Статус-Кво

Глава 9

Они оба так ничего и не сказали мне. О чем говорили и что решили. Кир ответил кратким «все нормально, твое безумство я не сдам, пока чудить не начнешь», Ромка делал вид, что вообще не понимает, о чем я его спрашиваю. Гады.

Впрочем, напряжение спало. Подбор компании, которая выиграет наш конкурс на инженерные и монтажные работы продолжался, время поджимало. Сегодня был почти крайний срок, но Ромка присутствовать на переговорах не мог — в «Легроиме» назначено собрание акционеров. Памятуя недавнее событие, я его неистово умоляла перенести переговоры «Тримекса», потому что трусила теперь вообще что-либо делать без него. Ромка тоже как-то не был уверен, хотя потенциальных контрагентов пробил. Сказал, что если у меня все же возникнут сомнения (да они у меня и не исчезали! Но его рявканье я слушать тоже не хотела), то перенести переговоры с аргументом, что без соучредителя я решить не могу.

Это я восприняла как единственный выход, но, разумеется, тщательно сделала вид, что это крайний метод, к которому я прибегу, если только сомневаться начну, и наконец успокоилась.

Переговоры шли адекватно и нормально и я даже расслабилась. Настолько, что отослала Ромке смс:

Едва слышно фыркнув, прикрепила запись с диктофона и дописала —

— Ксения Егоровна?

Я подавила глумливую улыбку и торопливо включилась в процесс, стараясь не думать о записи. Сделанной вчера. Незаметно для него. Со свидетельствами моих ярких оргазмов. Двух. С интервалом ровно в тридцать секунд.

В принципе, можно было бы дать согласие на сотрудничество. Но я трусиха, и пока еще не готова сама решать… Еще меня пугал вариант развития событий если бы в тот день я его послушалась, провела переговоры и заключила контракт с Серепуней. Просто страшно представить, как бы он отреагировал. Здесь вроде бы он учел ошибки, вроде бы сказал, что нормально все, однако… без него я не могла. И не зря он сам предложил тот вариант, пусть как крайний, но предложил же…

Минут через сорок почувствовала, как телефон завибрировал, свидетельствуя о ответном сообщении.

От него пришла смс. С прикрепленным файлом. Я открыла и меня будто бы сожгло.

И фото. В полумраке автомобильного салона его машины сфотографирована рука на фоне кожи заднего сидения. На длинных красивых пальцах белесоватые тянущиеся капли.

Неверными дрожащими пальцами, набрала ответное смс, с силой скрещивая и сжимая ноги под столом, но все равно чувствуя, как ткань нижнего белья безнадежно намокает.

Палец замер над значком отправки. Дрогнул и я, прикусив губу, нерешительно посмотрела на доставленное сообщение:

Томительные двадцать секунд ожидания, и его ответ, заставивший меня едва не заскулить от уже требовательной боли внизу живота:

Я аж заерзала от нетерпения. Переговоры закончила именно тем самым «крайним вариантом». Когда выходили из зала, мне позвонил папа и поинтересовался как дела. Нервничая и на ходу читая подаваемые Тимуром Сергеевичем бумаги, ответила что-то внятное о выборе подрядчиков и сроках контрактов, что папу напрягло, и я поняла, что вообще-то думать надо, когда я с ним разговариваю. Торопливо изобразила привычную тупость и заныла, что ничего не понимаю, что все очень плохо и я тупая и «папа забери меня к себе, пусть Кир в этом аду работает!».

Заметила быстро скользнувшую улыбку по губам Тимура Сергеевича и сделала страшные глаза, он тут же извинился и, заходя в мой кабинет, взвалил стопки документов на мой стол уже с непроницаемым лицом. Папа стандартно ответил, чтобы я и думать об этом не смела, зачем-то поинтересовался о сегодняшних переговорах, а я, зарывшись в бумаги, взяла да брякнула, что переговоры перенесены, ибо вообще неофициальны, мы же выбираем кто у нас потом конкурс возьмет. Брякнула и тут же прикусила язык, думая что я не просто тупая, а ебанутая ведь «я же ничего не понима-а-аю, па-па!», и быстренько вошла в привычный репертуар на тему какой же Лисовской сука. Папа слушал молча, что мой куриный мозг должно было бы напрячь, но я слишком увлеклась сметами и мой язык жил отдельно от разума. Папа спросил на всех же совещаниях Лисовский присутствует, мозг подвис потом выдал что не всегда. Мы поговорили о еще чем-то отдаленном от работы, мой мозг, перегруженный поступающий инфой не отпечатал это в памяти и мило распрощавшись, завершили разговор.

День был в разгаре, когда папа прислал мне пару бумажек с требованием их подписать. И я совершила окончательную и просто фатальную ошибку — подписала не глядя. Отложила на край стола и снова углубилась в работу. Тимур Сергеевич вообще озверел, я еще прежний завал не успевала разгрести, как он новый приносил.

Оповещение на телефоне сработало за пять минут до двенадцати, я сначала не сообразила, а когда до меня дошло, зачем я это сделала, весь мой настрой пошел к чертям.

Выбегая из кабинета, я сказала секретарю, что я на обед и помчалась на подземную парковку, уже ощущая как горячеет кровь.

Я вылетела на парковку, жадно рыская взглядом по рядам машин в поисках серебристого Леванте. Подняла зазвонивший телефон, не глядя на экран, интуитивно чувствуя, кто это:

— Ты где? — в моем голосе тихо рычал голод.

— Блок С, рядом с красным Ровером, сюда камера не дотягивается. Топай шустрее.

Он еще и про камеры подумал, оператор хренов. Нашла быстро, едва не бегом кинулась к черному Леванте, стоящему передом к стене.

Рухнув в салон, едва не заскулила от серебряных улыбающихся глаз. Набросилась с поцелуем жадно, ответил тем же. Сжимая, стискивая мое тело, едва ли не перетаскивая меня на свое сидение. Подалась было вперед — прикусил мне губу в знак порицания за то, что я неверно поняла движения его рук на моем теле, вынуждающих встать на колени на пассажирском сидении. Исправилась торопливо, дрожащими пальцами потянувшись к пуговицам его рубашки, снова не позволил. Улыбнулся в ответ на мой разочарованное шипение, и медленно заскользил правой ладонью по внутренней стороне моего бедра вверх. Отодвинул безнадежно намокшую ткань и я застонала, ощутив его палец.

— Р-р-ром… — уткнулась ему в плечо, тихо произнесла я, крепче обнимая его за шею и плечи, ощущая, как мир осыпается в горечи его парфюма и перерождается в буйство, кипящее в крови.

Свободной рукой мягко отстраняет меня и поворачивает мое лицо к себе. Фантастически красивая полуулыбка мне в губы. И еще один палец.

Тело задрожало, напряглось от дикости происходящего и ощущения жара вспыхнувшего под кожей. Снова обвила его шею руками, вжалась лицом в его плечо, чувствуя что сердце вот-вот пробьет грудную клетку.

— Тишина-то какая… — утробное мурлыканье в его сниженном от удовольствия голосе. — Да, чудо? Тишина, а я так люблю твой голос.

И резкий почти удар пальцами, вырвавший из спазмированного горла полустон-полувскрик.

— Еще… — его требование, хриплое от удовлетворения.

Снова удар. Снова безумство моего тела от его пальцев, извращающий мой мир. Хаос, беснующийся в разуме, рушил сознание при каждом движении его пальцев, порождающих упоительное горячее безумство, сжигающее вены.

Каждое движение — мой стон, которые он с непередаваем удовольствием слизывал с моих губ, всякий раз ударяя еще резче и не оставляя мне ни единого шанса против набирающей силы и мощи волны, уже накрывшей тенью вяжущего удовольствия.

— Снова тишина, моя… Хочу твой голос…

— Р-р-ром… — я ошиблась и с интонациями и с тембром, ставшим умоляющим, напомнив ему правила его игры и частота движений пальцев спала. — Пожалуйста, нет…

— Еще.

Удар, но за ним не последовал еще один, что обязан был продать все мое дрожащее существо темным и тянущим водам оргазма.

— Пожалуйста!.. — отчаянным почти всхлипом.

Кончик его языка скользил по моим губам. Интенсив пальцев растет. Сильнее. Глубже. Жёстче. С моими стонами в его улыбку. Становящимися громче с каждым ударом его пальцев.

— Еще. — Его требование тихим утробным рыком. И особо сильный рывок пальцев пустивший меня под откос.

И он выпивает мой накрывший оргазм. Выпивает, одной рукой обхватив за затылок, мешая отстраниться от его жадного языка, скрадывающего стоны, и от его пальцев внутри, так мистически точно угадывающие моменты ослабления, и запускающие волну по новой.

Я сорвала голос, а он выпил каждый мой стон до дна. Каждый. До дна.

Откинулась на сидении. Внутри пустошь, теплая южная ночь и прохладный бриз, напитывающий успокоением разгоряченную его зноем кожу. Сожжённую скорее. И кожу, и то, что под ней.

Ватная слабость, желание сжаться и сохранить так это все.

— Чудо… — сладкая улыбка, и он кончиком языка скользит по среднему пальцу, слизывая с кожи оставшийся от меня влажный след. — Я вообще-то тут тебе сливки предоставить хотел на пробу и все дела.

— Да, Лисовский. Кофе-брейк, же да? — Слабо улыбаюсь, следя за его языком и пальцем.

Пауза. Затягивается. Мой непонимающий взгляд на его профиль, кажущийся ровным и спокойным, когда он произносит такие глупые слова:

— Я бы настаивал. Но оставлю право выбора.

— А ты настаивай. — Придвигаюсь, соблазнительно улыбаясь ему в губы. — Настаивай, Ром. Я же вижу, ты любишь пожестче. Так давай. Заставь меня.

Заставил. Но не так как я ждала, и как он хотел. Гребанный Лисовский самоконтроль, сплошной лед и заморозки на любое проявление кипящего внутри себя горячего хаоса. Он брал меня за волосы, но не у корней, придвигал мою пытающуюся отстраниться голову к своему лицу, но на всякое мое сопротивление, способное вызвать боль из-за натяжения волос, тут же ослаблял хват, чтобы поменять его, давить на затылок пальцами, свободной рукой почти оставляя следы на коже груди, и прикусив мою нижнюю губу — скользить по ней горячим языком. Начинаю сопротивляться — из него почти прорывается. Почти. Но нет. Я знаю, что ему моя покорность нахер не сдалась, но и вытащить то, что он держит в тисках не могу. Это отравляет нарастающее во мне возбуждение.

Краткая борьба. Заставил. И это просто охеренно, когда тебя за волосы вот безапелляционно, без права на отступление прижимают к паху. Знаю, что если по-настоящему испугаюсь и начну сопротивляться — он тут же отступит. Это чувствуется, потому что все еще веет его самоконтролем, ориентированном на меня, мои желания, происходит анализ каждой секунды, чтобы не нагрубить в тактике. Оттого и эта аккуратность, медлительность. Гребанный контроль себя. Мне он не нужен. Я хочу его настоящего.

— Фальшивишь. — Уперевшись руками в его бедра и отстраняя голову, прищурившись вглядываюсь в плавленое серебро. — Оставляешь шанс. Контролируешь. Ведешь себя как жалкая дворняга, а не вожак.

О нет, он бы не подался на эту откровенную провокацию, если бы кончил первым, а так ему знатно туманило разум возбуждение. Его короткая твёрдая попытка. Мой ехидный смешок. Его звериный оскал — то, что надо.

И все. Его накрыло.

Рванул меня за голову вниз уже без всякой осторожности. Жестко, как ему хотелось с самого начала. Пробно подаюсь назад, не отпуская загипнотизированным взглядом длинные пальцы, щелкающие бляшкой ремня — в ответ сразу же склоняет еще жестче и еще ниже. Заставляет, сметает любую попытку неповиновения. Горит от каждого протестующего напряжения моих мышц. И сжигает этим меня. Шелест ткани, мое последние сопротивление, чисто механическое, потому что ему этого хотелось, и… заставляет.

Не могу не улыбнуться, довольно и победно, размыкая губы и с наслаждением касаясь языком. Вот оно — вздрагивает. Сильно. Мышцы его тела сжимаются. Лисовский утратил контроль, он на эмоциях, на ощущениях… Из-за меня. Не помню, когда у меня в последний раз так сильно наслаждением стягивало все в груди от простой мысли, что я вывела на потерю самоконтроля. Без злости, без ярости, просто удовольствием вывела на потерю себя.

Спускаюсь губами и языком почти до конца, почти, потому что сука у меня нет таких физических возможностей. А он надавил на затылок, требуя взять еще глубже. Пытаюсь сдержаться, знаю, что кашель все испортит, но с рефлексом не поспоришь. Отстранилась чуть-чуть, уже понимая, что он снова взял себя в контроль, понимая, что все насмарку до его едва слышного:

— Извини.

Злость берет, наотмашь бью ладонью по щеке. Расчет верный — его царское величество трогать нельзя, тут же звереет. Сжимает волосы до боли, рывком снова склоняет к паху и заставляет. Кровь в венах кипит от удовольствия, так и пытаясь выдать из меня покорность, послушание, все свои желания, а мне хочется совсем другого — хочется ощутить, как он с ума сойдет рядом со мной, подо мной и для меня. И это желание гораздо сильнее потребности в собственном удовольствии. Поэтому порыв отдать ему инициативу тут же гасится.

А он определённо теряет уже себя — сам выбирает ритм. Гневно рыкнул и сжал волосы до боли, когда я чуть ошиблась с зубами. Воздуха не хватает, язык устал, губы ноют, но я не могу остановить, а он остановиться. Он уже был близко, подавался вперед, дыхание шумное, участившееся и я, едва сдержав усмешку, резко отстранилась.

Его глаза темные почти до черноты, кожа бледна, губы пересохли. Он пьян от эмоций от жажды, дикого голода и безумно в этом красив. Это был он, настоящий, без маски. И демоны пели внутри.

— Да ладно? Возвращайся на базу! — рыкнул почти зло, рывком притягивая меня к себе.

Подчинилась, отчаянно старалась забить чувство усталости, не обращая внимания на пока терпимую боль в мышцах челюсти, задыхаясь, но наращивая темп и сходя с ума от того, что он снова близок к границе. Была не уверена в выборе момента, но сгустившийся вкус на языке подсказал, что расчет верный и я снова отстранилась.

Я бы продала душу за это зрелище. Никакого самоконтроля. Мучительно искривил рот и прикрыл глаза, дыша часто сквозь стиснутые зубы.

— Ну не-е-ет… — разочарованно прошипел он. — Я все понял, больше так делать не буду, иди сюда.

Третий раз я его едва не упустила. Сука, понял, на что я ориентируюсь и себя ничем не выдал. Просто угадала, что у него почти уже оргазм. Отстранилась в самый последний миг. В горячем серебре глаз явственно читалась сильное желание меня убить. Это прекрасно вытесняло чувство усталости, запуская в меня нехилое такое удовлетворение, оказавшееся едва не сильнее того, что я испытывала от, того как он выглядит, когда вот так, абсолютно раскрепощен.

— Да бля-я-я-ять… — он смотрел на меня прищуренными глазами. — Просить не стану, ясно? И не жди.

Конечно, в этот раз не станешь, сволочь. — Глумливо улыбнулась я. — В этот раз точно нет. Но сколько у нас еще ночей впереди, а я уже поняла, почему тебе это так нравится. Мне тоже теперь нравится.

Я кивнула и вернулась к нему. На пределе оставшихся сил и за своим пределом возможностей.

Его громкий выдох, сорванный спазмированным горлом, подавленным стоном. Его разорвало. Отразилось дрожью по телу, сжатием моих волос до сильной боли, скрипом его зубов и второй сильнейшей дрожью по телу, когда я, улыбаясь, проглотив смешанную слюну, скользнула губами и языком к основанию. Еще одна дрожь и замершее дыхание, когда горячим языком по чувствительному месту и губами собрала последние капли.

Отстранилась и не могла оторвать взгляда от его профиля с закрытыми глазами. Голова откинута на подголовник, ресницы чуть подрагивают, губы сухие, полуоткрытые, дыхание еще учащено, восстанавливается медленно. Красив, подлец. В такие моменты просто неописуемо красив.

Повернул ко мне лицо, глаза чуть приоткрылись, взгляд метнулся за мое плечо и с губ совался тихий смех.

Оглянулась почти испуганно, чтобы заметить метрах в десяти охреневшего охранника с отвисшей челюстью. Упс.

Не знаю почему уж, но именно в тот момент во мне не было того отчаянного смущения, которое я испытывала, покидая ресторан. Не знаю почему, наверное, от Лисовского еще не протрезвела.

Ромка оправлял одежду, на мой вопрос «думаешь, он видел?», саркастично, еще хрипло протянув: «Конечно, не-е-е-ет. Это он на Мазерати так среагировал». Я глядя на его чуть дрожащие пальцы, застегивающие ремень, хихикнула, потянувшись скользнула губами по скуле, глубоко вдохнув аромат его парфюма и быстро покинула салон.

— Котик, только чтобы айфон обязательно розовым был! Хорошо? Купи мне розовый! — капризно надув губы, намеренно громко произнесла я, держа дверь открытой и поймав довольный взгляд Лисовского, мгновением раньше метнувшего его за мою спину.

— На розовый не дотянула. — Ехидно усмехнулась эта падла и запустила мотор.

Ага, не дотянула. Все я там дотянула, ты чуть не сдох подо мной. Я сдержала лошадиное ржание смотря в лукавые серебряные глаза и скуксившись захлопнула дверь, не глядя на охреневшего еще больше свидетеля, и направляясь к лестнице. Мы ебанутые. Оба. И почему мне это так нравится?..

Ромка обещал приехать вечером, я на час задержалась, завершая последние штрихи совместно с Тимуром Сергеевичем, и к дому подъехала, когда он уже ждал меня. Леванте был припаркован у подъезда, мне пришлось подниматься с подземной парковки и выходить, потому что он сказал, что есть дело, и, видимо, ему придется уехать, но сначала надо обсудить вопрос. Меня это напрягло. Интонация была прохладная. Я такую очень давно не слышала. Голос ровный слишком, я только сейчас поняла, что этого я тоже очень давно не слышала.

Когда села в салон, по спине невольно пробежали мурашки. Он дымил в окно, никак не среагировав на мое присутствие и задумчиво глядя перед собой.

— Ром? — тихо позвала я.

— Дай мне еще минуту. — Негромко и холодно произнес он, на мгновение прикрывая глаза.

Я вообще перестала понимать, что происходит, но мне однозначно не понравилась сгустившаяся атмосфера с явным таким нехорошим предзнаменованием. Он выкинул сигарету, закрыл окно, и сел полубоком скользя по моему настороженному лицу глубоким, изучающим взглядом. Так хищник смотрит на потенциальную жертву. Мол, нападать сейчас, или еще чуть подождать, пусть кровь насытится адреналином — вкуснее же будет. И это напугало. Это пиздец как напугало.

Я была сейчас наедине с Лисовским Романом Вадимовичем, гендиром «Легроима», вожаком стаи и опасным человеком. Не со своим Лисовским, которого я знала. С другим. С тем, кто угрожал мне после совещания с «Радоном». Именно с тем. Происходящее начало казаться какой-то нереальностью.

— Это что? — все с той же почти забытой ледяной интонацией ровно спросил он, протягивая мне телефон.

Сообщение по вотсаппу от моего секретаря. Фото документов, которые прислал папа, а я подписала и отложила на край стола еще днем.

— Это… папа прислал. Сказал завтра заедет… А что? — неуверенно произнесла я, поднимая на него нерешительный взгляд и уже все понимая. Абсолютно, очень ясно и очень четко понимая, что это приговор. Папа вынес мне приговор, а я не глядя подписала.

— Это твое исковое заявление на исключение меня из состава учредителей «Тримекса» без моего согласия. Подписанное тобой исковое заявление. И вот у меня возник маленький вопрос: какого, собственно, хуя?

— Чего?! — Я с неверием уставилась в его мобильный, открыла фото, максимально увеличила и поняла, что это тотальный адовый пиздец.

— Собрание учредителей «Тримекса», которые я не всегда посещал, потому что ты сама начала вывозить, да и вообще похуй было, это же по отписке все шло, просто для галочки, Устав же требовал. Оказалось, это звучит не как, сука, доверие, а как систематическое уклонение от участия в собраниях учредителей общества.

— Ром… — задохнувшись, произнесла я глядя в его лицо. Ледяное, совсем незнакомое.

— Но мне особенно понравилась следующая формулировка — бездействие, препятствующее деятельности организации. И это очень весомый довод в глазах судьи. Я так понимаю, «Радоновские» уже накалякали перечень аргументов, опираясь на наш Устав, верно? Там же, сука, указано все, абсолютно все. Вплоть до найма каждого сотрудника. Сам же блядь на этом акцент делал, чтобы штат набирать собственноручно…

— Ром…

— Это очень удобно, да? Протоколы совещаний, которые нахуй некому не упали и где меня нет поэтому… что выходит по итогу? Официально: я своим отсутствием препятствовал деятельности «Тримекса». Плюсом хорошим идет «систематическое уклонение». Заключение: это основание для исключения меня без моего согласия через суд и «Тримекс» остается под негласным контролем исключительно «Радона». Охуенно вы провернули.

— Ром, пожалуйста, послушай. Я не знала, не посмотрела, что было в этих бумагах. Это прислал папа…

— Ты подписала это. Ты, блядь, это подписала. Еще полтора месяца назад я бы поверил, что ты не читаешь, но сейчас ты читаешь все, абсолютно все и всегда. Что ты мне тут втираешь? Иск на столе, Тимур случайно заметил. Сдается мне, что я до самого последнего момента его бы не увидел, верно?

— Ром, там сегодня запара была, и я просто…

— Не пизди. — Он обрубил грубо и с тенью презрения, заставив мое бешенно бьющееся сердце болезненно замереть.

— Слушай, хорош. — Стараясь не отводить взгляд от глаз сверкающих ледяной сталью, осторожно начала я. — Реально, остановись. Это прислал папа, я в мыле была, не глядя подписала, да, согласна, но… — он, испытывающее глядя на меня, положил правую руку на руль и сжал его. А я осеклась, заметив разбитые костяшки пальцев…

— Совсем недавно ты узнала, что я вас наебывал, что едва «Радон» не обанкротил. Твой брат доложился папе и тот тебя прессанул… Или нет. Не так все было. Он тебя под меня подложил, что ли? Это все заранее было спланировано?

— У тебя паранойя, блять, Лисовский! — ахнула я, с неверием глядя в его прищуренные злые глаза.

— Ты, сука, подписала. — Он рыкнул это так зло, что я опешила. — Ты. Это. Подписала. Не читая, да? Слабо. Это очень слабая отмазка. Я знал, что у вашей семейки с головой проблемы и с принципами беда, но чтобы настолько, чтобы дочь подкладывать… Которая так красиво отыграла. Мои аплодисменты, Ксения Егоровна. Серьезно.

— Что ты вообще несешь?..

— Просчитываю ваши ходы. Порнуха, чтобы глаза мне затуманить вероятностью того, что я вас при случае могу отыметь. Естественно, что при таком рычаге давления я соглашусь на меньший процент уставного капитала, это естественно и, отдаю должное, просто идеально выверенный шаг. На что я вообще рассчитывал, лох блядь… Ты же за отца до конца пойдешь, все простишь, все сделаешь… Сама же говорила, и я говорил про руку, которую кусать нельзя… Я же знал, блядь, я видел же, и, сука, учел это… только не в том ключе, в котором надо было учитывать… ебануться…

— Ром… — в моем дрогнувшем голосе прорвалось отчаяние.

— Что, чудо? Прекрасная стратегия. Выверенная, сучья, охуенно продуманная. Глаза мне замылили, дали ложную уверенность, что я владею ситуацией, а дальше дочурка на сцене, восклицающая, какая она тупая и задвинувшая мне слезливую сказочку, после которой я как последний наивный деби…

Внутри все мгновенно вспыхнуло пожаром. Я даже не поняла момента, когда ударила его. Он мотнул головой от силы пощечины, а моя ладонь полыхнула болью и жаром. Я смотрела на него и не верила. Он совсем ебанутый. Повернутый на бизнесе. Вообще и полностью.

— Пошел ты на хер, понял, сука? — сквозь зубы выдала, глядя с ненавистью в его злое лицо. — Пошел ты на хер.

— Так это ты же в моей машине сидишь.

Исправила этот факт, с такой силой хлопнув дверью, что удивительно вообще, как она не отвалилась.

Я влетела в квартиру и… не знала, что мне делать. Меня колотило, просто выворачивало от злости и… боли. Вообще не понимала, что делать. Вообще. В голове хаос абсолютный.

Не поняла, зачем, когда и для чего набрала брату. В себя привел факт того, что он отклонил звонок. Осознала себя стоящей посреди коридора с зажатым телефоном в руках, на который почти сразу пришла смс от Кира:

— дрожащими пальцами набрала я, приваливаясь к стене и почему сползая по ней.

Отшвырнула телефон и сидя на полу, с силой сжала голову руками. Только гул и рев в ней это все никак не унимало. Трубка зазвонила я подорвалась с места, но почему-то заскулила, увидев оповещение, что мне звонит брат.

Скинула полусапожки, пальто прямо там посередине коридора и почему-то на неверных ногах пошла в кухню, к холодильнику. Кир звонил раз пять, я к тому времени почти не отрывалась от бутылки вина. Хуйня. Но покрепче не было.

Не было мыслей, не было плана действий. Меня просто швыряло из крайности в крайность. Хотелось взвыть и набрать Лисовскому, умоляя и оправдываясь, хотелось рассмеяться и набрать ему же, и рассказать какая же он тварь, повернутая на своем бизнесе.

К половине второй бутылке к одному какому-то решению я не пришла и тупо дымила сигаретой в приоткрытое окно на подоконнике. Снег валил. Наверное не растает.

Прекрасные, сука, мысли в такой момент. Воистину прекрасные. Брат звонил еще пару раз. Кабы не приперся. Пошла за телефоном.

Сидела на подоконнике, болтала ногами и допивала вино, глядя на смс от брата и думая как же мне на него ответить:

Раза три набирала какую-то лабуду и стирала. В итоге написала, что я тупая и документы перепутала пока дома завал разбирала и подумала что опять на меня иск подали, а это старое заявление оказалось. Кир написал, что я идиотка и он тогда едет домой, а не ко мне.

Слава богу.

Я уже решила вскрыть вторую бутылку, когда телефон снова зазвонил, я бросила взгляд на экран и у меня упало сердце. Взяла почти сразу, со второй попытки попав в значок приема вызова.

— Выйди. — Голос прохладен и неэмоционален.

— Зачем? — а мой предательски дрогнул.

— Мне подняться за тобой?

— Сейчас выйду.

Вышла. Села в салон, где витал запах виски и атмосфера арктической стужи, болезненно ударившая по моим рецепторам и заморозившая эмоции к хуям. Я впервые в жизни поняла, что я боюсь человека. Молча ведущего машину, с абсолютно непроницаемым лицом. Это не передать. Я сижу рядом и меня мелко колотит, потому что жуть берет только при одном взгляде на его ровный, четкий профиль. То ли вино взыграло, то ли блок его веяния был сброшен. Но я громко и с чувством велела остановить. Естественно, проигнорировал.

Метнул взгляд, от которого все сжалось внутри. Ненавидел. Он меня ненавидел, это отчетливо читалась в тенях его глаз. И от этого стало очень больно. Открыла окно, отвернулась, закурила. В моей скудоумной башке стучало только одно — нельзя плакать. Интуиция подсказывала, что он сейчас в таком состоянии воспримет это исключительно как попытку манипулировать собой и неизвестно чем тогда все закончится. Он же мне не верит. Он думает, что я его… предала.

Приехали. Почти центр города и у меня сперло дыхание, когда я увидела вывеску.

— Пошли.

Пошла. Не знаю зачем. Внутри этого «мужского спа-салона» было тихо и красиво. Девушка — дминистратор прикрытого борделя белозубо улыбнулась при нашем появлении. Лисовский назвался и она кивнула на лестницу за своей спиной, сказав, что «девочки сейчас подойдут». Я спотыкнулась. Встала как вкопанная, с неверием глядя в его широкую спину. Он обернулся и… усмехнулся. Дернул меня за локоть, заставляя идти за собой мое помертвевшее тело.

Я не верила. Я не верила когда он толкнул дверь и рывком втянул меня в комнату, где элегантность интерьера скрадывал пошлый красный полумрак из подсветки на потолке.

Я не верила. Все еще не верила, глядя на него, упавшего на широкий диван и с удовольствием вглядывающегося в мое лицо.

Я не верила. Не поверила даже тогда, когда после стука вслед за девушкой-администратором вошли пять полуголых жриц любви и как в тех ебучих избитых фильмах, по всем стандартам и шаблонам остановились прямо напротив расслабленного Лисовского, прицокнувшего языком и довольно осматривающего шлюх перед собой.

Он перевел взгляд на меня и улыбнулся:

— У тебя же идеальный вкус. Выбери мне.

И сколько агрессии в голосе. Скрывающей боль.

Но я не предавала!

Не предавала…

Ром, я тебя не предавала… За что ты так, сука?..

Слезы в глазах и моя злая усмешка, душащая истерику и отчаяние. Я знала, на что иду. Знала, что это не благородный принц. Что это зверь, отвечающий безумной силы агрессией, когда…

«Агрессия, когда больно».

«Копают глубоко. Ответ на поверхности».

Сердце замирает болезненно и изнутри наконец прорывается злость, заслоняющая, затмевающая все. Усмехаюсь, глядя в его глаза и послушно скольжу взглядом по идеальным полуголым телам. Останавливаюсь на миловидной брюнетке.

— Эта. — Кивком в ее сторону.

— Уверена?

Сдерживаю судорогу в мышцах лица и свое отчаянное яростное рычание. Хочу сказать что-то паскудное, резкое, злое, вместо этого почему-то тихим шелестом с губ:

— У нее ногти подстрижены. Ты не любишь следов.

— Пошли вон.

Краткий, емкий, безапелляционный приказ. Стою. Смотрю, как уходят, как закрывается за ними дверь. Мой шаг к двери.

— Стой.

Сбиваюсь, хочу подчиниться, но слишком… Лисовский, это правда было слишком… Новый шаг.

— Стой, я сказал.

Пошел ты на хер, ублюдок. Мой шаг к двери стремительнее. Почти уже касаюсь ручки, когда меня рывком разворачивают и впечатывают спиной в дверь. Ненависть во мне взметается и запорашивает сознание, когда я смотрю в его прищуренные, злые серые глаза и он непередаваемой ненавистью прошептал:

— Что? Доигрываешь до конца, да? Вижу, как корежит, но папочка же установку дал, а ты верный маленький солдат…

— Может ты еще заставишь меня смотреть как будешь трахать шлюху?.. — мое гневное шипение сквозь зубы.

— Какая хорошая идея! — А он… наслаждался. С упоением считывал мои эмоции на разрыв. И сыто улыбался. Убивая. Уничтожая. С удовольствием швыряя меня горячим пеплом по ураганному ветру. — А тебе что, некомфортно будет? У папочки спросишь за сверхурочные…

Это… всё. Просто все.

— Я… не понимаю, как я тебя, уебка, полюбить могла… не понимаю… Ром, что ты делаешь?.. За что?..

С моих онемевших губ. С неверием. С отчаянием. С болью. Почти с позорной мольбой. А в его глазах… демоны опьянённо и радостно смеются.

— Какие слова-то, м-м-м… Ксения Егоровна, тебе бы в театральный! У меня аж сердце дрогнуло, пока я слушал дрожащий голосок такой суки. Определенно на том поприще достигнешь успехов.

И я снова его ударила. Снова безотчетно. Только на этот раз это была не просто пощечина, а сродни боксерскому удару. Я почти этого не осознавала, потому что перед глазами от ярости все поплыло.

Ноготь от указательного вспорол ему кожу на скуле и багряные бисеринки крови, проступившее на его бледной коже вызвали мою искренне довольную улыбку. Он дышал часто и тяжело, глядя вниз, полуприкрыв глаза чуть дрожащими ресницами. Пальцами коснулся скулы, увидел разводы крови и его лицо исказилось до неузнаваемости. Поднял на меня такой звериный взгляд, с такой злостью на дне серых глаз, что мой подыхающий от ненависти к нему мир невольно застыл.

Это был тот самый момент, когда ты понимаешь — сейчас ударят. И он ударил. С силой, с яростью, с непередаваемой ненавистью. Кулаком в дверь над моим плечом. Хруст дерева и ломающейся кости. Звук пугающийся, мгновенно вбуравливающийся в память и окутывающий почти помрачённое сознание в путы страха. Но на мгновение, только лишь на мгновение, тут же перешедшее в новую просто непередаваемую стадию агрессии. Никто и никогда не смел поднимать на меня руку. Да даже пытаться. Никто и никогда. Тем более такой ублюдок.

Оттолкнула его от себя, стискивая челюсть, чтобы не плюнуть в искаженное лицо человека, которого я так любила, а теперь так ненавидела. Правду говорят, от любви до ненависти…

Фактически бегом по полутемному коридору, спасаясь от ревущего в крови дополнения что шаг-то действительно один, но сколько боли в нем…

Всхлип от ада, от непереносимого ада, не просто сжигающего мосты, а взрывающего их, и меня на этих мостах… Тварь… Какая же тварь… Хотела сильного мужика, Ксю? Получи, сука, распишись. Расписалась. Размашисто так, от всей души. Хотела сильного — получила сильного, овца тупая… думала, пресмыкаться будет? В розовые сопли скатится? Будет тихо плакать и размазывать слезки по лицу? Зверь он и есть зверь, и как бы мягко лапа не гладила, в ней всегда есть когти… Нельзя было об этом забывать, нельзя!.. И хули я тогда реву как полоумная?..

Выскочила из борделя на морозный воздух. Согнулась упираясь руками в колени, стискивая зубы до скрежета и называя себя последними словами, потому что с глаз вот-вот должны были сорваться позорные слезы. Взгляд цепанул бампер с трезубцем и мир снова канул в хаос ненависти. О, это непередаваемое чувство, когда ты безмерно счастлив, потому что опять готов убивать от ярости. Так не чувствуешь боли.

Я почти не соображала, что делаю, когда подняла увесистый кусок бетона из расколоченного бордюра через пару метров от Леванте. Почти не осознавала себя, когда этим самым бетоном щедрым движением полоснула по глянцевому капоту, а потом, размахнувшись, с силой, от всей души звезданула куском в лобовое стекло. К моему глубочайшему сожалению, оно хоть и пошло красивейшей сеткой трещин почти по всей площади, но устояло.

Плюнула на капот, и почему что пошатываясь, пошла в сторону проспекта, не обращая внимание на трех прохожих, засвидетельствовавших этот мой жест и застывших, провожая меня глазами. Нахер пусть идут. Но на всякий случай подхватила еще один кусок бордюра и со значением посмотрела в лицо ближайшего мужика, собиравшегося что-то сказать. Как и следовало ожидать — промолчал и руку, протянутую к моему локтю, убрал.

А я шла к проспекту, утирая рукой с бетоном мокрое лицо. Снег наверное таял.