Спросите у берез…

Маскарад

Все было, как на маскараде. Только все, кто смотрел за нами со стороны, даже не подозревали об игре.

На траве, ка листьях, придорожного кустарника — крупные бусинки росы. Стынут мокрые ноги, но Аниська не переходит на дорогу, а продолжает идти узкой полевой стежкой. Как хорошо здесь! Словно волшебной кистью кто-то разрисовал землю. Рядом с отцветающими лютиками, калужницей, ветреницей зажглись множеством красок другие цветы — первые вестники лета. Здесь и ярко-розовый золототысячник, и бело-войлочный с лимонными корзиночками бессмертник, и желто-белая пахучая ромашка, и множество других цветов, названия которых Аниська не знает. Все они появились в последние несколько дней, когда она сидела дома.

А как расцвела по краям огородов сирень! Как наполнила она своим ароматом воздух! Сирень расцвела — значит хорошо прогрелась земля и пора отсеиваться. Так считают крестьяне. А сегодня, куда ни глянешь, люди еще копаются в своих огородах, пашут, удобряют землю навозом, обкапывают грядки.

В колхозе народ привык к технике. А теперь единственная опора — выбракованные кони. Да и какие теперь работники. Одни женщины да старики.

Аниська тоже спешит в поле: с самого рассвета там пашет Василий. Девочка с радостью согласилась отнести ему завтрак — ей в последнее время так редко приходится его видеть. Василий постоянно куда-то исчезает. А теперь у него появились еще эти заботы по организации общины.

Напрасные старания! Каждому ясно, что из этой затеи ничего не выйдет. Как в свое время ничего не получилось с заготовкой леса. Вырубили одну делянку и прекратили работы. Вначале не хватало людей. Потом лесник указал не то место — древесина оказалась непригодной. А после кто-то испортил пилы.

Так и теперь. Народ саботирует, ссылается на отсутствие техники, нехватку семян и другие причины.

А Василий проявляет заметное старание. Вот и сегодня не огород пахать пошел, а обрабатывать общественное поле. Чтобы все видели его отношение к этому делу.

Зачем ему это нужно? Неужели так уж важно выставляться перед управой и комендатурой? А может и в самом деле нужно. Для отвода глаз, для маскировки…

Рассуждая так, Аниська не заметила, как подошла к пахоте. В другом ее конце, удерживая плуг, погоняет старого коня Василий. Заметив ее, машет рукой и, прекратив работу, выводит лошадь на зеленую лужайку. Девочка спешит туда.

— Прибыла кухня, — улыбается Василий. Он разворачивает узелок, садится на вросший в землю камень и кивком головы приглашает Аниську.

— А я уже завтракала, — соврала ока.

Он не стал настаивать и молча занялся едой. Чтобы не выдать голода, Аниська принялась смотреть по сторонам, словно впервые разглядывая расстилающийся перед нею пейзаж. Слева звенит птичьими голосами укутанный утренним туманом лес. Широкой полосой тянется он и дальше, отступая перед густо усеянным яркими желтыми цветами лугом. И правее — тоже лес. Только перед ним — на его темно-зеленом зубчатом фоне — разбросаны двумя цепочками, крест-накрест, небольшие деревянные домики.

Это Прошки.

Деревня хорошо видна отсюда. Она кажется пустой, вымершей, потому что большинство людей работает в поле. Некоторые хозяйки, видно, еще не управились со своими утренними хлопотами — из печных труб кое-где идет дым.

Аниська смотрит рассеянно, думая о чем-то своем. И вдруг… Вдруг видит, как что-то зашевелилось, задвигалось на улице.

Это идут люди, много людей.

«Откуда бы им взяться? Может, немцы?..»

— Смотри, смотри! — почти кричит Аниська, показывая в сторону деревни.

Василий, не вставая, поворачивает голову, глядит туда же и… продолжает завтракать.

Аниська видит, как от группы людей отделился человек. Он идет сюда, к ним. Подходит ближе. Хорошо видно, что в руках у него винтовка. Широкая повязка белеет на рукаве.

— Вася, полицай, беги! — кричит Аниська.

Но Василий, закончив завтрак, спокойно связывает в узелок посуду и вручает его Аниське.

— Куда бежать?

— В лес!

— Э, от своей судьбы не убежишь.

Аниська растеряна. Что же это происходит такое? Чтобы Василий — умный, находчивый Василий — вдруг оказался таким беспечным?..

А он даже не смотрит в сторону приближающегося полицейского, наблюдает за Аниськой. Бледным стало ее лицо, в глазах — ужас. Переживания девочки мучают Василия, и, чтобы успокоить ее, он говорит:

— Ты ведь умница, Аниська. Сама должна понять, что к чему. Ни я, ни кто другой из наших ребят не будет зря подставлять себя под пулю…

От этих слов Аниське становится легче. Но ее опять охватывает страх, когда с винтовкой наперевес к ним подходит полицейский.

— А ну, пошли! — приказывает он Василию.

— Куда? — спрашивает Лукашонок.

— Потом узнаешь куда. В комендатуру.

— За что?

— Там разберемся. Пошли, и не разговаривать.

Ведя Василия к деревне, а потом и по улице, полицейский все время выкрикивал ругательства. Он называл арестованного бандитом, партизанским связным, грубо подталкивал его в спину прикладом.

Шум, ругательства, громкие крики неслись со всех концов деревни. К группе арестованных, которых под охраной держали возле школы, приводили новых людей. Вот пришел с опущенной головой Григорий. Следом за ним привели Владимира Вестенберга. У него порвана рубашка, синяк на лбу. У Мишки и Петра связаны руки. Видно, сопротивлялись.

В домах идут обыски. Забирают чуть ли не все личные вещи арестованных. Так обычно поступают с теми, кого ведут на расстрел. Неужели и у них та же участь?..

Многие жители откровенно выражают свое сочувствие арестованным. Ведь забрали лучшую молодежь.

А Григорий Лукашонок? Такого человека редко встретишь. Как же не уберегли его и всех этих парней? В главах людей слезы. Громко плачут, причитая, родные арестованных.

Смешанное чувство тревоги и спокойствия переживает Аниська. Она притаилась возле дома и с любопытством наблюдает за всем происходящим. Что-то неестественное показалось ей в этом массовом аресте. И не только потому, что в словах Василия она уловила какой-то намек. Нет, не такие Василий, Петр, Вестенберг и Мишка, чтобы добровольно сдать себя в руки полиции.

Что-то здесь не так.

Хотя Аниська и догадывалась, что здесь что-то не то — истинная причина происходящего была ей неизвестна. Не знала она, что в Прошки пришли не полицаи, а партизаны отряда Ивана Кузьмича Захарова. Маскарад ареста нужен был им для того, чтобы уберечь семьи будущих партизан от преследований. А дознаться, кто произвел аресты, не просто. Сюда, в Прошки, заглядывают немцы и полицаи из оккупированных районов Белоруссии, Латвии и РСФСР. В каждом районе свои власти, своя комендатура. Связаны они между собой слабо.

Не могла знать Аниська и о том, что произошло вчера в доме Василия, хотя по просьбе комсомольцев дежурила у этого дома. Там-то и решался вопрос: кому уходить, а кому остаться на месте. На комсомольском собрании, накануне ухода парней, вожаком прошковского подполья единодушно была избрана Женя Фроленок.

А через некоторое время случилось еще одно событие, которое снова всполошило Прошки. Первым поведал о нем Герасим Яковлевич Фроленок. Вернувшись из леса, куда он ходил нарубить хворосту, Герасим Яковлевич рассказал:

— …Они уже к самому большаку вышли. Да тут откуда ни возьмись — партизаны. Целый батальон, а может и больше там было. С винтовками все и автоматами. Я затаился в кустах и смотрю.

— Кто вы и куда идете? — спрашивает ихний командир.

А они отвечают:

— Мы корчекопы. Работаем на скипидарно-смолокуренном заводе. Корчи тут заготавливаем.

— Ага! На немцев работаете, такие-растакие, — говорит командир. — А в торбах небось мины несете?..

— Да нет, это продукты, — поясняют ребята, — мы на выходной день вернулись домой, чтобы запастись продовольствием. Можете посмотреть.

— Нечего нам смотреть. Пойдете с нами! — приказывает командир. — Раз работаете на немцев — вы наши враги. Шагом марш!

И увели их.

Люди в деревне подавлены, молчат. Только пережили одно горе и вот опять.

В тот раз понятно. На полицаев что удивляться — делают, что хотят. Но чтобы не разобрались партизаны? Ведь то, что делают корчекопы, — одна видимость работы. Прошло сколько времени, а завод все еще не наладил выпуска продукции.

— Как же это вы, Герасим Яковлевич, не вмешались? Не объяснили партизанам, что эти латыши ничего худого не сделали, — упрекнул кто-то старика.

— А что я мог? Слаб я в политике, — оправдывается Фроленок. — Теперича все перепуталось. Не поймешь, кто за кого, кто кого и за что арестовывает.

Не успели люди разойтись по домам, а волнующая новость обсуждается уже и на другом конце деревни. Там поведал о ней еще один очевидец «ареста» корчекопов — Женя Фроленок.

У слуха есть удивительное свойство. Он не только быстро распространяется. Разрастаясь, он обрастает большим количеством разных деталей. Когда оккупационные власти начали следствие, а начали они его буквально на следующий день после происшествия — такого еще не случалось, чтобы исчезла сразу вся рабочая бригада — появилось много очевидцев ареста корчекопов. Такие люди были и в Прошках, и в Заборье, и в других деревнях. Все они единодушно подтвердили то, что говорил Герасим Фроленок.

Оккупантам ничего не оставалось, как смириться с создавшимся положением.

На самом же деле, это была тщательно обдуманная и подготовленная операция.

В воскресенье в доме Михаила Филимоновича Грома — отца Александра — была организована вечеринка. Пригласили даже помощника коменданта из заборского гарнизона австрийца Макса Либенга. По такому случаю гостеприимный хозяин выделил из своих запасов бутылку самогонки. За столом шумно чокались, пели. Каждый поднимал бокал «за здоровье господина коменданта…».

Почему не сделать человеку приятное, повысив его в должности?

— Мы имеем право и выпить, и погулять, — сказал Александр Гром, обращаясь к австрийцу, — ведь мы честно работаем, преданно служим немецкой власти.

— Яволь, — согласился Либенг, — вы хорошие ребята.

Потом они всей компанией пошли к латвийско-белорусской границе. Были с ними и девушки. Вызвался провожать их тот же добродушный австриец.

— До скорой встречи! — машет провожающим рукой Александр. Прощаются и его товарищи.

Они переходят границу и исчезают в густом лесу. Проходят несколько сот метров и тут, на небольшой поляне, идущий впереди Гром неожиданно останавливается.

— Привал, — объявляет он.

Привал? Не шутит ли он? Ведь они совсем еще не устали. Да и нужно ли, глядя на ночь, рассиживаться в лесу, когда до Прошек рукой подать?

— Есть маленькое сообщение, — говорит Александр чуть таинственно и, выждав несколько секунд, продолжает — Все! Кончаем работу. Подполью — конец. Начинается новая, партизанская жизнь.

Корчекопы обрадованы, засыпают своего бывшего бригадира вопросами.

— А где же мы возьмем оружие? — спрашивает один.

— Сейчас пойдем на склад и получим, — отвечает Гром. — Он здесь недалеко.

— А что там есть? — спрашивает второй.

— Винтовки, автоматы и даже пулеметы. То, что удалось собрать на местах боев.

— Вот это да! Здорово! — Приятно удивлены и улыбаются все, кто ничего не знал о сборе и хранении оружия. Только наиболее верные Сашины друзья были посвящены в это дело.

И вдруг в хоре радостных голосов тревожный вопрос:

— А как же наши семьи? Немцы и полицаи им ничего не сделают?

— Думаю, что нет, — говорит Александр, — об этом побеспокоятся наши прошковские друзья.

И он рассказывает всем об организации их ухода в партизанский отряд.

Тревоги, мучившие многих, после этого окончились. Бывшие корчекопы шутят, смеются. Им не терпится быстрее получить вместо кирок и лопат то, о чем каждый мечтал давно — боевое оружие, которым можно будет разить врага.

Потом все встают и двигаются в путь.

— А потом куда? — не выдерживает кто-то. — Когда вооружимся?..

— Пойдем на соединение с партизанской группой, которая уже действует, — ответил Гром. — Готовится большая боевая операция.

Восемнадцать молодых парней — будущих бойцов — идут один за другим едва различимой в лесной темноте стежкой.