Среди Йоркширских холмов

28

Водя стетоскопом по ребрам старого пса, я взвешивал, долго ли еще он протянет.

— С сердцем у Дона не лучше, — сказал я старенькому мистеру Чандлеру, который сидел сгорбившись в кресле у очага.

Я старался говорить бодрее. Сердце работало заметно хуже. Собственно говоря, казалось, что я никогда еще не выслушивал такого скверного сердца. Какие там шумы! Мешанина всплесков и хлюпанья: я только диву давался, каким образом животворная кровь еще циркулирует по телу дряхлой собаки.

Дону, косматому нечистопородному колли, было четырнадцать лет, и к сердечной слабости добавлялся неизбежный хронический бронхит, внося свою лепту бульканья и хрипов в симфонию, оглашавшую его грудь.

— Может, и так. — Мистер Чандлер наклонился вперед. — А в остальном-то он еще ничего. Ест даже очень хорошо.

Я кивнул.

— Да, удовольствие он от жизни получает, это несомненно. — Я потрепал старого пса по голове, и его хвост энергично застучал по коврику у очага, служившему ему подстилкой. — Боли он не испытывает и радуется, чему может.

— Если бы не чертов кашель, — проворчал его хозяин. — Покоя ему не дает. А сегодня совсем разыгрался, вот я вас и вызвал.

— Ну совсем кашель не пройдет, но помочь, когда очень скверно становится, все-таки можно. Сейчас сделаю укол и оставлю таблетки.

После инъекции я отсчитал запас моих верных окцитетрациклиновых таблеток.

— Спасибо, мистер Хэрриот. — Старик взял пакетик и положил его на полку. — А вообще-то он как?

— Трудно сказать, мистер Чандлер. — Я замялся. — Я видел много собак с больным сердцем, которые жили годы и годы, а с другой стороны… Ждать можно всего. В любую минуту.

— Ну да… понимаю, понимаю. Будем надеяться на лучшее. Только старому-то вдовцу вроде меня немножко тоскливо становится. — Он поскреб в затылке и виновато улыбнулся. — Ночь сегодня скверная выдалась. С телевизором повеселей было, да он не работает. — Старик кивнул на темный экран в углу. — За чаем совсем разладился. Я чертовы ручки крутил и так и эдак, и все без толку. Вы в этих штуках понимаете?

— Боюсь, что нет, мистер Чандлер. Я телевизор купил совсем недавно. В начале пятидесятых телевизор был еще новым чудом, а для тупиц в технике вроде меня — непостижимым чудом. Тем не менее я подошел к нему и включил, а затем принялся вертеть ручки, нажимать на кнопки, подтягивать проволочки, щелкать выключателями. Внезапно старик у меня за спиной вскрикнул:

— Э-эй! Есть оно! Есть изображение.

Я растерянно уставился на экран, где по техасской равнине несся галопом отряд шерифа. Чем-то я пронял таинственный ящик.

— Колдун вы, мистер Хэрриот! — Лицо старичка просияло. — Сразу мне веселее стало.

Я испытал непривычное горделивое торжество.

— Ну очень рад, что сумел помочь! — Однако, взглянув на собаку, прильнувшую к коврику, я перестал радоваться.

— Если ему станет хуже, позвоните, — сказал я и вышел из домика со скверным предчувствием, что скоро услышу от мистера Чандлера печальное известие. И что-то для меня кончится. Я ведь успел привязаться к старому Дону, одному из самых покладистых пациентов, усердному хвостовиляльщику, которого лечил много лет.

Ждать пришлось недолго. В семь часов вечера три дня спустя зазвонил телефон.

— Чандлер говорит, мистер Хэрриот.

Голос был расстроенный, и я приготовился к худшему.

— Не хочется мне вас беспокоить, мистер Хэрриот, но, может, вы ко мне заглянули бы?

— Ну конечно, мистер Чандлер. Сию же минуту. Я понимаю, как вам тяжело.

— Да уж, худо, дальше некуда. Но я знаю, вы его подправите.

Мне вспомнилась какофония, звучавшая в стетоскопе, и я почувствовал, что обязан сказать правду.

— Мистер Чандлер, четырнадцать лет — срок долгий. Все изнашивается.

— Четырнадцать? Так ему, чертову сыну, и двух нет!

— ДВУХ?! — Неужели у старика в голове помутилось? — Дону еще и двух нет?

— Дону? Да причем тут Дон? Ему от таблеток очень даже полегчало. А вот телевизор этот треклятый опять не работает, хоть ты что! Может, заглянете починить его, а?