Сталинский 37-й. Лабиринты заговоров

Глава 3. Коллективизация

...СССР из страны мелкокрестьянской превратился в страну самого крупного земледелия.

Из резолюции пленума 1933 г.

Сталин упорно и последовательно вел государственный корабль по выбранному курсу. В день завершения пленума, на котором были разгромлены Бухарин и его сторонники, 23 апреля 1929 года - начала свою работу XVI Всесоюзная конференция ВКП(б), принявшая постановление «О пятилетнем плане развития народного хозяйства».

Этот план предусматривал выделение 19,5 миллиарда рублей на капитальное строительство в промышленности – в 4 раза больше, чем за предыдущие пять лет. Рост валовой продукции всей промышленности предусматривался в 2,8 раза, а выпуск средств производства намечалось увеличить в 3,3 раза; машиностроение – в 3,5 раза. Программа ускоренного развития страны могла быть решена лишь за счет быстрого роста производительности труда. Теперь сталинская программа начала реализовываться в полном объеме. Она получила всенародную поддержку, и прошедший в конце 1928 и начале 1929 года Всесоюзный смотр производственных совещаний, в котором приняла участие половина рабочих страны, показал возросший энтузиазм масс.

В государстве, отказавшемся от принципов наживы и жажды стяжательства, необходимы были новые стимулы, способные служить ориентирами для мировоззренческой ориентации общества. Великий организатор и тонкий психолог, Сталин хорошо знал побудительные мотивы, которые двигали делами и поступками людей.

Он учитывал ту важную роль, которую в человеческом обществе играло стремление личности к самовыражению, к творчеству, к положительной оценке собственной деятельности со стороны окружающих. Придавая большое значение психологической, поддержке развернутого им строительства, Сталин в полной мере использовал присущий каждому человеку дух состязательности и желания выделиться из общей массы.

То была комплексная программа, на долгие годы превратившаяся во вдохновляющее трудовое соревнование. Новое прозвучало 5 марта 1929 года, когда в «Правде» было опубликовано обращение ленинградских рабочих ко всем предприятиям СССР с призывом организации социалистического соревнования. 9 мая ЦК ВКП(б) опубликовал постановление «О социалистическом соревновании фабрик и заводов». 22 мая в «Правде» появилась статья Сталина «Соревнование и трудовой подъем масс» – предисловие к книге Микулиной «Соревнование масс».

Шло время великих строек. Однако, включая в курс на индустриализацию «трудовой энтузиазм» и «пафос строительства», культивируя чувство коллективизма и выдвижение талантов из недр народа, Сталин отчетливо понимал, что создание современной промышленности невозможно без использования технического опыта передовых мировых стран.

Еще зимой, 29 января 1929 года, на встрече с приехавшим в Москву американским бизнесменом Кэмпбеллом Сталин говорил собеседнику: «Каждый период в национальном развитии имеет свой пафос. В России мы имеем теперь пафос строительства... Этим объясняется, что мы переживаем теперь строительную горячку». В эти годы, воспользовавшись вспыхнувшим в мире финансовым кризисом, Сталин осуществил крупные закупки в Америке дешевого промышленного оборудования. Для их монтажа в страну приезжали первоклассные американские инженеры, участвовавшие в строительстве советских заводов.

Организационные меры по подъему промышленности должны были способствовать и укреплению сельского хозяйства. Если в 1927/1928 году промышленность дала 1,3 тысячи тракторов, то в 1929/1930-м намечалось выпустить 9,1 тысячи. Конечно, для страны с огромным крестьянским полем такого количества тракторов было недостаточно.

И 5 июня Совет труда и обороны принял важное постановление об организации машинно-тракторных станций (МТС). В сложившихся условиях это стало блестящим решением в комплексной механизации сельскохозяйственных работ. Впоследствии оно позволяло сосредотачивать на полях максимальное количество имеющейся техники, но, что самое важное, – это обеспечивало квалифицированный ремонт и содержание машинно-тракторного парка.

Первоначально предполагалось в первые пять лет коллективизировать 5-6 миллионов крестьянских хозяйств, и к концу пятилетки должны были еще сохраниться 19-20 миллионов единоличных крестьянских дворов.

Но жизнь диктовала свои условия. Хотя в 1929 году были введены обязательства по сдаче зерна для отдельных деревень, однако уже к середине лета становилось ясно, что при существовавших объемах сельскохозяйственного производства промышленность не получит необходимого сырья, а город продовольствия. Несмотря на повышение закупочных цен на зерно, увеличение промышленных товаров деревне, уменьшение экспорта хлеба – заготовительные организации столкнулись с теми же трудностями, что и в предшествовавшем году.

Поэтому 5 августа ВЦИК и СНК РСФСР ужесточены «чрезвычайные меры» по изъятию хлеба. Постановлением от 28 июня сельским Советам разрешили накладывать на кулаков, отказывающихся продавать излишки хлеба государству, штраф в размере пятикратной стоимости подлежащих сдаче продуктов. В случае неуплаты штрафа имущество кулаков конфисковалось, и они подлежали выселению.

Если в 1928 году по 107-й статье было осуждено менее 10 тысяч человек, то в 1929 году только в Поволжье судили 17 тысяч, а на Украине – 33 тысячи участников саботажа. Изъятие 3,5 миллиона тонн хлеба у кулаков обеспечило выполнение плана по заготовкам к 20 декабря. Жесткие меры дали результаты.

Наряду с этими мерами еще 12 августа отдел сельского хозяйства ЦК ВКП(б) провел совещание, приняв решение об ускорении коллективизации. К осени число крестьянских хозяйств, вошедших в колхозы, увеличилось вдвое – до 1,9 миллиона. К концу года уровень коллективизации поднялся с 3,9% в начале года до 7,6%. Это создавало почву для оптимистических прогнозов.

К началу октября в 25 районах страны 80% земли было обобществлено, объединив более половины всех крестьянских хозяйств. На Северном Кавказе, Среднем и Нижнем Поволжье, Украине в колхозы вступило от 8,5 до 19 процентов крестьянских хозяйств, что дало полное выполнение всего плана коллективизации в масштабах страны.

Конечно, в этот переломный год Сталин занимался не одними вопросами сельскохозяйственной революции. В первых числах июля к нему были приглашены члены Реввоенсовета Красной Армии. Соображения о техническом перевооружении армии докладывал нарком Ворошилов, и казалось, что расчеты были проведены со знанием дела и учетом большой перспективы.

В состоявшемся после доклада обсуждении красной нитью проходила мысль о том, что армия не должна уступать по численности вероятным противникам на главном театре войны, а по воздушному флоту, артиллерии и танкам, по технике превосходить их.

В ходе совещания Сталин обратил внимание военных профессионалов на существенную деталь, оставшуюся вне поля этих планов. В книге «Пройденный путь» маршал Советского Союза С.М. Буденный пишет: «Сталин задал вопрос: «Готова ли армия принять ожидавшееся поступление в большом количестве новой военной техники?»

Он трезво оценивал проблему и обращал внимание на малограмотность крестьян, составлявших основной контингент армии, но речь шла не только о том, чтобы в короткий срок овладеть новой техникой. Он пояснял: «Русские крестьяне непосредственно не сталкивались с машинами на протяжении всей истории русского государства. Машина будет ломать не только старую экономику, но и психику людей. «...» Подумайте вот над чем. С техникой меняется тактика и оперативное искусство. Надо заново переучивать всю армию». Это касалось военных всех рангов, от командиров отделении до высшего командного звена. И, как показала впоследствии война, это были не праздные вопросы.

После совещания у Сталина 15 июля ЦК принял постановление «О состоянии обороны СССР». Перед промышленностью ставилась задача в течение двух лет создать опытные образцы артиллерийских орудий, крупнокалиберных пулеметов, химического оружия, всех современных типов танков и бронемашин и обеспечить их внедрение в войсках

Летом он отправился в отпуск. Эта его поездка на юг неожиданно изменила планы экипажа крейсера «Червона Украина». «Однажды, – вспоминал будущий адмирал флота Советского Союза Н.Г. Кузнецов, –намеченный поход в море на стрельбы и учения отменили. Моряков крейсера одетых по форме № 1 во все белое с головы до ног, построили на палубе. В глубине Южной бухты показался большой штабной катер. Когда он приблизился, мы увидели на нем RB. Сталина и Г.К. Орджоникидзе. Их сопровождали В.М. Орлов и Г.С. Окунев. Едва гости вступили на крейсер, он снялся с бочки и, быстро развернувшись, лег на Инкерманские створы».

После обсуждения деловых вопросов вечером гости собрались на мостике. Море лениво перекатывало волны, и ветер доносил до нагретых солнцем за день конструкций боевого корабля приятную прохладу. Сталин и Орджоникидзе были одеты в серые кителя. Прислонившись к обвесу мостика, нарком промышленности о чем-то рассказывал живо и темпераментно жестикулируя. Сталин, слушая говорившего с грузинским акцентом собеседника, часто набивал трубку.

Вечером на палубе он смотрел концерт самодеятельности, беседовал с командирами и матросами и, делая запись 26 июля в корабельном журнале, отметил: «Замечательные люди, смелые и культурные товарищи, готовые на все ради нашего общего дела...» Гости сошли на берег, когда крейсер бросил якорь на Сочинском рейде. Это посещение моряков не было проявлением праздного любопытства; уже вскоре оно отозвалось строительством нового флота.

Осенью в армейской иерархии произошел, казалось бы, незначительный эпизод. 16 сентября нарком по военным и морским делам Ворошилов направил шифровку в Сочи: «Сталину. Телеграфируй твое мнение о кандидате на пост Начпура. Лично выдвигаю кандидатуры – Якира или Гамарника. Кое-кто называет фамилии Постышева и Картвелишвили. Вопрос необходимо разрешить скорее, так как создается нехорошее впечатление ввиду отсутствия заместителя Бубнову».

Речь шла о назначении нового начальника Политического управления РККА вместо сына русского купца А.С. Бубнова, перешедшего на пост наркома просвещения. Обратим внимание, что и командующий войсками Украинского военного округа Иона Якир, и первый секретарь ЦК КП(б) Белоруссии Ян Гамарник (настоящее имя – Яков Пудикович), были земляками. То есть никакой дискриминации по национальному признаку к армейским кадрам со стороны руководства страны не было.

Ответ пришел на следующий день: «Можно назначить либо Якира, либо Гамарника. Остальные не подходят. Сталин». В результате этого обмена мнениями с октября 1929 года по май 1937 года Политуправление Красной Армии возглавлял Гамарник. Именно он руководил всеми последовавшими кадровыми чистками армии, освобождая ее от военных специалистов, служивших в «старой армии»; от оппозиционеров и прочих неблагонадежных элементов.

Начавшаяся в стране коллективизация была грандиозной акцией уже потому, что она затрагивала 120 миллионов человек деревенского населения, из которых количество причисленных позже к кулачеству насчитывало лишь 381 тысячу семей. И естественно, что это количество богатеев, составлявшее лишь 0,31% жителей деревни, не могло удовлетворить потребности страны в товарном хлебе.

Причем так было всегда. Советский экономист В.С Немчинов убедительно показал, что даже в прославляемом благоденствии России в 1913 году крестьяне продавали всего лишь 14,7 процента производимого хлеба, а остальные 85,3 процента потребляли сами. Крестьянское хозяйство поставляло на рынок менее 400 кг хлеба, что составляло 540 граммов в день для двух едоков, то есть лишь в 2,16 раза больше блокадной ленинградской нормы.

Конечно, начиная коллективизацию, Сталин осознавал те трудности, которые встретятся на пути коренного преобразовании деревни. Но, приступая к аграрной реформе, он не стремился к насилию. Ему это не было нужно. Однако он не имел альтернативы и видел главное: без переустройства аграрного сектора социалистического государства не построить. То, что он отважился на этот решительный шаг, стало потребностью самого времени. Никакая другая проблема не стояла для страны так остро, как превращение сельского хозяйства в одну из современных отраслей государства с плановой экономикой. Сталин как никто другой осознавал эту истину.

7 ноября в статье «Год Великого перелома» он объявил: «Речь идет о коренном переломе в развитии нашего земледелия от мелкого и отсталого индивидуального хозяйства к крупному и передовому коллективному земледелию». Начало великой революции в деревне было положено, и своевременность ее проведения убедительно подтвердила война.

Определяя цели преобразования деревни, Сталин подчеркивает: «нам удалось повернуть основные массы крестьянства в целом ряде районов от старого капиталистического пути развития, от которого выигрывает лишь кучка богатеев-капиталистов, а громадное большинство крестьян вынуждено разоряться и прозябать в нищете, к новому социалистическому пути, который вытесняет богатеев-капиталистов, а середняков и бедноту перевооружает по-новому вооружает новыми орудиями, вооружает тракторами и сельскохозяйственными машинами, для того чтобы дать им выбраться из нищеты и кулацкой кабалы на широкий путь товарищеской, коллективной обработки земли».

Одновременно это была борьба с косностью, которая выражалась не столько в желании жить по старинке, сколько в неспособности крестьянина расстаться с представлением о частнособственническом праве владения землей. В первую очередь это касалось зажиточной части крестьян, жившей за счет эксплуатации остального сельского населения. И уже вскоре стало совершенно очевидно, что осуществить безболезненно коллективизацию деревни, без изъятия кулаков, как антагонистической группы общества, будет невозможно.

Итоги первого года пятилетки были подведены на пленуме ЦК ВКП(б), прошедшем с 10 по 17 ноября. Центральный комитет сделал вывод, что «дело построения социализма в стране пролетарской диктатуры может быть проведено в исторически минимальные сроки», но основное внимание он уделил коллективизации. Пленум одобрил достигнутые результаты и высказался за дальнейшее ее ускорение. Было принято решение о форсировании подготовки кадров для деревни: «организаторов, агрономов, землеустроителей, техников, финансово-счетных работников».

На пленуме Бухарин, Рыков и Томский обратились с покаянным письмом, признав курс партии правильным. Таким образом, формально принципиальных противников проводимым реформам не было далее в лице лидеров правых.

Не может быть сомнения в том, что одной из составляющих, заставивших Сталина осуществить коллективизацию, являлись внешние политические факторы. Он никогда не забывал о наличии внешней угрозы. На пленуме ЦК Сталин подчеркивал: «Мы имеем чрезвычайно отсталую технику промышленности». В то же время, говорил он, «мы имеем вокруг себя целый ряд капиталистических стран, обладающих гораздо более развитой и современной промышленной техникой... Там техника не только идет, но прямо бежит вперед, перегоняя старые формы промышленной техники».

Он обращает внимание на эту особенность развития передовых капиталистических стран, стремясь аргументировать свою мысль: «Для того чтобы добиться окончательной победы социализма в нашей стране, нужно еще догнать и перегнать эти страны также в техническом отношении. Либо мы этого добьемся, либо нас затрут».

Нелепое по существу и клеветническое по содержанию «обвинение», что Сталин якобы не подготовил страну к войне, вброшенное в сознание обывателя пропагандой шестидесятых годов, не имело под собой ни исторических, ни фактических оснований. Это рассуждения невежд.

Вся деятельность Сталина уже с конца 20-х годов являлась подготовкой к защите государства. Говоря о создании современной промышленности, он подчеркивает, что это важно не только с точки зрения построения социализма, – это важно также «с точки зрения отстаивания независимости нашей страны в обстановке капиталистического окружения. Невозможно отстоять независимость нашей страны, не имея достаточной базы для обороны».

Он знал, о чем говорит. Состояние Красной Армии в эти годы выглядело далеко не блестяще. Особенно в области военной техники и вооружения. В это время армия практически не имела танков. Только в 1927 году на ленинградском заводе «Большевик» началось серийное производство легкого танка сопровождения пехоты «Т-18».

Главным энтузиастом танкостроения выступил В.К. Триандофилов. Бывший штабс-капитан царской армии, в годы Гражданской войны он командовал полком и бригадой. В 1928 году его назначили заместителем начальника штаба РКК. Уже после совещания по перевооружению армии, прошедшего летом в кабинете Сталина, 18 июля 1929 года Реввоенсовет СССР принял разработанный Триандофиловым документ: «Система танко-, тракторо-, авто- и броне- вооружения РККА».

Зимой Сталин снова вернулся к военным вопросам. 5 декабря Политбюро приняло постановление «О выполнении танкостроительной программы». Оно обуславливало необходимость организации производства брони, стали и моторов для танкостроения. Но, поскольку опыта в этом деле не было, постановление обязывало: «Командировать за границу авторитетную комиссию из представителей ВСНХ и Наркомвоенмора и возложить на них: а) выбор и закупку типов и образцов танков, б) выяснение возможностей получения техпомощи и конструкторов».

Отправившаяся за границу комиссия закупила у американского конструктора Кристи колесно-гусеничный танк «М-1931». Правда, из политических соображений американская сторона продала танк как «трактор» – без башни и вооружения, но начало было положено. Изучив и скопировав узловые части машины американского конструктора, советские инженеры запустили в серию быстроходный колесно-гусеничный танк «БТ». Танки этой серии производили на Харьковском паровозостроительном заводе им. Коминтерна. Позже подвеска Кристи стала конструкторским элементом всех советских танков, включая и знаменитый «Т-34».

Это обращение к мировому опыту стало одной из составных частей военно-технической политики Сталина. Он трезво взвешивал возможности советских конструкторов, и хорошо понимал ценность и значимость информации о современных достижениях в области военной техники и вооружения. В это же время на основе образца британской машины «Виккерс» советская танковая промышленность освоила производство легкого танка «Т-26».

Проявленная им предусмотрительность позволила в 1932 году произвести три тысячи танков, а в 1935 году армия получила уже семь с половиной тысяч боевых машин. Впоследствии, практически до начала войны, Сталин регулярно закупал лучшие образцы техники за границей, в том числе в Германии: станки и прессы, паровозы и мотоциклы, танки и самолеты.

Некоторые историки чуть ли не со злорадством указывают, что первые образцы бронетанковой техники, произведенной промышленностью в начале тридцатых годов, «устарели еще до начала войны. Отчасти это так, но не умеющие снять «очки-велосипед» исследователи, видимо, не способны понять элементарную истину: того, что выпуск такой техники не был «разбазариванием денег», как легкомысленно утверждает Военно-исторический журнал (2001. №11).

Такая точка зрения невежественна. В результате выпуска этой техники училась не только армия. Более важным являлось то, что в процессе ее изготовления шло становление самой промышленности, овладение ею практическим опытом производства. Ученые, конструкторы, инженеры, технологи, руководители предприятий, мастера и квалифицированные рабочие учились танко- и самолетостроению.

Без такой реальной учебы создать к большой войне современную промышленность было невозможно. Без нее страна никогда не обрела бы мощь, сокрушившую Германию вместе со всем ее европейским промышленным потенциалом.

И это еще не все. Реальное производство военной техники влекло за собой необходимость организации целого комплекса отраслей народного хозяйства: горнодобывающей, металлургической, нефтяной, химической, приборостроительной и многих других, без чего страна не смогла бы в будущем вести реальную войну. Впрочем, именно эти танки и самолеты разгромили японцев на Хасане и Халхин-Голе, взломали линию Маннергейма и советизировали часть Польши и Румынии.

Задачи, которые осуществлял Сталин, являлись предельно актуальными, и при их решении золотой счет шел далее не за человеческие головы, он оплачивал право на существование всего населения страны.

Но вернемся к коллективизации. Советская историография хрущевских времен до примитивизма просто объясняла ее сложности. Суть полудетского лепета историков сводилась к тому, что, мол, Сталин форсировал коллективизацию, а затем, чтобы снять с себя ответственность за ее «перегибы», написал статью «Головокружение от успехов». Кто совершил эти перегибы? – осталось вне обложек учебников.

Конечно, все обстояло не столь банально. Великая крестьянская революция сверху, грозившая перерасти в гражданскую войну, совершалась не стихийно. У нее были свои маршалы и генералы, свои офицеры и рядовые, свои штабы и планы. Дело не было пущено на самотек. Помимо всесоюзного Наркомата земледелия, образованного 12 июля 1929 года, 5 декабря был создан штаб – Комиссия по коллективизации. В нее вошли Каминский, Клименко, Рыскулов, Яковлев и другие. На местах вопросами коллективизации занимались Андреев в Северо-Кавказском крае, Бауман в Московской области, Варейкис в Центрально-Черноземной области, Косиор на Украине, Хатаевич в Средне-Волжском крае, Шеболдаев в Нижне-Волжском крае, Эйхе в Сибири.

Для руководства процессом коллективизации был создан Народный комиссариат земледелия, который возглавил Яковлев. Яков Аркадьевич, имевший, естественно, настоящую фамилию Эпштейн, был сыном учителя. Он учился в Петроградском политехническом институте, который не окончил. С 1926 года он являлся заместителем наркома Рабоче-крестьянской инспекции. Но его назначению на пост наркома земледелия способствовало то, что еще с 1923 года он был редактором «Крестьянской газеты» и «Бедноты» и поэтому был в курсе проблем деревни. Именно он задавал тон в практике и методах осуществления коллективизации.

Нет, реформирование сельского хозяйства не шло «без руля и без ветрил». Оно не было пущено на самотек. Однако революционное преобразование деревни, означавшее не только изменение права собственности, но и ломку психологических понятий, взглядов людей, не могло не встретить противоборства. Сопротивление политике коллективизации в первую очередь проявили люди, владевшие достаточным количеством земли, но обладавшие лишь примитивными средствами ее обработки.

В деревне, имевшей возможность повысить производительность труда, они эксплуатировали односельчан, но еще большую выгоду они получали, отпуская им голодной весной зерно в долг, под процент. Под возврат, с грабительской прибылью, от нового урожая. Говоря современным сленгом, в этом и заключался их бизнес. Однако производство хлеба от этой ростовщической деятельности в стране не увеличивалось.

Эти деревенские «капиталисты» и составляли основной слой кулачества. К ним примыкали менее зажиточные жители деревни, называемые «середняками». В процессе коллективизации и тем, и другим было что терять. И не желавшие расстаться с почти врожденной страстью к собственности, они воспротивились начавшимся преобразованиям.

Мотивы и философия этих людей очевидны – они не хотели отдавать того, что считали принадлежащим им по праву. За этой психологией стояла тысячелетняя философия семейного происхождения эгоизма и частной организации общества. Крестьянин, охотно отнявший землю у помещика, не хотел отдавать ее в коллективное пользование.

Все доводы и пропаганда, все аргументы и убеждения в пользу переустройства уклада жизни деревни для этой категории населения были бесполезны, хотя бы потому, что в основной своей массе деревня была неграмотна и руководствовалась почти животной логикой инстинктов.

Следует подчеркнуть, что кулаки поднимались против коллективизации не потому, что их стали самих вовлекать в колхозы или раскулачивать. Кулак почувствовал, что уже само создание колхозов уничтожит базу для его экономического существования. Дальнейшее ведение хозяйства на эксплуатации односельчан становилось невозможным. Социализация деревни выбивала у кулака почву из-под ног. Имущий «класс» крестьянства лишался условий эксплуатации чужого труда и возможности диктовать свою волю как городу, так и самой деревне.

В принципе это состояние тлевшего противостояния между городом и деревней не заканчивалось после завершения Гражданской войны. Сам нэп являлся лишь формой перемирия между сторонниками и противниками социализма.

Сталин имел основания заявить, что «партия не отделяет вытеснения капиталистических элементов деревни «...» от политики ограничения эксплуататорских тенденций кулачества, от политики ограничения капиталистических элементов деревни». Ситуация осложнялась еще и тем, что политическая база партии в деревне была слабой. К 1 июля 1929 года на 25 миллионов крестьянских дворов приходилось менее 340 тысяч коммунистов; в некоторых местах на 3-4 сельсовета была одна партячейка.

Правда, после XV съезда партии для укрепления кадров в деревню было отправлено около 11 тысяч партийных и советских работников. А после ноябрьского пленума 1929 года руководителями колхозов и МТС ушло еще 27 тысяч коммунистов в качестве председателей колхозов – так называемые двадцатипятитысячники – это те Давыдовы из «Поднятой целины». Позже, весной 1930 года, для работы в деревне было временно мобилизовано еще 75 тысяч рабочих-партийцев.

Конечно, в массе энтузиастов коллективизации находились разные люди. Среди них были и имевшие опыт Гражданской войны партийцы, не склонные к уговорам при выполнении поставленной задачи, и вдохновленная идеей крестьянская молодежь, спешившая «восстановить справедливость», и просто горлопаны, стремившиеся возвыситься на волне раскулачивания.

И все же это было время великого пафоса революции. Когда преданность идее становилась выше родственных связей и товарищеских привязанностей. Когда высшим проявлением геройства было сознание, что «я честно погиб за рабочих».

Но может ли быть осуждаем убежденческий поступок пионера Павлика Морозова, выступившего против подкулачника отца, прятавшего с кулаками хлеб, кстати, являвшегося председателем сельсовета? То был альтруистический порыв ребенка. И никакие «адвокаты» не оправдают мерзкого преступления убийцы-деда, сгубившего двух внуков, даже не из крестьянской жадности, а из тупой подлой мести. Из алчного эгоизма, преступившего не только божью заповедь «не убий», но и грань человечности.

В годы перестройки юродствующие над смертью этого крестьянского Гавроша демократы-интеллигенты щедро дали индульгенцию деду-кулаку – убийце внука-пионера и его брата. Но дал ли ее Бог?

Конечно, молодежь, не обремененная психологией отцов, иначе восприняла грядущие перемены. Она встречала их не так, как старшие носители деревенских традиций, которые не могли допустить даже в мыслях, что их радикально настроенные дети и внуки могут лучше стариков понять перспективы будущего.

Имевший жизненный опыт и знавший психологию людей Сталин видел причины конфликта «отцов и детей» деревни. Еще б апреля 1925 года на заседании оргбюро он заметил: «Крестьянин нередко относится к комсомольцу несерьезно, насмешливо. Происходит это потому, что крестьянин считает его оторванным от хозяйства, невеждой, лодырем».

Он прекрасно понимал философию деревенского мужика и осуждал вульгарные представления о крестьянстве. Он объяснял, что «крестьянин больше всего верит тому, кто сам ведет хозяйство и знает более или менее толк в хозяйстве. Вот почему я думаю, что центром нашей деятельности в деревне должна служить работа по созданию актива из самих крестьян, откуда партия могла бы черпать новые силы». Симптоматично, что Сталин не считал необходимым и отправку в деревню неподготовленных 25-тысячников, спешно сколоченных в «рабочие бригады».

Примечательно и то, что не он стал призывать к радикальным мерам по отношению к кулаку. Одним из первых их потребовал не кто иной, как бывший «радетель крестьян » Николай Иванович Бухарин, более известный в партии, как Коля Балаболкин. Отбросив прежние воззрения и лозунг «Обогащайтесь!», «любимец партии» быстро развернулся по ветру. Еще в октябре 1927 года Бухарин заявил: «Теперь вместе с середняком и опираясь на бедноту, на возросшие хозяйственные и политические силы нашего Союза и партии, можно и нужно перейти к более форсированному наступлению на капиталистические элементы, в первую очередь на кулачество».

Впрочем, Бухарин не просто повернул свой флюгер. Он заявил, что с кулаком «нужно разговаривать языком свинца». В статье «Великая реконструкция», появившейся 19 февраля 1930 года в «Правде», Бухарин написал: «Мы переживаем... крутой перелом с чрезвычайным обострением классовой борьбы... повсюду началось продвижение пролетарских отрядов. Но наиболее отчаянная борьба идет именно в деревне. Здесь быстро и победоносно развивается антикулацкая революция». Таким образом, даже те деятели партии, которых обвиняли в «кулацком уклоне», поддержали «антикулацкую революцию».

В отличие от Бухарина Сталин никогда не допускал таких кровожадных призывов, но он понимал, что начатая работа должна быть доведена до конца. На конференции аграрников-марксистов 27 декабря 1929 года в речи «К вопросам аграрной политики в СССР » Сталин отметил: «Мы перешли от политики ограничения эксплуататорских тенденций кулачества к политике ликвидации кулачества как класса».

Он назвал коллективизацию вторым этапом Октябрьской революции в деревне. Первым была конфискация помещичьих земель. Речь не шла об уничтожении людей. Он пояснял, что наступление на кулачество означает «сломить кулачество и ликвидировать его как класс (курсив мой. – К. Р.). Вне этих целей наступление есть декламация, царапанье, пустозвонство – все, что угодно, только не настоящее большевистское наступление».

Нетрудно понять, что, выступая против кулака, Сталин защищал как интересы города, так и интересы беднейшего крестьянства, составлявшего подавляющую часть жителей деревни. Сама потребность времени обуславливала необходимость трансформации крестьянской политики, проводимой им ранее. Поясняя, почему раньше он осуждал планы раскулачивания, Сталин указывал, что прежняя политика «ограничения эксплуататорских тенденций кулачества» была в тот период правильной, ибо «пять или три года назад предпринять такое наступление на кулачество... было бы опаснейшим авантюризмом».

Но теперь, когда время пришло, он не намеревался растягивать начатую реформу на десятилетия. Для этого у него не было возможности. Однако не предлагая спешить, он сразу не оставлял лазеек для реставрации кулачества. В изменившихся условиях, пояснял он, «наступать на кулачество – это значит подготовиться к делу (курсив мой. – К. Р.), но ударить так, чтобы оно не могло больше подняться на ноги ». Решающим фактором в проведении коллективизации он назвал руководство рабочего класса и объяснил высокие темпы коллективизации тем, «что дело взяли в свои руки передовые рабочие нашей страны ».

Хотя успехи коллективизации были налицо, но ее высокий темп конкурировал с достаточно высоким уровнем противостояния. По мере роста колхозов деревня от экономического саботажа стала переходить к открытым мятежам. В январе 1930 года было зарегистрировано 346 массовых выступлений с участием 125 тысяч человек. На Средней Волге в 1930 году произошло 718 групповых протестов против коллективизации, волнения наблюдались на Украине, в Армении, Карачаевской и Чеченской автономных областях. Но наиболее напряженная обстановка сложилась в Средней Азии, где басмачи не прекращали своих действий с начала Гражданской войны, а на Северном Кавказе вооруженные банды имели не только конные группы, но и артиллерию.

Обозленный кулак взялся за обрез и стал мстить как колхозам, так и их колхозникам. Только в Российской Федерации в 1929 году было совершено 30 тысяч поджогов колхозного имущества. Лишь в сентябре – октябре в Ленинградской области произошло свыше 100 террористических актов; в Средне-Волжском крае – 353, в Центрально-Черноземной области с июня по ноябрь 794, в том числе 44 убийства.

На Украине создалась организация, готовившая выступление в 32 селах под лозунгами: «Ни одного фунта хлеба Советской власти», «Все поезда с хлебом – под откос». В декабре 1929 года крупное восстание произошло в Красноярском округе, в результате чего был захвачен ряд населенных пунктов – Советы разгромлены, активисты зверски убиты. В Кабардино-Балкарской и Чеченской автономных областях вооруженные банды царили почти повсеместно.

Безусловно, что эту откровенно террористическую борьбу можно было пресечь только радикальной мерой. Она не могла не повлечь за собой и массовой высылки кулаков, но, как уже говорилось, ход коллективизации не был пущен на самотек.

И все-таки основная масса сельских жителей хотя и настороженно, но доброжелательно встретила коллективизацию хозяйства. Запись в колхозы шла добровольно; и если бы деревня действительно воспротивилась коллективизации, то ее не остановили бы никакие репрессии.

Задача, вставшая перед Сталиным, была сложной и всеобъемлющей, грандиозной. Мир еще не имел опыта подобного реформирования. Коллективизацию необходимо было осуществить на территории СССР, состоявшей из весьма крупных административных единиц: Украинской ССР, Казахской ССР, Северо-Кавказского края, Сибирского края, Нижне-Волжского края, Средне-Волжского края, Центрально-Черноземной области и Московской области. Каждый из этих регионов по площади занимаемой территории и количеству населения превышал размеры многих европейских государств.

В центре этим процессом руководили опытные партийные функционеры, такие, как Я.А. Яковлев (Эпштейн), Г.Н. Каминский, украинец И.Е. Клименко. Во главе его на местах стояли поляк Станислав Косиор (Украина), Шая Голощекин (Казахстан), Мендель Хатаевич (Средняя Волга), русский Борис Шеболдаев (Нижняя Волга), русский Андрей Андреев (Северный Кавказ), литовец Юозас Варейкис (Черноземный центр), латыш Карл Бауман (Московская область), латыш Роберт Эйхе (Сибирь). Это те главные лица, которых Сталин позже обвинит в «головокружении от успехов».

Конечно, к тем, более полувековой давности событиям нельзя подходить с современными мерками. Их своеобразие заключалось в особенностях психологии людей того времени, как ставших объектом коллективизационной реформы, так и представлявших ряды ее исполнителей. Непримиримость и радикализм были обоюдными, поскольку по обе стороны крестьянских баррикад стояли малограмотные, но убежденные в своей правоте люди.

На дестабилизацию обстановки в значительной степени влияло то, что активно сопротивлявшиеся коллективизации кулаки распространяли в деревнях слухи и сплетни: будто бы в колхозах все будет общее; даже жены, которых «станут отпускать во временное пользование по талонам или карточкам. Спать колхозники будут под общими одеялами ».

Все эти измышления, превращающиеся в антиколхозную пропаганду, вызывали озлобление и множили ряды недовольных. Как бы подтверждая эти пугающие нелепости и провоцируя население деревни к сопротивлению, на местах обобществление часто доводили до абсурда, изымая у вступавших в колхоз все – вплоть до кур и мелкой живности. Но присутствовала и еще одна особенность, которая замалчивалась советскими историками. В числе организаторов и участников коллективизации было много коммунистов и комсомольцев – евреев, испытывающих почти врожденную ненависть к христианской религии.

Воспользовавшись случаем, как и в начале 20-х годов, они спешили нанести новый удар по Русской православной церкви. Люди некоренной национальности страны, они видели в церкви опору для сопротивлявшейся коллективизации деревни и, по их мнению, ниспровержение религии должно было идеологически разоружить сельских жителей. В деревнях закрывались церкви, сбивались кресты, снимались колокола и сжигались иконы.

И, как показали последующие политические судебные процессы, часто оппозиция умышленно провоцировала этот радикализм, стремясь вызвать недовольство крестьян властью, она надеялась таким способом «снять» руководство страны.

О том, что в эти бурные, почти неистовые годы Сталину было весьма непросто проводить свою политику, свидетельствует история, казалось бы далекая от проблем коллективизации. Именно в то время, когда в стране, раздираемой классовыми, национальными и религиозными противоречиями, шла борьба за организацию колхозов, в столице велась другая схватка.

Еще с 5 апреля по 12 мая 1928 года газета «Комсомольская правда» опубликовала серию из семи (!) острых, обличительных статей, призывавших к разгрому «головановщины». В них шла речь о главном дирижере Большого театра (ГАБТа), с 1925 года профессоре Московской консерватории, Николае Семеновиче Голованове. Выдающегося русского музыканта газета обвинила в антисемитизме и антисоветчине.

Начало кампании положило заявление дирижера ГАБТа А.М. Пазовского, направленное им в местком театра 24 марта 1928 года. В нем Пазовский сообщал: «В воскресенье 19-го сего месяца после прослушивания новой оперы С.Н. Василенко на либретто «Сын солнца», соч. Гальперина, дирижер ГАБТа гр. Голованов, говоря о прослушанной опере... высказал удивление, зачем, мол, композитор С.Н. Василенко «пишет музыку на либретто этого пархатого жида».

Хотя при разборе этого заявления Василенко и другие участники прослушивания категорически отвергли утверждение Пазовского – обвинения в антисемитизме отклонил и сам Голованов, – тем не менее 18 апреля местком передал материалы расследования в прокуратуру.

В защиту Голованова выступили десятки деятелей искусства. Среди подписавших письмо о прекращении преследования режиссера были К. Станиславский, М. Ипполитов-Иванов, В. Качалов, И. Москвин, М. Чехов. 11 апреля организационно-репертуарная комиссия ГАБТа решила: «Считать кампанию, поднятую против Голованова, ничем не оправданной травлей».

Однако «творческая интеллигенция» не прекратила нападок на талантливого дирижера. 25 декабря 1928 г. «Комсомольская правда» разразилась очередной истеричной публикацией по адресу русского музыканта. И 10 января 1929 года вопрос о Голованове рассматривался на заседании Политбюро.

В решении было записано: «а) считать, что возобновившаяся кампания травли и бойкота Голованова... не оправдывается обстоятельствами дела и неправильна, б) предложить «Комсомольской правде», всем другим органам советской печати («Правда», «Известия», «Рабочая Москва», «Рабочая газета» и др.) не допускать впредь подобной кампании».

Однако даже после этого постановления, почти год спустя, Сталин вновь вынужден был вернуться к этому вопросу. 15 декабря 1929 года Политбюро снова рассматривало материал «О Голованове». В решении записали: «Поручить комиссии в составе тт. Кагановича, Бубнова, Шкирятова рассмотреть вопрос на основе мнений в Политбюро».

5 января 1930 года Секретариат ЦК, рассмотрев выводы комиссии Кагановича, постановил:

1. «Констатировать, что постановление правительства о прекращении травли и бойкота Голованова не выполнено (нападки на Голованова продолжались со стороны части слушателей консерватории, а также имело место проявление неправильного бойкотского отношения к Голованову со стороны культотдела МОПС).

2. Указать Раскольникову и Пшебышевскому на то, что они не приняли никаких мер к проведению в жизнь постановления правительства.

3. Обязать Наркомпрос принять все необходимые меры к обеспечению элементарной обстановки в консерватории, Софиле и т.п.».

В результате организованной травли, продолжавшейся более двух лет, выдающийся музыкант и дирижер был вынужден уйти из Большого театра. Сохранилось свидетельство: разговаривая с Головановым по телефону, Сталин предложил ему продолжить работу. Все еще ощущавший себя несправедливо обиженным, дирижер пытался отказаться. «Я плохо себя чувствую, – сказал он. – Это слишком для меня большая нагрузка». И вождь понимающе возразил: «Николай Семенович, я тоже сейчас болею, да работаю. Прошу вас поработать. Становитесь за пульт и делайте классику классикой».

Сталин восстановил права талантливого русского человека, которого целенаправленно и методично травила «творческая» интеллигенция. Политбюро трижды рассматривало этот вопрос. И сегодня даже трудно представить, что какая-то мафия, окопавшаяся в учреждениях столицы, могла методично, экстремистски противостоять позиции ЦК. Но таковы были атмосфера и нравы того времени.

Могло ли проще обстоять дело со значительно более сложным крестьянским вопросом? Жесткие методы коллективизации вызвали поток жалоб. В правительство посыпались письма, в которых высказывалось возмущение по поводу практики проведения политики раскулачивания. Однако на предостережения ЦК руководство республиканских, областных и районных центров реагировало пренебрежительно, доказывая правильность своих действий. С мест в Москву поступали победные рапорты.

Так, Б.П. Шеболдаев из Нижне-Волжского края сообщал: «Работа в крае протекает без всяких осложнений, при большом подъеме батрацко-бедняцких масс». Руководивший коллективизацией в Черноземном центре литовец Юозас Варейкис писал в «Правде»: «Раскулачивание идет при активном участии бедноты... Беднота большими группами ходит вместе с комиссиями и отбирает скот и имущество. По ночам по своей инициативе (курсив мой. – К. Р.) сторожат на дорогах при выезде из селения и задерживают убегающих кулаков».

В конце 1929 года в высших эшелонах преобладала уверенность, что коллективизация развивается успешно Регулируя этот процесс, 5 января 1930 года ЦК ВКП(б) принял постановление «О темпе коллективизации и мерах помощи государства колхозному строительству». 21 января 1930 года в «Правде» и «Красной Звезде» появилась статья Сталина «К вопросу о политике ликвидации кулачества как класса».

Нельзя сказать, что эти темпы были чрезмерно завышены. В соответствии с постановлением коллективизацию на Северном Кавказе, Нижней и Средней Волге намечалось осуществить не позднее весны 1931 года, но в других районах ее намечалось завершить лишь осенью 1931 и даже весной 1932 года.

Однако темпы коллективизации продолжали нарастать вне зависимости от этого постановления. Если к концу 1929 года ее уровень составлял 7,6%, то к 20 января 1930 года он достиг 21,6%. Особенно высокие темпы коллективизации к концу января обеспечили: Косиор – 25% хозяйств на Украине, Хатаевич – 41% на Средней Волге, Шеболдаев – 67% на Нижней Волге.

Примечательно, что инициаторами волнений в деревне часто становились представительницы «слабого пола». Как отмечают А. Колпакиди и Е. Прудникова, 17 января 1930 года Острогожский окружком сообщал в обком Центрально-Черноземной области о «мятеже» женщин двух деревень: «Со сторон партийных представителей в связи с этим выступлением женщин были допущены невыдержанность и грубость (стрельба вверх, грубые ругательства и т. п.), которые могли вызвать восстание».

Кстати, крестьянок даже можно понять. Как указывалось выше, противники коллективизации уверяли, что «бабы» в колхозе будут общими. Впрочем, если крестьянин, возможно, мог бы расстаться ради новой жизни с «бабой», то поступиться живностью ему было тяжелее. Даже позитивно настроенные по отношению к колхозам крестьяне при записи в общее хозяйство не стали сдавать свой скот.

Крестьянин, особенно середняк, часто шел в колхоз, как в партизаны, – «как тот мужик, что перед походом Наполеона поджигал собственный дом», – и уничтожал все, даже птицу. Только в январе – феврале 1930 года было забито 14 миллионов голов крупного рогатого скота.

Тайный забой скота начался летом 1929 года. В последующие месяцы он приобрел немыслимый размах, достигая порой катастрофических размеров. Д. Бофф пишет: «Крестьянин стал набивать утробу мясом. Он резал коров, телят, свиней, лошадей – все».

Особенно организованное сопротивление возникало на окраинах. Из Карачаевской автономной области сообщали: «Прокурору республики. Копия Сталину. Микоян-Шахар объявлен на осадном положении. Весь Карачай охвачен восстанием... Военные действия продолжаются. «...» Облисполком и обком бездействуют. Прокуратура и суд закрыты. Ждем срочных указаний». В Казахстане отряды басмачей достигали нескольких тысяч человек – оружие получали из-за границы. Отряд Саметова к середине марта составлял 2-3 тысячи членов.

От протестов кулацкая деревня перешла к активному террору. Только на Украине в марте 1930 года был зарегистрирован 521 теракт, в Центрально-Черноземной области – 192, в том числе 25 убийств. В Западной Сибири за 9 месяцев 1930 года произошло более 1000 терактов, в числе которых 624 убийств и покушений, на Урале в январе – марте 260 терактов.

Весьма часто причиной волнений становилось не раскулачивание, а антирелигиозные акции местных властей. Они закрывали церкви и медресе, сбивали кресты и снимали с женщин чадру. То был результат «творчества» местных руководителей. Но Сталин начинал коллективизацию не для борьбы с религией и национальными предрассудками, и превращать коллективизацию в гражданскую войну в его планы не входило.

Он не намеревался загонять крестьян в колхозы силой. То, что процесс принял радикальный характер и превращался в политику волюнтаристских перегибов, не считавшуюся с объективными условиями, определялось психологией и мировоззрением партийных функционеров на местах. Это был результат практически неограниченной власти местных руководителей регионов, и ход коллективизации во многом зависел от их произвольных решений.

И решающим аргументом, заставившим его резко осадить ретивых коллективизаторов, стали конкретные события. 20 января 1930 года бюро Средне-Волжского крайкома ВКП(б) издало постановление «Об изъятии и выселении контрреволюционных элементов и кулачества в деревне».

Это постановление обязывало руководителей районов «немедленно провести по всему краю массовую операцию по изъятию из деревни активных контрреволюционных антисоветских и террористических элементов в количестве 3000 человек. Указанную операцию закончить к 5 февраля; ...приступить к подготовке выселения кулацко-белогвардейских элементов вместе с семьями... с 5 по 15 февраля... до 10 тысяч хозяйств».

Для реализации постановления крайкома был создан штаб во главе с секретарем крайкома Хатаевичем. В него вошли председатель крайисполкома, крайпрокурор и представитель реввоенсовета Приволжского военного округа. Подобные штабы формировались в округах и районах края.

Однако Хатаевичу этих мер показалось недостаточно. И через восемь дней, 29 января, было решено «довести общее количество арестованных до 5 тыс. вместо ранее намеченных 3 тыс. человек, а выселенных семей – до 15 тыс. (против 10 тыс.)». При этом требовалось: «работа по изъятию путем ареста кулацких контрреволюционных элементов должна быть развернута во всех районах и округах вне зависимости от темпа коллективизации...».

Обратим внимание, что в новой директиве М.М. Хатаевич обязал партийных руководителей возглавить «движение в деревне за снятие колоколов и закрытие церквей (курсив мой. – К. Р.)».

Казалось бы, какое дело секретарю крайкома, создающему колхозы, до религии, но в том и проявлялся «революционный» экстремизм людей, подобных Хатаевичу. Они не ограничивались хозяйственными и политическими задачами сельскохозяйственной реформы. Впрочем, Хатаевичу и этого показалось мало.

На следующий день, 30 января, краевой штаб решил всю работу по изъятию кулацкого актива закончить к 3 (!) февраля, а «тройке» при ГПУ было дано указание «с 4 февраля приступить к рассмотрению дел наиболее злостных элементов, приговоры вынести и реализовать (т.е. расстрелять) не позднее 10 февраля».

В новой директиве предписывалось: «1) Немедленно провести по всему краю массовую операцию по изъятию из деревни активных контрреволюционных антисоветских и террористических элементов в количестве 3000 человек. Указанную операцию закончить к 5 февраля.

2) Одновременно приступить к подготовке проведения массового выселения кулацко-белогвардейских элементов вместе с семьями, проведя эту операцию с 5 по 15 февраля.

3) Считать необходимым провести выселение кулацких хозяйств вместе с семьями в количестве до 10 000 хозяйств».

Судьба автора приведенных документов Менделя Марковича Хатаевича, сына торговца из Гомеля, типична для своего времени. Зубной техник по профессии, в конце Гражданской войны он стал начальником политотдела одной из дивизий Тухачевского на Западном фронте.

Это было началом его партийной карьеры; с июля 1921 года он секретарь Одесского губкома, а с 1925 года – Татарского обкома ВКП(б). Коллективизацию он возглавил на посту секретаря Средне-Волжского крайкома. Примечательно, что 9 июля 1937 года Хатаевич был арестован. 27 октября он приговорен к смертной казни за участие в контрреволюционной террористической организации и необоснованно реабилитирован в 1956 году.

Но важно не это. Именно появление директивы Хатаевича обусловило то, что в этот же день, 30 января, Сталин послал всем крайкомам и обкомам ВКП(б) зерновых районов свою резкую директиву.

В ней он указывал: «С мест получаются сведения, говорящие о том, что организации в ряде районов бросили дело коллективизации и сосредоточили свои усилия на раскулачивании. ЦК разъясняет, что такая политика в корне неправильна. ЦК указывает, что политика партии состоит не в голом раскулачивании, а в развитии колхозного движения, результатом и частью которого является раскулачивание.

ЦК требует, чтобы раскулачивание не проводилось вне связи с ростом колхозного движения, чтобы центр тяжести был перенесен на строительство новых колхозов, опирающееся на действительное массовое движение бедноты и середняков. ЦК напоминает, что такая установка обеспечивает правильное проведение политики партии».

Это звучало почти как окрик. Как удар кулаком по столу. Очевидно, что Генеральный секретарь решительно возражал против превращения раскулачивания в самоцель. Когда 31 января в Москве стало известно о жестком характере развивающихся событий и планах Хатаевича в отношении эскалации арестов, то реакция была незамедлительной.

В тот же день (!) Сталин, Молотов, Каганович направили в Самару новую срочную шифрограмму: «Ваша торопливость в вопросе о кулаке ничего общего с политикой партии не имеет. У вас получается раскулачивание в худшем виде...» Шифрограмма предписывала остановить беззаконие.

Хатаевич отреагировал на требование центра тоже без промедления. На следующий день, 1 февраля, он сообщил Сталину: «Телеграмма принята к строгому руководству». Но одновременно, практически саботируя предписания ЦК, заявил: «Арест кулацко-белогвардейского актива приостановить не можем, ибо он почти закончен. Мы уверены, что допущенная нами ошибка... не принесет вреда делу коллективизации ».

Сталин считал иначе. Именно действия Хатаевича заставили его предпринять меры по обузданию начавшейся местнической стихии раскулачивания. Он не ограничился направлением на места директивы ЦК, в которой резко предупреждал перегибщиков о недопустимости сосредоточивания создания колхозов на репрессивных действиях.

Но он не ограничился этим. 1 февраля ЦИК и СНК СССР приняли постановление «О мероприятиях по укреплению социалистического переустройства сельского хозяйства в районах сплошной коллективизации и по борьбе с кулачеством». Теперь репрессивные меры ограничивались строгими рамками.

Впрочем, произвола в коллективизации не должно было быть и до этого постановления. Аресты кулаков проходили под непосредственным контролем Объединенного государственного политического управления (ОГПУ). То есть раскулачивание сразу было регламентировано правилами системы осуществления государственной и правовой законности. Но теперь с целью приостановки произвола властей на местах 4 февраля была дополнительно утверждена инструкция ЦИК и СНК о возложении проведения раскулачивания и выселения только на ОГПУ.

Однако умерить пыл радикально настроенных руководителей коллективизации оказалось не просто. Сводки сообщали, что к 20 февраля около 50% крестьянских хозяйств страны было коллективизировано, но Сталин уже не доверял победным рапортам с мест и был встревожен разворачивающейся «антикулацкой стихией».

Чтобы получить информацию из первых рук, он разослал соратников в регионы страны для ознакомления с положением дел. Уже с начала месяца члены Политбюро, включая Орджоникидзе и Калинина, отправились в поездки по деревням. 24 февраля состоялось экстренное специальное совещание ЦК с обсуждением ситуации. Она было критической, вакханалия перегибов не прекращалась. Сталин выслушал доклады с бесстрастным лицом.

Как профессиональный политик, умевший быстро оценивать обстановку, он понимал, что из соображений политической режиссуры приостановка коллективизации отдаляла осуществление задуманного, но и продолжение ее в сложившихся формах грозило общим поражением. Неверной была не сама идея коллективизации, а те примитивные насильственные методы, к которым прибегали люди, подобные Хатаевичу. Требовалось экстренное и неординарное решение, чтобы остановить левацкие перегибы.

В этих сложнейших условиях Сталин, без преувеличения, сделал единственно верный ход – он не позволил подгонять события, он «придержал лошадей», натянув вожжи. 2 марта «Правда» опубликовала его знаменитую статью «Головокружение от успехов. К вопросам колхозного движения».

Нельзя не обратить внимание на то, что эта отрезвляющая статья появилась всего через месяц после начала беспощадных насильственных акций «коллективизаторов». Но если ее появление прозвучало как гром для непосвященных, то для руководителей всех уровней оно не могло стать неожиданностью. Еще месяц назад в закрытых директивах и постановлении Сталин предупреждал о недопустимости превращения коллективизации в «голое раскулачивание».

Поэтому можно ли вообще говорить о какой-либо попытке Сталина «снять вину с себя за допущенные перегибы», как это делают антисталинисты? Такое суждение просто несерьезно. В здравом уме оно могло прийти в голову только либо достаточно ограниченным, либо очень обозленным людям. Но авторами этого политического передергивания стали партийные клевреты хитроумного Хрущева, сочинявшие в шестидесятые годы учебник «новой» «Истории партии». А они не церемонились с истиной.

Нет. Сталин не допустил ошибки и не поощрял радикализм. Наоборот, его реакция на местный экстремизм партийных функционеров практически последовала незамедлительно, ибо месяц в сравнении с теми тремя годами, на который растянется процесс советизации деревни после его статьи, вообще небольшой срок.

Но, высказав гласно свою позицию, он не отменял задуманное. И то, что, пресекая радикализм, он сделал это публично, объяснялось отнюдь не желанием переложить ответственность на агрессивных... Вопрос был принципиальным. Сталин не назвал фамилий этих людей, но это было предупреждение партократам. Настолько принципиальным, что спустя время большинство коллективизаторов сами оказались в числе репрессированных.

То был особый слой людей, рожденных революцией и Гражданской войной. Этот вывод подтверждается их судьбами. Они не умели действовать иначе, как с позиции силы, и стремились говорить лишь «языком свинца». Уже само то, что Сталин остановил этих «перегибщиков» гласно, публично, было чрезвычайной мерой. Он прекрасно понимал, что это вызовет недовольство определенных партийных слоев, но он решительно пошел на этот шаг, поскольку в этом была политическая необходимость.

Это были люди особой психологии, руководствовавшиеся своими целями. Поэтому совершенно закономерно, что из 71 членов ЦК – избранных в его состав в 1934 году на «съезде победителей», – в 1939 году было репрессировано 46. Симптоматично и то, что из 46 партийцев, непосредственно руководивших «второй революцией» в 1937-м, было осуждено и расстреляно более 20 человек. В их числе руководители коллективизации: Быкин, Вегер, Грядинский, Демченко, Дерибас, Каминский, Кубяк, Лепа, Позерн, Прамнек, Птуха, Щубриков.

Конечно, нельзя примитивно напрямую связывать расстрел этих людей с коллективизацией. Все было значительно сложнее. Обратим внимание и на то, что названных руководителей расстреляли не в 37-м, а в 1939 году. «Речь должна идти, – пишет В. Кожинов, – об определенном «типе» людей...» Добавим: людей с не только особым сознанием, но и особыми личными целями.

Сталин всегда был противником крайностей. Об этом свидетельствует хотя бы то, что своих противников он делил на левых и правых уклонистов. Уже через месяц после принятия программы коллективизации появилась директива ЦК, а затем и статья «Головокружение от успехов ». Да, Сталин резко остановил и антикулацкую истерию.

Но нелепо усматривать в этом расчет и «коварство», как это делают антисталинисты. Такая точка зрения по меньшей мере наивна, а по своей исторической сути является грубым искажением действительных событий. Такое «обвинение » шито белыми нитками. Оно могло бы иметь право на существование – как попытка снять с себя ответственность за допущенные перегибы, – если бы Сталин написал подобную статью в момент окончания коллективизации, но до реального завершения этого процесса оставалось еще три года.

Его статья появилась более чем своевременно – сразу после обнаружения извращений, не совпадавших с его намерениями и целями. Накануне коллективизации и в процессе ее развития Сталин был категорическим противником «голого раскулачивания». Дальновидный политик, он прекрасно знал, что стоит ему отступиться от реальностей жизни, как все крестьянство будет против него. И он решительно отреагировал на начавшийся произвол.

Что делать дальше? Этот вопрос не мог не возникнуть перед Сталиным. Однако он видел, что коллективизация вышла из-под его контроля; действия радикалов походили на провокацию. Необходимо было резко изменить ситуацию, и тогда он предпринял неординарный и блестящий ход. Он заявил о своей позиции гласно, указав на перегибы и злоупотребления как на «Головокружение от успехов».

Конечно, это было размежевание со «старыми большевиками». Более того, публичное одергивание экстремистов не могло не вызвать недовольства у руководителей, осуществлявших эту кампанию. Уже хотя бы потому, что оно подрывало их авторитет. И это не были тихие и послушные фигуры; участники революции и Гражданской войны – эти партийцы прошли огонь, воду и медные трубы. Не будет преувеличением утверждение, что в случае объединения усилий в противостоянии его позиции и линии этих не склонных к сентиментальности будущих участников «съезда победителей» не смог бы остановить даже Сталин.

Но в 1930 году ситуацию необходимо было прояснить незамедлительно. Причем о дискредитации самой идеи коллективизации не могло быть и речи. И Сталин опубликовал свое знаменитое «Головокружение от успехов»...

Указывая на успехи колхозов, выполнение плана по хлебозаготовкам и семенам для яровых посевов, Сталин в своей статье отмечал, что там, где коллективизация была хорошо подготовлена, «крестьяне имели возможность убедиться в силе и значении новой техники, в силе и значении новой коллективной организации хозяйства». Он сделал вывод: «Коренной поворот деревни к социализму можно считать уже обеспеченным».

Вместе с тем он подверг острой, серьезной критике действия властей на местах. «Они, – писал он, – эти успехи нередко пьянят людей, причем у людей начинает кружиться голова от успехов, теряться чувство меры, теряется способность понимания действительности, появляется стремление переоценить свои силы и недооценить силы противника, появляются авантюристические попытки «в два счета» разрешить все вопросы социалистического строительства».

Очевидно, что в этой его гневной филиппике проступает раздражение. Это возмущение дураком, который, научившись «молиться богу», разбивает себе лоб. По существу, он указывал, что услужливый дурак – опаснее врага. Сталин редко проявлял эмоциональность публично. Но здесь он не скрывает своего раздражения: «Кому нужны эти искривления, это чиновничье декретирование колхозного движения, эти недостойные угрозы по отношению к крестьянам? Никому, кроме наших врагов! Я уже не говорю о тех, с позволения сказать, «революционерах», которые дело организации артели начинают со снятия с церквей колоколов. Снять колокола, – подумаешь, какая ррреволюционность!»

Он отметил, что успех политики коллективизации был предопределен, но его достижение основывалось на добровольности, а не на насилии: «Нельзя насаждать колхозы силой. Это было бы глупо реакционно. Колхозное движение должно опираться на активную поддержку со стороны основных масс крестьянства... Можно ли сказать, что принцип добровольности и учета местных особенностей не нарушается в ряде районов? Нет, нельзя этого сказать, к сожалению...»

Одновременно Сталин критиковал стремление распространить в качестве наилучшей формы хозяйства коммуну. Он пишет, что «основным звеном колхозного движения» является не коммуна, а артель, но в артели «не обобществляются приусадебные земли (мелкие огороды, садики), жилые постройки, известная часть молочного скота, мелкий скот, птица и т.д.».

Он осуждает методы, доводившие коллективизацию до абсурда. Они не были предусмотрены его планами. Сталин правомерно пишет: «Дразнить крестьянина-колхозника «обобществлением» жилых построек, всего молочного скота, всего мелкого скота, домашней птицы, когда зерновая проблема еще не разрешена, когда артельная форма колхозов еще не закреплена, – разве не ясно, что такая «политика» может быть угодной и выгодной лишь нашим заклятым врагам?»

Отмечая допущенные «искривления», он поясняет, что «теми, кто сгоняет крестьян в коммуны», ставится под угрозу решение зерновой проблемы. Это обвинение ретивых обобществителей в «разложении и дискредитации» колхозного движения; объявление их методов провокацией – действиями, «льющими воду на мельницу наших классовых врагов».

Призвав партию положить конец «искажениям» и настроениям, порождавшим их, Сталин заключил: «Искусство руководить есть серьезное дело. Нельзя отставать от движения, ибо отстать – значит оторваться от масс. Но нельзя и забегать вперед, ибо забежать вперед – значит потерять массы и изолировать себя. Кто хочет руководить движением и сохранять вместе с тем связи с миллионными массами, тот должен вести борьбу на два фронта – как против отстающих, так и против забегающих вперед».

Одновременно с его статьей «Правда» поместила текст Примерного устава сельскохозяйственной артели, принятого постановлением ЦИК и СНК 1 марта 1930 года.

Сталин не ограничился публикацией своей статьи. 10 марта на ее основе было принято секретное постановление ЦК ВКП(б) «О борьбе с искривлениями партлинии в колхозном движении». В нем содержались требования «немедленно прекратить в какой бы то ни было форме насильственную коллективизацию. Решительно бороться с применением каких бы то ни было репрессий по отношению к крестьянам... немедленно проверить списки раскулаченных и исправить допущенные ошибки...».

Обратим внимание, что это постановление, отражавшее действительную позицию Сталина в колхозной революции, продолжало оставаться секретным и после его смерти. Его фрагменты появились в печати только во второй половине 90-х годов. Так фальсифицировалась история.

Нет, он не лицемерил в своем возмущении «архиррреволюционерми». Повторим, для исправления совершенных ошибок уже 17 марта Сталин направил в основные зерновые регионы Кагановича, Калинина, Молотова и других «верховных лиц». Однако и после его статьи, и после секретного постановления не все руководители на местах спешили изменить свою тактику. Даже после публикации статьи Сталина экстремизм на местах полностью не прекратился. 22 марта Серго Орджоникидзе сообщил Сталину о действиях руководства Криворожского округа Украины: «Перекручено здесь зверски. Охоты исправлять мало... Все хотят объяснить кулаком, не сознают, что перекрутили, переколлективизировали. Большое желание еще большим нажимом выправить положение, выражают желание расстрелять в округе человек 25-30...»

То была устоявшаяся, убежденческая точка зрения, прочно вошедшая в плоть и кровь руководителей радикально непримиримых взглядов. Они не могли, не умели и даже не хотели мыслить и действовать иначе. В их числе: Бауман, Варейкис, Косиор, Хатаевич, Шеболдаев, Эйхе, Балицкий, Евдокимов, Зеленский, Икрамов, Кабаков, Криницкий, Постышев, Разумов, Чернов, Ягода.

Эти «герои коллективизации » были выпестованы своим временем и имели собственные цели. Их агрессивный радикализм не подлежал исправлению, но иных людей, вылепленных из другого материала, в распоряжении Сталина просто не было.

Между тем отрезвившая и охладившая обстановку, по существу либерализировавшая общественное мнение, статья Сталина вызвала на местах резкое шараханье в другую сторону. В марте – июне многие крестьяне вышли из колхозов; в ряде случаев произошла самоликвидация и роспуск уже организованных хозяйств. Если к 1 марта в коллективную собственность объединилась полёовина крестьян страны, то в мае осталось 23,4%, лишь на Северном Кавказе уровень коллективизации составил 58,1%.

Примечательно, что Сталин не стал тормозить этот процесс. В опубликованном «Правдой» 3 апреля «Ответе товарищам колхозникам» он снова подтвердил взгляды, высказанные им ранее в статье «Головокружение от успехов». Анализируя ошибки, он говорил о «допущениях насилия в области хозяйственных отношений со середняком» и резко критиковал «кавалерийские наскоки... при решении задач колхозного строительства».

Причиной допущенных перегибов он назвал существование «уклонистов» – «левых загибщиков», которые «не знают законов наступления» и «не понимают, что наступление без закрепления завоеванных позиций есть наступление, обреченное на провал».

Он логически связал оба курса, противоречивших его линии. Действия «левых загибщиков», отметил он, дискредитировали политику руководства страны, создали «благоприятную обстановку для усиления и укрепления правого уклона в партии». Из сказанного он логически сделал закономерный политический вывод: «Левые загибщики» являются объективно союзниками правых уклонистов».

Действительно, вне зависимости от того, были ли репрессивные действия руководителей, допускавших перегибы в колхозном строительстве, ошибками или умышленной тактикой, они шли вразрез с той линией, которую в процессе коллективизации стремился осуществить Сталин. Но, остановив леваков-перегибщиков, он не заискивал перед крестьянством. Более того, он не обещал отступления от своих намерений. Он ориентировал страну на продолжение начатого, но подчеркнул, что «теперь внимание работников должно быть сосредоточено на закреплении колхозов, на организационном оформлении колхозов, на организации деловой работы колхозов».

При этом он ясно дал понять, что, признавая допущенные ошибки, партия не намерена отступать от политики ликвидации кулачества как класса. «Кулак, – отмечал он, – есть враг Советской власти. С ним у нас нет, и не может быть мира... Мы будем вести дело к тому, чтобы окружить его и ликвидировать».

Конечно, коллективизация, как и любой передел собственности, не могла пройти без насилия. Некий бывший идеолог ЦК КПСС и активный участник разгрома СССР (то есть по моральным понятиям предатель не только своей партии, но и народа, который его кормил) А. Яковлев утверждает, что в период коллективизации было депортировано «3,5 миллиона семей (или около 17 миллионов человек)».

Комментируя это высказывание, С. Кара-Мурза не без сарказма отмечает: «Лжет архивист... социал-демократ – как он себя называл. Всего в 1930-1931гг. на спецпоселения («кулацкая ссылка») было выслано 381 026. семей. После 1931 г. массовой депортации крестьян не было. Эти данные опубликованы в журнале «Социологические исследования» (РАН)».

И все же, много это или мало – 381 тысяча семей, выселенных из обжитых мест? Пожалуй, эта цифра даже может удивить своей «незначительностью». Повторим, что в стране, насчитывающей 120 миллионов человек крестьянского населения, это составляло лишь 0,31% жителей деревни.

Впрочем, попробуем сопоставить этот факт с другим. По данным МВД и Бюллетеня ВЦИОМ (1995, № 4), на конец 1996 года в России было около 4 миллионов бездомных! И если грубо считать, что в семьях кулаков было даже по десять человек, то и в этом случае количество выселенных в 30-е годы получается меньше, чем число бездомных, появившихся в России в результате «демократической» приватизации.

Конечно, перемена привычного места жительства расценивалась переселенцами драматически. Но разве не драматична судьба бездомных, появившихся в капиталистической России? Впрочем, спецпоселенцев 30-х годов не выбросили на улицу. Их расселяли в домах жителей деревень отдаленных районов страны. И позже, если они не мигрировали в города, то строили собственные дома. Лишь кулаков, уличенных в злостных преступлениях, ссылали в исправительные лагеря.

Сталин трезво и самокритично оценивал ситуацию и не преувеличивал успехи страны. В беседе «о социализме» с американцем Кэмпбеллом, в январе 1929 года, касаясь планов сельскохозяйственного и промышленного строительства, он говорил: «В строительстве промышленности мы сделали очень мало. Менее того сделано в области реализации планов перестройки сельского хозяйства. Мы не должны забывать, что наша страна была исключительно отсталой и эта отсталость до сих пор является большим препятствием. ...Мы знаем, что мы не свободны от ошибок. Но мы не боимся критики, не опасаемся смотреть прямо в лицо трудностям и признавать свои ошибки. Мы приемлем правильную критику и приветствуем ее».

Однако как ни рассматривать действия Сталина в тот период, но народ не только поверил в правильность его политики – он полностью ее поддержал.

О том, что он выбрал правильный путь, свидетельствовала успешно проведенная посевная кампания 1930 года, в результате которой страна получила хороший урожай зерновых. Конечно, Сталин не был одинок в своих политических устремлениях. И, рассматривая его деятельность, нельзя, хотя бы бегло, не сказать о том круге лиц, который составлял его ближайшее окружение – его когорту.

Пожалуй, наиболее близким к нему человеком был его земляк, соратник по революционной деятельности в Закавказье Серго (Георгий Константинович) Орджоникидзе. Грузин, сын дворянина, член РСДРП с 1903 года Серго, как и сам Сталин, неоднократно подвергался арестам. Порой они находились в одних и тех же царских тюрьмах. Яркий и темпераментный, добрый и отзывчивый Серго прошел все перипетии Гражданской войны, будучи членом реввоенсоветов многих фронтов. Значительна его роль в восстановлении Советской власти на Кавказе. С конца 1930 года он стал членом Политбюро и возглавил ВСНХ СССР. Когда Совет народного хозяйства был разделен на несколько наркоматов, Орджоникидзе возглавил важнейший из них – тяжелой промышленности.

Иного склада характера был русский Сергей Миронович Киров (Костриков). Сын лесника, он рано лишился родителей и сначала воспитывался бабушкой, а затем в сиротском приюте. О природных его дарованиях говорит хотя бы то, что, получив образование в Казанском механико-техническом училище, он работал чертежником в Томской городской управе и сотрудничал в прессе. В период революции 1905 года он заведовал нелегальной типографией в Томске. После освобождения из тюрьмы Киров руководил воссозданием Иркутской организации большевиков, а с мая 1909 года возглавил Владикавказскую организацию. Он был одним из создателей Терской и Северо-Кавказской республик в ноябре 1917 года.

В Гражданскую войну он занимал посты в РВС в группах войск и армий на Кавказе. С 1926 года он 1-й секретарь Ленинградского горкома и обкома партии. Открытый и честный, человек оптимистического склада ума, он являлся хорошим оратором и пользовался исключительной популярностью в среде рабочих Ленинграда.

Каганович Лазарь Моисеевич олицетворял в Политбюро честных представителей еврейской национальности. С 1907 года он жил в Киеве и работал на обувной фабрике, складе металлолома, на мельнице, на разных заводах. К революционному движению в 1911 году его привлек брат. В 1918 году его назначили комиссаром организационно-агитационного отдела Всероссийской коллегии по организации Красной Армии, а в апреле 1925 года он стал генеральным секретарем ЦК КП(б) Украины. С июля 1928 года – секретарь ЦК ВКП(б).

Каганович обладал огромной работоспособностью; убежденный сторонник Сталина, он поддерживал его во всех шагах в борьбе с оппозиционными течениями. С февраля 1931 по январь 1934 года он – 1-й секретарь Московского городского комитета ВКП(б). Умер A.M. Каганович в весьма преклонном возрасте, сохранив ясность мышления и свои ленинские убеждения до конца жизни.

Партийный и государственный деятель, сын крестьянина Михаил Иванович Калинин образование получил в сельской школе. В партии он был одним из старейших членов – с 1893 года. До революции Калинин работал токарем на заводе «Старый арсенал» в Петербурге, на Путиловском заводе.

Высланный царским режимом на Кавказ, он работал в Главных железнодорожных мастерских в Тифлисе и на заводе «Вольта». С октября 1905 года возглавил организацию большевиков на Путиловском заводе, член Петербургского комитета РСДРП. В 1908 году Калинин – монтер Лубянской электростанции и Миусской трамвайной подстанции, в 1911—1912 годах лекальщик на орудийном заводе в Петербурге. До ареста и высылки в Сибирь в 1916 году он работал на заводе «Айваз».

Человек, получивший рабочую закалку и опыт подпольной деятельности, он не забывал своих крестьянских корней. После смерти Свердлова, по инициативе Ленина, 30 марта 1919 Калинина избрали председателем ВЦИК – высшей государственной должности в РСФСР. С 1922 года он председатель ЦИК, а с января 1938 года – председатель Президиума Верховного Совета СССР. Пользовавшийся в партии и народе огромным авторитетом, он получил неформальное звание «всесоюзного старосты» и «дедушки Калинина ». Человек цепкого и практического ума, он умел великолепно овладеть аудиторией, слушавшей его выступления с огромным интересом и одобрением.

Молотов (Скрябин) Вячеслав Михайлович родился в Вятской губернии в семье приказчика. Окончив Казанское реальное училище, он поступил в Петербургский политехнический институт. Но вступившего в 1906 году в партию молодого студента в 1909 году за революционную деятельность арестовали и сослали в Вологду. После освобождения из ссылки в 1911 году он ведет партийную работу в Петербурге, был секретарем редакции газеты «Правда». В период Октябрьской революции он входил в состав Петроградского революционного комитета.

После смерти Ленина он стал одним из наиболее верных сторонников Сталина в борьбе против оппозиционеров. В конце 1930 года Молотов занял пост председателя Совета народных комиссаров СССР и СТО. В 1939 году он сменил еврея Литвинова на посту наркома иностранных дел СССР, сохранив должность главы правительства. Во время Великой Отечественной войны Молотов стал заместителем председателя Государственного Комитета Обороны.

В его обязанности входили переговоры с лидерами стран антигитлеровской коалиции, а до нападения на СССР Молотов встречался и с Гитлером. Он сопровождал Сталина на Тегеранскую, Ялтинскую и Потсдамскую конференции. Участвуя после войны в работе сессий Организации Объединенных Наций, за непримиримость позиции и частое использование права вето Молотов получил в дипломатических кругах прозвище Господин Нет.

Валериан Владимирович Куйбышев, сын офицера, родился в Омске и образование получил в Омском кадетском училище; позже учился в Военно-медицинской академии. С марта 1906 года находился на нелегальном положении, семь лет провел в ссылках. Как и Сталин, освобожден из последней ссылки в Туруханском крае Февральской революцией. В начале 1918 года примыкал к левым коммунистам, а во время Гражданской войны входил в состав различных реввоенсоветов фронтов и армий.

Полученное образование и природные склонности способствовали тому, что Куйбышев не пошел по активному пути политической деятельности. С декабря 1920 года он член Президиума ВЦСПС, был начальником Главэлектро, наркомом Рабоче-крестьянской инспекции СССР, с 1926 года заместитель председателя Совета народных комиссаров СССР; фактически в его руках было сосредоточено все руководство промышленностью. В 1930 году он стал начальником Государственной плановой комиссии, а с 1934 года Куйбышев – председатель комиссии советского контроля при СНК СССР. Был женат дважды. Сначала на Евгении Коган, затем вторым браком на Пане Стяжкиной.

Сын плотника Анастас Иванович Микоян, как и Сталин, учился в духовной семинарии. Большевик с 1915 года активный участник Гражданской войны в Закавказье. С 1926 года – нарком внешней и внутренней торговли СССР. С 1926-го по 1966-й – кандидат, а затем член Политбюро.

Все эти лидеры партии являлись прекрасными ораторами, не терявшимися перед большой аудиторией, но в отличие от штатных говорунов, умевших пустословно рассуждать о мировой революции, прежде всего они оставались людьми дела. Они умели работать.

Это далеко не полный перечень политиков и государственных деятелей, на которых опирался Сталин. У людей невежественных появилось стремление принизить масштабность этих фигур политического ареопага Советской власти, но они не были примитивными личностями.

То были мощные политики и яркие государственные мужи, которые могли бы составить ценность любого мирового правительства, и это ощущали все зарубежные гости СССР. В 1929 году американец Кэмпбелл признал, что «огромное впечатление» произвело на него посещение с женой г-жой Кулидж и сыном президента Калинина.

Лишенные внешней рисовки, люди идеи, служению которой они посвятили свои жизни, личности с крепкими принципиальными убеждениями, народной и политической философией, деловыми талантами, они не только получили всенародное признание, но и оправдали его своей деятельностью. Впрочем, уже то, что они оказались на вершине высшей власти, само по себе свидетельствует об их природной неординарности. И они знали, чего добивались.