Статус-Кво

Глава 7

По прилету из Гонконга, Лисовский отправил мне смс, что ждет меня вечером… в отеле. В том самом, где я провела с ним ночь и моя жизнь после этого пошла под откос.

А до этого он меня не трогал. Дал сутки на переосмысление, расстановку приоритетов и прочего. Он дал мне паузу, не трогая меня в Гонконге вообще и я снова поразилась тому, как он все понимает.

Не смотрел на меня, не разговаривал, не оставался наедине, не вставал рядом, вплоть до аэропорта. Его отпихнул Кирилл на регистрации. Отпихнул правда случайно, на ходу роясь в телефоне и не обращая внимание на происходящее вокруг задел локтем его живот, когда проходил мимо. У меня сердце пропустило удар, когда Лисовский мертвенно побледнев, перестал дышать. Но Кир, не поднимая взгляда от экрана не заметил этого, дежурно извинившись и встав за мной. Лисовский взглядом велел мне отвернуться, что я и сделала, успокаивая бешено колотящееся сердце и запихнув мелко задрожавшие руки поглубже в карманы.

Как и следовало ожидать, со своими приоритетами я так и не определилась за отведенное мне время. Все стало сложнее. Глубже. Ненавидеть я его не могла, а он больше не давал для этого повода. И все стало… сложнее.

До того самого момента, пока нас не забрал папа из аэропорта, и мне не прилетела смс, что:

Не знаю почему, но от этого стало легче. А от следующей смс с адресом отеля и «номер, надеюсь, помнишь. Подваливай после семи» еще легче.

Я нерешительно тушевалась сидя в своей купешечке на парковке отеля и не зная как ко всему этому относиться, упрашивая стрелку часов не приближаться к цифре семь. Но тщетно. Разозлившись на себя, и прошипев в зеркало:

— Вообще, что ли? Поплачь еще и сопли размажь!

Решительно покинула машину и взлетела по ступеням в отель. В дверь его номера фактически пинала, злясь, что мое царское величество заставляют ждать на пороге, но как-то быстро растеряла спесь, когда кусок льда мне открыл и привалившись к косяку плечом, растянул губы в прохладной усмешке.

— Вечер добрый, Ксения Егоровна. — Иронично улыбнулся, шире распахивая двери, чтобы пропустить меня.

— Почему ты живешь в отеле? — храбрясь и цепляясь за остатки дерзости, сбросила туфли на пороге и вальяжно прошествовала вглубь того самого номера.

— В квартире ремонт делают семь парализованных улиток. Задрали, сука. Еще и криворукие. Но все прежние рабочие были еще медленнее и еще хуже. Приходится работать с теми, что есть.

Учитывая его стаю, я и не сомневалась, что отбор на ремонт логова был жесткий.

Я фыркнула, нагло осматриваясь и с удовольствие цапая с прикроватной тумбочки бутылку вина, приготовленного, очевидно, для меня.

— Голодна? Ужин минут через десять притащат. — Зевнул, на ходу расстегивая рубашку и подхватив с комода пачку сигарет, сел в кресло рядом с выходом на балкон.

Я, все еще храбрясь и стараясь быть рэзкой и дэрзкой, отрицательно мотнула головой, плюхнувшись на край кровати и придирчиво осматривая этикетку на вине. Он определенно знает толк в бухлишке. И в моих вкусовых предпочтениях.

— Чего там за великие дела? — скосив на него надменный взгляд спросила я, вынимая пробку из уже откупоренной бутылки и с видом знатока втягивая аромат.

— Запись.

Подавилась. Посмотрела на иронично улыбнувшегося Лисовского, кивком указавшего на широкую стойку под плазмой на которой лежал включенный лептом с флешкой на клавиатуре и планшет. Когда я перевела на него взгляд, достал из кармана брюк свой телефон и положил на подлокотник.

— Всего три копии. На флешке, планшете и в телефоне. Больше у меня этого видео нигде нет. — Фыркнул, глядя на мое бесконечно удивленное лицо, — удаляй. Давай, падаван, хули рот разинул? Муха залетит.

— Ты… серьезно?

— Мне казалось, я был крайне серьезен еще в Гонконге, нет? Или ты думала, на уши приседал? — усмехнулся, затушил сигарету, встал и подхватив лептоп с планшетом сел рядом со мной. — Если бы приседал, о себе бы слова не рассказал. Ничего не предлагал, а изображал… как ты там пизданула-то?.. рыцаря сердца? Рыцарь из меня такой же, как из тебя благочестивая монахиня. Так что вот. Удаляй. Наши ебанутые отношения начнутся с этого. С честности и… блядь, это смешно прозвучит, но равенства. Твой ход, чудо.

Я совершенно растерянно посмотрела в его ироничное лицо. Только вот серебряные глаза были крайне серьезны. Он откинулся на подушки, полы рубашки распахнулись, и я заметила новую, аккуратную повязку на его животе. В горле пересохло. Он закатил глаза и покачал головой.

— Уда-а-аляй. Чего тормозишь-то? — надменно приподнятая бровь, но я уже научена, что его лицо может выражать, что угодно, главное — выражение глаз. А в них серебро.

Почему-то дрожь по телу. Подхватила технику. На удаление меньше минуты.

— Это точно все? — напряженно оглянулась на него.

— Могу еще ссылку на сайт скинуть, с админами сама поговоришь. — Крайне серьезно произнес Лисовский, снимая функцию запроса пароля при включении телефона. — Хвала небесам, а то я уже задолбался… реально неудобно, особенно если торопишься… — Довольно прицокнул языком и зевнув бросил мне телефон. — Там, в галерее и в избранном.

— В избранном, блять. — Прицокнула языком, взяв его мобильный.

— О, я мусолил это видео довольно часто. — Хмыкнул он, цепляя меня за локоть и вынуждая придвинуться к нему. — Ночь, тишина, невыносимое одиночество, а тут такое порево в наличии. — Раздвинул ноги, согнув их в коленях и притягивая меня спиной к себе на грудь. — Вообще непередаваемое чувство, когда свою же порнуху смотришь. Да и музыкальное сопровождение что надо. Ну и партнерша там огонь. Ты удивительно… фотогенична, или правильнее говорить видеогенична? Короче встает с первых секунд. — Хохотнул глядя на мое от неожиданности растерянное лицо. — Песенку на вызов поставил, потом убрал. Ассоциативное восприятие у меня слишком сильно выражено, а на работе неудобно, когда у меня все готово к труду и обороне, при первых аккордах входящего вызова. Пришлось сменить на стандартную мелодию.

— Скажи еще, не трахался ни с кем… — пробормотала я, сопротивляясь его попытке прижать меня спной к своей груди.

— Веришь нет, не вставляло вообще. — Фыркнул на мое недоверчивое угуканье. — Три недели голода. Сам себя бесить начинал, на работе вообще боялись в глаза смотреть. Поэтому над тобой так измывался. Раза три чуть выдержка не сдала, когда у тебя от злости пар из ушей валил… думал, выебу сучку. Прямо на рабочем столе. На совещании. Возле двери когда застыла, а я тебе про векселя двигал и остановиться не мог, глядя как у тебя лицо перекашивается… Потом убить хотелось кого-нибудь. Но другие бабы не вставляли вообще. Разумеется, думал, что еще раз тебя трахну. Мозги уже кипели. Думал, сопротивляться начнешь — хуй с ним, сыграю грязно, наплету с шантажом… Особенно после того, когда в кабинете выдержка по пизде пошла. Забавно это с другой стороны. Никогда не было, чтобы меня так перло по человеку. Которого трогать вообще нельзя.

— Ой ли? — оглянулась и покосилась на него, стараясь не выдать, каким бальзамом на душу излились эти слова. И каким огнем в венах.

— Ой ли. Я же видел. Бесишься, а глаза выдают, это вообще по выдержке било особенно сильно.

Я прыснула, не став противиться его особенно сильному рывку за мое плечо и падая спиной ему на грудь. Он недовольно зашипел, видимо, я надавила на его ножевое. Резко отстранившись с сожалением посмотрела на непроницаемое лицо, и его рука притянула меня обратно.

— Погоди. — Прохладная усмешка на ухо, когда я пролистала галерею с неисчисляемым количеством фото каких-то документов, строительных объектов и всяких диковинных хреновин, и нашла таки нужную запись. — Мне кажется, тебе жарко.

Пальцы стянули блейзер с моих плеч и пробно пробежались по ребрам, заставив мое сердце застучать быстрее, а дыхание участиться.

— Это то самое видео, да? — аккуратно откидываясь спиной на его грудь, улыбаясь, прошептала я, наблюдая как его пальцы медленно расстегивают пуговицы на белом топе.

— Честно, не уверен. Я же великий русский порноактер, у меня неисчисляемое количество таких записей. — Смеется, прикусывая меня за ухо. — Так что да, лучше убедиться.

Его пальцы мягко тянут ткань юбки вверх, но нас прерывает стук в дверь. Ужин.

Мой палец над значком воспроизведения.

Ложится на спину рядом, приглашающая полуулыбка и кивок на свои бедра.

Оседлала. Его пальцы сжимают кожу бедер, почти до боли, но пуская пока слабое эхо возбуждения по телу. Телефон ложится на его грудь и палец воспроизводит видео. Он прав. «Видеогенична». И не только я. У него определенный талант к операторской работе и невероятный артистизм, или как это называется, когда от мужика в кадре глаз отвести не можешь.

Смотрю. Как кубик льда по моей коже и следом почти сразу его язык. Сердце останавливается, и начинает с мощными толчками гнать горячую кровь по сузившимся сосудам. Неудобно сидеть, но так приятно, что тело невольно дразняще покачивается, вызывая усиление нажима его пальцев на моих бедрах. На записи звон отшвырнутого им бокала, это ударяет по перепонкам и горячей волной вниз живота.

Не могу оторвать взгляда от творящегося порока на экране. Выдох сквозь сухие губы, знаю, чувствую всеми рецепторами с каким удовольствием он сейчас считывает зарождающееся горячее безумие в моих глазах. Безумие, погружающее разум на дно его райского ада. Адского рая.

Не могу отвести взгляда, смотрю на дикую эротику, начинающееся порно, с известными мне людьми и одновременно совершенно незнакомыми. Изгибы моего тела, его прикосновения, ажур маски на лице, при его «посмотри на меня». Взгляд тяжелый, дурной, сладкий, тянущий ко дну. Мой взгляд.

И порно под ракурсом, со свидетельствами того, как сильно мое тело реагирует на его, под разрывающие биты. И как упоительно он подстраивает меня под ритмы.

Его руки в реальности сдвигают ткань с бедер и влажное кружево между них. Касается пробно, осторожно, дразняще, а меня перед глазами все меркнет, только взгляд все равно, даже сквозь подаренные им полутени жадно всматривается в продолжающееся видео.

— Давай… — его тихий рассыпчатый, надломленный желанием голос, иссушает разум, лишает воли.

Не могу оторвать взгляда от записи, где он уже бросил телефон рядом с моим лицом, а потом объектив фокусирует его. За мной. Его тело. Вбивающееся в мое. Длинные пальцы стискивающие кожу на моей пояснице.

Как загипнотизированная взглядом на запись, руками на его ремень и мягкую ткань брюк. Приподнимается, помогая спустить с себя одежду. Его пальцы снова к моему белью, отодвигают, подушечками снова дразнят, заставляют вздрагивать от томления заполонившего и сжигающего вены. Секунда задержки, прикушенная мной губа и я, все еще глядя на запись, осторожно опускаюсь сверху.

Опускаюсь и мой стон в реальности совпадает с громким стоном на записи, прежде чем она обрывается. Глаза в глаза и мир тонет, разрывается в толще темных горячих вод, заполняющих тело от каждого текущего мгновения, пока я стараюсь осознать происходящее. Подсказывает — давит на мои ягодицы пальцами. И теряюсь. Рву его. Себя на нем. Ритм бешенный. Стон моего тела, не успевающего справляться с жадностью, с алчностью, с голодом рвущим душу…

Его руки выстрелили вперед к так и не расстегнутому до конца топу. Рывок — ткань в лоскуты, оставшиеся пуговицы по хлопку простыней. В серебряных глазах непередаваемое наслаждение от отсутствия лифа. Моя усмешка сквозь безумие — не только он рассчитывал на то, что сейчас творилось на его постели.

Усмешка краткая, ибо ее смазывает резким ударом его бедер снизу и растерзав меня и мое осознание происходящего. Прогнувшись в пояснице беру упор на его колени от этого ощущения ярче, а от того как его пальцы накрывают грудь еще ярче. Движения свободнее, быстрее, сильнее. Чувствую себя на грани уже, балансирую, поддаюсь путам, идущим по венам, напрягающим мышцы и готовым сорвать меня в пропасть. Сейчас… еще… и рвет окончательно. На куски сознание, на осколки напряженное тело, на частицы мир вокруг.

Сбрасывает с себя резко и грубо, снова смазывает оргазм, но снова дарит удовольствие от свидетельства своего финиша. Никогда бы не подумала, что по этому может так тащить…

Этот момент стал точкой отсчета. Точкой отсчета тому, что теперь каждую ночь я проводила с ним.

Дни понеслись быстро, несмотря на то, что каждую ночь он трахал меня почти до потери сознания, утром и днем он был ЛИСОВСКИМ. Ироничным куском льда. Но мягче. Он был мягче. И оттого невероятно притягательнее. Однако мой мозг так и пытающийся отчалить в пошлые края он возвращал на место резко и порой болезненно, скептично приподнимая бровь, когда поверхностно интересовался должностными инструкциями работы генерального директора, а я либо тупила, либо отвечала неправильно. Это первое, вот эти сраные инструкции, что он потребовал выучить как отче наш, и в сей молитве я спотыкалась, заставляя гадину Лисовского недовольно закатывать глаза, в которых прямо-таки читалось «связался со скудоумной на свою голову». Меня это подстегивало, иногда злило, но он ясно давал понять, что скидок делать мне не намерен. И я учила и разбиралась, выла и болезненно для моего ограниченного ума расширяла базу знаний. Потом был устав, потом гребанные килотонны полной дичи о управлении проектами, методах, участниках, документации и договорах, экономике проектов, финансировании, инструментах и прочий ад…

Одновременно у меня возникала четкая ассоциация, что я была младшим членом его прайда. Но его. И прайда. Вожак не давал воли, ждал, когда окрепнет детский организм и раздавал тумаки за неправильные ходы. Тумаки это условно. Мне действительно было дико неприятно, когда я не ответила ему, что такое нулевой цикл. Это же, сука, было элементарно. На это любой таджик со стройки ответ знает, а я подвисла, чем заслужила зрелище закатывающихся глаз. Я знала же, просто почему-то не сказала, а когда он громко хлопнул дверью говорить было поздно. Но я упрямо написала в смс. Думаю, покидая «Тримекс», глыба льда снова закатила свои ублюдские глаза.

В принципе, он был прав и отношения у нас действительно являлись ебанутыми. Вот прямо воплощение этого слова. Я и он днем это одни люди, а ночью совершенно другие. Чувство нереальности какой-то, постоянного напряжения (в основном в «Тримексе», ибо когда он переступал порог, я понимала, что меня сейчас начнется секс. Между ним и моим мозгом). Наверняка так себя чувствуют двойные агенты, или шпионы там.

Я по-прежнему во всем советовалась с папой и его свитой. Но в девяносто процентов случаев, я знала что это, и каков будет вердикт «Радона». Думаю, Ромка замечал это, хотя при нем я старалась не показывать, что я продолжаю это делать, но он молчал. Вообще никак на это не реагировал, и я чувствовала уколы совести. И перед отцом тоже, однако, по иному поступить я тоже не могла.

Время шло, я все чаще чувствовала воодушевление, особенно на внутренних совещаниях «Тримекса», где теперь я понимала все. И участвовала. Морда Лисовского была непроницаема, но я чувствовала. Чувствовала удовлетворение в спокойном серебре глаз. И не передать, как это грело самолюбие.

У него появилась привычка одновременно и раздражающая меня до крайности и приводящая в трепетный восторг — он начал складывать на меня свои конечности. Лежим — ногу перекинет через мое колено или через оба, сидим — лапу загребущую положит, засыпаем, вот как бы не засыпали, все равно то корячку закинет, то руку. Один раз локоть мне на лоб положил, пока я прижималась к его боку, а он полулежал на подушках, роясь в бумагах. Так и уснули, он полулежа, с локтем на моем лбу, положенным для удобства, я зарывшись носом в его плечо.

Он по возможности тянул меня в работу «Легроима», показывал… арену. Когда шли на встречи с заказчиками, подрядчиками и субподрячиками он всегда безотчетно оттеснял меня за плечо. Безотчетно, потому что реально этого не замечал, пребывая в глубочайшей задумчивости, на ходу роясь в бумагах и отдавая мне инструкции. Отодвигал за себя, то ускоряя шаг, то оттесняя чуть назад и за плечо рукой и идя вперед с упорством ледокола и с таким же таранящим все и всех веянием. Это я тоже замечала. Он удивительно действовал на других людей.

Есть такие люди, они еще ничего не сказали, не посмотрели на тебя, а как будто воздух сгущается и ощущаешь дискомфорт. Вот за его плечом и спиной этого не чувствовалось вообще, как будто зверюгу выгуливаю такая, будучи уверенной, что если нападет, то точно не на меня. Что-то подобное я чувствовала, когда гуляла с подругой, у который был мощный сторожевой кане-корсо, одним демоническим видом напрягающий прохожих, хотя псу на них, в принципе, наплевать было. Как и этому.

И мне это нравилось. Очень. Это вообще не может не нравиться дамскому трепетному сердечку. А мое, сука, трепетало.

Лисовский не вел переговоры, он пребывал и изъявлял свою царскую волю. Когда момент мог выйти спорным, брал с собой свою стаю. И вот когда ты сидишь, и видишь его такого, поначалу забавляющегося, незаметно дающего последний шанс, прежде чем спустить своих терпеливых и таких спокойных на первый взгляд псов, смотришь на вторую сторону переговоров, наивно упрямящихся, хочется фразой Гендельфа стрельнуть «Бегите, глупцы!», прежде чем одно движение Лисовского пальца по столу выносит приговор тем, что не согласны с волей вожака.

Это просто непередаваемое чувство, когда сидишь рядом с Ромкой и видишь это изнутри.

Он отбирал их сам. Все собеседования на новые места в «Легроиме» и «Тримексе» он вел сам, когда я говорила про кадровиков смотрела на меня с такой убийственной иронией, будто я была скудоумным представителем инквизиции доказывающим Галелею что Солнце вращается вокруг Земли.

Отбирал персонал он сам, да, но с ним была еще пара особо приближенных, что шерстила документацию, проверяя уровень и качество опыта соискателя, однако собеседование Лисовский вел собственной персоной, иногда по часу, иногда по полтора. Я об этом узнала, когда он мне секретаря подбирал, вместо ушедшей в декрет Томы. Просто сек-ре-та-ря. По часу на собеседование, сука. Я сидела и курила бамбук, наблюдая, как из моего кабинета, где засел Лисовский с парой избранных псов, выходят на негнущихся ногах, вылетают пробкой, выползают по стеночке… И почему-то брал смех. Особенно когда в кабинет заходили профурсетки, тоже, наверное, начитавшиеся про «охуительных боссов». Этих Лисовский вообще не жалел, проявляя какой-то маньячный садизм и выходили они оттуда буквально, правда буква-а-а-ально со вставшими дыбом волосами и нервным тиком, иногда под негромкое ржание, доносящееся из кабинета, что заставляло меня глумливо хихикать в унисон.

Секретаря мне подобрали. Маленького, смуглого очкарика. Вот ни в жизнь бы на него не посмотрела. А этот чудак за первые полдня переделал все, что Тома делала полтора дня, привел документацию в идеальный порядок и что бы я у него не попросила, из архива, из аналитического, бухгалтерии, любого другого отдела он мгновенно заносил в кабинет, заставляя меня давиться от неожиданности. Спросив его о такой скорости, я получила ответ, что Тимур Сергеевич приходит за час, прикидывает примерный объем и план работы на этот день и готовит все необходимое для меня. Мне кажется, он однажды меня подсидит…

Я его не видела, не слышала, вообще не помнила о его существовании, пока он невидимо терся рядом и всегда оказывался под рукой в нужный момент. У Ромки вся его стая работала по такому же принципу. Я как-то была в «Легроиме», это пиздец.

Нет, в смысле… Я даже не знаю, как это объяснить. Никакого мельтешения, гула, шума, отвлеченных от работы или халтурящих за чашкой кофе. Вообще. Рабочий процесс четкий, без суеты, отлаженный, строгий, суровый, как вожак, периодически царственно восседающий в своем кабинете и работающий как ишак. Вообще, в «Легроиме» поймать Ромку было сложно. Как и двоих его приближенных. Эти вообще на меня ужас наводили. Лисовский называл их своими секретарями, я называла их старшими жрецами его культа. Они как и Тимур Сергеевич (это который мой секретарь) всегда знали о Лисовском все — где, как, в какой момент и с кем он находится, что делает, и сколько минут (!) мне подождать, пока он решит вопрос. Минут, блядь. Я думаю, они и в секундах без труда бы мне время ожидания обозначили, но спросить я так и не рискнула. Тимур Сергеевич, как оказалось, тоже всегда был в курсе чем я занята, где нахожусь и когда именно освобожусь, при чем я ему об этом всем вообще никогда не говорила, но он всегда был в курсе. Я невольно стала его бояться, отмечая сходство с маньяком, но без него была как без рук…

Время текло быстро и интересно. Мне все это безумно нравилось. Нравилось то, что у куска льда иногда срывались тормоза, хотя я для этого и не очень-то старалась, и при выезде на всякие там совещания, переговоры, встречи, он, не выдержав, моих фривольных поз, лукавых взглядов и легких прикосновений, сворачивал в ближайшую подворотню, проговаривая последние инструкции быстро и отрывочно, ибо перфекционист и педант, и только потом жарил меня так, что эти инструкции зачастую не запоминались.

Но трогать меня вообще было нельзя. Вообще и никому. Это тоже чувствовалось, когда кто-то смел хоть тень недовольства показать, хоть чуть усомниться и не дай боже (таких даже жалко было) посметь высказать тень насмешки (это весьма себе сексисткий бизнес и сочетание моего присутствия, должности и внешности не всегда воспринимали серьезно), таких Лисовский сжирал сам и с особой жестокостью, под конец спуская с цепей свою стаю страстно насилующую уже хладный трупик неугодного.

Ромкин стиль поведения одновременно и бесил и заводил. Иногда он бесил меня намеренно, доводя до исступления, а потом просто жестко трахал, за то, что я порывах пугающей меня саму злости могла нехило так над ним глумиться, потому что это единственное, что его ледяная душонка не переносила вообще. Во-об-ще. Что заставляло меня глумиться еще больше, отключая инстинкт самосохранения, но тролль в моей душе был бессмертен.

Лисовский еще и критику не воспринимал, ибо самомнение ого-го-го, а я, со своей дурацкой неуправляемой склонностью издеваться, когда видела повод, не могла остановиться. Итогом становились доведения им меня до сумасшествия от возбуждения и долгие издевательства во время секса, с этими его «проси-я-не-слышу-проси-я-сказал-или-будет-еще-хуже», заставляя меня выть под ним от отчаяния.

Как-то раз я с мерзковатенькой улыбочкой швырнула в него слуховым аппаратом и попросила использовать его во время секса. Ну, в общем, я об этом пожалела. До слез. Он реально довел меня до слез своими издевательствами, когда уже на седьмой раз снова почти подарил оргазм, но, гадко хмыкнув, как и в предыдущие шесть раз отстранился в самый решающий момент, саркастично пропев: «что-ты-там-пищишь-я-не-слышу-слуховой-аппарат-же-не-надел». Я уже не могла выносить его тваризма, не могла выносить того, что мое тело подыхает под ним, а эта бесчувственная сволочь все равно глумится, и я заплакала, уже позорно собираясь его умолять. Но остановилась. Потому что Ромка оказался из той категории мужчин, которую женские слезы на казалось бы ровным фоне (для них, уродов, ровном месте) вводят в ступор и абсолютную растерянность. И это его совершенно потерянное выражение лица переродило мои горькие рыдания в громкий ржач — настолько не вязалось это с его привычным образом садистского куска льда. В общем, тот секс так ничем и не кончился, ибо Лисовский виду не подал, но явно обиделся, а я не могла перестать сдавленно хихикать, что нарастанию возбуждения никак не способствовало и Ромка, пафосно закатив глаза и назвав меня скудоумной высокомерно отстранился.

Вообще подход у него ко мне был интересный. С ним рядом я постоянно ощущала себя в абсолютной защищенности и покровительстве, как с папой. Но мою волю не давили, на косяки смотрели снисходительно, что честно заставляло стыдиться и побуждало желание немедленно все исправить и больше никогда так не делать. Учитель из него тоже был занятный. Он никогда ничего не объяснял до конца, давал информацию кратко, отрывочно, иногда на первый взгляд вообще без логической связи, что периодически очень, просто, сука, о-о-очень злило и заставляло шестеренки в моей голове скрипеть от натуги, но именно такие моменты, когда я при его незаметной корректировке доходила сама, укладывало всю информацию по полочкам и в правильном порядке. И неожиданно, но это давало хорошее такое поле для полета мысли, что не возбранялось, но подвергалось особо тщательной проверке. Вот как сегодня.

— … и там, конечно, могут спросить, но в гражданке пару статей … вон, седьмым пунктом обозначила, как это обыграть можно, — я выжидательно смотрела на Ромку, быстро скользящего взглядом по моей сложно схеме, на которую я убила все свои мозговые ресурсы и половину нервных клеток. — Можно да, при хорошем юристе, но это на случай, если нас все-таки хлопнут. По факту, налоговой мы уже отчеты сдали и вопросов не возникло, соответственно, я сделала вывод, что, в принципе, может и так прокатить и вот… там еще посмотри про субподрядчиков на обороте. И вот, значит… Думала, может фирмы одноневки какие-нибудь, но это слишком рискованно, так что лучше идти через реальные компании. Оно, конечно, затратнее на тридцать два процента… Нет, на тридцать четыре, я потом перерасчет сделала… Однако, так нас не хлопнут уже гарантированно. И вот… — Напряженно отставив чашку кофе на подоконник, о который опиралась бедром, медленно выдохнула. — Лисовский, чего ты молчишь?

Ромка поднял руку, мягко рекомендуя мне заткнуться и переживать в одиночестве, все так же беспрестанно скользил взглядом по строчкам. Когда он стал просматривать мою схему с подрядчиками, я нервозно забарабанила пальцами по подоконнику, и с тоской посмотрела на пустую чашку, но сейчас идти за кофе не могла или попросить Тимура Сергеевича, мне нужен был Ромкин вердикт.

Лисовский чуть нахмурился, у меня упало сердце. Господи, да я в жизни так не нервничала. Он перевернул страницу, снова пробежался глазами по паре пунктов и вернулся к схеме. Да ну не молчи ты, еб твою мать! — выла я внутри себя, сгорая от напряжения.

Ромка прикрыл глаза, откладывая мои листы, и откинулся на спинку моего кресла. По лицу ничего прочитать невозможно. Я снова медленно выдохнула, думая, что я сейчас застрелюсь. Ромка приоткрыл глаза и повернул кресло ко мне. Взгляд сквозь ресницы неопределенный такой, непонятный.

— Что, тупая схема, да? — не скрывая разочарования, тихо уточнила я, опустив взгляд в пол. Господи, конечно, и на что только я надеялась со своим-то куриным мозгом? Нахер все, открою свой магазин с бухлом и все. Куда я вообще суюсь? Печально глядя в его глаза, я негромко спросила, — я снова разжалована из чуда в скудоумную?

Лисовский настолько во мне разочаровался, что даже не ответил. Просто встал и пошел на выход. Я с грустью вздохнула, заключив, что без мозгов я его вряд ли около себя долго удержу. А ведь хочется. Мне очень хочется быть с ним. Но нахуй ему тупая? Вон сколько таких же смазливых телок как я, и даже смазливее крутятся возле подобных ему. И что одна что вторая, что третья… так, развлечение, пока химия прет… Блядь. Нашла себе геморрой. И без него, сука, не получится уже… Ну что за нахер…

Щелчок замка в двери. Я недоуменно поднимаю взгляд, чтобы оторопеть, глядя как он ко мне приближается. В глазах тени, предгрозовые отблески, челюсть твердо сжата. Я с тревогой посмотрела на свои схемы, лежащие на столе. Это чего я там такого написала, что у Лисовского крышак от злости съехал? Я же восемь раз все проверила, там все реально… Чего он рассвирепел-то так?

Он остановился почти вплотную, пальцем поднял мое лицо за подбородок. Я настороженно смотрела в его глаза. Ромка сглотнул, прищурился и внезапно резко повернул меня к себе спиной. Я от неожиданности охнула и почувствовала его руку, сжимающую, стискивающую мою грудь, вторая его ладонь легла мне на живот и рывком придвинула меня к его телу. И я едва не потеряла сознание от хриплого, насыщенного эротикой полушепота на ухо:

— Моя гениальная сука…

Эти слова отдаются стонущим эхом наслаждения в крови. Его пальцы перехватывают мои кисти и заставляют упереться ладонями о подоконник. Он прикусывает мочку уха и скользит по ней языком, отравляя тело ватной слабостью. Откидываю голову ему на плечо и прикрываю глаза, чувствуя как в горле пересохло. Его пальцы с нажимом скользя от кистей вверх по моим рукам, до плеч, с них медленно вниз, по ребрам, талии, до бедер. Сжимают до трезвящей, вырывающей судорожный вздох боли.

Ладони на ягодицах, кусающий поцелуй мне в шею и я тону в жаре тяжелящим вены и дурманящим разум. Чувствую, как его пальцы задирают подол узкой юбки, снова сжимают ягодицы. Его язык по линии моей нижней челюсти, сбив дыхание. И краткая заминка с бельем, чтобы дразняще коснуться подушечками самой чувствительной точки в теле и ударить огнем вниз живота.

Прикусив губу, вжалась затылком в его плечо, умоляя не издеваться легкими, краткими поглаживаниями. Краткая усмешка мен в висок, и низкий утробный рык, когда мои пальцы отстранились от подлокотника, чтобы направить его руки. Свободной рукой тут же с силой вернул мои ладони обратно на подоконник. Прижался бедрами и я не сдержала тихий стон от обуявшего сознание удовольствия. Левой рукой сжимает мою грудь и чуть толкает вперед подсказывая опереться на локти на подоконнике. Ощущая слабость в ногах подчиняюсь, прогибаясь в спине и изнывая от того, как движения его пальцев под кружевом нижнего белья становятся жестче, интенсивнее.

Прикусываю губу, глядя на наше отражение в оконном стекле. Сильный, широкоплечий, пробегающийся пальцами свободной руки по линии моего позвоночника и с наслаждением наблюдающий дрожь моего тела от сладкой судороги в мышцах…

— Ром… — срывается сбитым, хриплым полушепотом, когда напряжение, в ответ на интенсивность движения его пальцев возрастает и стягивает внутренние органы в тугой, дрожащий ком.

В ответ тихий, дурманящий истомой смех и палец внутрь. Ноги подкашиваются. Сбиваюсь в дыхании и роняю голову на руки, чувствуя, как с силой он сжал мою ягодицу, отодвигая болью уже кажущуюся близко финишную черту. Второй палец, и снова сжимает кожу, вырывая у меня мучительный всхлип от ужасающего, сметающего все внутри жара, никак не могущего добраться до эпицентра мира, чтобы сжечь меня.

Щелчок пряжки его ремня — мой безотчетный умоляющий скулеж. Пальцы отстраняются, но набирающее силу цунами не успевает схлынуть, когда он врывается внутрь. Толчком, сильным и безапелляционным. Глухой вскрик с моих дрожащих губ как ответ на дичайшее чувство наполненности, рвущей хлипкий, дрожащий мир почти до конца. Почти. Но не до конца.

Сильные пальцы сжимают меня за талию, стискивают. Первое движение медленное, вызывающее парадокс, ибо силу пожару дало, но и к грани не толкнуло.

Воздуха не хватает при втором, осторожном, медленном движении. Не сдержалась и тихо застонала в свои ладони, ощущая как накал внутри становится одновременно и сильнее но и в тоже время слабее.

Он стоит, покачивается, дразнит, наслаждается моим подрагивающим под ним телом.

— Ром, пожалуйста… не издевайся…

Склонился вперед, одновременно оттянув мою голову назад за волосы, к себе. Его губы у уха, язык касается кожи, тхий смех, пальцы в волосах тянут жестче и я почти схожу с ума, не отпуская смазанное, неровное отражение наших тел в окне:

— Насладись этим…

Рукой обхватывает за плечи и я умираю. От последовавших сильных, до конца, ударов. От яркости ощущений в такой тесноте. От упоительного зрелища нашего отражения. Вжимаюсь, втискиваюсь в него из последних сил, отталкиваясь от подоконника, к которому он меня прижимает.

Его дыхание в мой затылок. Рука сжимает плечи сильнее, вторая рука накрывает мою ладонь, переплетает пальцы. Теряюсь от происходящего с ним, со мной и между нами. От темного, непостижимого наречия, на котором в этом мире говорят только его и мои демоны. На языке огненного привкуса, исходящего жаром хаоса, упоительного безумия. Темным песнопением несущимся по венам, под кожей.

Не выдержала, хотя честно старалась, ощущая, что он уже рядом со мной, но сорвалась первая. Ноги подло подкосились, не выдержав судороги мышц тела. Забилась, сбито взвыла, провожая свою мир сжигаемый огнем удовольствия и забылась, потонув в слабеющих волнах взрыва, еще сметающих все на своем пути.

Почти не ощутила, что он нагнал меня. Замер, напрягся. Сорванный вдох мне в плечо и краткая дрожь по его телу.

В дверь стучатся, вырывая из нашегобезумного мира.

Ромка мгновенно становится привычной ледяной сволочью. Я, несколько ошалело оправив одежду и громко сказала:

— Войдите!

— Ксю, ты заперлась, я бы вошел уже…

Кирилл.

— Ага, счаз. — Прыснул Лисовский, плюхнувшись на диван и с ледяным спокойствие глядя как я быстренько марширую к двери и кидаю на него гневный взгляд.

— Говорил, дверь надо заменить, эта дешевая херня так и будет заедать… — Буркнул Кирилл, переступая порог и натолкнувшись взглядом на высокомерно приподнявшего бровь Лисовского, недобро прищурился. — И что ты тут делаешь?

— Работу работаю, — зевнул Ромка, роясь в телефоне. — Хоть кто-то должен же работать, а не только розовые мечты на откаты создавать. Ладно, Ксения Егоровна, почапал я, раз у вас тут намечается семейный совет по наебам всего такого лоха меня. Пиши, звони, не забывай рабовладельца. Чао.

И Лисовский вразвалочку удалился, напоследок обдав нас холодным взглядом.

— Урод, блядь. — Недобро посмотрел ему в спину Кирилл, с силой захлопывая за ним дверь и не глядя на меня пройдя к моему столу, чтобы упасть в кресло и зарыться в моем ноутбуке. — Чего он приходил-то?

— А то ты Лисовского не знаешь, — скрывая нервозность, ответила я, выдернув из под его локтя свои схемы и убирая в ящик стола. — На нервы подействовать и убийственным взглядом пострелять.

— Так-так… Это за прошлый квартал, а за этот где?.. А, вот. — Кирилл рылся в документации и найдя нужный ему отчет, отправил его в печать, подняв на меня задумчивый взгляд. — Ты с ним трахаешься?

Я тщательно пыталась подавить взметнувшееся внутри страх и изображая изумление и оскорбление.

— Ты бы с ним стал трахаться, Кир? — деланно насмешливо спросила яи отвернулась, направляясь за забытой на подоконнике чашкой и чувствуя как у меня перекашивается лицо.

— Даже если бы конченным пидором был, то он последний на кого бы упали мои голубые предпочтения. Ксю, он смотрит на тебя нехорошо и очень неоднозначно. Еще в Гонконге заметил. А сейчас вот вообще… Не давай ему зеленый свет, ты поняла меня? — голос Кирилла пробрал до дрожи, и я едва ее сумела подавить, когда забирала чашку с подоконника. — Не давай. Мразота он и не перед чем не останавливается. У папы с ним слишком много претензий к друг другу было, такое просто так не забывается, а он тем более не из тех, кто потерянные деньги прощает. Просто повода не давай ему, чтобы мог подобраться к нашему горлу, иначе все крови хлебнем.

— Ты меня совсем дурой считаешь, да? — холодно осведомилась я, поворачиваясь к нему и опираясь бедром о подоконник.

— Как ни крути, Ксю, но ты все же баба в первую очередь. — Кирилл забрал распечатанные бумаги и бросил на меня острый взгляд. — Тебе на уши присесть как нехуй делать, особенно если попадется беспринципная падла. А он предводитель этих сук, прямо их эталон. Если хоть одно поползновение в твою сторону сделает, ты свою похотливую душонку усмери и сразу мне сообщи. Хорошо?

— Я сама разб…

— Мне сообщи. — Довольно грубо перебил меня Кирилл, поднимая серьезный взгляд от бумаг. — Ксю, здесь деньги. Где деньги, там не может быть чистых намерений. Тем более у таких как он. Пора взрослеть, родная.

Осталось какое-то чувство гадливости. Я выпила еще пару чашек кофе и занялась работой. На три дня была назначена встреча с подрядчиком, выбранным Ромкой для монтажа инженерных систем. К трем Лисовский никак освободиться не мог, сказал, позвонить им перенести на час позже. Через час он тоже не смог, сказал мне самой с ними встретиться, но мне без него впервые и одной было страшно, поэтому встречу я перенесла на следующий день, чему совершенно не обрадовался Лисовский, рявкнув по телефону, что с этим-то я сама справиться могла без его курации, либо в крайнем случае позвонить брату. Это задело. Особенно задело то, что про Кира я так и не вспомнила.

— Ну, извини, что не додумалась! — язвительно отозвалась я, кивнув Тимуру Сергеевичу, заглянувшему в кабинет и отрапортовавшему, что он уходит. — Я тупая и…

— Хватит, блядь, прятаться за этой отмазкой! Хватит, поняла меня?! Была бы ты тупая, я бы в твою сторону и не посмотрел, не то чтобы в… — он резко замолчал, пока я, помертвев, смотрела перед собой в окно невидящими глазами. Затем деланно ровно продолжил, — звоним им и слезно умоляй сегодня в восемь встретиться с нами в «Ажуре», ресторане на Луговой. Ебаный рот, чудо, мы и так по срокам на пределе находимся! Сказал сегодня с ними решаем, значит сегодня! Звони и в лепешку разбейся, но чтобы сегодня все было в ажуре!

И этот козел отключился. Я ошалело посмотрела на замолчавшую трубку в своих руках, тщательно гася желание позвонить своему учителю-мучителю и высказать все, что я о нем думаю. В принципе, если опустить все унижение, которое я испытывала, ластясь по телефону к избранной Лисовским компанией, уговаривая на встречу, то вышло даже неплохо.

В половину восьмого он забрал меня из дома и отдавал сухие инструкции, как вести себя на переговорах в неформальной обстановке, что делать, спрашивать и говорить. Я, подавляя дурацкий бабский загон обидеться на него за резкость слов, скользила взглядом по ровному, четкому профилю, источающему лед. Угум, знаем мы, как обжигает этот холод, когда гениальный мозг Лисовского не в ту сторону направлен. Может, соблазнить?

Я кинула взгляд на часы, отметила, что до встречи остается двадцать минут и убрала пальцы, начинающие медленно поднимать подол глухого черного платья, обтягивающего фигуру, словно вторая кожа. Поэтому трусики не надела. Ну… не только поэтому.

Успели вовремя. Совсем прямо вовремя. Снова за его плечом, входя в полумрак уютного почти пустого зала. Я уже увидела женщину и мужчину, сидящих к нам спиной и очевидно ожидающих нас, когда Лисовской… сбился с шага.

Почему-то сердце ускорило ход от этого. И забилось просто бешено, когда он встал как вкопанный.

— Ром? — опасливо тронула за одеревеневшее плечо.

Он едва-едва заметно вздрогнул, оглянулся на меня и меня будто насквозь прошило. Взгляд просто неописуемый. Животный какой-то. Просто непередаваемый.

— Нужно покурить. Скажи, что минут через десять подойду. — Негромко произнес он, минуя меня и направляясь обратно к выходу.

Я совершенно растерялась, не зная как вообще на подобное реагировать. Он… будто и не он. Меня, откровенно говоря, напугало это все. Там было столько эмоций. Такая смесь, что это просто разбивало сознание. Вечно такой холодный и сдержанный… что за…

Генеральные директоры ОООшки «Инженерные системы» приятные люди лет тридцати вежливо мне улыбнулись и сказали, что ничего страшного, что мой соучредитель задержится. Я отклонила предложение подошедшего официанта, нервничая, откровенно нервничая из-за этого поведения Ромки. Не могла сидеть на месте. Не могла включиться в легкий поверхностный разговор, деланно изумленно заглянув в телефон, соврала, что мне нужно объяснить соучредителю как проехать к ресторану, извинилась и вышла.

Он сидел в машине. Никак не отреагировал на то, что я села на пассажирское. Кожа лица бледна. В серых глазах отблески стали. В длинных пальцах почти скуренная сигарета.

— Что сказала?

— Что пошла встречать.

Он усмехнулся. Только как-то незнакомо, даже пугающе. Прикрыл глаза и откинул голову на подголовник, глубоко затянулся сигаретным дымом и мало его выдыхая.

— Ром? — неуверенно позвала я.

Он снова почему-то вздрогнул. Вытянул из пачки новую сигарету, не переводя на меня взгляда. Я, с трудом сглотнув, решилась:

— Ты их знаешь?

Равнодушный кивок.

— С работой… не связано?

С небольшой заминкой еще один.

Сжала губы, пытаясь, не дать прорваться мату и злости. Я знала ответ до вопроса. Он был жестким в бизнесе, и пробить его так, чтобы в глазах было такое выражение…

Лисовский неожиданно повернул ко мне голову и посмотрел на меня насмешливо вроде бы, только как-то… неоднозначно, что ли. Это мигом подавило дурное бабское желание допытываться.

— Диссоциативная локализованная амнезия… — его слова ровные, спокойные. Убивающие.

Кровь застыла в жилах. «Детали». Он имеет в виду «детали», о которых так же как и я лгал, что забыл.

— Ром. — С трудом сглотнула, протянула руку, чтобы сжать его кисть, покоившуюся на рычаге передач.

Он отстранил мои пальцы, на мгновение прикрыл глаза, снова закурил. Подался вперед, к рулю, выдыхая дым и мрачно глядя в лобовое.

— У отца фирма была. Вроде не плохая. Потом пошли дикие времена, рекет и прочее. Отжали фирму. Он начал пить. Некоторое время спустя мама тоже. — Жуткая усмешка, сплевывает в окно, и прикрыв глаза, глубоко затягивается, откидываясь на спинку кресла. — Когда они бухали, то дрались. Почти всегда. Мне было семь. Они вышли на балкон покурить и снова сцепились. Он ее… она упала с балкона, а жили мы на девятом этаже. — Сглатывает, глаза насыщаются тенями, пугающими и непростительными. Снова затяжка. — Отца посадили. На меня оформила опекунство двоюродная сестра матери, я жил с ней и ее сыном. Отец сдох на зоне от туберкулеза.

Я, ощутив, как сердце болезненно замерло, повернулась так, чтобы колено упиралось в консоль, разделяющую передние кресла. Его кисть, все так же лежащая на рычаге, немного повернулась, подушечками пальцев едва коснулась моего колена, запуская мандраж в тело.

— Жили мы не плохо. Тетя Света добрая очень, мягкая такая… наивная немного и беззащитная. В отличии от Сергея. Сергея Андреевича.

— Это… он? — неуверенно и тихо спросила я, прикусывая губу и глядя в его лицо с закрывшимися глазами. И с жуткой, замораживающей полуулыбкой. — Тот мужик в ресторане?

— Да. — Лисовский негромко и как-то совсем пугающе фыркнул. — О да, это он. Хочешь подробностей?

Глаза в глаза, и я, чувствуя себя мышью перед удавом, слабо кивнула. Мышью перед очень загнанным и раненным удавом.