Старые усадьбы

В БЫЛОЕ ВРЕМЯ

При чтении старинных описаний России, составленных отечественными и заезжими путешественниками, ясно видишь, как высока была культура Екатерининского века и как страшно низко пали мы с тех пор.

В старой России были моменты, в которые русские люди сумели при помощи своих и чужих рук создать искусство, почти равное западному. Правда, этого нельзя сказать про общий уровень помещичьей России, но все же встречались исключения, которых теперь нет. И даже скептические иностранцы, называвшие в XVII веке и называющие теперь русских варварами, в XVIII столетии единогласно признавали умение этих дикарей до обмана притворяться культурными. Эта игра в европейцев была так хороша, что даже с теперешним историческим оглядом она кажется нам почти действительной жизнью, а не бутафорской постановкой. Но и там, где видишь это театральное действо, любишь и ценишь его за его подлинную талантливость и самобытную красоту.

В устройстве помещичьих домов наиболее ярко выявились вкусы и мечты их обитателей. Действительно, эти дома, хотя и не имевшие исторических традиций, очень скоро становились родовыми гнездами, обживались и приобретали ласковый уют. Многие помещики, дабы не нарушать своего спокойного созерцания любимых предметов, строили почти одинаковые жилища, как в деревне, так и в городе. «У одного графа Толстого, — пишет Благово, — было два совершенно одинаковых дома: один — в Москве, другой — в деревне. Оба были отделаны совершенно одним манером: обои, мебель — словом, все как в одном, так и в другом. Это для того, чтобы при переезде из Москвы в деревню не чувствовать никакой перемены».[114]

Эта любовь к привычной обстановке, а с другой стороны — тщеславие заставляли почти всех богатых людей строить в глуши своих деревень дома-дворцы, ничем не уступавшие городским. Огромный штат крепостных мастеров, руководимых иностранными художниками, позволял русским меценатам-самодурам воздвигать в деревне грандиозные сооружения. Так было не только возле обеих столиц, но и в глухой провинции.

Южная Россия со времен Разумовского и Румянцева стала центром художественных затей. Здесь Елизаветинские фавориты строили свои архитектурные громады, здесь при Екатерине были воздвигнуты Ляличи, и отсюда вышли два лучших русских художника — Левицкий и Боровиковский. В старинных книгах не раз встречаются описания великолепных поместий и пригородных домов прежней России. Самые старые из этих построек находились вблизи Петербурга, где со времен Петра сосредоточилась придворная жизнь. Лучшие пригородные усадьбы принадлежали знатным иностранцам, которые были более избалованы, привыкли к роскоши за границей. Но и русские вельможи с чисто азиатской пышностью и великолепием украшали свои загородные жилища.

По гравюрам Махаева[115] мы можем составить себе представление о фантастически прекрасных дачах барона Вольфа[116] или графини Бестужевой[117], урожденной графини Беттингер.

Дом последней находился вблизи города, на Крестовском острове. Столь же феерично прекрасны были дачи Шувалова и Строганова на Петергофской дороге. Кем строились эти великолепные дворцы, сказать трудно. Но весьма вероятно, что авторами их являлись иностранцы, так как и городские дома поручались им. В царствование Екатерины Великой постройка дач сделалась всеобщей манией, которая продолжалась до 50-х годов девятнадцатого века.

Георги упоминает о ряде загородных дворцов, существовавших в 1794 году в окрестностях Петербурга. Близ Екатерингофа, на круглом лесистом острове, стояла усадьба Резвого «с знатными деревянными жилыми строениями».

«По Рижской, или Петергофской дороге находятся, начиная от градских ворот, по обеим сторонам дороги до Черной речки — сады с деревянными и каменными жилыми и летними домами и между оными преимущественно бывший графа Строганова, ныне Императорский сад у самых ворот по левой стороне дороги. Сад расположен по аглинскому вкусу, и в оном есть каменный жилой дом в 2 этажа, с большим бельведером. В прошедшее лето жительствовал в оном принц Курляндский».[118]

«На Карельской стороне, близ Охты, — сад графа Безбородко и некоторые другие, так как и пониже, на Выборгской стороне и на правом берегу Невки, сады графа Строганова и графини Головкиной с их дворцами и павильонами. В Охтинском уезде между помещичьими мызами есть в Парголово принадлежащий графу Шувалову и находящийся на Выборгской дороге в 15 верстах от Санкт-Петербурга, сады преимущественные, как ради местоположения, так и ради искусственного расположения оных. В Мурино, российской деревне графа Воронцова, находящейся на правом берегу Охты, в восьми верстах выше охтинских Пороховых заводов, есть знатные господские каменные жилые строения, прекрасный сад с валами и наипрекраснейшая каменная церковь».[119] Тут же была и Мория, имение барона Фредерикса.

На левом берегу Невы, при впадении Тосны, в 35 верстах от Петербурга находилась мыза Пелла.

«Пелла был прежде загородный дом тайного советника и сенатора Неплюева. Ее Императорское Величество купила оный в 1784 году и повелела под смотрением Старова и Козелова (sic!) начать строение Императорского увеселительного замка, богато и великолепно заложенного; оное уже довольно успело, прерывалось однако же войнами и в декабре месяце 1793 года еще не было совершено.

Пелла состоит из некоторого числа отдельно стоящих строений или павильонов различного виду, положения и величины, между коими отличаются пять, ради архитектурных своих украшений. Два из оных стоят у берегу, из коих одно определено для пребывания Ее Императорского Величества, а другое — для Императорского дому. Между оными стоит самое большое, или главное строение. Оно имеет чрезвычайно великий зал, украшенный наподобие залов в римских банях и снабженный всеми потребностями для больших торжеств. Кухни, оранжереи, сараи, конюшни суть на весьма большом открытом, еще не разделенном месте. Разные из сих строений соединены аркадами, галереями или колоннадами таким образом, что они со стороны земли, с которой к оным приезжают, составляют нечто целое, содержащее в себе разные дворы и сады. Последние еще не заложены, должны однако же быть расположены по аглинскому вкусу со многими картинными переменами»[120].

Императрица очень любила Пеллу и часто туда ездила. В дневнике Храповицкого постоянно встречаются записи: «поход в Пеллу к обеду»; «ездили в Пеллу для венчания Михаила Сергеевича Потемкина с Т. В. Энгельгардт»; «приказано ехать в Пеллу, где был ночлег. Здание прекрасное, и сад не терпит колифише»[121]; 1789 год — «по собственным отметкам приказано, чтобы Гваренги сделал рисунки обелискам для Пеллы, на победы нынешней войны»[122].

В Софийском уезде, на левом берегу Невы до реки Тосны, находились Озерки. «Когда покойный князь Потемкин-Таврический получил Озерки, то построен был на одном из озерков великолепный увеселительный фрегат, в лесу — деревянный для балов дом. Дом для балов, подаренный князем, стоит ныне (1794) по Петергофской дороге».[123]

На 11-й версте находился знаменитый некогда Александровск — «место пребывания вдовствующей супруги покойного г-на генерал-прокурора и кавалера Александра Алексеевича Вяземского простирается на целую версту. С 1780 года сделаны в оном разные учреждения с изящным вкусом».

«Знатный, в 3 этажа вышины выстроенный господский дворец находился на левой стороне дороги, на левом берегу Невы. Перед дворцом есть сад замка со многими теплицами, оранжереею и пр., и подле оного находятся четыре для домоводства украшенные строения, из коих каждое маленькую башню имеет». Далее был затейливый, «весьма увеселяющий аглинский сад»[124].

Чесменский замок слишком известен, чтобы говорить о нем подробно[125]. Меньше сведений осталось об имениях Демидовых. «В стране вне Гатчинского уезда находятся разные достопамятные деревни. В Сиворицах, мызе г-на барона (sic!) Петра Григорьевича Демидова и Тайцах г-на барона (sic!) Александра Григорьевича Демидова, находятся знатные и со вкусом по начертанию г-на Старова выстроенные господские каменные дворы и превосходные увеселительные сады»[126].

Дальше, близ деревень Екатерингоф, Анненгоф и Елизаветгоф, были опять пригородные имения. «Проехав несколько садов, простирающихся от Петергофской дороги до залива, находится у воды знатный каменный загородный дом с большим лесом и садом, принадлежащий князю Вяземскому; оный, однако же, не содержится в хорошем состоянии, и сад совсем одичал. Подалее находился деревянный загородный дом князя Трубецкого с принадлежащим к оному местом у берегу. Из оного соделали купцы сахарный завод»[127].

В Ораниенбаумском уезде также было множество дач. «Сии мызы возведены мало-помалу по построении императорских увеселительных замков. Число загородных домов по сей большой дороге умножается еще беспрестанно; ибо достаточных особ, имеющих нужду по прошествии долговременной зимы воспользоваться летним воздухом, увеселениями и сельскими приятностями, здесь много, такожде и приписывается пребывание в летнем доме к изящному образу жизни»[128]. «Где большая дорога идет через мост, из тесаного дикого камня через речку Черную сделанный, находится по левой стороне большой дороги бывший Чичерина загородный дом, принадлежащий ныне армянскому заводчику Маничару. Строения суть деревянные и так, как и сад, не содержатся в хорошем состоянии.

Бывший графа Скавронского, потом Воронцова загородный дом, принадлежащий ныне купцу Северину, простирается от правой стороны дороги до залива. Знатные деревянные строения и плодоносный и увеселительный сад содержатся в хорошем состоянии, и оный еще аглинским садом увеличен и украшен.

Дача статской советницы Убри и купца Бетлинга на две версты суть на две части разделенное место, каждая по правой стороне дороги на 50 сажен поперечнику и простираются, так как и все следующие, от правой стороны дороги до залива. Обе имеют деревянные загородные домы и перед оными увеселительный и плодоносный сад… Бетлингова дача содержится в наилучшем состоянии, имеет покрытые аллеи с обсеченными деревьями, плющевые беседки, цветные грядки, плодоносные деревья, теплицы и огороды.

Дача содержателя пансиона Палмиера по правой стороне дороги имеет 100 сажен ширины, два деревянных загородных дома и расположена так, как обе прежде описанные.

Бывшая Соймонова, ныне Измайлова дача по правой стороне дороги на 3-й версте недавно заложена. Перед знатным деревянным домом в 2 этажа и с бельведером находится у дороги знаменитый пруд с перевозом и позади дома — увеселительное место для прогулки, с каналами, дорожками, храмами, беседками и пр., до залива простирающееся и имеющее также при оном два деревянных загородных дома.

Дача обершенка ее императорского величества Александра Александровича Нарышкина, Красною Мызою называемая, на 4-й версте, имеет по левой стороне дороги деревянный летний дворец, окруженный деревнею, в голландском вкусе построенною, садом и аглинским лугом. Главный сад простирается по правой стороне дороги на 200 сажен, и от дороги до морского залива на 1 версту отстоящего. Оный состоит в увеселительном саду в аглинском вкусе, с широкими рвами и многими островками, холмиками, домом для балов, круглым храмом, разнообразными домиками и беседками, качелями и пр.

Каналы снабжены плотами и прекрасными гондолами, такожде находятся в оных пеликаны, лебеди, чужестранные утки. Одна часть леса составляет небольшой зверинец для красных зверей. Многие в нечаянное удивление приводящие предметы суть причиною, что оный обыкновенно российским восклицательным названием „Ба! Ба!“ именуется.

Дача княгини Екатерины Романовны Дашковой „Кир и Анова“ подле „Ба! Ба!“ простирается по большой дороге на 100 сажен и от оной до залива. Она была смешанный, болотный лес, и приведена в нынешнее состояние самою княгинею без помощи архитектора или садовника как в заложении, так и в точном исполнении всех предприятий. Знатные каменные строения составляют с флигелями открытый двор, до большой дороги простирающийся и при оной различными деревьями насажденный. Подле строений находится плодоносный сад с теплицами. Позади строений есть смешанный лес с знатным лугом, подле ручейка и знатных каналов, окружающих также небольшой остров с банею. В лесу идут прямые извилистые дорожки к морскому заливу, при котором находятся два каменные дома, и между обоими — главный вход.

Бывшая Мордвинова дача по правой стороне дороги, подле Дашковой, принадлежит ныне купцу Болину. Она имеет деревянный, в 2 этажа вышины выстроенный дом с бельведером, перед оным великие луга, с двумя небольшими загородными домами, и на стороне залива место для прогулки»[129].

Дальше, по направлению к Ораниенбауму, по большой Петергофской дороге находились: «Деревянный загородный дом наследников Марии Павловны Нарышкиной по левой стороне дороги на возвышенной плоскости, принадлежал сперва Императорскому лейб-медику Лестоку и подобный оному в близости находящийся, нарышкинскому дому.

Левенталь называется загородный дом и „Га! Га!“ (российское восклицательное название) сад обер-шталмейстера ее императорского величества Льва Александровича Нарышкина, на 6-й версте большой дороги. По левой стороне дороги находится, так как и в „Ба! Ба“, знатный жилой дом в 2 этажа с садом, а по правой — главный сад, простирающийся до морского залива. Оный состоит в увеселительном лесу в аглинском вкусе, с прудом, храмом, великолепным китайским мандаринным двором, одним российским и одним голландским крестьянским двором, жилищем пустынника, беседками. Перед жилым домом находится столб, сооруженный в память императорского посещения. Сей увеселительный сад также беспрестанно открыт для публики.

Дача вице-канцлера графа Ивана Андреевича Остермана на 7-й версте принадлежала сперва графу Сиверсу, а потом князю Потемкину. Она имеет по левой стороне дороги на скате возвышенной плоскости, у берега залива находящейся, каменный дворец в 2 этажа вышины, с четверостороннею отсеченною башнею, снабженною бельведером и боевыми часами. Главное строение соединено с каждой стороны помощью колоннады с отделенным флигелем. Позади дворца есть большой плодоносный и увеселительный сад с теплицами, оранжереею, каналами, увеселительными домиками, беседками. Насупротив по другой стороне дороги есть больший аглинский сад, с каналами, прудом, гротами, водопадом, беседками.

Все до Стрельны следующие мызы находятся по левой стороне большой дороги, на возвышенной плоскости, кой скат у берега расположен для прогулок или употреблен на передние сады.

Бывший Чулкова загородный дом деревянный, имеет токмо малый сад и принадлежит купцу Бахерхорту.

В саду покойного графа Брюса есть деревянный загородный дом с бельведером и большой сад в аглинском вкусе, пашни, луга, огород, каналы, беседки и особливо на острову в пруду находящемся прекрасный большой дом для купанья, в коем потолки и стены расписаны живописью al fresco.

Загородный дом графа Воронцова на 8-й версте есть каменный; в оном так, как и в саду, есть разные увеселения.

Дача графа Панина подле Воронцовой принадлежала сперва вице-канцлеру графу Никите Ивановичу Панину, потом князю Мещерскому, а ныне графу Петру Ивановичу Панину. Жилой дом есть деревянный и состоит из трех зданий в один ряд, соединенных между собою колоннадами. Сад такой же, как выше описанный Остермановый.

Мыза графа Чернышева имеет каменный дворец и, кроме сего, во всем подобна Паниновой.

Деревня Лигово, принадлежавшая сперва князю Орлову, а ныне генерал-майору Буксгевдену, в одну версту от левой стороны дороги имеет каменный господский дом с бельведером, садом и знатною водяною мельницею.

Бывший Олсульфева загородный дом на 10-й версте есть деревянный и имеет попереди оного цветник и луг, — голландский великолепный и плодоносный сад. Мыза барона (sic!) Александра Григорьевича Демидова на 12-й версте имеет каменный жилой дом с бельведером, попереди оного на низком берегу голландский сад и луга, а позади оного — смешанный лес с одержанными в оном красивыми зверьми.

Загородный дом князя Репнина по левой стороне дороги на 17-й версте имеет аглинский сад и деревянные строения, совсем в китайском вкусе. Два китайские дома соединены между собою длинною покрытою колоннадою. Главное строение имеет множество малых комнат с китайскими обоями, картинами, коврами, стульями, постелями для отдохновения, фарфором, идолами, куклами. Меньший дом расположен для китайского домоводства, содержит кухню, печи, столовый прибор, людские покои.

Я умалчиваю, — заканчивает Георги, — о многих частию меньших, частию мне не столь известных и частию не в столь хорошем состоянии содержимых загородных домах»[130].

Великолепны должны были быть эти пригородные места в Екатерининское время, и грустно подумать, как скоро исчезло все.

В царствование Александра I более модными местами стали острова — Елагин, Крестовский и Каменноостровский, особенно после постройки императором Елагинского дворца. В описаниях Петербурга все реже встречаются упоминания о дачах по Петергофской дороге и на Неве, все чаще отмечаются новые дома на островах. За какие-нибудь четверть века уже исчезло многое, что напоминало дивное Екатерининское время.

На берегу Невы в первой половине XIX столетия было еще множество дач, «из которых примечательнейшие барона Фридерихса, Молчанова, Дурново[131]. Последняя в особенности отличается прекрасным садом, домом и группами статуй. Подле нее старинный, как лес, сад и дача графа Кушелева-Безбородко[132]. Сад чисто содержится и открыт для публики. В нем есть и излучистые дорожки, и каналы, и островки, и беседки, и мостики. В одном леску, в круглом древнем храме, где двенадцать столпов поддерживают купол, стоит на пьедестале бронзовая статуя Екатерины II в виде Цивеллы[133], держащей в правой руке пук колосьев и в левой — ключ. Эти чертоги и дачи созданы славным Екатерининским вельможей, светлейшим князем Александром Андреевичем Безбородко. В саду есть высокие искусственные развалины в два этажа, похожие на обветшалый феодальный замок. Вы видите, что на них очень удобно можно всходить до самого верха; оттоле открывается прекрасный вид на Неву, на Смольный монастырь и на весь Петербург»[134].

На Каменном острове «изящна дача принца Ольденбургского[135], дача князя В. В. Долгорукова привлекает своим фасадом. Все здания дачи, расположенные по берегу Невы в прекрасной аллее из лип и акаций, пленяют своею, так сказать, прозрачностью и легкостью. Все они деревянные. Вы видите домик готический, а подле него — голландский, беленький с зелеными ставнями; там неаполитанская стеклянная галерея; тут греческие колонны. Вот красивая русская изба, а рядом с нею китайская пагода. Всего не пересмотреть. Перед нами Строгановский мост, соединяющий Каменный остров с Выборгскою стороною. У самой дачи графини Строгановой[136] необыкновенно пышный сад, достойный быть царским и открытый для гулянья. В саду темные гроты, светлые беседки, зеленые холмы, задумчивые руины, смелые мостики; всего же достопримечательнее древняя мраморная гробница, перевезенная в конце прошлого столетия из Греции»[137].

А вот Крестовский остров. «У самого моста находится павильон княгини Белосельской[138], в саду, содержимом не очень старательно. Тут некогда были катальные горы и карусель, где на деревянных оседланных конях вертелась молодежь, вооруженная шпагами, на которые ловили кольца. Противоположный берег необыкновенно живописен: там дача графини Лаваль[139] с прекрасным садом; рядом на берегу — красивая дача обер-егермейстера Д. Л. Нарышкина[140], где некогда гремела превосходная роговая музыка, удивлявшая иностранцев. Подле — величественная Зиновьевская дача, окруженная садом, в котором так много липовых и каштановых деревьев. Дача эта ныне принадлежит г-ну Кожину»[141].

О нарышкинской даче на Крестовском граф В. Соллогуб рассказывает: «Летом Дмитрий Львович жил на Крестовском острове, и нас иногда возили к нему как к дедушке и моему крестному отцу. За столом служили целые толпы раззолоченных арапов, блестящих егерей и разных официантов. В саду играла знаменитая роговая музыка, оркестр звучности очаровательной, но мыслимый только при крепостном праве. Он состоял из 40 медных инструментов разных объемов. Каждый инструмент издавал только один звук. Сорок звуков разнородных по трехоктавной лестнице с полутонами, как фортепьянные клавиши, допускали модуляции во всех тонах и духовые, как бы воздушные, гармонии. Такая живая шарманка с ее эоловыми дуновениями внушала восторг. Но какова же была участь музыканта, имевшего по расчету свистеть в неизменную дырку неизменную нотку. Рассказывают, что два члена этого диковинного оркестра попались в полицию. На вопрос, кто они такие, один отвечал: «Я нарышкинский «Ц»; другой отвечал: «Я нарышкинский «Фис»[142].

Но и на Петергофской дороге в царствование Николая Павловича остались следы прошлого. Стояли еще дачи «Ага!» и «Ба! Ба!», принадлежавшие первая Льву, а вторая — обершенку Александру Нарышкину. «Обе имеют огромные сады, — пишет Бурьянов в 1838 году, — с широкими рвами, островами, холмиками, гротами, храминами, мостиками, руинами, беседками, качелями, прудами, ручейками и зверинцами, где некогда содержали зверей редких и драгоценных. Прежде сады эти были непременным местом воскресного гулянья публики петербургской, ныне же они посещаются большею частью особами, живущими на соседних дачах»[143]. Тут же была дача князя Щербатова, купленная в 1832 году и перестроенная; теперь в ней помещается Больница Всех Скорбящих.

Еще красивее была дача Мятлева Новознаменское, где еще в 1889 году существовало все внутреннее убранство.

«Дача В. И. Мятлева, — говорит Пыляев, — сохраняет характер отдаленной старины; в старом большом каменном барском доме, построенном архитектором Растрелли (sic!), посейчас целы остатки искусства и мастерства времен давно минувших. Благодаря усилиям владельца усадьбы здесь сохранились от забвения бесчисленное множество вещей, которые без того давно затерялись бы.

Большой сад на даче Мятлева посейчас сохраняет характер французских пышных парков, разбитых по планам Ленотра; вьются здесь излучистые дорожки, тянутся бесконечные перспективы, возвышаются на газонах площадки, где виднеются мраморные статуи, окруженные лабиринтом, составленным из фантастически перепутанных деревьев и кустов»[144].

На Аптекарском была дача княгини Лопухиной[145], «живописно расположенная на берегу Невы и закрытая красивыми группами дерев с красивым домом»[146].

На Каменноостровском проспекте в 1860 годах славилась дача князя Вяземского, которая, как пишет современник, «отличается легкостью и оригинальностью постройки. Особенно замечательна воздушная пристройка в виде галереи с небольшою башенкою. Вся эта пристройка кажется кружевной и летом производит удивительное впечатление. Перед нею бьет небольшой фонтан»[147].

В царствование Николая Павловича пользовались известностью еще пригородные дачи: Рябове[148], дача графини Самойловой близ Павловска, — постройка архитектора А. П. Брюллова[149], Осиновая Роща графа Левашова. Но не только у Петербурга были великолепны пригородные имения. «Век Екатерины, пышный, роскошный, великолепный, оставил вокруг Москвы множество следов богатой аристократии ее времени. Невозможно исчислить всех так называемых подмосковных сел, достойных внимания»[150].

Не говоря уже об Архангельском, Кусково и Останкино, под Москвой всю первую половину XIX века еще была в расцвете помещичья жизнь. По Владимирской дороге, на 16-й версте, стояли великолепные Горенки, где с 1816 года поселился бывший министр народного просвещения граф Алексей Кириллович Разумовский. «В подмосковном великолепном своем имении, среди царской роскоши, заперся он один со своими растениями»[151].

«Дом и английский сад графа прекрасны, — пишет современник, — богатства природы, собранные в теплицах и оранжереях, приводят в восторг: невольно изумляешься, как частный человек мог соединить в немногие годы столько сокровищ природы из всех стран света»[152]. Этот знаменитый горенковский сад был устроен известным ботаником, профессором Стефани, в последние годы XVIII века[153]. В 1839 году в Горенках уже находилась прядильная фабрика купца Волкова, но дивный дом и сад еще были не вполне разрушены. Павел Сумароков говорит: «Я отправился в Горенки, в прежде бывшую подмосковную графа Разумовского, где огромный дом, сад с прудами, оранжереями, беседками свидетельствует о роскошной жизни тогдашних бояр»[154].

Fine в 40-х годах XIX века с редкой заботливостью содержался дом в Кузьминках, помещик жил в нем и любил его. «Бояре перевелись, — пишет Павел Сумароков, — и остался из них только один почтенный, добродетельный князь Сергей Михайлович Голицын. Он проводит лето в семи верстах от города на даче Мельнице (Кузьминки тоже).

Местоположение плоское, весьма обыкновенное, но искусство и полтора миллиона рублей превратили Кузьминки в прекраснейшую подмосковную. Князь пригласил меня туда на храмовый праздник 2 июля; кареты, коляски тянулись рядами, нищие мальчики и девочки бежали рысью, умоляя о подаянии. Своротили с большой дороги, и показалась чугунная решетка, за нею — другой двор, другая решетка с бронзовыми украшениями, статуями, с княжеским гербом на воротах. Куча официантов стояла на крыльце, и в комнатах много гостей; одни сидели на балконе, другие играли в карты. Дом дубовый прибран со вкусом и достоин великого внимания. Оный существует 158 лет, и Петр Великий часто бывал в нем у Строганова. За обед поместились 136 посетителей; все барское, богатое, вина редкие, плодов горы, гремит музыка, и в окнах выставлялись шляпки, перья, бороды между ними. Незваных сих гостей было до 5 тысяч, и коляски, тележки, дрожки занимали все аллеи. Сады с пригорками, речками, беседками великолепно соединяются между собою и представляли тогда модные, шумные общества. К вечеру вся зелень осветилась шкаликами, разноцветными фонарями, и фейерверк заключил празднество, похожее на царское в уменьшенном размере»[155].

Очаровательна была до сих пор сохранившаяся дача Люблино, принадлежавшая Дурасову. Чудак-помещик долго мечтал об ордене св. Анны и наконец, добившись его, приказал на радостях архитектору построить дом в виде ордена св. Анны с фигурой этой святой на крыше.

Об имении Люблино мисс Вильмот писала в октябре 1806 года: «Опишу вам праздник, данный одним г-ном Дурасовым в честь княгини (Дашковой) в его прелестнейшем поместье, лежащем в 17-ти верстах от Москвы. Этот маленький человек наследовал несметные богатства от отца, владевшего большими рудниками в Сибири, и имение, в котором он живет, поистине можно назвать земным раем. Когда мы подъезжали к дому, он представился нам в виде какого-то мраморного храма, потому что весь первый этаж его покоится на мраморных колоннах, за исключением одной только средней части всего здания, которая имела вид величественного купола; потолок этой залы со сводами и украшен разными аллегорическими рисунками, и в дни торжественных приемов она служит столовою. Все общество было собрано под колоннами, фундамент которых состоял из мраморных ступеней, покрытых благоухающими и роскошнейшими тепличными произведениями и окаймленных зеленым лужком, обсаженным деревьями и спускающимся к берегам реки.

Со всех сторон этого очаровательного места представляются новые виды, пленяющие взор своим разнообразием и счастливым сочетанием красок и теней: тут видны и кусты и рощи, луга и озера, горы и долины, а там вдали блестящие, златоглавые купола московских церквей как бы заканчивают всю картину. Я не стану останавливаться на описании роскошного обеда, хотя все было великолепно, как в волшебном замке. Выходя из-за стола, мы разделились на группы и разбрелись по разным частям парка; вечер снова соединил нас всех в театре, этой неизбежной принадлежности всякого сколько-нибудь замечательного поместья.

На сцене и в оркестре появилось около сотни его собственных крепостных людей, и, хотя между большою и малою пьесами проплясали балет и все сошло как нельзя лучше, но хозяин рассыпался в извинениях насчет бедности всей обстановки, которую он приписывал рабочей поре и жатве, отвлекшей почти весь его народ, за исключением той горсти людей, которую успели собрать для представления.

Однако самый театр и декорации были очень нарядны, а исполнение актеров весьма порядочное. В промежутках между слушателями разносились подносы с фруктами, пирожками, лимонадом, чаем, ликерами и мороженым, а ароматические куренья сожигались в продолжение всего вечера»[156].

Великолепны были и другие подмосковные: княгини Сибирской[157], Небольсиной[158], Николая Никитича Демидова[159], Отрада — Орловых[160], Марфино[161] — Салтыковых, Думашево — Болтина[162], Вяземы — князя Б. А. Голицына[163], Ольгово[164], Денежниково…[165]

Дальше от Москвы, в центральных губерниях, были столь же великолепные усадьбы: Рай-Семеновское Калужской губернии, той же губернии Троицкое знаменитой княгини Дашковой, которая нежно любила и заботилась о своем доме. «Quoique je ne suis en ville que depuis hier, — писала княгиня брату, — je soupire deja apres mon Troi'tskoe»[166] [167].

«Это чудное место, — рассказывает мисс Вильмот в 1805 году[168], — расположено посреди шестнадцати деревень, княгине Дашковой принадлежащих. Число домочадцев доходит до двухсот человек. Множество земли занято фруктовыми садами и цветниками в английском вкусе, и среди них протекает прелестная речка, извивающаяся вдоль всего имения. Впрочем, Троицкое — положительная равнина и своею прелестью обязана исключительно тщательной обработке и искусственным украшениям. Дом огромный, с флигелями с обеих сторон, соединенными с верхним этажом балкона на железных столбах.

Видите вы, по мере того, как мы приближаемся к дому с заднего крыльца, длинный ряд зданий, окружающих луг со всех сторон и с возвышающеюся посреди них церковью? Все они составляют надворные строения, принадлежащие к замку; иначе вы легко могли бы принять их за маленький городок. Одно из них — театр, другое — манеж; третье — больница; четвертое — конюшня, пятое — квартира управляющего и т. д.

Боже мой! Что за пустыня эта приемная; и немудрено, когда она служит проходною комнатою для целой толпы слуг. Угловатый Степушка, моргающий из-под своего галстуха, примется снимать с вас все верхние одежды, покуда Афанасий стаскивает с вас меховые сапоги; а тем временем Венцеслав, Максим, Кузьма, Веселкин, Василий, Кашан, Прошка, Антон, Тимофей и еще с десяток других разного цвета и разбора кидаются, чтобы провести вас в столовую и оттуда налево в обычную гостиную.

Вот этот портрет посреди комнаты над диваном — муж княгини Дашковой, слывший красавцем в свое время и скончавшийся на двадцать шестом году от роду. Вот эта дама, с повелительным видом, с орлами, вышитыми на ее горностаевом шлейфе, — Екатерина II; а напротив — ее внук, Император Александр. В главной здешней гостиной красуется огромный портрет Екатерины, верхом, в мундире; кроме того, имеются ее портреты во всех комнатах»[169].

Троицкое в 1873 году еще сохранило былую прелесть. П. Бартенев писал: «Великолепные покои целы; из второго этажа ведет громадное каменное крыльцо в парк; оно поросло травою и мелкими деревьями. Парк ненаглядной красоты, и в отдаленном углу его еще возвышается на холму памятник Екатерине II»[170].

В Саратовской губернии, в Сердобском уезде знаменито было Надеждино, где жил «бриллиантовый князь» Куракин.

«В великолепном уединении своем, — говорит Вигель, — выстроил он себе наподобие посещаемых им дворцов также нечто похожее на двор. Совершенно бедные дворяне за большую плату принимали у него должности главных дворецких, управителей, даже шталмейстеров и церемониймейстеров; потом секретарь, медик, капельмейстер и библиотекарь и множество любезников без должностей составляли его свиту и оживляли его пустыню. Всякий день, даже в будни, за столом гремела у него музыка, а по воскресным и праздничным дням были большие выходы; разделение времени, дела, как и забавы, все было подчинено строгому порядку и этикету. Изображения великого князя Павла Петровича находились у него во всех комнатах; в саду и роще там и сям встречались не весьма изящные памятники знаменитым друзьям и родственникам. Он наслаждался и мучился воспоминаниями Трианона и Марии Антуанетты, посвятил ей деревянный храм и назвал ее именем длинную, ведущую к нему аллею. В глуши изобилие и пышность, сквозь кои являлись такие державные затеи, отнимали у нас смешную их сторону»[171].

Д. Карташев также описывает Надеждино в 1848 году: «Встреченные седым дворецким, мы пошли осмотреть внутренность дома. В комнаты вела отлогая лестница; в первой — приемной — были на стенах четыре живописные картины, остатки прежде бывшего здесь богатого собрания картин, которые теперь находятся в Тверском имении. За этой комнатой расположен зал, с отделанными под серый мрамор стенами, украшенными полукуполами. Направо — музыкальный зал и столовая с хорами…Налево из первого же зала — гостиная, отделанная под желтый мрамор; в простенках перед высокими зеркалами стояли на мраморе японские вазы; белая мебель переносила воображение лет за 50 назад. За нею следовала другая такая же комната, а далее довольно обширная спальня.

Ступая по роскошному паркету зала, чувствуешь обаяние чего-то, требующего к себе уважения: не встречая, как нередко случается, очень ценных, часто весьма не к месту предметов моды, здесь видишь во всем изящную, солидную простоту и забываешься… вот, кажется, безмолвие зала тотчас нарушится съездом гостей.

Пройдя широкий двор, мы вошли в сад, прохладный, дремучий, где не видно голубого неба, все зелень и тень. По прямой широкой аллее мы дошли до круглой площадки, где находился прежде летний деревянный домик. От него тянутся лучами широкие аллеи, будто тоннели, проложенные в массе зелени, открывая вдаль разнообразные картины; впечатление, какое они производят на зрителя, истинно очаровательное. Однообразие аллеи делает незаметным ее далекое протяжение, между тем там ярко освещенный предмет заканчивает чрезвычайно приятно эту темную перспективу и составляет живописный с нею контраст.

Прежде здесь было много храминов-беседок с названиями, значение которых было особенно приятно и понятно князю[172]. Здесь были просеки: Цесаревичей, Нелидовой, Антуанеттин, Браницкой, Ожидаемого Наслаждения, Милой Тени; были дорожки Удовольствия, Жаркого Любовника, Постоянного Друга, Веселой Мысли, Прихоти, Верных Любовниц, Брата Степана, Петра Молчанова, Услаждения самого себя…[173] Теперь (1848) одни небольшие полянки, поросшие молодой осиной, указывают только места их. Уцелел лишь земляной курган, на котором по вечерам гремела музыка; в стороне слышались в то время песни, в темных аллеях мелькали группы молодых женщин — и все оживлялось не присутствием лишь, но сочувствием владельца. Теперь мимолетный ветер шепчется с вершинами деревьев, а в тени ветвей тихонько пропоет зяблик, да разве иволга бросит к небу свою песню, и все смолкает»[174].

Дом Надеждино еще долго сохранялся после описываемого времени. Но вот несколько лет назад и он продан, все вещи увезены, и многие из них уже перешли в руки антикваров.

На юге России в первой половине XIX столетия еще целы были дворцы Елизаветинских вельмож и богатых помещиков. Великолепны были имения Разумовских, особенно Почеп и Батурин Черниговской губернии. Фон Гун, бывший в начале века в Почепе, рассказывает о нем:

«Он есть великолепное каменное здание необъятного пространства. Главным фасадом стоит к саду. С другой стороны, то есть со стороны двора, флигели его составляют превеликий овал, за коими построены еще хозяйственные строения. Во всем вообще здании семеро ворот. Средняя часть дома, или главный корпус, который занимается самим графом, состоит из двух этажей на погребах и имеет со стороны двора портик. Во всем фасаде двадцать пять окон, и я должен был пройти сто тридцать шагов, когда хотел смерить весь ряд комнат нижнего этажа главного корпуса. Особливо хорош там зал для балов и концертов; также и библиотека, из пяти тысяч книг состоящая. Сад перед домом велик, расположен в голландском вкусе и отделяется от противоположного луга, который, нечувствительно возвышаясь, простирается до горизонта, рекою Судостью. Здешний дом построен двадцать пять лет тому назад покойным фельдмаршалом графом Разумовским. План прожектирован Деламотом, а произведен здешним архитектором г-ном Яновским. Жаль, что столь огромное здание построено не там, где в одной отсюда версте на другом конце Почепа имеется другой графский же деревянный дом, в котором когда-то жил некто аглинский купец Ухтерлани, находящийся и теперь еще в свежей здесь памяти. Там местоположение совершенно романическое и сад, сотворенный самою природою прямо в аглинском вкусе. В особенности красивое имеет положение в этом саду преогромная каменная оранжерея. Сад сей называется Меншиковским, ибо место сие, как и Почеп, принадлежало в прежние времена князю Меншикову»[175].

В 30-ти верстах от Почепа было село Ивантенки, принадлежавшее генерал-майору и кавалеру Гудовичу: «Приметным становится благосостояние, порядок и вкус владельца тамошнего сада. С великою приятностью возвышаются позади плодоноснейших полей, засеянных гречею, молодые леса прекрасного чистого березняка; в долине близ самой дороги, где надобно ехать по насыпанной высокой плотине, видно как бы сверху озеро со множеством на нем островов, то украшенных мраморными урнами, то засаженных небольшими рощицами, группами, боскетами, клумбами и цветами. Около них плавают гордые лебеди, воспевая аркадскую песнь свою, и гуси с Мыса Доброй Надежды. Чем долее идешь, тем более обнаруживается приятности и прелести всего места, около осьми верст в окружности и двести пятьдесят десятин поверхностного содержания имеющем, все то, что только может быть украшено подражательным искусством. Она избрала себе в садовники самого владельца сего прямо швейцарского местоположения; ибо он как друг природы, как любитель прекрасного и возвышенного соединяет в себе с глубоким познанием высокий вкус, дабы скромною рукою помогать только натуре и придавать ей принадлежащее по справедливости. Непрерывная разнообразность долин и гор, лесов, лугов и полей, прелестных видов и в задумчивость приводящих дорожек, водопадов, озер, разных деревьев и растений североамериканских, строений различного рода и множества тому подобного доставляют страннику неутомимое упражнение. Не должно пропустить упомянуть о прекрасном Китайском домике, в саду построенном, который в особливости производит удивление тою верностию и точностию, с каковыми все в нем сделанное занято от китайцев. Здесь привлекает на себя внимание каждая дверь, самая лестница, каждое украшение, даже замки, мебели, одним словом… все, как снаружи, так и изнутри. В одной из комнат все стены обложены лакированными с золотом досками, изображающими жизнь Конфуция. В другом садовом же строении сделана прекрасная русская баня с ванною, многими комнатами и со всеми принадлежностями. Музыка здешняя, из шестнадцати человек состоящая и превосходно играющая, занимает также часть приятностей Ивантенкинских[176]».

«Баклань — село, принадлежащее к Почеповской графской экономии, лежало в двадцати пяти верстах от Почепа. Все то, что природа сотворила в Ивантенках в малом виде и позволила искусству украсить, найдете вы в Баклани в виде большом, увеличенном. Здесь искусством сделано весьма еще не много, но все произведено натурою. Надобно выехать на целый ряд высоких гор, коих вершины украшены лесом, а спереди на горе же видно превеличественное здание, подобное рыцарскому из времен протекших столетий. Оно построено не прежде, как лет пять тому назад в подражание итальянским сельским около Рима домам и весьма много сходствует с великолепным близ Москвы дурасовским домом. Думать надобно, что при строении сего дома главною целию было то, чтобы из каждой его комнаты можно было видеть натуру в разных ее изменениях. Истинно рассматривающий взор наблюдателя не знает, на котором предмете ему остановиться. Повсюду видна чрезвычайно обильная многообразность и в обширном пространстве природы; и если б сюда привесть хоть самого Клода Лоррена или какого-нибудь Берне, то и тот не вдруг бы решился, какой из предметов почесть самым лучшим. Сам дом имеет положение свое на краю одной высокими деревьями обросшей горы, и из второго его этажа сделан выход на арках, по коему можно из комнат выходить в отверстую природу, и именно прямо на высокую гору, обделанную так, что представляет собою натуральный аглинский сад»[177].

Другое имение графа Разумовского, Батурин, было еще прекраснее. «Главный строения корпус, — пишет один путешественник в 1805 году, — имеет три этажа и два по сторонам флигеля, соединенные с ним каменною оградою. В Батурине была такая страшная грязь, что мы видели подле самой нашей дороги увязшую в грязи не весьма малую лошадь, около которой стояли многие русские мужики и советовались, как бы ее вытащить. Мы проехали мимо и на самом уже выезде из Батурина видели деревянный дом, в котором жил покойный фельдмаршал. Впереди перед домом за валом, на котором поставлены десять пушек, виден пребедный луг, который, возвышаясь, закрывает весь прочий вид; а с другой стороны дома — сад из фруктовых деревьев.

В новопостроенной (1805) церкви положено тело покойного фельдмаршала, которую он, тогда еще не освященную, за четыре месяца перед своею кончиною нарочно смотреть ездил. Там поставлен над ним монумент в восемь тысяч рублей»[178].

О Яготине, прежде принадлежавшем графу Разумовскому, а ныне князю Н. В. Репнину, фон Гун в 1805 году писал: «Здесь созидается целый свет, и все в новейшем вкусе, по планам г-на Менеласа, а производит строения здешний архитектор Годегард, и не более как в три года почти уже привел к концу. В середине построен главный корпус в два этажа. На правой и левой стороне оного в полуциркуле — по три павильона, а напротив павильонов стоят два превеликих каменных строения для служителей, тут же — конюшни и сараи. Каждый павильон — сам по себе большой дом. Река (Суна) составляет здесь обширный залив, простирающийся на многие версты и примыкающий к Яготину во всех местах, так что с другою небольшою речкой делает почти весь Яготин островом. Перед главным домом заводит теперь граф аглинскии сад»[179].

А. Глаголев, посетивший Яготин в 1823 году, рассказывает: «Местечко Яготин стоит при большом озере, имеющем около пяти верст длины и от двух до пяти ширины. Прекрасное местоположение Яготина открывается с полтавской стороны уже по прибытии в самую слободу и производит такое же действие на приезжающего, как и великолепная декорация в театре по открытии занавеса. Самое расположение княжеского дома с флигелями и садом есть игра прихотливой фантазии архитектора. Дом отделяется от озера цветником и стоит против острова, покрытого густым лесом; флигели, состоящие из отдельных домиков, выдаются уступами на зеленую площадь двора; от них проведены через сад аллеи, направленные к тому же острову как центру и основанию всей перспективы.

План этот, кажется, есть подражание неподвижной сцене древних театров, которая обыкновенно представляла городские улицы и строилась по расходящимся линиям, имевшим точку зрения в оркестре.

Правая сторона сада состоит из аллей, вьющихся в разных направлениях; левая покрыта дикою рощею.

В библиотеке хранится в нарочно устроенном ковчеге письмо, в котором удрученный болезнью старец, фельдмаршал князь Репнин приносил верноподданическое поздравление по случаю восшествия на престол Государя Императора Александра I, и Высочайший рескрипт Монарха, изъявляющего внимание к заслугам мужа, прославившегося на поле бранном и на поприще дипломатическом. Из рукописей достопримечательна записка путешествия графа Бориса Петровича Шереметева в Италию в 1697-м по 1700 год»[180].

Недалеко от Яготина была Тепловка, бывшее имение графа П. В. Завадовского. Граф Разумовский в 1805 году «обще с архитектором г-ном Менеласом избрали здесь прекраснейшее место, на котором по желанию г-на министра (Завадовского) должен быть построен новый дом»[181].

В Черниговской губернии, на берегу Десны было другое великолепное имение графа Румянцева — Вишенки. Румянцев приобрел их в 1767 году и вскоре приступил к устройству дворца[182]. В 1769 году управляющий его князь П. Мещерский писал графу: «Дом снаружи зачали красить, и картин, что над дверьми будут, шесть уже отделаны, а остальные пять еще не зачинены. В галерею на стены рамы обтянуты и пишутся; вкус письма сего и как под кровлею карниз с подвесами окрашен уповаю апробацию вашего сиятельства иметь будут, только жалко о медленной работе. Цветник один хорошего вкусу, почти совсем отделан, а и другой отделывается ж»[183].

У Румянцева был еще великолепный дворец, полный богатств, в Кочуровке Глуховского уезда, великолепный, теперь погибший, готический замок в Ташани (ныне князя А. К. Горчакова), дворец в Гомеле (княгини Паскевич) и еще множество имений. В 1767 году императрица подарила Гомель герою Задунайскому. В 1785 году старый дом, бывший Чарторыйских, был разрушен, «и на месте его начали воздвигать великолепный каменный дворец, достойный великого имени нового помещика. Этому дворцу, который стоил миллионы, было предназначено служить для России едва ли не единственным и, уж конечно, лучшим образцом венецианской архитектуры. Главное здание остается доныне неприкосновенным. В последнее время (1848) приделана к нему с одной стороны четырехугольная башня, которая соединяется с главным корпусом прекрасною крытою колоннадою, с другой же — круглая эспланада, откуда открывается единственный вид на низменную окрестность по ту сторону Сожа»[184].

На юге знаменита была и Каченовка, черниговское имение известного мецената — помещика Тарновского. Здесь часто гостили Штернберг и Глинка.

«Первое впечатление было в пользу владельца, — говорит М. И. Глинка о Каченовке. — Подъезжали к поместью с нескольких сторон по стройным аллеям из пирамидальных тополей; дом — большой, каменный — стоял на возвышении; огромный, прелестно раскинувшийся сад с прудами и вековыми кленами, дубами и ясенями величественно ласкал зрение.

Но, осмотрясь, удивление уменьшилось: дом был как будто не окончен, дорожки в саду недоделаны; был у владельца и оркестр, недурной оркестр, но неполный, и духовые инструменты не все исправны. Даже управляющий оркестром, первый скрипач Михайло Калиныч, был несколько туг на ухо. За обедом подавали несколько блюд, но повар, вероятно, был недоучен»[185].

В Черниговской губернии находилось и Панурово, близ Стародуба, «деревня с старым большим домом, с старым регулярным садом[186], к которому примыкает дикая обширная роща. Вообще прекрасно ее местоположение, живописные вокруг виды, которыми любуетесь вы из окон дома, из проспектов аллей, из теней павильонов; прибавьте к этому очаровательность духовой музыки, которая сливает сладкие тоны свои с тихим шумом деревьев; другую инструментальную, которая гремит в пространстве залы»[187].

Наконец, в Полтавской губернии были известны Диканька — Кочубея[188], Очкино — Судиенко[189], в Киевской — Корсунь — Лопухиных, Белая Церковь — графини Браницкой[190].

Много еще других чудных имений славилось в России в прежнее время.