— Срок действия наших туристических виз вот-вот кончится, — сообщает Ален, изучив маленькие серые бумажки в наших паспортах, вложенные в них, когда мы приземлились в белградском аэропорту. Надо продлить, если не хотим неприятностей.
На кухне жуткий бардак: гора немытой посуды в раковине, гора грязных вещей на полу около стиральной машины, а посреди всего этого — завеса из сохнущих на вешалке для белья простыней. В тарелке на столе — несколько видов свиной колбасы кружочками, паприка, лук и крутые яйца.
Передо мной дымится кружка кофе. Я киваю: да, действительно надо заняться этим, ведь Ален будет сниматься в «Милене», нам придется еще на сколько-то задержаться в Сербии… а может быть — и навсегда. Говорю об этом Алену как бы между прочим и вижу, что его такая перспектива совсем не радует.
Чуть позже на кухне появляется Владан в костюме десантника: пятнистые брезентовые штаны цвета хаки, той же расцветки майка с коротким рукавом и фуражка на голове. С ним его kum, он же подручный, Душко, — парень лет двадцати с бритым черепом и нехорошим, как у жулика, взглядом, я его терпеть не могу, он, впрочем, отвечает мне взаимностью и сейчас все время посматривает на нас исподлобья вот этим своим нехорошим взглядом. А Владан буквально покорен парнишкой. С одной стороны, потому, что отец Душко, родившийся в Хорватии, впоследствии выкинутый из сербского анклава, Крайны, причем все свое добро ему пришлось там оставить, следил за ремонтом дома во время натовских бомбардировок и благодаря этому удалось порядочно сэкономить при замене кровли на оплате рабочим, а с другой — потому что сам Душко, ас информатики и классный специалист по компьютерам, безотказно чинил дядину машину, когда она давала сбои. Ну и — в здравом уме и твердой памяти — дядя сделал Душко своим kumʼом, это навеки соединило судьбы двух семей и одновременно создало кучу проблем. Сам-то Душко сильно выиграл на этом слиянии, ибо дядя решил оплатить дальнейшее обучение парнишки информатике, но Владану пришлось нелегко, поскольку на его иждивение сразу же перешла вся семья kumʼа, жившая, естественно, в нужде, а кроме того, ему волей-неволей пришлось присоединиться к их семейным сварам.
Сейчас дядя решил организовать нечто вроде разведки на пивоваренном заводе, выпускавшем «Бип», «банда сволочей» отказывалась вернуть ему завод, мало того — пыталась, наоборот, продать его на аукционе каким-то подозрительным бизнесменам. Владан, во всяком случае, именовал их либо «злоумышленниками», либо «преступниками». Все эти разговоры обострили у меня ощущение помойки во рту, ставшее, скорее всего, последствием вчерашних возлияний, и единственное, что я в этот момент думала о пиве «Бип», — что это кошачья моча и самый гнусный напиток, какой есть в Сербии. План Владана состоял в том, чтобы проникнуть на пивзавод инкогнито или представившись будущим хозяином, главой бывшего и будущего семейного предприятия, и обсудить с профсоюзом рабочих новую стратегию, которая поможет избежать грозящего краха и увольнений, когда предприятие закроют.
Они с kumʼом оставались на кухне ровно столько времени, сколько было нужно на то, чтобы выпить крепкий кофе и проглотить несколько бутербродов из кукурузного хлеба со slatko — абрикосовым джемом местного изготовления. Тем не менее Ален успел рассказать ему о наших проблемах с визами, и Владан, впихивая в gibanica с kajmakʼом и овечьим сыром кусочки колбасы, отозвался на его рассказ в своей обычной пессимистической манере. Нам придется пойти в префектуру полиции, где эти мерзавцы наверняка навешают нам лапши на уши, обдерут нас как липку, и вообще там будет дикое количество проблем. Произнося последнюю фразу, дядя засовывал оригинальные свои сэндвичи в старый американский рюкзак все того же цвета хаки, а по окончании этой нехитрой операции он следом за kumʼом удалился, пожелав нам удачи. Та-а-ак, стало быть, дорогие детки, выпутывайтесь из всех своих проблем сами, — спасибо, Владан, я отлично поняла, что ты хотел сказать.