Статьи и проповеди. Часть 10 (29.04.2015 — 02.03.2016)

Кто-кто в теремочке живет (1 августа 2015г.)

В вывихнутом мире нашем есть такой вывихнутый вид искусства, как перфоманс. Зрители и исполнители в таких действах не разделены, как в привычном театре. Они условно едины, и часто действуют сообща. Какие-то элементы перфоманса, например, есть в эстраде. Это когда певец зазывно машет руками и просит зал ему подпевать, или юморист зовет одного из зрителей на сцену, вовлекая в миниатюру.

У любого жанра есть мэтры, и есть рядовые ремесленники. Есть свои мэтры и у жанра перфоманса. Одна из таких мэтров – Мария Абрамович. В 1974 году эта в высшей степени экстравагантная и необычная дама устроила один из самых известных своих перфомансов под названием «Ритм О». Суть была в следующем. На столе в аудитории лежало 72 предмета самого разного бытового предназначения. От самых невинных вплоть до самых опасных. Например: бритвенный помазок, гребень для волос, зеркальце, шарфик, шило, букет цветов, опасная бритва… Вплоть до боевого заряженного пистолета. Госпожа Абрамович сидела в зале неподвижно, аки статуя, позволяя зрителям смотреть на себя, а так же прикасаться к себе. В том числе – предметами, лежащими на столе.

В чем смысл, скажете вы? Смысл в том, что неподвижный, теплокровный объект, не оказывающий сопротивления, рано или поздно становится объектом насилия. Так почему-то получается. Люди вначале ведут себя вполне прилично. Осторожно и настороженно. Просто смотрят. Потом они робко приближаются к живому объекту и прикасаются к нему. (Мария Абрамович сидит, не мигая, изображая статую). Люди прикасаются вначале кончиками пальцев. Потом берут веер и машут им на подопытную. Берут гребешок и причесывают ее. Посмеиваются. Так продолжается сколько-то времени. И вот наступает момент, когда участники перфоманса вдруг начинают покалывать сидящего человека булавками.

Дальше – больше. Пытаются нанести порез, сильнее уколоть, пырнуть, потянуть за волосы. Беззащитность объекта, статус немой жертвы распаляет участников. Свою роль играет и чувство коллектива. Все же в толпе ты «вроде» ни в чем лично не виновен: все кололи – и я колол. Коллективный человек в вопросах насилия почти бессознателен. Наконец один из участников взял пистолет и навел его на испытуемую… На этом перфоманс закончился. Мария встала и пошла по направлению к публике. Люди стали разбегаться то ли от эффекта ожившей статуи, то ли от реальности сопротивления.

Сама Абрамович позже говорила, что оставлять решение за поведением публики означает дать себя убить. По сути, цель перфоманса – опытно показать человеку, что внутри у него спит, свернувшись до времени в клубочек, дикое животное. Пару часов назад кто-то шел по улице и разглядывал витрины и вот он уже потенциальный убийца. Каково? Исходя из пользы произведенного опыта, у меня даже пропадает желание насмехаться или критиковать подобные непривычные виды искусства. Ведь вывод стоит того, и игра стоит свеч.

Мы же читаем все время, что какой-то педагог оказался педофилом; какой-то полицейский – садистом; какой-то сенатор – нюхает героин на гей-вечеринке. Мы возмущаемся: как так? Культурные же люди? А дело все в том, что культура ничего не лечит, но лишь все на время одевает папуасов в пиджаки и плащи по моде. Потом плащи с пиджаками сбрасываются…

Вот он идет по улице под ручку с женой – культурный представитель самой культурной цивилизации. Он идет на перфоманс. Там он будет первые полчаса культурно сидеть, как в театре, а потом постепенно увлечется атмосферой зрелища, и развяжет галстук, и вспотеет от увлечения, и подойдет к испытуемой, держа в руках шило… Или вот он – революционный борец за счастье собственной страны. Его голова полна светлых идей. Уму непостижимо, как всего через два-три месяца он превратится в палача и насильника, а пыточный подвал с беззащитной жертвой полюбит более всех демократических благ на свете.

Цивилизация смывается легко. Стоит человеку в модной шляпе свернуть с центральной улицы в некий переулок и сделать десять шагов по лестнице вниз (или по лестнице вверх); стоит очутиться где-то там, где вместе со шляпой снимают стыд, и вот перед нами уже человек без всяких макияжей культуры и цивилизации. Нет такого греха, который бы не совершил «цивилизованный» человек, свернув с центральной улицы в некий переулок. Поэтому не стоит удивляться и делать круглые глаза, слыша о каннибализме, изнасилованиях, пытках и многом ином, совершаемом «культурными людьми», когда солнце сядет и карта ляжет.

Когда Церковь говорит людям об их недугах, на Церковь привычно шикают, давая волю все тем же врожденным недугам. Но вот вам свидетельство от внешних. Мария Абрамович близко ничего не имеет с клерикализмом и фундаментализмом, консерватизмом и морализмом. Она эпатажная хулиганка, если хотите знать. Она революционерка в области искусства. И она просто делает нечто необычное в публичной плоскости, заставляя проснуться зверя, задремавшего внутри человека. О том же самом пьеса Дюрренматта «Визит дамы».

Хорошие люди в милом городке, где всяк всякого знает, конечно, не согласятся на богатство и комфорт, если для этого требуется убить одного из горожан. Конечно, они не согласятся! Хотя… Он один, а нас – целый город. К тому же он не безгрешен. К тому же то, к тому же се. И вот вчерашние мещане очень скоро становятся коллективными соучастниками убийства одного из своих многолетних соседей.

О том же самом фильм Триера «Догвилль». Милый городок, затерянный в горах и населенный всего 20 скромными жителями, приютил беженку. Люди в городке просты и чисты, казалось бы. Они скромно живут и переживают искренне о своем моральном облике. У них есть принципы и идеи. Каким образом так случилось, что принятая ими девушка вскоре превратилась в сексуальную рабыню, носящую кандалы и изнуренную тяжелым трудом, всякий без труда узнает, посмотрев фильм. И это даже не Дюрренматт, которого можно заподозрить при желании в клерикальной ангажированности, поскольку его отец был, хоть и лютеранский, но все же пастырь. Это Ларс фон Триер, выносящий свой собственный кинематографическим языком выраженный приговор «культурному человечеству с высокими идеалами гуманизма».

Итак, правда о человеке, о том, «кто-кто в теремочке живет», должна быть выражена и услышана. В свете этой некрасивой правды становится понятным необходимость покаяния, внимания к себе, молитвы, примирения, милостыни, и прочих духовных трудов, без которых надутое прекраснодушие разбивается в пыль о стену кошмарных реалий. Ведь говорим же мы светским языком, что «информированный это вооруженный». Ведь действительно, информация о приближении стихийного бедствия, о подлоге, об отравленной пище, неисправном транспорте, подмене товара при сделке и проч. спасает людей. Мы не спорим с этим. Точно так же и знания об общечеловеческой порче должны быть восприняты серьезно. То, что я знаю о себе, это не весь я. И то, что ты знаешь о себе, это не весь ты. Все гораздо печальнее, гораздо страшнее и гораздо интереснее. И там, где люди не слушают привычный голос священника, там о том же самом им говорят писатели и режиссеры. Даже постановщики перфомансов, и те говорят.