Спецслужбы мира на Ближнем Востоке

ПОСОЛ И РЕЗИДЕНТ

Тема взаимоотношений между послом и резидентом лишь на первый взгляд кажется узкой и специфичной. И посол, и резидент должны защищать высшие интересы государства. Это их общая задача. В истории были случаи, когда посол — дипломатический представитель главы государства (или правительства) — был одновременно и тайным уполномоченным специальных служб, то есть резидентом. В бытность Комитета информации при Совете Министров СССР (1947–1949) в ряде стран (США, например) некоторые наши послы были также главными резидентами. Совмещение двух постов в одном лице — вещь сама по себе уникальная и исключительная. Ведь, несмотря на общие стратегические задачи, посол и резидент действуют по соответствующим инструкциям и традициям своих ведомств, исходя из специфики конкретных задач: один работает при свете, другой предпочитает темноту. Среди послов мало кто согласится стать резидентом и сможет выполнять его функции. А наоборот иногда случается.

Наш резидент под крышей корреспондента ТАСС одним из первых советских людей работал в стране, в которой затем произошла смена проамериканского режима. Он настолько «пришелся ко двору» новому главе государства, что тот не стал дожидаться направления из Москвы агремана на неизвестного ему человека, а настоял на том, вопреки канонам дипломатии, чтобы послом стал наш резидент. Пришлось тому некоторое время сидеть на двух стульях.

Впоследствии бывший резидент успешно работал в качестве чрезвычайного и полномочного посла в других странах, в глубине души тоскуя по оперативной работе.

Если отложить в сторону общеизвестные служебные критерии послов, а взять лишь один из самых деликатных и сложных аспектов их работы — отношение к нашим спецслужбам, то посольский корпус можно условно разделить на три основных вида.

Первый, самый оптимальный — это когда посол считает, что разведка, действующая под крышей посольства или другого учреждения, выполняя свои секретные функции, является важным и необходимым инструментом государственных структур и его опорой. Тогда осуществляется активное, взаимовыгодное сотрудничество. Идет выработка общих позиций по происходящим в стране пребывания событиям, по перспективам дальнейшего сотрудничества между странами. Явная польза для высших государственных интересов. Информация носит взвешенный, объективный характер. При этом необходимым является полное взаимное доверие посла и резидента и уважение друг к другу и к ведомствам партнера. Обычно к такому виду послов относятся так называемые «карьерные» дипломаты, которые поднимались наверх по служебной лестнице, начиная со стажеров, воочию видели перегрузку «ближних» и «дальних» соседей, сохранили уважение к их работе на весь последующий период, вплоть до выхода на пенсию.

Второй вид послов предпочитает «мирное сосуществование» со спецслужбами, придерживаясь принципа «каждому — свое». В тесные контакты с ними вступают в случае крайней необходимости, «палки в колеса» разведчикам не вставляют, давления в работе по линии прикрытия не оказывают, но и режима «наибольшего благоприятствования» не создают. К такому виду относятся те, кто по роду своей прежней работы (бывшие министры, деятели культуры и др.) плотно с разведкой не соприкасались и о ее специфике имели лишь общее представление. Убедившись, что деловое сотрудничество со спецслужбами за рубежом имеет больше плюсов, чем минусов, некоторые послы второго вида иногда трансформировались в первый вид.

Третий вид послов считает, что только МИД является способным успешно осуществлять внешнюю политику и что нечего засорять его «чужеродными элементами». В отрицании того очевидного факта, что разведка — «глаза и уши» любого государства, лежит множество причин: идейное неприятие так называемых силовых структур, якобы ограничивающих развитие демократии, личная неприязнь к спецслужбам, боязнь сильного конкурента и даже страх, что разведка тайно может контролировать действия послов, которые порой носили криминальный и даже уголовный характер. Внешняя разведка разработкой наших послов не занималась, компромат на них не собирала, «мусор из избы» на самый верх не выносила. Но повседневная жизнь давала доказательства, что некоторые послы осуществляли лишь представительские функции, глубоко в политику не вникали, лакировали в своих отчетах положение в стране пребывания, считали себя всевластными, откомандировывали до срока неугодных им сотрудников и даже присваивали казенное имущество.

Многое позволяли себе послы, переполненные чувством превосходства, вседозволенности и стяжательства. Ведь они причисляли себя к высшей номенклатуре, не несущими ни перед кем никакой ответственности. У работников соответствующего отдела бывшего КПСС волосы бы встали дыбом, если бы они знали всю правду о «художествах» некоторых послов.

Наш посол в одной из азиатских стран инспирировал просьбу президента принять его в Москве с официальным визитом. В действительности, президент с такой просьбой не обращался, у него было сложное внутриполитическое положение. Вопрос о визите был решен положительно. Наш посол уведомил президента о том, что его с нетерпением ждут в Москве. Тот, естественно, выразил недоумение. Послу пришлось оказать определенный нажим на президента с тем, чтобы визит все-таки состоялся, хотя никакой объективной необходимости в нем не было.

Просто посол решил таким образом организовать себе поездку в Москву в качестве сопровождающего президента.

Были случаи, когда некоторые послы требовали для своей «епархии» неоправданно большую помощь от соответствующих министерств СССР. При этом не учитывалось, что любое сотрудничество между странами должно быть взаимовыгодным. Причина заключалась в стремлении поднять свой личный авторитет перед руководством страны пребывания.

Такие человеческие недостатки части советской номенклатуры, как властолюбие, высокомерие, волюнтаризм, были присущи и некоторым послам. Это влияло на установление деловых отношений с резидентами.

На скользкой дороге разведчика несть числа неприятностям, конфликтам, опасностям. Всякого рода «волчьи ямы» и капканы, сооружаемые противостоящими спецслужбами (местными и западными), логичны и естественны. В силу своих служебных обязанностей они не должны осыпать розами путь разведчика.

Противоестественно, когда на этом пути встречаются шипы и колючки, нарочно разбросанные теми, кто работает рядом. Создается избыток негативных эмоций, нервной напряженности. Это напрямую относится к сложной сфере деятельности: «посол — резидент».

Накануне выезда за рубеж разведчик собирает различную информацию, включая сведения на тех, с кем ему придется долгое время работать бок о бок. От гармонии между дирижером (посол), второй скрипкой (резидент) и остальными оркестрантами зависит качество звучания, успех симфонии.

Много лет назад в кабинете дома № 2 (штаб-квартира Первого Главного Управления КГБ) проходила непринужденная беседа двух сотрудников. Один подшивал дело, другой, покуривая сигарету, наблюдал за его работой. Общие взгляды на жизнь, общие интересы (тихая охота за грибами, любовь к поэзии и увлечение красивыми женщинами) перешли в дружбу, которая предопределяла откровенный обмен мнениями на различные темы.

— Зашел к тебе, когда узнал, что ты выезжаешь «резаком» (резидентом) в жаркую страну. Поди, снова будешь изображать из себя Лоуренса Аравийского?

— Да надоело сидеть в Центре, собирать подписи разных начальников, перебирать и подшивать бумажки. «Кипит наша юная кровь огнем неистраченных сил», как сказал поэт. А до Лоуренса далеко, задачи более прозаические — искать, подобно петуху, жемчужное зерно в навозе, и пространство, не как у Лоуренса, довольно замкнутое, далеко не разбежишься.

— Зато будешь ездить на автомашине, а не на верблюде.

— Деньги на машину надо еще у финансистов выбить. Жмутся, говорят, месяца два надо пешком походить.

— «Не в том тебе завидую с такой мучительной обидою, что отъезжаешь ты и вскоре на Средиземном будешь море». Кстати, Гумилев…

— Знаю! «Не завидуй другу, если друг богаче, если он умней, пусть его богатство, пусть его удачи не сотрут ремней». Кто?

— Не знаю.

— Игорь Северянин. Надо знать. Его стихи нравятся женщинам, тоже учти!

— Учту.

— Кстати, о птичках. Кто у тебя будет послом?

— Точно еще не знаю. Идет разговор, что, наверно, Вадим Иванович С.

— Как, неужели он? Разве с него уже сняли выговор за строительство на казенный счет личного бассейна?

Один из самых вредных «мидаков» (сотрудник МИД в неофициальных разговорах среди разведчиков — прим. автора), которых я встречал жизни. И от работы с ним инфаркт схватил. Перестал тебе завидовать. Советую повернуть оглобли назад, пока не поздно.

— Не могу, решение инстанции о назначении меня «резаком» уже состоялось. Послы — не жены и даже не любовницы, их не выбирают по своему вкусу. Они скорее, попутчики в самолете. Какой достался при продаже билетов, с тем и полетим. Лететь ведь не всю жизнь.

— Забыл арабскую поговорку: «Хороший сосед лучше дальнего брата». Твой сосед широко расставит локти, будет храпеть, а проснувшись, станет пререкаться и с тобой, и со стюардессой. Пренеприятнейшая личность, к нашей конторе не питает никакого пиетета, редиска, одним словом!

— Откровенно говоря, я и сам далеко не ангел с крылышками. Моя жена через день убеждает меня в этом. А толкание локтями может вызвать аналогичное желание, порча крови и нервов носит обоюдный характер. «Нас не трогай, мы не тронем»…

— Помни мои слова! На твоей «отвальной» (прощальный ужин) присутствовать не смогу, скоро уезжаю в подмосковный санаторий. На юг врачи уже не пускают. Будь здоров, успехов в работе, возвращайся без инфаркта.

— Отдыхай, много не пей, лучше ухаживай за женщинами. Это более полезная терапия, чем глотание таблеток. Положительные эмоции удлиняют жизнь.

Мы расстались и, как оказалось, навсегда. Мой прорицатель вскоре умер от повторного инфаркта миокарда.

Нервная работа, жаркий климат, отягощенный сложными отношениями с разного вида руководителями, укорачивает срок жизни многих разведчиков.

…Мы проснулись от духоты и скрипучего карканья ворон. В гостинице кроме нас — трех советских дипломатов — других постояльцев не было. Маленькая, но важная по многим стратегическим параметрам страна только что освободилась от английского господства, приобрела независимость и стала налаживать отношения с внешним миром. Авангард из трех советских дипломатов был срочно направлен для выяснения общей ситуации в стране, для установления связей и для подбора здания для советского посольства.

После легкого, на английский манер, завтрака вышли в город. Вблизи гостиницы бродили козы, разыскивая пожухлую траву на газонах, окурки от сигарет и обрывки газет на асфальте. Прямая, построенная по европейскому образцу улица была пустынна. В стенах домов — пробоины от снарядов. Многие стекла в окнах выбиты. Автомашин почти не было, изредка проезжали повозки, влекомые верблюдами или ослами. Беспощадно жгло солнце.

Первый протокольный визит в МИД, который мы нашли с большим трудом. Встретили нас там по-восточному радушно. Ведь СССР — одна из первых социалистических стран, признавшая независимость молодой республики. Сразу же попросили дать интервью для местной радиостанции. Отказаться было нельзя. В своем интервью мы приветствовали победу революции, рождение нового государства, и выразили надежду на установление тесных дружественных отношений. Обычное протокольное мероприятие привлекло внимание и позволило установить первые контакты. Осваивать целину первым и трудно, и интересно.

…В один из вечеров, когда мы сидели в гостинице и играли в шахматы (пойти было некуда, кинотеатры еще не работали), к нам в номер вошли два бородатых человека. Они выразили пожелание побеседовать с нами «на свежем воздухе». Стало очевидно, что говорить в гостинице они не хотят.

— Это по твоей линии, — сказали мои партнеры по авангарду и заявили гостям, что выделяют меня для собеседования и что сами должны доиграть партию.

Вышли из гостиницы, сели в потрепанный джип. Далее долго ехали по незнакомой дороге, которая затем резко стала подниматься в гору. Страха перед незнакомцами не было, одно лишь любопытство.

Остановились на маленькой площадке, вырубленной в скале.

— Дальше машина не проедет, — сказал бородатый водитель, — дальше надо идти пешком.

Тропинка проходила по почти вертикальному склону каменистой, без растительности горы, внизу которой глухо ворчал морской прибой. Прилепившись к скале, как ласточкино гнездо, стоял теплый, одинокий дом, сложенный из крупных камней. Внутри дома, освещенного керосиновой лампой, сидела группа людей, одетых в явно не европейские костюмы. Они встали и вежливо поздоровались. Начались расспросы о здоровье, о первых впечатлениях в стране. Обычная прелюдия к ведению серьезного разговора. О здоровье, если оно их интересовало, могли бы поговорить и в гостинице, а не на конспиративной квартире, неизвестно кому принадлежавшей. На керосинке был сварен, а затем разлит по разнокалиберным чашкам кофе. Без кофе ни одна серьезная беседа не ведется. Начал разговор самый старший из присутствовавших, одетый в маскировочный костюм.

— Мы приветствуем здесь первого советского дипломата. Наше руководство решило проинформировать о недавнем и нынешнем… Имеющий уши, да услышит. Мы вели вооруженную борьбу против англичан с тем, чтобы выгнать их окончательно и бесповоротно. Англичане дали независимость, но они отсюда не ушли. Они оставили здесь своих сторонников, которым и передали бразды правления. Спокойствия и мира в стране еще долго не будет, а будет долгая борьба за власть между представителями разных партий и племен. Мы ничего сейчас у СССР просить не будем, просто хотим, чтобы вы знали реальность и не поддавались на всякого рода уловки, псевдореволюционные заявления, с чьей бы стороны они ни исходили. Таков был краткий смысл сказанного. Я «повесил свои уши на гвоздь внимания» и молчал. Выспрашивать подробности было нельзя, я совершенно не знал, с кем имею дело.» Пил кофе и изредка вставлял нейтральные фразы. В конце поблагодарил за изложенное, сказал, что беседа была чрезвычайно интересной.

Наступила глубокая ночь, на небе необычно ярко светились звезды. По освещаемой карманным фонарем тропинке все участники беседы проводили меня до площадки.

Хорошо, что пил только кофе, если бы хозяева угощали спиртным, то в темноте можно было легко загреметь вниз под крутой откос, прямо в пасть акулам. Больше в этом «ласточкином гнезде» ни разу не был.

Коллеги в гостинице немного нервничали, ожидая моего возвращения.

— Мы думали, что тебя взяли в заложники или пытают, выведывают государственные тайны.

— Я не носитель таких тайн, я лишь охотник за ними. Ну, кто сыграет со мной партию в шахматы?

— Пошел куда подальше. Мы уже наигрались, устали и хотим спать.

В последующем мы прочесывали город квартал за кварталом в поисках помещения для посольства и других советских учреждений, наносили протокольные визиты, по крупицам собирали информацию о положении в стране и о путях ее возможного развития. Мне предстояло еще выяснить, в какой степени англичане ушли, а в какой остались, какие соорудили «капканы», где спрятали свою агентуру. Так прошло жаркое и влажное лето. Рубашки пропитывались потом, и их приходилось менять каждый день.

В очень жаркий день (а таких дней половина года) английское посольство устраивало прием. В приглашении было сказано, что надо прибыть одетым в полную форму: костюм и галстук. Традиционная чопорность, сухой, официальный дипломатический протокол превратили пребывание в посольстве в пытку. Для того, чтобы помочь перегретому организму справиться с жарой и духотой, я взял бокал джина со льдом и вместо того, чтобы использовать по прямому назначению, прижал его к сердцу. Стало немного легче. Головокружение прекратилось.

Ко мне подошел первый секретарь посольства Англии. Естественно, я поздравил его с национальным праздником. Никак не отреагировав на мою формальную вежливость, он на хорошем русском языке сразу задал вопрос, в котором чувствовалась злость.

— Лев! (не стал даже называть фамилию!). Зачем вы так быстро лезете в эту страну? Что вам тут нужно?

На такой прямо поставленный вопрос надо давать нелицеприятный ответ.

— Вы ушли. Образовался вакуум. Свято место пусто не бывает. Пришли мы, великая социалистическая держава. Старый дряхлеющий колониализм сужается, как шагреневая кожа. Молодой социализм быстро распространяется по всему земному шару, как нефтяное пятно на поверхности моря. Разрешите еще раз поздравить вас и английский народ с национальным праздником и выразить надежду, что идея мирного сосуществования найдет конкретное воплощение. Интересно узнать, где вы изучали русский язык?

Задав этот вопрос, я, конечно, не ожидал, что английский дипломат изложит свою биографию в подробностях. Но ошибся!

— Я выучил его из-за любви к вашему великому поэту Пушкину. Знаю наизусть его некоторые стихотворения.

— А я люблю вашего великого поэта Байрона, но познать английский язык так, чтобы читать его в подлиннике, у меня не было свободного времени. Кстати, Пушкин любил и уважал Байрона.

— Зато вы, как я слышал, хорошо знаете арабский язык. Извините, мне надо уделить внимание другим гостям. Беседа была закончена.

Первого секретаря посольства Англии можно было понять. Когда от стареющего, немощного деспота уходит к другому любовница, то, естественно, что у него возникает неприязнь и зависть к более молодому сопернику, который занял его место. Ревность не только в любви, это чувство переживают и политики. Страна освободилась от британского гнета, получила независимость и сама решила выбирать себе друзей и союзников. Таким новым другом стал СССР.

Меня особенно не удивило то обстоятельство, что английский дипломат знал русский язык. Представители «главного противника» в некоторых арабских странах имели в своих посольствах одного-двух дипломатов, владеющих русским языком. Ясно, что в их задачу не входило вести беседы с советскими людьми о творчестве наших великих поэтов.

После приема в английском посольстве попросил консула провести с советской колонией профилактическую беседу, рассказать о политике Англии и возможных подходах английской спецслужбы и ее агентуры с целью вербовки наших граждан.

Сотрудники резидентуры получили задание изыскать пути изучения работы посольства Англии и выявить тех местных граждан, которые прямо или косвенно сотрудничают с ним. Цель: узнать о планах дряхлеющего, но все еще опасного и коварного деспота.

Начал присматриваться к владельцу виллы со странным именем Хат-Хамт. Раньше он работал в какой-то английской компании. Я арендовал у него эту виллу, ежемесячно выплачивая сумму, позволяющую безбедно жить, не работая. Каждый раз, когда он летом приходил за деньгами, я слышал от него один и тот же вопрос:

— Лев, как вы, молодой мужчина, живете тут один, без супруги? Ведь мужская природа постоянно требует женской ласки.

Дело в том, что некоторые «боевые подруги» не выдерживали жаркого климата и под разными благовидными, а чаще неблаговидными, предлогами оставляли на полгода нас одних томиться и изнывать в этой парилке. Оставались с мужьями лишь самые стойкие и самые любящие.

— Хат-Хамт, в посольстве много работы, так что я забываю о, женщинах и необходимости любить их.

— О любви надо помнить всегда! У меня есть милые, ласковые дамы, и они могли бы скрасить твое временное одиночество.

Владелец виллы выступил в роли сводника! Интересно, что лежало в основе его предложения познакомить меня с местными красавицами: то ли чисто мужская солидарность, сострадание к одинокому дипломату-иностранцу, желание сделать арендатору приятное, то ли возможная ловушка со стороны английской разведки. Общеизвестный прием спецслужб и просто шантажистов: сфотографировать объект разработки в объятиях любовницы. Такие снимки с законной женой оперативной ценности не имеют.

Откровенно говоря, искушение принять предложение Хат-Хамта было. Но принцип «бдительность — наше оружие», а также въевшаяся в сознание заповедь каирского резидента — никогда никому и нигде не доверять до конца — взяли верх. Бунтующую плоть приходилось усмирять водными процедурами и игрой в шахматы. Хорошеньких и стройных стюардесс Аэрофлота не было. Подозрение в том, что Хат-Хамт действовал по наущению англичан в конце концов рассеялось. Он прекратил сводничать, но с упоением и восторгом рассказывал об особенностях поведения местных гетер в постели. Сластолюбивый был мужчина, без комплексов!

Наконец, через местный МИД мы узнали о прибытии нашего посла. На аэродроме мы встречали его с букетами цветов. Посол был высок ростом, кряжист. Психологи утверждают, что высокие люди невольно с пренебрежением относятся к тем, что ниже их ростом. Мы все трое были ему по плечо. Сквозь очки на крупном мясистом носу на собеседника зло смотрели серые немигающие глаза. Никакой мимики на лице, застывшем, как маска. Чтобы как-то понять его сущность, я пытался охватить его щупальцами чувств, флюидами. Тщетно! Посол носил толстую броню. Ауры вокруг него не было. Говорят, что первое впечатление — самое верное. Первое впечатление было плохим. Посол без должного внимания отнесся к нашей политической информации, забраковал все наши предложения по новому зданию для советского посольства.

— Здание должно быть большим, представительным, нечего размениваться по мелочам. В нем надо разместить все наши учреждения и квартиры для сотрудников. Так легче осуществлять общее руководство.

Он не принял во внимание мое замечание о том, что это в значительной степени облегчит работу местных спецслужб, а в случае резкого обострения обстановки мы все можем оказаться в общей мышеловке.

Спустя несколько дней состоялась следующая беседа.

— Лев Алексеевич, я считаю, что мы должны наладить деловое сотрудничество.

— Это моя прямая обязанность и мое желание.

— Наша политическая информация должна быть согласованной и не разниться по смыслу. А то вот что получается в жизни. Посольство пишет одно, ваша контора — другое, дальние соседи — третье. Корреспонденты ТАСС и АПН сообщают вообще черт знает что.

— Вы хотите, чтобы информация была общей, без острых углов, одетой в униформу?

— Вот именно! Тогда она будет восприниматься наверху как истина, не вызывающая сомнений.

— Не согласен, и вот почему. Истина многомерна, многогранна и многолика. Если вы хотите ее познать, в сущность надо проникнуть с разных сторон, осветить под разными углами. У посольства одни источники, у КГБ, ГРУ — другие. Разнятся методы ее получения, и вы это понимаете.

— Значит, вы не согласны сотрудничать со мной?

— Зачем так круто поворачивать тему? Я должен знакомить вас с наиболее важной политической и экономической информацией, а также предупреждать о возможных провокациях против нас со стороны местных и других спецслужб.

— И что у вас нового?

Я рассказал послу о беседе в «ласточкином гнезде».

— Вы сообщили о ней в Центр? — настороженно спросил посол.

— Нет, оставил ее в накопителе. Я ведь не мог обозначить источников информации, не узнал даже их имен. Надо копать дальше.

— Ну, копайте, только не зарывайтесь слишком глубоко. О результатах прошу доложить.

Жизнь налаживалась, появились новые связи и устойчивые знакомства, но возникали и все новые вопросы, на которые надо было искать ответы. Было интересно узнать, почему англичане, уходя из страны, передали власть не тому крылу национально-освободительного движения, которое вело с ними вооруженную борьбу, а той его части, которая предпочитала мирные средства, делая упор на митинги, забастовки. С трудом удалось достать документ о секретном соглашении между английскими властями и этим умеренным крылом. В нем новые власти нового государства брали на себя обязательства уважать интересы Англии внутри страны и в регионе, не распространять свою революцию на сопредельные страны, не делать резкого крена в сторону социалистического лагеря. Стало ясно, что англичане ушли не полностью, они передали власть лояльному к ним правительству. Англия не хотела, чтобы новая страна стала новой Кубой в этом регионе.

Разумеется, что если этот документ стал известен мне, то, со всей очевидностью, он давно известен и другому, более воинственному крылу национально-освободительного движения. Значит, начнется острая борьба за власть уже между ними, а англичане останутся в стороне. Решил ознакомить с этим документом посла.

Посол, прочитав, вдруг сделал неожиданное заявление:

— Кто-то сует свой грязный палец в наши начинающие развиваться отношения. Я не почувствовал, что руководство страны относится к нам сдержанно. Наоборот, президент, недавно приняв меня в своей резиденции, уверял в своем желании развивать с нами всесторонние отношения.

О своей беседе с президентом посол меня не проинформировал, а я узнал об этом из газет.

— Одно дело — ваши ощущения и чисто протокольное заявление президента. Другое дело — изложение секретного соглашения, которое у вас на столе.

— Я больше верю президенту. Он был искренен и даже ласков со мной.

— Его положение неустойчивое, он вынужден искать любых внешних союзников, чтобы укрепиться и выжить. Внутри у него твердой опоры нет.

Посол насупился. Не по шерсти его погладили. Легкая обида за неоцененную должным образом информацию была вытеснена внутренней гордостью за то, что мы получили хотя бы один ключ к пониманию прошлых событий. Посол, как и любой дипломат, должен защищать интересы своего государства, содействовать развитию связей, укреплению взаимовыгодных отношений, исходя из основных принципов внешней политики. Канули в Лету времена, когда были провозглашены лозунги о победе коммунизма во всем мире, ушли в прошлое представления о том, что все страны третьего мира станут нашими верными союзниками, обязательно пойдут по пути социализма. Рассеялись иллюзии, что полуфеодальная страна (типа Сомали) с нашей помощью станет народно-демократической республикой. Лишь немногие сейчас помнят указания Н.С. Хрущева, тогдашнего лидера СССР, некоторым послам: едешь в страну — строй там быстрее социализм и без этого не возвращайся. Волюнтаризм — он и в Африке волюнтаризм. Было, но минуло время, когда, поняв щедрость и широту натуры наших прежних руководителей, некоторые лидеры стремились получить как можно больше и пытались использовать СССР в своих целях, не предоставляя ничего взамен.

Вовремя понять изменения во внешней политике, новые тенденции, понять объективные реальности — прямая обязанность дипломатов любого ранга. Действовать, исходя из старых принципов — показатель метафизичности мышления, отставания от времени.

…Шла подготовка к первому визиту в СССР первого президента. Хлопот полон рот. Надо выяснить, зачем едет такая представительная делегация, что она ожидает от своего визита, что может предложить нам взамен. Нужно было сообщить также биографии и характеристики членов делегации, и еще многое другое.

Удалось получить данные о том, что делегация рассчитывала получить, в первую очередь, финансовую помощь в размере 90 млн. англ, фунтов. Если советская сторона сочтет эту просьбу чрезмерной, то ее следует уменьшить наполовину. И лишь в крайнем случае следует остановиться на сумме 15 млн. фунтов. Центр и посол были заблаговременно проинформированы об этих, мягко говоря, чрезмерных просьбах. Посол знал, но никакой подготовительной работы с президентом с тем, чтобы тот умерил свой аппетит, не провел, чем поставил его в неловкое положение в ходе переговоров в Москве. Когда шли переговоры, посол, сидящий рядом с нашим президентом, шептал: «Надо дать, надо». Наконец, президент, не выдержав такой настырной пристрастности, заявил:

— Вы чьи интересы защищаете? Вы чей посол? Посол СССР в этой стране или ее посол в Москве?

Конфуз получился страшный. Делегации было отказано в финансовой помощи, лишь обещано оказать содействие в развитии сельского хозяйства и рыболовства.

Вернулся наш посол в страну мрачнее тучи. Он ничего не сообщил дипломатическому составу о ходе и скромных результатах переговоров, о новом подходе к сотрудничеству со странами третьего мира. Несколько месяцев не проводил никаких совещаний, не давал никаких поручений в кабинете, очевидно, ожидал отзыва из страны. Получить такое заявление от своего президента было равносильно нокауту в боксе. Один, два, три… далее молчание. Судья официально не зафиксировал полного поражения. Посол понял, что он оставлен на своем посту, что тучи над его головой рассеялись, удара молнии не последовало. Ожил и снова стал проявлять характер и «выкидывать неожиданные штучки».

— Лев Алексеевич, зайдите, у меня для вас есть интересный материал.

Захожу. Вид у посла какой-то ехидно-торжествующий.

— Вот. Дарю вам сводку наружного наблюдения местной контрразведки за посольствами. У вас ведь такого документа нет? Мне она не нужна, а для вашей конторы может представить интерес.

— Материал и нужный, и любопытный. Но прежде, чем его взять, я хотел бы выяснить кое-какие подробности. Кто вам его передал, где и когда происходила эта операция?

— Я не должен перед вами отчитываться в таких деталях. Хотите — берите, не хотите — я его уничтожу.

— Нет, вы не только должны, вы просто обязаны сообщить мне все подробности. Вы чрезвычайный и полномочный посол Советского Союза, представитель, как вы любите часто повторять, ЦК КПСС, Верховного Совета и правительства. Кто из этих инстанций уполномочивал вас получать такие специфические документы?

Посол побагровел. Его глаза стали еще более злыми. Но я уже не мог удержаться и продолжал:

— В стране полно английской агентуры. Вы мокли нарваться на неприятность, могли быть скомпрометированы.

— Я рад, что вы проявляете обо мне такую трогательную заботу.

— Не о вас как о личности я забочусь, я тревожусь за престиж советского посла.

— Что вы тут лекции мне читаете о том, что я могу и что не могу.

Вышел из кабинета в раздражении и недоумении. Неужели посол не понимает, что сводка наружного наблюдения — это не нота МИД, что такие материалы должны добывать специально подготовленные люди, которые всю ответственность берут на себя. Это разведчики. Неужели посол решил сыграть роль охотника за секретами, создать третью резидентуру?

Как-то раз ко мне пришел корреспондент ТАСС и с дрожью в голосе сообщил, что посол вскрыл его корреспонденцию в Москву и не поставил его об этом в известность. Корреспондент был молодой человек, имел много свободного времени и использовался нами «втемную» для получения информации. Его надо было как-то поддержать. Пришлось идти к послу.

— Вадим Иванович! Вы нарушили инструкцию по ведению служебной переписки, вскрыв конверт, направляемый в ТАСС.

— Черт знает, что пишет этот зеленый мальчишка! Его надо отозвать из страны и заменить более опытным работником.

— Мы все когда-то были и зелеными, и молодыми. Молодежь надо воспитывать. Вызвали бы к себе на душевную беседу, порекомендовали бы интересные темы. Я думаю, что он может быть еще одним лучом, освещающим многогранную истину.

В ответ услышал какое-то бормотание типа: «Будут тут меня учить всякие».

Отношения между нами постепенно становились напряженными. Он начал загружать работников резидентуры всякого рода поручениями, выполнение которых отнимали у них много времени и сил. Я не выдержал и заявил ему:

— Вадим Иванович! По существующей инструкции, вы можете давать работу разведчикам, работающим под крышей посольства, не более чем на четыре часа в день.

— Инструкции пишутся для дураков. А ваши ребята гребут золото лопатой и пусть вкалывают столько, сколько я считаю нужным.

— Но у них есть и другая, тоже важная работа, а сутки вдвое не увеличишь!

— Меня это не касается, пусть выкручиваются, как могут. Да, кстати! Вы завтра отвезете диппочту в соседнюю страну. Все необходимое получите в резидентуре.

У нас уже была радиосвязь, но дипкурьеры залетали сюда крайне редко. Прямой линии Аэрофлота не было. Поэтому для передачи дипломатической почты использовались дипломаты, снабженные специальным документом.

…Рано утром выехал на аэродром, купил билет на самолет «Дакота» частной авиалинии. Пилотами оказались болгары, которые, узнав о том, что я русский, пригласили меня в свою кабину. Одно из редких удовольствий: пережить полет не в кресле пассажира у хвостового оперения, а в носовой части самолета, в кабине пилота. С высоты птичьего полета открывается удивительная картина-панорама. Сначала равнина с зелеными пятнами полей и рощ, затем невысокие горы, некоторые из них голые, другие покрыты кустарниками и лесом. Сбоку восходящее солнце, вверху редкие облака. Приятное ощущение, чувствуешь себя птицей. «Чего я не сокол, чего не летаю». Через час приземлились в другой стране. Особых формальностей на аэродроме не было.

— Другари! — обратился я к болгарам. — Спасибо за великолепный полет и доставленное удовольствие! Когда вы летите назад?

— Летим через два часа!

— Другари, очень прошу, в доказательство нерушимой советско-болгарской дружбы, дождитесь меня! Мне сегодня надо вернуться домой. Я быстро сделаю свои дела и полечу с вами назад. Обещаете подождать?

— Нам особенно спешить некуда. Воздушные извозчики могут и подождать важного седока. Трасса свободна.

Мне действительно надо было вернуться именно сегодня, так как ночью я должен был получить документальный материал о заседании совета министров по проблемам развития отношений страны пребывания с Китаем. В то время информация о китайской политике весьма ценилась в Центре, Китай считался нашим потенциальным противником. Китайцев не то что вербовать, но даже установить первоначальный контакт с ними было трудным делом. По улицам они ходили группами, в общественных местах не появлялись.

Если бы не эта срочная встреча, то я с удовольствием отдохнул бы недельку в обществе моего старого друга, который, как и я, был резидентом и очень любил играть в шахматы. Но, увы, «труба звала» назад.

На аэродром я вернулся через четыре часа, не только сдав, но и получив диппочту из Москвы. Там терпеливо ждали меня болгарские другари, а у самолета шумная глухо роптавшая толпа пассажиров. Пришлось громким голосом объяснить им, что по воле Аллаха, всемогущего и всеведующего, мне пришлось задержаться в пути, за что прошу проявить милосердие, а летчики тут совершенно ни при чем, они ремонтировали мотор. Толпа успокоилась и быстро ввалилась в самолет, а я снова занял место в пилотской кабине и опять любовался сверху картинами земной поверхности, но уже при вечернем освещении Солнца. Сдал почту в референтуру, при выходе из посольства встретил Вадима Ивановича. Увидев меня, он побагровел и вместо приветствия обрушил-на меня каскад гневных слов.

— Я же приказал (!) вам отвезти почту. Вы почему не выполнили указание посла? Вы что не понимаете значения почты для работы посольства?

— Вадим И…

— Нет, это что же делается? Это не только недисциплинированность, это же какое-то вредительство.

Я решил помолчать, пока посол не выльет полностью свой гнев, свои угрозы, еще раз раскроет гамму своих чувств ко мне. Еще долго он распинался на эту тему, пока мне все это не надоело. Я решил перебить его на полуслове следующей тирады.

— Чрезвычайный и полномочный посол Советского Союза. Докладывает первый секретарь посольства. Ваше боевое задание отвезти и привезти дипломатическую почту выполнено. Почта в референтуре. Разрешите идти?

Посол долго стоял с открытым ртом, стараясь понять, как это мне удалось это сделать. Я не стал ему сообщать подробности, повернулся и пошел к автостоянке. Оглянувшись, увидел, что он еще стоял, пребывая в состоянии недоумения и растерянности. Несколько раз он пытался узнать, как мне удалось улететь и прилететь в один и тот же день.

— Своих секретов я не выдаю, охочусь за чужими, — был мой ответ.

Стенограммы совета министров о политике Китая были очень интересны! Приятные минуты сатисфакции и оперативного сладострастия, но они лишь только мгновения.

Этот документ я получил от источника в правительственных кругах. Его приобретение — своего рода компенсация судьбы за тяготы тропического климата, высокомерие посла, а может быть, и закономерность случайностей.

Наши дипломаты приглашались не только на официальные приемы в костюмах, но и на всякого рода митинги, собрания, которые любили устраивать многочисленные партийные и общественные организации. Игнорировать их было нельзя, хотя с точки зрения разведчика-максималиста присутствие на них — потеря времени.

Пришел на собрание какой-то профсоюзной организации в качестве почетного гостя, меня провели в президиум, пришлось сидеть на подиуме, обливаясь потом, выслушивая пылкие выступления местных ораторов.

Неожиданно председательствующий объявил:

— Слово имеет наш гость из советского посольства.

Поднялся на трибуну и начал говорить что пришло на ум… О возрастающей роли профсоюзов в жизни трудящихся, о том, что они (профсоюзы) являются основой для совместных с другими организациями действий. Вовремя воздержался от провозглашения наших штампов: профсоюзы — школа коммунизма и приводной ремень партии. Ведь в стране не было коммунистов, а в местной политической лексике чаще фигурировало такое словосочетание, как «арабский социализм».

Публичным оратором я тогда не был, от волнения иногда путал мужской род с женским, но аудитория наградила мое спонтанно-корявое выступление аплодисментами. Председатель собрания тоже был доволен и сразу же после его окончания настойчиво приглашал меня домой. Отказаться быль нельзя. Приглашение носило искренний характер.

Обстановка в его квартире была спартанская: стол, стулья и диван. На ужин хозяин мог предложить только бобы и кофе. Зато в ходе беседы собеседник обнаружил глубокие знания местной политической кухни.

Наши встречи стали регулярными. Досье о внутреннем положении пополнялось новыми данными. Мучила одна мысль: как бы в деликатной форме отблагодарить деньгами профсоюзного лидера. Наконец я решился.

— Ахмед! По твоим рассказам я написал сообщение в ТАСС за своей подписью, получил за него гонорар и считаю, что тебе по справедливости полагается половина. Ты не будешь возражать, если я вручу тебе тридцать фунтов?

— У меня нет никаких возражений по этому поводу. Спасибо!

Так взаимно-благожелательные отношения были поставлены на более прочный фундамент. Симпатии невольно усиливаются, если любящий мужчина одаривает любимую женщину дорогими подарками. Наш же агентурный роман в контексте «разведчик — разработка» стал развиваться по классической схеме: информация — деньги.

Вдруг профсоюзный деятель резко пошел в гору. Он неожиданно для самого себя был назначен министром. Пришел поздравить его с таким взлетом и сказал:

— Ахмед! Есть две поговорки: «Старый друг лучше новых двух» и еще: «друг, достигший власти, — это потерянный друг». Какую из них ты находишь более правильной?

— Наверно, они обе соответствуют действительности. Но если ты считаешь, что я, став министром, забуду тебя и твою помощь в тяжелый период моего безденежья, то ты ошибаешься. Наше сотрудничество будет продолжаться.

Гора с плеч! Часто в жизни случалось так: была дружба, была симпатия и взаимное уважение, была общность интересов. Затем один из друзей, компаньонов поднимается вверх, делает карьеру, становится начальником. Цепи старых связей ржавеют, а затем и рвутся. Тому есть масса примеров.

— Мне выделяют как министру виллу. Я сообщу свой новый адрес.

— В посольство об этом лучше не звонить, а найти иной способ уведомления.

— Понимаю, согласен. Найду другой путь!

Новоиспеченный министр самостоятельно понял необходимость не афишировать наш контакт. Приходил к нему на виллу ночью. Он передавал мне интересные документы правительства с грифом «совершенно секретно», а я испытывал при их получении «оперативный экстаз». Ахмед не стал классическим агентом, а я его пассивным «каналом влияния». Иногда он давал рекомендации по поводу нашей внешней политики в регионе и двусторонних межгосударственных отношений. В архиве он значится под рубрикой: «доверительная связь» из правительственных кругов.

Когда я вернулся в Москву, то начальник направления сказал:

— Скупо и мало ты писал о своем министре. А ведь мог бы разукрасить всякими виньетками, яркими подробностями так, что о работе с ним говорил бы весь отдел.

— Я не любитель «гнать туфту» и пускать мыльные пузыри. Его информация реализовывалась?

— Почти вся шла на самый верх!

Начальник направления был прав. Я был лишен способности, получив грош, представлять его затем в качестве серебряного полтинника. Министр не был полтинником. Он был рублем. Имеющий в кармане мускус не кричит об этом всюду, запах мускуса говорит сам за себя.

В страну прилетел военный атташе со своим аппаратом сотрудников. Им оказался мой преподаватель из Военно-дипломатической академии, что предопределило характер наших отношений, которые сразу стали доверительными. Иногда мы препирались по поводу того, кто первый вышел на ценного источника информации, но все кончалось миром. Как-то раз я спас его подчиненного от подставы английских спецслужб.

Отношения с послом приобрели устойчивый характер взаимной враждебности, неприятия друг друга. Я продолжал показывать ему свои телеграммы политической информации. Он их демонстративно молча прочитывал, молча возвращал, никак не комментируя и не обсуждая. Свои телеграммы в МИД показывал крайне редко. Нашла коса на камень!

Между тем обстановка в стране продолжала оставаться напряженной. Первый президент оказался смещенным со своего поста, премьер-министр находился под домашним арестом. Впоследствии был убит, якобы при попытке к бегству. За власть начали бороться новые люди социалистической ориентации, но и между ними не было полного единства. Маленькая страна напоминала большую банку с тарантулами, каждый из которых стремился прикончить своего ближнего соседа не из врожденного инстинкта, а по идейным соображениям.

Получил информацию о том, что следующий премьер-министр выдвинул свою программу развития страны и пригрозил подать в отставку, если она не будет принята. После бурных дебатов программа была отклонена. Премьер-министр подал в отставку. Официальное объявление об этом ожидалось со дня на день. Я направил в Центр срочную телеграмму по этому вопросу и, естественно, хотел проинформировать посла. Ведь событие все-таки неординарное. Надо было все время держать руку на пульсе. В посольстве посла не оказалось. Дежурный сказал, что он уехал в город, но не сказал куда. Может быть, купаться на пляж. Попросил, если он появится, то связался бы со мной, я буду дома. Связи не последовало. Утром посол созывает срочное совещание. В нем приняли участие советник посольства, военный атташе и я. Посол начал свою речь напыщенно и важно:

— По городу ходят слухи, что премьер-министр намерен уйти со своего поста. Мы должны держаться совместно и не верить этим слухам, не поддаваться им. Какие будут соображения по этому вопросу?

Длинная пауза молчания.

— А причем тут слухи? Премьер-министр выдвинул свою программу из 8 пунктов. Она была отвергнута, и он подал в отставку.

— Этот факт достоверный?

— Вполне, из надежных источников.

— А почему вы не сообщили мне об этом заранее?

— Информация была получена только вчера, дежурный не знал, где вы находитесь. Я ждал вас целый вечер дома, вы не появились и меня в посольство не вызвали.

— Так, и вы что, уже, наверно, сообщили в свой Центр?

— Естественно, с грифом «срочно».

— Совещание закрыто. Прошу всех разойтись!

Все молча вышли из кабинета. Военный атташе в коридоре сказал: «Молодец! Если эта информация подтвердится, то ты недаром учился в Академии. Я пожму тебе руку как победителю-ученику. У меня таких данных нет».

Информация была официально объявлена через два дня. Конечно, в глобальном плане отставка премьер-министра маленькой страны не является особой сенсацией, она не повернула вспять движение человечества к новым рубежам и вехам. Но все-таки было приятно быстро и правильно разгадать еще один разведывательный кроссворд.

В заполнении всех горизонталей и вертикалей местного кроссворда мне оказал большую помощь дипломат одной арабской страны. Уже не помню точное место нашего первоначального знакомства. Может быть, это был спортивный клуб, может быть, дипломатический прием. Он привлек к себе внимание своим огромным ростом, добродушием, открытостью. Удивительно изящно поглощал напитки и закуски во время посещения ресторанов.

Узнав его биографию, быстро сообщил о нем в Центр и впредь в служебной переписке стал именовать его «Элефант». Может быть, было преждевременным давать ему псевдоним, но на него издали стали заглядываться наши коллеги из ГРУ (военная разведка).

В принципе мы делали одно общее дело — занимались разведкой. КГБ — политической, а ГРУ — военно-политической. За образцами военной техники охотились оба ведомства. Но у наших коллег-соперников была одна характерная особенность: стоило кому-нибудь из них только познакомиться с иностранцем, как они на следующий день сразу же сообщали в свой Центр, брали патент на дальнейшею разработку, вбивали «заявочный столб» и говорили, а порой и просто верещали: «это наш человек, не лезьте к нему». Исходя из такой конкуренции (особенно когда спрос превышал предложение), я уведомил Центр об «Элефанте» после третьей встречи с ним.

Беседы с ним носили своеобразный характер. Он часто инициативно сообщал мне о положении в местном правительстве, давая раскладку противодействующих там сил, о политике Англии, о планах других арабских стран в регионе. Информация частично подтверждалась нашими другими источниками, иногда носила эксклюзивный характер.

После этого «Элефант» говорил примерно так:

— Лев, я рассказал все, что знал. Теперь давай выкладывай то, что есть у тебя.

Приходилось отделываться общими фразами. Так повторялось много раз, пока мне не надоел этот принцип пилы: «ты — мне, а я — тебе». На следующей встрече я прямо сказал ему следующее:

— Али! Я вижу, что ты недоволен тем, что я ничего не сообщаю тебе в ответ на твои сведения. Пойми меня правильно. Мы находимся в разных условиях, я здесь иностранец («хавага»), ты араб, чувствуешь себя как рыба в воде, вернее, как акула в океане.

— Правильно! На какой же тогда основе мы будем дальше поддерживать наши отношения? Они же неравноправны — ты имеешь все, что я знаю, а я же ничего не получаю взамен.

Почувствовал, что наступил критический переломный момент. Конечно, «Элефант» был прав. Так дальше «игра в одни ворота» продолжаться не может. Надо что-то придумать!

— Али! Ты профессор в арабских делах, как говорят у нас о специалистах, съел не одну собаку. Я же по сравнению с тобой необразованный, но богатый студент. Давай сделаем так: профессор будет продолжать читать лекции о политике, а я как студент буду платить тебе за это деньги.

«Элефант» задумался. Потом согласился. Контакт с ним принял оперативный характер. Информация направлялась «воздухом». «Элефант» стал регулярно получать денежное вознаграждение, но расписки не давал. К моему удивлению, Центр смотрел на «Элефанта» как-то индифферентно, на его сообщения должным образом не реагировал. Такое пассивное отношение к ценному источнику побудило меня к хулиганству. Направляя в Центр почтой очередное донесение о своих встречах с ним, сообщил следующее:

«В ответ на предложение оперработника написать расписку о получении денег хотя бы левой рукой «Элефант» попросил не считать его ослом и насмешливо заявил, что готов написать ее только своим половым членом». Эта эскапада полностью соответствовала действительности.

Но даже таким нешаблонным, экстравагантным письмом я не смог привлечь внимание Центра к «Эле-фанту».

Однажды он обратился ко мне с чисто мужской просьбой:

— Лев, сюда приезжает одна знакомая танцовщица танца живота. Я хочу провести с ней ночь. В моей маленькой машине «Фольсваген» мы вдвоем не уместимся! Да и к тому же полиция может заметить возню в машине. Уступи мне на ночь свою виллу, а сам переспишь у другого дипломата.

Что делать? Наши дружественные отношения переросли в прочный оперативный контакт. Если я выполню его просьбу, то он должен будет испытать ко мне повышенное чувство признательности, что положительно повлияет на дальнейшее сотрудничество. На всякий случай уведомил о просьбе «Элефанта» Центр. Тот наконец-то прореагировал, но весьма странно. Его ответ таков: «Резиденту. Любовная связь «Элефанта» с танцовщицей может стать известна его жене, что приведет к осложнению их внутрисемейных отношений. Предоставление виллы считаем нецелесообразным. Центр».

Какая трогательная забота о моральном облике «Элефанта»! Написать такой ответ мог только моралист-импотент, далекий от понимания реальной жизни, инвариантов в разведке. Наверно, он был членом партбюро и отвечал за работу с семьями. Центр запоздал с ответом. Вилла была предоставлена «Элефанту». После этого я приходил к нему прямо в посольство, открывал ящики его письменного стола и с полным правом брал из них многочисленные агентурные донесения. Ведь он был резидентом одной арабской страны.

А наш посол совершил еще один шаг, выходящий за рамки его официальных функций. Он действительно пытался создать третью резидентуру. Используя свой авторитет, принудил одного из министров к написанию ему письменных донесений и передаче секретных документов. Выдавал ли он ему за это денежное вознаграждение —. осталось неизвестным, где и как проходили встречи — тоже неизвестно. Но ящики водки он. ему направлял, это точно.

Министр, прогрессивно настроенный человек, сторонник развития отношений с СССР, вошел в резкий конфликт с высшим руководством страны по внутренним проблемам, был посажен в тюрьму, к нему применили силовые методы при дознании, и он сознался в своих «слишком интимных» отношениях с советским послом, который не знал основ конспирации. Зачем, например, надо посылать ящик русской водки. Можно было подарить «международный» джин.

Местные власти оказались в весьма затруднительном положении. Развитие наших двусторонних отношений начало набирать обороты. Мы приступили к осуществлению ряда экономических проектов. Официальное объявление нашего посла «персоной нон грата» могло бы приостановить дальнейшее сотрудничество.

Военный атташе зашел ко мне в кабинет, включил радио и шепотом поведал следующее: «Вчера министр обороны вызвал меня в свой офис и сообщил, что наш посол занимается недозволенной деятельностью, нарушая нормы международного права. Я, — сказал атташе, — попросил подтвердить это серьезными доказательствами. Тогда министр обороны и поведал мне о слишком тесной дружбе нашего посла с арестованным министром. Я не знаю, сообщать ли мне об этом наверх. Может быть, ты сообщишь по своим каналам?»

— Товарищ полковник, это у вас, а не у меня, была деловая встреча с министром обороны. Мне кажется, что о любой беседе с министром обороны вы просто обязаны проинформировать свой центр, а они уже там решат, в какую высшую инстанцию двигать такое неординарное сообщение. Кстати, вы меня так учили в Академии.

— А может, сначала проинформировать об этом посла?

— Проинформировать можно, только бесполезно. У него навязчивая идея создать третью резидентуру. А «ближних» и «дальних» он не любит, не доверяя ни тем, ни другим. Он вообще никому не доверяет.

Прослушивает переговоры по внутреннему телефону посольства.

— Пожалуй, ты прав. Я так и поступлю.

Атташе выключил приемник и пошел писать телеграмму. Честно говоря, меня охватило чувство злорадства вперемежку с наглостью. Но как можно самовольничать, как можно считать себя универсалом во всех областях, плевать на мнения других людей, пренебрегать инструкциями, считая, что они написаны для дураков. Пусть теперь пожинает самим посеянное. Но и тут гром не грянул. Очевидно, высшее начальство полковника в Центре решило данный факт не доводить до сведения высоких инстанций. Руководство КГБ и ГРУ предпочитало не обострять отношения с МИД СССР.

Были намечены выборы в «профбюро» (за рубежом в целях конспирации так называется партбюро). Личный состав посольства стал большим и по уставу уже можно приступить к формированию низовой парт… простите, «профсоюзной» организации. Уже зная общее негативное отношение советской колонии к послу, я предупредил своих сотрудников о том, чтобы они никого не агитировали «прокатить его на вороных». Если подобное происходит, то подозрение прежде всего падает на «ближних соседей», которым лучше других видно, является ли посол настоящим коммунистом, руководителем, достойным такого высокого поста. Для остальных же это единственная форма выражения пассивного протеста против волюнтаристских действий посла как руководителя, неприятия его как личности в силу доминирования у него негативных качеств над позитивными. Открыто критиковать посла на «профсобраниях» не считалось возможным и целесообразным, так как членами «профсоюза» были также и технические работники, знать которым о всей внутрипосольской кухне было необязательно.

— Голосуйте так, как подсказывает вам ваша совесть и убеждения. Но никаких агитационных мероприятий против посла. Он уже создал из совграждан свою собственную сеть осведомителей (которые докладывали, кто выписал шубу из фирмы «Квелле», кто приударяет за чужой женой, не довольствуясь своей и т. д.), и ему могут «стукнуть», что «ближние» копают под него.

Состоялось тайное голосование. Послу накидали черных шаров. Это означало, что послу выражено партийное недоверие. Большинство ожидало смены руководства. Но вопреки практике, посол отозван не был. Пришли к выводу о том, что, несмотря на недальновидную политику, провалы в работе, неумение сотрудничать с коллективом, он остался «на плаву» из-за наличия у него крепкой, мохнатой лапы в высших инстанциях, которая и отводила заслуженную кару. В задачу внешней разведки поиски патрона посла не входили. Да и что бы это дало?

Вернулся в Москву раньше срока, написал просьбу о досрочном отзыве из-за болезни. Это была полуправда. Правда заключалась в том, что я не мог уже сотрудничать с человеком с загорелым лицом-маской и манерами «держиморды». Полнейшая психологическая несовместимость с ним, климат парной в бане, полная выкладка в работе, постоянный стресс — все в совокупности побуждало меня вернуться на Родину.

Приехал, отдохнул. Стал работать, прошло время. Ожил азарт охотника за чужими секретами. Зашел поговорить по этому вопросу к своему приятелю в отдел кадров.

— Раньше мы планировали направить тебя резидентом в страну с жарким, но сухим климатом.

— Что значит раньше, а теперь?

— А ты неуживчив с послами.

— Львы не уживаются с гремучими змеями. И очень жаль, что основным доминирующим критерием оперативного работника считается его уживчивость с послом, закрытие глаз на его художества, на его хамское отношение к народу? А что, удачные вербовки не в счет?

Друг, отведя глаза, молчал. Он оказался в тяжелом положении.

Так я и не стал еще раз резидентом. А может, это и к лучшему?