Среди Йоркширских холмов

4

— Грабитель ты, а не ветеринар!

Миссис Сидлоу, яростно сверкая черными глазками, хлестнула меня этими словами, и я, глядя на черные прямые волосы, обрамляющие худое лицо с острым подбородком, подумал (далеко не в первый раз), что она — ну вылитая ведьма. Вот-вот оседлает метлу и быстренько слетает на Луну и обратно.

— Вся округа только и говорит, что о вас и бессовестных ваших счетах, — продолжала она. — Не знаю, как вам с рук сходит! Это же открытый грабеж. Обираете бедняков-фермеров, а потом нахально заявляетесь на шикарной новой машине.

Машина и послужила толчком. Мой дряхлый драндулет совсем рассыпался на составные части, и я потратился на подержанный «Остин-10». Машина уже отъездила двадцать тысяч миль, но за ней хорошо ухаживали, и озаренный солнцем черный отполированный кузов словно только что сошел с конвейера. Вот миссис Сидлоу и взъярилась.

Фермеры, как правило, отзывались на покупку машины шуткой-другой.

«Видно, гребете наши денежки лопатой», — говорили они с ухмылкой. Но дружеской, без тени ядовитой злобы, которая словно бы отличала семейство Сидлоу.

Сидлоу ненавидели ветеринаров. Не меня лично, а чохом, причем объектов для ненависти у них было немало — они по очереди перепробовали всех ветеринаров в наших краях и в каждом обманулись. Беда была в том, что мистер Сидлоу, как никто в округе, считал себя знатоком лечения больных животных, а его жена и взрослые дети свято ему верили, и, когда какая-нибудь их корова или собака заболевала, глава семьи, естественно, демонстрировал свое умение. И ветеринара вызывали, только когда мистер Сидлоу истощал весь запас тайных снадобий. Сам я смотрел на этой ферме только издыхающих животных, которым уже нельзя было ничем помочь, а потому Сидлоу дружно укреплялись во мнении, что я никуда не гожусь, как и все мои коллеги.

Вот и на этот раз я с бессильной горечью глядел на исхудалых овец. Они, притулившись в темном углу овчарни, испускали последние хриплые вздохи после недели пневмонии, которую никто не лечил. Семья фермера стояла рядом и бросала на меня искоса хмурые взгляды.

А когда я устало побрел к машине, миссис Сидлоу углядела меня в кухонное окно и пулей вылетела во двор.

— Да уж вам-то все едино, — не унималась она. — Мы трудимся, спину гнем с утра до ночи, чтобы концы с концами свести, а потом заявляются всякие вроде вас и забирают наши кровные денежки ни за что ни про что. А как же! Разбогатеть побыстрее хочется!

Только постоянные упражнения в соблюдении заповеди, что клиент всегда прав, помешали мне огрызнуться. Я даже выдавил из себя улыбку.

— Миссис Сидлоу, — сказал я кротко, — уверяю вас, меня никак нельзя назвать богатым. Вы убедились бы в этом, если бы увидели мой счет в банке.

— Вы, значит, без денег сидите, так что ли?

— Совершенно верно.

Она ткнула пальцем в «остин» и смерила меня еще одним злобным взглядом.

— А машиной этой обзавелись, чтобы пыль в глаза пускать?

Я не нашелся, что ответить. Она загнала меня в угол: либо я бессовестный денежный мешок, либо голь перекатная с претензиями.

На обратном пути я с высокого склона оглянулся вниз на ферму Сидлоу — солидный жилой дом, добротные службы и пятьсот акров прекрасной земли у подножия холма. Сидлоу были весьма зажиточными и не знали тех забот, которые одолевали фермеров на верхних склонах, где земля отличалась скудностью и требовала тяжкого труда. Ну почему, почему мое воображаемое богатство так их оскорбляет?

И еще я подумал, что свой выпад миссис Сидлоу приурочила ко времени, когда мои финансы находятся в особенно плачевном состоянии. Меняя скорости, я узрел розовеющую кожу в прорехе над коленом. О черт! Старые вельветовые брюки просились в отставку, как, впрочем, и весь мой гардероб. Однако потребности двух подрастающих детей были много важнее моих собственных. Да и заниматься моей работой в элегантных костюмах особого смысла не имело — такой грязной профессии поискать! — и мне следовало соблюдать лишь минимум респектабельности, а потому утешала мысль, что один-то «выходной костюм» у меня имеется. Годы и годы он оставался ну совсем новым, так как надевать его мне приходилось очень редко.

И действительно, как-то странно, что я постоянно сижу без денег! Практиковали мы с Зигфридом весьма успешно и обзавелись прекрасной клиентурой. Работаю чуть ли не круглые сутки семь дней в неделю, по вечерам, а то и по ночам. И работа не из легких — валяешься на булыжнике, до изнеможения помогая телящейся корове, имеешь дело с пациентами, которые тебя брыкают, прижимают к стенке, наступают на тебя, обдают навозной жижей. Мышцы у меня болят целыми днями — и за все про все я могу продемонстрировать неизменный долг банку в тысячу фунтов! И необходимость считать каждый пенс.

Бесспорно, значительную часть времени я провожу за рулем, а эти часы никто не оплачивает… Так не тут ли кроется объяснение?

Однако и поездки, и работа, и полная разнообразия жизнь — все происходило в окружении великолепной природы. И я искренне наслаждался и тем, и другим, и третьим, а горькие мысли лезли мне в голову, только когда меня выставляли хитрым мошенником, облапошивающим бедных фермеров.

Дорога поднималась все выше. Я увидел колокольню Дарроуби, его крыши и, наконец, на окраине городка манящие ворота красивого дома миссис Памфри. Я взглянул на часы. Полдень. Долгие годы выработали у меня особую сноровку приурочивать свои визиты туда ко второму завтраку, чтобы ненадолго забыть о тяготах сельской практики и понежиться, наслаждаясь гостеприимством пожилой вдовы, которое столько лет скрашивало мою жизнь.

Когда под шинами «остина» захрустел песок подъездной аллеи, я улыбнулся: в окне, встречая меня, возник Трики-Ву. Он был уже очень стар, но у него хватало сил забраться на свой дозорный пост, и его мордочка, курносая, как у всех пекинесов, расплылась в пыхтящей приветственной усмешке.

Поднимаясь между колоннами по ступенькам крыльца, я заметил, что песик покинул подоконник, и тут же услышал радостное тявканье в холле. Рут, горничная, прослужившая в доме не один десяток лет, открыла дверь на мой звонок и приветственно улыбнулась, а Трики мячиком ударился о мои колени.

— До чего же он вам рад, мистер Хэрриот, — сказала Рут, беря меня за руку. — Ну просто как все мы!

Она проводила меня в элегантную гостиную, где в кресле у камина сидела миссис Памфри. Она подняла среброкудрую голову от книги и обрадованно вскрикнула:

— Ах, мистер Хэрриот, как мило! Трики, твой дядя Хэрриот приехал навестить тебя. Чудесно, правда? — Она указала мне на кресло по другую сторону камина. — Я ждала, что вы приедете проверить здоровье Трики, но до того, как осмотреть его, вам необходимо согреться. Такой страшный холод! Рут, милая, принесите мистеру Хэрриоту рюмочку хереса. Вы ведь не откажетесь, мистер Хэрриот?

Я поблагодарил. Еще бы я отказался от изумительного хереса, который наливался в огромные рюмки и удивительно подкреплял силы — а уж в холодную погоду особенно. Я утонул в мягком сиденье, протянул ноги к пламени, плясавшему в камине, и отпил хереса, а Рут в тот же миг поставила возле меня тарелку с крохотными бисквитиками. Трики вскарабкался ко мне на колени, и туман злобы, окутавший меня на ферме Сидлоу, окончательно рассеялся.

— Трики со времени вашего последнего визита, мистер Хэрриот, чувствовал себя на редкость хорошо, — начала миссис Памфри. — Конечно, он поутратил гибкость из-за артрита, но ходит прекрасно, а его грудной кашель не усилился. И самое чудесное (она сплела пальцы и широко раскрыла глаза) — он совсем не плюх-попал! Ни единого раза. Так, может, вы не будете тискать бедняжечку?

— Разумеется нет. Ни в коем случае. Раз у него там все нормально, то зачем? — (На протяжении многих лет я очищал околоанальные железы Трики-Ву, когда он, по красочному выражению своей хозяйки, плюх-попал, и песик сносил это безропотно.) Теперь я погладил его, а миссис Памфри продолжала:

— Я должна сообщить вам интересную новость. Вы знаете, как превосходно Трики разбирается в скаковых лошадях, как тонко судит об их форме и, когда ставит на скачках, почти всегда выигрывает. Так вот! — Она помахала пальцем и понизила голос. — В последнее время он увлекся собачьими бегами.

— Неужели?

— О да! Он начал следить за соревнованиями в Мидлсбро, несколько раз поручал мне делать за него ставки и выиграл кучу денег.

— Боже!

— Да-да. Не далее как сегодня утром Краудер, мой шофер, заехал к букмекеру за двенадцатью фунтами. Выигрыш Трики на вчерашних бегах.

— Ну и ну! Непостижимо! — сказал я, а мое сердце обливалось кровью от жалости к Честному Джо Прендергасту, местному букмекеру. Столько лет проигрывать собаке деньги на скачках, а теперь плати еще за собачьи бега! — Настоящее чудо.

— Ведь верно, ведь правда? — Миссис Памфри одарила меня сияющей улыбкой, но тут же посерьезнела. — Однако мне хотелось бы понять, в чем причина этого нового интереса. Как вы полагаете?

Я задумчиво покачал головой.

— Трудно сказать. Очень трудно.

— У меня есть одна теория, — сообщила миссис Памфри. — Как вам кажется, может быть, с возрастом его потянуло к животным одной с ним крови, вот он и предпочитает ставить на состязающихся собак?

— Не исключено… Нет, не исключено…

— Ну и напрашивается вывод, что родство помогает ему точнее взвешивать шансы и выигрывать.

— Что же, вполне возможно. Весьма веский довод.

Трики, прекрасно понимая, что мы говорим о нем, завилял хвостом и посмотрел на меня с обычной широкой усмешкой, вывалив наружу язычок.

Я совсем утонул в кресле, смакуя тепло, которое разливалось по моему телу не без помощи хереса. И как уютно слушать отчет миссис Памфри о разнообразной деятельности Трики! Очень добрая, очень умная дама, уважаемая всеми, усердная участница многих благотворительных начинаний. Она заседала во всяческих комитетах, у нее просили совета по самым разным поводам, но чуть дело касалось ее песика, серьезные темы исчезали из разговора, сменяясь неисчислимыми чудачествами. Она наклонилась вперед.

— Мне хотелось бы поговорить с вами об одной вещи, мистер Хэрриот. Вам известно, что в Дарроуби открылся китайский ресторан?

— Да. И очень приятный. Она засмеялась.

— Кто бы мог подумать? Китайский ресторан в тихом городке вроде Дарроуби — поразительно!

— Неожиданно, согласен. Но в последние годы они растут как грибы по всей стране.

— Да-да. Только я хочу обсудить с вами, как это подействовало на Трики.

— Что?!

— Да, он в совершеннейшем расстройстве.

— Но каким образом?..

— Мистер Хэрриот! — Она сдвинула брови и устремила на меня непоколебимо серьезный взгляд. — Много лет назад я довела до вашего сведения, что Трики происходит от длинной череды китайских императоров.

— Разумеется! Разумеется!

— Пожалуй, будет проще объяснить, если я начну с самого начала. Я отхлебнул хереса в сладком ощущении, что воспаряю в мир грез.

— Прошу вас!

— Когда ресторан только открыли, — продолжала миссис Памфри, — на удивление многие горожане были недовольны. Они бранили китайские блюда, а также милого китайца и его жену, утверждали, что такому заведению в Дарроуби не место, что его следует подвергнуть бойкоту. Так вот, как-то, когда мы с Трики гуляли по улице, он услышал такой разговор и пришел в ярость.

— Неужели?

— Да-да. Крайне возмутился. Я всегда замечаю, когда он испытывает подобное чувство. Он хранит такой оскорбленный вид, и его очень трудно привести в хорошее настроение.

— Боже мой! Мне очень жаль.

— И ведь нельзя не понять, каково ему было слушать, как поносят его народ.

— Бесспорно, конечно, вполне естественно.

— Тем не менее, мистер Хэрриот, тем не менее (она снова помахала пальцем и многозначительно мне улыбнулась) милый умница сам предложил выход из положения.

— Ах так?

— Да, он сказал мне, что нам следует почаще посещать этот ресторан и попробовать все их блюда.

— А-а!

— Мы так и поступили. Краудер отвез нас туда позавтракать, и мы получили огромное удовольствие. К тому же оказалось, что мы можем взять домой любое блюдо в специальной коробочке, и в ней оно остается горячим и аппетитным. Как это весело! Теперь, когда начало положено, Краудер часто заглядывает туда по вечерам и привозит нам ужин. И знаете, ресторан уже как будто не пустует. По-моему, мы неплохо им посодействовали.

— Несомненно, — ответил я с полной искренностью. «Лотосовый сад» приютился в уголке рыночной площади и, собственно говоря, исчерпывался четырьмя столиками, так что частое появление у его дверей сверкающего черного лимузина и шофера в форме не могло не послужить прекрасной рекламой. Я тщетно пытался вообразить, как местные обыватели созерцают через окно миссис Памфри и Трики, дегустирующих китайские блюда, за крохотным столиком, но тут она добавила:

— Очень рада, что вы так думаете. И мы получили такое удовольствие! Трики просто обожает чау-суи, а мне особенно нравится чау-мейн. А хозяин учит нас пользоваться палочками.

Я поставил пустую рюмку на столик и стряхнул с пиджака крошки божественных бисквитиков. Как тяжело было прерывать эту беседу и возвращаться к прозаической действительности! Но я взглянул на часы и сказал:

— Очень рад, миссис Памфри, что все получилось так удачно. Однако пора заняться проверкой здоровья малыша.

Я посадил Трики на кушетку и тщательно прощупал животик. Все в полном порядке. Затем я выудил из кармана стетоскоп и послушал сердце и легкие. Давно мне знакомые шумы в сердце и хрипы в бронхах, как я и ожидал. Собственно говоря, я знал организм моего старого приятеля наизусть — недаром же я наблюдал его столько лет. Зубы, скажем, в следующий раз не помешает очистить. Глаза… характерное для старых собак помутнение хрусталика, но очень легкое.

Я обернулся к миссис Памфри. Трики получал преднолейкотропин от артрита и окситетрациклин от бронхита, но с ней я никогда подробно о его болезнях не говорил. Медицинская терминология ввергала ее в ужас.

— Для своего возраста, миссис Памфри, он просто в великолепной форме. В случае необходимости давайте ему нужные таблетки и вызовите меня, если я понадоблюсь. Но еще одно. Последнее время вы строго соблюдаете его диету, ну и впредь не давайте ему лишних лакомств. Даже добавки чау-суи!

Она хихикнула и одарила меня лукавым взглядом.

— Ах, пожалуйста, мистер Хэрриот, не браните меня! Обещаю быть умницей. — Она помолчала. — Да, еще об артрите Трики. Как вы знаете, вот уже много лет Ходжкин бросает ему кольца, чтобы он за ними бегал.

— Да, я знаю. — У меня перед глазами возник угрюмый старый садовник, принужденный бросать резиновые кольца на газон, откуда Трики с восторженным тявканьем притаскивал их ему обратно. Ходжкин явно не терпел собак и неизменно выглядел доведенным до белого каления. Губы у него непрерывно шевелились — он что-то бормотал себе под нос и ворчал на Трики.

— Ну, мне показалось, что для Трики в его состоянии Ходжкин бросает колечки слишком далеко, и я сказала, чтобы он кидал их не дальше чем на три-четыре шага. Удовольствия малыш будет получать не меньше, но не перетруждаясь.

— Так-так.

— К сожалению (тут ее лицо приняло неодобрительное выражение), Ходжкин отнесся к этому с раздражением.

— В каком смысле?

— Я бы ничего не узнала (она понизила голос), но Трики рассказал мне по секрету.

— Вот как?

— Да. Ходжкин, сообщил он мне, очень сердился. Дескать, теперь ему придется нагибаться куда чаще, а у него тоже артрит. Я бы не приняла этого к сердцу (она перешла на шепот), но Трики был глубоко шокирован. Он сказал, что Ходжкин несколько раз употребил слово «проклятущий»!

— Боже, боже! Да, я вижу, какие сложности возникают.

— Трики оказался в таком неловком положении. Как, по-вашему, мне следует поступить?

Я глубокомысленно нахмурился и по размышлении изрек следующее:

— Мне кажется, миссис Памфри, игру с кольцами следует устраивать пореже и покороче. В конце-то концов, и Трики, и Ходжкин уже не молоды.

Она несколько секунд молча смотрела на меня, потом ласково улыбнулась.

— Благодарю вас, мистер Хэрриот, благодарю. Вы, как всегда, правы. Я последую вашему совету.

Я начал прощаться, но миссис Памфри меня остановила:

— Перед тем как вы уйдете, мистер Хэрриот, я хотела бы вам кое-что показать.

Она отвела меня в комнату по ту сторону холла и открыла дверцы огромного гардероба. Моему взору открылся длинный ряд элегантнейших костюмов. Такое их количество я прежде видел только в магазинах.

— Они, — сказала миссис Памфри, поглаживая всевозможные пиджаки: темные выходные, светлые твидовые, — принадлежали моему покойному мужу. — На мгновение она умолкла, трогая один рукав за другим, а потом с внезапной энергией обернулась ко мне, мягко улыбаясь. — Он любил хорошо одеваться и заказывал все свои костюмы в Лондоне. Вот этот, например (она сняла вешалку с пиджаком и брюками из лучшего твида). Вот этот сшил один из моднейших столичных портных. Ах, какой он тяжелый! Подержите, пожалуйста. — Охнув, она перекинула костюм через мою протянутую руку, и меня тоже поразила его тяжесть.

— Да, — продолжала она, — прекрасный костюм для загородных прогулок… И знаете, он его ни разу не надел. — Покачав головой, она погладила лацканы, и ее глаза затуманились. — Ни разу. Он скончался через несколько дней после того, как костюм доставили, а так его ждал! Он любил длинные прогулки, любил бывать на воздухе как можно чаще, но при этом любил быть красиво одетым… — Она оборвала фразу, посмотрела на меня с решимостью и отрывисто сказала: — Так вот, мистер Хэрриот, вы не возьмете этот костюм?

— А?

— Я буду так рада! Вам он может пригодиться, а то висит в гардеробе без всякого проку.

Я не знал, что ответить, но тут мне вспомнились многочисленные паузы в нашем разговоре у камина, когда, поднимая рюмку, я ловил взгляд миссис Памфри на моей обтрепанной манжете или на протершемся вельвете у колен.

Я молчал, и на ее лице отразился испуг.

— Вы не обиделись?

— Нет, нет, нет. Вовсе нет. Вы очень добры. И я с удовольствием буду носить его.

— Я так рада! — Она захлопала в ладоши. — Именно то, что требуется сельскому ветеринару. Мне будет так приятно думать, что вы ходите в нем.

— Да… да… — отозвался я в некотором замешательстве. — Очень вам благодарен. — Я засмеялся. — Такой чудесный сюрприз!

— Вот и хорошо. — Она тоже засмеялась. — Рут! Рут, принесите, пожалуйста, большой лист оберточной бумаги, чтобы упаковать костюм.

Горничная торопливо вышла, а миссис Памфри наклонила голову набок.

— Только вот одно, мистер Хэрриот. Мой муж был крупным мужчиной. Его надо будет перешить.

— Ничего-ничего, — сказал я. — Это устроить просто.

Шагая по песку дорожки к машине с тяжелым пакетом под мышкой, я размышлял о контрастах этого дня. Часа два назад я улизнул как изгой с фермы после визита, ознаменованного неприязненной придирчивостью, под взрыв брани в заключение. А теперь! Миссис Памфри и Рут, улыбаясь, машут мне с порога; Трики взобрался на свой подоконник и затявкал, улыбаясь до ушей, а занавеска заколыхалась от энергичного движения его хвоста. Мое тело исполнено приятной истомой после хереса и бисквитов, а к боку я прижимаю великолепный костюм.

И я далеко не в первый раз возблагодарил Провидение за неисчерпаемое разнообразие ветеринарной практики.