Список на ликвидацию

Глава 1

Самый большой фрагмент тела лежал на земле — на спине посреди ровного поля травы. В предрассветном сумраке все казалось серым, но на поле кое-где попадались вытоптанные места, более светлые. Очевидно, мы стояли на софтбольной площадке. Это «мы» включало Эдуарда — то есть федерального маршала Теда Форрестера — и меня, федерального маршала Аниту Блейк. Эдуард — его настоящее имя, его истинная суть. Форрестер — это его тайное имя, как Кларк Кент для Супермена, но для всех прочих маршалов он — «Старина Тед», когда-то вольный охотник, а ныне федеральный маршал, возведенный в это звание, как и я, «Актом о противоестественных опасностях». Вольным охотником я никогда не была, зато была истребителем вампиров. В общем, как бы там ни было, а вот мы оба тут стоим, с настоящими значками, и в глазах закона мы настоящие копы. Эдуард иногда подряжается на работу наемного убийцы, если плата достаточно высокая или цель достаточно интересная. Он специализируется по ликвидации только опасных созданий вроде оборотней и вампиров. Но борьба с преступлениями начинает у него отнимать все больше времени — ничего не поделаешь. Бывает, что работа мешает хобби.

Здесь присутствовали и другие маршалы, беседовавшие сейчас с местной полицией, но среди разбросанных здесь частей тела стояли только мы с Эдуардом. Остальным уже, видимо, на это надоело смотреть, а мы только приехали из аэропорта Такома. Другие копы здесь были раньше, а расчлененные тела очень быстро теряют свою привлекательность.

Мне все время хотелось поплотнее запахнуть ветровку с крупной надписью «Федеральный маршал», и я подавляла это желание. Ну пятьдесят, блин, градусов[1] — это вообще нормальная для августа температура? Дома, в Сент-Луисе, сто[2] с лишним, а последняя остановка была в Алабаме. После такой жары и влажности пятьдесят — пронзительный холод.

Свет вокруг становился мягче, и фрагменты тела можно было разглядеть лучше. Но нравиться мне они больше не стали.

— Тело лежит на спине или на заднице? — спросила я.

— Ты в том смысле, что оно разорвано примерно посередине, и куски разбросаны футов на десять?

— Ага.

— А это важно? — спросил он и потянулся к ковбойской шляпе, но она осталась в машине, на которой мы приехали из аэропорта. У Теда есть любимая, почти до дыр заношенная ковбойская шляпа, и то, что этот жест стал привычным, показывает, сколько времени проводит Эдуард под маской своего легального альтер эго.

Так что сейчас он ограничился тем, что провел рукой по коротким светлым волосам. Рост у него пять футов восемь дюймов, который при моих пяти и трех кажется высоким.

— Нет, я думаю.

А в голове прокрутилась мысль: «Вот такие проблемы всегда приходят на ум, когда смотришь на расчлененное тело, потому что иначе хочется заорать и убежать подальше, а то и просто сблевать». Чтобы меня вырвало прямо на мертвое тело — такого уже много лет не было, но полиция Сент-Луиса мне этого никогда не забудет.

— Сердце не могут найти. — Голос у него такой же ничего не выражающий, как и лицо.

Света хватало, чтобы видно было: у него глаза не просто светлые, а светло-голубые. Летний загар у него был светло-золотистый, но получше, чем у меня. Это как-то неправильно, что голубоглазый блондин, белый англосакс-протестант, загорает сильнее, чем я — черноволосая и кареглазая, в мать. Во мне ведь половина испанской крови — я же должна загорать лучше, чем совершенно белый мальчик?

— Анита! — сказал он, вставая так, чтобы мне не было видно тела. — Что я сейчас сказал?

Я моргнула с невинным видом:

— Сердца не найдут. Как и в предыдущих трех случаях. Убийца или убийцы забирают сердца как трофей или как доказательство убийства. Как лесник в «Белоснежке» отнес Злой Королеве сердце в ящике. Как-то так.

— Анита, мне надо, чтобы ты была здесь и работала над делом, а не уходила в себя.

— Я здесь, — ответила я, хмурясь.

Эдуард покачал головой:

— Помнится, тебе случалось смотреть и на худшее и быть при этом в лучшей форме.

— Мне могло просто надоесть смотреть на такое. А тебе нет?

— Ты не про это дело конкретно сейчас говоришь, — сказал он.

— Не про это.

— Ты спрашиваешь, не достает ли меня смотреть на такие вещи?

— Никогда бы не спросила — противоречит кодексу настоящих мужчин.

От этих слов я сама улыбнулась. Он улыбнулся в ответ, но скорее рефлекторно — глаза остались холодны и пусты, как зимнее небо. Если бы с нами были другие маршалы, глаза бы у него смеялись, выражали бы какие-то эмоции, но наедине со мной он не считал нужным утруждаться. Слишком хорошо мы друг друга знали, чтобы скрытничать.

— Нет, меня это не достает.

Я пожала плечами и наконец позволила себе плотнее запахнуть тонкую ветровку. Хотя сейчас, когда мой главный пистолет на пояснице, а не в наплечной кобуре, я могла и застегнуться, не преграждая путь к пистолету. Резервный пистолет у меня все равно в наплечной кобуре, а большой бандитский нож висит вдоль спины в ножнах, закрепленных на сшитой по мерке плечевой сбруе.

— У меня скорее другое — я бы предпочла быть дома.

— С твоим мужчинами, — сказал Эдуард совершенно нейтральным тоном.

Я кивнула. Моих ребят мне сразу начинало не хватать, стоило только уехать слишком надолго, а сейчас я была на месте преступления уже в четвертом городе. Устала от самолетов, от полицейских, от того, что не дома.

— А мне не хватает Бекки в «Музыкальном человеке». Она всего лишь в хоре, зато самая молодая за всю его историю.

— Наверное, действительно у нее хорошо получается.

— Действительно.

Он кивнул, улыбаясь, и глаза улыбались при мысли о его почти-падчерице. Они с Донной живут помолвленные уже много лет, официально так и не поженились, но дети считают его папой. Бекки было всего шесть, когда у него начался роман с ее матерью. Эдуард, которого вампиры прозвали «Смерть», много лет подряд водит Бекки в танцкласс и сидит в зале ожидания с мамочками. Я даже думать об этом не могла без улыбки.

— Пока у нас не было, к кому возвращаться, гоняться за монстрами было веселее, — сказала я.

Он перестал улыбаться, холодные глаза обратились туда, где лежала на боку голова.

— С этим не поспоришь. Тела меня не очень волнуют, и меня не достает. Но я надеюсь оказаться дома до того, как кончатся представления мюзикла.

— Он сколько вечеров будет идти?

— Две недели.

— Это считая от сегодня?

— Да.

— Мне не хочется еще две недели мотаться не дома.

— Мне тоже, — ответил он, и на этот раз в голосе прозвучала усталость.

Как ни странно, для меня основная проблема в том, что я точно знала, почему выбраны эти жертвы. И даже знала, кто убийцы. Знала, но не могла этого сказать никому, кроме Эдуарда, потому что расскажи я полиции, киллеры пошли бы по моим следам, по следам каждого полисмена, который от меня это услышал бы, и по следам каждого, кому он успел рассказать. «Арлекин» — у вампиров эта организация была эквивалентом полиции, разведки, судей, присяжных и палачей. В «Арлекине» самые великие воины всех времен и народов. Были среди них вампиры, были оборотни, и вот сейчас они по всей стране убивают тигров-оборотней и расчленяют тела. Тело, лежащее у наших ног, выглядело как человеческое. При жизни этот человек умел перекидываться здоровенным злобным тигром, но это не помогло ему против «Арлекина», как не помогло никому из других. Если сойдутся в бою двое одинаковой силы и быстроты, но один из них лучше обучен драке, то этот лучше обученный победит. Пока что среди оборотней-тигров попадались только обыкновенные люди, которые каким-то образом стали оборотнями.

— Но мы приехали на осмотр места преступления, — продолжал он, — так что это и будем делать.

Я вздохнула, расправила плечи, перестала кутаться в тонкую ветровку.

— Отчасти потому, что мы знаем слишком много того, что другим полицейским тоже надо бы знать.

— Мы это устаканили, Анита. Они… те, кого нельзя назвать… — Он передернулся. — До чего ж противно, что даже вслух нельзя сказать. Как будто мы в книжке про Гарри Поттера. «Тот-кого-нельзя-называть».

— Ты знаешь условие, Эдуард. Если произнести их имя без их приглашения, они откроют на тебя охоту и убьют. Если сказать это имя другим полицейским, все, кто его слышал и говорил, будут найдены и истреблены без пощады. Не знаю, как ты, но эти ребята свое дело знают до жути и вроде бы современную судебную медицину тоже знают.

— Они все в плащах, перчатках и в капюшонах, закрывающих волосы, Анита. Этот наряд, который скрывает их от других… от их собратьев, помогает им не оставлять следов для судебной медицины.

— Тоже верно.

— И те из как-ни-назови, что на твоей стороне, лиц других коллег тоже не знают. Они встречаются в масках, как террористическая ячейка, и могут, если надо, шпионить друг за другом.

— Так что мы не знаем лиц, которые могли бы описать, не знаем имен, кроме кличек, соответствующих маскам на лицах.

— Вряд ли убийцы такого класса ходят в деловом районе Такомы в венецианских масках, так что нам и маски с кличками бесполезны.

— В общем, — сказала я, — мы знаем все — и ничего полезного.

— Если бы я взял контракт на королеву вампиров, она бы сейчас была мертва.

— Или ты, а я бы объясняла Питеру, почему он своего второго отца тоже потерял.

Эдуард посмотрел на меня своим тяжелым холодным взглядом:

— Ты знаешь, насколько я владею своей профессией.

У меня годы тренировки по умению выдерживать этот взгляд. Вот я и выдержала.

— Ты не понимаешь, Эдуард. Она — тьма, сама ночь, ставшая живой.

— Я не ограничился бы тем, что взорвал ее тело и объявил бы работу законченной. Нечто настолько сверхъестественное нельзя убить навсегда, не включив магию.

— И что — ты взял бы с собой колдуна или ведьму?

— Нет. Но обратился бы кому-нибудь из них за амулетами, заговоренным или благословенным оружием, что-то в этом роде. Профессионалы, которых нанял совет вампиров, чтобы ее убить, считали ее ординарной целью, и вот потому-то мы теперь завязли в том, в чем завязли.

С этим не поспоришь — что правда, то правда. «Арлекин» тысячи лет был законом совета вампиров в Европе, но изначально он существовал как стража их темной королевы. Половина его состава порвала с советом вампиров и снова подчиняется приказам Матери Всей Тьмы.

— Они считали, что огонь ее уничтожит, — сказала я.

— Ты бы тоже такое предположила?

Я подумала и ответила:

— Нет.

— А что бы сделала ты?

— Я бы обвешалась освященными предметами, еще больше их накидала на тело, в котором она в тот момент находится, чтобы дух не мог его покинуть, отрезала голову и вырезала сердце, потом бы по отдельности сожгла их в пепел, а потом пепел от тела, от сердца и от головы развеяла над тремя несообщающимися реками.

— А если над одной и той же — ты думаешь, она бы вернулась?

Я пожала плечами:

— Она пережила полное уничтожение тела огнем и смогла выслать свой дух на захват тел других членов совета вампиров. Я бы не исключала никакой возможности.

— Так что если даже мы найдем Морт д'Амура, Любовника Смерти, она просто перепрыгнет в другого хозяина?

— Она умеет выживать в виде духа без тела, Эдуард. Я не уверена, что ее вообще можно убить.

— Все смертно, Анита. Даже вселенная в конце концов умрет.

— То, что случится через пять миллиардов лет, Эдуард, меня не парит. Вселенная пусть сама о себе заботится. А вот как нам прекратить убийства ни в чем не повинных граждан — тигров-оборотней? И вообще — как нам ее остановить?

— Некромант у нас ты, а я всего лишь скромный убийца.

— То есть ты тоже этого не знаешь.

— А почему не знает твой бойфренд? Жан-Клод — Мастер Города Сент-Луиса, и оставшиеся в Европе структуры власти хотят сделать его главой нового совета вампиров в Штатах. Почему все эти вампиры и прочие оборотни, с которыми ты общаешься, не помогут это прекратить?

— Наши… кто бы они ни были, за этими ребятами охотятся. Выезжают, как только услышат о телах, но они отстают от нас, Эдуард. В трех последних городах мы первыми оказывались на месте.

— Для противоестественных созданий, которые считаются лучшими шпионами и убийцами всех времен и народов, они очень мало делают полезного.

— Так и мы немногим лучше.

— Значит, вампиры нам не помогут. Мы копы, так давай будем копами.

— Что это значит?

— Работаем на месте преступления. Здесь совершено убийство. Здесь мы можем узнать об этих сволочах что-то новое. Не легенды, а что они делали несколько часов назад. И это может нам помочь их поймать.

— Ты в это правда веришь?

— Должен верить, да и ты тоже.

Я сделала глубокий вдох — и тут же об этом пожалела. В воздухе стоял едва заметный едкий запах, потому что мы находились возле тела. Смерть не чиста, не аккуратна и не привлекательна. Когда чье-то тело выполняет все свои функции одновременно и в последний раз, пахнет сельским сортиром.

— Ладно, — сказала я и присела возле тела на цыпочках. Заставила себя смотреть на тело, смотреть всерьез. — Тело расчленено малым числом разрезов, очень эффективно и аккуратно.

— Зачем тогда рвать тело на куски?

— Потому что им так хотелось, а силы на это хватает, — ответила я.

— Сама знаешь, что ответ звучит не так. Попробуй еще раз.

Он стоял надо мной, и впервые за долгое время я себя почувствовала неопытным новичком, а он снова стал моим ментором и учил меня, как убивать монстров. Очень немного есть на планете жителей, от которых я готова терпеть такое отношение. Один из них — Эдуард.

— Они хотели, чтобы тела соответствовали прежним, хотя бы с виду. Чтобы полиция решила, что это дело рук тех же убийц.

— А это не так, — ответил Эдуард.

— Первое и третье тело — растерзаны. В буквальном смысле слова разорваны на части. Внутренности повсюду. Как будто работал озверевший киллер и при нем, быть может, организованный партнер, направляющий его или управляющий им. Здесь же все организованно. Он или они выполнили убийства так, как им сказали, под стать первому, но не вложили в него душу.

— Что ты имеешь в виду?

— Это хладнокровное убийство, каким было второе. А в остальных двух случаях убийце оно было в радость.

Он тоже присел на корточки.

— Я убиваю чисто и аккуратно, но мне моя работа тоже в радость.

— Тебя радует, когда удается твой план, когда ты оказываешься быстрее, сильнее, во всем лучше, чем тот, за кем ты охотишься. Но приносит ли тебе радость сам процесс убийства?

— Да, — ответил он, глядя при этом на тело.

А я рассматривала его профиль и спросила его о том, о чем не спрашивала никогда:

— И что тебе в этом процессе нравится?

Он повернулся, посмотрел светлыми глазами, такими светлыми, что голубизна их оказалась сероватой.

Когда его глаза светлели до холода зимнего неба, это никогда не предвещало хорошего.

— Люблю смотреть, как свет гаснет у них в глазах, — сказал он, и голос был таким же холодным и бесстрастным, как глаза.

Я этот леденящий взгляд выдержала и ответила:

— Потому-то ты и любишь убивать лицом к лицу.

Эдуард кивнул, все еще не отводя ледяных глаз.

Что у меня отражалось на лице, я не знаю. Когда-то, в начале, он был моим учителем, а потом выдал мне комплимент, лучше которого быть не может, — несколько лет назад сказал мне, что ему хотелось бы узнать, кто из нас лучший в профессии. Он уже не был в этом уверен, и ему приходила в голову фантазия, как мы охотимся друг за другом, чтобы решить этот спор раз и навсегда. Когда он это сказал впервые, я была убеждена, что погибла бы при этом я. Сейчас я уже не была так уверена — может, я и победила бы. А потом позвонила бы Донне и детям и сказала бы… что же сказала бы? Что у них больше нет семьи, так как мы с Эдуардом разобрались, кто из нас круче мужик, и это оказалась я?

— Значит, ты думаешь, что этим киллерам нравилась работа? — Я говорила как можно более бесстрастно. Мы, два киллера, оцениваем чужую работу с точки зрения профессионалов.

— Я думаю, что им она могла понравиться. Но невозможно ничего сказать, когда киллер работает под таким контролем.

— И чем это нам поможет их поймать?

Он покачал головой и снова посмотрел на самый большой фрагмент тела:

— Не знаю.

И опять его голос прозвучал устало.

Я посмотрела туда же, куда и он. От груди и живота осталось достаточно, чтобы видно было: мускулистый был мужчина. Торчал в тренажерном зале, и это ничем ему не помогло. Очередной бесклановый тигр, выживший после нападения, а не рожденный в семейной группе. Сейчас арлекины убивают только бесклановых, поскольку ищут некоторых определенных тигров. А именно — золотых. Эта линия считалась уничтоженной в царствование первого императора Китая, но некоторые арлекины сохранили ее, скрыв отдельных представителей. Скрыв от других арлекинов и от Матери Всей Тьмы. Тот факт, что они смогли укрыть от нее тигров в те времена, когда она была на пике своей мощи, показывает, насколько они хорошо это умеют. Такой эффективной программы защиты свидетелей мир не видал ни до, ни после.

Когда золотые тигры вышли из подполья и объявили о своем дебюте всем другим тигриным кланам, мы надеялись, что истребление бесклановых тигров прекратится. Но хотя мы объявили, что у нас в Сент-Луисе есть тигры всех цветов, «Арлекин» все равно продолжал охоту на тигров-оборотней. И это казалось совершенно бессмысленным.

Я встала, ожидая, что больное колено возразит из-за слишком долгого сидения на корточках, но обошлось. То есть мое «больное колено» уже какое-то время не слишком больное. Я — слуга-человек Жан-Клода, я метафизически связана с несколькими оборотнями. У меня заживают раны существенно быстрее, чем у обычных людей, но я не сообразила, что и боль от старых ран тоже ослабевает и уходит. Когда же это началось?

Эдуард стоял рядом со мной, опираясь в основном на одну ногу. У него осталась старая рана от не совсем удачной охоты. Я подумала: «А сколько Эдуарду лет? Он будет стареть, а я нет? Мне связи с миром противоестественного помогут сохранить здоровье?»

Странно было думать, что Эдуард будет стареть быстрее меня.

— Ты о чем-то задумалась? — спросил он.

Я открыла рот, сообразила, что не надо, попыталась придумать, о чем бы можно.

— Почему продолжаются убийства тигров? — ответила я вопросом.

— Ты имеешь в виду, теперь, когда вы с Жан-Клодом объявили, что у вас в Сент-Луисе есть свои золотые тигры?

— Да. Считалось, что они убивают бесклановых, чтобы не дать нам установить метафизическую связь с золотыми тиграми. Но ведь поздно, Эдуард, мы ее установили, так зачем продолжать их убивать?

— Не могут они искать какого-то конкретного тигра?

— Может быть, но зачем? И кого — и опять-таки, зачем? Так ничего не выиграть.

— Один выигрыш я могу придумать, — сказал он.

— Хорошо, какой?

— Тебя разделили с Жан-Клодом и прочими, с кем ты метафизически связана. В Сент-Луисе у тебя телохранителей хватило бы на небольшую армию. Здесь только ты и полиция.

— Ты думаешь, они рискнут напасть на меня в окружении копов? У этих ребят главная концепция — никто не знает, что они существуют. На эту огромную мрачную тайну они много сил затратили.

— Если им Темнейшая Мамуля велит тебя убить, рискнут они, что их обнаружит людская полиция?

— Может быть, — ответила я, и тут мне пришла в голову иная мысль. Непонятно, была ли она хуже, но пугала она меня сильнее. — Первая ее мысль была — захватить мое тело. Убить меня она решила, только когда поняла, что я слишком сильна и не впущу ее в себя.

— И здесь, за сотни миль от Жан-Клода, ты так же сильна?

Я подумала об этом — заставила себя подумать как следует.

— Метафизически — нет. Я куда надежнее защищена, когда могу прикоснуться к своему мастеру и зверям своего зова.

— Может, они и убивают тигров, чтобы удержать тебя здесь.

— Ты думаешь, они постараются меня похитить?

— Если ей все еще нужно твое тело — то да.

— А если она просто хочет моей смерти, это тоже проще сделать здесь.

— Проще, — согласился он.

Он смотрел на край поля, осматривал периметр в поисках опасности, готовый увидеть бойцов «Арлекина» в листве дерева или на краю зеленого летнего поля.

— Я никаких оборотней здесь не ощущаю, — сказала я, — а умение ходить днем — неимоверно редкостное. Я только трех вампиров знала, на это способных.

— Но если они такие идеальные шпионы, ты разве могла бы их почувствовать?

— Думаю, что да.

Эдуард посмотрел на меня и снова начал оглядывать местность.

— Чертовски самоуверенно.

— Может быть. Но я бы ощутила, если бы противоестественные существа были близко.

Он сказал, не глядя на меня:

— Только не говори мне, что сейчас ты впервые задумалась, не подстроено ли все это как капкан на тебя.

— Я думала, «Арлекин» не знает, что в Сент-Луисе есть золотые тигры. Как только он об этом узнал, должен был бы прекратить убийства. Это, кстати, одна из причин, почему мы обнародовали.

— Так что-либо это капкан для удержания тебя вдали от Сент-Луиса, либо Темнейшая Мамуля забыла отозвать приказ.

— В смысле?

— Стали бы они истреблять тигров-оборотней, пока она не прикажет им прекратить, даже если бы это не имело смысла?

Я подумала.

— Те, что ей верны, верны фанатично. Так что да, могли бы.

— Так что-либо она забыла им дать приказ, чем-то занятая…

— Либо вот такая она психованная, — закончила я.

Он кивнул:

— Либо вот такая она психованная, либо ждет возможности тебя похитить или убить.

— Твою мать, — сказала я.

— И тебе нужно говорить с Жан-Клодом.

— Я думала, ты его недолюбливаешь.

— Так и ты Донну тоже.

— То есть каждый из нас недолюбливает того, кого любит другой? — пожала я плечами.

— Тебе нужны телохранители, Анита.

— А почему просто не вернуться в Сент-Луис?

— Служба маршалов не одобрит, если бросить дело в разгар расследования, но суть не в этом.

К нам шли другие маршалы. Я придвинулась к Эдуарду и спросила:

— А в чем суть?

— Как ты поедешь домой?

Я нахмурилась, потом ответила:

— Полечу на первом же самолете, на который будут билеты, — и дома.

— Полиция тебя довезет до аэропорта, и дальше ты будешь там одна.

— Что?

— В аэропорту и в самолете ты будешь одна, Анита. Если бы я всерьез взялся тебя убирать, и было бы важно, чтобы меня при этом не увидели, я бы ждал именно этого момента. Чтобы ты оказалась одна, без полиции и без Жан-Клода.

Я наклонилась ближе, спросила тихо:

— Так как мне быть?

— Пусть приедет несколько охранников из Сент-Луиса.

— И как я это объясню копам?

— Что-нибудь придумаем.

Я поняла, что остальные маршалы подошли ближе, потому что лицо Эдуарда расплылось в широкой улыбке, засветилось обаянием, которого у Теда был вообще вагон. Если бы наемным убийцам давали «Эмми», Эдуард бы выиграл с большим отрывом.

Ничего подобного у меня бы не получилось, но обратить к коллегам-маршалам приветливое и пустое лицо у меня получилось. Они спросили:

— Ну, нашли чего-нибудь, что поможет взять этих гадов?

И мы с Эдуардом ответили в унисон:

— Нет.