Статьи из журнала «Эхо планеты»

Остановка без требования

Вся история с исландским вулканом, названия которого всё равно не выговоришь, а потому Европа предпочитает фамильярное «кудль», показательна, конечно, не тем, что одна ледяная шишка на неделю парализовала воздушное сообщение в трёх десятках стран, а тем, что человечество этого как бы ждало и хотело. Признаемся хотя бы себе ― никакой принципиальной опасности это вулканическое облако не представляло. Была возможность это проверить (проверили и обошлось), облететь его, подняться выше, мало ли. Но европейские министры вопреки воплям транспортников закрыли небо. Да и транспортники вопили не особенно громко.

Толстой, которого я как раз сейчас преподаю десятиклассникам, а потому и философия его кажется мне особенно соблазнительной, не верил, как известно, в свободу воли, а потому написал бы об этом что-нибудь вроде: «Те сотни человек, которые сидели в аэропортах и принимали решение не выпускать в небо железные машины, наполненные тысячами других таких же ничего не сознающих людей, которые думали, что делаемое ими дело есть то единственное и важное, что должно быть делаемо, и те тысячи, которые отказывались от перелётов и направлялись поездами, откладывая то, что казалось им необходимо и полезно,― все думали, что они сами решили отказаться от полётов, как мужик, который чешет себе кое-где, думает, что это была его собственная воля. Но как мужик чешет потому, что у него зачесалось, так и тысячи людей, отказавшиеся от полёта, выполняли не свою волю, а волю той истории, которая идёт себе неощутимо, как вертится земля или зима сменяется весною, для той неясной цели, которой не знает и не может знать никто, сколько бы наглые, чиновные и чванные люди ни доказывали себе собственную значительность»,― и так ещё страницы на три. Короче, самолёты отменили не от вулкана, а потому, что надо было остановиться и задуматься на серьёзном историческом переломе.

Разумеется, решающую роль во всём этом сыграла катынская трагедия, когда не последняя европейская страна, точка пересечения многих силовых линий, оказалась обезглавлена из-за тумана, высокой берёзы и ошибки пилотов (роль пассажиров пока не выяснена, и вряд ли мы достоверно узнаем, действительно ли президент Польши настаивал на приземлении в Смоленске).

Гибель президентского самолёта ― событие настолько из ряда вон выходящее, что осознавать его последствия придётся ещё долго; первое и самое очевидное ― взрыв всемирной аэрофобии. Люди привыкли думать, что vip-персоны не подвержены общечеловеческим рискам; после смерти президента Кеннеди рядовой американец панически боялся заговора спецслужб, хотя прежде эта форма паранойи как-то его не затрагивала. Да что там ― после смерти Сталина главным страхом миллионов советских людей стала гипертония, от которой он в конце концов умер: если она с ним справилась ― можно себе представить, что будет с нами!

Вышло так, что история с Кудлем коснулась меня самым непосредственным образом: я должен был лететь в Лондон и представлять там книжку, а сын накануне улетел с классом в Париж на недельную экскурсию. Отмену лондонской поездки я перенёс радостно, поскольку представлять роман самому ― далеко не лучший вариант. Добро бы я был прелестной женщиной лет тридцати с образцовым английским, однако английский у меня хоть и хороший, но, как выражается жена, безнадёжно спецшкольный. Прелестность, прямо скажем, на любителя, и хоть я не чувствую себя на сорок два, но выгляжу именно на них. В результате книгу представляла переводчица ― как раз прелестная женщина с родным лондонским английским,― и продала её куда лучше, чем это удалось бы мне; даже и в рецензиях, явно не без её влияния, появились замечания, что книга довольно elegant, а мне светило бы в лучшем случае elephant, так что нет худа без добра. Правда, сорвалась выпивка с любимым шотландским романистом Чарльзом Маклином, но Маклин из Эдинбурга никуда не денется, а на эдинбургскую книжную ярмарку я уж как-нибудь выберусь, если Кудль не разбудит Катлу, соседний вулкан вдвое мощнее.

С сыном оказалось сложнее, поскольку их рейс в Москву сначала отложили, потом отменили, потом обещали компенсировать затраты, потом отказались, а потом выяснилось, что из гостиницы их попросят в понедельник, а виза закончится во вторник. Турфирма металась, не в силах ничего предложить. Хозяевам трёхзвездочной гостиницы ― любители дешёвых туров знают, как выглядят эти парижские заведения со стоячей душевой кабинкой, отстающими обоями и картонными стенами,― можно было только посочувствовать: не разоряться же им окончательно, давая приют трём десяткам российских школьников. Денег у этих школьников тоже нет, им с собой много не давали, школа у нас не генеральская и достаток не олигархический. Было с собой у каждого двести евро, а то и меньше. Всё это ушло на еду и сувениры.

Родители в Москве связались с турфирмой, скинулись на междугородный автобус, и к вечеру вторника (слава Богу, гостиница разрешила хоть переночевать) этот автобус их повёз через Германию и Польшу в экс-советскую Ригу. Там их пересадили на поезд, и на шесть дней позже, чем полагалось, дети триумфально вернулись по домам, проехав всю Европу и обогатившись массой впечатлений. Правда, есть в последние сутки им было уже категорически нечего. Сын, например, потерял четыре кило ― он и так-то худой, уродившийся в жену, а не в меня. Но рассказов ему хватит на месяц ― особенно впечатлили его немецкие соборы и ночной проезд через польские еловые леса.

Вулканолог Штейнберг в «Новой газете» справедливо заметил, что извержение Кудля ― не крушение судеб, а корректировка планов (допускаю, что были люди, которым действительно необходимо было, что называется, по жизненным показаниям срочно оказаться на другом конце Европы, но для таких случаев было несколько спецрейсов, да и частные самолёты летали, так что самые многомиллиардные сделки не сорвались). Думаю, что остановка была вызвана не столько реальным риском ― большинство авиакомпаний запустили самолёты без пассажиров, и никаких повреждений им этот пепел не нанёс,― сколько подсознательным пониманием: человечество как-то очень уж сильно разогналось, и ему нужна пауза. Не столько для безопасности, сколько для осмысления. Это был скромный эксперимент: сможем ли мы жить на прежних скоростях?

Есть у меня нехорошее предчувствие, что скоро нечто глобальное произойдёт с Интернетом, а то привыкли, черти, отправлять письмо за десять секунд, гонять через океаны многотомные романы и секретные протоколы, мир стал открыт до неприличия, сегодня плюнешь в Европе на тротуар ― завтра вся Америка об этом говорит… Есть ощущение тупика технократической цивилизации, её несоответствия реальному уровню человечества: интеллектуальному, нравственному, физическому…

В последнее время мы откатываемся назад по многим направлениям, и этот факт меня не только радует, но и пугает. Прежнее человечество следовало девизу «Быстрее, выше, сильнее». И, разумеется, «Больше». Тупик этой фаустовской цивилизации осознаётся давно, он замаячил не вчера ― Гарри Каспаров вполне прав, утверждая, что кризис в Америке начался не в начале двухтысячных, когда затрещала сначала Силиконовая долина, а потом ипотека; нет, он произошёл в начале девяностых, когда при Буше-старшем были резко сокращены финансирования на космос. В России, кстати, происходило то же самое: в процессе десоветизации мы и науку почти уничтожили, докатившись до пещерных суеверий и религиозных мифов в самой архаичной редакции.

Человечество не выдерживает взятого темпа. Ещё двадцать лет назад какой-то вулкан никого бы не остановил ― да и право сверхдержав вмешиваться в дела третьего мира никем не оспаривалось, и адронный коллайдер никого бы не испугал… Сегодня запуск коллайдера вызывает панический ужас и ни на чём не основанные разговоры о чёрных дырах, которые там образуются и постепенно засосут всех. Интеллектуалы всего мира (прежде всего американские и европейские левые) наотрез отказывают своим странам в праве нести цивилизацию Ираку и контролировать Иран. Фильм «Аватар» с его протестом против бездушной технократии и апологией синехвостой природности становится мировым кинохитом, и не только благодаря качественному 3D ― ишь, чем удивили! ― а в первую очередь благодаря руссоистскому пафосу: назад, к естественному человеку, к единению с флорой, прочь от всякого рода бурь в пустыне! Житель современного Запада не так торопится по делам, чтобы проигнорировать хотя бы и самый ничтожный риск вроде пылевого облака: он лучше на автобусе доедет, в поезд втиснется или дома посидит.

Радуюсь я всему этому? Не очень. Как все советские дети, я привык не то чтобы верить в технократию, но уважать прогресс. Для нас аксиома не только то, что свобода лучше несвободы, но и то, что будущее лучше прошлого, или, по крайней мере, так должно быть. Вера в светлое будущее нам присуща, несмотря на все антиутопии ― да, собственно, в том и отличие российской антиутопии, что в душе автор не верит в такое развитие событий, он протестует, предупреждает, но мириться с собственным прогнозом отказывается.

Умберто Эко в «Вечном фашизме» положил конец спекуляциям на тему тождества коммунистов и фашистов: фашисты обращены к архаике, коммунисты ― к модерну. Первый признак фашизации общества ― опора на старые ценности: вот как было хорошо, когда не было гадкой промышленности и развратных городов, когда вода была ключевая, нравы ― простые и суровые, культуры минимум, запретов максимум… В этом ― фашистская, хотя и тщательно скрываемая природа почвенничества, в этом залог его глубокой антикультурности. И наиболее радикальные экологи-гринписовцы с их нетерпимостью и враждебностью к прогрессу, увы, ходят по той же опасной тропке. И те, кто жаждет уйти от сверхскоростей и вернуться в мир патриархальный, медленный, с его минимальными рисками и максимальными предосторожностями, не сберегает, а предаёт свою человеческую сущность.

В рассказе Роберта Шекли «Специалист» человек был назван Ускорителем: некая сверхцивилизация строила корабль, где представители разных миров играли роли деталей двигателя. Одна ленивая планета поставляла Тормозов, другая ― с телепатическим общением ― готовила Передатчиков, были и Стенки, и Аккумулятор, и Мыслитель… Но Ускорителя нашли на Земле. Я на конгрессе фантастов в Питере спросил Шекли, почему именно это он считает главной функцией человека. «Неугомонный дух! ― воскликнул он. ― Ускоряющий историю, пожирающий пространство, ничем не насытимый!» Кстати, любимым писателем Шекли-подростка был Ницше ― «Тот, кто не читал Ницше в отрочестве, почти наверняка остановится в развитии. А когда его ещё читать-то? В зрелости уже смешно».

Боюсь, что сегодняшний человек уже не ускоритель, а тормоз, в лучшем случае страховочный пояс. Боюсь, он утратил стимул осваивать пространство, распространять собственные убеждения, бороться за них, противостоять самоуверенному злу, уничтожать суеверия, рисковать собой ради гордого сознания победы. Боюсь, он остановился.

Вот на какие мысли наводит меня Кудль, которому лично я только благодарен ― за эту счастливо выкроенную неделю, посвящённую несостоявшейся поездке в Британию, я дописал наконец новую книжку. Она как раз о том, что бывает, когда под маской чистоты и безопасности в гости заявляются простота и дикость.