готовности истребителей и т. п.».

В Нарвике, где огни нескольких маяков продолжали гореть, отряд немецких кораблей проник в порт после короткого столкновения с дежурной канонерской лодкой. Из трех транспортов, посланных из Германии, ни один не прибыл точно к месту назначения. То же самое случилось и с четырьмя грузовыми судами, направленными в Тронхейм и Ставангер. Лишь танкер «Ян Веллем» пришёл в Нарвик своевременно. Здесь уже стояли на якоре девять других немецких судов, команды которых были совершенно не в курсе происходивших событий.

Борьба за Нарвик закончилась быстро. Начальник гарнизона полковник Сундло капитулировал; однако часть норвежских войск с боями отступила из города. Сундло ничего не знал о предстоящем нападении немцев. По окончании войны его поведение разбиралось на заседании военного суда. Суд пришел к выводу, что, несмотря на несомненные симпатии Сундло к нацистам, нет никаких доказательств того, что он намеренно саботировал военные приготовления или даже проявил недостаточную готовность к отражению немецкого нападения. 5 января 1940 года Шейдт сообщил, что Квислинг получил «еще одно сообщение от полковника Сундло», в котором Сундло снова повторял, что он «по своей собственной инициативе провел в Нарвике всю необходимую подготовительную работу и теперь ожидает лишь приказа Квислинга о выступлении». Доказательств правдивости этого сообщения нет, его следует рассматривать, как еще один пример попыток Шейдта и Хагелина преувеличивать значение своих интриг (информация исходит от Магна Скодвина).

В Тронхейм-фьорде боевую тревогу на фортах объявили в час ночи. Немецкий тяжелый крейсер «Хиппер» пытался пройти без боя, подавая сигналы: «Имею приказ правительства войти в Тронхеймский порт. Не имею враждебных намерений». Сама по себе данная хитрость не удалась, однако норвежские батареи были ослеплены прожекторами немецкого крейсера, а немецкий снаряд перебил электрический кабель, подводивший ток к прожекторам береговых укреплений. Как только немецкие корабли пришвартовались в 4 часа 30 минут у причалов порта, местное командование капитулировало».

В Бергене береговые батареи потребовали от одного из приближавшихся немецких крейсеров сообщить свое наименование, тот ответил: «Крейсер «Каир», корабль Королевского британского флота». Проходившему мимо норвежскому эсминцу с крейсера сообщили по-английски: «Идем в Берген для непродолжительной стоянки». Был подан и третий дезинформирующий сигнал: «Не стреляйте. Мы друзья». Тем не менее форты открыли огонь, который, однако, не смог задержать немецкую эскадру. Ранним утром Берген оказался занятым немцами, прежде чем население поняло, что происходит. Через несколько часов подошло вспомогательное судно немецкого флота, замаскированное под лесовоз; оно доставило мины, которые немцы немедленно установили в прибрежных водах.

В Ставангере немецкие воздушно-десантные войска быстро овладели норвежским аэродромом, для обороны которого имелось всего-навсего две-пулеметные точки. Порт был захвачен ударом с суши.

В Кристиансанне туман и береговые укрепления в течение нескольких часов мешали отряду немецких кораблей войти в порт. В 11 часов утра это все же удалось сделать: норвежцы приняли флаг крейсера «Карлсруэ» за французский морской флаг и прекратили огонь.

В Осло-фьорде немцы также столкнулись с серьезными затруднениями. На фортах подняли тревогу. Высаженный на берег немецкий десант захватил военно-морскую базу, расположенную за внешними фортами. Однако в 4 часа 20 минут орудия внутренних фортов потопили немецкий тяжелый крейсер «Блюхер», и немецкая эскадра оказалась в ловушке.

В норвежской столице лишь немногие немцы знали о времени нападения. Военно-морского атташе Шрейбера и авиационного атташе Шпиллера информировали об этом 30 марта. Шейдту (сотруднику Альфреда Розенберга в Норвегии) предполагали открыть тайну только 8 апреля, однако он сумел получить детальную информацию заблаговременно. Немецкий посол в Норвегии Бройер не знал ничего. Подобно своему коллеге Ренте-Финку, послу в Копенгагене, он должен был получить специальный секретный пакет с сообщением о плане нападения и о той роли, которую предстоит выполнить ему самому. 7 апреля один из ближайших сотрудников Фалькенхорста, полковник Польман, переодетый в штатское, прибыл на самолете в Осло. Вместе с ним прилетел дипломатический курьер министерства иностранных дел Германии. Он доставил пакет с инструкциями для Бройера. В пятницу 8 апреля Польман имел беседу со Шрейбером; последний придерживался того мнения, что норвежское правительство вряд ли решится на боевые действия.

Польман оценивал обстановку менее оптимистически. Он предложил авиационному атташе Шпиллеру выслать кого-нибудь на аэродром Форнебу, где ранним утром 9 апреля намечалась высадка немецких воздушно-десантных войск. Шпиллер решил сам направиться на аэродром вместе с представителем компании «Люфтганза» в Осло, который являлся сотрудником немецкой военной разведки. Вначале самолеты с немецкими воздушно-десантными войсками не могли совершить посадку на аэродроме из-за густого тумана.

Шпиллёр, зная, что нападение должно состояться во что бы то ни стало, перелез вместе с представителем «Люфтганзы» через ограду аэродрома, и пока норвежские солдаты решали, стрелять им или не стрелять, первые немецкие самолеты уже начали приземляться. Проникшие таким образом на аэродром два немца могли теперь вести своих соотечественников в город.

Немецкий посол в Норвегии Бройер вручил ультиматум норвежскому правительству в 4 часа 20 минут утра.

Ему ответили, что Норвегия отвергает ультиматум и будет защищаться.

Ранним утром 9 апреля немецкий военно-морской атташе Шрейбер явился в условное место в районе порта, чтобы встретить прибывающие немецкие корабли. Своего помощника он выслал на немецком судне навстречу немецкой эскадре, с тем чтобы тот выполнил обязанности лоцмана. Однако эскадра не появилась. Шрейбер вернулся в город, в свое служебное помещение. После полудня того же дня воздушно-десантные войска, высадившиеся на аэродроме Форнебу, прибыли в Осло. Шрейбер оказывал им помощь, «раздавая размноженный заранее план города и т. п.».

В это время Бройеру и Польману сообщили, что Квислинг совершает государственный переворот. На этот счет у них не имелось никаких инструкций. «Неожиданно в комнату вошел молодой человек, — вспоминал позднее Польман, — который представился: SA — Standartenfuhrer из службы Розенберга — Шейдт!»

Он заявил, что только что беседовал с Квислингом, который станет премьер-министром и подберет себе других министров. Польман обратился с вопросом к немецкому послу: «Кто же определяет немецкую внешнюю политику — министр иностранных дел или Розенберг?» Посол в ответ только пожал плечами. Тогда Польман спросил Шейдта: «Как вы сюда попали? Когда вы прибыли?» Не отвечая на эти вопросы, Шейдт продолжал: «Господин подполковник, вот мои полномочия, они в полном порядке. Мои инструкции подписаны рейхслейтером Розенбергом. Я думаю, для вас этого вполне достаточно».

В это время позвонил по телефону генерал Энгельбрехт (командир дивизии, только что занявшей Осло): «В чем дело? В отель «Континенталь», где я оборудую свой командный пункт, только что явился некий Квислинг с вооруженными телохранителями; он заявил, что является новым премьер-министром и займет третий этаж. Его охрана будет стоять около отеля рядом с нашими часовыми. Я никогда не слышал об этом субъекте. Имею ли я право его арестовать?»

Польман ответил: «Еще четверть часа назад, генерал, я мог бы вам посоветовать выкинуть его вон, однако в данный момент в соседней комнате находится представитель Розенберга, который заявил, что Квислинг является его подзащитным и посредником. Поэтому мы ничего не можем сделать. Лучше всего подождать приезда командующего — может быть, он лучше информирован по данному вопросу».

Польман решил позвонить Фалькенхорсту, который находился в своей штаб-квартире в Гамбурге, и попросил указаний о дальнейших действиях в связи с создавшейся обстановкой. Ответ Фалькенхорста сводился к словам: «Руки прочь!» Бройер предупреждал Берлин, что ни один норвежец не захочет, сотрудничать с Квислингом и что его приход к власти усилит среди норвежцев желание оказывать немцам сопротивление. Словесное сражение по телефону продолжалось более получаса, но не принесло успеха Бройеру. Гитлер принял решение использовать Квислинга.

В Осло царило смятение. После отъезда правительства население норвежской столицы оказалось настолько неспособным к каким-либо организованным действиям, что Квислингу уже никто не смог помешать, когда он выступил с заявлением как новоявленный премьер-министр.

(Л. де Ионг. Немецкая пятая колонна во второй мировой войне. — М., 1958.)

ЗАХВАТ КРИТА (САМАЯ ЯРКАЯ НЕМЕЦКАЯ ВОЗДУШНО-ДЕСАНТНАЯ ОПЕРАЦИЯ ВО ВТОРОЙ МИРОВОЙ ВОЙНЕ)

Крит был важным опорным пунктом Англии в Средиземном море. С воздушных баз Крита английская авиация могла бомбить румынские нефтяные промыслы и держать под ударом вражеские морские и наземные коммуникации в Юго-Восточной Европе.

Захват Крита путем высадки воздушного десанта был самой яркой немецкой воздушно-десантной операцией во второй мировой войне. Операция прошла успешно из-за того, что английское командование не предусмотрело возможность внезапных ударов с неба.

В 8.00 20 мая 1941 года на Крит было сброшено около 3 тыс. немецких парашютистов. Остров обороняли английские, австралийские и новозеландские войска численностью 28 600 человек, а также две греческие дивизии примерно такой же численности.

Союзники предвидели возможность нападения на Крит — надежную информацию об этом дали английские агенты в Греции. Однако угрозу выброски воздушного десанта англичане не приняли всерьез.

Черчилль писал, что генерал Фрейберг, которого по предложению самого премьер-министра назначили командующим английскими войсками на Крите, сообщил 5 мая: «Не могу понять причин нервозности, нисколько не тревожусь относительно воздушного десанта». Его больше беспокоило вторжение на Крит с моря, хотя эта угроза в данном случае снималась присутствием английского военно-морского флота.

Черчилль проявлял беспокойство по поводу угрозы Криту. Он настаивал на том, чтобы послать «по меньшей мере еще дюжину танков» в добавление к шести-семи танкам, которые там находились. Серьезным просчетом англичан было также полное отсутствие авиации для борьбы с немецкими пикирующими бомбардировщиками и для перехвата самолетов с воздушным десантом. Очень мало было зенитной артиллерии.

К исходу первого дня численность немецких войск на острове более чем удвоилась и непрерывно возрастала, поскольку выброска парашютистов продолжалась. Десант высаживался с планеров и доставлялся на транспортных самолетах.

Транспортные самолеты стали приземляться на захваченном аэродроме а Малеме, хотя он еще находился под обстрелом артиллерии и минометов защитников острова. Общая численность немецких солдат, переброшенных по воздуху, достигала примерно 22 тыс. человек. Немцы несли большие потери убитыми и ранеными при авариях самолетов во время приземления, однако превосходящий их численно противник не был так хорошо обучен и все еще находился под впечатлением шока, полученного при изгнании из Греции.

У англичан также не хватало вооружения, отсутствовали радиостанции для тактической связи. Тем не менее многие английские и греческие солдаты сражались храбро, и их стойкое сопротивление имело важные последствия, которые проявились позже.

В высших сферах Великобритании некоторое время продолжали царить оптимистические настроения. В свете полученных сообщений на второй день Черчилль заявил в палате общин о том, что «большая часть» немецких десантников уничтожена. Штаб командования на Среднем Востоке продолжал еще два дня сообщать, что остров «очищают» от немцев.

Однако на седьмой день, 26 мая, командующий английскими войсками на Крите был вынужден признать: «Мне кажется, что войска под моим командованием достигли предела выносливости…..

Наше положение здесь безнадежно». Поскольку этот приговор исходил, из уст такого стойкого солдата, как Фрейберг, его не подвергли сомнению.

В ночь на 28 мая началась эвакуация войск, закончившаяся ночью 31 мая. Английский военно-морской флот, стремясь эвакуировать с острова максимальное число войск, понес тяжелые потери под ударами господствовавшей в воздухе авиации противника. В целом было эвакуировано 16 500 человек, в том числе около 2 тыс. греческих солдат. Остальные либо погибли, либо оказались в плену у немцев.

Потери флота составили свыше 2 тыс. человек. Были потоплены три крейсера и шесть эсминцев, серьезные повреждения получили тринадцать других кораблей, в том числе два линкольна и единственный имевшийся тогда в составе английского Средиземноморского флота авианосец.

Немцы потеряли около 4 тыс. человек убитыми и около 2 тыс. ранеными. Таким образом, их потери составили меньше трети потерь англичан. Потери немцев приходились в основном на отборный личный состав единственной тогда у них парашютной дивизии.

Однако в тот момент поражение на Крите выглядело катастрофой. Этот удар был столь болезнен для английского народа еще и потому, что последовал сразу же за двумя другими катастрофами: в апреле в течение десяти дней английские войска были выброшены Роммелем из Киренаики, а через три недели после начала немецкого вторжения — из Греции. Зимний успех Уэйвелла по захвату Киренаики у итальянцев был лишь мимолетной удачей.

Новая серия поражений и возобновление весной немецкого воздушного «блица» над Англией рисовали мрачные перспективы. Гитлер после третьей победы в районе Средиземного моря не избрал ни одного из трех путей для продолжения действий, которые считала возможными английская сторона, — внезапный удар по Кипру, Сирии, Суэцу или Мальте. Месяцем позже он начал вторжение в Советский Союз, таким образом упустив открывшуюся перед ним возможность изгнать англичан из районов Средиземного моря.

Внимание Гитлера полностью поглотили боевые действия на территории СССР, но, несомненно, на него также повлияли итоги боев на Крите, Гитлера не столько обрадовал захват острова, сколько огорчили потери. Эта победа резко отличалась от прошлых его успехов, которые давались ему намного легче и в то же время были гораздо более крупными.

Его новые соединения столь же легко сломали сопротивление в Югославии и Греции, как и в Польше и Франции. Они пронеслись по этим странам, как смерч.

Армия фельдмаршала Листа захватила в плен 90 тыс. югославов, 270 тыс. греков и 13 тыс. англичан, потеряв как стало известно позже, всего 5 тыс. человек убитыми и ранеными. А в то время английские газеты сообщали, что немцы потеряли около четверти миллиона человек, и даже в официальном английском заявлении говорилось, что потери немцев составляют, «вероятно», 75 тыс. человек».

Оборотной стороной медали в победе Гитлера на Крите были не только высокие потери, но и то обстоятельство, что они временно ослабили единственный имевшийся тогда у него новый род войск, способный вести наземные боевые действия поел© переброски через морские просторы без риска перехвата английским военно-морским флотом, который, несмотря на тяжелые потери, все еще господствовал на море.

После войны командующий немецкими воздушно-десантными войсками генерал Штудент вызвал всеобщее удивление, рассказав, что Гитлер весьма неохотно согласился с планом нападения на Крит. «Он хотел прекратить балканскую кампанию после выхода наших войск в южную часть Греции. Узнав об этом, я полетел на прием к Герингу и предложил план захвата Крита силами одних только воздушно-десантных войск. Геринг, которого всегда можно было легко увлечь новой идей, быстро оценил возможности замысла и направил меня к Гитлеру, я встретился с ним 21 апреля.

Когда я впервые изложил ему свой план, Гитлер сказал: «План хорош, но вряд ли целесообразен». Однако в конце концов мне удалось убедить его. В этой операции мы воспользовались нашей единственной парашютной дивизией, нашим единственным планерным полком и 5-й горнопехотной дивизией, у которой до этого не было опыта переброски по воздуху.

Авиационную поддержку обеспечивали пикирующие бомбардировщики и истребители 8-го воздушного корпуса Рихтгофена, которые сыграли решающую роль при «взламывании ворот» в Бельгию и затем в 1940 году во Францию.

По морю никакие войска не перевозились. Первоначально предусматривалось по морю доставлять подкрепления, но в нашем распоряжении не оказалось других транспортных средств кроме некоторого количества мелких греческих судов. Тогда было решено, что конвой из этих судов перевезет более тяжелое вооружение для намеченной экспедиции — зенитные и противотанковые пушки, другую артиллерию и несколько танков, а также два батальона 5-й горнопехотной дивизии…Считалось, что английский флот все еще находится в Александрии, в то время как в действительности он было на пути к Криту. Конвой отправился к Криту, подвергся нападению английского флота и был рассеян. Люфтваффе отомстили за эту неудачу, нанеся английскому флоту немалые потери. Однако наши наземные операции на Крите сильно затруднялись отсутствием тяжелого вооружения, на которое мы рассчитывали…

20 мая нам не удалось захватить ни одного аэродрома. Наибольший успех был достигнут лишь на аэродроме в Малеме, где хорошо подготовленный десантный полк сражался с отборными новозеландскими войсками. Ночь на 21 мая была критической для немецкого командования. Мне пришлось принять важное решение — использовать резерв парашютистов, находившийся еще в моем распоряжении, для окончательного захвата аэродрома в Малеме: если бы противник предпринял этой ночью или утром 21 мая организованную контратаку, ему, вероятно, удалось бы разгромить сильно потрепанные и уставшие остатки десантного полка, особенно потому, что действия десантников были скованы острой нехваткой боеприпасов.

Однако новозеландцы предпринимали лишь отдельные контратаки. Позже я узнал, что английское командования ожидало высадки крупного морского десанта на побережье между Малеме и Ханьей и потому держало там свои войска. В решающий момент английское командование не рискнуло направить эти войска к Малеме.

21 мая немецким резервам удалось захватить аэродром и деревню Малеме. Вечером уже можно было доставить 1-й горнопехотный батальон на транспортных самолетах. Таким образом и была выиграна Германией битва за Крит.

Однако эта победа досталась дорогой ценой, и не только потому, что английских войск оказалось на острове в три раза больше, чем предполагалось, но и по другим причинам.

«Значительная часть потерь была следствием неудачной выброски десанта. На Крите имелось очень мало пригодных для этой цели мест. Ветры в основном дули из глубины острова в сторону моря. Опасаясь, что десантники упадут в море, летчики стремились сбрасывать их в глубине острова, в результате парашютисты приземлялись фактически на английских позициях. Контейнеры с оружием часто падали далеко от приземлившихся парашютистов, что создавало дополнительные трудности и приводило к излишним потерям. Большой урон нам вначале нанесли английские танки, но, на наше счастье, их оказалось не больше двух дюжин. Пехота, большей частью новозеландцы, оказывала упорное сопротивление, хотя и была захвачена врасплох.

Фюрера очень расстроили тяжелые потери парашютных частей, и он пришел к выводу, что фактор внезапности, связанный с их применением, уже не эффективен. После этого он часто говорил мне: «Время парашютных войск прошло…»

Убеждая Гитлера одобрить план захвата Крита, я предложил ему после этого захватить с воздуха Кипр и затем последующим броском с Кипра занять Суэцкий канал. Гитлер как будто не возражал против этой идеи, но не хотел связывать себя определенными обязательствами, так как его мысли были заняты предстоящим вторжением в Россию. После шока, вызванного тяжелыми потерями на Крите, он отказался предпринять еще одну попытку использовать воздушно-десантные войска. Я неоднократно пытался разубедить его, но безуспешно».

Таким образом, потери англичан, австралийцев и новозеландцев на Крите не остались без возмездия. Предложенный Штудентом захват Суэцкого канала, возможно, нельзя было бы осуществить, пока танковые войска Роммеля в Африке не получили серьезных подкреплений, а захват Мальты был бы более легкой задачей. Гитлера уговорили предпринять эту операцию годом позже, но затем он раздумал и отменил этот план.

Штудент говорил: «Гитлер чувствовал, что, если в дело вступит английский флот, все итальянские корабли вернутся в свои порты и бросят нет мецкие воздушно-десантные войска на произвол судьбы».

Овладение Критом давало преимущества державам «оси» для действий против Суэцкого канала и расширения фронта наступления на Ближнем Востоке.

(Д. Фуллер. Вторая мировая война 1939–1945 гг. — М., 1956.)

ЧУЧЕЛА СБРАСЫВАЛИСЬ БЛИЗ АЭРОДРОМОВ

Немецкое наступление на Западном фронте началось с успехов войск вермахта на правом фланге — с овладения ключевыми пунктами обороны нейтральных Бельгии и Голландии.

Удары, нанесенные воздушно-десантными войсками нейтральным странам, приковали к себе внимание союзников и отвлекли их от главного удара, который нацеливался через Арденны во Францию.

Гитлер изложил свою политическую и военную стратегию в секретном послании к главнокомандующим сухопутными, морскими и воздушными силами. «Я долго размышлял над тем, — говорил он в этом послании, — следует ли мне наступать в первую очередь на востоке, а затем уже на западе. В конце концов я создавал вермахт не для того, чтобы он бездействовал. Желание наступать всегда горело во мне… Стечение обстоятельств побудило меня нанести первый удар на востоке».

К тому времени (28 ноября 1939 года), когда Гитлер сделал это заявление, он уже разгромил Польшу. Его слова отражали необузданную агрессивность человека, твердо решившего с самого же начала нападать первым. Вместе с тем его слова отражали длительное колебание при выборе направления удара. До 1938 года немецкие штабы не разработали ни одного конкретного плана агрессии. В 1938 году внимание Гитлера всецело сосредотачивалось на Австрии, а затем на Чехословакии.

Вместе с тем с самого же начала своей политической карьеры Гитлер считал неизбежной реваншистскую войну против Франции. Голландия и Бельгия вообще не упоминалась в его высказываниях до тех пор, пока не было принято решение о нападении на Польшу, что могло привести к конфликту с Францией и Англией. 23 мая 1939 года на совещании, в котором принимали участие Геринг, Редер, Браухич и Кейтель, Гитлер заявил, что в случае войны придется силой захватить в Голландии некоторые ключевые позиции, необходимые для развертывания действий немецких военно-воздушных сил.

В половине октябре 1939 года Гитлер приказал разработать план наступления, по которому действующие в Голландии немецкие войска вначале не должны были прорывать так называемую линию Греббе, то есть полосу укреплений в центре страны, прикрывающую наиболее густонаселенные западные провинции. В южной части в целях быстрейшего выхода к голландским укреплениям за рекой Маас было желательно предотвратить разрушение мостов.

Гитлер, считая, что его генералы не обладают достаточным воображением, предложил свой собственный, достаточно хороший, по его мнению, план! переодеть некоторое количество смельчаков добровольцев в форму голландской военной полиции или форму железнодорожников и овладеть мостами, используя элемент внезапности. Адмирал Канарис должен был достать образцы соответствующего форменного обмундирования при помощи своего сотрудника в Гааге. В ходе выполнения этого задания в начале ноября 1939 года одна из партий форменной одежды попала в руки голландцев.

Примерно в тот же самый период Гитлер вынашивал и другие идеи. Кроме воздушно-десантной дивизии, уже принимавшей участие в боевых действиях в Польше, была закончена подготовка еще одной дивизии и парашютистов. В конце ноября Гитлер носился с мыслью об использовании этой дивизии для захвата острова Валхерен. Через шесть недель возник другой план: высадить парашютистов в самом сердце «крепости Голландия» близ Амстердама, при этом варианте немецкие войска должны были преодолевать линию Греббе возможно быстрее. 17 января 1940 года фюрер пошел дальше, объектом захвата становилась «вся Голландия в целом». Двумя неделями позже Гитлер выразил свои желания с еще большей определенностью: парашютная дивизия должна захватить правительственный центр — Гаагу; одновременно специальный уполномоченный, в качестве которого намечалось использовать мобилизованного в армию немецкого дипломата Вернера Кивитца, вручит королеве Вельгельмине послание — обычную смесь угроз и льстивых заверений.

Голландское посольство в Берлине, как и министерство иностранных дел в Гааге, отнеслось с подозрением к запросу о выдаче визы на въезд Кивитца в связи с имевшимися признаками немецкого вторжения. Сначала немцы предполагали послать Кивитца поездом, затем самолетом. Голландские власти отказались выдать разрешение на посадку самолета; немцам дали ясно понять, что гость, прибывающей в такой напряженный момент, будет находится под неослабным наблюдением.

9 мая 1940 года Кивитцу пришлось вернуться в свою воинскую часть, не выполнив намеченной задачи.

Согласно планам, которые разрабатывались немцами, их парашютные и воздушно-десантные войска предназначались для захвата трех аэродромов (Валкенбург, Иленбург и Окенбург), расположенных вблизи Гааги. С аэродромов войска должны были двинуться к центру города, чтобы захватить в плен королеву, министра и высшее военное командование голландских вооруженных сил. Учитывая, что данный план мог потерпеть неудачу, а также то обстоятельство, что голландская армия могла попытаться продолжать борьбу даже в случае его неудачи, предусматривалось мощное наступление немецкой армии по всему фронту.

Для обеспечения быстрого продвижения войск один отряд разведчиков должен был попытаться захватить мост через Иссель в районе Арнем, а другие отряды овладеть мостами через канал Маас — Ваал, через канал Юлианы в Южном Лимбурге, а также мостами через Маас на участке от Моока до Мастрихта.

Для захвата мостов в районе Неймегена предусматривалось использование укрываемой на баржах пехотной роты; перед началом общей атаки баржи должны были подойти возможно ближе к своим объектам. Сильная армия, имевшая в своем составе четыре бронепоезда, должна была наступать через мосты. Одновременно делалась попытка прорвать линию Греббе в районе к северу от крупных рек. На юге намечался удар в направлении Гааги, через мосты у Мурдейка, Дордрехта и Роттердама.

Специальные отряды, подготовленные органами разведки для захвата приграничных мостов, насчитывали в общей сложности не менее тысячи человек. В основном они были укомплектованы уроженцами из Верхней Силезии, но имелось также 100–200 голландских граждан. Для вербовки последних органы немецкой разведки наладили контакт с Блиусом Гердтманом, родившимся в Германии и принявшем голландское подданство в 1924 году. В 30-х годах Гердтман снова выехал в германию, где стал руководить филиалом голландской нацистской партии. Филиал этот именовался Национал-социалистская ассоциация голландцев в Германии. В большинстве своем члены данной организации, будучи с формальной точки зрения голландцами, родились и воспитывались на территории Германии. Ассоциация имела свои штурмовые отряды (SA), замаскированные под «спортивные клубы».

С помощью Гердтмама члены этих «клубов» вербовались немцами для так называемой полицейской службы и в качестве переводчиков и проводников. В глубочайшей тайне завербованные проходили военное обучение в четырех лагерях, расположенных между Рейном и голландской границей.

9 мая 1940 года сформированные отряды под покровом ночной темноты покинули лагеря и направились к намеченным для захвата объектам; они должны были пробраться через границу, предварительно переодевшись в форму голландской военной полиции, якобы сопровождающей служащих и голландских солдат.

Попытка немцев захватить мост у Арнема была неудачной. Действовавший там отряд численностью 25 человек экипировался наспех; чужеземное происхождение «голландской» формы бросалось в глаза: шлемы были изготовлены из картона. На некоторых других мостах действия немецких отрядов развертывались успешно. Особенно важную роль сыграл захват железнодорожного моста у Геннепа, немецкий бронепоезд прошел по нему в Голландию, а за ним проследовал и эшелон с войсками, что содействовало быстрому разгрому первой полосы обороны. В ходе таких нападений некоторое количество голландских солдат было убито.

При попытке захватить мосты у Неймегена немцы также потерпели неудачу. Голландцы следили за Рейном настолько тщательно, что немецкое командование не решилось пустить вниз по течению свои баржи, на которых находилась пехотная рота.

Замыслы по захвату мостов в Западной Голландии увенчались успехом.

Мосты у Мурдейка и Дордрехта были захвачены парашютистами. Оборонявшие мосты голландские войска не могли их взорвать, поскольку командование, во-первых, не ожидало высадки немецких парашютных десантов в этой районе, а во-вторых, хотело сохранить в целости автомобильную магистраль на Мурдейк и Дордрехт, по которой должна была подойти на помощь французская армия. Последнее обстоятельство послужило причиной того, что мосты не подготовили к взрыву.

Около Дордрехта немцы сбросили на парашютах манекены с целью внести смятение в ряды обороняющихся; их замысел оправдался: «ложные сообщения поступали со всех сторон». Подобные же дезинформирующие действия предпринимались в районе Роттердама, где чучела сбрасывались близ аэродрома. Здесь мосты без особых затруднений захватила рота немецких солдат, высадившихся с гидросамолетов, которые совершили посадку на реке. Мосты не охранялись.

Немцам удалось вначале овладеть аэродромами. Однако быстрый контрманевр голландских частей не дал им возможности закрепиться. Вместе с тем удар немцев, направленный в самое сердце страны, сыграл положительную для них роль, поскольку голландское верховное командование оказалось неспособным выслать сильные резервы, чтобы усилить оборонительную полосу на востоке страны. Переброска войск происходила как раз в обратном направлении. Восточные укрепления пришлось бросить на четвертый день наступления, после ожесточенных немецких атак. В этот день первые немецкие танки вышли на южный берег реки Маас в районе Роттердама.

Во вторник 14 мая 1940 года центральная часть огромного роттердамского порта подверглась бомбардировке с немецких самолетов. Предвидя возможность подобных бомбардировок других городов и не рассчитывая больше на помощь союзников, главнокомандующий принял решение капитулировать.

Хорошо обученные и лучшие вооруженные немецкие войска одержали быструю и решительную победу в операции, длившейся всего пять дней.

Голландцы капитулировали, хотя их основной фронт так и не был прорван. Угроза налетов немецкой авиации на густонаселенные города ускорила капитуляцию.

(Л. де Ионг. Немецкая пятая колонна во второй мировой войне. — М., 1958.)

ФОРТ НЕ БЫЛ ПОДГОТОВЛЕН К ВЫСАДКЕ ВОЗДУШНОГО ДЕСАНТА

В Бельгии немцы использовали ограниченные силы воздушно-десантных войск.

Наземные войска были представлены 6-й армией под командованием Рейхенау, в состав которой входил 16 корпус Геппнера. Для поддержки действий этих сил было выделено всего 500 десантников. Перед ними стояла задача захватить два моста через Альберт-канал и бельгийский форт Эбен Эмаэль.

Внезапное нападение на форт Эбен Эмаэль осуществил отряд из 75 десантников-саперов под командованием лейтенанта Витцига. Потери отряда составили б человек. Форт не был подготовлен к высадке воздушного десанта. С крыши дома группа десантников в течение суток держала под контролем гарнизон в 1200 человек, пока не прибыли немецкие сухопутные войска.

Охрана мостов была застигнута врасплох. На одном мосту охрана успела поджечь шнур для взрыва моста, но ворвавшиеся в бункер немецкие десантники в последний момент предупредили взрыв. Бельгийцы успели взорвать мосты по всему фронту вторжения, за исключением тех районов, где немцы использовали воздушные десанты.

К утру второго дня операции немецкие войска форсировали канал и прорвали оборону бельгийских войск. Затем 3-я и 4-я танковые дивизии под командованием Геппнера по сохранившимся мостам устремились вперед. Их прорыв вынудил бельгийцев начать отступление, хотя в это время к ним на помощь стали прибывать французские войска.

По тем представлениям, которые сложились у людей в 1940 году, «пятая колонна» играла во время немецкого наступления на Бельгию и Францию менее важную роль, чем во время операций в Норвегии и Голландии. В Голландии — думали люди — измена, шпионаж и саботаж сыграли решающую роль. — Что касается Бельгии и Франции, то, несмотря на всю путаность сообщений, поступавших из этих стран в мае и июне 1940 года, успехи немцев объясняли главным образом не действиями неуловимой пятой колонны, а боевыми действиями немецких войск.

Многие понимали, что немцы победили прежде всего благодаря своему военному превосходству. «Пятая колонна» — это небольшое количество отдельных личностей, — заявило бельгийское правительство вскоре после своей эвакуации в Лондон, имея при этом в виду бельгийских фашистов. — Действия этих людей не могли оказать решающего влияния на ход событий». 1 июня 1940 года в лондонской газете «Таймс» появилась статья, в которой отражалось мнение по этому вопросу нескольких бельгийских офицеров. Оно сводилось к следующему: «Строго говоря, активность пятой колонны оказалась ничтожной».

После первой мировой войны Германия оказалась вынужденной уступить Бельгии пограничные районы Эйпен и Мальмеди, большинство населения которых говорило по-немецки. В 20-х годах здесь возникло пронемецкое движение, после прихода Гитлера к власти оно оформилось в Heimatteue Front. (Фронт верности отечеству).

Внутри фронта образовалось ядро, состоявшее из молодых и энергичных национал-социалистов. В целях маскировки они организовали клуб планеристов. После начала второй мировой войны члены клуба дезертировали в Германию. Органы немецкой разведки использовали их в качестве проводников немецких войск; кроме того, из них сформировали отдельные ударные отряды, участвовавшие в нескольких ожесточенных боях против бельгийцев. Когда утром 10 мая 80 немецких солдат — ветеранов первой мировой войны пытались овладеть основными учреждениями города Эйпен, члены клуба планеристов оказали им помощь, захватив городской муниципалитет.

Из других районов Бельгии, расположенных вдоль люксембургской границы, где, подобно Эйпену и Мальмеди, также имелось немецкое национальное меньшинство, о подобных событиях не сообщалось.

Среди населения распространялись слухи о предательском поведении национал-социалистов из числа 10.000 немецких подданных, проживающих на территории Бельгии. После войны не удалось найти никаких конкретных доказательств того, будто они действовали «в светло-коричневой форме, на которой были пуговицы со свастикой и значки с буквами DAP», как это указывалось в официальных сообщениях.

После начала наступления органы немецкой разведки послали некоторое количество агентов для работы в тыловых районах бельгийских, французских и английских армий. Агенты маскировались под беженцев и вливались в потоки гражданского населения, эвакуировавшегося на запад. Они имели с собой автоматы, которые прятали в повозках и машинах. Агенты (общей численностью до 200 человек) разделились на отдельные группы, каждой из которых была поставлена задача внезапно захватывать тот или иной объект, не допуская его разрушения отступающими войсками. Такими объектами являлись основные мосты, а также туннель под рекой Шельдой, близ Антверпена. На последнем этапе боев в Бельгии подобные отряды использовались для предотвращения затопления тех районов, которые прилегали к реке Изер. Большинство таких задач, поставленных перед отрядами, было успешно выполнено.

Подтвердились сведения о сбрасывании немцами специальных трещоток, имитирующих звуки стрельбы, по свидетельству генерала Штудента, командовавшего немецкими парашютистами, в Арденнах сбрасывалось значительное количество чучел (подобно тому, как это имело место в некоторых районах Голландии). Проведение немцами этого мероприятия сыграло значительную роль в создании у людей впечатления, будто немецкие парашютисты приземляются всюду. Даже в дворцовом саду королевы Елизаветы.

Лидер рексистского движения в Бельгии Леон Дегрель, имевший своих сторонников главным образом в той части страны, где население говорило по-французски, ориентировался скорее на Муссолини, чем на Гитлера. Дегрель получал из Рима значительные субсидии. Он сам признал это после войны.

8 сентября 1937 года граф Чиано записал в свой дневник: «Я снова решил давать рексистам субсидию (250 000 лир в месяц)». По довоенному курсу указанная сумма соответствовала примерно 9200 долларов

Немцы сумели установить контакт с фламандскими национал-социалистами на основе тех связей, которые были налажены немцами еще в ходе оккупации Бельгии в период первой мировой войны. Руководитель фламандской национальной лиги Стаф де Клерк поддерживал постоянное взаимодействие с офицерами немецкой разведки. Он получал денежные субсидии (в 1939 году Берлин отпускал на его ежемесячную газету по 800 марок в месяц). Как только началась война, Стаф де Клерк создал в бельгийской армии специальную организацию для ведения пораженческой пропаганды. Много пропагандистских материалов печаталось на территории Германии. Первая партия таких материалов, в которых имелось также подстрекательство к совершению актов саботажа, была переброшена в Бельгию контрабандным путем в середине января 1940 года одним из офицеров немецкой разведки, а затем доставлена в Брюссель.

В марте и апреле Стаф де Клерк вел переговоры с д-ром Шейерманом в связи с его визитом к руководителю голландских национал-социалистов. Немцы признавали эффективность деморализующей пропаганды, которую вели так называемые полковые клубы фламандской национальной лиги (VNV). В одном из немецких официальных документов указывалось, что VNV «добилась определенных успехов».

Важнейшие мосты через канал Альберта оказались потерянными не в результате деятельности фламандских нацистов; это явилось следствием внезапности нападения и неудачного для бельгийской армии стечения обстоятельств. Офицер, который должен был отдать приказ о взрыве мостов, оказался убитым в ту самую минуту, когда приземлились немецкие планеры. Порученцы, посланные его заместителем, не сумели добраться до мостов, а сама охрана не смогла произвести взрыв: немцы немедленно перерезали провода. «Измены здесь не было»

Нет также доказательств утверждениям, будто с немцами сотрудничали бельгийские железнодорожники Такие подозрения французы высказали главным образом в связи с беспорядком на железнодорожной станции Суаньи 16 мая 1940 года, в результате чего французские танки будто бы не удалось своевременно выгрузить. Тщательное расследование, проводимое бельгийскими железнодорожными органами, показало, что полотно железной дороги на данном участке оказалось разбитым в результате немецкой бомбардировки 15 мая, однако 16 мая оно уже было восстановлено. В тот же самый день танки выгрузили с платформ. Ни о каком саботаже не могло быть и речи.

Члены фламандской национальной лиги (точнее, ге их них, которые не подверглись аресту) вели среди гражданского населения ту же самую пораженческую пропаганду, которой они занимались среди солдат

При помощи заранее обусловленных, самых разнообразных сигналов и средств немецким войскам оказывалось содействие со стороны немцев, проживавших в Бельгии. Подобные утверждения поступали из бельгийских, французских и английских источников

Прорыв немецких войск в Бельгии не играл решающей роли в наступлении на Западном фронте, но все же оказал большое влияние на ход кампании Внимание союзников было отвлечено, начавшиеся бои сковали значительные части мобильных войск Союзникам так и не удалось вывести из боя и перебросить мобильные войска на юг, чтобы отразить более опасную угрозу, возникшую 13 мая на французской границе в наиболее слабо защищенной ее части — в западной части линии Мажино, где не было закончено строительство укреплений.

(Л. де Ионг. Немецкая пятая колонна во второй мировой войне. — М., 1958.)

БЫСТРЫЙ МАРШ ПО ТЕРРИТОРИИ ВЕЛИКОГО ГЕРЦОГСТВА

Наступавший в авангарде танковый корпус Гудериана быстро уничтожил заграждения на границе Люксембурга.

Быстрый марш по территории Великого герцогства имел весьма важное значение для верховного командования немецких вооруженных сил: немецким танкам требовалось как можно скорее прорваться через Арденны, и выйти к Маасу между Намюром и Седаном. В связи с этим через границу Люксембурга было переброшено некоторое количество агентов разведки, переодетых в штатское, а также мотоциклы.

В задачу агентов входило прерывать телефонную связь, а также предотвращать разрушение некоторых объектов, чтобы люксембуржцы не могли помешать быстрому продвижению немецких войск Агенты должны были следить за тем, чтобы люксембуржцы не взорвали свою главную электрическую станцию.

Задачи по нарушению телефонной связи пограничных постов, нападению на указанные посты и возведению баррикад на проезжих улицах выполнялись не одними только агентами немецкой разведки.

Еще в 1936 году в Люксембурге возникла национал-социалистская группа молодежи, так называемые Luxemburger Volkjugend. В январе 1940 года руководители группы получили из Германии распоряжение прекратить пропагандистскую деятельность, поскольку «другие задачи, пока не уточняемые, явятся более важными».

Часть пронемецки настроенных люксембуржцев играла активную роль в действиях, способствующих вторжению войск вермахта в Люксембург. Некоторые из них утром 10 мая были арестованы и вывезены во Францию.

Борьба в Люксембурге длилась очень короткое время: 75 человек из состава вооруженных сил Люксембурга сдались в плен, 6 жандармов и 1 солдат получили ранения. Убитых не было.

Ударные механизированные соединения групп армий Рундштедта продвигались через Люксембург и по бельгийской территории к Франций. Пройдя через Арденны, они, почти не встретив сопротивления, пересекли французскую границу и на четвертый день операции достигли рубежа реки Маас.

(Л. де Ионг. Немецкая пятая колонна во второй мировой войне. — М., 1958.)

ГЕНЕРАЛ ВЛАСОВ И БОЙЦЫ РОА (РУССКОЙ ОСВОБОДИТЕЛЬНОЙ АРМИИ)

«Отъявленный негодяй и предатель, прожженный изменник, немецкий шпион — вот кто такой Власов. Смерть презренному предателю Власову — подлому шпиону и агенту людоеда Гитлера!» — говорилось в одной из листовок, распространяемых Главупром в 1942–1945 годах.

В этой же листовке — всевозможные обвинения: «участвовал в троцкистском заговоре» в 1937-1938-м, вел «тайные переговоры с немцами и японцами о продаже им советских земель», летом 1941 года «сдался под Киевом в плен к немцам, пошел в услужение к немецким фашистам как шпион и провокатор… Его раскаяние оказалось фальшивым… Попав позже на Волховский фронт, гитлеровский шпион Власов завел по заданию немцев части нашей 2-й ударной армии в немецкое окружение, погубил много советских людей, сам перебежал к своим хозяевам — к немцам».

В листовках концы не сходились с концами, но еще важнее то, о чем умалчивали их сочинители: безупречный послужной список «немецкого шпиона»: в 19 лет (1920 год) сын крестьянина и недавний выпускник духовной семинарии — доброволец Красной Армии, в 40 — генерал-лейтенант, два ордена и «предан делу партии Ленина — Сталина» — в характеристиках. А в 1937–1938 годах — военный советник в Китае. С началом войны — на самых трудных участках: летом 41-го командовал 37-й армией и выводил ее из окружения, в декабре возглавил 20-ю армию, которая вела успешные бои под Москвой на Солнечногорском направлении (газета «Известия» за 13 Декабря 1941 года поместила фотографии отличившихся генералов — Жукова, Рокоссовского, Говорова и Власова).

Сталин верил Власову и не случайно, когда возникла критическая ситуация на Волховском фронте, поручил ему командование 2-й ударной армией.

Как знать, не прими тогда это решение Верховный, и судьба Андрея Андреевича Власова, может, сложилась бы совсем по-другому. Но так получилось, что 2-я ударная попала в окружение и ее командующий 11 июля 1942 года сдался в плен.

Почему? Скорее всего Власов испугался за свою жизнь: кто-кто, а он хорошо помнил, как год назад были расстреляны оказавшиеся в такой же ситуации генералы Павлов, Коробков, Климовских и другие. Или пусти себе пулю в лоб, или пробивайся к своим, чтобы получить пулю от них (незадолго до сдачи в плен Власов получил письмо от жены из Москвы и по одной с виду невинной строчке — «гости были» — догадался о грозящей беде).

Ни то ни другое не устраивало молодого генерала, он хотел жить. Но не за колючей проволокой немецкого лагеря. Если ему дадут возможность создать армию из русских военнопленных, перебежчиков, перемещенных и признают русское правительство в изгнании, во главе с ним, конечно, — он готов сотрудничать с вермахтом.

Об этом и сообщил Власов командующему 18-й немецкой армией генерал-полковнику Линдеманну, к которому был доставлен после сдачи в плен. Линдеманн отправил Власова по назначению: в особый лагерь «Проминент» под Винницей, где к тому времени уже находились генералы П. Г. Понеделин, М. И. Потапов, М. Ф. Лукин, Д. М. Карбышев, Н. К. Кириллов и другие, а также Яков Джугашвили. Все те, кто решил вступить в РОА, узнавали о Власове прежде всего из листовок. Их в огромных количествах распространяли на оккупированных территориях СССР, сбрасывали с самолетов в тылу Красной Армии. Листовки постоянно могли читать пленные и жители СССР.

Текст был достаточно примитивен и рассчитан, видимо, на полуграмотных мужиков. Вот одна из таких листовок-пропусков на двух страницах: на, титуле изображен Власов со знаменем РОА, справа на мешке, возле которого суетятся крысы, сидит Сталин — с трубкой во рту и с гармошкой в руках.

«Власов: Широка страна моя родная, Много в ней лесов, полей и рек. Поднимайся на борьбу с жидами, Наш свободный русский человек!

Сталин: Последний нонешний денечек Иду в кремлевский я дворец, А завтра рано, чуть Светочек, Придет жидам и мне конец!»

Далее следует обращение: «Друзья командиры, красноармейцы и все, кто будет читать листовку! Я в этой листовке расскажу вам правду о нашем движении против иудо-большевистской власти, т. е. что такое РОА. Русская освободительная армия — это передовые русские люди, организовавшиеся естественным путем, вначале маленькими отрядами, из бывших красноармейцев и командиров. Потом нашелся человек — генерал-лейтенант Власов, который объединил эти отряды в одно целое — РОА, и сейчас в ней насчитывается более миллиона человек (явная ложь: до декабря 1944 года у Власова не то что миллиона, роты в подчинении не было. — Н. К.).

Бойцы РОА проходят военную подготовку в ротах, а командиры — сокращенный курс военных школ. Уже сейчас на отдельных участках фронта части РОА борются за освобождение России, и недалек тотчас, когда русский народ в лице освободительной армии в союзе с германскими и другими народами Европы разобьет чудовищную машину иудейского большевизма. Вам, наверное, не говорят о нашей РОА, а если и говорят, то как о сброде всяких «врагов народа».

Дорогие друзья! Разве вам неизвестно, что в первые дни войны попали в плен лучшие кадровые части Красной Армии, ее лучшие командиры И бойцы? Так эти вот командиры и бойцы и есть основное ядро РОА, ее организаторы.

Перед РОА стоят задачи:

1. Свержение Сталина и его кагала (жидов).

2. Создание в содружестве с германским и другими народами Европы новой, действительно свободной России, без колхозов и принудительного труда в лагерях НКВД.

3. Восстановление торговли, ремесла, кустарного промысла и предоставление возможности частной инициативы в хозяйственной жизни страны.

4. Гарантия национальной свободы.

5. Обеспечение прожиточного минимума инвалидам войны и их семьям.

Что вам принес советский рай? Сталин говорил: самое ценное — человек, а что же на практике? За дни красного террора, с 1917 по 1923 г., было расстреляно 1 860 000 человек, а за годы голода 1921, 1922, 1932, 1933 и за годы ежовского террора погибло 1 400 000 человек. Отсюда видно, что русский крестьянин и рабочий борются за своих врагов, за своих тюремщиков, за тех, кто отнял у них завоевания славных лет революции.

…Друзья! Переходите на нашу сторону! Этим самым вы поможете всему честному народу, населяющему просторы нашей России, поможете скорейшему окончанию всем ненавистной мясорубки. Меньше останется вдов, сирот и калек, уже сейчас умирающих от голода. Это мы спасем свою страну от дальнейшего разрушения.

С приветом к вам от Русского комитета и с надеждой, что в скором будущем будем строить новую Россию, без колхозов и жидов. — РОА».

2 августа 1946 года военная коллегия Верховного суда приговорила к смертной казни через повешение 12 человек: А, А. Власова, В. Ф. Малышкина, Г. Н. Жиленкова, Ф. И. Трухина, Д. Е. Закутного, И. А. Благовещенского, М. А. Меандрова, В. И. Мальцева, С. Буняченко, Г. А. Зверева, В. Д. Корбукова, Н. С. Шатова.

В тот же день в Москве на Лубянке приговор был приведен в исполнение.

Некоторая часть власовцев спаслась, укрывшись в США, Англии и других странах Европы; «холодная война», начавшаяся почти одновременно с казнью второго августа, уберегла их от выдачи советским властям.

В Нью-Йорке они создали «Союз борьбы за освобождение народов России», получивший свое издательство и начавший выпускать брошюры, воспоминания, документы, оригиналы которых находятся в книгохранилищах Колумбийского университета.

Правда, основная масса документов пропала. Во время эвакуации КОНР из Берлина член секретариата Власова Лев Рар в течение двух дней сжигал списки членов КОНР, протоколы заседаний. Начальник канцелярии Власова полковник Кромиади, перевозивший еще одну большую часть документации из Карлсбада в Фюссен, попал 9 апреля под бомбежку, сам был ранен, а багаж с бумагами был значительно поврежден. Чемодан с бумагами пытался прихватить и секретарь в Дабендорфе Н. Л. Норейкис, но так и не смог его по каким-то причинам увезти. Где он находится, неизвестно.

Многое во всей этой истории остается тайной, которую нам вряд ли удастся понять до конца. Почему Власов отказался улететь в Испанию в апреле 1945 года? Была ли устойчивая связь между власовцами и участниками заговора против Гитлеpa 20 июля 1944 года? Кто же все-таки пошел на службу в РОА и как сложилась судьба тех, кому удалось выжить?

Вопросов очень много. Мы не знаем, а возможно, и никогда не узнаем, как в действительности обстояли дела с признаниями Власова и его одиннадцати сподвижников во время допросов на Лубянке и судебного процесса.

(Д. Гришин. Удар в спину //Огонек. — 1990. — № 5.)

БАТАЛЬОН ОСОБОГО НАЗНАЧЕНИЯ

«Мы, — говорил Гитлер, — варвары, и мы хотим быть варварами. Это почетное звание».

1 мая 1941 года Герман Геринг подписал директиву о создании на всех оккупированных территориях особых штабов по выявлению, сбору и вывозу в Германию культурных ценностей. Как водится в таких случаях, партийным, государственным и военным организациям было дано указание оказать всяческую поддержку и помощь начальнику штаба оперативных штабов рейхслейтеру Розенбергу, начальнику главного имперского бюро, члену НСДАП Утикало и его заместителю, начальнику полевого отдела германского Красного Креста фон Берву в выполнении этих задач.

Однако министр иностранных дел Риббентроп не захотел выполнять директиву Геринга. Причина была проста: он сам собирался заняться грабежом на оккупированной территории.

В октябре 1942 года красноармейцы взяли в плен оберштурмбанфюрера Нормана Ферстера. Сын фабриканта, он получал юридическое образование в Берлине, продолжал учебу в Женеве, Лондоне, Париже и Риме. С 1939 года участвовал в боевых действиях, а затем получил предложение перейти на службу в… МИД, в зондеркоманду «СС», которую возглавлял барон фон Кюнсберг. Созданная по личному указанию Риббентропа, она должна была следовать за передовыми частями на оккупированных территориях, с тем чтобы охранять музеи, библиотеки, картинные галереи, архивы от разграбления разгоряченными в сражениях немецкими солдатами. А затем все, что представляло культурную или историческую ценность, вывозить в Германию.

Команда взялась за дело. Уже поздней осенью ротой гауптштурмфюрера Гаубольда из Царского Села под Ленинградом со знанием дела и подчистую было вывезено содержимое всемирно известного дворца-музея Екатерины II. Списки произведений искусства из пригородных дворцов Северной Пальмиры были составлены заранее, и работа спорилась. Во дворце императора Александра I риббентроповских «ценителей прекрасного» привлекли старинная мебель и уникальная библиотека в 7 тысяч томов, среди которых было немало сочинений греческих и римских классиков. Отсюда вывезли также около 5 тысяч старинных рукописей.

Зондеркоманда успела «поработать» в Варшаве, Киеве, Харькове, Кременчуге, Смоленске, Пскове, Днепропетровске, Запорожье, Мелитополе, Ростове, Краснодаре, Бобруйске, Ярославле. Особенно «плодотворна» была деятельность «зондеров» на Украине. Из библиотеки АН УССР в первую очередь изъяли редчайшие персидские, абиссинские и китайские рукописи, русские и украинские летописи, экземпляры первых книг, отпечатанные Иваном Федоровым. Около 200 тысяч бесценных книг потеряла Украина. Эту операцию провел доктор Паульзен.

Из Киево-Печерской Лавры вместе с редчайшими оригиналами древнерусской церковной литературы в Германию были отправлены картины Рубенса, из харьковской библиотеки им. Короленко — около 500 тысяч томов роскошных изданий, в том числе 59 томов сочинений Вольтера.

Наиболее раритетные книги и полотна направлялись прямиком главарям рейха. Так два альбома гравюр, в том числе с автографом Рубенса, — Герингу, 59 томов редкостного издания Вольтера — Розенбергу, два громадных альбома акварелей Роз — Риббентропу. Не были забыты Гитлер и Геббельс. Первому преподнесли из царского дворца под Питером около 80 томов на французском языке о походе Наполеона в Египет, а вот Геббельсу, в связи с его пристрастием к пропагандистской работе, — комплект газет «Ностройтер» за 1759 год.

Поразительное лицемерие проявила зондеркоманда при ограблении Псковско-Печерского монастыря. Протоиерею Н. Македонскому вручили даже письмо на русском языке: «Ризница остается собственностью монастыря. При благоприятных условиях будет возвращена». В 1944 году через Ригу в Германию ушли оттуда три ящика с редкой золотой и серебряной утварью — всего 500 предметов.

ИЗ УКАЗА ГИТЛЕРА ОТ 1 МАРТА 1942 г. О СОЗДАНИИ ЭЙНЗАТЦШТАБА РОЗЕНБЕРГА

Его эйзентцштаб по оккупированным областям имеет право проверять библиотеки и иные культурные организации всех видов и конфисковать их для выполнения заданий национал-социалистской партии…

Положение о проведении совместной работы с вооруженными силами издает начальник Верховного командования вооруженными силами по договоренности с рейхлейтером Розенбергом. Необходимые меры в пределах восточных областей, управляемых Германией, принимает рейхлейтер Розенберг в качестве рейхминистра по оккупированным восточным областям.

ИЗ ПИСЬМА РОЗЕНБЕРГА НА ИМЯ РЕЙХСЛЕЙТЕРА БОРМАНА ОТ 23 АПРЕЛЯ 1941 Г. ЗА № 4609/Р/ма

Я передал вам фотокопию моего соглашения с СД, которое было заключено с согласия группенфюрера Гейдриха…

Речь шла о произведениях искусства во вторую очередь. В первую же очередь речь шла о распоряжении командования вооруженных сил для оккупированных областей запада, чтобы все научное и архивное имущество идеологических противников предоставлялось в мое распоряжение. Это также проводилось в широком объеме и в тесной сов. — местной работе с СД и военными начальниками.

ИЗ ПИСЬМЕННОГО ЗАЯВЛЕНИЯ ОТ 10 НОЯБРЯ 1942 г. ОБЕРШТУРМФЮРЕРА ДОКТОРА ФЕРСТЕРА, ВЗЯТОГО В ПЛЕН ЧАСТЯМИ СОВЕТСКОЙ АРМИИ В РАЙОНЕ ГОРОДА МОЗДОКА

В августе 1941 года, будучи в Берлине, я с помощью моего старого знакомого по Берлинскому университету доктора Фокке, работавшего в отделе печати министерства иностранных дел, был откомандирован из 87 противотанкового дивизиона в батальон особого назначения при министерстве иностранных дел. Этот батальон был создан по инициативе министра иностранных дел Риббентропа и действовал под его руководством.

Командиром батальона является майор эсэсовских войск фон Кюнсберг. Задача батальона особого назначения состоит в том, чтобы немедленно после падения крупных городов захватывать культурные и исторические ценности, библиотеки научных учреждений, отбирать ценные издания книг, фильмы, а затем отправлять все это в Германию.

Батальон особого назначения состоит из четырех рот. 1-я рота придана германскому экспедиционному корпусу в Африке, 2-я — северной армейской группе, 3-я — центральной армейской группе и 4-я — южной армейской группе. Первая рота находится в настоящее время в Италии, в Неаполе, где она ожидает возможности переброски в Африку.

Штаб батальона находится в Берлине, улица Германа Геринга, дом № 6. Конфискованный материал помещается в залах магазина фирмы Адлер на Гарденбергштрассе.

Перед отъездом в Россию майор фон Кюнсберг передал нам приказ Риббентропа — основательно «прочесывать» все научные учреждения, институты, библиотеки, дворцы, перетрясти архивы и накладывать свою руку на все, что имеет определенную ценность.

Из рассказов моих товарищей мне известно, что 2-я рота нашего батальона изъяла ценности из дворцов в пригородах Ленинграда. Я лично не присутствовал при этом. В Царском Селе рота захватила и вывезла имущество большого дворца-музея императрицы Екатерины. Со стен были снят ты китайские шелковые обои и золоченые резные украшения. Наборный пол сложного рисунка увезли в разобранном виде. Из дворца императора Александра вывезена старинная мебель и богатая библиотека в б—7 тысяч книг на французском языке и свыше 5 тысяч книг и рукописей на русском языке.

4-я рота, в которой я находился, захватила в Киеве лабораторию медицинского научно-исследовательского института. Все оборудование, а также научные материалы, документация и книги вывезены в Германию.

Богатые трофеи достались нам в библиотеке Украинской Академии наук, где хранились редчайшие рукописи персидской, абиссинской, китайской письменности, русские и украинские летописи, первые экземпляры книг, напечатанных русским первопечатником Иваном Федоровым, и редкие издания произведений Шевченко, Мицкевича, Ивана Франко.

Из киевских музеев: украинского искусства, русского искусства, западного и восточного искусства, центрального музея имени Шевченко — отправлены в Берлин многие оставшиеся там экспонаты. Среди них были картины, этюды и портреты, написанные Репиным, полотна Верещагина, Федотова, Ге, скульптуры Антокольского и другие произведения русских и украинских художников и скульпторов.

Из Харькова, из библиотеки имени Короленко, отправлены в Берлин несколько тысяч ценных книг в роскошных изданиях. Остальные книги были уничтожены. Из Харьковской картинной галереи вывезено несколько сот картин, в том числе 14 картин Айвазовского, произведения Репина, многие работы Поленова, Шишкина и других. Также вывезены все скульптуры и весь научный архив музея. Вышивками, коврами, гобеленами и другими экспонатами воспользовались немецкие солдаты.

Мне также известно, что при штабе Альфреда Розенберга существуют специальные команды по изъятию музейных и антикварных ценностей в оккупированных странах Европы и восточных областях. Во главе этих команд стоят штатские компетентные лица.

Как только войска занимают какой-нибудь крупный город, немедленно туда приезжают начальники этих команд со специалистами разного рода. Они осматривают музеи, картинные галереи, выставки, культурные и художественные учреждения, устанавливают, в каком они находятся состоянии, и конфискуют все, что представляет ценность.

ДОКТОР ФЕРСТЕР.

10 ноября 1942 г. СС-обрештурмфюрер, 4-я рота батальона особого назначения войск СС.

ИЗ ПИСЬМА ГЕНЕРАЛЬНОГО КОМИССАРА БЕЛОРУССИИ КУБЕ НА ИМЯ РОЗЕНБЕРГА

…В Минске находилась большая, частично очень ценная, коллекция художественных изданий и полотен, которая сейчас почти без остатка вывезена из города: по приказу имперского руководителя СС рейхсминистра Генриха Гиммлера большинство картин частично еще в то время, когда я возглавлял ведомство, было упаковано людьми СС и отослано в Германию. Речь идет о миллионных ценностях, изъятых из генерального округа Белоруссии. Картины должны быть посланы в Линц и Кенигсберг в Восточной Пруссии. Я прошу эти ценные коллекции, — поскольку в них не окажется нужды в Германии, — снова предоставить в распоряжение генерального округа Белоруссии или во всяком случае оставить материальную стоимость этих коллекций за министерством по оккупированным восточным областям…

(Кубе, как и подсудимый Розенберг, тоже считал за собой монопольное право на награбленные ценности и сетовал на то, что…)

…Генерал Штубенраух захватил с собой из Минска ценную часть этих коллекций и повез их в область военных действий. Зондерфюреры, фамилии которых мне еще не были сообщены, увезли три грузовика с мебелью, картинами и предметами искусства…

Естественно, современных искателей пропавших ценностей из бывшего СССР да и других стран всегда интересовал вопрос: куда именно свозились награбленные сокровища и какова их дальнейшая судьба? Пока высшие чины зондеркоманды были хозяевами положения, они располагали достоверной информацией на сей счет по роду службы, но когда попали в плен, ничего путного уже сообщить не могли (или не хотели?). Известно только, что в 1941 году и 1942 году часть ценностей из СССР доставили в Берлин и там, в помещении фирмы «Адлер», была устроена закрытая выставка для высоких гостей.

Среди посетивших ее — начальник личной канцелярии Гитлера Вальтер Булер, брат Гиммлера Гельмут, госсекретарь Кернер, посол Шулленбург, советник министерства пропаганды Ганс Фриче, госсекретарь МИД Лютер, обергруппенфюрер Ютнер.

Выставка прошла, как сказали бы сейчас, кайфово: звучала музыка, гости пили коньяк, смотрели трофейные фильмы, потом приятная церемония вручения подарков высшим чиновникам — за безупречную службу. В числе награжденных сам Гиммлер, Вальтер Булер, Дюренберг.

В июле 42-го подарки (из украинских шедевров) вручали Гитлеру, Гиммлеру, Риббентропу, Геббельсу, генералу Дитриху.

Как свидетельствуют следственные документы, на первом месте у Розенберга было массовое уничтожение и интернирование людей. Грабежи — своеобразное отдохновение от кровавых дел. Подвижные группы (штабы) из 4–5 «специалистов», облаченных в отличную коричневую форму, через несколько дней после захвата того или иного города прибывали для отбора произведений культуры. Как правило, они запаздывали, и люди СС — зондеркоманды МИД Риббентропа оставляли им уже рожки да ножки. Розенбергу пришлось подсуетиться — удача улыбалась наиболее расторопным.

В соответствии с официальной биографией, Розенберг приехал в Германию в 1918 году, чтобы рассказать немцам о русской революции и коммунизме; но сначала он должен был сам разобраться в этом. Он знал, что случившееся в России ему не нравится, но объяснить почему, было для него сложно. О политическом образовании Альфреда Розенберга можно узнать из его дневников, часть которых издавалась в последние годы третьего рейха.

Во время революции 1917 года он был поглощен Шопенгауэром и Вагнером, искусством Возрождения и индийской философией. Он подробно описывал свои впечатления от «Нирваны и личности», написал план книги о «Философии немецкого искусства» (который затем превратился в «Миф XX столетия»). Вокруг него умирал старый мир и рождался новый, но молодой архитектор из Ревеля, похоже, не обращал на это внимания. Правда, имелись некоторые неприязненные замечания о евреях: «Этот народ ненавидит все, что не похоже на него самого, поэтому к нему не должно быть терпимости»; о русских Розенберг писал: «Мне интересно сравнивать русских и немцев» и находил у русских моральную слабость и недостаток характера. Но это были обычные предрассудки прибалтийцев, задолго до этого нашедшие классическое выражение в книге одного из соотечественников Розенберга, Виктора Хена, «De Morib.us Ruthenorum»: русские у него лживы, ленивы, не способны на продолжительное усилие; они одарены художественно, но неустойчивы морально.

Интересны показания подчиненного Розенберга — обергруппенфюрера СС и полиции в «Остланде» Фридриха Еккельна, тоже сына фабриканта, 1895 года рождения, уроженца г. Хорнберга. В апреле 1942 года он орудовал в предместьях Ленинграда, главным образом в знаменитом Царском Селе.

Как видно из протоколов допросов Еккельна, Гитлер намеревался задушить жителей Ленинграда голодом, после чего взять город штурмом, чтобы смести с лица земли. Вождь «тысячелетнего рейха» мечтал распахать Ленинград крестьянским плугом. И потому немцы не церемонились с дворцами Петергофа, Пушкина, Павловска, Гатчины. Вопреки утверждениям некоторых нынешних историков, они были разрушены не случайными снарядами. Их методично обстреливали, захватив, ограбили, а удирая, подожгли.

Еккельну довелось наблюдать, как сотрудники штаба Розенберга, выполняя директиву Геринга, грабили Пушкин и Гатчину. Офицеры, и солдаты сдирали со стей дворцов гобелены, драгоценную обивку, отрывали бронзовые позолоченные ручки, шпингалеты, украшения-накладки. Под охраной полувзвода автоматчиков из комнаты Екатерины Второй была увезена колоссальная коллекция драгоценных камней. Будто бы для музея Кенигсберга. Но повезли-то ее сначала в имение Коха. Вероятно, для предварительного изучения…

Как следует из документов бывшего особого архива, прибалтийский немец Розенберг укомплектовал свой штаб прибалтийскими же баронами, ненавидевшими латышей, литовцев и эстонцев, причислявшими их, как и славян, к «недочеловекам». Сомневающихся в этом или желающих освежить память отсылаю к следственным делам Главной военной прокуратуры Красной Армии о злодеяниях немцев в Прибалтике.

Гитлеровцы приступили к планомерному грабежу прибалтийских республик через несколько недель после их оккупации.

Уже в августе 1941 года по приказу Розенберга начался вывоз в Германию материалов таллинского. архива, книг Дерптской библиотеки, предметов искусства из музеев.

В Риге немцы стерли с лица земли целые кварталы, построенные в XV–XVII веке, сожгли городскую русскую библиотеку, существовавшую с 1524 года. Они устроили костер из 800 тысяч книг, а 100 тысяч наиболее ценных, на их взгляд, увезли в Германию.

Ленинград, Рига, Киев — им готовили одинаковую судьбу. Еккельн был причастен к уничтожению Киево-Печерской Лавры. На этом настаивал Гитлер.

Но оказалось, что даже эсэсовцы без внешнего повода не решались на такое. И тогда…

В Киев прибыл президент Словакии Тиссо. Его пригласили полюбоваться красотами Лавры. Через тридцать минут после того, как Тиссо Лавру покинул, взлетел на воздух Успенский собор, памятник XI века. Немцы тут же объявили, что это дело рук советских диверсантов, покушавшихся на жизнь президента Тиссо. Версия была рассчитана на дураков. Чтобы превратить в щебень та кой собор, требовались сотни килограммов взрыв чатки. Если русские диверсанты могли ее доставить, заложить, то чем в это время занимались немецкая и словацкая службы безопасности? По свидетельству Николая, митрополита Киевского и Галицкого, «от взрыва образовалось несколько огромных провалов в. земле на окружающей собор территории. Точно страшный ураган пронесся по Лавре, все опрокинул вверх дном…» По мнению специалистов, одной-двумя толовыми шашками здесь не обошлось.

Шпонгольц, единственный из команды Розенберга, признался, что участвовал в вывозе из Пушкина картин XIX века, фонтана «Нептун» из Петергофского парка, икон из Екатерининского дворца. Но он сразу начинал юлить и путаться, как только речь заходила о Янтарной комнате.

О том, как была погружена и куда отправлена Янтарная комната, знал и генерал Лебер. А лучше всех о ее судьбе был осведомлен начальник штаба 50-го армейского, корпуса генерал-лейтенант Шперль. Однако он не пожелал давать никаких показаний, а наши славные чекисты, которые обычно не церемонились с соотечественниками, не посмели настаивать.

В наших руках находились по меньшей мере два человека, располагавшие серьезной информацией о Янтарной комнате, но это обстоятельство советских «искусствоведов» из контрразведки нисколько не заинтересовало.

Любопытно, что, беспощадно грабя славянские страны, немцы пытались вести себя как бы по-джентельменски в странах европейских. Здесь они скупали произведения искусства для музеев в

Линце и Кенигсберге, но за внешне пристойной процедурой приобретения тех или иных произведений искусства угадывалась возможность применения силы… если бы продавцы и покупатели не сошлись в цене или продавцы не пожелали бы раст статься со своим товаром.

В Венгрии для Дрезденской галереи были куплены картины древнегерманских художников. В Нидерландах из королевского собрания были приобретены рисунки французских, голландских, немецких художников, а по личному желанию фюрера — работы из золота, эмали, фарфора и стекла.

Согласно сохранившимся в Центральном фондовом каталоге Росархива сведениям о составе рабочих групп «по конфискации архивов, музеев, библиотек» в годы второй мировой войны было уничтожено на месте 37,5 тысячи архивных фондов, составляющих Миллионы листов текста, примерно столько же было вывезено за пределы страны. Позже многое — но едва ли половина — было возвращено на родину. Потери советской культуры отчасти, компенсировались трофейными произведениями искусства, библиотеками и архивами.

Донесения поисков шли с разных сторон. К примеру, вот такая телеграмма инструктора ЦК КЩб) Украины подполковника И. Д. Шевченко в ЦК КПУ т. Литвину: «Для украинских ученых и исследователей везем перехваченные в свое время агентами немецкой тайной полиции переписку руководителей II Интернационала Ф. Адлера, Вандервельде, документы социалистического рабочего Интернационала. Случайно в груде макулатуры нашли два тщательно упакованных чемодана с богатейшей перепиской бывших королевских династий — принца Шарля, принца и принцессы Рене де Бурбон, де Парме, Генри де Грамон, барона Рейниншгауза, принца, принцессы Эд. Йозефа де Лобковец».

Далеко не все из трофейных архивов попало в специальный Особый архив в Москве. Многие уникальные трофейные документы, в том числе и французские, осели в спецхранах Украины. Трофейные документы и книги и сейчас еще хранят, кроме Особого архива, и другие бывшие советские организации, принимавшие в 1945 году участие в конфискации государственного и частного имущества поверженной Германии.

Рано или поздно то, что находится в архивах и запасниках музеев, выплывает на белый свет. Но есть немало хранилищ, способных поглотить содержимое навсегда, как океанская пучина. Скажем, в Калининградской области недалеко от Балтийска (в прошлом — Пилау) высится загадочное сооружение, нечто среднее между рукотворной горой и гробницей египетских фараонов. Никто сегодня не может ответить, когда эта гора была сооружена, с какой целью и что в ее чреве. По мнению военных инженеров, сооружение наверняка заминировано. В лучшем случае, конструкция его такова, что нарушение каких-либо пропорций способно вызвать обвал.

(А. Прокопенко А. Искусствоведы от СС //Совершенно секретно. — 1991. — № 11.)

СПЕЦИАЛЬНЫЙ ОХРАННЫЙ КОРПУС СС «АЛЬПЕНЛАНД»

10 августа 1944 года в Страсбурге, в отеле «Ротен хауз», ночью состоялось тайное совещание нацистской верхушки. В нем участвовали, с одной стороны — имперский фюрер СС, главнокомандующий группой армий «Верхний Рэйн» на западном фронте — Генрих Гиммлер; его ближайший сообщник, шеф главного имперского управления безопасности обергруппенфюрер. СС Эрнст Кальтенбрунер; высшие чины фашистской партии, СС, секретных служб и вермахта. С другой стороны — промышленные и финансовые магнаты Германии во главе с министром вооружения и боеприпасов Альбертом Шпеером, «хозяйственные фюреры», представители Рейхсбанка, банковские эксперты,

Протокол совещания не вели. Всем участникам было вежливо, но в категорической форме заявлено, что они не должны делать никаких записей. Были приняты усиленные меры безопасности. Весь район, прилегающий к дому, был оцеплен и контролировался войсками СС.

Собравшиеся в «Красном доме» обсуждали тщательно разработанный засекреченный план сохранения огромных ценностей, награбленных фашистами в оккупированных странах Европы, для финансирования налаживаемого на случай поражения Германии подполья и возрождения «четвертого рейха»…

На первом этапе было решено построить в Ионастале, близ Ордруфа, систему убежищ, где укрыть Гитлера и его приближенных. Затем вермахту следует предложить англичанам и американцам сепаратный мир — на выгодных условиях для них — и тем самым вбить клин в антигитлеровскую коалицию. Были оговорены меры сохранения и наследования нацистских тайных сокровищ — золота, валюты, чертежей и планов производства новых видов оружия, а также документов, которые Ни в коем случае не должны попасть в руки союзников.

Были намечены надежные места для тайников с награбленными сокровищами.

Основным плацдармом для возрождения «четвертого рейха» должна была стать Южная Америка, куда еще в 1936 году по заданию Гитлера отправились пять особенно доверенных агентов, каждому из которых вручался капитал в 20 миллионов долларов. Им предписывалось: ассимилироваться, установить связи с местными фашистскими организациями и приступить к созданию национал-социалистских групп, которые в «день икс» должны оказать любую необходимую помощь рейху в Южной Америке…

Главным штабом, руководящим всеми мероприятиями по укрытию награбленного, стала резиденция Шелленберга, находившаяся в особняке на Беркерштрассе в Берлине. Отсюда за границу отправлялись центнеры золота, миллионные суммы в фальшивой валюте, мешочки с драгоценными камнями; сюда поступали шифрованные донесения об удачных финансовых операциях.

По далеко не полным данным, опубликованным американскими властями вскоре после войны, в период с 1944 по 1947 год за счет вывезенного нацистами за границу капитала были куплены подставными лицами 750 фирм, из них 214 — в Швейцарии, 112 — в Испании, 58 — в Португалии, 331 — в Центральной и Южной Америке и 35 фирм — в Азии.

Здесь, имея за спиной нейтральную Швейцарию, фанатики из гитлеровской элиты намеревались создать круговую оборону, блокировать немногие проходимые альпийские перевалы и отсиживаться до тех пор, пока, как они рассчитывали, советские войска и войска союзников, встретившись, не начнут военных действий друг против друга.

Само собой разумеется, что в случае возможных сепаратных переговоров гитлеровцы большую надежду возлагали на награбленное золото. Еще на совещании в Страсбурге было решено, что тайники с сокровищами должны находиться недалеко от убежища Гитлера…

Значение, которое придавалось «Альпийской; крепости», подчеркивалось и тем, что командование ею взял на себя сам начальник главного имперского управления безопасности обергруппенфюрер СС Эрнст Кальтенбрунер.

Уже в первые месяцы 1945 года он эвакуировал сюда большую часть своего управления и приказал переселиться на юг руководящим чинам полиции безопасности и СД. Любимцу Гитлера, оберштурмбанфюреру СС Отто Скорцени, было поручено сформировать специальный охранный корпус СС «Альпенланд». Для банд СС, СД, «Вервольд» («Оборотня» — организация террористов и диверсантов), готовившихся продолжать борьбу в подполье, Скорцени создал секретные склады оружия и боеприпасов. Местоположение их тщательно маскировалось.

Вместе с коричневой и черной знатью в «Альпийскую крепость» стекались похищенные гитлеровцами сокровища. Как сейчас установлено, еще с осени 1944 года сюда свозились награбленные нацистской верхушкой ценности, которые она не успела перевезти за границу, и самые секретные архивы.

Одним из первых начал укрывать свои богатства Герман Геринг. Еще 30 января 1945 года он отправил жену, дочь и секретаршу в свое имение в Оберзальцберге. Сам же рассчитывал как можно скорее присоединиться к ним. Рейхсмаршал считал, что отступление в «Альпийскую крепость» позволит выиграть время и провести секретные переговоры с западными союзниками. Он не питал иллюзий насчет возможности коренного переворота в судьбе германской армии, которая уже почти полностью прекратила борьбу на западе и вскоре будет окончательно раздавлена на востоке гигант ским валом русского наступления.

Сразу же после отъезда семьи Геринг покинул берлинскую квартиру и поселился в своем имении Каринхалле, примерно в 80 Километрах к северо-западу столицы. Многочисленная охрана из солдат «люфтваффе» оберегала замок, где он накопил огромные сокровища — трофеи войны. Здесь содержались картины, скульптуры, гобелены, древнегреческие, египетские, восточные произведения искусства — значительная часть богатств, награбленных за пять лет по всей Европе нацистскими хищниками. В замке Каринхалле все стены были сплошь увешаны картинами — от потолка до пола. В подземельях сосредоточились невероятные ценности: уникальные полотна из музеев Неаполя, вывезенные оттуда войсками СС перед тем, как в город вошли американцы, редкостные коллекции бриллиантов, награбленные в оккупированных странах.

В течение нескольких дней, охваченный, бессильной яростью от мысли, что он может все это потерять, Геринг сортировал свои сокровища. Отобрав самые ценные, приказал тщательно запаковать их в ящики и погрузить на 30 грузовиков, которые под охраной сильного эскорта выехали в направлении Берхтесгадена. Скрепя сердце, он распорядился заминировать свой дворец, чтобы взорвать его, как только русские приблизятся к Каринхалле…

Геринг, как наследник Гитлера, задумывался над тем, как бы ему выйти сухим из воды, смыть кровь миллионов невинных жертв и спасти свою голову, за которую, как ему было известно, союзники уже назначили цену…

Для черной, тяжелой работы было отобрана «группа, подлежащая уничтожению», состоявшая из узников концлагерей, в большинстве своем поляков, венгров и французов. Эти заключенные были привезены из Бухенвальда и помещены в шахте «Шпринген».

…Худые до ужаса люди в деревянных башмаках переносили по штрекам сверкающие слитки золота, — рассказывал впоследствии бывший заключенный Жозеф Артуянц. — Каждый слиток весил около 18 килограммов, на каждом стояли штемпель государственного монетного двора и проба…

Весенними днями 1945 года, когда в лесах Тюрингии еще лежал глубокий снег, в деревушке Меркес, расположенной возле Бад-Зальцунгена, развернулись лихорадочные работы. Как-то ночью к станции Дорндорф подошел небольшой состав: два пассажирских и более двух десятков герметически закрытых и опломбированных вагонов.

На каждом тамбуре и тормозной площадке стояли охранники-эсэсовцы. Тот факт, что поезд прибыл ночью, объяснялся стремлением избежать, во-первых, налетов англо-американской авиации, а во-вторых, и это главное, — лишних глаз. На вагонах была выведена надпись: «Совершенно секретно, собственность рейха».

Все 24 вагона были до отказа заполнены драгоценностями, тысячами золотых слитков, платиновыми и золотыми изделиями, иностранной валютой, банкнотами, акциями фирм и предприятий, ценными картинами.

Еще до рассвета тяжелые ящики были перегружены из вагонов на автомашины и отправлены к деревушке Меркерс. Возле нее и находилась заброшенная шахта «Кайзерода». Это был конечный пункт, где должны были храниться сокровища.

В штольни, сгибаясь под непосильной ношей, несколько часов перетаскивали груз изможденные люди в полосатой одежде. Место для складирования золота и драгоценностей было согласовано с казначеем нацистов Вальтером Функом. За переносом драгоценного груза в шахту вместе с вооруженными до зубов эсэсовцами присматривали высшие чины имперского банка.

Узники, набившие штольни шахты сказочными сокровищами, были в апреле 1945 года маршем отправлены в Бухенвальд. Это был «марш смерти»: по дороге эсэсовцы расстреляли почти всех его участников…

Склады с награбленными сокровищами в Нойшванштайне, «запасник» в Хорренчимзее, по приказу Гитлера от 5 февраля 1944 года были перевезены в соляные копи Бад-Аусе — горный курорт в Австрии, недалеко от озера Топлиц.

Лихорадочная деятельность царила весной 1945 года у этого озера. Каждую ночь по ведущей к нему узкой, единственной дороге громыхали тяжело нагруженные армейские грузовики. На берегу заключенные из ближайшего концлагеря перегружали ящики с автомашин в лодки и вместе с эсэсовцами отвозили на середину озера. Когда лодки возвращались к берегу, в них были лишь одни эсэсовцы…

Имеются сведения о затоплении в Топлице двадцати двух ящиков с золотом, доставленных к озеру Скорцени. О происхождении этого золота существуют противоречивые мнения. Одни говорят, что его передал Скорцени имперский министр экономики Функ из запасов рейсхсбанка. Однако оказавшиеся в послевоенные годы в Перу непосредственные участники затопления ящиков в Топлиц утверждают, что Скорцени привез золото из Италии и что оно было частью так называемых «сокровищ армии Роммеля», т. е. ценностей, награбленных корпусом Роммеля в северной Африке.

Когда советские войска под командованием маршала Толбухина уже заняли Вену, несколько мощных немецких автомашин пересекли австрийскую границу и устремились в горные районы Центральной Австрии. Автоколонну сопровождали эсэсовские офицеры во главе с Отто Скорцени. Машины, надежно укрытые брезентом, были доверху нагружены тяжелыми металлическими ящиками. Что было в них, знали лишь высшие чины их гитлеровского окружения да их доверенное лицо — Скорцени.

Как после войны писали газеты, в колонне Скорцени было 22 ящика со слитками золота, а всего около тонны этого драгоценного металла.

То была не единственная колонна. Одновременно из горящего, но еще не окруженного советскими войсками Берлина по разным дорогам в направлении Центральной Австрии спешило несколько автоколонн, груз которых составляли таинственные металлические ящики.

Три грузовика, сопровождаемые генералом СС Шпатцелем, прибыли в район Бад-Аусзее. Ящики были сгружены с машин и тайно погреблены в одном из многочисленных озер этого района.

Лишь после войны стали известны детали тайных операций гитлеровцев в районах горных озер Центральной Австрии. В западную печать просочились сведения о том, что генерал Шпатцель вывез ящики, наполненные золотыми слитками, драгоценными камнями и ультрасекретными документами третьего рейха.

Удирая с Балкан, командующий 6-й армией генерал Фабиунк в этом же районе запрятал клад — двадцать ящиков с золотыми монетами, получивший название «Сокровище Кроат» и составлявший часть так называемых «хорватских сокровищ». В кладе Фабиунка кроме золота была иностранная валюта общей стоимостью 5 миллионов марок, а также 4,3 миллиона марок, находившихся в армейской кассе.

Тайна «хорватских сокровищ» до конца не раскрыта и сегодня. Еще в годы второй мировой войны дирекция Хорватского национального банка решила эвакуировать его ценности и укрыть их в надежном месте. К сожалению, никого из участвовавших в этой операции не осталось в живых, и место, где были спрятаны ценности, оказалось неизвестным.

Лет через двадцать после окончания войны при ремонте одного из старых домов в Белграде рабочих удивила большая куча угля в подвале дома. Ведь там имелась система центрального отопления. Удивление возросло, когда из-под груды угля показались два огромных сейфа.

Возникло предположение, что принадлежали они гитлеровскому военному командованию. К вскрытию приступали с большой осторожностью — не исключалась возможность минирования. Наконец дверцы сейфов открылись, и глазам присутствующих предстали сокровища, достойные Али-бабы: тысяча платиновых колец с бриллиантами, 402 массивных золотых кольца, 2378 серег с бриллиантовыми подвесками, множество золотых и серебряных монет, 233 старинные монеты из национальной югославской нумизматической коллекции…

Изучение документов, обнаруженных в выдвижном ящике одного из сейфов, объяснило происхождение сокровищ: это была часть ценностей Хорватского банка, затерявшихся во время войны…

В «Альпийскую крепость», под защиту вооруженной до зубов военщины, сбегалась нацистская знать с семьями, любовницами, домашним скарбом и, конечно, награбленными сокровищами. Сюда прибыл оберштурмбанфюрер СС Адольф Эйхман — начальник «еврейского отдела» тайной государственной полиции (гестапо) в главном управлении государственной безопасности рейха (РСХА). 29 апреля 1945 года Эйхман выехал из Праги во главе грузовых автомобилей, полных документов и золота. В Альтаусзее прибыл 2 мая. Остановился в лучшем отеле, где уже находились его жена с тремя сыновьями. Она помогала замести следы своего супруга: прописалась в отеле не как фрау Эйхман, а под своей девичьей фамилией Либль. Сам Эйхман в первые дни мая скрывался где-то севернее Аусзее, у горы Раухфайг.

Журналист Вальтер Тарра, сын руководителя группы движения Сопротивления в Альтаусзее Валентина Тарра, рассказывал: «У Эйхмана с собой находилось золото и драгоценности, упакованные в 22 ящика от боеприпасов. Предполагаемая их стоимость составляла 8 миллионов долларов. Погрузив ценности в автомобили Красного Креста, он из Альтаусзее двинулся на север, в горы, в направлении Блаа-Альм. Позднее под брезентом грузовика нашли пустые ящики и пистолет «вальтер» с глушителем. Но золото и Эйхман исчезли».

(М. Бакуменко. Сокровища в огне войны. — Мн., 1990.)

СОКРОВИЩА ПРЕИСПОДНЕЙ

В окрестных горах, в глухих ущельях, в заброшенных соляных копях сооружались тайники, куда эсэсовские команды привозили сокровища, награбленные в оккупированных странах Европы.

Два неизвестных эсэсовца — гаупштурмфюрер и унтерштурмфюрер — затопили майской ночью 1945 года в озере Альтаус б—7 ящиков чистого золота.

Отряд эсэсовцев в одной из заброшенных соляных шахт в районе Альтаусзее спрятали семь ящиков с похищенной в церквах и монастырях золотой и серебряной посудой: дароносицами, кубками, сосудами. Эти золотые вещи представляли собой огромную ценность.

Начальник канцелярии Мартина Бормана гауптштурмфюрер СС Хельмут фон Хуллиельт вывез в «Альпийскую крепость» два тяжелых ящика с коллекцией драгоценных монет, украденной им в австрийском монастыре Кремсмюнестер.

Главарь венгерских фашистов Ференц Салаши запрятал похищенный драгоценный ларец с реликвиями святого Стефана и часть королевских сокровищ, в том числе тысячелетнюю «корону святого Стефана». На протяжении столетий обладание этой короной отождествлялось с верховной государственной властью, восходящей к первому коронованному владыке Венгрии королю Иштвану (Стефацу) I, которого католическая церковь провозгласила святым. В действительности традиционное наименование «корона святого Стефана» столь же условно, что и «шапка Мономаха»

Эсэсовцы закопали где-то в не установленном до сих пор месте австрийской провинции Бергенланд остатки золотого запаса национального банка Венгрии.

Главарь хорватских фашистов Анте Павелич, также нашедший укрытие в Аусзее, имел при себе несколько канистр из-под бензина, наполненных золотыми монетами. Уполномоченный Гитлера по вопросам экономики в Венгрии штандартенфюрер СС Курт Бехер прибыл в район Аусзее с несколькими вагонами награбленного еврейского имущества Среди его «личной собственности» было несколько сундуков с золотом. Эти сокровища известны под названием «фонды Бехера».

Наконец, сам шеф главного имперского управления безопасности Кальтенбрунер доставил в «Альпийскую крепость» 5 ящиков бриллиантов и других драгоценных камней, 50 килограммов чистого золота в слитках из запасов германского Рейхсбанка, две тонны золота и золотых предметов в 509 ящиках, валюту на два миллиона швейцарских франков и коллекцию редчайших почтовых марок стоимостью около 5 миллионов золотых марок…

Разумеется, этот перечень далеко не полон. Несмотря на то что в нем идет речь только о наиболее крупных секретных партиях ценностей, это были все же остатки. Основную массу сокровищ службы СС вывезли за границу.

Как уже упоминалось выше, одним из тайников, куда фашисты прятали награбленные ценности, было озеро Топлиц (или Топлицзее). Именно оно указано гитлеровским руководителем Отто Скорцени в качестве тайника для укрытия сопровождаемого груза.

Скорцени все сделал согласно инструкции. К ящикам, которые опустили на глубину 25 метров, прикрепили плавающие чуть выше под водой легкие буи. Они должны были служить указателями тайника для тех, кто придет к нему позднее…

Но Скорцени не знал, что в это время другая секретная группа СС опускала на семидесятиметровую глубину Топлицзее еще один тайный «клад», значение которого несравнимо превосходило его тайник. Впоследствии выяснилось, что тайная эсэсовская команда погрузила на дно многочисленные ящики, содержимое которых можно разделить на три части:

24 ящика были забиты секретными сведениями СД о тайных связях гитлеровских промышленных магнатов со своими агентами и пособниками в разных странах, документами, подтверждающими сообщничество монополистских концернов, занимающихся темными махинациями за спиной войск союзников.

Вторую часть составляли ящики с золотом и бриллиантами, а также герметичные сейфы с самыми секретными документами третьего рейха — архивами гестапо, министерства иностранных дел, военной разведки и другие. В эти же сейфы-ящики были помещены полные списки всех тайных денежных вложений фашисткой Германии в нейтральных странах. Эти средства гитлеровские бонзы предусмотрительно предназначали «на потом», на свое обеспечение после разгрома фашизма.

И наконец, часть ящиков содержала остатки фальшивых английских фунтов стерлингов и американских долларов, которые в огромном количестве печатались в Германии, чтобы подорвать экономику союзников и вместе с тем иметь в достатке «иностранную валюту» для закупок стратегических материалов в нейтральных государствах.

Обергруппенфюрер СС Эйгрубер затопил в озере Топлиц металлический ящик размером 25x35 сантиметров, в котором среди прочих вещей находился резиновый мешочек с бриллиантами.

В гитлеровской армии грабеж населения на оккупированных территориях официально поощрялся. В одном из приказов командования говорилось: «Всякий солдат имеет право взять в городе в личную собственность все, что он может унести». В секретном предписании командирам частей указывалось, что «нужно воспитывать у каждого офицера и солдата германской армии чувство личной материальной заинтересованности в войне».

Осуществляя тотальный грабеж в Европе, фашисты еще в 1942 году оборудовали в австрийском монастыре Кремсмюнстер один из основных складов похищенных ценностей. А в 1943 году, когда участились бомбардировки союзной авиации, складом стали выработанные штольни соляных разработок в Альтнаусзее и Зальцберге (в переводе с немецкого — «Соляная гора»). В ноябре 1942 года инженер-химик Макс Эдер поступил на работу в Венский институт по охране памятников. Но в 1943 году ему поручили выяснить, насколько пригодны заброшенные соляные штольни Зальцберга для хранения картин и других произведений искусства.

Штольни оборудовали под хранилища. Огромные помещения были обшиты досками, вдоль сооружены стеллажи, и на полках, словно книги, рама к раме стояли картины, награбленные в Бельгии, Голландии, Польше, Франции, Советском Союзе, Чехословакии: подлинники Микеланджело, десятки гравюр Дюрера, венская коллекция Ротшильдов, превосходные картины из галерей и драгоценные вещи из монастыря Монте-Карло. В одном месте были сложены произведения Вермера, Тициана и Брюгхелса, рядом в разобранном виде стоял золотой Верденский алтарь.

В штольнях находились и знаменитый Гентский алтарь — бельгийская национальная святыня, алтарь Дирка Боутса из Левена, и мраморная «мадонна» Микеланджело из церкви Онзеливе-Врау-экерк и Брюгге.

В соляных копях Альтаусзее и в рудниках у Лауффена, в долине реки Траун, содержались 6500 всемирно известных картин, 1500 ящиков с рукописями, миниатюры, средневековые вышивки, гравюры на дереве, украшения церковного и светского происхождения, сотни дорогих красивейших ковров. Сюда же фашисты доставили множество ценных экспонатов из музеев Германии и Австрии.

Все, что было собрано там, глубоко под землей, по праву можно было назвать величайшей и одновременно самой жалкой художественной коллекцией всех времен: неповторимые творения человеческой культуры свалены в кучу и обречены на гибель: Лукас, Кранах, Веронезе, Курбе, Ван Дейк, Брейгель, Рембранд, Тинторетто, Дюрер, Рубенс и другие…

В ящиках лежали книги, посуда восемнадцатого века, оружие, монеты, золотые и серебряные изделия… А машины с награбленными ценностями все прибывали и прибывали. Обслуживающего персонала не хватало, поэтому о квалифицированном уходе за сокровищами не могло быть и речи.

Инвентарная опись, которая постоянно пополнялась, представляла собой шесть тысяч страниц текста, напечатанного на пишущей машинке через один интервал. То, что поступало с конца 1944 года, а это были главным образом ценности из Венгрии, вообще почти не учитывались.

8 мая 1945 года американский «джип» остановился против главного входа в соляные штольни Альтаусзее, его встречали сотрудники бывшего имперского управления по охране памятников и представители дирекции соляных штолен. Американцы, получив списки сокровищ, тотчас же объявили все ценности своей собственностью.

Только в одной этой шахте они обнаружили 5350 картин старых мастеров, 220 рисунков и акварелей, 1039 гравюр, 95 гобеленов, 68 скульптур, 32 ящика с монетами, 128 образцов оружия и доспехов, 64 предмета мебели, 79 контейнеров и 43 ящика с художественными изделиями, 40 коробок с драгоценностями Ротшильдов, 237 ящиков с книгами и многое другое, предназначавшееся для «музея фюрера» в Линце.

Между тем, части художественного собрания Гитлера были размещены еще по меньшей мере в десяти других местах. Так, коллекция Мангеймера была найдена в Богемском монастыре.

Эрнст Кальтенбрунер и его адъютант штурмбанфюрер Артур Швейдлер, облачились в гражданские костюмы, лихорадочно искали надежное убежище. Они предложили местному охотнику Мозеру любую плату — деньги, в том числе фунты стерлингов и доллары, драгоценности, — если он выведет их в безопасное место. Мозер был связан с подпольщиками и немедленно сообщил им об этом. Был разработан соответствующий план, и Мозер «принял» предложение Кальтенбрунера…

В одну из майских ночей Мозер повел обоих эсэсовцев в глухой район Мертвых гор. Кальтенбрунер, лишь незадолго, до бегства запрятавший сокровища своего штаба, тащил туго набитый рюкзак. Через несколько часов хода все трое оказались у заброшенной сторожки на берегу горного озера.

Мозер вернулся обратно. Единственная проходимая тропа днем и ночью охранялась. Спустя несколько дней они были арестованы. При этом некогда могущественные эсэсовцы вели себя как жалкие комедианты: совали фальшивые документы, твердили, что они врачи, ссылались на Женевскую конвенцию, Устав Международного Красного Креста. Но никакие ухищрения не помогли: оба были арестованы.

После пленения Кальтенбрунера его жена некоторое время продолжала жить на вилле «Керри» — последней резиденции ее высокопоставленного супруга. Однажды один из охранявших виллу караульных притащил в штаб к Альбрехту Гайсвинклеру стальной ящик. В нем оказалось более тысячи золотых двадцатидолларовых монет весом, свыше 30 граммов каждая. На виллу была послана специальная группа. Она обнаружила в огороде другой ящик, в котором лежали золотые монеты, банкноты и массивный золотой портсигар. Когда подсчитали содержимое обоих ящиков, оказалось, что в них находилось 10 000 золотых монет общим весом 76 килограммов, 15 000 долларов и 8000 швейцарских франков банкнотами. Кальтенбрунер надеялся воспользоваться всем этим после войны. Но истории было угодно распорядиться иначе.

(М. Бакуменко. Сокровища в огне войны. — Мн., 1990.)