Бернардо разделил нас. Он взял Олафа, оставив Лисандро везти меня и Ники. Нам удалось рассесться по машинам и поехать в мотель, избежав того, чтобы Олаф потерял остатки самообладания. Но Олаф вдруг впал в полное и ледяное спокойствие. Эта резкая перемена настроения пугала больше, чем все, что он мог бы сделать, потому что не могла быть искренней. Как будто он взял эту бешеную ярость и просто запер в сундук, но она никуда не делась. Никуда не делась и найдет выход, да такой, что лучше себе этого не представлять.
Лисандро сел на водительское место. Я хотела сесть назад к Ники, но Лисандро попросил:
— Анита, садись со мной, впереди.
— Зачем? — спросила я.
— Вы с Ники там сильно отвлеклись. В частности, это так достало нашего здоровенного парня. Хотел вас растащить.
— Заставить перестать целоваться — или кости нам переломать? — спросила я.
— Похоже, Бернардо не знал, каковы его намерения, потому и остановил его.
— Я оценила, что вы с Бернардо нас прикрыли.
— Для меня это работа, а Бернардо Эдуарда боится больше, чем Олафа.
— Все равно спасибо.
— Ты садись вперед, это будет лучшая благодарность.
— Анита может сесть со мной, — сказал Ники.
— Мне не хотелось бы вести машину, пока вы двое там занимаетесь делом.
— Мы не для того садимся назад, чтобы «заниматься делом», Лисандро.
Он посмотрел недоуменным взглядом:
— Так отчего тогда не сесть вперед?
Я открыла рот и закрыла. Какая разница? Ники погладил мне пальцами руку, и совершенно естественно было их обнять ладонью. Сразу стало лучше, спокойнее. А, так вот почему это важно. Могла я пообещать, что мы не будем «заниматься делом» на заднем сиденье? Наверное, могла бы. А могла бы обещать, что мы не будем прикасаться друг к другу? Нет, да и какая разница? Что тут такого плохого? Я покачала головой:
— Сяду вперед.
Ники сжал мне руку:
— Начальник ты, а не он.
— Да, но я не могу пообещать, что мы начнем гладить друг друга и не зарвемся, Ники. Здесь он прав.
Я посмотрела ему в лицо, и увидела только желание, почти голод. С тех пор как Ники приехал в Сент-Луис, мы никогда не расставались так надолго. Я подумала: а уезжала ли я так надолго из дому с тех пор, как начался мой роман с Жан-Клодом? Я стояла и держала Ники за руку, и рука ощущалась как якорь во всей этой буре. Будь это Жан-Клод или Мика, насколько сильнее была бы тяга? Может, у меня не просто тоска по дому? Может быть, не только из-за неутоленного ardeur'a так сильно меня ранил корень дерева, что для лечения понадобился секс? Может, дело в том, что я не дома с Жан-Клодом и другими моими мужчинами, и потому так плохо заживала рана?
Я стояла, держала Ники за руку, и мне было хорошо, как не было много дней. Или это мне только казалось? Я не могла понять, и это тоже что-то значило. Вот блин!
— Я сяду впереди, потому что мне хочется тебя касаться. Похоже, дело не в том, что ardeur не утолен, а в метафизической связи, от которой желание тебя трогать сильнее нормального.
— И что это значит? — спросил он.
— Не знаю, но давай я сяду вперед и поедем в мотель. Оттуда выступим.
— Я не понимаю, Анита.
— Я тоже, — ответила я, и мы тему развивать не стали. Но села я впереди рядом с Лисандро, хотя когда Ники положил мне руку на плечо, я ее накрыла ладонью, и так мы проехали всю дорогу.