Сталкер-югенд

5

Ветер унялся. Солнце немилосердно калит землю и камень. Плюнь под ноги, слюна зашипит и испарится. Переливающее марево мутит воздух, морочит взор. Зелень вокруг кажется припыленной и увядающей. Под ближайшим обрывом притих-притаился лесок. Десяток деревьев — дубки погодки и реденькие кустики. Здесь же поросли рогоза, вода в наличии. Немного, но имеется. Паха словно не видит удобного места отдохнуть и переждать зной. Прется по жарище. Как не угорит в такой рубахе?

− Откуда ты такая?

− Оттуда, − осторожничает Чили. Спасти одно, а доверие еще заслужить требуется.

− И много вас таких?

− Каких таких?

− В шортах?

− А что? Еще кого кинешься выручать?

− Одной хватит мыкаться.

− Пфффф! — возмущена Чили. Тоже мне, человек-паук!

Паха сбавил ход, вытащил из заднего кармана большой носовой платок и протянул девушке.

− Повяжи на голову. Напечет.

− А чище нет? — делается справедливое замечание. Платок мят, замусолен и завацкан. На уголках узелки.

− Постираешь, будет. Давай, давай! Не стесняйся. Мне потом с тобой возиться мало охоты, − он встряхнул на плечах тощую понягу. — Этого припарка предостаточно.

Чили взяла платок двумя пальцами, брезгливо выхлопала и только потом повязала на голову. Паха кивнул — другое дело!

Забирают к каменистой осыпи. Чили начинает отставать. Острое крошево болезненно чувствуется через тонкую подошву кед. Камень едет под ногами, сбивая и замедляя шаг.

Осыпь заканчивается у высохшей до черноты травы. По жухлому щетиннику тянется след не след, тропинка не тропинка. Паха не идет, волочит ноги, шаркая и приминая сухостой. Стебли хрупают будто стеклянные. Пытка длится недолго. Сворачивают. Оглядывая себя, Паха собирает со штанов мелких букашек, давит ногтями и отбрасывает.

− Ну-ка! — нагибается он осмотреть ноги Чили. Оттягивает резинки носков, обхлопывает её шорты.

− В зубы не заглянешь, − сердится она на бесцеремонность. Надобность в осмотре не понятна. Букашки и что?

− Не лошадь, − отвечает Паха неласково.

Чили удивлена. Другой бы уже на его месте об коленки терся-ластился.

Через растрескавшийся бетонный желоб (душегубка не возможная!) согнувшись в три погибели, поднялись наверх. Идти по полынной пустоши сущее наказание. От ядреного запаха во рту горько до тошноты. Голова не болит, дуреет. Полынь трещит под ногами. Семена выстреливаются в стороны.

− Как-то не комильфо… Удобней нет пути? — не выдерживает пытки Чили. Часть семян попала в обувь. Приходиться останавливаться и балансируя на одной ноге, вытрусить.

− Зато чисто, − замечает Паха.

Замечание абсолютно не понятно. Что значит чисто? Но очевидное отрицать не станешь. Паха предпочитал глотать горечь, чем вольно шагать по каменистому взгорку утыканному реденькой заразихой. Девушка смотрит на белесый налет покрывающий кожу и соображает — ни мух, ни приставучих мошек вокруг не вьется. Из-за полыни?

Жара не спадает ни на градус. От нее тело становится ватным и вялым. Паха угадал подать фляжку.

− Глоток-два.

Чили сделал три. Не из потребности или жадности. Из-за чистой вредности противоречить.

− Экономим?

− Потом изойдешь.

Они широко обогнули эрозийный участок. Холм, будто черствый хлеб раскрошился. На песчаном бугру полно подозрительных выемок. Топтался кто?

− Во, только тебя не хватало, − недоволен Паха и увеличил радиус обхода.

Чили ужасно любопытно, о ком он говорит. Но от жары не то что любопытничать, ворочать языком втягость. Шла за Пахой следом, поглядывала, может сама увидит. Топтун не открылся, а любопытсво от жары испарилось. Начали спускаться к берегу. Справа, из зарослей бурьяна, поднимается изъеденная непогодой, в дырах гнездовий стрижей, стенка. По дюнам, между надутых ветром песчаных волн, скупо торчит мятлик. Видится будка «на курьих ножках» − бывшая лодочная станция. Сваи пирса повалены и засыпаны. Тут же брюхо перевернутого баркаса. В проеденные временем дыры виден шпангоут и бортовые стрингеры. Линия воды отступила, и станция торчит на пустынном берегу, что последний зуб во рту старой карги.

− Нам туда? — с надеждой спрашивает Чили. Она набродилась, набегалась, напрыгалась, устала и хотела есть и пить.

− Туда.

− Живешь там?

Паха лишь отрицательно мотнул головой.

− Отдохнем немного.

− А чья она?

− Ничья. Общая, − краток Паха.

Чили подбодрилась. Отдых подразумевал минимум ничегонеделание, максимум — ничегонеделание и (может быть!) еду. Питье уж точно!

В саму станцию Паха не пошел, расположился в ложбинке дюн, у начала ряда свай, под козырьком остатков настила. Он тяжко скинул понягу и присел на завалившуюся бетонину. Отставил автомат. Стянул с головы панаму, отер ею лицо.

От пота, пыли и жары тело чесалось, и Чили осенило искупаться. Голубая, в серебряных блесках вода, манила свежестью и прохладой.

− Я мигом. Окунусь только.

Сбросила кеды. Скача то на одной ноге, то на другой стянула носки. Жикнула молнией шорт. Язвительно представила как вывернет с себя топ. Морда у спасителя будет еще та! Облизнется до ушей.

− Ага, − вроде согласился Паха, но приказал. − Стой, где стоишь.

− С чего вдруг? — фыркнула Чили не собираясь подчиниться.

Шорты спадают с бедер. Она, поправляет резинку стрингов, хлопает ею, и вприпрыжку, торопится в реку. Стаскивает платок с головы, мотает разноцветной гривой.

− Стой, говорю! — рычит Паха вслед девушке.

«Щассс…» − отмахивается Чили. — «Размечтался!».

Стопудово, он бы её не остановил…. Он бы — нет. На поверхности песка, стражем границ суши, лежал человеческий череп. Пустая глазница недружелюбна черна.

Чили опешила. Переступить? Обойти? Остановиться? Поворачивается к Пахе. Он манит — вернись. Хорошо топ не успела снять, побрела обратно.

− Ты здесь раньше была? — спросил Паха, приступая к сервировке. Лепешка, фляжка с водой, плошка с солеными овощами, сыр нарезанный сто лет назад и вяленые в кристаллах соли ломти мяса.

− Нет.

− Тогда не расхаживай тут особенно, − вздохнул он над ней, что над малым дитем и пригласил к скудному угощению. — Поедим лучше.

− Руки бы помыть? − Чили показала грязные ладони. — Про гигиену слыхивал?

− В общих чертах.

Паха грязных рук не стеснялся и по поводу их не гигиеничности не замарачивался. Похлопал ладонь о ладонь, дескать, грязь не сало, сама отстала! и принялся за еду. Сунул кусок лепешки в овощную юшку — размокать, подцепил кусок мяса, сдул соринку и в рот. Чили подождала вторичного приглашения. Скорее из привычки, чем из скромности. Не дождалась. Пришлось смириться. Есть (есть? жрать!) хотелось страшно! Разносолов не богато и не в том количестве, добиваться любезного: Кушать подано!

Чили присела на корточки.

− Штаны-то одень. За столом как-никак, − сделал замечание Паха, стараясь смотреть в сторону.

− Не подавишься, − заерепенилась Чили, но коленки сдвинула. Впечатлительный какой-то у нее сотрапезник. Подавится еще.

Отведала мяса. Резина резиной, да и та повкусней будет. Пожевала сыра пахнущего хоть и не носками, но неприятно. И жесткого до скрипа. Пососала жирную овощную жижку, впитавшуюся в лепешку. Лепешка и после намокания оказалась крепкой на зуб.

Обед скоротечен. Сытым себя не назовешь и, похоже, голодного от такой кормежки не сразу одолеешь. Скудновато. Попила воды для заполнености кишок.

Паха достал из кармашка и протянул ей сушеную веточку.

− Пожуй.

Чили понюхала. Трава.

− Десерт?

− Он самый. От глистов.

Аргумент. Жевнула траву. Горькаяяяя! Поспешила запить. Ох, противнаяяяя!

У Чили глобальный вопрос, обо что вытереть жирные руки? Паха не в пример сообразительней, вытер о штаны. Видя затруднение девушки, сжалился.

− Пошли. А то будешь жудиться, − поднялся он.

− Это как? — не поняла Чили.

− Жудиться? − Паха огляделся, прежде чем идти. − Беспокоиться т. е.

Не доходя до воды с метр, принялся капать в песке. Как инструмент использовал её находку − череп. Снял слой сухого песка, углубился во влажный. Чили все казалось, вот-вот отроет остальное: ребра, позвоночник, конечности и как в детской страшилке, костлявую жадную руку. Отдай мое сердце! Чили аж передернуло. Жутковато.

В выкопанной ямке медленно собралась мутноватая водица.

− Умывайся, но не пей.

Чили с тоской посмотрела на огромный водный простор. Река словно дразнясь играла солнцем по мелкой ряби, шлепала в прибрежные валуны волной, шипя наползала на песок. Убегая обратно, манила − пойдем! Ну, пойдем же! Близость недоступной воды, делала жару непередаваемо невыносимой!

От Чили не ускользнуло, парень постоянно настороже. Постоянно высматривает, выглядывает, прислушивается.

− Принюхивается, − дополнила она вслух.

Не удивительно. Аромат потного тела не гармонизировал с местными привольными запахами.

Удовольствовавшись предложенным и совершив ритуал купания (без мыла, что за мытье?!) Чили вернулась в лагерь.

− Там воды — в тарелке больше! — укорила девушка Паху. Дескать, что в моей власти — сделано!

− Сойдет.

Парень в который раз огляделся. Чили следуя его привычки, обежала взглядом ландшафт. Ничего необычного. Жарко. Ветра нет. Птиц почему-то тоже нет. Не иначе жару пережидают.

Над дальним холмом, над макушками деревьев, едва торчит труба. Отсюда с берега она еще видна.

− Когда пойдем к заводу?

Паха нахмурился и ответил.

− Сегодня точно нет.

− Вдруг помощь нужна?

Уловка не сработала. Дополнительно спасать кого-то Паха не собирался. Лимит у него что ли, на спасательные работы?

− Не сегодня, − решительно отказано девушке.

− А завтра? — в её голосе надежда, укор и требование обещаний.

− Завтра и посмотрим.

− Давай сегодня, − умоляюще попросила Чили. Давить на жалость она умела. — Светло еще. Запросто до ночи успеем.

− Ты, может быть, успеешь, а я нет.

В качестве объяснения Паха задрал рубаху, показав множество швов на левом боку. Швы свежие, ярко-красные, под тонкой кожицей.

Вопросы она придержала. Память о динго и престозухе свежа. Вполне допустимо тут и не такие чуды-юды водится? Крупней и голодней.

Паха засобирался отлучиться. Девушку оставил стеречь лагерь.

− Я ненадолго.

− Последствия немытых рук? — поддела его Чили. — Бумагу возьми.

И ухом не повел. Отправился бродить по пляжу, ковырять песок. Чили недолго просидев спокойно, взобралась на гребень дюны следить за ним, хотя ей велено следить за вещами. А что им сделается? Вокруг никого. Терпения торчать на пекле хватило ненадолго и, она вернулась в укрытие, в тень.

Вскоре Паха приволок огромного краба. Размером в обхват рук, с огромными клешнями, с усищами антеннами, с глазами сливами.

− Ух, ты! — сунулась Чили рассмотреть и потрогать невидаль.

− Руки не суй! Пальцы отхватит, − предупредил Паха.

Он придавил краба коленом к песку, вытащил из набедренного кармана шилообразный клинок. Подразнил (Чили так и поняла его действия) добычу. И когда краб вытянул клешни и схватил за рукав рубахи, ширнул под бочину. Раздался хруст, будто сломили тонкое стеклышко. Чили вздрогнула. Краб болтнул конечностями и застыл. Словно в заводной игрушке испортился завод.

− Зараза! — Паха потер синяк от ущипа клешни. — Никогда чисто не возьмешь. Зато харча прибыло. Вечерком поедим. И в дорогу хватит.

Завернул рукава не вымазаться и освежевать краба. Наперво выковырял что-то из сочленений на брюхе.

− Железы, − пояснил Паха и замотал головой от резкого запаха.

Вонючки не выкинул, а собрал в цинковую жестянку, присыпал солью с пеплом.

Руки у Пахи, от локтей до запястий, в буграх рваных шрамов. На правой мизинец почти не двигается. Между шрамов, пунктиром, след татуировки.

− И кто она, которую люблю и не забуду? — полюбопытствовала Чили и пожалела о бестактности.

Застеснявшись, или еще по какой причине, парень тут же рукава расправил.

Завершив потрошить, Паха быстро организовал костер из валявшегося у свай сушняка. Конечности и клешни бросили на угли. Панцирь отнес подальше и зашвырнул за дюны.

День незаметно клонился к вечеру. Река подернулась медной патиной заката. Переждав зной, в воздухе появились стрижи и им в компанию чайки. Крикливые, наглые и пронырливые. Птицы пикировали, хватали из парной воды сонную рыбу и возносились вверх.

− Я бы от голавлика не отказался, − вздохнул Паха, помешивая угли под крабом.

− Пошли, сходим, − не растерялась, предложила Чили. «Старик и Море», она прочитала раз десять. Ей всегда хотелось постичь таинство рыбной ловли. Леса, поплавок, грузило, спиннинг, прикармливать, забрасывать, подсекать, вести… Магия!

Паха посмотрел на нее как на идиотку. Что значит сходим?

Чили не являлась хорошим физиономистом и потому пахин вопрос не прочитала. И про «идиотку» не догадалась.

За возней у костра время пролетело незаметно. Причем суетился Паха сам, не поручая Чили ничего. Она не сильно и набивалась. Отец всегда говорил, мужчина должен уметь все! Вот пусть и умеет.

Вскоре сели ужинать.

− Рано вроде, − удивилась Чили. Дома последний кусок обычно доедала в постели.

− Рано не поздно.

Паха раздолбил панцирь клешни и подал девушке.

− Можно без соли.

Видя как Паха уплетает, Чили раздумывала не долго, но на всякий случай прикрыла глаза. Экзотика экзотикой, но на пробу оказалось сладковато-кисло и вкусно!!

− Ты как сюда попала?

− Как Красная Шапочка. Шла-шла, шла-шла…, − отшутилась Чили. Выкладывать первому встречному биографию не личит девушке на выданье.

− Бежала-бежала, − поправил её Паха.

− Не без этого, − согласилась Чили. — На последнем этапе.

− Ты уж тогда всем так рассказывай. Про Красную Шапочку.

− Всем это кому?

− Кто спросит, откуда ты такая…

− Красивая?

Паха согласно ухмыльнулся. Про «идиотку» опять осталось не понятым.

− А ты бывал, в той стороне. У завода? — спросила Чили перемежившая слова и жевки. Еда едой, но надо и свой интерес блюсти.

− Довелось.

− И как?

Паха призадумался и, как заподозрила девушка, многое в рассказе опустил.

− Боксы и колючка.

− А как тут оказался? — словцо «кстати» само просилось на язык, но Чили его секвестрировала. Воображать бы не начал невесть чего.

− Мимо шел.

− Куда? — Чили интриговали скудные подробности Пахиного рассказа. Ну что за тип? Слова лишнего не вытянешь.

− В город.

− Далеко?

− Не особенно. Километров сто. По-прямой.

− А по кривой?

− Сто сорок… сто шестьдесят.

− Большой город? — продолжала пытать несловоохотливого парня Чили. Во-первых, она как никак сталкер. Во-вторых, разведчик, в-третьих, «Психологию допроса» неизвестного автора честно осилила до половины. Ладно-ладно. На треть!

− Нормальный, − помрачнел Паха. Избыточным доверием он тоже не страдал.

− Нормальный это какой? — не отступалась Чили и одарила парня улыбкой из девичьего стратегического арсенала. Колись!

− Умаешься обходить, − не стал разговорчивей Паха.

«Психология допроса» рекомендовала не поддаваться на увертки и уловки допрашиваемого.

− А население?

− Смотря кого относить к населению.

− В смысле?

− Есть гусятники[13], кенты[14], кроты[15] и так мусору всякого. Приблуды, нахлебники….

− Это ты о людях сейчас?

Паха этот вопрос оставил без ответа.

− А как называется?

− Не знаю. Все зовут городом, − Паха бросил объедки в костер. — Ты ешь, лучше. Спать скоро.

«Все с тобой понятно,»− проницательность Чили на уровне рентгена. − «Солнце не село, а спать уж пора.».

Однако та же проницательность не сработала, когда Паха потянулся к автомату.

− А я, может, звезды хочу посмотреть.

− И посмотрим, − раздалось за их спинами.

Поворачиваясь, Паха щелкнул переводчиком в положение АВ.

− Ну-ну парень, мне и одного много! Не горячись так, − раздался насмешливый голос.

Чили сдержалась не ойкнуть — выстрелит!

− Я в единственном числе, − из-за дюны не таясь, вышел молодой мужик. Крепкий, в бандане на бритой голове. На скуле родинка и мужественный шрам. На легкой куртке из хаки затейливый шеврон. Блестит, а что нарисовано, не понять. На поясе, в ножнах, солидный нож, в кобуре пистолет. За спиной рюкзак-гора.

«Грохнет сейчас,» − сомлела Чили. Лицо у Пахи решительное, взгляд злее злого.

− К огоньку пригласите? Угощение с меня, − спокоен пришлый.

Паха так же скоро как наставил, убрал автомат.

− Садись, − разрешил он, косясь на Чили. Вернее на её голые коленки. Девушка «не увидела» взгляда. Не он первый, не он последний пускает слюни.

− Рэнс, − представился гость, присел к огню и стал развязывать рюкзак. Баул не чета пахиной кошелке. В разы объемней. — Честный коммерсант. — И довольно рассмеялся. — По местному тюхала. От слова втюхивать.

Чили удивилась, что при знакомстве ни Паха ни гость друг другу руки не протянули. Её спаситель лишь назвался.

− Паха.

− Чили, − более дружелюбно произнесла девушка.

− Чили? Перец перцович, — посмеялся Рэнс. Он походил на озорного пирата, ступившего на сушу. Приударить за девчонками, попить рому, потанцевать. Одним словом весело провести время.

− Ага. А у вас что? Мода такая лысыми ходить? — не удержалась не съязвить в ответку Чили.

Гость удивленно глянул на нее, но промолчал. Достал сгущенку в тубе.

− Жизнь подсластить.

Следом извлек плоскую бутылку рома «Капитан Морган». Тут же скрутил пробку, забулькал содержимым, жадно глотая. Протянул Пахе. Паха принял и ответно предложил отведать краба. Рэнс, обжигаясь, раздавил ставшую хрупкой от огня клешню и принялся выгрызать мясо. Чили показался забавным. Ел по-собачьи. Крутил головой, вытягивал шею, выкусывал мякоть, только что не рычал, «трепля» неподдающееся угощение.

Паха сделал осторожный глоток.

− Чего скромничаешь? — спросил Рэнс, угощаясь второй порцией.

− Покоцало, − нехотя признался Паха.

− Не в Речном случайно?

Паха кивнул соглашаясь.

− И как там было? — любопытствовал Рэнс, хотя видно кое-что слыхивал.

− Паршиво.

Рэнс принял у Пахи виски…

− На сколько паршиво?

… и передал девушке.

− Если ваш компаньон не против.

Чили взяла бутылку. Даже если бы Паха запрещал (кто он такой запрещать?), а хотя бы и доводился (братом, сватом, мужем) она вольна в поступках.

Ром драл горло.

− Торопишься, − подсказал Рэнс.

Второй глоток Чили сделала с оттяжкой. Все равно не газировка! Поморщилась и вернула спиртное тюхале.

Рэнс ждал рассказа или хотя бы ответа Пахи. Собиралась послушать и Чили. Пахины шрамы она видела.

Героическое повествование оказалась до неприличия коротко.

− На все сто.

− Так понимаю белоглазые?

− Понимаешь.

Рэнс присвистнул и, сделав огромный глоток — за тебя парень! сразу передал бутылку Пахе.

На этот раз Паха не скромничал.

Чили хотела расспросить кто такие белоглазые, но Паха даже не закусив, коротко сказал.

− Ладно, проехали.

Рэнс не настаивал на подробностях.

− Теперь куда?

− В город топаем.

Девушка вспомнила предупреждение о чем ей рассказывать при расспросах.

− Не близкий путь, − посочувствовал Рэнс. − За караванщика что ли?

− За него.

Ром опять перешел к Чили. Девушка (эмансипация ети её ети!) салютнула Пахе и храбро хлебнула — за тебя и спасибо за выручку!

− А чего легко одета? — Рэнс нахально зыркнул на ляжки Чили.

Не дождешься, не покраснеет. Иммунитет.

− Сезон такой. Лето, − любезно разъяснила она недогадливым мужикам.

− Да, жарковато нынче, − согласился Рэнс с ней, но дальше обращался только к Пахе. — Пустоту тереть не будем. Вижу не пасечник.

Пахино лицо дернулось в гневе. Рэнс закивал головой. Дескать, все понимаю. Жизнь не пряник, не все время сладкая.

− У меня тут кое-что осталось. Армейка. Полная. Размер мелкий.

Чили показалось, Паха не станет отвечать. Желваки на скулах заходили, что волны в шторм. Ошиблась.

− Что просишь?

− Сам подумай. Чтобы и тебе пользу поиметь и мне хорошо, − сыграл Рэнс на догадливость. — До города путь не близкий. Всякое случается. Многие туда идут, да не все доходят. А и тех, кто доходит не всех пускают. Не тебе объяснять. Сговоримся, ты при любом раскладе в прибытке.

Паха думал. Или казалось, что думал. Смотрел на огонь, катал языком под губой.

− Патронов насыплю, − дополнил плату Рэнс. − А то у тебя в рожке один песок и есть. Хотя затвором ловко щелкаешь.

− Вазик? — поинтересовался Паха.

− Банка. Будет твоя. Прицепом. Так что?

− Дирижабль, − потребовал Паха.

− Нуууу! — возмутился Рэнс.

− Тогда пустые терки, − оборвал его Паха.

Тюхала поковырял ногтем застрявшее между зубов мясо. Опять зыркнул на Чили. На коленки.

Все-таки славная штука «Капитан Морган». Вкус и в голове ласкающее хмеление. Гость Чили определенно нравился. Мужественный, мускулистый. Пират. И ром. Пиратский… А Паха? Паха…

− Клиент капризный. Расчет в оконцовке, по результату, − выказал понимание Рэнс и согласился с условием. − Уболтал.

Чили развеселилась. Капризный клиент это она? Да они еще её капризов не видывали! У нее в классе мужики по струнке ходили. Сумку до дому донести и то в очередь.

Рэнс полез в нагрудный кармашек, достал толстую самокрутку.

− Дама достаточно взрослая?

Чили тряхнула белой челкой.

− Достаточно, − уверено заявила она. — А это что? — и ядовито улыбнулось. − Сигара?

У её отца, по наследству, хранилась кубинская Cohiba в роскошном ручной работы пенале. На каждый наступающий свой День Рождения он грозился cohiba выкурить. Всякий раз откладывал на особый случай.

Рэнс подкурил и протянул самокрутку девушке.

− Сто крат лучше содержимого бутылки и в десять кубинской сигары. Валит с пятой затяжки, − и довольно рассмеялся.

− Страху-то, − захорохорилась Чили. Из разговора мужчин она мало что поняла. Вернее ровным счетом ничего.

− Оставишь? — заигрывал с ней Рэнс.

− Как получится, − не любезно ответила Чили.

Сладкий дым скатился в легкие, оставив на языке карамельное послевкусие. Сделала паузу, прежде чем выдохнуть.

− Не хуже inоxia.

− Оооооо! — заопладировал Рэнс. − Дама знает толк?

Чили пустила кольцо дыма в сторону гостя.

Приятное опьянение закружило голову. Стало легко и весело. Руки-ноги словно воздушные шарики, вот-вот разлетятся.

− Хо-хо-хо-хо, − рассмеялась она. Мир плыл словно его переливали из сосуда в сосуд. Из нее во вне и обратно.

Рэнс потянулся за сигаретой.

− Три это уже класс!

Чили не отдала. Сделала еще две затяжки. Мастер-класс!

Паха отвернулся и уставился в закатное зарево. Медный пятак солнца наполовину спустился за горизонт.

Рэнс пересел к девушке. Толкнул. Вроде нечаянно. Чили рассмеялась и повалилась.

«Дирижабль» не являлся наркотой в привычном смысле и не предназначался любителям похихикать после первого затяга. Его давали тяжелораненым. Редко кто переживет ампутацию по живому. А уж про штопку пропоротых кишок и ливера и говорить не приходиться. Дурманиной угощали умирающих, облегчить страдания, забыться последней минутой. «Дирижабль» был, есть и еще долго останется средством походной медицины. Очень дефицитным, капризным, но востребованным. Употреблять его следовало натощак и не мешать с алкоголем. Иначе никаких гарантий правильности воздействия…

Увы, Чили утратив контроль над собственным телом, не лишилась способности воспринимать окружающее. Все что с ней происходило, виделось хоть и в легкой туманной дымке, но достаточно осознано… Девушка попробовала встать, но не смогла. Хотела выругаться, но язык не послушался. Изумиться она тоже не успела.

Рэнс наклонился и, расстегнув пуговицу и молнию на шортах, стащил их с Чили. Задрал топ и погладил грудь. Грубо, словно хотел причинить боль.

− Бить не вздумай! — расслышала Чили пахино предупреждение Рэнсу.

Прозрение не вернуло сил. Все что оставалось, поборов растущую апатию, мысленно взывать о помощи. Но Паха на зов не поворачивался. Шевелил угли в костре.

− Стесняешься, не смотри, − прохрипел Рэнс. — И уши заткни.

Он стянул с Чили стринги.

− Интересно, что такими можно прикрыть? — откинул он одежду. — Где ты её откопал? Только не ври, что в Речном. Там такие мартышки давно повывелись.

Чили заплакала. Она старалась не позволять себе подобной слабости. И не позволяла. Лишь изредка… Когда умер Иен, когда едва не сорвалась в обрыв, спасаясь от динго. Она Чили! Тезка жгучего перца! И вот теперь тезка беспомощно плакала, от осознания − её подло продали. Как вещь, как… как… Она даже не могла придумать никакого сравнения. Никакого. Унижение скорым половодьем топило душу. И еще безумно больно, когда тебя предают.

Рэнс стоял над ней на коленях. Воткнул нож в песок, чтоб под рукой. Расстегнул пряжку ремня…

Грохнул выстрел. Тюхала дернул головой, плюхнулся на девушку сверху. Горячая кровь забрызгала лицо Чили. Паха, только что сидевший в стороне и безучастный, быстро подскочил, стащил с неё труп Рэнса.

Со стоном, тяжело поднял девушку на руки.

− Ты прости, − произнес Паха не внятно.

Не простит! Не простит! Никогда! Ни за что! Тысячу лет! Две! Сто! Никогда!

Паха кривясь и запинаясь, потащил беспомощную Чили в станцию. Едва не упал на ступеньках. Пинком открыл дверь. Усадил (ей показалось, бросил) на кусок старого истлевшего картона. Чили завалилась на бок. Паха тут же пропал и вернулся с понягой и автоматом. Через минуту припер манатки торговца. Постоял, упершись головой в дверной косяк. Глотал сухим ртом, пытался достать из кармашка свои пилюли. Не смог. Руки не тряслись — плясали от накатывающей боли. Шатаясь, вышел, оставив дверь настежь. Отсутствовал долго, прежде чем появился. Волочил подмышки мертвого Рэнса. Взвалить на плечи не хватило силенок. Втянул в станцию, грохнул на пол и перекатил как бревно подальше из-под ног. Вернулся к дверям. Захлопнул. Подпер спиной. Сползая, вслепую, на ощупь, закрыл задвижку и отключился.

В мире тихо. Не слышно ни звука. Даже пахино дыхание, прерывистое и дерганое, смолкло. Чили страшно. И от тишины и от собственной беспомощности и от произошедшего с ней. Она старается не реветь. От слез становится еще страшнее. Чувствуешь себя никчемной, грязной и истрепанной.

Сквозь многочисленные дыры забитого окна сеется яркий лунный свет. Малые и большие пятна язвами покрыли пол, Паху, девушку, вещи, Рэнса. Пятна медленно ползут, иногда исчезают, когда облачко или большекрылая птица заслоняют луну.

Надрывно скрипят ступеньки. Кто-то толкает дверь. Сперва тихо, потом настойчиво. Чили различает невнятное ворчание. Голос не человека. Это точно. Брякает задвижка, содрогается пахино тело. Паха не реагирует. Спит? Без сознания? Умер? Чили пытается окликнуть парня. Но не одна мышца не послушна и она только невнятно экает.

Звук за дверью стихают. Неведомый взломщик, очевидно, услышал её. Сердце Чили начинает бешено колотиться. В такт быстрым шагам по ступенькам и вокруг станции.

Через какое-то время темный контур возникает у окна и закрывает дорогу свету. Длинный палец просовывается в щели досок. Взломщик жалобно скулит, яростно ударяет в ставень. Еще и еще. Доски трещат и выходят вместе с гвоздями. Неизвестный не отличается терпением и потому отступает. Чили едва перевела дух. Теперь хруст и шорох под полом. Жесткие когти дерут древесину, слышно довольное сопение — дело движется! К расковырянной дыре рядом с Чили, прильнул нос. Шумно задышал, втягивая запахи. Опять интенсивная возня, отчетливая в тишине. Неизвестный пыхтит, шустро ковыряя трухлявое дерево. Отломив щепку побольше, радостно ухает результату работы.

Отвлек шум в изголовье. Чили скосила взгляд. Медленно поднимался Рэнс. Закаченные ко лбу белки влажно поблескивали. В оскаленном предсмертной гримасой рту белеют зубы. Движения неуверенны и неточны, дерганы и рассредоточены. Рэнс больше походил на мертвецки пьяного человека, чем на покойника. Тем не менее, изогнувшись и качаясь, тюхала встал. Чили услышала, мертвец мочится.

Девушка завизжала тонко и дико.

− Аааааа!

Её визг был слышан на сотню метров в округе.

− Ты чего? — очнулся Паха, пытаясь, сфокусировать зрение. Обе руки прижимал к раненому боку.

− Он… он… он, − от отчаяния Чили удалось невнятно заговорить. — Ос. сал. ся….

Штаны Рэнса темнели пятном. Воняло мочой. Лужа капала в щели и подтекала под картон.

− Да хер с ним, − простонал Паха. Ему не до воскресшего покойника. Шарит в кармашке. На этот раз непослушные пальцы выуживают горошину. С хрустом давит пилюлю на зубах и сглатывает.

Чили замолчала. Почувствовала еще немного и уссытся сама. Зажмурилась. Плохо, что нельзя заставить себя не слышать. Тяжело дышит Паха, возится под полом неизвестный, скрипят доски под тяжестью Рэнса.

«Зомби! Зомби!» — паникует девушка, вспоминая кровожадных гадов из Armpit. Сердце частит. Еще немного и захлебнется!

В ночи новые звуки. Над крышей захлопали крылья. Послышалась дробь стука. Настырный клювик торопился пробиться внутрь. Опять шум крыльев. Мощный, объемный. Станция содрогнулась. Сверху посыпалась труха. По шиферу заскребли когти, раздается клекот.

−Ко-ло-ло-ло-ло!

Чили пытается кричать от отчаяния, получается не очень.

Паха застонал и сел прямо. Смотрит куда-то в пустоту. Не замечая ни Чили, ни Рэнса.

− Сейчас… оклемаюсь малость.

Достает еще пилюлю. Сгрызает, запивая глотком из фляжки. Упускает фляжку из слабых рук. Она падает. Вода булькает вытекая.

Оклемался Паха не скоро и не сразу. На ощупь вытащил из поняги дождевик, накинул на Чили. Передохнул недолго. Дышать стал ровно, спало напряжение в движениях. Лекарство уняло боль. Посидел еще не много, подполз к девушке, приподнял ей голову. Зачем-то ошелушил с лица запекшуюся кровь.

− Отпустит скоро, − пообещал он, давая ей глотнуть из фляжки воды.

Чили ожила и смогла внятно говорить. В меньшей степени говорить, в большей ругаться.

− Гад, ты! Гад! Сволочь! Я что вещь? Вещь? Я человек! Понятно тебе! Человек! И женщина! А ты гад последний! Лучше бы меня псы сожрали, чем так со мной поступать! Отдать этому! Что я тебе сделала? Что? На барахло позарился? Да? На патроны? Я слышала! Я все слышала! — беленилась Чили, пытаясь укусить Паху. За тот самый бок, который он недавно баюкал, кривясь от боли.

Паха не огрызался, наслаждаясь минутами, когда ничего и нигде не болит.

— В Зиму ходил. Только там такую заразу можно подцепить, − кивнул он на тюхалу.

Упреки девушки слышал и волей неволей пережидал всплеск её беснования. Сил не много, потому выдохлась скоро.

− Какая разница, где он был! Зачем ты его сюда притащил? Он зомби! Ты это понимаешь? Зомби!

Паха осторожно, держась за стену, попробовал привстать.

− Сейчас бы берег динго кишмя кишел. Пришлось бы стрелять. А патроны и для дружков тюхалы пригодятся. Они где-то поблизости. Чувствую. Так не оставят.

Он похлопал по карманам рюкзака Рэнса. В одном нашел фляжку подобную своей. Открыл, понюхал, попробовал содержимое на язык, отпил.

− А если он набросится? — недоумевала Чили над спокойствием парня. Она уже и сама не понимала, что ей делать. Ругать Паху, держаться подальше от Рэнса или бояться того кто возился под полом?

− Кукла-то? С чего бы?

− Как с чего? − возмутилась Чили пахиной непросвещенностью, хотя странность в поведение воскресшего покойника подметила. — Он зомби. Они же на живых кидаются. Жрут!

− Про твоих не скажу, не встречал, а куклы не жрут и не бросаются. Как подохнет кто заразу подцепил, так после смерти или встают на ноги, или на коленки. Бывает усядутся и головой крутят по сторонам. Одного видел, забор бодал. Большинство просто лежит и ворочается. От них вреда никакого. А как зачервивеет, можно наживку для рыбалки набрать. Лещ прет, отбоя нет!

Паха рассказывал спокойно. Словно об обыденных повсеместных повседневных вещах. Впрочем, так оно верно и было. Его мир не укладывался в шаблоны и штампы Armpit. Он был реальным, а значит опасным. На самом деле опасным.

Чили зло сверкнула глазами.

− Гад ты! — обозвала она парня. За все сразу. За продажу, за свою беспомощность, за зомби и за все-все-все.

− Драться не будешь? — Паха поднес к её губам фляжку.

− Буду! — пообещала Чили и клацнула зубами хватануть его как следует. Промахнулась.

Не добившись замирения, Паха позволил девушке пить. По маленьком глоточку. С остановками.

− Стошнит если быстро, − придерживал он питье.

− Заботливый какой, − перевела дыхание после очередного водного залпа Чили.

Вода как чудодейственно лекарство реанимировала в теле уснувшую жизнь. Чили резко села, собираясь в комок и подбирая края дождевика.

− Замерзла? — поправил на ней накидку Паха.

Чили дернула плечом. Отвали. Но ничего не сказала. Злись не злись, но в пахином голосе нет фальши, показного участия или заискивания. Он действительно заботился о ней. Гад! Все одно гад!

Девушка покосилась на Рэнса. Тюхала продолжал стоять, шатаясь и болтая руками. Нижняя губа у Рэнса дергалась, создавая впечатление будто он что-то бормочет. Чили невольно прислушалась.

Под полом опять возились.

− Надоел паразит! Никакого покоя от тебя нету. Шел бы отсюда! — возмутился Паха.

Спросить кто это, Чили не позволила злость.

В щель просунулся палец с грязными ногтями. Паха наступил. Легонько. Под полом заскулили и, судя по шуму, стремительно убежали. Паха глянул в одну щель окна, в другую.

− Светает. Надо уходить и скоренько.

− Меня ребята ждут у завода. Им помощь нужна.

− Как бы нам самим помощь не понадобилась.

− Говорю тебе, они ждут! — наседала Чили. Надеялась желание загладить вину, подвигнет Паху к согласию.

− Твои-то не знаю, а дружки этого точно ждут, — Паха кивнул на тюхалу.

Мертвец раскачивался все сильней.

− Час у нас. Не больше, — заключил Паха и решительно полез в рюкзак Рэнса. − Про армейку мне тер, − энергично рылся он в вещах покойника.

Достал брюки, на подобие своих, снизу до верху в карманах. Следом носки еще с этикеткой, безрукавку в синюю полоску — классная модняцкая штука! куртку с количеством карманов не меньшим, чем на брюках. Последними извлек берцы.

— Размер не большой, потому не продал, − обрадовался Паха обуви. − Примерь.

− Свое есть, чужое носить, − огрызнулась Чили.

— Да ты в своих трусах только до ближайших кустов дойдешь, − возмутился Паха её глупостью. − Клещуков столько нацепляшь! Полсотни. А тапочки твои? Ты рехнулась? В таких говнодавах ходить? На лозу шиповника наступишь, столько семян цапанешь, через неделю сама станешь на бродячий кактус похожа! А это? Майка или как там называется? Даже говорить не хочу! Мне тебя легче тут пристрелить, чем потом смотреть, как загнешься.

− Ну и пристрели!

− И пристрелю!

− Пристели-пристрели. Или этим оставь. Тюхалам. Попользоваться. Глядишь, еще чего подкинут.

− Лучше пристрелю дуру, − твердо пообещал Паха. Очевидно, знал, почему.

− Я дура? А ты тогда кто? Гад! Продал меня!

− Что ты заладила продал, продал. А выход был?

− Раньше надо был ему голову продырявить.

− Из чего? У меня в автомате пусто. Думаешь, он тупица? Не догадался? Он специально со спины зашел, проверить. Я его давно слышал, только поделать ничего не мог. Разве пиф-паф крикнуть!

− Нашел же из чего выстрелить? Нашел!

Паха протянул ей короткий кусок трубки.

− Из этого. Последним Поцелуем зовут, − сунул трубку в рот показать, как используют. − Когда больше ничего не остается. Для себя носят. Он так-то не всегда срабатывает. Бывает трубку просто разорвет. А тюхала от меня в десяти шагах был.

− Так попал же! — не успокаивалась Чили. Слушать оправдания и доводы не желала и не желает.

− А если бы промазал? Или тебя зацепил?

Чили сердито замолчала. Такой оборот дела ей и не представлялся.

− Лаяться будем или собираться? — разозлился Паха задержкой на объяснения.

Не известно сколько бы Чили еще сидела, не позволяя себя уговорить, но упал Рэнс. Рухнул, гулко ударившись головой. Чили увидела, как мерзкие белые черви копошатся у него на языке.

Девушка подхватилась и отступила на пару шагов, накрылась дождевиком с головой.

− Ты бы одевалась, а? — попросил Паха, меняя положение не видеть строптивую нимфу.

− Отвернись, − прорычала Чили.

− Да я и так к тебе спиной! — возмутился он наглым требованиям.

− Тогда зажмурься! — почти крикнула Чили, хватая свою одежду и армейку в охапку.

Паха продолжил рыться в рюкзаке Рэнса.

− О! Вазик! Пленка где? Нету? Херовасто. Патроны! Патрончики, − веселел пахин голос.

Выложив содержимое, он тут же стянул шнуровку, уменьшив объем рюкзака тюхалы. Укоротил лямки. Часть вещей принялся складывать обратно. Когда Чили закончила с облачением, Паха повернулся осмотреть.

− Не соврал гнида, − довольно произнес Паха, — почти в пору. Ну-ка пройдись. Обутки не хлябают?

− Нет.

− Может портянки? Ногам плотнее?

− Неееет!

Паха проткнул на её ремне несколько дополнительных дырок, застегнуть потуже.

− Брючины в берцы заправь. Как у меня.

− Так перебьюсь.

Паха повел автоматом в ее сторону.

− Делай, как сказано. Потом своими бабьими заморочками морочиться будешь.

Чили ругаясь, заправила брючины.

− Блестяшку с уха сними.

− А мне нравиться!

− Другим тоже. Чаще не тем, кому следует.

Послушалась, сняла каффу, но наговорила….

Паха еще раз придирчиво осмотрел экипировку девушки.

− Сойдет на первый случай, − и притянул бандану Рэнса.

− Ну, уж нет! — наотрез отказалась Чили.

Паха устал спорить и перепираться, напялил бандану на себя, а свою панаму нахлобучил на скандалистку.

− Волосы подбери. Чтобы шея открытая.

Чили проявила просто ангельское самообладание. Ни словечка в ответ не выдала. Смена тактики успеха не возымела. Паха спокоен как айсберг.

Донеслись отголоски переклички. Динго или иной зверь воем сзывал сородичей.

Быстро доукомплектовались. Паха прищелкнул полный магазин к автомату и поставил переводчик в положение АВ. Посмотрел на тело Рэнса.

− Жаль времени нет похоронить. Не по-человечески это.

Есть ли предел пахиному цинизму? возмущена Чили. Продать её в сексуальное (ударение на каждой букве) рабство нормально, угрохать тюхалу тоже приемлемо, а не похоронить будет не по-людски. Что за человек? Гад! Как есть гад! Наивысшей пробы.

Уже на ступеньках Паха спросил девушку.

− Стрелять умеешь?

− Умею! — нагло «бросает лапшу» Чили.

Паха понял, врет не краснея.

− Держи, − протянул он пистолет тюхалы.

Чили решительно взяла оружие. Взгляд грозный и предупреждающий. Иди и оглядывайся!

Взбираясь на дюну, инструктировал.

− Ничего не подбирай, не за что не цапайся. Цветочки, камешки, букашки. Прежде, чем наступить, посмотри куда. К воде и близко не лезь. Понятно?

− Еще пожелания будут? − недовольна Чили.

Опекунский тон действовал на нервы и вызывал бури и шторма протеста. Почему она должна его слушаться? Гада этого! Но редкий случай, когда здравомыслие настойчиво подсказывало — именно сейчас должна.

− Нет, − сдержан Паха.

− А в туалет? Нужду справить?

− Разрешения спросишь.

− Спрашиваю, − уже просто так цеплялась Чили к парню.

− Приступай.

− На виду?

− Не облезешь. Я твою задницу видел. Знакома.

Чили от всего сердца, честно и искренне, обозвала его козлом. Но посчитав не соразмерность пахиных прегрешений с воздаянием, поправилась. Козлина!

Паха в половинку бинокля осмотрел округу. Проследил, как со скал поднялся гриф.

− Берегом пойдем. И быстро. Будем надеяться, снайперки у них нет.