Сталин и заговор Тухачевского

ГЛАВА 20. ПОДСУДИМЫЕ НА СУДЕ (11 ИЮНЯ 1937 Г.). ПОЗИЦИЯ СТАЛИНА И ВОРОШИЛОВА

Дело Тухачевского, бывшего маршала и первого заместителя наркома обороны, дело его товарищей, крупных военачальников, являлось делом о военном заговоре. Поэтому трудно было ждать, что оно станет рассматриваться иначе, чем на основе закона от 1 декабря 1934 г. Принятый сразу после убийства С. Кирова, члена Политбюро ЦК ВКП(б), секретаря ЦК партии, главы Ленинградской партийной организации, этот закон означал немедленное приведение приговора в исполнение без всякого обжалования. В судебном процессе подобного рода участие защитника не предполагалось (впрочем, от услуг казенной защиты, как мало эффективной, подсудимые в таких случаях чаще всего отказывались и предпочитали защищаться сами).

Стенограмма судебного заседания, происходившего 11 июня (с 11 часов утра, с явной задержкой!), занимала в подозрительной папке с делом всего несколько страниц. В этой связи Б. Викторов замечает: «Это свидетельствовало о примитивности разбирательства со столь тяжкими и многочисленными обвинениями, да и тот факт, что весь „процесс“ длился один день, говорил сам за себя. Пересказывать все содержание стенограммы нет необходимости».

Викторов, по своему обыкновению, «забывает», что подсудимых было всего восемь человек. За день суда установить целый ряд гнусных фактов, обличавших подсудимых в совершении тяжелых преступлений, можно вполне. Тем более что главная работа была проделана на предварительном следствии и сами судьи обвиняемых знали «как облупленных»: их характеры и все дела, поскольку работали с ними многие годы. С их письменными показаниями они знакомились предварительно.

Для сравнения напомним, что дело агента царской охранки Р. Малиновского, сумевшего втереться в доверие к Ленину, набиться ему в «друзья» и стать председателем большевистской фракции в 4-й Государственной Думе (1913), при рассмотрении его в Верховном трибунале ВЦИК, было решено в один день (05.XI.1918). В ту же ночь приговор привели в исполнение. Что лежало в основе этого приговора? Во-первых, показания крупных чинов департамента полиции (Виссарионова, Мартынова, Джунковского, жандармского полковника Иванова); во-вторых, показания свидетелей-большевиков; в-третьих, самого обвиняемого, его признания. Это видно из следующего места обвинительной речи Н. Крыленко: «Обвинительный материал, изложенный в об— винительном заключении по настоящему делу, нашел себе достаточное подтверждение в тех объяснениях, которые были даны подсудимым». (Н.В. Крыленко. Судебные речи. М., 1964, с. 26.)

Право же, не заняться ли кое-кому и оправданием Малиновского, который осужден на основе собственных «признаний» и показаний работников департамента полиции?!

Другой пример. «Восстановление в правах» Бухарина и части его товарищей по процессу 1938 г. (всего 10 человек, другие 10 были реабилитированы еще раньше), чей следственный материал насчитывал 100 томов, тоже заняло всего один день (05.02.1988). Это Викторова почему-то не ужасает и не возмущает! В этом случае он почему-то «не видит» ни мошенничества, ни подлога, ни «примитивности разбирательства»! Хотя каждый здравомыслящий человек спрашивает с недоумением:

— Как это можно произвести честную реабилитацию за один день, когда даже для осуждения этих лиц на открытом процессе потребовалось одиннадцать?!

Краткость стенограммы на процессе, вопреки Викторову, говорит не о «примитивности разбирательства», а о том, что или запись давали максимально краткую — (уж как водится в российском суде и ныне!) по сравнению с тем, что говорилось в действительности, или эта краткая редакция — поздняя по происхождению, она заменила в папке более раннюю и подробную. Выяснить это «деликатное» обстоятельство и должна была группа «мудрых» следователей, утвержденных Руденко. Должна была. Но, разумеется, опять не выяснила.

Очень, конечно, странно! Одна «ошибка» — последовательно ложится на другую! И потом за такие «ошибки» благодарят повышениями в чине.

«Пересказывать все содержание стенограммы нет необходимости», — говорит поклонник Тухачевского. Пересказывать, разумеется, нет! А вот опубликовать стенограмму полностью — такая необходимость есть. В таком важном деле на слово не обязан верить никто!

Б. Викторов приводит маленький кусочек из защитительной речи Тухачевского на суде, отрицавшего предъявленные ему обвинения (такие же речи произносили и другие обвиняемые). Из книги Никулина известна его реплика на предъявленные ему документы на немецком языке: «Мне кажется, я во сне». (С. 191.)

Документы на немецком языке, очень может быть, и подлог. Для решения вопроса об этом надо их опубликовать и подвергнуть публичному анализу, чтобы заинтересованные лица не занимались закулисными фальсификациями. Сами эти документы достаточно, конечно, подозрительны. Ибо кто же, занимаясь заговорщической деятельностью, станет подписывать на свою голову обличающие документы?! Бесспорно одно: при наличии антиправительственного заговора все «деликатные» соглашения заключают только устно, чтобы не было улик (как делал и генерал Пиночет в Чили, занимавший в государственной струк— туре место, подобное месту Тухачевского!). Именно это соображение является решающим. Больше всего именно оно говорит за то, что документы на немецком языке — фальшивка!

Но это обстоятельство не делает их менее важными и интересными, заслуживающими тщательного изучения и анализа. Подложность этих документов еще не доказывает несправедливости возбужденных обвинений. Ведь генерал Пиночет тоже клялся и божился в преданности правительству и президенту, а потом сверг их!

Воистину странным выглядит наигранно-недоуменный вопрос автора книги и публикации: «Какие же именно виды военной техники или сведения разгласили подсудимые, и действительно ли они составляли военную тайну? Ответа в деле не оказалось. Да его тогда и не искали». Относительно этого последнего пункта Викторов впадает в противоречие сам с собой, потому что буквально через три абзаца пишет: «И другие члены присутствия задавали подсудимым вопросы, пытаясь изобличить их в предательстве интересов Красной Армии: и Блюхер, и Белов, в особенности Алкснис, добиваясь, например, от Корка ответа на вопрос по поводу передачи сведений представителям немецкого генерального штаба о войсках Московского военного округа». Много вопросов задавалось Тухачевскому, Якиру, Уборевичу, Эйдеману, Путне, Примакову и Фельдману. Спрашивать было о чем, ибо каждый знал в силу своей должности очень много.

В свою очередь М. Нордштейн не пропускает случая злобно пройтись по адресу Буденного. И делает это так: «Зато Буденный не упустил возможности свести счеты с теми, чья слава и военный талант мешали его популярности. Он, не стесняясь в выражениях, клеймил подсудимых за их приверженность к развитию танковых и механизированных войск в ущерб столь любимой им кавалерии, за создание партизанских баз, за „вредительские“ статьи и еще бог весть за что». («Революционер, и поскольку необходимо — военный». — Советский воин». 1989, № 18, с. 67.) Все это выглядит просто смешно! Ни Якир, ни Уборевич, ни Корк, ни Фельдман, ни Примаков, ни Путна (исключение один Тухачевский!) не составляли Буденному конкуренции. (По этой причине нечего ему было с ними «сводить счеты»!)

«Откровение» Нордштейна необычайно ясно показывает, как многие авторы из определенных корыстных и фракционных интересов лгут и лицемерят без всякого стыда!

Б. Викторов, естественно, не один такой сомнительный «реабилитатор». Другие ничуть не лучше! Вот «логика» рассуждений Н. Полякова: «Беглого взгляда (на 15 томов дела! — В.Л.) достаточно, чтобы убедиться, — все обвинения основаны исключительно на признании арестованных. В деле есть только «собственноручные» заявления арестованных и «обобщенные» протоколы допросов (то есть составленные не сразу после допроса, как того требует закон, а задним числом, на основе многих допросов и разного рода справок). Все! Кроме этих «признаний», в деле нет никаких объективных доказательств — ни протоколов осмотров, выемки и т.п., ни официальных документов, ни вещественных доказательств. Да и «признательные показания» неконкретны, голословны, а порой просто неправдоподобны». (Заговор, которого не было. — «Социалистическая законность». 1990, № 10, с. 60.)

Все это, в свою очередь, выглядит неубедительно. И если Н. Поляков думает, что для проведения реабилитации достаточно бросить на 15 томов дела лишь «беглый взгляд» — и после этого «дело в шляпе», можно объявлять Тухачевского и его коллег невиновными по всем статьям, то это, конечно, говорит о его уровне недобросовестности и явной бесчестности! Совершенно непонятно, почему читатели обязаны такому махинатору верить?! Может, он принадлежит к числу современных сторонников Бухарина и Троцкого?! Тогда следовало бы это сказать!

Кроме того, он почему-то «забывает» отметить:

1. Сколько страниц входило в каждый том дела и каково содержание этих листов (точность в таких делах обязательна!).

2. Что данные тома дела являются подлинными, 1937 г., а не укороченным дубликатом, из которого многое изъято. Почему он не дает на этот счет никакого свидетельства и ручательства?! Разве Хрущев не был лично заинтересован в фальсификации дела Тухачевского, чтобы выставить против Сталина, своего врага, как можно более страшные обвинения?! Конечно же, Хрущев был заинтересован! Но раз это так, то тогда сами тома дела с его «стенограммами» подлежат прежде всего исследованию на подлинность. Это очевидно вполне. Если Хрущев тысячи раз нагло обманывал партию и советский народ, все мировое коммунистическое движение, то что могло ему помешать обмануть их и в этом деле?!

Можно ли верить старому двурушнику, мошеннику и скрытому троцкисту, который всю свою жизнь ходил в маске лицемера?!

Сразу же после опроса подсудимых и получения от них ответа на процессуальный вопрос: «Признаете ли себя виновным?» (подсудимые отвечали утвердительно), начались допросы. Первым давал показания Якир. Викторов излагает эту часть намеренно невразумительно (в книге с. 231-233). Н. Поляков, принадлежащий к тому же лагерю (Заговор, которого не было. — «Социалистическая законность». 1990 № 10, с. 61), дает кое-какие интересные детали. Он считает, что Якира выпустили первым, так как он являлся «более покладистым». Он-де должен «задать тон», начав разоблачать Троцкого, затем Тухачевского, потом себя и прочих, выражая раскаяние в собственной преступной деятельности. Но он якобы не сказал ничего, «кроме общих деклараций и лозунгов» (с. 61). Ничем этот свой тезис Поляков не подтверждает, так что он повисает в воздухе! Материалы процесса говорят о другом: Якира выпустили для показаний первым, как начальника военного округа, имевшего личную связь с Троцким и работавшего по его заданиям. Давая показания, Якир, по словам Полякова, доходил «до явных нелепостей». (Они, однако, не приводятся! Опять все голословно!) Вот Буденный задает ему вопрос по поводу его действий, должных подготовить поражение авиации округа в предстоящей войне. «Якир попытался было дать такие разъяснения, но запутался окончательно» (с. 61-62). Смехотворно! Это Якир-то, видный военачальник, путается «в трех соснах»?! И еще говорят, что их «тщательно готовили к процессу»!

Нет, господа! Начало Великой Отечественной войны очень даже хорошо показало, к чему сводится такая подготовка: намеренно задерживают поставку в округ новых самолетов, бензина, запасных частей, летчиков обучают плохо (по кратким программам), перед началом «конфликта» не выдают боезапас, летчиков держат на каких-нибудь вечеринках, а не у самолетов в полной готовности, ПВО доводят до полной ничтожности, врагу дают возможность «накрыть» бомбежкой самолеты прямо на аэродроме.

За допросом Якира пошли остальные: Примаков, Путна, Фельдман, Корк, Уборевич, Тухачевский. Порядок выступления устанавливали в силу личных связей с Троцким, которого надлежало разоблачать. Тухачевского из осторожности поставили в самый конец, чтобы он не мог подавать пример «упрямства», чтобы все его разоблачили, чтобы в итоге он стал покладистым. Больше всего суд интересовали следующие вопросы: отношения с немецким Генеральным штабом и поляками, с немецким военным атташе Кестрингом в Москве и немецким генеральным консулом Рихардом Сомнером в Ленинграде (в конце 1937 г. был отозван).

Этих последних Канарис очень ценил: они имели большой опыт в «обработке» нужных людей и добывании полезных сведений. Сомнера советские военнопленные считали прямо-таки «своим», так как он говорил на безупречном русском языке, знал все обычаи и мог поспорить с любым по вопросам марксизма, русской литературы и русского искусства. Да и Кестринг, будучи генералом, пожалуй, ни в чем ему не уступал.

А еще суд интересовал показ немцам советской военной техники, связи с лидерами троцкизма и правой оппозиции, деятельность, направленная на ослабление и подготовку поражения Красной Армии, сговор по поводу убийства или отстранения Ворошилова.

Каждый из подсудимых старался отделываться общими фразами. Ульрих, послушав, через некоторое время прерывал их, задавая всем один и тот же вопрос:

— Вы подтверждаете показания, которые давали на допросе в НКВД? Подсудимые, верные своей тактике, пытались начать витиеватые и длинные объяснения, уводящие куда-то в сторону. Тогда Ульрих вновь прерывал их:

— Вы не читайте лекций, а давайте показания.

Военные судьи слушали молча, но время от времени бросали реплики. Вопросы и ответы были такого рода:

Блюхер. Вы вели систематически работу по дискредитации авторитета Блюхера по заданию Гамарника?

Путна. Да, пытался дискредитировать вас.

Блюхер. В чем конкретно выражалась ваша подготовка поражения авиации в будущей войне?

Якир. Я вам толком не сумею сказать ничего, кроме того, что написано там в деле (Викторов. С. 248.)

(А что там было написано? Разумеется, опять молчание. — В.Л.)

В таких разговорах и прениях быстро прошло время. В 15.00 объявили перерыв на обед. Арестованных увели. Судьи стали совещаться. И вот тут-то возникает неясный момент. В чем он? Ежов и Ульрих вдруг отправились к Сталину докладывать! Хотя день суда еще не кончился! И докладывать, собственно, пока еще было не о чем!

Казалось бы, к чему спешить?! Только нечто чрезвычайное могло сорвать этих двоих с места и отправить вместо обеда к Сталину: якобы на доклад, а скорее всего за инструкциями, ввиду неожиданной ситуации. Правильно ли это предположение? На него буквально наталкивает один интересный эпизод, случайно дошедший до нас от того времени. Сообщил о нем И. Эренбург, очень известный в 1937 г. 46-летний писатель, имевший обширные связи: «Помню страшный день у Мейерхольда. Мы сидели и мирно разглядывали монографии Ренуара, когда к Всеволоду Эмильевичу пришел один из его друзей, комкор И.П. Белов.

Он был очень возбужден, не обращая внимания на то, что, кроме Мейерхольдов, в комнате Люба и я, начал рассказывать, как судили Тухачевского и других военных. Белов был членом Военной коллегии Верховного суда. «Они вот так сидели — напротив нас. Уборевич смотрел мне в глаза. Помню еще фразу Белова: „А завтра меня посадят на их место“.

Белова вскоре после этого арестовали». (И. Эренбург. Собрание сочинений. М., 1967, т. 9, с. 190.)

Почему арестовали, Эренбург не говорит. Но по другим источникам это известно. Его арестовали летом 1938 г. по обвинению в том, что он создал военно-эсеровскую антисоветскую организацию и установил связь с агентом английской разведки, что последней он продался еще в 1918 г. (А. Рыбчинский. Командарм Белов. — Расправа. С. 190.)

Есть всё основания думать, что военные члены суда, которых оппозиция засыпала письмами, предсказывая, что они сами кончат, как Тухачевский и его товарищи, если их не спасут, пытались сговориться между собой для общих действий — на предмет оправдания подсудимых — и предлагали процесс отложить или продлить, чтобы во всем тщательно разобраться. Произошел очень горячий спор между военными и Ежовым. При этом Белов прошелся по его адресу отборной бранью и обвинил в фальсификациях! (Вот почему он опасался, что его «завтра посадят»! Такого оскорбления злопамятный глава НКВД простить, конечно, не мог!) Его поддержали Блюхери Дыбенко, затем еще трое.

И когда в интриганской борьбе Ежов одолел, он после заседания Военной коллегии Верховного суда СССР, на котором Белов был осужден (29 июля 1938), прибыл к месту казни и лично присутствовал при расстреле своего врага, обходя осужденных и спрашивая: «Есть ли что сказать?» Белов с ненавистью ответил: «Теперь уже нечего».

Этому дружному выступлению судейских (факт совершенно неоспорим: за исключением двоих, все были казнены уже в 1938 г.!) не приходится удивляться! Ведь из числа этих судей пять (Блюхер, Дыбенко, Белов, Каширин, Алкснис, Горячев, — последний еще и близкий друг Уборевича!) принадлежали к кругу друзей Тухачевского.

Каждый из военных — тогда, как и ныне! — входил в какую-то группировку, которая обеспечивала его карьеру. Здесь ценились лояльность и верность. И ее укрепляли всеми силами: целенаправленным воспитанием, браками, совместными попойками, общими любовницами, обменом женами и т.п. Громадную роль имела массированная пропаганда, создававшая культики всевозможных военачальников, особенно героев Гражданской войны. Она показала себя очень действенной: ведь занимались ею специалисты своего дела, старые большевики, накопившие в этой сфере громадный опыт. С такой пропагандой, хитроумной и многоликой, не мог бороться даже и сам Сталин! Пропаганда действовала на всех командиров, от начальника отделения до командиров корпусов. Очень интересно посмотреть, как она преломлялась в сознании будущего маршала Г. Жукова, который проделал большой и трудный путь: в 1920 г. — командир взвода, в 1925 г. — командир полка, в 1932-1937 гг. — командир кавалерийской дивизии в Белорусском военном округе. Вот некоторые из его характеристик, рожденные, естественно, и личным опытом:

БЛЮХЕР: «Встреча с В.К. Блюхером была большим событием для всех бойцов и командиров полка. К нам его пригласил посмотреть учебно-воспитательную работу комдив Г.Д. Гай. Для полка это была большая честь». (Воспоминания и размышления. М., 1990, т. 1, с. 136.)

«Я был очарован душевностью этого человека. Бесстрашный боец с врагами Советской республики, легендарный герой, В.К. Блюхер был идеалом для многих. Не скрою, я всегда мечтал быть похожим на этого замечательного большевика, чудесного товарища и талантливого полководца». (С. 137.)

ПРИМАКОВ: «Плотный, среднего роста, с красивой шевелюрой, умными глазами и приятным лицом, В.М. Примаков сразу завоевал симпатии слушателей. Это был человек широко образованный. Говорил он коротко, четко излагая свои мысли». (С. 138.)

Д.А. ШМИДТ (комдив из округа Якира, бывший сторонник Троцкого): «Д.А. Шмидт — умница, свои мысли выражал кратко, но, к сожалению, не любил кропотливо работать». (С. 146.)

ТУХАЧЕВСКИЙ: «В суждениях М.Н. Тухачевского чувствовались большие знания и опыт руководства операциями крупного масштаба». (С. 112.)

«Человек атлетического сложения, он обладал впечатляющей внешностью. Мы еще тогда (в 1921 г. — В.Л.) отметили, что М.Н. Тухачевский не из трусливого десятка: по районам, где скрываются бандиты, он разъезжал с весьма ограниченным прикрытием.

Теперь на посту первого заместителя наркома обороны Михаил Николаевич Тухачевский вел большую организаторскую, творческую и научную работу, и все мы чувствовали, что главную руководящую роль в Наркомате обороны играет он. При встречах с ним меня пленяла его разносторонняя осведомленность в вопросах военной науки. Умный, широко образованный профессиональный военный, он великолепно разбирался как в области тактики, так и в стратегических вопросах. М.Н. Тухачевский хорошо понимал роль различных видов наших вооруженных сил в современных войнах и умел творчески подойти к любой проблеме.

Все свои принципиальные выводы в области стратегии и тактики Михаил Николаевич обосновывал, базируясь на бурном развитии науки и техники у нас и за рубежом, подчеркивая, что это обстоятельство окажет решающее влияние на организацию вооруженных сил и способы ведения будущей войны». (С. 180-181.)

«Тогда (в 1931 г. — В.Л.) мы были менее искушены (!) в вопросах военной науки и слушали его как зачарованные. В М.Н. Тухачевском чувствовался гигант военной мысли, звезда первой величины в плеяде выдающихся военачальников Красной Армии». (С. 182.)

УБОРЕВИЧ: «Это был настоящий советский военачальник, в совершенстве освоивший оперативно-тактическое искусство. Он был в полном смысле слова военный человек. Внешний вид, умение держаться, способность коротко излагать свои мысли, все говорило о том, что И.П. Уборевич незаурядный военный руководитель. В войсках он появлялся тогда, когда его меньше всего ждали. Каждый его приезд обычно начинался с подъема частей по боевой тревоге и завершался тактическими учениями или командирской учебой». (С. 200.)

«Позднее, в 1932-1937 годах, мы часто с ним встречались. Он был тогда командующим войсками Белорусского военного округа, где мне довелось командовать кавалерийской дивизией» (с. 116).

БЕЛОВ: «Как-то не вязалось: Белов — и вдруг „враг народа“. Конечно, никто этой версии не верил». (С. 229.) О своем собственном уровне того времени Жуков пишет вполне откровенно: «А что греха таить, командиров, стоявших по знаниям не выше своих подчиненных, у нас тогда было немало.

Если военные вопросы я изучал досконально и последовательно, шаг за шагом, как теоретически, так и практически, то в изучении марксистско-ленинской теории мне, к сожалению, не пришлось получить систематизированных знаний.

Так получалось тогда не только со мной, но и со многими командирами. Не многим посчастливилось в свое время пройти курсы при Военно-политической академии имени Толмачева». (С. 234-235.)

Понятно, что такие командиры очень часто находились в руках тайных оппозиционеров, и они имели все основания полагать, что в силу личного авторитета и политической неискушенности им удастся своих подчиненных увлечь за собой! Этому способствовали также система дружеских связей, прошлая совместная служба и участие в Гражданской войне, совместная учеба у одних преподавателей. Так, Жуков служил под командой начальников дивизии Д. Шмидта, серба Д. Сердича (командир полка Первой конной армии), К. Рокоссовского. Учился на Высших кавалерийских курсах, где одним из ведущих преподавателей являлся сам Примаков! А в 1929 г., когда стажировался на курсах усовершенствования высшего начальствующего состава, входил в группу Блюхера и Сангурского! (С. 154.) Легко себе представить, каково было влияние на него и всех прочих этих лиц, старых большевиков, знаменитых героев Гражданской войны, крупных и опытных военачальников!

Итак, Блюхер, Белов и Дыбенко — знаменитые герои армии и страны — попытались склонить остальных судей на свою сторону. И это удалось им без труда! Каждый из судей не верил Ежову и его следователям, боялся опозорить себя, поставив подпись под несправедливым или сомнительным приговором! Боялся также, что осуждение столь важных по положению лиц поломает в армии дисциплину, развяжет руки шкурникам и доносчикам, резко снизит боеспособность, так как придется заниматься совсем не тем, чем положено заниматься. Ворошилов был в полуоппозиции. Заколебались даже Буденный и Шапошников. Но их удалось отколоть от остальных, так как хитроумный Ежов предвидел подобную ситуацию. На каждого из них он заранее заготовил штук по 20 показаний со стороны уже арестованных, обличавших их самих в тайной оппозиции. И вручил эти бумаги Ульриху, чтобы тот ими распорядился, как сочтет нужным. Председатель суда все сделал самым наилучшим образом. В результате Буденный и Шапошников отступили в страшном замешательстве. Это и спасло им жизнь.

Ульрих же и Ежов поспешили «с докладом». Сталин выслушал взволнованный рассказ, их соображения и быстро взвесил тревожные симптомы: распространение листовок, поддерживавших подсудимых, слухи, весьма тревожные, поведение судей, настроения в партии, армии и об— ществе, данные иностранной печати и, наконец, маленький, но опасный мятеж в Киеве и Харькове. В украинской столице выступили с ультиматумом правительству два пехотных полка, а в Харькове один кавалерийский полк. Они собрали митинги в казармах и после возмутительных речей приняли резолюции, требуя освободить Якира и Уборевича как невиновных, а их клеветников привлечь к суду.

Сталин приказал мятежников немедленно окружить надежными частями и разоружить, что быстро и было сделано. 18 заводчиков из младших офицеров (лейтенанты и капитаны) покончили самоубийством, старшин подвергли заключению, рядовых небольшими группами разослали в разные гарнизоны. Этот случай можно было рассматривать как предзнаменование.

Поэтому Сталин дал Ежову и Ульриху однозначный ответ: поскольку преступления подсудимых ясны вполне, доказаны документами, свидетельскими показаниями, их собственными признаниями, процесс свернуть. Чтобы не волновать понапрасну армию, народ и партию. В оставшуюся часть дня обговорить лишь вопрос о степени подрыва боеспособности армии. Затем всем вынести смертный приговор и тут же привести его в исполнение. Посылать в газеты и правительство требования народа смертной казни для подсудимых (что и начали делать на митингах, начиная с 12 июня).

Присутствовавшие при беседе члены Политбюро (Молотов, Каганович, Ворошилов, Калинин, Микоян) и 1-й секретарь Московского городского и областного комитетов партии Хрущев одобрили такое решение.

После возвращения назад Ульрих быстро «закруглился». И к великому своему удивлению, подсудимые узнали, что процесс уже завершен, что скоро им объявят приговор. А они-то думали, что процесс продлится не один день ввиду серьезности вопросов, что у них будет еще возможность поспорить с судьями, защищая себя, доказывая свою невиновность, отрекаясь от показаний на предварительном следствии.

Во вторую половину дня обсуждали самые важные текущие военные вопросы, то, что генсека интересовало больше всего, ибо боеспособность армии зависела именно от этого.

Крайне подозрительным выглядит принятое ныне обвинение, что подсудимым ставили в вину «официальный показ советской техники» официальным представителям немецкого рейхсвера или разговоры по организации войск. Во-первых, эти разговоры велись в тот период, когда функционировала еще буржуазно-демократическая Веймарская республика, имевшая с СССР взаимовыгодные отношения. (См.: А. Норден. Между Берлином и Москвой. К истории германо-советских отношений (1917-1921), М., 1956; В.Б. Ушаков. Внешняя политика Германии в период Веймарской республики. М., 1958; В.П. Захаров. Военные аспекты взаимоотношений СССР и Германии. 1921 — июнь 1941. М., 1992.) Во-вторых, все важные дела в наркомате вершились с санкции наркома Ворошилова. А в-третьих, немцы многое знали из официальной литературы, которой обменивались до прихода Гитлера к власти (1933), и благодаря самому заурядному шпионажу, который с армией неразделим. Из сообщений печати известно, что тайно следят друг за другом даже страны НАТО, связанные военным союзом.

Гораздо хуже выглядело обвинение во вредительстве в сфере оперативных планов. Уборевич, в частности, признал, что «им разрабатывался вредительский план овладения Барановичским укрепленным районом конницей, поддержанной лишь слабовооруженными механизированными бригадами, без всякого участия пехоты» (1937. Показания маршала Тухачевского. «Военно-исторический журнал». 1991, № 8, с. 53), что сулило поражение.

По поводу обвинений в замедлении темпов строительства военных объектов, реконструкции железнодорожных узлов, различных «упущений» в боевой подготовке части своих войск, обвиняемые ответственности с себя не снимали. Вместе с тем они утверждали, что тут нет никакой злокозненности и тайных оппозиционных мероприятий, это обычные недостатки, которые есть в любом округе, связанные с недостатком денег, материалов, людей, что их предполагалось исправить, и для этого необходимо было лишь «немного поднажать» и «получить дополнительные финансовые средства».

Крайне резкие нападки в суде встретила пропагандируемая Тухачевским, при активном содействии Якира и Уборевича, концепция ускоренного развития танковых соединений, в первую очередь — в пограничных округах. Требуя значительно сократить кавалерийские корпуса и расходы на них, Тухачевский утверждал, что к 1935 г. в РККА должно было быть уже несколько танковых армий. (Маршал Тухачевский. Воспоминания друзей и соратников. М., 1965, с. 132).

Этот пункт составлял предмет давнего спора, нашедшего отражение и в открытой печати. Кавалерию, как род войск, еще не сошедший со сцены, активно защищали нарком Ворошилов и инспектор кавалерии в течение 13 лет, маршал и член РВС СССР Буденный, бывший в 1937 г. начальником Московского военного округа. Человек феноменальный по смелости, дерзости, решительности и хитрости, этот сын крестьянина-бедняка из-под Ростова, прошедший русско-японскую и мировую войну, получивший полный бант георгиевских крестов, очень прославился в Гражданскую войну в качестве главы знаменитой Первой конной армии (члены РВС — Щаденко и Ворошилов), имел в качестве почетной награды Золотое оружие с надписью «Народному герою». В 1932 г. Буденный кончил Военную академию имени Фрунзе (чего не сделал Тухачевский!), занимался организацией и руководством военными конными заводами, проводил работу по моторизации и механизации советской конницы и исполнял особо важные поручения наркома. Командиры Первой конной армии служили в различных округах, но продолжали поддерживать тесные связи со своим главой, информируя его о том, что и где происходит. Сам Сталин, почетный красноармеец первого эскадрона 19-го кавполка, не позволял померкнуть славе Первой конной армии. Благодаря деятельности очеркистов, писателей и драматургов, она постоянно находилась в центре общего внимания. Боевое братство по оружию среди бойцов и командиров Первой конной армии заботливо поддерживалось, и их карьере всюду энергично способствовали.

По части боевой славы с Буденным мало кто мог соперничать. О его популярности в народе достаточно говорит тот факт, что в 1951 г. имя его носило 3125 колхозов.

Интересы кавалерии энергично защищали и другие видные военачальники и герои Гражданской войны: Тимошенко, Косогов, Щаденко, Городовиков, Фабрициус, Каширин, Горячев, Музыченко, Сердич.

Но Тухачевский, Якир и Уборевич не уступали. Они много работали над теоретическими проблемами, над изучением мировой военной литературы, много экспериментировали и поэтому хорошо знали, какова сила этого рода войск и какое внимание уделяют ему на Западе.

По вопросам перевооружения в военных верхах происходили очень резкие столкновения. Щаденко (1885-1951, чл. партии с 1904), человек очень храбрый, но ограниченный, правая рука Буденного по политической части, всюду утверждал:

«Война моторов, механизация, авиация и химия придуманы военспецами. Пока главное — лошадка. Решающую роль в будущей войне будет играть конница. Ей предстоит проникать в тылы и там сокрушать врага».

Было бы величайшим извращением утверждать, что Щаденко и его единомышленники являлись просто кучкой «невежественных глупцов». На таких же позициях стояли многие специалисты в разных армиях. Например, в немецкой армии еще в 1936 г. генерал Людвиг горячо выступал за сохранение кавалерии, с усилением ее моторизации. О новых оперативных войсках он отзывался так: «То, что они в 2000 г. могут стать только моторизованными, каждый понимающий будет сомневаться. Но танк не является преемником лошади». (Проектор. Оруженосцы III рейха. М., 1971, с. 108.) Больше того, по его мнению, перед кавалерией «открываются блестящие перспективы». Как это ни невероятно звучит, но даже эту моторизацию Людвиг считал делом далекого будущего, как, например, цветные фильмы и телевидение (это в 1936 г.!). А потому, заключал он, «мы ограничимся живущими ныне лошадьми точно так же, как одноцветными фильмами и акустическими радиопередачами».

Спорные вопросы перевооружения многократно обсуждались в ЦК партии и Политбюро. Тухачевский энергично защищал свои взгляды на всех уровнях: в Высшем академическом военно-педагогическом Совете, Военной академии РККА, штабе РККА, РВС СССР, в Ленинград— ском военном округе, которым он командовал с 1928 по 1931 г., в Наркомате обороны.

Перемены во взглядах в военно-политических кругах происходили постепенно, по мере роста экономической мощи страны. В конечном счете все ведь упиралось в средства, металл, возможность производить броню, алюминий, бензин. Страна была еще очень бедна, и руководству во главе со Сталиным приходилось мучительно ломать голову, решая, где и что можно еще «урезать», чтобы передать эти средства армии. На оборону приходилось отрывать средства буквально «с кровью», резко ограничивая и без того низкий жизненный уровень масс. А что оставалось делать? Что война не за горами, — в том ни у кого сомнений не было.

Сторонники Тухачевского распространяют тот взгляд, что Сталин якобы «не понимал» необходимости перевооружения, что Тухачевскому он, мол, «не доверял, но до поры до времени вынужден был доверять ему руководящие посты». (Маршал Тухачевский. С. 133.) Все это совершенная нелепость! Сталин еще в 1920 г. в записке в Политбюро ЦК партии предлагал усилить бронепромышленность. В декабре 1920 г. вышли первые советские танки типа «Рено».

С 1929 г. в Московском военном округе существовал опытный механизированный полк, преобразованный в 1930 г. в бригаду. В наркомате появляется Управление моторизации и механизации (во главе — И.А. Халепский и К.Б. Калиновский). Специальная комиссия РВС СССР (председатель — зам. наркома и зам. председателя РВС СССР С. Каменев, 1881— 1936) разрабатывает структуру бронетанковых войск, а затем Штаб РККА разрабатывает структуру механизированного корпуса, способного вести самостоятельные действия. В 1929-1930 гг. в Красной Армии появились первые в мире уставы и наставления, излагавшие применение танков в бою.

В 30— е годы танковая промышленность бурно развивается. Разрабатываются и вводятся в дело все новые образцы танкеток, легких, средних и тяжелых танков, увеличивается их скорость (до 70 км/час), усиливается вооружение. В 1930-1934 гг. промышленность дала армии 11 тысяч боевых машин, в 1935-1937 гг. она ежегодно выпускала их по 3 тысячи. Правда, промышленность не могла еще давать большое количество средних и тяжелых танков, основную их массу составляли легкие (типа Т-26, БТ).

Одновременно промышленность наращивала для армии производство автомобилей и тракторов, мотоциклов, понтонно-переправочных и минноподрывных средств, экскаваторов, фейдеров, средств радиосвязи, телефонной и телеграфной аппаратуры. О количестве поступавшей в армию техники говорят некоторые цифры (трактора: 1929 г. — 300, 1935 г. — ок. 6000, автомобили: 1929 г. — ок. 1400, 1935 г. — 35 000). В 1929 г. одна машина приходилась на 240-250 бойцов и командиров, в 1938 г. — на 15-18). Росло число авиационных НИИ, КБ, специальных предприятий, занимавшихся производством авиационной техники. Упор делался на создание мощной истребительной и бомбардировочной авиации. В течение 1940-1941 гг. намечалось построить 9 новых и реконструировать 9 старых авиационных заводов. ВВС имели на вооружении в 1929 г. ок. 1400 самолетов, а в 1935 г. — 6672.

Сильно обновилось оборудование боевых кораблей. Изменялась на глазах техника судостроения (автоматическая сварка, мощные паросиловые установки, дизели и т.п.). С 1932 г. шло строительство лидеров эскадренных миноносцев, начало увеличиваться число торпедных катеров, сторожевых кораблей и подводных лодок. В 1936 и 1937 гг. развернулось строительство легких крейсеров, типа «Киров» и «Чапаев».

Обновлялось легкое стрелковое оружие и активно конструировалось новое. В результате большой работы поступил на вооружение модернизированный пулемет «Максим» (1941), пистолет-пулемет Шпаги -на (1940). За 1939-1941 гг. войска получили 105 тысяч пулеметов, — столько, сколько прежде промышленность давала за 10-15 лет! К лету 1941 г. в армию поступили первые 100 тысяч автоматов. Разрабатывались первые образцы противотанковых ружей. В 1940 г. их выпущено уже 15 тысяч. Пошли на вооружение автоматические зенитные пушки и опытные самоходные орудия (1937-1939). Шла разработка «Катюши», в 1941 г. формируются части реактивной артиллерии. В конце 30-х годов один залп артиллерии и минометов дивизии превосходил такой же залп конца 20-х годов почти в 3 раза!

Совершенствовалась структура управления. В 1934 г. был упразднен Реввоенсовет СССР и Наркомат по военным и морским делам (что нанесло тяжелый удар по позициям тайных сторонников Троцкого!). Создан Наркомат обороны СССР и Военный совет, совещательный орган при наркоме К. Ворошилове (члены его назначались Совнаркомом СССР). Штаб РККА преобразован в Генеральный штаб РККА (1935). Упразднен Совет Труда и Обороны, образован Комитет Обороны СССР (28.04.1937). Создан Наркомат Военно-Морского флота СССР.

В 1932— 1934 гг. армия насчитывает уже 4 механизированных корпуса: два -в Ленинградском военном округе, по одному — в Белорусском и Украинском. В 1935 г. создаются танковые бригады резерва Главного Командования (в бригаде средних танков насчитывается 117, тяжелых — 94). Мотобронетанковые полки, преобразованные затем в бригады, появляются в Забайкальском военном округе (август 1938).

Появляется 6 воздушно-десантных бригад (новый род войск в то время). Формируется зенитная артиллерия, войска ПВО (1935). Создаются Тихоокеанский и Северный флоты (1932, 1933). Окрепла морская авиация (1215 самолетов в 1937 г.). Вводится новая усовершенствованная система армейского снабжения (1935). Появляется самостоятельная автомобильно-дорожная служба, авиационные базы (1938), подвиж— ные технические средства тыла (1938). Пограничные и внутренние войска получают новое стрелковое оружие, инженерно-техническое оборудование границы непрерывно обновляется.

Авиации, кавалерии и танкам уделяется главное внимание. В августе 1938 г. ЦК партии собирает специальное совещание по танкостроению (без всякого Тухачевского!). Внешнеполитическая обстановка заставляет действовать очень энергично и не позволяет расслабляться. Все теории быстро проверяются. И танки находят себе применение в новых условиях: в 1929 г. против китайских милитаристов на КВЖД, в 1938 г. — на Хасане, в 1939 г. — на Халхин-Голе против японцев. Кадры всесторонне обучают: в 1932 г. создана Военная академия бронетанковых и механизированных войск.

ВВС страны имеют к началу 1939 г. 3 армии, 38 бригад, 115 авиаполков. В декабре 1939 г. на вооружение приняты самые замечательные танки той эпохи — Т-34 и КВ-1 (с дизельным двигателем вместо прежнего карбюраторного, работавшего на опасном бензине). «Бронетанковые войска заняли прочное место в системе Сухопутных войск, став их главной ударной силой. За три года (1936-1938 гг.) они выросли численно более чем в два раза». (С.А. Тюшкевич и др. Советские вооруженные силы. История строительства. М., 1978, с. 202.)

В середине 1940 г. руководством страны решено развернуть в округах 8 механизированных корпусов, а в феврале 1941 г. — еще 20, для чего требовалось 30 тысяч танков и свыше 7 тысяч бронемашин. Было принято решение и началась работа (1940) по производству танков на крупных предприятиях, в том числе на Сталинградском и Челябинском тракторных. С января 1940 г. по июнь 1941 г. личный состав бронетанковых войск возрос в 7,4 раза! (Там же, с. 240.) За первую половину 1941 г. танковая промышленность дала 1110 Т-34. За период с 1939 по 1940 г. число броневиков почти удвоилось. И все сделано без указаний «великого» Тухачевского!

Появляются артиллерийские тягачи, радиостанции РАФ и РБ, 10 бригад подлодок (1941) и бригады торпедных катеров.

Подготовкой начальственного состава занимаются 19 академий, 10 военных факультетов, 7 высших военно-морских училищ. Только с середины 1939-го по декабрь 1940 г. был открыто 70 военных училищ. Численность командного состава за счет даровитой молодежи в конце 1940 г. по сравнению с 1938 г. увеличилась в 2,5 раза. Все жадно учились, понимая, что война неподалеку. И хотя меры по очистке армии в 1937-1939 гг. были, безусловно, беспощадными, в то же время принимались меры по улучшению быта офицерского и генеральского состава. Перед началом войны генерал армии, например, имел оклад в 2600 руб. и служебную квартиру в 10 комнат. С началом войны оклад сразу увеличился на 25%. Этот факт ясно говорит о том, что партийно-государственное руководство заботилось о генеральском и офицерском корпусе армии и старалось максимально обеспечить его. Численность армии резко выросла: на 1 января 1938 г. она насчитывала 1513 400 человек, а к середине 1941 г. в армии и флоте насчитывалось 5 миллионов человек!

На этом фоне менялась и кавалерия, к которой Сталин действительно относился благосклонно. Численность ее увеличилась к 1938 г., но в 1941 г. резко упала — в результате учета уроков войны Германии с Польшей и Францией. Вот некоторые цифры (там же, с. 199):

Годы Число соединений Число дивизий Отдельные бригады Число кавалерийских корпусных управлений

1929 21 14 7 4

1938 34 32 2 7

1941 21 13 (из них 4 горные)? 4

Сами кавалерийские части под влиянием времени сильно изменились. Механизация проникла и сюда, не давала уже возможности ограничиваться лошадью, винтовкой и шашкой. Теперь кавалерийская дивизия имела свою артиллерию, автомобили, броневики, самолеты и танки. Рота и эскадрон должны были иметь по 15 боевых машин. Появились плавающие танки.

Даже этого краткого и беглого очерка вполне достаточно, чтобы понять одну простую вещь: Сталин, возглавлявший все эти перемены и принимавший самое активное и решающее участие в намечаемых переменах, понимал все! И не было у него никакого «непонимания» роли новейших средств борьбы, как визжат о том неучи и клеветники!

Еще в начале 30-х годов на одном из парадов, где шли прославленные тачанки, он, усмехаясь, спросил Буденного: «Не пора ли это все в музей?»И он не ограничивался одними риторическими вопросами.

Правильность этого утверждения подтверждается самым неоспоримым свидетелем! А является им Тухачевский! С трибуны XVII съезда партии он говорил: «В развитии нашей технической мощи товарищ Сталин не только играл общую руководящую роль, но и принимал непосредственное и повседневное участие как в выборе необходимых образцов вооружения, так и в постановке их на производство. Товарищ Сталин не только ставил общие задачи, особенно по вооружению армии авиацией, танками, артиллерией, дальнобойной и скорострельной, наиболее современной, но и созывал организаторов производства — директоров заводов, руководителей парторганизаций и практически добивался успешной постановки производства. Вероятно, директора заводов и руководители предприятия помнят, как товарищ Сталин ставил эти вопросы и как повседневно контролировал выполнение поставленных задач. Эта работа, это руководство создали нам ту техническую мощь, которой обладает Красная Армия и которую на параде вы будете еще раз видеть». (XVII съезд Всесоюзной Коммунистической партии (б). Стенографический отчет. М., 1934, с. 464-465.)

С Ворошиловым та же история! Он тоже якобы «не понимал» подлинную роль танковых войск. Подлая эта ложь «подтверждается» с помощью всяких извращений и такими вот «свидетельствами»: «Красная кавалерия по-прежнему является победоносной и сокрушающей вооруженной силой и может и будет решать большие задачи на всех боевых фронтах». (Из доклада «IX лет Рабоче-крестьянской Красной Армии и Военно-морского флота». 1938 г. -А. Ненароков. Броня и кони. Дискуссия о советском военном строительстве в 20-е и 30-е годы. — «Московские новости», 1988, № 14, с. 8.)

И лицемерно при этом «забывается» то, что говорит о противоположном. Вот три примера:

1928 г.: «Будущая война, война техники, химии, авиации, требует высокой культурности от ее участников. Теперь не времена Суворова и не эпоха Севастополя, времена теперь иные». (Статьи и речи. М., 1936, с. 256-257.)

1932 г. (пленум РВС СССР): «Самостоятельные танковые и мотомеханизированные части, наряду с этим пехота и артиллерия, усиленные танками и моторами, вот по-настоящему единственно правильная организационная форма использования танка и мотора в интересах обороны государства» (История Второй мировой войны. 1939-1945. М., 1973, т. 1, с. 264).

1934 г. (XVII партийный съезд): «Наша армия стала другой армией, армией техники». (С. 231.)

«Мы должны были на ходу ломать старые формы и методы работы, создавать новые, ни в одной другой армии мира не виданные типы войсковых соединений, ломать и совершенно по новому перестраивать старые роды оружия, делать из пехотных и кавалерийских командиров танковых и авиационных и одновременно быть каждую минуту готовыми идти в бой на защиту нашей великой страны, если бы того потребовала обстановка». (С. 231.)

Вот как бесстыдно лгут «поклонники» и «друзья» Тухачевского! Отсюда хорошо видно, как можно полагаться на их «воспоминания», на «научные» статьи фальшивых кандидатов и докторов наук! Нет, совсем недаром так они не любят документов, избегают их цитировать, а если такое приходится все-таки делать, то цитируют фальсификаторски и по-мошеннически!

Теперь возвращаемся снова к «единственному и несравнимому», к «великому» маршалу, критики которого его поклонники решительно не переносят!

Сталин, конечно, имел на Тухачевского некоторый «зуб» за польскую кампанию (1920). Но он никогда не позволял личным обидам и досаде превалировать при решении важных вопросов. Именно поэтому Тухачевский получил звание маршала и играл самую видную роль в военных делах, хотя Сталин мог бы с не меньшим основанием выдвинуть на главную роль Якира или Уборевича. Но он этого, однако, не сделал, несмотря на неудовольствие последних, очень завидовавших Тухачевскому!

Острые нападки на подсудимых по вопросу о танковых войсках и их роли в войне, безусловно, страдали многими преувеличениями. Разразившаяся вскоре кровопролитная и тяжелейшая война с немецким фашизмом это полностью доказала.

Пункт о «заговоре против Ворошилова» (у Викторова) изложен очень маловразумительно. Констатируется, что часть подсудимых (Тухачевский, Уборевич, Корк, Путна) признавали «разговоры» между собой о необходимости смещения Ворошилова с поста наркома и уговор с Гамарником, замом наркома, начальником Политуправления РККА, членом Военного совета, о совместном открытом выступлении против него в правительстве. При этом Гамарник обещал им «крепко выступить против Ворошилова».

Этот вопрос очень, конечно, интересен. Он заслуживает обстоятельного разбора. Но автор публикации ограничивается лишь следующим замечанием: «Почему хотели выступить против Ворошилова? Какие ошибки и упущения могли быть поставлены в вину наркому? На суде этого не выясняли. Намерение же подсудимых обратиться в правительство расценили как вынашивание террористических намерений в отношении товарища Ворошилова».

Трудно поверить, что в действительности в суде желание подсудимых «обратиться в правительство» по поводу Ворошилова определяли как «террористические намерения». Это как-то анекдотично звучит!

Защищаясь, обвиняемые неизбежно должны были, хотя бы в двух словах, сказать, чем они были так недовольны: например, что Ворошилов «устарел» в плане новых военных концепций и живет прошлым, что он мешает развитию армии; что он поверхностно занимается делами наркомата, перекладывает решение трудных вопросов на других; что он больше занимается театром и смазливыми актрисами, чем военным делом, и т.п.

Вероятно, так и говорилось: терять подсудимым было решительно нечего! Не могли они надеяться на защиту наркома! Ворошилов относился к ним сейчас бесконечно враждебно: мало того, что они его опозорили (такой скандал в его ведомстве!), они еще поставили под сомнение его собственную политическую честность и умение разбираться в людях! Ведь это он не раз хорошо рекомендовал Тухачевского, сделал его своим первым заместителем, был с ним в отличнейших отношениях, хотя Сталин ему делал разные намеки, а Тухачевский позволял себе разные «выпады». Теперь его собственная голова висела «на волоске». О членах Политбюро, которых группа заговорщиков хотела лишить власти, и вовсе говорить нечего: те жаждали их крови и в вине не сомневались ничуть. Вполне понятно: главных лиц они знали много лет, и знание являлось отнюдь не формальным, как у современных борзописцев.

Ошибки и упущения наркома здесь нечего было выяснять: суд, где разбиралось дело об измене и заговоре, был не местом для этого. Ошибки и упущения Ворошилова надлежало выяснять на пленуме ЦК партии, на заседании Военного Совета СССР или правительства. Есть все основания думать, что из окончательно варианта стенограммы все упоминания об ошибках Ворошилова и его упущениях задним числом вычеркивались. Уже тогда Ворошилов думал, как он войдет в историю, и ему было мучительно жалко помрачить свою славу.

Он достиг уже 56 лет, лучшая часть жизни осталась позади. Жизнь этого луганского слесаря казалась воистину невероятной, как жизнь Адольфа Гитлера! Сын железнодорожного сторожа, Ворошилов с 6-ти лет работал на шахте, пас скот помещика, был батраком у кулака, работал на ряде заводов, знал увольнения, скитания без работы, участвовал в забастовках и массовках, издавал листовки, в 1903 г. вступил в партию и примкнул к большевикам. Участвовал в 1-й русской революции 1905-1907 гг., был главой Совета рабочих депутатов в Луганске (1905), делегатом IV, V и VI съездов партии, апрельской партийной конференции 1917 года, сидел в тюрьмах, был в ссылке (Архангельская губ., Чердынский край).

В марте 1917 г. Ворошилов — председатель луганского Совета рабочих депутатов, организатор и редактор газеты «Донецкий пролетарий».

После Октября 1917 г. поток революционных событий и собственный темперамент несет 36-летнего Ворошилова на гребне важнейших событий: он командующий 5-й украинской армией против немцев и донской белоказачьей контрреволюции, командует 10-й армией и Царицынским фронтом, будучи здесь соратником Сталина, он — заместитель командующего и член РВС Южного фронта, нарком внутренних дел Украинской республики, командующий войсками Харьковского военного округа, командующий 14-й армией, член РВС Первой конной армии, участник X партийного съезда, командующий Северо-Кавказским (1921-1924) и Московским (1924-1925) военными округами, после смерти Фрунзе — его преемник, глава Вооруженных Сил СССР. Ему первому было присвоено звание Маршала СССР (1935).

Отношения со Сталиным складывались неровно, хотя в целом он был его сторонником. Ворошилов рассматривал себя как защитника армии и крестьянства: ведь из крестьянства в основном эта армия и состояла. Поэтому своим естественным союзником Ворошилов считал главу ЦИК СССР М. Калинина, тоже смотревшего на себя как на защитника крестьянства. Производили на него также известное впечатле— ние пункты программы правых, посвященные аграрному вопросу. Следовательно, была вполне реальной основа для каких-то закулисных споров с самим Сталиным. В партию и в широкую публику они, естественно, не выходили. Но Ворошилов был смелым человеком и за свое мнение часто упорно боролся. Бывали нередко жаркие схватки, а летом 1940 г. (уже после смещения Ежова) произошел вообще скандальный случай. Сталин и Ворошилов находились на даче. И отправились они кататься на лодке на местном пруду. Предстоял тяжелый разговор (армия очень плохо показала себя в советско-финской войне 1939-1940 гг.). Раздраженный Сталин стал говорить о безобразиях и невежестве, о явном предательстве в армии, о показаниях арестованных военачальников, поданных на него, Ворошилова, которые его изобличают в том, что он «английский шпион»! Нарком сначала резко возражал, под конец побагровел, резко вскочил и влепил «вождю народов» звонкую пощечину — за нанесенное ему оскорбление. От внезапного резкого толчка лодка перевернулась и оба спорщика очутились в воде. Утонуть не утонули — пруд был мелким. И тут же выбрались на берег.

Наверное, Ворошилов ждал, что чекисты, находившиеся на берегу, тут же схватят его, но обошлось: все благоразумно сделали вид, что «ничего не заметили». Маленький инцидент объяснили тем, что лодка перевернулась. Когда схлынула горячка, Ворошилов объяснил близким, что произошло (из-за опасения, что его все-таки арестуют).

Но Сталин объявил о его устранении с поста наркома обороны и переводе на другую работу (май 1940 г.) — заместителем председателя Совета народных комиссаров СССР и председателя Комитета Обороны при СНК СССР.

Ворошилов оценил подобное великодушие и ответил позже на него хвалебной брошюрой — «Сталин и Вооруженные Силы СССР» (1950).

Но о деле Тухачевского, с которым была связана гибель многих невиновных командиров, маршал не любил вспоминать. Он с обидой жаловался близким, что Иосиф «стремился возложить ответственность за этот тяжкий грех на одного меня. Конечно, я с этим согласиться не мог и всегда отбивался». Он же говорил: «Решение о расправе с Тухачевским и другими навязали нам И. Сталин, В. Молотов и Н. Ежов». Таким образом, подтверждается, что части программы Тухачевского Ворошилов сочувствовал и пошел на истребление его группировки только под сильным внешним давлением.

Позже, среди неудач войны с Финляндией (1939) и страшных событий 1941-1942 гг., когда внезапно разразилась война с Германией, Ворошилов, конечно, не раз вспоминал 1937 г., многочисленные разговоры с Тухачевским, Якиром, Уборевичем и другими оппозиционными командирами, и мучительно думал, где корень всех ужасных ошибок.

Видимо, он не раз в те годы запрашивал из секретного архива папку с судебным делом Тухачевского и заново перечитывал ее. Не в те ли годы происходила кое-какая замена документов в этой папке?… Что касается суда, то он действовал в пределах поставленной перед ним задачи: установить, действительно ли виновны подсудимые, в чем конкретно, есть ли у них смягчающие обстоятельства? Ответы на эти вопросы энергично искали следователи, Ежов, прокурор СССР Вышинский, судьи, члены ЦК и Политбюро партии и, как утверждалось, нашли его. Совершенно безоговорочно. Следователь Ушаков, допрашивавший Тухачевского и Якира, Фельдмана и некоторых других, когда его в свою очередь допрашивали в Главной военной прокуратуре в 1955 г., не только не стал отпираться от своих дел, но с гордостью подчеркивал свою роль: «Я буквально с первых дней работы поставил диагноз о существовании в РККА и флоте военно-троцкистской организации, разработал четкий план ее вскрытия и первый получил такое показание от бывшего командующего Каспийской военной флотилии Закупнева. Я так же уверенно шел на Эйдемана и тут также не ошибся».

По логике вещей легко догадаться (а известные факты это вполне подтверждают), что если заговор в действительности был, то у оппозиции имелось, по крайней мере, два варианта мирного захвата военного наркомата. Первый предусматривал дружное нападение оппозиционеров на Ворошилова в правительстве, изобличение его в тяжких ошибках, требование его отставки. Предполагалось не без оснований, что преемником станет именно Тухачевский, его первый заместитель. Вполне устроил бы оппозицию и второй вариант. В соответствии с этим вариантом с 1925 г. за кулисами (с некоторыми перерывами) велась широкая кампания за передачу военного наркомата в руки С. Орджоникидзе. Этот вариант всем оппозиционерам очень нравился. Во-первых, Орджоникидзе и Тухачевский были лучшие друзья: в годы Гражданской войны первый был членом РВС в армии второго, они хорошо сработались и очень ценили друг друга. Во-вторых, Орджоникидзе достаточно терпимо относился к троцкистам. И в Наркомтяжпроме, которым он командовал, они чувствовали себя очень даже неплохо, занимали самые видные посты (Пятаков, в частности, являлся первым заместителем наркома).

Однако существовал и третий вариант, самый «острый». Он предусматривал убийство Ворошилова накануне государственного переворота. Викторов старается этот момент лицемерно затемнить (соответствующие места из стенограммы он предпочитает, по своему обыкновению, не приводить). Понятно почему: покушение на «своего» наркома выглядит очень уж гнусно!

Утверждение о подготовке покушения на Ворошилова выглядит вовсе не так глупо, как угодно утверждать некоторым. Во-первых, в свете убийства Кирова, главы Ленинградской партийной организации, который был для оппозиционеров гораздо менее опасен. Менее опасен, — а все-таки его ухлопали! Напрасны все жалкие попытки политических мошенников свалить злодеяние на Сталина! Вот уж, воистину, с больной головы на здоровую! Никаких доказательств не смогли привести за 40 лет, но визг о «сталинском убийстве» не прекращают до сих пор! Видывал ли мир еще таких мошенников?!

Во— вторых, в свете данных процесса Бухарина (март 1938). Именно тогда говорилось, что оппозиция составила целый проскрипционный список из своих врагов. Помимо Кирова, в нем стояли: генеральный секретарь Сталин, председатель Совнаркома СССР Молотов, нарком обороны Ворошилов, нарком тяжелой промышленности и путей сообщения Каганович, нарком НКВД Ежов. Не нужно иметь качеств великого политика, чтобы понять простую вещь: устранение «пятерки» должно было повергнуть весь партийный и государственный аппарат в состояние растерянности и полной дезорганизации. После этих убийств, свалив вину за них на «происки контрреволюции», оппозиция имела реальные шансы на захват власти.

Правильность этого утверждения, между прочим, блестяще доказали аналогичные события после смерти Сталина в 1953 г. Едва он умер, а Хрущев захватил пост генерального секретаря, как очень быстро удалось произвести самый настоящий антисталинский государственный переворот. В ходе переворота, произведенного с большим искусством, были «выброшены» из кресел (даже без всякого убийства) Председатель Совета Министров СССР Маленков, министр иностранных дел Молотов, первый заместитель председателя Совета Министров Каганович, министр обороны Жуков. А министр внутренних дел Л. Берия (Герой Советского Союза — с 1943 г., Маршал Советского Союза — с 1945 г.!), объявленный «английским шпионом», чему доказательств дать, естественно, не пожелали, сразу был уничтожен. И после этого дело практически оказалось завершено, власть переменилась!

Для аналогии стоит вспомнить также, как различные политические группы и партии, стремившиеся к захвату власти, убивали разных президентов и глав правительств: в Африке — Лумумбу, в Чили — Альенде, на о. Цейлоне — С. Бандаранаике, в Египте — А. Садата, в Швеции — У. Пальме, в Румынии — Чаушеску, в Индии — Индиру Ганди и ее сына Раджива Ганди…

Нет, не так-то глупо звучало на процессе Тухачевского утверждение о подготовке покушения на Ворошилова! Потому-то и избегают приводить показания подсудимых по этому щекотливому вопросу! Поэтому-то и громоздят одну нелепость на другую. Так, Ворошилова якобы из всего процесса интересует лишь один эпизод — «заговор» против него самого. «Всех об этом на следствии спрашивают. Все в ответ что-то лепечут, но ничего реального». (Хорев.) Вот такими «анекдотами» угощают читателей! И с их-то помощью думают обрести доверие?!

Особый пункт разговоров на суде составлял пункт крайне гнусный — шпионаж в пользу Германии и Польши. Выдержки из речей обвиняе— мых по этому поводу опять-таки, естественно, не приводятся! Лишь голословно и с надрывом заявляется: «Они ни в чем не были виновны! Такие патриоты! Такие герои! Такие видные полководцы! Как может прийти в голову чудовищная мысль, что они — изменники?»

Пока не будут предъявлены документы, можно высказать лишь одно достаточно несомненное соображение: что Тухачевский с коллегами по военным вопросам на каком-то этапе достаточно широко употребляли правдоподобную дезинформацию. Военная оппозиция была заинтересована не в разоружении страны, не в разрушении армии, которой сама командовала, на которую предполагала и дальше опираться, не в сокрушении собственных военных округов, а в том, чтобы путем частичных поражений войск на избранных ими направлениях (тут-то и должны были пригодиться части плохо обученные!), намеренно преувеличенных, вызвать страшный политический скандал, таким путем «свалить» Сталина, обеспечить себе захват власти и изменение состава высшего партийного руководства. Видимо, Бухарин, союзник военной оппозиции, все-таки не лгал и правильно отметил на процессе 1938 г. общий принцип, в соответствии с которым легко давались всякие «обязательства» восточным и западным «союзникам»: «Мы рассчитывали, что немцев надуем». Теоретически оппозиции все представлялось именно так.

Но, с другой стороны, иностранные разведки, «ухватив палец», начинали яростно шантажировать и говорили: «Давайте сведения — или помощи не будет! И тогда власти вам не видать! Не вздумайте „финтить“! Пошлем тогда донесение о ваших делах Сталину!» Что оставалось делать при таких обстоятельствах?! Горе-политики, воображавшие себя умнее Сталина, на каком-то этапе превращались в игрушку в чужих руках!

Тухачевский всячески оспаривал этот пункт преступных связей. Тогда призвали посторонних свидетелей, — из тех, кто не сидел с ним на скамье подсудимых. Эти лица были:

1. Г. Ягода (1891-1938) — бывший нарком НКВД, который был как мухами облеплен шпионами, которые оказывали ему помощь в его преступных делах.

2. Я. Агранов (1893-1938, чл. партии с 1915) — бывший заместитель Ягоды, смещенный с должности и отправленный на работу в саратовское НКВД.

3. А. Артузов (1891-21.08.1937, чл. партии с 1917) — бывший начальник контрразведки НКВД.

4. И. Кутяков (1897-1942, чл. партии с 1917) — бывший заместитель Тухачевского в Приволжском военном округе. Прежде он отзывался о Сталине очень крепко: «Пока „железный“ будет стоять во главе, до тех пор будет бестолковщина, подхалимство и все тупое будет в почете, все умное будет унижаться». Как твердому антисталинцу, Тухачевский очень ему доверял. 5. «Тирасполец» — начальник разведки знаменитого героя Гражданской войны Г.И. Котовского (1881-1925, чл. партии с 1920), имевшего 3 ордена Красного Знамени и Почетное революционное оружие. Этот «тирасполец», бывший потом на разведывательно-дипломатической работе, отлично знал Якира и Тухачевского, пользовался их доверием, так как входил в Тираспольский отряд, которым в 1918 г. командовал Котовский. Отряд стал затем кавалерийской бригадой, и она проделала свой боевой путь в рядах войск Якира, воевала на польском фронте, на Украине с петлюровцами, махновцами, с бандами антоновцев. «Тирасполец» был участником освобождения г. Тирасполябригадой Котовского 12 февраля 1920 г. Руководство оппозиции послало его для секретных переговоров с военным руководством Румынии на предмет организации большого конфликта на советской границе. Он был пойман с поличным. И теперь выступал как свидетель зарубежных секретных связей Тухачевского с фашистскими кругами Румынии.

Это лишь один из вариантов, который кажется самым верным, учитывая военную среду. Однако в реальной жизни всякое бывает, казалось бы, и самое фантастическое. И вот вариант именно такого вида. Этим «тираспольцем», хорошо знавшим дела Якира и Тухачевского, мог являться и академик-химик Н.Д. Зелинский (1861-1953). Почему это так? А потому, во-первых, что он родился в городе Тирасполе и, следовательно, мог носить у чекистов кличку по своему городу. Во-вторых, он окончил Новороссийский университет в Одессе и с 1888 по 1893 г., когда его назначили профессором Московского университета, работал в своем университете приват-доцентом. Его связи с родным университетом в Одессе никогда не прерывались. И он всегда был в курсе того, что творилось в оставленном городе, этой столице Юга. Военная же деятельность Якира связана в немалой степени именно с Одессой, не столь уж далекой от молдавского Тирасполя. И если Зелинский, благодаря своим связям, получил сведения о нелегальной деятельности Тухачевского (от его жены, ставшей третьей женой академика, или из других источников), то можно не сомневаться, что он тут же передал эти сведения лично Ежову. Академик был вполне несомненным приверженцем Сталина. В 1951 г., когда отмечался его 90-летний юбилей (!), академик в своем выступлении сказал:

«Я счастлив, что судьба позволила мне дожить до тех лет, когда мои молодые мечты стали реальностью. Я хотел бы прожить еще немного, чтобы вместе с вами потрудиться и порадоваться на тот великий исторический прогресс, который совершается в нашем государстве, благодаря великой Коммунистической партии, под руководством товарища Сталина».

А это — уже о Зелинском: «Память о нем мне очень дорога, как о человеке высочайшей культуры, выдающемся, мудром представителе интеллигенции, крупном ученом-патриархе передовой русской научной школы химиков-органиков, горячем патриоте, внешне и духовно пре— красном человеке, смелом и мужественном, обращенном к людям своей открытой душой. Каждый из учеников Николая Дмитриевича Зелинского всегда с удовольствием обращается к воспоминаниям о нем, в особенности в кругу бывших соратников». (А.М. Рубинштейн. Институт органической химии Н. Д. Зелинского. М., 1995, с. 132.)

Вот второй возможный вариант относительно таинственной личности «тираспольца». Так дело представляется в настоящий момент. Оба персонажа в качестве свидетелей были для Тухачевского крайне опасны и неудобны: слишком много они знали. И их показания, в совокупности с показаниями других свидетелей, давали убийственную картину, опровергнуть которую он не мог. Впрочем, есть и 3-й вариант: «тираспольцем» вполне мог быть и начальник сигуранцы Румынии, подкупленный советской разведкой.

6. Мария Резе — немецкая разведчица, осуществлявшая связь Канариса и Тухачевского, завербовавшая маршала, как говорил Сталин, «по бабской части».

7. Лидия Воронцова — сотрудница ИНО НКВД, любовница маршала, связывавшая его с немцами из Генерального штаба. Она очень успешно работала в Берлине. Об этой красивой даме 38-и лет поговаривали, что она из рода генерала-фельдмаршала царской России М.С. Воронцова (1782-1859), одного из героев войны 1812 года, наместника на Кавказе. На самом деле это весьма маловероятно. Скорее всего, она принадлежит к плеяде женщин-разведчиц из евреек, которых в разведке было вообще очень много. Что же касается ее фамилии, то скорее всего она получила ее в результате брака. Мужем ее предположительно был Михаил Воронцов (1901-1986), член партии с 1926 г., капитан 1-го ранга, военно-морской атташе в Берлине в 1941 г., ставший в годы войны контр-адмиралом.

8. Собственная жена маршала Нина Евгеньевна, бывшая жена Кузьмина.

9. Жена Путны (1893-1937) — военного атташе в Японии, Финляндии, Германии и Великобритании. Она знала очень много — в силу давнего общения с Тухачевским.

К этому списку присоединялось еще два адъютанта — Смутный и Шилов. Первый прибыл с Украины и «получен» был Тухачевским от Якира. Он служил для них офицером связи по особым поручениям. Второго, Шилова, Тухачевский «получил» от Уборевича. Он исполнял подобные же обязанности.

Биография Смутного, расстрелянного по обвинению в шпионских связях с польской и немецкой разведками, всячески замалчивается. В настоящее время о нем можно сказать только следующее:

Яков Смутный (1895-1937) — из интеллигентной еврейской семьи с польскими корнями. В переводе с польского «Смутный» означает — «печальный».

Предки жили на территории королевства Польского, но после неудачного освободительного восстания против царизма (1863-1864) пе— ребрались на Украину, а оттуда судьба их забросила в Молдову, где они, как многие евреи, и осели в Кишиневе, центре Бессарабской области.

Яков вырос на улице, однако кончил гимназию. Знал два языка: польский и немецкий. Мог объясняться на румынском и чешском.

Будущего командарма Якира, родившегося в семье провизора, знал с детства. Они росли на одной улице, были соседями, входили в одну компанию мальчишек. Когда произошла Октябрьская революция 1917 г., боярская Румыния захватила Кишинев и окрестные земли. Недовольные этим, революционные элементы стали организовывать сопротивление. Главной организацией являлся Бессарабский губревком большевиков, в который Якир вошел уже в декабре 1917 г., всего 21 года (чл. партии большевиков с апреля 1917 г.). В январе 1918 г., по заданию губревкома, Якир собирает отряд из революционной молодежи для борьбы с румынской оккупацией. Отряд быстро разрастается, особенно за счет китайцев, которых судьба занесла в Бессарабию. Так что весной и летом 1918 г. создается китайский батальон, которым Якир и командует. С этого начинается путь красногвардейского отряда, который затем вливается в состав Южного фронта. За годы Гражданской войны Якир становится выдающимся командиром, получившим за военные заслуги три ордена Красного Знамени.

Смутный сопровождал своего товарища и командира всю Гражданскую войну. Сначала служил в разведке, что очень ему нравилось, поскольку был он человеком смелым и склонным к риску. В партию большевиков вступил лишь в 1918 г., а до этого входил в группу еврейской сионистской молодежи. В ходе борьбы перешел на командные должности и командовал ротой, батальоном, полком, бригадой. Имел 2 ордена Красного Знамени. Якир очень ценил его, доверял ему и взял на пост своего главного адъютанта.

После Гражданской войны Смутный, пламенный поклонник Троцкого, закончил школу командных кадров — курсы «Выстрел» и продолжал служить при штабе Якира, который с 1925 г. командовал войсками Украинского военного округа, разделенного позже на ряд округов (Киевский, Харьковский, Одесский). Карьера Якира, не получившего военного образования в России, но закончившего Высшую военную академию германского Генерального штаба по командировке своего наркомата (1927-1928), была самой блистательной: он числился в любимцах Сталина, избирался членом ЦК и Политбюро ЦК партии Украины, членом ЦИК СССР и УССР.

При таком могучем начальнике Смутный чувствовал себя очень хорошо. И играл немалую роль во всех интригах того времени, близко зная весь командный состав. Он выполнял все секретные и «щекотливые» поручения Якира, в том числе по заграничным связям. (Начальник личной канцелярии президента Чехословакии Бенеша Смутный — скорее всего, его двоюродный брат, хотя можно допустить, что и род— ной: из чешских военнопленных, отпущенных после Гражданской войны на родину.)

Вместе с Якиром вошел в тайную оппозиционную группировку на Украине, направлявшуюся Тухачевским, заместителем наркома обороны, сидевшим в Москве. Свои старые политические симпатии ему пришлось на время приглушить, ибо этого требовал начальник. Якир лично был участником XV съезда партии (делегирован с правом решающего голоса Одесской окружной партийной конференцией) и принимал участие в исключении из партии троцкистской оппозиции.

Именно к Тухачевскому в конце 1936 г. Якир и командировал Смутного на работу — в качестве офицера связи и главного адъютанта. И именно его начальник контрразведки НКВД Николаев-Журид со своими сотрудниками поймал с поличным при попытке переправить секретную документацию польскому Генеральному штабу. Доставленный в Москву на Лубянку, Смутный выложил все, что знал (а знал он много!). Захваченные документы и его признания послужили последними основаниями для ареста Якира и Тухачевского.

Биография второго адъютанта — Шилова (инициалы его не сообщаются), видимо, такова:

Дмитрий Самойлович Шилов (1893-1952) — один из видных руководителей Сибири и Дальнего Востока, боровшийся за утверждение там Советской власти. В партии большевиков с марта 1917 г. Происходит из крестьян, родился в деревне Читинской области.

Вступил в революционное движение Забайкалья с 17 лет (1910), по-видимому, в рядах эсеров, и достаточно поздно перешел в ряды партии большевиков.

Участник Первой мировой войны на Кавказском фронте в чине прапорщика (кончил Иркутское военное училище в 1915 г.). Пользовался среди солдат большим авторитетом за ум и храбрость. После февраля 1917 г. избирался председателем полкового и бригадного комитетов, затем членом Совета Кавказского фронта. В Гражданскую войну был организатором партизанского движения в Сибири, членом Центросибири — высшего советского органа края из большевиков и левых эсеров, в 1920-1922 гг. командующий фронтами (Восточно-Забайкальский и Амурский), председатель Учредительного собрания, заместитель председателя Совета министров Дальневосточной республики. С 1923 г. — на руководящей работе в Москве в РКИ РСФСР, потом в учреждениях культуры, чем был очень недоволен. За Гражданскую войну награжден орденом Красного Знамени.

Именно человек такого опыта, с такими связями и был нужен Тухачевскому для его секретных дел. Но все получилось не так, как предполагал маршал. Шилов активно способствовал разоблачению Тухачевского на предварительном следствии — и в результате вышел «сухим» из опасных событий 1937-1938 гг. За оказанные услуги в 1937 г. (всего 45-ти лет!) он даже удостоился персональной пенсии. Неизвестно, присутствовал ли на предварительном следствии еще один адъютант Тухачевского, уже бывший и давно сидевший в тюрьме. Это Коромыслов, осужденный еще в 1929 г., чья фамилия всячески замалчивается. О нем известно пока очень мало, хотя он заслуживает внимания. Известные данные таковы: Коромыслов Петр Артемьевич.(1897— 1937) — из дворян. Участник Первой мировой войны. Кончил гимназию и военное училище, был в плену в Германии, где встречался с Тухачевским. Возвратившись на родину, вступил в РККА, участвовал в Гражданской войне, был командиром полка, бригады, дивизии, занимал штабные должности. Взят Тухачевским на должность первого адъютанта, как человек хорошо ему известный и знающий Германию. В 1929 г., когда началась коллективизация, был отправлен на работу в Западно-Сибирский военный округ и там арестован за контрреволюционную агитацию среди крестьянства. Был приговорен к тюрьме и лагерю, а расстрелян в августе 1937 г. Так что весьма возможно, что он тоже давал показания против Тухачевского, письменные или устные.

Надо отметить еще одного человека. Есть основания думать, что и это лицо принимало участие в предварительном следствии, поскольку располагало важными сведениями относительно тайной деятельности Уборевича, Якира и Тухачевского — их секретной связи с польскими руководителями и военной верхушкой. Лицом этим была 32-летняя Ванда Львовна Василевская (1905-1964), в Польше лицо широко известное.

Она родилась в очень видной семье — одного из основателей и руководителей Польской социалистической партии (создана в 1893 г. в Париже), соратника Пилсудского, бывшего в 1918-1919 гг. министром иностранных дел Польши, отделившейся от России.

Принимала участие в революционном движении, с 16-ти лет выступала в печати со стихами, закончила Краковский университет ( 1929 г.), имела звание доктора философских наук. Первая книга — «Облик дня» ( 1934 г.), посвященная польскому рабочему классу, его революционной борьбе и росту революционного сознания. В следующей книге «Родина» она показала жизнь польской деревни. Польскому крестьянству она посвятила также книгу «Земля в ярме» ( 1938 г.). Критики пилсудчины подвергали ее книги яростному поношению, как враждебные буржуазному режиму Польши.

Занимаясь литературной деятельностью, Василевская вела большую общественную работу, писала статьи и очерки для прогрессивных газет и журналов, работала среди учителей, в МОПРе, в правлении «Лиги прав человека и гражданина», членом которого состояла.

За свою деятельность едва не попала в тюрьму. Когда фашистская Германия напала на Польшу (сентябрь 1939 г.), перешла в советский город Львов и приняла советское гражданство. Учитывая заслуги, Василевскую избрали депутатом Верховного Совета СССР. В Советском Союзе вышла замуж за известного советского и украинского драматурга Александра Корнейчука (1905-1972), бывшего также председателем Союза писателей Украины (1938-1941, 1946-1953).

В 1940 г. она публикует написанную в Польше книгу «Пламя на болотах» — о национальном гнете в Польше и борьбе украинцев против него.

В 1941 г. Василевская вступает в ВКП(б) и с началом войны, как полковой комиссар, а позже полковник, работает в Политуправлении Юго-Западного фронта и Политуправлении Советской Армии. Некоторое время редактирует газету «За Советскую Украину». Ее многочисленные статьи и очерки часто появляются в газетах и выходят отдельными брошюрами.

В 1942 г. выходит ее книга «Радуга», изображающая жизнь советских людей под властью фашизма. Книга получила Сталинскую премию ( 1943 г.), по ней был поставлен кинофильм.

С 1943 г. Василевская — глава Союза польских патриотов в СССР, один из организаторов польской демократической армии в нашей стране. С 1944 г. занимала пост заместителя председателя Комитета национального освобождения Польши, главного редактора газеты «Советская Польша» (1943-1945).

В 1944 г. вышла ее книга «Просто любовь», тоже удостоенная Сталинской премии (1946), в 1945 г. — «Песнь над водами» (написана перед войной), в 1946 г. — «Когда загорится свет», посвященная восстановлению страны.

В послевоенный период Василевская выпускает книги очерков о современной Франции и Италии, книги для детей. Самой большой ее неудачей явилось написание вместе с мужем либретто для оперы Данькевича «Богдан Хмельницкий», куда вкрались серьезные ошибки (1951). Только вторая редакция (после серьезной переработки текста) принесла успех. В 1952 г. за участие в этой работе она получила третью Сталинскую премию.

До самого конца жизни (она умерла 59-и лет) Василевская вела активную общественную работу, являлась членом Всемирного Совета Мира, Международного жюри по премиям мира, непримиримо боролась в печати против империализма и войны.

За свои заслуги она удостоилась польских и советских орденов, в том числе ордена Ленина.

Вот эта Ванда Василевская, благодаря ее связям в правящей польской верхушке, с полной несомненностью, работала на советскую военную разведку. Она передала в Москву много важных сведений, полученных в польских дипломатических кругах, так как с детства близко знала очень многих важных лиц. Она имела в силу этого множество возможностей перехватывать нелегальные связи Тухачевского и его сторонников с польскими правительственными верхами и польскими военными.

Интересно отметить, что Ванда Василевская сильно напоминает по роду своей деятельности Зою Воскресенскую, тоже полковника и писателя, по роду основных занятий — разведчицу из внешней разведки, работавшую в Швеции.

Последний удар в качестве свидетелей организованного заговора нанесли С. Буденный и Б. Шапошников (1882-1945), которые по заданию Сталина вступили в ряды заговорщиков ради их разоблачения.

Тухачевский был буквально раздавлен таким количеством показаний — столь разных и очень видных людей. Он не мог их опровергнуть: ведь их подкрепляли его коллеги, сидевшие с ним на скамье подсудимых, да еще секретные микропленки, возвращенные из Берлина. Ему оставалось признать свою вину, что он и сделал.

Когда— то в одной из своих книг Примаков написал по поводу смерти в бою Самуся (1918), помощника командира бригады Червоного казачества, получившего на поле боя 20 (!) ран: «Снимите шапки перед его памятью. И пусть наш смертный час будет так же красив, как эта смерть на поле битвы». (Этапы большого пути. М., 1963, с. 241.)

Увы! Коварная судьба не дала ему исполнения собственного пожелания! И погиб он не как герой, даже не просто как честный человек! Перед смертью он самым ужасным образом запятнал свою прошлую героическую жизнь! Не последовал он почему-то известным китайским пословицам, которые гласят: «Достойный человек умрет, но не опозорит себя», «Павлин заботится о своем хвосте, а достойный человек — о своей чести», «Лучше один день быть человеком, чем тысячу дней его тенью», «Славу трудно добыть, но легко потерять!» Не принял во внимание и пословицы русские: «Честь головою оберегают», «Смерть лучше бесчестья!»

По поводу причин смерти Гамарника многие западные газеты гадали явно, а некоторые авторы намеками старались навести «тень на плетень». Суварин, известный противник Сталина, изображал обстоятельства данного печального дела следующим невинным образом: «Вероятно, он (Гамарник) оказал поддержку старому товарищу или сохранил отношения с родственником, не порвавшим с „троцкистами“. Ничего другого в деле Гамарника быть не могло. Ни Гамарник, ни Тухачевский не были способны погрешить против политической дисциплины — а тем более, против дисциплины военной. О „противосоветских кознях“ с их стороны тоже говорить не приходится. Объяснение гораздо более простое: Сталин занялся армией, как недавно занимался полицией, а еще раньше — литературой. Не следует забывать, что он обладает абсолютной и безграничной властью везде и повсюду. Для него альфа и омега государственной мудрости заключаются в том, чтобы ссылать и расстреливать, предварительно обесчестив и оклеветав жертву. При таких условиях вполне понятно, что находятся люди, которые начинают испытывать отвращение и предпочитают добровольную смерть „веселой и счастливой жизни“. („Последние Новости“. 04.06.1937, с. 3.)

Однако часть буржуазных газет не была склонна к «объяснениям» подобного рода. И давала объяснения более реалистические, сообщая при этом массу пикантных подробностей, которые «воспоминания друзей и соратников» лицемерно замалчивают. Так, они сообщают, что Гамарник приходился Ворошилову интимным другом (как это он вошел к нему в доверие, интересно?!), что он пользовался личным доверием Сталина, который именно ему поручил чистку офицерского корпуса. В этой связи рижский корреспондент газеты «Пари Миди» сообщает: «Лишь несколько недель назад неожиданно выяснилось, что сам Гамарник поддерживал связи с троцкистской организацией. Чисткой он воспользовался для того, чтобы продвинуть своих людей на все более или менее крупные посты».

Можно сказать с полной уверенностью, что все существующие биографии Блюхера написаны с большими умолчаниями, что подрывает к ним доверие. Впору умилиться: «Не человек, а какой-то Иисусик!» На самом-то деле этот друг Ворошилова был вовсе не таким. Об этом говорят некоторые важные факты:

1. В казенной биографии Блюхера имелись какие-то подозрительные и темные пятна. Относительно них многие недовольные говорили между собой, но никто никогда не требовал у Блюхера официального объяснения. И вот, наконец, в 1937 г. он сам попал под подозрение. И тогда Ежов решил заняться рассмотрением его биографии. «Для проверки биографических данных маршала, Иванову (следователю НКВД. — B.Л.) нужна была его автобиография. Однако ни в кадрах Наркомата обороны СССР, ни в других учреждениях автобиографии, написанной лично Блюхером или подписанной им, он разыскать не смог». (Сафонов В. Последние дни маршала Блюхера. — «Советский воин». 1991, № 2, с. 80.)

Каково?! Официальная биография маршала, а не какого-то слесаря или водопроводчика, вдруг исчезает из кадров Наркомата обороны и всех других учреждений! Разве это не говорит уже кое о чем?! Что нужно было Блюхеру скрыть, что он поручил членам организации свои автобиографии отовсюду выкрасть?!

2. Как и другие, не только «грешные» сторонники скверного Сталина, Блюхер занимается интриганством. Было бы интересно собрать и опубликовать воспоминания не друзей, а тех, кто пострадал от него, вместе с документами. Уж, наверное, они бы изобразили его отнюдь не «святым»!

Вот один интересный пример. На Дальнем Востоке всеми делами руководила тройка: секретари Верный и Лаврентьев (Картвелишвили, 1891-1938, чл. партии с 1910), командующий ОКДВА Блюхер. Со 2-м секретарем маршал в чем-то не сошелся, стал требовать его замены и добился своего (этого последнего, противника Сталина и Берии, перевели на пост секретаря Крымского обкома). Само по себе это бы еще ничего не значило: мало ли почему люди бывают друг другом недовольны! Дело становится интересным лишь потому, кого он вызвал ему на смену — Иосифа Варейкиса (1894-1939, чл. партии с 1913), весьма известную личность на Украине, в Поволжье и Царицыно (следовательно, и Сталину!), одного из главных руководителей при ликвидации мятежа «левого» эсера М. Муравьева, тогда командующего Восточным фронтом против чехословаков. Этот вот Варейкис быстро прибыл на Дальний Восток (16.01.1937 вступил в должность, то есть еще до открытия процесса Пятакова-Радека, происходившего 23-30.01.1937 года!) и тотчас энергично начал разоблачать «фашистские гнезда»! («Последние Новости». 13.06.1937, с. 2.) Блюхер, естественно, ему помогал. Было бы весьма интересно и полезно познакомиться с результатами этой деятельности, а также увидеть в особой статье и монографии, как именно шла эта «чистка», каковы были ее достижения и «искривления», получив поименные списки «разоблаченных», вместе с их фотографиями и биографиями! Интересно также, какова мера ответственности за них лично Блюхера!

6 июня 1937 года Дальневосточная партийная конференция в Хабаровске, признала неудовлетворительной работу политуправления округа, «на что маршал Блюхер также своевременно обращал внимание центральных органов» (там же). Вот это обстоятельство также весьма интересно! Ведь Политуправление с ноября 1936 г. возглавлял Хаханьян, который вовсе не считался плохим работником. Что он собой представлял? Хаханьян (1895-1937, чл. партии с 1917) — офицер царской армии, участник Гражданской войны, занимал должности военкома дивизии, командира бригады, помощника начальника дивизии, после Гражданской войны — на политработе, то есть являлся, несомненно, человеком с надлежащим опытом. Блюхер же грозил отправить его на эшафот. Хотел таким образом спасти себя или «обезопасить» свою армию?! Не мешало бы это прояснить!

Блюхера принято ныне всячески оправдывать и обелять, делая из него святого. Но есть ли для этого основания?

При вопросе о моральных качествах Блюхера представляется очень интересной одна история, о которой сторонники маршала умалчивают. Вот она: «Арестован красный генерал Рютин (брат Рютина-политика, автора антисталинского манифеста. — В.Л.). Интересен не сам факт ареста, а сопровождавшие его обстоятельства. Рютин, должно быть, «выдвиженец», т.е. официальный карьерист, прислужник, ревностный жандарм «генеральной линии». Он настаивал на репрессиях против Бухарина (!), добивался отстранения Томского (!), интриговал против Фрумкина. В то же время он лелеял дружбу с Блюхером, командовавшим армией. Сталину не нравилась дружба Рютина с Блюхером, — последний считается «идеологически» сомнительной и опасной фигурой. Однажды Рютин вздумал дружески и доверительно поговорить с Блюхером о необходимости «спасать положение и принять меры против пятилетнего сумасшествия». Блюхер выслушал друга, не сказав ни слова, но немедленно рапортовал по команде, доложил об этом народному комиссару по военным делам Ворошилову с просьбой сообщить Сталину. Рютина, конечно, арестовали. Теперь идут аресты среди его друзей». («Военный заговор». Пятницкий Н.В. Красная армия СССР. Париж. 1931, с. 58-59.)

Очень, конечно, интересная история! Не мешало бы сторонникам Блюхера ее прокомментировать с документами в руках! А следственное дело и стенограмму судебного процесса генерала и его соратников надо опубликовать! Вот тогда и видно будет, каковы на деле моральные качества Блюхера и мог ли он позднее совершить то, в чем его обвиняли!

Вот еще кое-что интересное, наводящее на размышления. Тот же В. Сафонов в своей статье «Последние дни маршала Блюхера» («Советский воин». 1991, № 2, с. 79) пишет: «Для начала Фриновский установил за маршалом круглосуточное наблюдение. Теперь фиксируется каждый его шаг, каждая встреча, каждый разговор. Все берется на заметку». Вот оказывается, каков был фактический ФУНДАМЕНТ (вместе с документами всякого рода!) при аресте каждого важного лица!

Но где же этот дневник наблюдений? Почему до сих пор не опубликован? Всякий должен понимать, что он имеет громадную важность — именно в силу своей фотографичности. Конечно, он заслуживает большого доверия (поскольку составлялся ежедневно, сразу после события, а не в виде «воспоминаний» через 20-40 лет, да еще с учетом карьеристских соображений!). Такой дневник предпочтительнее, чем лживые «жизнеописания», которые стряпают по вполне определенным заказам!

Вот такое же наблюдение, как и за Блюхером, в течение многих лет велось и за Тухачевским. Где же эти дневники?!

Партийная конференция, после серьезной критики, объявила работу старого руководства во главе с Верным и Картвелиишвили неудовлетворительной. Им было поставлено в вину «отсутствие бдительности», ибо они не реагировали на письма и телеграммы коммунистов разоблачительного характера, говоривших о шпионской деятельности разных лиц. Было сформировано новое руководство краевого комитета партии: Варейкис, Блюхер, Хаханьян, Птуха, Викторов, Балицкий и другие.

45— летний Всеволод Аполлонович Балицкий -очень известный чекист того времени (чл. партии с 1915 г.), друг Постышева, председатель киевской ГубЧК с 1919 г., председатель ГПУ УССР (1923-1931), заместитель председателя ОГПУ СССР (1931-1933), вновь председатель ГПУ УССР (1933) и нарком внутренних дел УССР (с 1934), член Политбюро ЦК КП(б) У с XI съезда компартии Украины. В ноябре 1935 г. «Правда» писала: «Он пользуется искренней любовью в широких партийных массах и в среде рабочих и колхозников». Этот панегирек не помешал уже 27 ноября 1937 г. расстрелять по приговору суда этого сына бухгалтера, получившего образование в Тифлисской школе прапорщиков (1915), бывшего меньшевика (1913), перебежавшего к большевикам (1915) и ставшего в их рядах крупнейшим палачом в НКВД («украинский Ежов»). Это он со своими сотрудниками обнаружил в киевском архиве «доку— менты» о сотрудничестве Сталина с царской охранкой — и тем поверг в кровавый хаос всю Украину. Вот о ком давно следовало написать целую монографию. Но ее, разумеется, и ныне нет.