42

— Вам следует подумать, Джеймс, — в один прекрасный день заявил Зигфрид, захлопывая книгу вызовов и вставая из-за стола.

— О чем?

— Ну, я знаю, что вы прожили в «Рябиновом саду» много счастливых лет, однако вы же всегда мечтали жить на лоне природы в деревне.

— Да, конечно. Со временем.

— Так вот, в Ханнерли продается отличная усадебка «Верхний лужок». На мой взгляд, преотличная. Ее, конечно, купят сразу. Не посмотреть ли вам?

Меня словно током ударило. Бесспорно, этот план я лелеял очень давно. Однако я терпеть не могу перемен, а потому он оставался далекой мечтой. И вдруг мне предлагают привести его в исполнение сейчас же! Я потер подбородок.

— Ну не знаю… Я не собирался так сразу… Когда-нибудь потом.

— Джеймс, вас нелегко раскачать! — Зигфрид погрозил пальцем. — Нет, послушайте. В один прекрасный день вы перестанете откладывать и приметесь за поиски. Но ничего лучше никогда не найти. Ханнерли — красивейшее местечко, а дом просто создан для вас.

Я почувствовал себя в ловушке. Зигфрид знал меня как облупленного. Шли часы, и сознание мало-помалу свыклось с этой мыслью настолько, что я решил сообщить обо всем Хелен.

Моя жена не стала мямлить и тянуть.

— Поедем посмотрим, — сказала она.

И мы поехали, благо инстинкт ничего не откладывать на завтра у Хелен развит куда сильнее, чем у меня. Ханнерли я знал прекрасно, так как, выражаясь фигурально, расположена деревня в самом сердце нашей практики. Тихий уголок из двух десятков домой (почти только фермерских), уютно разместившихся у склона вдоль маленького шоссе, которое никуда, собственно, не вело. Место удивительно красивое, но ничем не похожее на любимые туристами пряничные деревеньки, словно сошедшие с коробки шоколадных конфет. Ни лавки, ни трактира, ни уличных фонарей. Ханнерли всегда казалась мне потаенным воплощением в камне самой сущности Йоркшира, сурового и чудесного края.

Нас встретил доктор, переезжавший на юг страны. Он показал нам дом — скромный, но совершенно очаровательный, стоящий над собственным пастбищем, Где паслись овцы. Широкий луг круто спускался к быстрому ручью, разливавшемуся в тихую заводь. Там плавали кряквы, и пышные ивы клонили ветви над самой водой.

Потом в лучах майского солнца мы с Хелен и наша собака Дина поднялись мимо цветущих деревьев по травянистому склону за домом, а затем через перелаз выбрались на величавое зеленое плато, которое, казалось, господствовало над окружающим миром.

Развалившись на траве, мы с нашей высоты посмотрели на мирно пасущихся овец и ещё ниже — на дом, из которого только что вышли. Позади нас вздымался огромный полумесяц заросшего деревьями склона, а за их макушками проглядывала вересковая вершина. Сбоку величественный склон переходил в отрог, завершавшийся каменным обрывом, чарующе блестевшим на солнце. По другую руку за крышами деревушки открывался упоительный вид на широкую Йоркскую равнину и дальние холмы за ней.

Весенние холода кончились, весь край обрел мягкую прелесть, веял ласковый ветерок, напоенный майским благоуханием цветков, обременяющих ветви деревьев и пестреющих в траве. В роще справа от нас в тени между стволами голубели озера колокольчиков.

С высокого явора одна за другой скатились три белки. Толстушка Дина оптимистично кинулась за ними в погоню, но они с воздушной грациозностью пронеслись по дерну и скрылись за пригорком, без малейших усилий оставив ее далеко позади.

Хелен выразила вслух то, что подумал я:

— Жить здесь — это жить в раю.

Мы спустились с холма чуть не бегом и окончательно договорились с доктором. В отличие от прошлых наших попыток обзавестись новым домом — ни единого злоключения. Все ограничилось дружеским рукопожатием.

А слова Хелен оказались пророческими. Расстаться с «Рябиновым садом», овеянным столькими счастливыми воспоминаниями, было грустно, но едва мы устроились в «Верхнем лужке», как поняли, что жизнь в Ханнерли — истинный рай. Порой мне просто не верилось, какая нам выпала удача. Подумать только: мы сидим перёд домом на солнышке, смотрим, как в нашем пруду плещутся и ныряют кряквы, а склон перед нами пылает дроком, а еще выше весело блестит каменный обрыв, не знающий перемен. Жить в мире неизбывного покоя, где тишину ночью, казалось, можно пощупать руками.

Освещая фонариком путь во время наших с Диной вечерних прогулок, я слышал только безмятежное журчание ручья, струящегося под каменным мостом. Случалось, дорогу мне перебегал барсук или в смутном свете звезд я видел, как лиса украдкой исследует наш луг.

Однажды на рассвете, отправляясь по раннему вызову, я вспугнул на лугу двух косуль и завороженно наблюдал, как они, еле касаясь земли, понеслись к лесу, перелетая через каменные стенки стремительнее призовых скакунов.

Здесь, в Ханнерли, всего в нескольких милях от Дарроуби, нас с Хелен тешила чудесная фантазия, что мы живем на краю света.

Загрузка...