Старшая школа Йокай

Глава 8

Я открыл глаза. Мне прилетел так называемый «малый лещ», как его называла моя бабуля. «Большой» укладывал отожравшегося недобро настроенного медведя. «Простого» хватало, чтобы оставить отпечаток взрослого мужика на близлежащей стене. «Малый» годился, чтобы припугнуть — или вырубить уставшего лещеполучателя. Как сейчас.

По крайней мере, примерно так Марья Моревна описывала женскую магию в рамках ликбеза.

— Ну и рожа у тебя, кощеево отродье. Как взгляну — так сразу понимаю: кирпича просит, кир-пи-ча.

Я сел в исходную позицию и оглядел лещевыдавательницу.

Так исторически сложилось, что у Кощеевых был родовой дар: девиц тырить. Как видел молодой кощей плохо сидящую девицу, так сразу ее тащил к себе в гнездо. Сначала это было на уровне «гляди, трофей». Потом наградная лента с девицами разрослась до неадекватного размера. Оказывается, когда весь дом набит служанками, наложницами, а также стащенными просто из спортивного интереса — это очень, прямо-таки баснословно дорого.

Поэтому Кощеевы мужики в свое время этот родовой дар проапгрейдили и пропатчили, превратив его в бизнес. Приходит злой Кощей, берет красну девицу, кладет ее в сумку и тырит в неизвестном направлении. Кому ее спасать? Конечно, это должен быть настоящий герой. Таким образом для девицы находится достойная партия, а у Кощеевых появляется свой маленький гешефт.

Схема была воплощена тысячи лет назад и, к счастью, в легенды не вошла, чего один из родоначальников небезосновательно опасался. Но были и неловкие моменты. Например, с восточной многохвостой принцессой, не то китайской, не то айнской. Когда японский принц решил погеройствовать, он заказал ее похищение у Кощеевых, и с нашей стороны всё прошло идеально (по-другому не могло). Только вот спустя пару десятков лет выяснилось, что до места заточения прекрасной девы принц не дошел — и имел на то полное право, поскольку был сожран амурским тигром. Призывать уже было нечего, тигр был обычным и сотрудничать отказался, и дева была похищена зазря. У меня было подозрение, что на этот-то случай я и напоролся со своей ооооочень узнаваемой физиономией.

— Тамамо-но Маэ-доно.

Увы, я угадал, кто эта женщина в традиционной японской одежде. Ее лицо было густо накрашено, но никакая пудра не замаскировала бы маковые пятна, расцветшие на ее щеках.

— Эх, расплющила бы тебя, черт остроскулый. С каким удовольствием, ты не представляешь. Как только увидела знакомый профиль, рука аж автоматически дернулась.

Старая лисица (упаси Навь назвать такую вслух старой, тетушкой или бабушкой, Кощеев, твоих костей потом никто не соберет) подошла неожиданно легкими шагами, подняла пораненную собаку и завернула в длинный рукав, не заботясь о дорогущем кимоно. Щенок заскулил и стал лизать палец хозяйки.

— Быстро за мной.

Вообще-то я мог отказаться, но понимал, что не надо.

Расплатившись картой в ближайшей ветеринарной клинике и оставив животное под бдительным присмотром ветврачей, Тамамо-но Маэ повела меня к небольшому киоску, где продавали, судя по запаху, весьма приличный кофе. Взяв две чашки и протянув одну мне (особо не спросив, пью ли я кофе — очевидно, это старуху интересовало в последнюю очередь), она с силой выдохнула.

— Спасибо. Я не знаю, как тебя зовут. Фамилию-то точно угадала.

— Я Константин.

— Я Тамамо-но Маэ. Спасибо, и извини меня. Я поступила неправильно.

Я чуть не поперхнулся.

— Видишь ли, девятьсот лет назад твой гребаный родич, кощеевский любитель приключений, похитил меня. Причем с видом, будто так и задумано. Представительный мужик, надо сказать. Впечатляющий! Похитил такой, а потом привез меня в гребаную тайгу, где холодно. Тебе словами не передать, как там холодно. А я ведь была не против!

Лисица отпила кофе не без изящества. Алые пятна медленно сходили с ее щек.

— И вот сижу я как дура в этой тайге, мерзну неясно для чего. А он рядом прогуливается. Неделю прогуливается, еще одну. Ничего со мной не делает. Ничегошеньки. Потом в календарь смотрит, типа там написано что-то важное. Проверяет после этого, всё ли в доме есть, оставляет мне скатерть-самобранку и уходит.

Я начал проникаться историей, но пил свой кофе молча. Если смотреть на рассказ с точки зрения женщины, он выглядит совсем не как семейная байка, поведанная в рамках цикла «А еще мы лажаем».

— И он просто уходит, ничего не объяснив и ничего со мной не сделав! Он меня даже не поцеловал. Константин Кощеевич, я его УБИЛА БЫ, честное слово.

Тамамо-но Маэ не интересовало больше вообще ничего. Ее не впечатляло, что ей пришлось пешком пройти через тайгу, чтобы вернуться домой. И ее не волновало, что нужно было самой сшить новую обувь и волочь на себе скатерть-самобранку, чтобы было что поесть в дороге. Ее интересовало только невнимание со стороны мужчины к самой желанной деве всего Востока, коей она была девятьсот лет назад. Эх, женщины…

— А что с собакой случилось, я видела. Чуть-чуть отвлеклась на пять минут, сама виновата. Но ты просто под руку подвернулся.

То есть меня вырубило одной пощечиной. Сильна ста…

Та подозрительно прищурилась.

Кхм… Тамамо-годзэн.

Лисица выбросила пустой стаканчик и залезла в сумочку-узелок длинными костлявыми пальцами. На протянутой мне ладони лежала сувенирная монетка китайского образца. Из отверстия монетки свисала ярко-красная ленточка. Я взял подарок.

— Спасибо, Тамамо-годзэн.

— Ты человек с Запада. Вы смотрите на мир только изнутри наружу. Если хочешь понять местных жителей и их взгляд на мир, эта штука поможет. А мне больше не попадайся. Слишком уж вы похожи.

И вот наконец-то я дома. Забыл спросить, требуют ли тайяки холодильник. На всякий случай положу, конечно.

Она сказала про мир изнутри наружу. В переводе на мужицкий это, наверное, отсылка к западной модели мышления. Кимэ, использование внешней энергии. Значит, «увидеть как надо» — это шанс ознакомиться с внутренним миром. Ки, использование собственной энергии и улучшение показателей тела. Вот и проверим.

Я сел посреди комнаты и взял монетку в руку. Триста лет назад на смартфон закачал музыку для медитации — вот и настало ее время.

В моем внутреннем мире, куда я попал с неожиданной легкостью, оказалось прохладно. Видимо, была осень. А может, и ранняя весна. На опушке темного глухого леса стоял дом, будто отраженный в кривом зеркале: ни одной прямой стены. Пустынно вокруг настолько, что можно было пошутить про «мертвые с косами стоят». Даже их не было.

Я добирался до дома через поле, на котором торчал сухой серый ковыль. Идти было сложно, сплошные рытвины и кротовины. Некрасиво здесь, если подумать.

Дверь распахнулась, встречая гостя. Из дома вышел цельный скелет, обмотанный кое-где лоскутьями. От него шел отчетливый запах сухой кости и легкий — смерти.

— Карачун.

— Карачун, — согласился тот, разговаривая прямо в моей голове. — Однозначно.

Он вынул из собственной правой ноги большеберцовую кость, оставшись стоять на малоберцовой. Продолжениями сторон выпорхнули два лезвия мертвенного бледно-зеленого цвета. Я достал глефу и сделал ровно то же самое.

Он напал внезапно.

Его стиль очень походил на мой, но был более отточенным. Удар в левое плечо — я парировал удачно. Мгновенный разворот оружия — и вторым краем сразу же удар в левую ногу. Обычный маневр руки с двухлезвийным оружием.

Карачун не развлекался со мной. Клинки глефы слились в сплошной круг, который шелестел и мерцал. От этой мельницы приходилось защищаться. Удар. Блок. Еще удар. Еще блок. Парирование. Серия ударов в правую сторону. Серия блоков. Подсечка, удар в ногу. Сразу же во вторую. Потом в шею, и тычковый в грудную клетку. В открывшийся бок. В ногу. Я успевал за ним, но мысли были горькими.

Мое оружие, моя любовь и гордость. За что он так со мной?

Карачун взял глефу двумя руками, и оба клинка пропали. Я знал, что будет дальше, поэтому отпрыгнул от него одним движением. Лезвие глефы, удлинившееся вдвое, не достало меня. Раскручивая оружие над головой, Карачун шел в мою сторону, проверяя, насколько я соответствую его ожиданиям. Я отходил, зная, что при равной длине оружия выигрывает тот, кто успеет сделать обманный выпад. Противник оказался прямо за спиной и, с силой стиснув левой рукой мою шею, правую руку с зажатой в ней глефой поднес прямо к лицу. Я успел почувствовать могильную сырость, но больше не успел ничего.

Потухший клинок стал обычной большеберцовой костью, упиравшейся мне в нос. Карачун отшвырнул меня на сухой ковыль, поставил кость на полагающееся место и ушел обратно в дом.

— Может, ты сначала определишься, чего хочешь? — прозвучал ироничный голос в моей голове. — А то с тобой дело иметь невозможно, плывешь как дерьмо по течению, сам не знаешь куда.

Хлопнула дверь.

Я сидел посреди комнаты в японском общежитии, и сжимающие сувенирную монетку пальцы побелели от напряжения. Прошло девятнадцать минут в окружающем мире — и вряд ли больше во внутреннем.

Было обидно. Растешь, тренируешься, слушаешься старших, а потом приходят скелеты из шкафа и обзывают тем, что в воде не тонет, без собственных целей и желаний.

Понедельник ознаменовался необходимостью читать книги на японском, а также посещением Дисциплинарного комитета. Если перед уроками по психологии, физике и даже перед обедом я слегка волновался, то последнее меня вообще не смущало. Поскольку я комитету был нужнее, чем комитет мне, заработать себе еще несколько очков перед глазами местных божков было несложно, просто вступив в эту партию и загибая линию куда скажут. Томоко тоже изъявила желание попробовать свои силы. Знакомой компании я был крайне рад: воинственная они могла решить все проблемы и без меня, а также помогла бы мне в изучении йокайского общества, в котором я, кажется, слегка залип еще на пару лет. На резонный вопрос Кицукэ-сан, а не помешает ли это клубу карате, Танака-тян с ленцой объяснила, что стоящие соперники там закончились, и в клубе она чаще просто убивает время, отрабатывая навыки. Я впечатлился, понимая, как это на самом деле непросто сделать, сохраняя человеческую форму.

— Так вот, Константин-кун, Томоко-тян, от патруля требуется немного. Если где-то кто-то пытается подраться, можно разнимать.

— Ичика-тян, а насколько грубо это делать? — Томоко влезла в объяснения с самым интересующим ее вопросом.

Ичика даже не стала хмуриться, понимая, с кем общается.

— Настолько грубо, как тебе понравится, но без переломов.

Великанша расцвела. Как можно отделать любое физическое тело, не переломав ни единой кости, я представлял. Мне показалось, Ичика несколько махнула, давая такое разрешение.

— Если кто-то провоцирует драку, но еще не дерется, не возбраняется работать превентивно. Что еще может нарушать дисциплину? Любая травля, как по мне. Такое лучше пресекать, сначала сделав внушение. Любые подстрекательства, конечно. Лечится ровно этим же способом. В принципе, если вам кажется, что назревает дисциплинарное нарушение — обычно вам не кажется, и пора работать. Это не значит, что вы должны задвинуть все дела и только патрулировать окрестности, выглядывая, кто там хулиганит, и спеша причинить ему справедливость.

Дверь раскрылась. Ох уж эти опоздуны.

— А, Ичика уже здесь, — раздался позади меня женский голос.

Я развернулся, и мой взгляд буквально рухнул в бездну белокожего декольте. Японки по сравнению с этим были плоскими и немного уходили в вогнутость. Пятый размер, не меньше. Широкие плечи и бедра, как говорят в моей семье — «кровь с молоком». Юбка, краем подметающая пол в кабинете. Осиная талия. Шикарная блондинистая коса толщиной в запястье. Я был полностью загипнотизирован.

— Мои глаза выше, — гордая дочь фьордов не была польщена вниманием к ее скромной персоне, но и нервничающей не казалась. — Или ты вынимаешь свой взгляд оттуда, где он сейчас, или я решаю, что у тебя много лишних конечностей. И глаз точно лишний.

Юная северянка двинулась в мою сторону, и я вышел из транса. Воистину, для полноты событий прошедшей недели недоставало получить вызов по такой идиотской причине. Томоко-тян, чья кровь кипела не первый месяц от желания померяться силами с потомком скандинавских асов, каким-то неведомым чувством поняла: это же то самое дисциплинарное нарушение! Настало ее время. Сейчас или никогда.

— Бабуль, я про нареченную с двумя «н». А как ее опознать-то?

— Символично, что с этим вопросом ты пришел сегодня.

Марья Моревна помолчала немного, сказала, что мой запрос поняла, сверилась с календарем и приказала через два с половиной часа быть во дворе. Потом нахмурилась немного и сказала одеться в тренировочное.

Спустя два часа и двадцать пять минут готовый к любым невзгодам я измерял шагами сумеречный двор родного дома. Бабуля вышла, и на ее плече висел длинный чехол. Мы отправились в открытое поле.

Сборка русского боевого лука не заняла много времени. Достать всё из чехла. Разложить на земле. Натянуть тетиву.

— Этот лук называется сложным, — давала бабушка историческую сводку, — поскольку изготовлен из нескольких кусков древесины разных пород. На внутренней стороне, на которую смотрит стрелок, есть хорошо отшлифованная можжевеловая планка. Внешняя традиционно ильмовая, и на ней три узких продольных желобка, которые заливаются рыбьим клеем. С этой стороны, — Марья Моревна указала длинным пальцем, — лук усилен полосами, роговыми подзорами. Пытались делать металлические, но это всё не то. Рукоять выложена гладкими костяными пластинами, а сама сделана для взрослого мужчины. Тебе будет маловата, у тебя пальцы длинные.

Я критическим взглядом осмотрел свою ладонь. Да, пальцы длинноваты, как и я сам.

— На концах лука тоже есть костяные накладки там, где надевается петля тетивы. Ими укреплены те узлы, где стыкуются основные части: рукоять, плечи и концы. Как видишь, одна сплошная органика. Отсюда вывод: лук будет реагировать на изменение влажности и температуры. Наши русские луки годятся на любую погоду: и на тепло, и на мороз. Сегодня вечером не жарко и не холодно. Отличный день.

Я глянул в небо. Летнее солнцестояние, Купало. Самая короткая ночь в году. Надеюсь, хотя бы время суток не очень важно?

Бабушка протянула мне щиток из рога какого-то животного. Русские луки были сильны: удар тетивы, который придется по левой руке стрельца, мог разорвать не то что одежду, а и сухожилия под кожей. Без щитка из такого не стреляют. А что стрелять придется мне самому — я уже понял.

— Слушай указания. Выдохни.

Я выдохнул.

— Вдохни.

Я вдохнул.

— Закрой глаза. Думай, что сегодня, в день летнего солнцестояния, Навь ближе всего к нам. Думай, что родная земля тебе поможет.

Я думал.

— Смотри.

Я открыл глаза. Марья Моревна протянула мне стрелу. Совсем тонкая, белая-белая, а перья на ней…

— Соколиные, конечно. А теперь еще немного подыши и стреляй, Костя, пусть всё сложится.

Бабушка тихо запела что-то заунывное. Я решил не разбирать слов. Встал поудобнее, поправил щиток на левой руке. Взвесил лук. Он был тяжелее тех, из которых я учился стрелять, и в разы мощнее. А стрела, наоборот, легче и тоньше.

Песня отдавалась где-то в грудной клетке, дышать становилось проще. В мышцах рук появилось ощущение легкого холодка. Звуки затихли, запахи пропали. Вложив стрелу, я смотрел в небо, где загорались первые звезды, и искренне хотел, чтобы всё и в самом деле сложилось. Встав в правильную позицию, натянул лук и выстрелил, так и не поняв, куда.

Бабушка закончила песню, и мышцы снова разогрелись. Таёжное лето ворвалось в тело. Тяжелый запах трав, цветущих всего ничего, и шорох чьих-то крыльев в небе… Марья Моревна взяла у меня лук, легко сняла с него тетиву и уложила его в чехол.

И только когда мы шли обратно к дому, скорее нащупывая тропинку, чем видя ее, я осознал, что песня ведь была похоронной. Меня похоронили для Яви, чтобы впустить в Навь, которой надо было выбрать для меня невесту. Равную мне, желанную, чтобы мы сумели быть вместе во веки веков.

Бабушка и дедушка бок о бок живут столько лет душа в душу, а мой отец бродит по миру, как будто нет у него ни дома, ни огромной семьи… Судьба у него, как выражаются ворожеи, «злодейская». Вот он и ищет женщин со схожим фатумом, тащит и тащит их в дом. Да, это спутницы его жизни. Это матери его детей. И лицом они чем-то схожи, и устремлениями. Но…

Я не хотел себе такой судьбы.

Утром Аля взяла яблоко и, кинув его на блюдечко, с экспертным видом сказала, что соколиное перо, судя по геотаргетированию, вместе со стрелой упало где-то в Японии, неподалеку от Токио, в префектуре Сайтама, район Канто на острове Хонсю. Отличная у них спутниковая навигация, у этих блюдечек.

— Эй, не так быстро, — Томоко выставила вперед руку, чтобы остановить идущую ко мне деву. Расчет оказался неверен, и широкая ладонь уперлась в выдающуюся левую грудь, закрыв собой розовый шрам, который хозяйка груди явно не собиралась прятать или маскировать. А может, так и было задумано. Потому что фокус сработал, и скандинавка в замешательстве уставилась вниз.

Томоко рефлекторно немного сжала ладонь. Ситуация накалялась.

— Ох, такие мягкие и упругие, — выдала «комплимент» пацанка и еще раз сжала ладонь. — А лифчики на ваш север вообще не завозят, да?

Если бы поблизости водились цикады, они бы сейчас пригодились, чтобы разбавить тишину.

— Ты, верно, из клана потомственных камикадзе?