Как почти каждую ночь последний месяц, пришел опять этот сон. Менялись детали, но тема оставалась, и темой этой был Хэвен — не пристанище мира и отдыха[3], а мой любовник, которого я убила. Иногда он во сне умирает в моих объятиях. Иногда мы соединяемся в любовном объятии, и он истекает кровью прямо надо мной. Иногда, как в кино, прокручивается сцена его смерти. Сегодня был новый вариант, но после прошлых кошмаров он казался не худшим.
Я стояла в лабиринте черных стен. Скользкие, почти блестящие, почти каменные, почти зеркальные, и призрак моего отражения колебался в черных поверхностях. Я думала, это обычный кошмар, пока не услышала его голос. Хэвен звал откуда-то из лабиринта:
— Анита, я иду! Анита!
Ага. Сегодня он охотится за мной. Иногда меняться местами — это так несправедливо!
На мне футболка, кроссовки, пояс с пряжкой, а оружия при себе нет. Ну все лучше и лучше…
— Я тебя чую, Анита. Запах твоей сладкой кожи.
Я двинулась по черному лабиринту прочь от голоса.
Подумала, что мне бы нужно оружие. Подумала о своем усиленном браунинге — и он возник в руке. Сон это. Я могу его изменять в некоторых пределах. Обычно я могу вырваться из снов, но сны с Хэвеном меня будто не выпускали. Наверное, чувство вины заставляло остаться и созерцать ужасы.
Я пошла быстрее, сворачивая только налево. У всех лабиринтов одно и то же свойство: одно направление ведет наружу, другое — в центр. Почему я выбрала левую сторону — не знаю. Почему нет? Я только молилась, чтобы этот путь выводил прочь из лабиринта, а не глубже во тьму. Но кошмар есть кошмар, там никогда не побеждаешь. В кошмарах ты терпишь поражение — снова, снова и снова.
Центр лабиринта оказался большим квадратом с фонтаном посередине. Фонтан состоял из черных квадратов и тихо пульсирующей воды, что в центре жуткого и темного как ночь лабиринта было не так уж плохо. Могло быть хуже — и тут же при этой мысли худшее вышло из проема противоположной стены. Оно было шести футов росту, худощавое, мускулистое, красивое суровой красотой. Волосы у Хэвена остались такие же короткие, гелем уложенные в шипы, выкрашенные во все оттенки синего, как будто искусный парикмахер решил сделать вид, что волосы могут быть синими от природы и с переливами яркости. От этих волос светло-синие глаза казались еще синее — так ли это, сказать было трудно, потому что цвета волос и глаз у него всегда были очень близки. Эти синие волосы и татуировки «Улицы Сезам» на плече и навели меня на мысль о кличке «Куки-монстр».
— Чего ты хочешь, Хэвен?
— Чего всегда хотел. Тебя.
— Не получится.
— Здесь — получится. Здесь только я, и больше никого.
— Да пошел ты в…
— Согласен.
— Ты мертвый. Мертвый. Я тебя убила.
— Это я помню.
— Ты мертвый, ничего ты помнить не можешь. Ты просто моя вина, которая приходит каждую ночь.
— Правда? — спросил он таким голосом, что я не могла не задать встречный вопрос:
— А кем же ты еще можешь быть?
Из входов по сторонам квадрата вышли другие фигуры. В белых масках, в черных плащах: «Арлекин». Я подняла пистолет, навела его не очень понятно куда: их слишком много, а такой быстроты у меня даже во сне нет.
Хэвен шевельнулся, я глянула на него. Он был одет в черный плащ, в руке держал белую маску.
— Проснись, — сказал он. — Мы пришли.
Я проснулась, таращась в темный потолок, чувствуя, как колотится пульс, перехватывает дыхание, и тут я это услышала. Дверь. Не ручка двери, но что-то ее слегка задело — первое осторожное прикосновение. Вытащив пистолет из-под подушки, я стала думать, как предупредить Лайлу так, чтобы они не услышали. Там вампиры или оборотни — эти услышат любой шепот. Они, кстати, услышали и перемену моего сердечного ритма и теперь знают, что я не сплю.
Я еще успела сказать Лайле, что они здесь, она села на кровати, но за оружием не потянулась. Черт, а в дверях не было никого. Светлый и пустой проем, наполненный ночью и искусственным светом с парковки. Я услышала этот звук — треск половицы, поняла, что кто-то ползет по полу, закрытый от меня кроватью Лайлы.
Она уже держала в руке пистолет и спросила шепотом.
— Что это? Почему дверь открыта?
Я хотела сказать: «Рядом на полу!» Но вот только что она была здесь с пистолетом в руке, а следующую секунду закружилось вокруг нее что-то черное, и она исчезла. Я видала быстроту ликантропов и вампиров, но сейчас увидела лишь взметнувшийся черный плащ, перетащивший Лайлу на свою сторону кровати. Не просто быстро, а как будто существо это, кем бы оно ни было, само возникло из черной ткани плаща. Блин, так не может быть. Мне замылили мозги? Если да, то меня ждет поражение не в кошмаре, а в реальности.
— Заори — и я ее убью, — сказал голос на той стороне кровати. Мужской, рычащий. Скорее всего оборотень какого-то вида.
— Откуда я знаю, что она еще жива?
— Ты думаешь, я мог бы убить ее так быстро?
— Да, — ответила я.
Он засмеялся.
— Девушка, скажи что-нибудь.
Секунда молчания, тихий стон боли и голос Лайлы:
— Я жива.
— Ты цела?
— Да.
— О, как прискорбно слышать, будто ты думаешь, что невредима. После моего следующего действия ты убедишься, что это далеко не так.
— Оставь ее.
— Оставим, если ты нам дашь, что мы хотим.
— Чего вы хотите?
Я направляла пистолет в сторону голоса, но стрелять было не во что. Если я буду терпелива, может появиться. А ничего нет быстрее пули.
— Тебя.
Я встрепенулась от такого прямого эха моего сна.
— В смысле — меня? Каким образом? Зачем?
— Разве это важно? Если ты не пойдешь с нами, я убью эту женщину.
— Не ходи с ни… — начала Лайла и вдруг замолчала. На этот раз стон боли был громче.
— Спроси ее снова, цела ли она, — попросил тот же низкий голос, но уже увлеченно. Я слыхала эту интонацию — он радуется, причиняя боль, и я спросила, как он велел, чтобы он не стал для убедительности мучить ее еще раз.
— Лайла, ты цела?
— Нет, — ответила она дрожащим голосом.
— Что ты с ней сделал?
— Ничего непоправимого. Пока что.
— Рана заживет? — спросила я, направляя пистолет на голос, но еще и на открытую дверь. Обычно арлекины ездят по двое или больше. Но при такой их быстроте времени выстрелить дважды у меня не будет. Цель и решение должны быть определены до того, как придется что-то определять на самом деле.
— Да, — ответил он.
— В каком смысле вы меня хотите? В сексуальном?
Я почти надеялась, что это так. Это не участь хуже смерти, и уж точно не хуже, чтобы Лайлу убили и я слышала, как это произойдет.
— Нам не дозволено.
В голосе звучала печаль.
— Вам недозволен секс?
— С тобой — нет.
Это уже интересно.
— Тогда что же вам от меня нужно?
— Мой мастер ждет снаружи. Просто убери оружие и выйди к нему. Я освобожу девушку и пойду за тобой.
— Не надо, Анита! — выкрикнула Лайла и тут же застонала от боли.
Эдуард и другие маршалы в номере рядом. Помощь придет.
Плащ взметнулся, и я увидела белую маску, но Лайлу он держал перед собой как щит. Глаза у нее закатились, веки трепетали, но она была жива. Я подняла ствол выше — чтобы поразить белую маску и не задеть Лайлу. И тут его не стало. Я клянусь: он исчез так быстро, что Лайла просто осталась в воздухе, где он ее держал. Только когда он уже скрылся за дверью, она рухнула на пол.
— Анита! — крикнул Эдуард.
— Жива-здорова. Ты видел?
— Что-то видел, — отозвался он.
Присматривая за дверью, я нащупывала у Лайлы пульс. В дверях появился Эдуард: в трусах, без рубашки, в каждой руке по пистолету. Я предоставила ему следить за дверью, а сама посмотрела на Лайлу. У нее была сломана рука в запястье и, может быть, выше. Кровь тоже была, и не из руки. Блин. Слышно было, как сюда идет другой маршал.
— Сейчас вызову «скорую», а потом мне кто-нибудь расскажет, что тут за чертовщина?
Эдуард всматривался в ночь, но все же сказал:
— Ее ордер свободен. Кажется, мы получили свой ордер на ликвидацию.
— Я не хотела получать его таким путем.
— Она жива, Анита. Могло выйти иначе.
Он был прав. Я знала, что он прав, так чего же мне так хреново на душе?
— Не вижу, откуда кровь, откуда-то сзади. Мне не хочется ее шевелить, но крови слишком много. Надо найти рану и прижать — если она истечет кровью, остальное уже не важно.
Он нагнулся помочь, но стоял боком к двери, готовый среагировать на движение.
— Можем теперь открыть на них охоту, Анита. По-своему.
Он помог мне приподнять Лайлу и не дать ей двигать шеей. Похоже, это не повреждение позвоночника, но раны спины бывают хитрыми, и лучше перестраховаться. Эдуард приподнял ее настолько, чтобы я могла ощупать спину. Но рана была не одна, а несколько. Я обнаружила не меньше трех.
— Черт!
— Что там такое?
— Это множественные раны, то есть — не клинок. Он когтями.
— Сильный оборотень, умеющий превращать только руки, — заметил Эдуард.
— Да.
— Они все будут не слабее, — сказал он.
— Знаю. — Я принесла из ванной полотенца — зажать раны. — Раны колотые. Если они глубокие, шанс подхватить ликантропию высок.
— «Скорой» надо будет сказать, когда приедет.
— Знаю.
Я прижала полотенца к ранам и попыталась остановить кровотечение. Эдуард поддерживал раненую и старался зафиксировать ей шею. Ничего лучшего до приезда медиков мы сделать не могли.
— По-нашему — это как? — спросила я.
— Ты о чем?
— Ты сказал, что теперь мы сможем охотиться на них по-своему. Это как?
— С применением насилия и до результата. Весьма определенного результата.
Я посмотрела на лежащую без сознания Лайлу. Руки у меня уже промокли от ее крови. Я стояла в красной луже.
— Ты видел, какая быстрота у этой твари?
— Неимоверная.
— И как убивать такое быстрое существо?
— Ранить, а потом разрубить на части.
В его голосе звучало предвкушение охоты.
— Я боюсь, Эдуард.
Он посмотрел на меня глазами пустыми и холодными, как зимняя луна.
— А я нет.
Наверное, он хотел этим меня успокоить. Может быть, даже получилось.