Спрятанный дневник

Глава четвёртая
ПИСЬМО ПЕТЕРА РАСТЯПЫ

Переполненный автобус въехал в просторный заводской двор. Он привёз рабочих «Литостроя» на работу. Вместе с ними вышли и Мирт с мамой. Мирт не раз бывал на «Литострое». Отец работал на заводе с первых дней его существования, когда его только строили.

Они молча пересекли двор и остановились перед административным корпусом.

- Пойдёшь со мной? - спросила мама.

- Я тебя здесь подожду.

- Хорошо. Посиди на скамейке.

- Ладно…

Мама поднялась по ступенькам в здание. Мирт медленно дошёл до скамьи и сел. Мимо проходили рабочие, торопясь к своим станкам.

Отец тоже каждый день проходил здесь, когда был здоров и когда… Сегодня десятый день, как его нет. Никогда уже он не пройдёт здесь, не присядет отдохнуть на этой скамейке, не услышит шума станков, которые он впервые запускал своими руками. Сейчас он лежит в родной Поляне. И когда мама закончит все дела, они тоже переедут на его родину.

Раздался гудок. Огромный заводской двор ожил. Мирт по-прежнему сидел на скамейке, наблюдая за работой этого колоссального механизма и удивляясь его необычайной слаженности и точности. В ушах его ещё звучали слова отца, которые он сказал ему год назад, когда они перед началом смены присели на минутку на эту скамейку: «А ведь раньше здесь было поле, чистое поле…»

Незаметно мысли его опять перешли к отцу, к их общей тайне. Интересно, помнит ли мама их последний разговор? Каждый вечер, перед сном, он снова и снова обдумывал план действий, всякий раз дополняя его и улучшая. «Герои смерти» и «хозяева аллеи» больше не приставали к нему, и он мог без помех заниматься своим делом.

«В Поляне никому ничего не скажу,- в который раз решил он.- Даже Рушке. Маленькая она ещё, всё равно побоится сунуть нос в шахту. Хотя от неё трудно будет скрыть. Жить мы будем у них. Тётя Кристина даёт нам комнату. А Рушка к тому же такая любопытная!

А Петер? Ему надо сказать. Он мне всё доверяет. Правда, он, по-моему, не очень умеет хранить тайну, но делать нечего. Весь год он мне писал длинные письма. Вчера пришло ещё одно».

Мирт достал из кармана большой измятый конверт и, не без некоторого усилия вытащив из него письмо, перечитал его в третий раз.

Дорогой друг Мирт!

Ты мне совсем не пишешь! Ёлки-палки! Вчера я собрал пять килограммов железного лома, чтоб купить конверт, бумагу и марку, и из-за этого самого железного лома чуть не бултыхнулся в речку (железо-то было в реке!). Такой уж я нескладный (все так про меня говорят).

И ещё, знаешь, мне пришлось встать пораньше, чтоб написать письмо до школы. Не обижайся, что я не пришёл на похороны твоего отца. Ты просто представить себе не можешь, как я злился на себя, но как раз в тот день у меня была высоченная температура. Мне так хотелось окатить голову холодной водой, чтоб немножко остудить её, только вряд ли бы это помогло. Ничего не попишешь, И (ну конечно же, перед И не запятая, а точка. Исправить не могу - нет ластика!). Так вот и получилось, что я не пришёл на похороны, и мы с тобой не увиделись. Я ужасно расстроился, когда узнал, что у тебя умер отец. Честное слово, недаром все кругом твердят, что я стал словно полоумный. Когда вы приедете в Поляну, я буду твоим другом, если ты, конечно, не против. Если захочешь, могу остаться полоумным, а если тебе это не понравится, стану таким же серьёзным, как святые в нашей церкви, и вдобавок буду стараться исполнять все твои желания, что, наверное, немного потруднее.

У меня нет настоящего друга. Все только смеются надо мной. Иногда мне обидно до слёз, иногда безразлично. Что и говорить, я ведь и в самом деле ужасно невезучий - думаю сделать хорошо, а получается плохо.

Хочешь, расскажу тебе один случай? В понедельник, а может, в воскресенье (совсем вылетело из головы!)… Ну и болван же я, конечно, в понедельник я ходил за молоком к Добрнику. Иду я обратно с полными бидонами (это чистое наказание-брать молоко ещё и для соседки, которая как раз накануне наплела маме, будто я отпил из её бидона, а потом долил туда воды, а я ни сном ни духом не виноват), как вдруг из-за дома Крпача с рёвом выскакивает девчонка. За ней гонится большая чёрная собака. Недолго думая я заорал как оглашенный и бросился ей наперерез. Собака мигом забыла про девчонку и помчалась прямо на меня. И тут случилось такое, о чём даже страшно вспомнить!.. Я стремительно повернулся и. в ту же минуту со всего маха грохнулся на землю… Ёлки-палки, молоко разлилось всё до капли! Я погиб… Собака сразу присмирела и принялась жадно лакать молоко. Л девчонка разревелась пуще прежнего. Из-за молока, конечно. Я тоже чуть не плакал, и только чёрный пёс довольно облизывался (я ему это попомню - негодяй был наверху блаженства!). Домой я вернулся без молока. Сам понимаешь, девчонка не могла налить мне другого. И чем всё кончилось, тоже можешь себе представить. Даже мама, моя хорошая, добрая мама, и та не поверила, что я нечаянно разлил молоко. «Ну и растяпа ты у меня,- повторяла она всё время.- Самый что ни на есть настоящий растяпа».

Думаешь, одна мама так говорит? Другие тоже твердят, что я день ото дня становлюсь всё большим растяпой и потому у меня всё из рук валится. И прозвище «Растяпа» пристало ко мне на веки вечные. Я не обижаюсь. И на тебя не обижусь, если ты тоже будешь меня так звать. Ведь, по правде говоря, я такой и есть.

Когда приедешь? Конечно, когда кончится учебный год. Учиться осталось ровно неделю. Оценки у меня неважные. Если заметишь, что в письме не хватает какой-нибудь запятой или точки, то немедленно сообщи, я вышлю заказным! Правда, колов не будет, потому что тогда мне пришлось бы искать другой дом. Отец так прямо и сказал, а мне ни к чему менять дом сейчас, когда каникулы на носу. Однако как ни крути, а в школе у меня всё идёт кувырком. Просто напасть какая-то! Учителя так и стараются спросить меня именно то, что я не выучил. Даже ночью нет мне покоя от этих уроков. Только на тебя надежда! Ты ведь друг мне, правда? Но если из-за этого не захочешь со мной водиться, то мне волей-неволей придётся учить всё подряд.

Может, письмо покажется тебе скучным и ты. не станешь читать его до конца. Так что на всякий случай прощаюсь с тобой сейчас.

Если же будешь читать дальше, то охотно расскажу тебе, что летом мы будем кататься на плотах по на-

шему Бобровому озеру, которое всякие там завистнику зовут Грязной лужей. Прошлым летом тут и впрямь была обыкновенная лужа, но весной мы перекрестили её в Бобровое озеро… Катаемся мы по нему на пиратском корабле. Ты просто не представляешь себе, как это здорово! Я уже четыре раза падал за борт. Три раза сушился на солнце, а в четвёртый было так пасмурно- ёлки-палки! - что из-за этих самых туч отец дал мне хорошую нахлобучку. Но с тобой ничего такого не случится, ты же не Петер Растяпа! Вот увидишь, мы соорудим плот, какой ещё никогда не ходил по Бобровому озеру, такой же роскошный, как эта клякса.

А у Рушки появилась премиленькая косуля. Позавчера её нашёл в лесу её отец (он лесник). Косуля ещё совсем крохотная. Рушка не расстаётся с ней. Я бы тоже не расставался - такая она чудесная; сам увидишь, когда приедешь.

Может, ты дочитал до конца. Не сердись, что я так разболтался, ведь теперь я опоздаю в школу и учитель отчитает меня перед всем классом. Так вот я и живу. Хотел сделать тебе приятное. Обо мне не беспокойся, выкручусь как-нибудь. Было б гораздо хуже, если б я не писал тебе ничего нового. Хотя у вас горе и, может быть, тебе сейчас не до глупых писем Петера Растяпы.

Ещё раз до свидания.

Твой Петер Растяпа.

Сообщи, когда приедешь. Жду тебя.

Мирт поднял глаза, сложил письмо и сунул его в конверт. Никогда не признается он Петеру, что трижды прочёл его письмо. Куда больше, чем содержание, согревала его мысль о том, что кто-то хочет быть его товарищем, и этот «кто-то» жил в Поляне, куда он едет, чтоб разгадать тайну отца. Ему казалось, что отец жив, что он всё ещё в больнице и с нетерпением ждёт, когда Мирт найдёт его драгоценный дневник и они смогут вместе прочесть его.

Мама вышла из административного корпуса. Вся в чёрном, она на минуту остановилась на верхней ступеньке; за её спиной сверкала на солнце большая стеклянная дверь. Мирт встал.

- Ну, пойдём,- сказала она, подходя к нему.

Мирт понял, что сейчас их с мамой переполняют одни и те же чувства - они как бы прощались с чем-то большим, незабываемым. За ними невидимой тенью шёл отец.

- Как только начнутся каникулы, мы можем ехать,- сказала мама, когда они вышли на улицу.

- Ещё десять дней,- вслух подумал Мирт. И продолжил про себя: «Ещё десять дней, отец, и тогда я возьмусь за наше общее дело, как мы решили при последнем свидании…»