Многие разделы этой главы взяты из моей статьи: Making a Self for the Times: Impersonation and Imposture in Twentieth-Century Russia // Kritika. 2001. Vol. 2. No. 3. Благодарю Леору Ауслендер, Катерину Кларк, Рональда Суни, Юрия Слезкина, Катриону Келли и участников семинара Чикагского университета по исследованиям России за глубокую, вдумчивую критику первых вариантов главы.
С соответствующими изменениями (лат.). — Прим. пер.
Более подробно (в том числе определение «перевоплощения») см. ниже, с. 29.
Рон Суни предположил, что так я косвенным образом отреагировала на знаменитый «лингвистический поворот», совершившийся в среде социальных историков-марксистов благодаря авторам, которые вновь обратили самое пристальное внимание на проблемы языка и восприятия (см., напр.: Jones G. S. Languages of Class: Studies in English Working Class History, 1832-1982. Cambridge, 1983). Конечно, после «лингвистического поворота» я нашла больше общего с историками-марксистами, чем раньше.
Утверждение Йохена Хелльбека и других представителей школы «советской субъективности», что революция первоначально не подавляла, как считали раньше, а продуцировала у индивида сознание своего «Я» (см.: Hellbeck J. Working, Struggling, Becoming. P. 341), в основе своей справедливо. Но Оксфордский словарь английского языка, давая определение «Я» («то, что составляет действительную внутреннюю сущность человека, в отличие от всего случайного и поверхностного»), отмечает, что это понятие «главным образом философское», а философия — такая область, куда историк моего типа заглядывает с осторожностью. В этой книге я постаралась по мере возможности избегать термина «Я» (кроме как в значении личного местоимения), чтобы не всплывали, например, ассоциации с «техниками», используемыми в «заботе о своем Я» (тема третьего тома «Истории сексуальности» Фуко), или с толкованием «Я» как морально-этической ориентации — «ориентации на добро» — у философа Чарльза Тейлора (см.: Taylor С. Sources of the Self: The Making of Modern Identity. Cambridge, Mass., 1989. P. 27-33).
Это близко к определению социальной идентичности у Дэвида Лэйтина: «Ярлыки, которые люди присваивают себе (или присваивают им другие), претендуя на принадлежность (или будучи отнесены другими) к социальной категории, по их мнению (или мнению других людей, как принадлежащих, так и не принадлежащих к данной категории), вероятнее всего соотносимой с их историей и характерной для них в настоящем моделью поведения» (Laitin D. D. Identity in Formation: The RussianSpeaking Populations in the Near Abroad. Ithaca, 1998. P. 16). Определение Рома Харре см. ниже, с. 21.
Обращаю внимание читателя на то, что я использую выражение «Русская революция» в широком смысле: для меня это не только 1917 г., но и два десятилетия кардинальных сдвигов, начало которым положил Октябрь (или, если уж быть педантично точной, Ноябрь в соответствии с нашим западным календарем). См.: FitZpatrick S. The Russian Revolution. 2nd ed. Oxford; New York, 1994. P. 2-4.
Мне кажется, Хархордин преувеличивает частоту употребления слова «проявить» в 1920-1930-е гг. Ушаков в конце 1930-х гг. назвал его «книжным», тогда как «выявить» — «новым газетным»; во всех примерах, которые он приводит, глагол «проявить» сочетается с существительными, имеющими положительный смысл («проявить героизм», «проявить храбрость» и т. д.). В дискурсе разоблачения главную роль играл глагол «выявить», а не «проявить».
«Мы творим наше личностное бытие, веруя в теорию “Я”, которая основывается на принятой в нашем обществе концепции личности»: Harre R. Personal Being: A Theory for Individual Psychology. Cambridge, Mass., 1984. P. 26.
Отметим, что приведенные ниже рассуждения о спектакле (performance) не связаны с понятием перформативности, сформулированным в 1960-е гг. философом-лингвистом Дж. Л. Остином (он главным образом рассматривал речевой акт, который совершает нечто, — например, когда священник объявляет венчающуюся пару мужем и женой) и позднее развивавшимся в рамках гендерной теории в некоторых сомнительных исследованиях (см., напр.: Performativity and Performance / eds. A. Parker, E. Kosofsky Sedgwick. London, 1995).
Англ. «person». Наиболее близкий русский эквивалент в данном значении, наверное, «личина». — Прим. пер.
Обращаю внимание читателя на то, что, хотя явления и процессы, кратко описанные здесь, подробно рассматриваются в дальнейшем, я не пользуюсь в других главах понятием «документальное Я», поскольку еще не встречала его, когда писала эти главы.
Категория, предложенная Харре, в последнее время значительно расширилась с появлением интернетных «документальных Я», т. е. подборок документов, которые можно получить в Интернете, задав чье-то имя и запустив программу поиска (их объем растет день ото дня).
В отличие от значения «духовное самовоспитание», в котором вполне правомерно употребляет этот термин Йохен Хелльбек.
Много примеров «самоформирования» «документальных Я» будет приведено в очерках о классовой идентичности в части I этой книги, а также в гл. 5 и 6 части II.
О двух случаях такого рода см. ниже, гл.6 (с. 127, 131) и 8 (с. 154).
Примеры см. ниже, гл. 2 (с. 50) и 4 (с. 93).
В 1920-е гг. «специалисты» получили право на дополнительную жилплощадь для занятий и научной работы. Это решение горячо поддерживали органы образования, но, как правило, не приветствовали жилотделы. См.: Fitzpatrick S. Education and Social Mobility in the Soviet Union. P. 80.
Лишь в некоторых из этих ходатайств содержалась прямая просьба об освобождении из заключения, но практически во всех утверждалось, что жертва (обычно супруг или сын автора ходатайства) не является врагом народа.
Они ненадолго оказались в опале после войны. См. ниже, с. 324-325.
В интеллектуальном плане такая позиция была для советских идеологов неудобна, поэтому практически невозможно найти ее открытую и четкую формулировку, несмотря на существование в реальности недвусмысленных признаков табу на перевоспитание в подобных случаях. В разгар Большого террора педагог Антон Макаренко, активнее других занимавшийся проектами перевоспитания, признался (весьма смущенно и неловко), что некоторые люди — «паразиты по природе» и, следовательно, неисправимы. См.: Фицпатрик Ш. Повседневный сталинизм. С. 98, 288 (прим. 55).
В этих докладных еще существовала графа «социальное положение», но заполнялась она, как правило, стандартным «служащий».
Термин принадлежит Бенедикту Андерсону: Anderson В. Imagined Communities: Reflections on the Origin and Spread of Nationalism. London, 1983.
Пишу эту фразу с глубокой признательностью Эрику Хобсбауму, чье «Изобретение традиции» наметило некоторые направления сегодняшних исследований. См.: The Invention of Tradition / ed. E. J. Hobsbawm. Cambridge, 1983.
«Я все чаще задаюсь вопросом, не являются ли сегодняшние социальные структуры символическими структурами вчерашнего дня, например классы — в том виде, какой им обычно придается, — отчасти продуктом воздействия теории, почерпнутой из трудов Маркса… В известных пределах символические структуры обладают совершенно исключительной конституирующей (в философском и политологическом смысле) силой, которую очень недооценивают» (Bourdieu P. Choses Dites. Paris, 1987. P. 29).
Для большевиков это было ударом и в интеллектуальном, и в политическом отношении: ведь они в своих действиях исходили из предпосылки, что в России, несмотря на большое количество недавних выходцев из деревни и крестьян-отходников среди индустриальной рабочей силы, есть «зрелый» рабочий класс, существенно отличающийся от крестьянства.
Конституция РСФСР 1918 г. лишила избирательных прав «нетрудовые и враждебные элементы», т. е. кулаков, рантье, священников, бывших царских жандармов и белых офицеров. Этот закон был в силе почти два десятилетия, до принятия Сталинской конституции (см. ниже, с. 55-56).
Отметим, впрочем, что всех гражданских прав кулаки не получили, поскольку сосланным не позволялось покинуть места поселения.
В феврале 1941 г. Маленков говорил на XVIII партийной конференции: «Надо покончить с биологическим подходом при подборе кадров и проверять работников на деле, оценивать их по работе, а не руководствоваться анкетными данными. До сих пор, несмотря на указания партии, во многих партийных и хозяйственных органах при назначении работника больше занимаются выяснением его родословной, выяснением того, кем были его дедушка и бабушка, а не изучением его личных деловых и политических качеств, его способностей» (Маленков Г. О задачах партийных организаций в области промышленности и транспорта // Правда. 1941. 16 февр. С. 4).
То есть год, когда человек перешел из рабочих в служащие.
Хранящийся в архиве листок за 1938 г. содержит те же вопросы. В обоих случаях респонденты (или кадровики, заполнявшие за них анкету) подробно ответили на все вопросы о социальном положении, хотя некоторые графы с вопросами на другие темы остались незаполненными.
Пер. Ю. Корнеева.
Я нашла только две цитаты. Одна принадлежит С. В. Кафтанову председателю Всесоюзного комитета по делам высшей школы (Высшая школа. 1938. №3. С. 16), другая прозвучала в выступлении члена Политбюро А. А. Жданова на XVIII съезде партии (Восемнадцатый съезд ВКП(б): Стеногр. отчет. М., 1939. С. 523).
Фактически в неопубликованном выступлении в Наркомате обороны 2 июня 1937 г. Сталин открыто заявил, что классовое происхождение не может автоматически служить признаком нелояльности: Источник. 1994. № 3. С. 73.
Эта глава представляет собой несколько отредактированную версию моей статьи: Problems of Class Identity in NEP Society // Russia in the Era of NEP / eds. S. Fitzpatrick, A. Rabinowitch, R. Stites. Bloomington, Ind., 1991.
«Получается нелепое положение, — говорил на X съезде РКП(б) Ю. К. Милонов, — мы оказываемся над пропастью, между рабочим классом, который заражен мелкобуржуазными предрассудками, и крестьянством, которое по существу мелкобуржуазно; нельзя же опираться на одно советское и партийное чиновничество? На это опираться, конечно, нельзя» (Десятый съезд РКП(б). Март 1921г.: Стеногр. отчет. М., 1963. С. 84).
По словам Селищева, выражения «рабочий от станка» и «крестьянин от сохи» представляли собой неологизмы в русском языке, введенные большевиками по семантической аналогии с немецким «Arbeiter von Erde». См.: Селищев А. М. Язык революционной эпохи. С. 36-37.
Отметим, однако, что, когда молодые коммунисты, возглавлявшие РАПП (воинствующую организацию пролетарских писателей в 1920-е гг.), предъявляли те же претензии, они часто встречали скептическое отношение, невзирая на свое участие в Гражданской войне, поскольку происходили из интеллигентских семей.
См., например, интересную биографию И. Е. Князева — рабочего, который участвовал в революционном движении начиная с 1905 г. и вынужден был периодически возвращаться в свою деревню в Московской губернии, дабы скрыться от полиции. В 1917 г. на него произвели большое впечатление агротехнические приемы немецких колонистов, и он надолго вернулся в деревню, желая применить их на практике, стал зажиточным фермером, а в середине 1920-х гг. — советским чиновником (Ленинградский С. От земли на завод и с завода на землю. М.; Л., 1927).
См., например, историю юной Лидии Толстой, которую не приняли в пионеры, потому что ее бабушка, вдова адмирала царского флота, говорила по-французски и была «из бывших», а ее родители знали поэтов Хлебникова и Вячеслава Иванова: Либединская Л. Зеленая лампа. Воспоминания. М., 1966. С. 48-60.
Ремонтников и наладчиков, снабженцев, экспедиторов по поставкам.
Е. М. Ярославский жаловался, что у большевиков «теперь принято делать чуть ли не так, как делают белогвардейцы, когда берут в плен: они смотрят, есть ли мозоли на руках, и если есть, то это, значит, настоящий крамольник, большевик»: Десятый съезд РКП(б). Март 1921 г.: Стеногр. отчет. М., 1963. С. 105.
В первые годы советской власти много беспокойства большевикам доставляла необходимость маскировать свою «пролетарскую» идентичность в соответствии с требованиями международной дипломатии. По воспоминаниям одного мемуариста, например, в 1922 г. рядовые члены партии не могли удержаться от неуклюжих шуток по поводу того, что советским дипломатам на конференции в Лозанне пришлось носить фраки — типичное одеяние «буржуазии» (Зверев А. Г. Записки министра. М., 1973. С. 43).
Речь не идет об абсолютной корреляции между «современными» устремлениями в крестьянской среде и советскими ценностями. Одной из главных ценностей, которые советская власть предлагала крестьянству, был скептицизм в религиозной области, и в период нэпа во многих селах отмечался резкий упадок православной религиозности. Но до некоторой степени его можно отнести на счет влияния христианских сект: за десятилетие после 1917 г. число сектантов в деревне выросло почти в четыре раза (Ангаров А. Классовая борьба в советской деревне. М., 1929. С. 32). Секты привлекали, по крайней мере отчасти, тот же самый «современный» контингент среди крестьянства и фактически нередко заимствовали советские методы: например, в Саратове баптисты праздновали 1 мая 1929 г. «День бесклассовой солидарности с братьями во Христе», на Северном Кавказе проводили «кампанию по борьбе с неграмотностью в Священном Писании» (в подражание советской кампании по ликвидации неграмотности тех лет) и даже, в советском духе, вызвали на соревнование сибирских баптистов (Коммунистический путь (Саратов). 1929. №19. С. 41; Куманев В. А. Социализм и всенародная грамотность. М., 1967. С. 226227).
Лидер РАППа Л.Л.Авербах почерпнул этот лозунг в ленинском замечании о реализме Л. Н. Толстого, представлявшем собой «срывание всех и всяческих масок».
Например, выходец из украинской буржуазной семьи, сын бывшего царского офицера, в Гражданскую войну служившего в петлюровской Украинской национальной армии, после ареста отца создал себе новую идентичность в качестве рабочего Харьковского тракторного завода. См.: Hryshko W. I. An Interloper in the Komsomol // Soviet Youth: Twelve Komsomol Histories. Miinchen, 1959. Series 1. No. 51. P. 96.
Она поступила в мединститут в Москве в 1924 г., через несколько лет после того, как ушла из дому. За четыре месяца до окончания учебы ее исключили из института (и приговорили к тюремному заключению) за сокрытие социального происхождения. Ей понадобилось хлопотать не один год, чтобы добиться пересмотра решений институтского начальства и суда (Судебная практика. 1931. № 16. С. 13).
Следователь весьма скептически отнесся к этим заявлениям, поскольку студент продолжал жить дома (Красная молодежь. 1924. № 1. С. 126).
В классификации промышленных управленцев здесь особо выделяются не только бывшие рабочие, но и те, кто был рабочим от станка в 1928 г.
Эта глава представляет собой сокращенный вариант моей статьи: Ascribing Class: The Construction of Social Identity in Soviet Russia // Journal of Modern History. 1993. Vol. 65. No. 4. Я отредактировала ее, сосредоточив основное внимание на теме класса и сословия и опустив другие вопросы, которые подробнее рассматриваются в предшествующих главах этого раздела.
В особенности это относится к тем концепциям классового формирования, в которых основной акцент делается на сознание (скажем, у Э. П. Томпсона). Взять, к примеру, проблемы формирования (или реформирования) российского рабочего класса в ранний советский период, учитывая взгляд большевиков на свою партию как носительницу некоего «пролетарского сознания», который настоящие индустриальные рабочие никогда полностью не принимали, но и не отвергали.
От респондентов требовали назвать свое «сословие, состояние или звание», а также отрасль экономики, в которой они заняты (сельское хозяйство, промышленность, горное дело, торговля и т. д.).
В качестве единственного примера приводится тот факт, что крестьянские респонденты во время переписи 1897 г. затруднялись назвать статус («разряд», а не сословие) своих семей до 1861 г., при крепостном праве: помещичьи крепостные, государственные крестьяне и т. д.
Интеллигенция вышла в середине XIX в. из дворянства как особая группа образованных людей, не состоящих (или не обязанных состоять) на государственной службе. Ее представителям недворянского происхождения (среди которых было много сыновей духовных лиц) иногда давали сословную характеристику «разночинцев». В конце XIX в., когда отдельные профессии, например юриста и врача, приобрели более важное значение в обществе, государство выказало некоторую склонность рассматривать их представителей как новые сословия, однако русские интеллигенты, уже захваченные марксистской идеей класса как необходимой «современной» единицы социальной агрегации, не обра-тили на эту тенденцию большого внимания.
Быстрый рост городского индустриального рабочего класса стал результатом довольно беспорядочной индустриализации России под руководством графа С. Ю. Витте начиная с 1890-х гг. Большинство промышленных рабочих, недавние или не слишком давние мигранты из деревни, юридически принадлежали к сословию крестьян.
О подобных взглядах см.: Freeze G. L. The Soslovie (Estate) Paradigm and Russian Social History. P. 13. Однако, как показал Леопольд Хаимсон (Haimson L. H. The Problem of Social Identities in Early Twentieth Century Russia. P. 3-4), если сословия выражали представление государства об обществе, то марксистские классы, по сути, являлись «альтернативным представлением», составленным квазидиссидентской интеллигенцией на основе наблюдений не столько за российским, сколько за западным обществом.
См. замечание Уильяма Розенберга, что «по крайней мере на короткий исторический момент доминирующие идентичности очень четко проявили линии социального конфликта» (Rosenberg W. G. Identities, Power, and Social Interactions in Revolutionary Russia // Slavic Review. 1988. Vol.47. No. 1. P. 27), и данные о том, как либералы относились к классовой поляризации, в его же кн.: Rosenberg W. G. Liberals in the Russian Revolution. Princeton, 1974. P. 209-212.
Однако в серьезных социально-статистических анализах священников и других «служителей культа» относили к категории «лиц свободных профессий».
Представитель правительства — нарком просвещения А. В. Луначарский, отвечавший на вопросы на учительской конференции в 1929 г. (Он посоветовал учителям положиться на добрую волю приемных комиссий, а не испытывать судьбу, добиваясь соответствующего закона. См.: Государственный архив Российской Федерации (ГА РФ). Ф. 5462. Оп. 11. Д. 12. Л. 37.)
Невозможность получить такие данные из переписи 1897 г. вызвала у Ленина большую досаду, когда он писал «Развитие капитализма в России». Перепись была проведена в 1920 г., на последнем этапе Гражданской войны, но из-за социальной неразберихи и разброда в тот период ее данные относительно занятий мало чего стоили. См.: Массовые источники по социально-экономической истории советского общества. М., 1979. С. 24; Дробижев В. 3. У истоков советской демографии. М., 1987. С. 47-48, 53.
За исключением безземельных батраков.
Базовые координаты персональной идентичности, задаваемые паспортами 1930-х гг., — возраст, пол, социальное положение и национальность. См. резолюцию ЦИК и Совнаркома СССР от 27 декабря 1932 г. «Об установлении единой паспортной системы в СССР» (Правда. 1932. 28 дек. С. 1). Графа «социальное положение» оставалась в советском паспорте до 1974 г.
Коллективная ответственность общины по налогам и выкупным платежам после крестьянской реформы 1861 г.
«Колхозник» — категория особая, поскольку колхозники, имеющие паспорта, практически по определению не посвящали все свое рабочее время сельскому хозяйству в колхозе. Как и во времена царизма, чаще всего речь в данном случае шла о бывшем крестьянине, который в действительности стал рабочим, но еще не сумел изменить свой юридический статус.
Результаты переписи 1937 г. замалчивались и никогда не публиковались, поскольку убыль населения оказалась недопустимо высокой.
Вместо него вводился совершенно новый термин «общественная группа».
«Можем ли мы, марксисты, обойти в Конституции вопрос о классовом составе нашего общества?» — риторически спрашивал он. И лаконично отвечал: «Нет, не можем». См.: Там же. С. 169.
Стараясь сохранить доктринальную правоверность, Сталин назвал первые две группы «классами», а третью (не определявшуюся отношением к средствам производства) «прослойкой». Иногда эту классификацию непочтительно именуют формулой «два с половиной».
Дворянство, духовенство, городские сословия, крестьянство.
Крестьяне-единоличники имели индивидуальное (подворное) право землепользования, но не везде, а только в своей деревне.
В специально отведенных местах — на городских «колхозных рынках», куда отдельные крестьяне и колхозы привозили излишки продукции.
Отметим, что в практических целях «служащие» и в 1930-е гг. рассматривались как отдельное сословие, невзирая на сталинскую формулу «двух с половиной».
Возможно, новое казачье «сословие» получило также право держать лошадей — самую желанную привилегию в 1930-е гг., но я пока не смогла это точно установить.
В промышленной статистике 1930-х гг. в том же смысле употреблялась категория «ИТР» (инженерно-технические работники): она включала и администраторов, и специалистов, но не мелких канцелярских работников, которые выделялись в отдельную категорию «служащих».
To есть распределения скудных, строго нормированных потребительских товаров через предприятия и профсоюзные организации.
См. выше, прим. 44.
Ударниками, награжденными за высокие трудовые достижения.
См., напр., горькие сетования неграмотной работницы текстильной промышленности, которая написала (с помощью грамотной дочери) председателю ЦК своего профсоюза Марии Каганович, жалуясь на жестокую несправедливость: ее лишили статуса стахановки (и соответственно места в переднем ряду в фабричном клубе) только потому, что здоровье у нее пошатнулось и она больше не могла работать так хорошо, как раньше: ГА РФ. Ф. 5457. Оп. 22. Д. 48 (ноябрь 1935).
Такова по сути своей позиция, которую занимают два ученых, уже давно обративших внимание на проблемы, изначально присущие советской классовой классификации крестьянства в 1920-е гг. См.: Lewin M. Russian Peasants and Soviet Power. London, 1968; Shanin T. The Awkward Class. Oxford, 1972.
Это несколько дополненная версия моей работы: Lives under Fire: Autobiographical Narratives and Their Challenges in Stalin's Russia // De Russie et d'ailleurs. Melanges Marc Ferro. Paris, 1995. Настоящий вариант был впервые опубликован на русском языке (в переводе автора): Жизнь под огнем. Автобиография и связанные с ней опасности в 30-е годы // Российская повседневность 1921-1941 гг.: Новые подходы. СПб., 1995.
Подробнее о классах см. выше, гл. 2.
Ответ Абликова позволил отнести его к кустарям.
«Путевка в жизнь» — популярный советский фильм начала 1930-х гг. о перевоспитании малолетних правонарушителей.
В изложении Козина об этом не говорилось.
Ульянова объяснила (л. 273), что взяла фамилию Ульянова как псевдоним по распоряжению начальства, придя работать в ЧК; она вовсе не скрывала настоящую фамилию, в ее паспорте стояло «Ульянова-Бубер» вплоть до последнего обмена партийных документов, когда ей «вычеркнули Бубер и оставили одну Ульянову».
Название места в протоколе опущено.
Неизвестно, надолго ли это спасло Ульянову. После столь яростной публичной критики она оказалась в опасном положении, независимо от исхода съезда.
Классический пример — обращение с Бухариным на февральско-мартовском пленуме ЦК 1937 г. См.: Вопросы истории. 1992. №4-5. С. 3-36.
Эта глава, изначально представленная в качестве доклада на заседании AAASS (Американской ассоциации по стимулированию исследований в области славистики) в Вашингтоне в октябре 1995 г., впервые публиковалась под названием: The Two Faces of Anastasia: Narratives and Counter-Narratives of Identity in Stalinist Everyday Life // Parler de soi sous Staline: La construction identitaire dans le communisme des annees trentes / sous la dir. B. Unfried, I. Herrman, B. Studer. Paris, 2002.
В отношении уголовной судимости правительство в середине 1930-х гг. попыталось решить эту проблему, в законодательном порядке отменив задним числом осуждение по некоторым категориям уголовных дел, но это только вызвало споры среди юристов насчет того, следует ли вносить в личное дело сведения о снятии судимости. И в любом случае не существовало процедуры «снятия» таких темных пятен, как наличие родственника-эмигранта, дворянское происхождение или былое участие в оппозиции.
Подробнее об этом см. выше, в гл. 2.
Эта метафора в 1930-е гг. поистине стала крылатым выражением; она мелькала везде. У Сталина применительно к «врагам народа» см.: Сталин И. В. Сочинения. Т. 1 (14) / под ред. Р. X. Макнила. Стэнфорд, 1967. С. 190. О ее употреблении в народе см. ниже, с. 199.
Отметим, что название района не изменилось даже после того, как сам город был переименован в Ленинград.
Этого документа в деле нет, но на него ссылается начальник райотдела милиции в своем рапорте С.Лукьянову от 29 мая 1936 г. (Там же. Л. 80).
Главный источник информации, приведенной в данном абзаце, — материалы допроса Дробецкой (см. выше, прим. 5).
Согласно этой версии, излагаемой, к примеру, Р. Конквестом (Conquest R. Stalin and the Kirov Murder. New York, 1989), Сталин получил меньше голосов, чем Киров, завидовал ему и, вероятно, потому его и убил. Даже после открытия архивов в 1991 г. убедительных доказательств связи Сталина с убийством не появилось. Хороший обзор новых данных см.: Lenoe M. E. Did Stalin Kill Kirov and Does It Matter? // Journal of Modern History. 2002. Vol. 74. No. 2. P. 352-380. Донесения о реакции народа на убийство Кирова свидетельствуют, что среди современников эта тема не муссировалась, а вошла в советский фольклор позже. См.: Rimmel L. A. Another Kind of Fear: The Kirov Murder and the End of Bread Rationing in Leningrad // Slavic Review. 1997. Vol.56. No. 3. P. 481-488; Фицпатрик Ш. Сталинские крестьяне. Социальная история Советской России в 30-е годы: деревня. М., 2001. С. 324-327.
Это переработанный вариант предисловия к публикации полного текста письма: From Krest'ianskaia gazeta's Files: Life Story of a Peasant Striver // Russian History. 1997. Vol.24. No. 1-2.
О жанре «разоблачения злоупотреблений» см. ниже, с. 251-254.
Стахановские биографии, по типу напоминающие латиноамериканские testimonios, обычно излагались устно на съездах стахановцев. Вкратце об этом см. мою книгу: Фицпатрик Ш. Сталинские крестьяне. Социальная история Советской России в 30-е годы: деревня. М., 2001. С. 308-312. В составленной Юрием Слезкиным и мною книге автобиографических рассказов русских женщин довоенной эпохи также рассматривается этот жанр и приводятся примеры, см.: In the Shadow of Revolution / eds. S. Fitzpatrick, Yu. Slezkine. Princeton, 2000. Есть и более длинные, опубликованные стахановские автобиографии, напр.: Дубковецкий Ф. На путях к коммунизму. Записки зачинателя колхозного движения на Украине. М., 1951; Ангелина П. О самом главном: Мой ответ на американскую анкету. М., 1948; Люди колхозных полей. М.; Л., 1952.
В начале 1930-х гг. большинство тракторов, комбайнов и другой сложной сельскохозяйственной техники, находящейся в распоряжении колхозов, было передано МТС (машинно-тракторным станциям).
В 1938 г. председатели колхозов очень часто (но пока еще незаконно) получали фиксированный оклад (тогда как им полагалось получать по трудодням, т. е. выплаты должны были зависеть от доходов колхоза). См.: Фицпатрик Ш. Сталинские крестьяне. С. 213-215.
Дальше встречается упоминание о «меньшом брате» Андрея, но тот, видимо, был намного младше. Около 1907 г., когда отец соединил семейные наделы, в семье было трое взрослых членов — сам Андрей, его отец и мать.
Эта часть истории довольно темна. В другом месте своего рассказа Полуэктов вспоминает время (1918 или 1919 г.), когда Лосево заняли казаки и он скрывался, чтобы те не арестовали его как сторонника советской власти. Он говорит, что вернулся в Лосево только после того, как казаки ушли.
Взять хотя бы романтико-героический образ двенадцатидюймовой пушки в конце письма, см. ниже.
«Большая советская энциклопедия» (2-е изд. М., 1952, Т. 15) дает следующее определение «хаты-лаборатории» (позже — «дом сельскохозяйственной культуры»); «Опытное учреждение колхоза, организованное для изучения конкретных условий хозяйства, для внедрения в общественное производство колхоза достижений с.-х. науки и передовой практики». Некоторый свет на деятельность полуэктовской лаборатории может пролить его упоминание выше в письме о последних достижениях колхоза в разведении мичуринских сортов яблок и других фруктов.
Это переработанный вариант моего введения «Судьбы и время» («Lives and Times») к сб.: In the Shadow of Revolution: Life Stories of Russian Women from 1917 to the Second World War / eds. S. Fitzpatrick, Yu. Slezkine. Princeton, 2000. P. 3-17. В первоначальной редакции введения говорится в основном о женских автобиографиях, опубликованных в сборнике; я расширила его за счет привлечения ряда других автобиографических и архивных источников.
Слово «автобиография» я использую для обозначения разного рода письменных или устных рассказов о своей жизни, включая мемуары, а не только в узком значении «самоисследования», предложенном Карлом Вейнтраубом: Weintraub К. Autobiography and Historical Consciousness // Critical Inquiry. 1975. June.
О том, как женщины в революционную эпоху разрывались между «мужским» полюсом равенства / независимости и «женским» полюсом вспомогательных и воспитательных функций / зависимости, см.: Wood E. Baba and Comrade: Gender and Politics in Revolutionary Russia. Bloomington, Ind., 1997. О весьма интересном, но исключительном примере Надежды Мандельштам, личности сильной и уверенной, представляющей себя в автобиографии в роли жены и помощницы, см.: Holmgren B. Women's Works in Stalin's Time: On Lidiia Chukovskaia and Nadezhda Mandelstam. Bloomington, Ind., 1993.
«Тяжелые времена» — намек на выпавшие автору впоследствии испытания террора, единственный, который могла тогда пропустить цензура, но вполне понятный советскому читателю.
Гинзбург Е. Крутой маршрут. Милан, 1967. С. 8. Здесь в прологе есть захватывающее описание того, как работал «внутренний цензор» Гинзбург, когда она надеялась на публикацию в Советском Союзе.
Гинзбург Е. Крутой маршрут. [Кн. 2]. Рига, 1989. С. 301. Все сказанное не означает, что Гинзбург в молодости не была настоящей марксисткой и коммунисткой или что ее авторская позиция во второй книге «Крутого маршрута» неискренна. Мы лишь развиваем ее собственную мысль, что история, рассказываемая человеком, меняется в зависимости от того, кто его слушает, а цензура усугубляет этот процесс.
О жанре писем во власть см. гл. 9.
Злорадством (нем.) — Прим. пер.
Актрисой, игравшей в фильме «Петер», который шел в 1930-е гг. в московских кинотеатрах.
Отметим, что эмоциональная окраска интервью, взятых Энгель и Посадской примерно в тот же период, в целом совершенно иная. Вполне возможно, интервьюируемые в обоих опросах отчасти отвечали то, что, по их мнению, интервьюеры ожидали услышать. Не-большая группа опрошенных Энгель и Посадской состояла по преимуществу из женщин, которые в 1930-е гг. пострадали из-за «чуждого» классового происхождения. Они мало говорили о счастливой юности, хотя, судя по их рассказам, были все-таки больше довольны советской властью и сильнее идентифицировали себя с ней, чем, по-видимому, полагали интервьюеры.
Andzhievskaia A. A Mother's Story // In the Shadow of Revolution. P. 79-81. Отметим, что заголовок «Рассказ матери» дан составителями. Изначально эти воспоминания, как и весь сборник, откуда они взяты (Женщина в гражданской войне: Эпизоды борьбы на Северном Кавказе и Украине в 1917-1920 гг. М., 1938), написаны в жанре прославления женского героизма в годы войны и революции.
Волей-неволей (лат.). — Прим. пер.
Е. Боннэр в своей автобиографии также лишь вскользь упоминает первого мужа как отца своих детей (Bonner E. Mothers and Daughters. P. 330) и даже не называет его по имени.
В сборнике «In the Shadow of Revolution» примерами образованных, но почтительных жен могут служить 3. Жемчужная и В. Богдан.
Эти истории, впервые опубликованные в сборнике «Работница на социалистической стройке» под редакцией О.Н.Чаадаевой (с. 110-111, 150), были собраны в рамках советского проекта по устной истории начала 1930-х гг. — «История фабрик и заводов». Подборка Чаадаевой переведена на английский язык: In the Shadow of Revolution. P. 249-250. To, что у женщин-активисток часто были «серьезные проблемы с мужьями», подтверждает и Кореванова: Ibid. Р. 206.
Эти четверо — дочери «кулаков» Дубова и Долгих, дочь священника Флейшер и дочь помещика Бережная.
Об этой проблеме см. гл. 2.
«Пещера Лейхтвейса» — один из рассказов о приключениях сыщика Ната Пинкертона, которые пользовались большой популярностью в России в 1910-1920-е гг.
Елена Боннэр в книге «Дочки-матери» рисует такую же картину жизни своих матери и отчима — коммунистов.
Об Ульяновой и Плотниковой подробнее см. в гл. 5 и 6.
Это переработанный вариант моей статьи: Supplicants and Citizens: Public Letter-Writing in Soviet Russia in the 1930s // Slavic Review. 1996. Vol. 55. No. 1.
Исключение составляют письма (обычно от крестьян) с протестом против закрытия церквей в том или ином районе. Верования и обряды, не упоминаемые в публичных письмах, включают и то, что интеллектуалы обычно называют предрассудками: о колдунах и сглазе этот жанр требовал молчать так же, как и о православном христианстве.
Невозможно точно установить, сколько именно писем было отправлено властям в 1930-е гг., сколько из них сохранилось и в какой степени сохранившиеся письма воспроизводят контуры тогдашней социальной картины. Отрывочные количественные данные, которые мне удалось собрать, могут разве что подтвердить масштабы данного явления. Все ленинградские партийные и государственные органы (по-видимому, за исключением НКВД) якобы получали в 1936 г. до тысячи писем в день (ЦГА ИПД. Ф. 24. Оп. 2г. Д. 46. Л. 13), а «Крестьянская газета» сообщала такую же цифру годом ранее (1935. 10, 22, 24 июля). А.А.Жданов, в 1936 г. — секретарь Ленинградского обкома, получал в день 150-200 писем граждан (ЦГА ИПД. Ф. 24. Оп. 2г. Д. 46. Л. 13), а В. М. Молотов, председатель Совнаркома в тот же период, — около 30 (ГА РФ. Ф. 5446. Оп. 82. Д. 51. Л. 259). В Прокуратуру СССР в середине 1939 г. в день приходило 1500 жалоб (ГА РФ. Ф. 5446. Оп. 81а. Д. 93. Л. 17).
Например, в фондах М. И. Калинина и А. В. Луначарского в Российском государственном архиве социально-политической информации (РГАСПИ), в фондах В. М. Молотова и А. Я. Вышинского в Государственном архиве Российской Федерации (ГА РФ), в фондах секретарей обкома С. М. Кирова и А. А. Жданова в Центральном государственном архиве историко-политической документации г. Санкт-Петербурга (ЦГА ИПД) и в фонде секретаря крайкома Р. И. Эйхе в Партийном архиве Новосибирской области (ПАНО).
В одном случае точно названа сумма 100 рублей.
Следующие наиболее распространенные категории (в порядке убывания): просьбы о выдаче паспорта и ленинградской прописке, апелляции на судебные приговоры, просьбы об устройстве на работу, ходатайства заключенных об амнистии и просьбы о предоставлении мест в учебных заведениях.
Заключение лидера немецких коммунистов Эрнста Тельмана в тюрьму нацистами было темой многих гневных статей в советской печати.
Несмотря на дружеское приветствие, автор отмечает, что лично с Денисовым незнаком.
Поздравительные телеграммы к Международному женскому дню, присылавшиеся Жданову отделениями женской организации «Общественница», полны цветистых эпитетов вроде «верный соратник товарища Сталина» и «вождь трудящихся Ленинградской области». См.: Там же. Оп. 2в. Д. 2219. Л. 185-188.
С 5 по 8 июля газета получила 90 рисунков, 45 стихов и рассказов. Граждане также посылали стихи и другие литературные сочинения секретарям обкома. См., напр.: ЦГА ИПД. Ф. 24. Оп. 2в. Д. 1554. Л. 66.
Письмо подписали шесть человек, двое назвали себя «сочувствующими [коммунистической партии]», четверо — «колхозниками».
Из писем, присланных в «Крестьянскую газету» в 1937-1938 гг., было опубликовано менее 1%, но почти по 60% было проведено расследование, и в 33% случаев газета сообщила об итогах. См.: РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 114. Д. 857. Л. 27-31 (резолюция Оргбюро «О положении в “Крестьянской газете”, 12 апр. 1938).
В своем докладе на Пленуме ЦК ВКП(б) 3 марта 1937 г. Сталин спрашивал: «Чем объяснить, что наши руководящие товарищи… не сумели разглядеть настоящее лицо врагов народа, не сумели распознать волков в овечьей шкуре, не сумели сорвать с них маску?»: Сталин И. В. Сочинения. Т. 1 (14) / под ред. Р. X. Макнила. Стэнфорд, 1967. С. 190 (курсив мой).
В русских челобитных XVII в. практически все челобитчики называют себя «сиротами» своего господина («сироты твои»). См.: Крестьянские челобитные XVII в. Из собраний Государственного исторического музея. М., 1994.
Лучше всего мне знакома с этой стороны деятельность Р. И. Эйхе в Новосибирске (ПАНО), С. М. Кирова и А. А. Жданова в Ленинграде (ЦГА ИПД) и И. П. Румянцева в Западной области (Smolensk Archive).
Захватывающую историю мошенника, который настрочил огромное количество ходатайств и доносов, а затем, когда оказался в тюрьме под угрозой смертного приговора, стал писать пьесы, см.: Alexopoulos G. Portrait of a Con Artist as a Soviet Man // Slavic Review. 1998. Vol. 57. No. 4. О мошенниках вообще см. гл. 13 и 14 этой книги.
Подробнее об этом см. ниже, с. 264.
Эта глава была впервые опубликована как статья под названием: Intelligentsia and Power: Client-Patron Relations in Stalin's Russia // Stalinismus vor dem Zweiten Weltkrieg: Neue Ansatze der Forschung / Stalinism before World War II: New Lines of Research / ed. M. Hildermeier. München, 1998.
Т. Г. Ригби — пионер исследований политического патронажа в Советском Союзе. Большинство его работ по этой теме собрано в кн.: Rigby Т. Н. Political Elites in the USSR: Central Leaders and Local Cadres from Lenin to Gorbachev. Aldershot, 1990. О политическом патронаже в сталинский период см.: Gill G The Origins of the Stalinist Political System. Cambridge, 1990. P. 129-130, 315-316, 324-325.
Благодарю Юрия Слезкина и Алену Леденеву за консультации по поводу лексики, касающейся патронажа.
В Государственном архиве Российской Федерации есть письмо от чиновника, ведавшего жилищными вопросами, который в начале 1938 г. сообщает Молотову, что, как только НКВД снимет печати с квартир и комнат, опечатанных после ареста их обитателей, он тут же займется представленными ему делами молотовских клиентов. См.: ГА РФ. Ф. 5446. Оп. 82. Д. 72. Л. 114.
Молотов переслал это письмо Булганину с просьбой принять меры: ГА РФ. Ф.5446. Оп. 82. Д. 72. Л. 115.
Работа Ерманского по научной организации труда в 1930 г. подверглась яростным нападкам, и его вместе с другими меньшевиками исключили из Коммунистической академии.
Встреча состоялась 11 февраля 1937 г., Керженцев также на ней присутствовал, см.: Там же. Л. 102.
После ареста отчима Елены Боннэр, армянина Геворка Алиханова, ее мать обратилась за помощью к Микояну, хотя, судя по воспоминаниям Боннэр, они не были особенно близкими друзьями. И Микоян откликнулся, предложив усыновить Елену и ее младшего брата. См.: Bonner E. Mothers and Daughters / trans. A.W. Bouis. New York, 1993. P. 123-124.
В 1943 г. Капица стал обращаться к Молотову «многоуважаемый Вячеслав Михайлович» и придерживался того же стиля в письмах к Хрущеву, Микояну и Маленкову в 1950-е гг. Сталин до конца остался для него «товарищем Сталиным», хотя с 1945 г. он и свои письма к Сталину подписывал «Ваш Капица» или «с уважением, Ваш Капица».
Молотов удовлетворил просьбу, хотя сократил размер дачи до десяти комнат.
Отметим, что отношения патронажа были небезопасны для клиента: патрон мог попасть в опалу. В 1939 г. молодому писателю А. О. Авдеенко поставили в вину контакты с разоблаченными «врагами народа» — промышленным управленцем Г. В. Гвахарией и уральским партийным руководителем И. Д. Кабаковым (Бабиченко Д. Л. Писатели и цензоры: Советская литература 1940-х годов под политическим контролем ЦК. М., 1994. С. 26-27). Связи с представителями оппозиции в конечном итоге сыграли и против Пильняка. Существует мнение, что театрального режиссера Мейерхольда привели к падению его клиентские отношения с Троцким и Зиновьевым в начале 1920-х гг. (Testimony: The Memoirs of Dmitri Shostakovich. P. 80) или с Рыковым и другими «правыми оппозиционерами» в конце этого десятилетия (Елагин Ю. Темный гений. С. 319). Впрочем, у Мейерхольда в разное время было так много политических патронов, что трудно судить наверняка (в равной мере вероятна связь его судьбы с участью его патронов из НКВД в 1930-х гг.).
Отметим, впрочем, что, несмотря на грозное вступление, Сталин, по словам Тройского, проникся сочувствием к художникам, когда Тройский описал ему ситуацию и энергично вступился за них.
В обвинительной речи Ежова говорится о взятках и подарках больше чем на тысячу рублей (видимо, принимавшихся не самим Енукидзе, а его подчиненными). Об интимной жизни в сохранившемся тексте упоминаний нет, но, должно быть, они там присутствовали, поскольку Енукидзе отрицал, что «сожительствовал с кем-либо из арестованных» (РГАСПИ. Ф. 17. Оп.2. Д. 542. Л. 128). О слухах насчет сексуального аспекта скандала вокруг Енукидзе см.: Дневник М. А. Сванидзе // Иосиф Сталин в объятиях семьи: Из личного архива. М., 1993. С. 182.
Это сокращенный вариант статьи: Signals from Below: Soviet Letters of Denunciation of the 1930s // Journal of Modern History. 1996. Vol. 68. No. 4. Перепечатана в сб.: Accusatory Practices: Denunciation in Modern European History, 1789-1989 / eds. S. Fitzpatrick, R. Gellately. Chicago, 1996.
На большевистском жаргоне «самокритика» изначально означала самокритику коллектива. Но на практике она вылилась в публичную критику начальства со стороны рядовых работников и признание начальниками ее справедливости (ср. приведенное выше толкование слова «сигнал» в словаре Ушакова).
Российская исследовательница, работавшая с материалами архивов КГБ на Урале, сообщает, что большинство доносов в следственных делах — это показания, полученные в ходе следствия, и лишь малая часть — добровольные «сигналы» от представителей общественности. См.: Попова С. М. Система доносительства в 30е годы (К проблеме создания базы данных на материалах Урала)// Клио. 1991. № 1. С. 7172. (Благодарю Хироаки Куромию, привлекшего мое внимание к этой статье.)
Это соответствует определению доноса в стандартном советском словаре: тайное сообщение представителю власти, начальнику о чьей-нибудь незаконной деятельности (Ожегов С. И. Словарь русского языка. М., 1964). Я поставила «порочащую информацию» вместо «незаконной деятельности», потому что последнее понятие слишком узко и не охватывает весь спектр запретных, а следовательно, провоцирующих донос действий. (Например, поддержка Троцкого в 1920-е гг. отнюдь не была незаконной, однако в 1930-е гг. на многих коммунистов доносили именно в связи с ней.) Отметим, что мое определение касается только писем, написанных гражданами по собственной инициативе в частном порядке. Это исключает такие типы письменных документов, как донесения постоянных осведомителей или официальных лиц, пишущих по долгу службы, и показания, добытые сотрудниками НКВД у-свободных граждан и заключенных на допросе либо иным образом.
Доносы, которые я цитирую в этой главе, обнаружены в различных партийных и государственных архивах, к сожалению, архив НКВД (ныне ФСБ) был для меня недоступен. Однако, судя по исследованию В. А. Козлова, посвященному доносам в органы внутренних дел 1940-х гг., они похожи на те, что хранятся в других архивах (Kozlov V. A. Denunciation and Its Functions in Soviet Governance: A Study of Denunciations and Their Bureaucratic Handling from Soviet Police Archives, 1944-1953 // Accusatory Practices. P. 121-152).
В Центральный комитет, Центральную контрольную комиссию (Комиссию партийного контроля) и ее региональные отделы, региональные партийные комитеты, политические управления Красной армии и других военизированных структур и т. д.
Тому самому Ежову, который во время Большого террора возглавил НКВД. Однако этот донос был послан ему (лично), еще когда он работал в Комиссии партийного контроля.
Глагол «посадить» в его просторечном значении — «добиться чьего-либо ареста», к счастью, не имеет точного аналога в английском языке.
А. А. Жданов стал первым секретарем Ленинградского обкома после убийства С. М. Кирова. А. Я. Вышинский был прокурором на знаменитых показательных процессах против бывших лидеров оппозиции, проходивших в Москве в 1936, 1937 и 1938 гг.
В начале 1930-х гг. государственные магазины сети Торгсина продавали дефицитные товары только за твердую валюту золото и серебро (не за рубли).
См. выше, с. 60-63.
Подробнее о них см. выше, гл. 9.
Интервьируя послевоенных беженцев из Советского Союза в рамках Гарвардского проекта, исследователи обнаружили, что, по мнению большинства респондентов из всех социальных слоев, «в советских условиях семья стала сплоченнее», а не наоборот. Такой ответ особенно часто давали те, у кого близкие родственники были арестованы органами внутренних дел. См.: Inkeles A., Bauer R. A. The Soviet Citizen: Daily Life in a Totalitarian Society. New York, 1968. P. 211-213.
Объявление было дано в разделе хроники. Текст письма «Правда» не напечатала. По словам жены Бухарина, Анны Лариной, встретившейся с Саррой Якир в лагере, та была ошеломлена этой публикацией и уверяла, что это чистой воды фальшивка: Ларина A.M. Незабываемое. С. 157-158.
См., напр., заметку в «Правде» (1938. 8 июня. С. 6) о «ложном доносе» одной бывшей жены и ее брата, обвинивших экс-супруга в том, что тот во время зарубежной поездки продал свой паспорт иностранцам.
Я не нашла доносов, открыто написанных бывшими супругами. В ленинградском партийном архиве есть несколько писем, которые, судя по некоторым признакам, вышли из-под пера бывших жен или отвергнутых любовниц, но авторы себя таковыми не признают. См., напр., донос на мужчину-коммуниста от женщины, обвиняющей его в том, что он бывший троцкист, и в других прегрешениях: ЦГА ИПД. Ф. 24. Оп. 2в. Д. 1516. Л. 74.
См. также нечто похожее на донос на тестя, недавно арестованного НКВД, от одного из стенографистов Молотова: ГА РФ. Ф. 5446. Оп. 82. Д. 56. Л. 22.
Одно исключение — письмо 1934 г. от обманутой и брошенной жены коммуниста, которая, хоть и отметила, что муж ей ничего не платит на ребенка, как будто больше была заинтересована не в материальной помощи, а в том, чтобы добиться его наказания или, по крайней мере, испортить ему репутацию. См.: ЦГА ИПД. Ф. 24. Оп. 2г. Д. 769. Л. 78.
Постановление ЦИК и СНК СССР от 27 июня 1936 г. «О запрещении абортов… усилении уголовного наказания за неплатеж алиментов и о некоторых изменениях в законодательстве о разводах» (Известия. 1936. 28 июня).
См. гл. 12 этой книги.
Комментарии по поводу доноса принадлежат С. В. Кафтанову, председателю Всесоюзного комитета по делам высшей школы. Документы относятся к 1945-1946 гг. Наверное, похожие доносы могли бы найтись в архивах агитпропа 1930-х гг., но в РГАСПИ этих архивов нет — возможно, они пропали во время войны.
Соседка обвиняла Володарского в троцкизме, ее муж — в распущенном образе жизни.
Категория «писем» включает просьбы, жалобы и другие типы писем от граждан, не только доносы.
Восемнадцать из девяноста четырех доносов (РГАЭ. Ф. 396. Оп. 10; подсчитано Гольфо Алексопулосом). Беглый обзор архивов «Крестьянской газеты» конца 1920-х гг. (Там же. Оп. 6, 7) показывает, что по неустановленным причинам в то время анонимные письма встречались чаще, чем десятилетие спустя.
См., например, донос 1939 г., подписанный «А. Митрофановым» (ГА РФ. Ф.5446. Оп. 81а. Д. 154. Л. 2). Как свидетельствует сопроводительная записка, расследование НКВД установило, что Митрофанов не писал этого письма, автор которого так и остался неизвестным. См. также: ЦГА ИПД. Ф. 24. Оп. 2в. Д. 1534. Л. 105-109 (письмо подписано именем одного колхозника, но в действительности написано двумя другими без его ведома).
Одно из подобных заявлений в анонимном доносе на директора завода, подписанном: «рабочий производства», см.: ЦГА ИПД. Ф. 24. Оп. 2в. Д. 1518. Л. 8.
В документах дается два варианта имени Молоткова — Георгий и Сергей, но отчество везде одно и то же — Григорьевич.
В последнем случае, отметим, расследование было проведено так стремительно и анонимный донос получил столь полное подтверждение, что невольно закрадывается подозрение, будто дело тут нечисто.
Получив письмо от жены Павленко, «Крестьянская газета» послала корреспондента расследовать дело, но тот в конце концов согласился с вердиктом райкома партии, что донос Павленко был злопыхательским, а председатель, по сути, невиновен.
Это поднимает любопытный вопрос: не являются ли доносы от граждан неотъемлемой частью любых правовых систем прокурорского типа?
Это косвенным образом признает словарь Ушакова 1935 г. (см. эпиграф к данной главе) и прямо — «Словарь русского языка» Ожегова (1964 г.). См. также: Kozlov V. A. Denunciation and Its Functions in Soviet Governance. P. 121.
Российский ученый Владимир Козлов говорит, что когда он писал статью о доносительстве, то мысленно использовал для доносов, которые относил к категории «бескорыстных», обозначение, лишенное негативного смысла. См.: Kozlov V. A. Denunciation and Its Functions in Soviet Governance. P. 130-131.
О типизации писем граждан см. выше, гл. 9.
Сталин, например, в выступлении «Против опошления лозунга самокритики» (июнь 1928 г.) без всякого энтузиазма говорит о «рекламных выкриках против крайностей в личной жизни» (с неодобрением цитируя заголовки статей в одной региональной газете: «Несдержанность в половой жизни — буржуазна», «Одна рюмка тянет за собой другую», «Бандиты двухспальной кровати»). См.: Сталин И. В. Сочинения. М., 1952. Т.Н. С. 135.
6-й пункт в шкале партийных взысканий (см. ниже, прим. 21).
Я заменила буквами настоящие имена действующих лиц, которые, конечно, приведены в оригинале архивного документа.
Два примера употребления этого выражения приведены ниже в этом абзаце. Отметим также кавычки в заглавии статьи Д.Беляева в «Правде» (1947. 4 июля. С. 3) — «К вопросу о “частной жизни”».
В 1930-е гг. такие статьи, как правило, основное внимание уделяли практическому вопросу, как заставить мужей платить алименты на детей и наказать неплательщиков. См., напр.: Фицпатрик Ш. Повседневный сталинизм. Социальная история Советской России в 30е годы: город. М., 2001. Гл.6.
Одно из дел архива КПК, посвященное этим вопросам (РГАНИ. Ф. 6. Оп. 6. Д. 1598), озаглавлено «Материалы по проверке заявлений о неправильном поведении в быту, пьянстве, хулиганстве» (январь 1943 — декабрь 1950). «Заявление» — один из самых распространенных архивных эвфемизмов для обозначения доноса (см. гл. 11 этой книги).
Комсомол тоже выполнял подобные функции. См., например, дело куйбышевского студента, который бросил свою сожительницу, когда та попросила на ней жениться, и получил за это выговор с занесением в комсомольскую учетную карточку: Центр хранения документации новейшей истории Самарской области (ЦХДНИСО). Ф. 1683. Оп. 18. Д. 181. Л. 44 (выписка из протокола собрания Куйбышевского горкома комсомола, 16 февраля 1950 г.).
Обычно выговор, с занесением или без занесения в учетную карточку. В иерархии партийных взысканий, венчавшейся исключением из партии (1. Предупредить; 2. Поставить на вид; 3. Выговор без занесения в учетную карточку; 4. Выговор с занесением в учетную карточку; 5. Строгий выговор без занесения в учетную карточку; 6. Строгий выговор с занесением в учетную карточку; 7. Исключить), эти санкции занимали среднее положение. Я не нашла в послевоенных архивах КПК ни одного случая исключения из партии за «аморалку».
См. выше, прим. 21.
Примеры таких писем см. выше, с. 187. К этому жанру относится также письмо Марины Цветаевой о ее арестованном муже Сергее Эфроне, где она говорит, что «ни на какое предательство, двурушничество и вероломство он не способен» (цит. по: Шенталинский В. Донос на Сократа. М., 2001. С. 362). Мужья тоже выступали в защиту арестованных жен, правда, это случалось не так часто, потому что женщины реже подвергались аресту. Один трогательный пример подобного рода см. выше, с. 204.
См. выше, с. 256.
В поэме «Русские женщины» (1871-1872).
Читая (должна признаться, выборочно) письма от граждан в латвийских партийных архивах за 1945-1952 гг., я не обнаружила ходатайств жен за арестованных мужей, хотя мне попались несколько таких ходатайств от других членов семьи, например протест сестры против ареста брата по обвинению в уголовных преступлениях в 1947 г. (LVA SPDN. Ф. 101. Оп. 10. Д. 111. Л. 2), просьба дочери за мать, заключенную в тюрьму за оскорбление действием, в 1952 г. (Там же. Оп. 15. Д. 597. Л. 13-14).
По словам ее подруги, майор С., оставивший военную службу по состоянию здоровья, незадолго до этой истории «ушел с работы и, говорят, завел роман с какой-то женщиной» (LVA SPDN. Ф. 101. Оп. 15. Д. 122. Л. 105).
Почти все они писали по-русски и носили русские или украинские фамилии, что, несомненно, отражало этнический состав правящего истеблишмента в Риге, представители которого (в отличие от латышского населения) считали себя вправе и имели склонность писать местным коммунистическим властям по поводу своих личных дел.
Отметим, что данный архивный источник отличается от дел КПК, о которых шла речь ранее: это собрание полученных писем (с приложением некоторой информации об их последствиях), а не материалов расследований по таким письмам. Латвийский партийный архив также отличается от других (главным образом довоенных) архивов писем граждан, которые я просматривала, тем, что в нем прямо обозначены доносы, т. е. письма, содержащие «компромат на членов КПСС». Доносы жен составляют значительную часть писем в подобных папках.
Взыскание заключалось в «предупреждении» (самая первая, легкая степень).
Выговор — взыскание третьей или четвертой степени.
Песня из одноименного фильма 1943 г., слова К. Симонова, музыка М. Блантера. В ней говорится, что, если женщина «умеет ждать», ее мужчина останется в живых и вернется к ней.
Во фронтовых дневниках и письмах часто выражаются подобные опасения. См., напр.: Фронтовой дневник Н.Ф.Белова, 1941-1945 годы // Вологда: Краеведческий альманах. Вып. 2 / под ред. М. А. Безнина. Вологда, 1997. С. 471 — 472; Военноисторический журнал. 1995. № 4. С. 50 (письмо А. Д. Жарикова жене, 7 марта 1943). В фильме «Жди меня», упомянутом выше, показаны верная и неверная жены: у первой муж остается жив, у второй бывший муж погибает.
О рассказе Веры Кетлинской «Настя» (1945), в котором инженер Павел возвращается после войны к суетной и циничной «хорошей жене», но всей душой стремится к своей боевой подруге, живущей в Ленинграде, см.: Dunham V. S. In Stalin's Time: Middle-Class Values in Soviet Fiction. Cambridge, Mass., 1976. P. 55-58. Повесть Ванды Василевской «Просто любовь» (1945) о мужчине, который возвращается к жене страшно искалеченным, рассматривается в ст.: Krylova A. «Healers of Wounded Souls»: The Crisis of Private Life in Soviet Literature, 1944-1946 // Journal of Modern History. 2001. Vol.73. No. 2. P. 321-324, 327-329. В брошюре 1948 г. «О моральном облике советского человека» также затрагивается этот вопрос и отмечается, что большинство подобных случаев были «смело и по-человечески» разрешены благодаря готовности и даже горячему стремлению женщин принимать обратно мужей-инвалидов (с. 105).
По словам Тадевосяна и Загоре, прокуроры обязаны участвовать в процессе, но на практике это бывает редко, потому что они не знают, что должны делать. Мне не попадались упоминания об участии прокуроров в материале о разводах конца 1940-х гг.
Отметим, что в Москве в конце 1940-х гг. совершалось значительно больше разводов, чем в Советском Союзе в целом: количество разводов в Москве за 1948 г. составляло 40% от показателей 1940 г., тогда как по Союзу — 20%.
Сами дела не были доступны исследователю, расчет сделан по архивной описи (с благодарностью Александру Лившину за помощь). Число заявителей, чья половая принадлежность не поддавалась идентификации по фамилии, — 40 чел.
К. П. Горшенин замечает, что одно из самых распространенных средств избежать уплаты алиментов — «прекратить связь с семьей и скрывать свое местонахождение».
Как говорит В. Тадевосян (Социалистическая законность. 1944. №11. С. 41), закон 1944 г. «не перечисляет причин, служащих основанием для расторжения брака. Суд решает этот вопрос в индивидуальном порядке с учетом обстоятельств».
Суд этому утверждению не поверил, придя к выводу, что на самом деле заявитель добивается развода, потому что живет с другой женщиной.
Расследование, проведенное судом (или прокуратурой?) обнаружило, что эта пара жила в браке двенадцать лет и имела троих детей. Жена пять лет содержала мужа, выдвиженца из рабочих, пока тот учился. Когда суд разъяснил, что у Ф. нет оснований просить развода, «Ф., смущенный, забрал заявление и попросил у жены прощения».
Например, в деле пары, которая разошлась в 1944 г., поделив совместно нажитое имущество и договорившись, что двое детей останутся с отцом (Судебная практика Верховного суда СССР. 1946-1947. Вып. 9. С. 7).
Это может означать отсутствие консуммации брака: суд пришел к выводу, что «фактическое отсутствие брачных отношений» является основанием для расторжения брака, но в комментарии к решению не говорится о половых отношениях, основное внимание сосредоточено на том, что супруги живут в разных квартирах и у них обнаружилось «большое несходство характеров» (Там же. С. 7-8).
Цифры таковы: 4 811 разводов в 1948 г., 7 581 — в 1949 г.
По данным Г. Свердлова, исследовавшего 400 бракоразводных дел 1945 г. (см. выше, прим. 69), отклонялись только 5-6% заявлений. Даже в спорных случаях, составлявших около трети от общего количества, отрицательных решений было только 23%.
Точные цифры: 7 581 развод в 1949 г. и 8 091 в 1950 г. В последующие несколько лет прирост оставался примерно на том же уровне.
Это положение, содержавшееся в постановлении Верховного Совета от 4 июня 1947 г. «Об уголовной ответственности за хищение государственного и общественного имущества», рассматривается в ст.: Александров Г. Ответственность недоносителей по указам Верховного Суда СССР от 4 июня 1947 г. // Социалистическая законность. 1950. № 7. С. 26-34; Горелик И. Ответственность недоносителей по указам президиума Верховного Суда СССР от 4 июня 1947 г. // Социалистическая законность. 1950. №12. С. 28-30.
В основе этой главы лежит работа: The World of Ostap Bender: Soviet Confidence Men in the Stalin Period // Slavic Review. 2002. Vol.61. No. 3. P. 535-557.
Отметим, однако, что фигура мошенника пользовалась также большим успехом в немецкой литературе XX в., в частности у дадаистов 1920-х гг., см.: Serner W. Letzte Lockerung: Ein Handbrevier fur Hochstapler und solche die es werden wollen. Munchen, 1984; 1-е изд.: 1927). Наверное, самое знаменитое из всех литературных произведений о мошенниках — роман Томаса Манна «Признания авантюриста Феликса Круля» (впервые опубликован в 1954 г., но действие его происходит лет на сорок-пятьдесят раньше, главным образом в Европе).
Традиционные русские слова «плут» и «плутовство» в начале советского периода стали считаться устаревшими, и в прессе того времени для обозначения плутов чаще всего использовались термины «мошенник», «жулик» и «аферист».
В действительности, как указала мне Катриона Келли, Гоголь настаивал (вопреки распространенному мнению), что Хлестаков не имел намерения никого обманывать, и в качестве литературного образца плута лучше может послужить герой пьесы XVIII в. «Хвастун» (автор — Я. Б. Княжнин), выдававший себя за графа.
В самом романе Ильфа и Петрова Остап Бендер признает Савина своим достойным предшественником, чьи приемы, однако, уже не слишком пригодны в советских условиях: «Возьмем, наконец, корнета Савина. Аферист выдающийся. Как говорится, негде пробы ставить. А что сделал бы он? Приехал бы к Корейко на квартиру под видом болгарского царя, наскандалил бы в домоуправлении и испортил бы все дело» (Ильф И., Петров Е. Золотой теленок. С. 107).
«Двенадцать стульев» (1928) и «Золотой теленок» (1931).
Эпитет «великий комбинатор», данный Бендеру Ильфом и Петровым, напоминает эренбурговское «великий провокатор» («Хулио Хуренито»). Высказывалось также предположение, что прототипом Бендера послужил герой повести И. Л. Кремлева-Свена «Сын Чичерина», напечатанной в сатирическом журнале «Бегемот» в 1926 г., но сам Кремлев это отрицал, утверждая, что и он, и Ильф с Петровым просто откликнулись на одно и то же явление действительности — расцвет самозванства в начале 1920-х гг. См.: Кремлев И. В литературном строю. Воспоминания. М., 1968. С. 189-190.
Не считая публикаций в периодике (и «Двенадцать стульев» и «Золотой теленок» сначала печатались отдельными выпусками в журнале «30 дней», в 1928 и 1931 гг. соответственно). Общее число экземпляров в довоенных тиражах книжных изданий превышало 260, см.: Prechac A. IPf et Petrov. Temoins de leur temps. Stalinisme et litterature. Paris, 2000. Vol. 3. P. 751-753. О послевоенной судьбе и истории публикации романов о Бендере см. ниже, гл. 14.
Даже враждебно настроенные критики романов Ильфа и Петрова отмечают, с какой скоростью афоризмы Бендера вошли в разговорную речь. Примеры см.: Белявин В. П., Бутенко И. А. Живая речь. Словарь разговорных выражений. М., 1994. С. 21, 61, 85, 134. (Благодарю Стивена Ловелла за то, что привлек к ним мое внимание.)
Темы самозванства касается мимоходом, не рассматривая ее непосредственно, Арч Гетти (Getty J. A. Origins of the Great Purges. Cambridge; New York, 1985), обращающий внимание на беспокойство партии по поводу обманного проникновения в ее ряды и махинаций с партбилетами. Приводя примеры таких махинаций, Гетти рассказывает об одесском уголовнике, который с помощью поддельного партбилета ограбил Государственный банк (Ibid. P, 32). «Не было бы ничего удивительного… — предполагает он, не имея точных данных на этот счет, — если бы обнаружилось, что [партийные] билеты дорого стоили» на черном рынке (Ibid.). Ныне архивные материалы свидетельствуют, что это действительно так и на черном рынке бойко шла торговля и партбилетами, и другими идентификационными документами.
Подробнее об этом см. ниже, с. 310.
По словам Паустовского, это расшифровывалось как «Особый продовольственный губернский комитет».
Один источник называет ходовую цену на поддельные паспорта в сельских районах Мордовии в 1935 г. — от 50 до 80 рублей: Известия. 1935. 15 мая. С. 3.
Как ни удивительно, но даже выдача себя за официальное лицо не считалась преступлением. Единственный тип самозванства, специально упоминаемый в кодексе, — занятие врачеванием без надлежаще удостоверенного медицинского образования (ст. 180).
История самозванца у Ильфа и Петрова стала художественным произведением, повесть Кремлева была напечатана также как литературное произведение, однако позже он сам называл ее по сути документальной, а булгаковский фельетон относится к небеллетристическому жанру (хотя сейчас этот автор лучше известен именно как беллетрист). В плане стиля и содержания между этими тремя вещами очень мало различий. Почти наверняка замысел каждой из них был навеян газетными репортажами — но сами репортажи, в свою очередь, писались журналистами, которые все чаще имели возможность прочесть похожие истории в сатирической литературе.
Судя по содержанию писем, некоторые представляли собой мошенническую уловку, но другие были написаны бедствующими или неуравновешенными людьми, потерявшими родных и пытавшимися на расстоянии создать эмоциональные узы между собой и политическим лидером, на которого обычно смотрели как на отца. Сам Сталин получал такие письма: например, один шестнадцатилетний мальчик в 1924 г. попросил у него разрешения взять фамилию Сталин, на что генсек ответил удивительно тепло: «Против присвоения фамилии Сталин никаких возражений не имею, наоборот, буду очень рад, так как это обстоятельство даст мне возможность иметь младшего брата (у меня братьев нет и не бывало)». См.: Источник. 1996. №2(21). С. 158.
Эти льготы, по всей видимости, в середине 1930-х гг. были отменены, что вызвало возмущенную реакцию среди населения. См. рапорт заместителя начальника Западно-Сибирского управления НКВД от 14 февраля 1936 г.: ГАНО. Ф. 47. Оп. 5. Д. 206. Л. 119-121.
Громов ходил по организациям с проектом строительства рыбоконсервного завода, а А. И. Микоян был наркомом продовольствия и членом Политбюро.
Арктическая экспедиция на пароходе «Челюскин» в 1933-1934 гг. и драматическая история спасения челюскинцев со льдины вызывала огромный интерес у советской общественности. См.: McCannon J. Red Arctic: Polar Exploration and the Myth of the North in the Soviet Union, 1932-1939. New York; Oxford, 1998. P. 61-68.
Этими журналистами были A. H. Гарри (Виткин называет его просто Гарри), работавший в «Известиях», и Вельский из сатирического журнала «Крокодил».
Управление Наркомата просвещения, отвечавшее за профессионально-техническое образование.
Трюк успешно сработал в Азово-Черноморском крае и в Ташкенте, но в Ярославле мошенника задержали.
Мухаровский, человек, должно быть, не совсем психически нормальный, в разное время заявлял также, что он сын немецкого генерала, племянник начальника венской полиции и что он работал в ЧК.
Такими же методами действовала одна саратовская банда, разве что там воры заявляли, что проводят обыск от имени уголовного розыска и налоговой инспекции: Коммунист (Саратов). 1935. 3 окт. С. 4.
Этот особый тип обмана, подобно многим другим, практиковавшимся в советское время, имел дореволюционные корни. Среди рассказов Короленко о самозванцах начала XX в. есть история о деревенском парне Смоковенко, который в 1910 г. «надел папаху, привесил маску (!)… и явился в 12 часов в село Разумовку (Черниг. губ.), заявив, что он стражник и агент сыскного отделения (маска, очевидно, подчеркивала звание тайного агента). Потребовав к себе обход, он произвел во многих домах форменные обыски… В действиях Смоковенко не было никаких признаков корысти, и присяжные его оправдали»: Короленко В. Г. Современная самозванщина. С. 328.
По-видимому, в царской России власти смотрели на это точно так же. Короленко рассказывает о нескольких случаях переодевания в 1890-е гг., в том числе о женщине, переодевавшейся в мужчину, которая, по словам писателя, происходила из семейства, вообще склонного к самозванству, — ее брат выдавал себя то за военного врача, то за профессора Казанского университета, то за сына эмира Бухарского. См.: Короленко В. Г. Современная самозванщина. С. 348.
Бендер называл себя «идейным борцом за денежные знаки». См.: Ильф И., Петров Е. Золотой теленок. С.135.
Увлечение журналистов темой мошенничества особенно заметно в «Известиях» середины 1930-х гг., когда газетой руководил Бухарин.
См. составленные Бендером словарь обязательных «советских» слов и выражений и образцы написания произведений в разных жанрах, в том числе газетной передовицы и очерка-фельетона: Ильф И., Петров Е. Золотой теленок. С. 264-267.
Находясь в тюрьме, Громов написал пьесу и послал ее Вышинскому. Тот передал рукопись Льву Шейнину (фигура, уже знакомая нам в связи с темой мошенников), который, в свою очередь, направил ее на оценку в Союз писателей. См.: Alexopoulos G. Portrait of a Con Artist as a Soviet Man. P. 785-788.
См. заявление Бендера: «Я невропатолог, я психиатр. Я изучаю души своих пациентов» (Ильф И., Петров Е. Золотой теленок. С. 59).
Эта глава представляет собой дополненный вариант последних разделов статьи: The World of Ostap Bender: Soviet Confidence Men in the Stalin Period // Slavic Review. 2002. Vol.61. No. 3. P. 546-557.
Если в газетных очерках о мошенниках 1930-х гг. и назывались фамилии (что случалось нечасто), они редко бывали еврейскими (исключение представляет Халфин: см. выше, с. 312-313). То же самое относится к рассказам в «Записках следователя» Шейнина (М., 1965), многие из которых впервые публиковались в газетах. Вполне возможно, что в 1920-1930-е гг. журналисты избегали приводить в своих статьях о мошенниках явно еврейские фамилии, дабы не способствовать закреплению антисемитских стереотипов.
Относительно «турецких корней» Бендера М. Одесский и Д. Фельдман пи-шут в комментариях к роману «Двенадцать стульев» (Ильф И., Петров Е. Двенадцать стульев. Первый полный вариант. М., 1997. С. 467): «Ссылка на турецкое подданство отца не воспринималась современниками в качестве указания на этническую принадлежность героя. Скорее, тут видели намек на то, что отец Бендера жил в южнорусском портовом городе, вероятнее всего — Одессе, где многие коммерсанты, обычно евреи, принимали турецкое подданство, дабы дети их могли обойти ряд дискриминационных законоположений, связанных с конфессиональной принадлежностью, и заодно получить основания для освобождения от воинской повинности». Оба автора романов о Бендере родились в Одессе — городе, известном как центр и еврейской культуры, и еврейской преступности, правда, евреем был только Ильф (Курдюмов А. А. В краю непуганых идиотов: Книга об Ильфе и Петрове. Париж, 1983. С. 59). Рэчел Рубин пишет, что Бендер, «по- видимому, еврей», указывая, что «некоторые критики прямо называют Бендера евреем или полуевреем, а некоторые обходят этот вопрос»: Rubin R. Jewish Gangsters of Modern Literature. Urbana; Chicago, 2000. P. 47, 154 (n. 78).
В этой связи интересно отметить, что в 1945 г. было написано постановление об учреждении специального значка, который выпускники университетов могли носить на груди, как военную медаль, см.: ГА РФ. Ф. 7523. Оп. 65. Д. 381. Л. 3-4. Политбюро, по-видимому, приняло это постановление 29 августа 1945 г., см.: Политбюро ЦК РКПб)-ВКП(б). Повестки дня заседаний. М., 2001. Т. 3. С. 398 (№ 227). (Благодарю Марка Эделе за последнюю ссылку.)
Фактически диплом — почти единственный документ, который Громов, видимо, не дал себе труда подделать. См.: Alexopoulos G. Portrait of a Con Artist as a Soviet Man // Slavic Review. 1998. Vol. 57. No. 4. P. 778.
О письменных просьбах и ходатайствах см. гл. 9.
Подобно многим мошенникам, этот Захаркин был перелетной птицей. Ранее он успешно провернул такие же аферы в Казани и Томске.
Союз писателей осудил Ильфа и Петрова в том же месяце (ноябрь 1948 г.), когда был закрыт Еврейский антифашистский комитет (см. ниже, с. 330).
«Приключения обезьяны» были осуждены в постановлении Оргбюро ЦК «О журналах “Звезда” и “Ленинград”» (14 августа 1946 г.) как «пошлый пасквиль на советский быт и на советских людей». См.: «Литературный фронт». История политической цензуры 1932-1946 гг.: Сб. документов / сост. Д. Л. Бабиченко. М., 1994. С. 221.
Министерству тяжелого машиностроения, по-видимому, принадлежит заслуга разоблачения Вайсмана, поскольку именно там его арестовали. См.: ГА РФ. Ф.9401. Оп. 2. Д. 170. Л. 65.
Что это за подарки, не поясняется. Возможно, речь идет либо о товарах, поступавших по ленд-лизу, либо о пожертвованиях американских благотворительных организаций, которые, по обычаю советской бюрократии, поступали в распоряжение различных предприятий и ведомств, пополняя их фонды денежной и товарной «наличности».
«Вор-аферист Вайсман Вениамин Борухович, он же Трахтенберг, он же Рабинович, он же Ослон, он же Зильберштейн, по национальности еврей, 33 лет, уроженец г. Житомира»: ГА РФ. Ф. 9401. Оп. 2. Д. 170. Л. 65.
См. письмо Сталину от группы киевских евреев (октябрь 1945 г.), которые объясняли недавний погром в Киеве тем, что город ранее побывал в немецкой оккупации. Цит. по: Костырченко Г. В плену у красного фараона. С. 53.
Этот документ 1951г. не предназначался для печати, поэтому в нем, в отличие от осуждений антисемитизма в прессе начала 1950-х гг., нельзя заподозрить пропагандистский трюк с целью ввести в заблуждение зарубежных критиков.
Данная цитата сильно напоминает высказывание Сталина в 1934 г., приводившееся выше, см. с. 61.
После войны ЦК партии периодически прощупывал общественное мнение относительно тех или иных внутриполитических событий, например сообщения о «деле врачей» в 1953 г. или «закрытого доклада» Хрущева в 1956 г. От работников местных партийных комитетов требовали проводить на предприятиях и в партячейках собрания с обсуждением этих вопросов, запоминать неофициальные высказывания в коридорах и частных разговорах и затем отсылать подробные доклады в центр. Здесь я как раз опираюсь на один такой доклад, составленный Куйбышевским обкомом.
Доклады о подобных обсуждениях, тщательно выдержанные в тоне беспристрастного изложения (см., напр.: ЦХДНИСО. Ф. 714. Оп. 1. Д. 1780 [доклады Куйбышевского обкома]; РГАНИ. Ф. 5. Оп. 15. Д. 407 [доклады отдела партийных, профсоюзных и комсомольских организаций ЦК партийному руководству]), не дают ответа на горячо дебатируемый вопрос, планировал ли Сталин депортацию евреев, как утверждают давно ходящие слухи, или эта идея действительно шла «снизу» и не получила официального одобрения. Секретарь Куйбышевского горкома В. Трусенко 19 января 1953 г. охарактеризовал такие народные требования как «неправильное мнение» (ЦХДНИСО. Ф. 714. Оп. 1. Д. 1780. Л. 25), но, возможно, он просто был плохо информирован о том, что считалось правильным с точки зрения центра. Тон докладов явно выдает неуверенность партийных функционеров (особенно Трусенко, который писал многие куйбышевские доклады в ЦК, но также, хоть и в меньшей степени, и работников ОППКО ЦК, отчитывавшихся перед своим руководством) в том, какова на самом деле новая политическая линия и насколько далеко она ведет, их обеспокоенность антисемитским подтекстом этой политики и вызванным ею в народе разрушительным энтузиазмом. О перестраховке со стороны работников ОППКО наглядно свидетельствует их решение (поддержанное секретарем ЦК А. Б. Аристовым) включить в подборку мнений по поводу сообщения ТАСС решительное письмо от члена партии М. А. Файкина, утверждавшего, что «дело врачей» наряду с процессом Сланского возбуждают антисемитизм среди населения и необходимо четкое официальное заявление в прессе, чтобы положить этому конец (РГАНИ. Ф. 5. Оп. 15. Д. 407. Л. 33).
На протекцию намекали также утверждения, что евреям — выпускникам институтов легче устроиться на работу в Москве (ЦХДНИСО. Ф. 714. Оп. 1. Д. 1780. Л. 6).
Проблема сосредоточенности послевоенного антисемитизма на интеллигенции не поднималась в литературе, хотя наверняка стоит задаться вопросом, почему мишенью тогда послужила именно еврейская интеллигенция, а не весь еврейский народ в целом. Однако этот вопрос выходит за рамки данной главы.
Это слово, по-видимому, принадлежит главным образом советской эпохе, хотя во время многих прежних советских антибюрократических кампаний оно не слишком часто употреблялось. В. И. Даль включил в свой словарь только глагольную форму «ротозеить, ротозейничать» (в статье «Рот»), толкуя ее значение как «зевать, глазеть, глазопялить, глядеть попусту, хлопать глазами, глупо засматриваться на все встречное». См.: Даль В. И. Толковый словарь живого великорусского языка. М., 1980. Т. 4 (1-е изд.: 1882).
Газета не совсем точна в цитировании: хотя Сталин в выступлении 1937 г. один раз употребил слово «ротозейство» (сокрушаясь, что «руководящие товарищи… оказались.,, столь наивными и слепыми, что… не сумели разглядеть настоящее лицо врагов народа», и призывая ЦК после убийства Кирова не допускать в партийной организации «политического благодушия и обывательского ротозейства»: Сталин И. В. Сочинения. Т. 1 [14] / под ред. Р. X. Макнила. Стэнфорд, 1967. С. 190-191), выражение «идиотская болезнь» в пассаже, процитированном «Известиями», в действительности относилось не к ротозейству, а к его «близким родственникам» — «беспечности», «благодушию» и «близорукости» (см.: Там же. С. 223).
Во внутреннем циркуляре ОППКО ЦК, датированном 19 января, слово «ротозейство» употребляется применительно к неспособности органов госбезопасности раскрыть заговор врачей раньше: РГАНИ. Ф. 5. Оп. 15. Д. 407. Л. 99.
Это обобщение основано на материалах газет «Правда», «Известия», «Труд», «Вечерняя Москва», «Крымская правда» (Симферополь) и «Молот» (Ростов-на-Дону) за первые три месяца 1953 г. Следует, тем не менее, сказать, что бывали и исключения. Хотя в большинстве статей о ротозеях отрицательный герой носил очевидно еврейскую фамилию, но все-таки не во всех. Выходцы из Средней Азии также выступали в роли жуликов, дурачивших незадачливых бюрократов (скажем, в примерах, которые приводятся в передовице «Известий» от 11 февраля 1953 г. «Бдительно охранять и приумножать социалистическую собственность», двое мошенников евреи, один — азиат). Несмотря на то что почти все газеты, которые я читала, вели свою кампанию против ротозейства в рамках более широкой антисемитской кампании, «Вечерняя Москва», кажется, представляла собой славное исключение (она тоже освещала эту тему, но без явно антисемитского подтекста). Региональная” газета «Крымская правда» напечатала серию злобноантисемитских очерков о ротозействе, однако интересно, что эти очерки появлялись, пока ее постоянный редактор временно отсутствовал, и перестали публиковаться, как только он вернулся на свой пост.
Как указывалось выше (см. прим. 65), не во всех газетных фельетонах ротозеи изображались жертвами людей, четко идентифицируемых как евреи, но даже в отсутствие конкретных указаний на национальность эти фельетоны, возможно, все равно воспринимались как антисемитские — что, конечно, предполагает весьма прочную связь между понятиями «мошенник» и «еврей» в сознании русских. В апреле 1953 г., после освобождения врачей, «Правда» получила ряд гневных писем по поводу антисемитской линии, которую она проводила в начале года; автор одного из этих писем утверждал, что в течение пятнадцати дней с момента появления сообщения ТАСС «“Правда” каждый день печатала фельетоны, где героями были исключительно евреи». На самом деле только один из трех фельетонов является (на взгляд беспристрастного читателя) откровенно антисемитским («Под крылышком ротозеев» Г. Владимирова и Р. Янсона, перепечатанный из латышской газеты в номере от 1 февраля). Еще один, о враче-самозванце Каждане (Буренко М., Тимаренко Н. Простаки и проходимец // Правда. 1953. 7 февр. С. 2), можно истолковать как таковой, а третий (Волков Н. Ротозеи // Правда. 1953. 24 янв. С. 2) рассказывает об аферистке, не имеющей явных признаков еврейской национальности.
Это немного удивляет, поскольку один из авторов «Правды» предупреждал, что иностранные шпионы «используют в качестве своих агентов всякие преступные и разложившиеся элементы» (Козев Н. О революционной бдительности // Правда. 1953. 6 февр. С. 3), как будто предлагая установить более явную связь между кампанией против ротозейства и «делом врачей».
О различении двух типов самозванства см. выше, с. 29-33.
В передовице «Правды» под названием «Советская социалистическая законность неприкосновенна» (Правда. 1953. 6 апр. С. 1) объявлялось, что вредители в Министерстве государственной безопасности сфабриковали дело против «честных советских людей, выдающихся деятелей советской науки».
Константин Симис (Simis К. М. USSR: The Corrupt Society. The Secret World of Soviet Capitalism. New York, 1982) не делает общих выводов о вкладе евреев во «вторую экономику», но, судя по тому что он рассказывает, роль евреев и грузин в ней была весьма значительна, а Москва, Одесса, Рига и Тбилиси предстают ключевыми центрами «второй экономики» (с. 147).
Эти данные, полученные в результате изучения 400 судебных дел, к сожалению, не включают сведений о других этнических группах, поэтому невозможно сказать, какую долю от всех обвиняемых и приговоренных к высшей мере наказания составляли евреи. Ваксберг (Vaksberg A. Stalin against the Jews. P. 287) цитирует слова Эвельсон, что на 163 смертных приговора евреям приходится 5 вынесенных лицам другой национальности, но я не смогла найти подобных слов в ее книге. Из ее описания процессов следует, что многие обвиняемые были евреями, но некоторые не были. Одно из первых получивших громкую известность дел, например, рассматривалось в Тбилиси, главными обвиняемыми по нему проходили пять человек, все с грузинскими фамилиями, к высшей мере приговорили одного (Заря Востока. 1961. 4 дек. С. 4; 12 дек. С. 4).
«Суд» то ли оправдал Бендера, то ли вынес ему недопустимо мягкий приговор. В результате последовавшего скандала одного студента исключили из комсомола, другого — из университета.
По мнению Курдюмова (Курдюмов А. А. В краю непуганых идиотов. С. 20-21), эта критика носит скрытый антисемитский характер.
Подсчитано по «Книжной летописи» (М., 1994; 1995) (некоторые издания за 1994 г. там пропущены). Из новых изданий 1990-х гг. наиболее примечательны «первые полные варианты» «Двенадцати стульев» и «Золотого теленка» под редакцией и с примечаниями М. Одесского и Д. Фельдмана (М., 1997 и 2000), выпущенные издательством «Вагриус», и вышедший в издательстве «Панорама» двухтомник с обширными комментариями Ю. К. Щеглова (М., 1995). Общее число экземпляров «Двенадцати стульев» и «Золотого теленка», напечатанных в Российской Федерации за 1992-1995 гг., составляло около 2,4 миллиона (Prechac A. Il'f et Petrov. P. 758-760).
Первая версия части этой главы публиковалась как заключительный раздел в работе: Making a Self for the Times: Impersonation and Imposture in Twentieth-Century Russia // Kritika. 2001. Vol.2. No. 3 (Summer). P. 483-487. Благодарю Катерину Кларк, Юрия Слезкина и Катриону Келли за ценные советы.
Одна исследовательница-социолог, рассказывая об этих процессах, отмечала, что внезапно появившаяся свобода передвижений и выбора места работы стала одним из самых больших потрясений для граждан, привыкших к жизни, которая регулировалась до мелочей. См.: Рывкина Р. В. Образ населения России: социальные последствия реформ 90-х годов // Социологические исследования. 2001. №4. С. 37.
По словам профессора Решетникова из Восточноевропейского института психоанализа в Санкт-Петербурге, вдохновителем этой законодательной инициативы был академик Д. С. Лихачев, см.: Journal for the Psychoanalysis of Culture and Society. 2001. Vol.6. No. 2. P. 357 (письмо редактору).
Ha 1989 г. за пределами РСФСР, но в пределах СССР проживало свыше 25 млн. русских, см.: Демографические перспективы России. М., 1993. С. 38.
Заметим, что Александр Зиновьев, придумавший это выражение, писал «гомо советикус», см.: Зиновьев А. Гомо советикус. Лозанна, 1982.
Интересно сравнивать эти труды, работу профессиональных социолингвистов, с анализами послереволюционных изменений в русском языке, которые появлялись в 1920-е гг., например с «Языком революционной эпохи» Селищева. В наше время лингвисты внимательно изучают не только новый язык (как в «Толковом словаре русского языка конца XX в.»), но и прежний (как в словарях Купиной и Мокиенко, Никитиной).