Спросите у берез…

Проба огнем

Прошковская закалка… Она проходит испытание в отряде, выверяется в боях. Она выдерживает строгий экзамен мужества.

Вначале они видели, как клубились над верхушками сосен косматые тучи. Неслись, словно хотели обогнать друг друга. Были они темные, будто осенние предвестники близкого дождя. Но его так и не было, хотя небо сплошь затянуло густой пеленой. Она висела серым пологом над поляной. А там, чуть подальше, пробивались, как из тумана, бледные огни. Это костры, которые в разных концах разожгли партизаны.

Но они, все эти парни, что сидят в разных позах на траве, не смотрят по сторонам. Все больше вверх. Будто там, в поднебесье, кроется какая-то тайна.

— А может быть, сходить к командиру? — прерывает молчание Петр. — Пусть пошлет кого-либо на поиски.

— Пожалуй, — поддерживает его Смирин.

— Не надо. Подождем еще немного, — говорит Василий.

Ему никто не возражает.

Василий, как и в подполье, для них старший. Он и в самом деле старший — комсорг отряда. Но не только эта причина заставляет молодежь тянуться к нему, прислушиваться к его слову. Выработалась уже своеобразная привычка. Как и раньше, они постоянно вместе, хотя у каждого в отряде много новых друзей. А случится что-нибудь с кем-либо из них;— переживают и спешат на выручку все.

На этот раз что-то непонятное произошло с Людвигом Геродником. Прошло вот уже четыре дня, как он ушел с группой подрывников в Себеж. Прошлой ночью должен был вернуться. Но прошли еще сутки, а ребят все нет. Друзья ушедших заскучали.

Вдруг недалеко хрустнула ветка и кто-то громко сказал:

— Так вот вы где! А я весь лагерь обшарил. Лукашонка — к командиру.

— Какого? — спросил Василий. — У нас их целых три.

— Нужен Петр, — повторил из кустов посыльный штаба.

— Тогда это я. — Петр встает и, уходя, задорно подмигивает Василию. Его взгляд словно говорит: «Ну, что я говорил?..»

Ребята повеселели. Неожиданный вызов к командиру ободрил всех.

Мишка сидит на гладко срезанном пне, по-восточному подогнув ноги. Он уже решил: если разведка пойдет в Прошки — обязательно будет просить Петра, чтобы тот взял его с собой. Не возьмет — пойдет к командиру. Должны же его понять. Побывать в Прошках и постоять у того места, где был их дом, ему надо обязательно.

Без этого невозможно успокоиться.

Совсем о другом думает Владимир Вестенберг. «Вот послали бы в разведку в Стрелки — обязательно отыскал бы Димку. Взять мальчуганов в отряд стоит. Обещал даже, кажется. Да и пригодились бы они тут, в разведке».

Недалеко от Вестенберга сидит Смирин. Встречаясь лицом к лицу с бывшим директором школы, он опускает глаза. Неловко за прежние мысли, которые, вероятно, прочитал в его взгляде этот человек. Сколько раз собирался проситься к нему вторым номером, но все не решается. А так хочется научиться стрелять из пулемета. Вася, Бордович и Вестенберг уже стали хорошими пулеметчиками.

«А может попроситься в разведку? — думает Смирин. — Она всегда в деле. Петр пришел только вчера, а его уже куда-то снова посылают».

Частые уходы разведчиков в последние дни приметил и Василий. Догадывается: «Что-то замышляют в штабе…» Раздумья комсорга прерывают чьи-то торопливые шаги. Веселый голос раздается у самого уха:

— А почему это в вашей гостиной до сих пор не включена люстра?

Геродник! Такой же, как всегда — шумный, неугомонный. Едва доложил в штабе о выполнении задания, сразу же пошел разыскивать друзей. Надо же рассказать им о своих приключениях!

А они были. Об этом можно догадаться по наигранному озорству, за которым он хочет спрятать случившееся. Задержка на целые сутки не может быть без причины.

Они молчаливо смотрят на разведчика, ни о чем его не спрашивая. Знают, что он ничего от них не утаит.

— Да, было дельце. Едва не попали в объятия к заборским шуцманам, — начал Людвиг, садясь рядом с ребятами. — Возле Прошек устроили засаду, когда мы возвращались из Себежа. Выручила Женя. Успела предупредить. Почти сутки пришлось отсиживаться в малиннике. Смотреть теперь на малину не хочется…

Людвиг смеется заразительно, от души. Улыбаются и ребята.

— А с заданием как? — спрашивает Василий.

— Задание перевыполнил в два с половиной раза, — весело отвечает Геродник.

Ребята переглядываются: никогда он не скажет так, чтобы сразу было понятно, обязательно что-нибудь закрутит. Было известно — Геродник шел взрывать эшелон. Могло, конечно, повезти — на станции было два эшелона. А откуда же еще половина?

— Один эшелон везли два паровоза. Видно, тянули что-то тяжелое. Так что из уважения ко второму паровозу можно добавить еще пятьдесят процентов. Скажи, комсорг, имеем мы на это право? — обращается он к Василию.

— Смотря что везли, — отвечает тот. — А вдруг там были гробы для доблестных солдат фюрера.

— Э нет, гробы из Германии не повезут… На вагонах стояла надпись «Берлин». Из самого Берлина был, значит, груз.

Разговаривали и не заметили, как подошел Петр. Он переодет. Вместо солдатской гимнастерки на нем крестьянская одежда. Значит, уже собирается в дорогу.

— Возьми меня, — просит Мишка.

— Нельзя, — отвечает Петр, — сказано идти одному. Опасное дело. Надо проникнуть в гарнизон. Одному удобнее.

Некоторое время он молчит, затем прощается.

— Ну, так я пошел. Бывайте, ребята.

— Счастливо! — говорит за всех Василий.

— В случае чего — заглядывай в малину, — улыбается Людвиг, — только очень не увлекайся…

Петр машет рукой и исчезает в лесной темени.

А через несколько дней партизаны шли по пути, проверенному разведкой. Двигались глухими лесными стежками, в обход деревень. Здесь были: Петр, Василий, Мишка, Вестенберг, Бордович, Смирин. Когда густые сумерки окутали землю, вышли на опушку.

Слева и справа, от взвода Петра, заняли исходные позиции другие подразделения. Где-то здесь недалеко и взвод Смычкова. Он собран, подтянут, хотя на него свалилось большое горе. Недавно за связь с партизанами оккупанты расстреляли его мать. С нетерпением поглядывает Смычков на небольшую высотку, где поставлены орудия. Они должны возвестить о начале атаки. В темноте трудно что-либо разглядеть, однако все знают, что впереди — поселок Кохановичи. В нем большой немецкий гарнизон, разгром которого назначен на рассвете.

А до рассвета еще несколько часов. Можно было бы немного и отдохнуть. Но спать никому не хочется, перед предстоящим боем все возбуждены.

Где-то за лесом блеснула молния, раздались приглушенные раскаты грома.

— Люблю такую ночь, — говорит Вестенберг, — чтобы темно было, как в погребе. И вдруг молния на какой-то миг просветит все вокруг, до каждой отдельной травинки. — Он приподнимается на локте и смотрит в ту сторону, где только что прочертила небо молния. — И вообще люблю грозу. В некоторых сказках говорится, что гроза — гнев природы. Неправда! Это ее торжество. Праздник, когда она показывает свою силу.

— А ведь это обыкновенное электричество, — вмешивается в разговор Смирин, — особенно много энергии в шаровых молниях. Вот я читал…

— Да, шаровые молнии — это что-то удивительное, — перебивает его Вестенберг, — чаще всего они бывают в горах. Окончится война, обязательно съезжу на Кавказ. Поставлю где-нибудь в горах палатку и буду наблюдать. Давно мечтаю побывать там. И еще на севере, в Карелии.

За разговором не заметили, как на востоке посветлело. Небо стало более высоким, прозрачно-серым.

Вдруг над лесом взвилась зеленая ракета. И сразу же началось. Предрассветную тишину раскололи выстрелы пушек. Потом многоголосым хором заговорили винтовки, автоматы, пулеметы. Это открыли огонь ринувшиеся на штурм гарнизона партизаны.

Они бежали со всех сторон к большому кирпичному зданию бывшей школы, рядом с которым приютилось еще несколько домов. В них, в этих домах и в школе, за надежным укрытием из колючей проволоки засел вражеский гарнизон.

Снаряды разбросали проволоку, пробили стену школы, выбили рамы в окнах.

Неожиданный шквал огня вызвал переполох в стане противника. Гитлеровцы выбегали из помещений, прятались в огородах, небольшими группами пробирались к окраине поселка. Но когда партизаны вплотную подошли к кирпичным строениям, фашисты открыли ответный огонь.

Они яростно отстреливались с чердаков зданий, из траншей, из-за деревьев.

— Бросай гранаты! — скомандовал командир взвода Николай Иванов.

Огневые точки врага были подавлены. Партизаны поднялись и короткими перебежками бросились к кирпичному зданию. В первой цепи — Мишка, Петр, Смирин. Мишка стреляет на ходу по окнам и чердакам. Петр ведет огонь с места короткими очередями. Смирин что-то кричит, размахивая винтовкой. С двух сторон, помогая огнем наступающим, бьют пулеметы Василия и Бордовича.

Около школы, сделав несколько выстрелов по окнам, Смирин взбирается на пустую бочку и кричит:

— Сдавайтесь, гады! Не уйдете…

Последние его слова обрывает автоматная очередь. На мгновение он застывает на месте, выпускает из рук винтовку и падает вниз.

— Он ранен? Надо перевязать! — говорит откуда-то появившийся Мишка.

— Уже не надо… — тихо отвечает Василий.

Снова строчит автомат. Ребята прячутся за угол дома, залегли рядом. Но вскоре вскакивают и врываются в здание бывшей школы. Бегут, уже не сгибаясь, потому что немецкий автомат умолк. Он валяется на земле, упав с чердака, где лежит мертвым его владелец. Тот, что убил Смирина.

Обнаружил автоматчика командир взвода Николай Иванов.

Перестрелка идет уже в домах. Но недолго. Вскоре подавляются последние очаги сопротивления, и поселок переходит в руки партизан.

Только на его окраине, куда бежали, чтобы вырваться из окружения гитлеровцы, небольшая группа партизан ведет огонь из засады. Несмотря на потери, немцы идут напролом. Фашистов свыше сотни, а тех, кто в засаде, — всего десять.

Вся надежда у ребят на миномет и ручной пулемет. Но минометчик Федор Набело погиб, а пулеметчик Вестенберг ранен. Кровь промочила одежду Владимира. Некогда перевязать раны: ни на секунду не должен умолкать пулемет.

— Будем отходить, — подползая к пулеметчику, сказал командир отделения Алексей Блинов.

— Уводи ребят, — не отрываясь от пулемета, ответил Вестенберг, — а я буду прикрывать отход.

— Нет, мы тебя не оставим. Давай помогу. — Блинов хочет приподнять товарища.

— Не трать время. Быстрей уходи. Спасай ребят, — не соглашается Вестенберг и продолжает стрелять.

Несколько сильных взрывов раздается впереди бегущих немцев. Это рвутся последние гранаты партизан. Затем они скрываются во ржи.

Взрывы лишь на минуту останавливают фашистов. Они ненадолго залегают и снова бегут. Вестенберг видит, как они заходят с флангов, окружают его. Как ни тяжело ему, он разворачивает пулемет вправо и влево, быстро меняет диски.

Вдруг словно обрывается какая-то струна и умолкает начатая мелодия: кончились патроны.

Но рано Торжествуют враги. Несколько мощных взрывов охлаждают их пыл. Это, приподнявшись из последних сил, бросает гранаты тяжелораненый пулеметчик. К двум первым ранам прибавилась еще одна. Пуля засела в левом плече. На какое-то время становится тихо. Прекратился и ответный огонь: не стреляют и фашисты.

— Эй, сдавайся! — раздается вблизи знакомый глуховатый голос.

Вестенберг удивленно оглядывается.

— Не бойся, тебе ничего не будет. Ты еще можешь искупить свою вину, — продолжает тот же голос.

Где Владимир слышал его?.. И тут в его сознании вырисовалась неуклюжая, узкоплечая фигура переводчика. «Моргес?..»

Вот он показывается из-за кустов. Вначале согнувшись, затем выпрямляется в полный рост. Постоял немного, вгляделся. Еще раз повторил предложение о сдаче, потом махнул рукой. Вокруг вырос частокол зеленых фигур. Их так много, что можно стрелять не целясь: пуля все равно не пролетит мимо.

Напрягая всю свою волю, Владимир ловит на мушку знакомую узкоплечую фигуру. Выстрела не слышит, видно, оглох в бою. Но узкоплечий дрогнул, раскрыл рот и свалился к ногам бегущих. В цепи падает второй, третий…

Однако зеленых фигур слишком много, чтобы остановить их. Они бегут со всех сторон. Да и в нагане уже последние патроны. Нет, они не возьмут его живым!

Он снова приподымается, чтобы в последний раз посмотреть на землю. Перед глазами волны зреющей ржи. За ней зеленый ковер луга. А чуть подальше непроницаемо черный лес и темное небо. Такие, как бывают в грозу. Владимир подымает к виску наган и падает перед носом подбежавшего фашистского солдата.

Ночью, когда партизаны ушли, нанеся серьезный урон немецкому гарнизону, жители Коханович тайком схоронили погибших героев. В одну могилу они положили стрелка Смирина и пулеметчика Вестенберга. Братьями они были в борьбе, братьями остались после смерти.

На свежей могиле сразу же появились цветы. Много цветов. Словно они выросли за одну ночь, после прошумевшего листвой дождя.

Потом, как и тогда на рассвете, прогремела гроза, налетел ветер. Он развеял, разбросал темные тучи, очистил небо. И солнце снова обласкало землю. Вспыхнули множеством красок цветы на свежей могиле, на лугах, в поле.

Солнце еще раз напомнило людям: может быть непогода, могут быть тучи. Но солнце сильней. Ничто не может закрыть его лучезарный, рождающий счастье жизни свет.