Стекляный лабиринт

Глава 28

Новый период в жизни Александра Ивановича Стародымова начался год назад, с обычной поездки в столицу. По дороге в аэропорт у служебной "Волги" спустило колесо. На замену его ушло неожиданно много времени, опытный шофер нещадно матерился и ничего не мог понять. То начинали прокручиваться в ступице шпильки, то срезалась гайка. Кое-как прикрутив колесо, они двинулись дальше, но тут же попали в длиннющую пробку, объехать которую не было никакой возможности. В аэропорт они поспели как раз, чтобы полюбоваться на улетающий самолет. Поднявшись совсем немного, "Ту-154" внезапно клюнул носом вниз, и на глазах у сотен человек врезался в серый бетон и взорвался.

Это было ужасно. В пламени сгорело больше сотни людей. Те, кто видел этот адский огонь, не забудут его уже до конца своих дней.

Но один человек, наблюдавший этот местный Армагеддон, внезапно ощутил всю суетность и хрупкость человеческой жизни. Всю обратную дорогу из аэропорта Александр Иванович молчал, а затем велел водителю остановить машину у городского храма и первый раз в жизни переступил порог церкви. Ему повезло, настоятель - отец Андрей оказался человеком мудрым. Он доходчиво объяснил "бургомистру", что все то, что ему довелось увидеть на поле аэродрома, не что иное, как предупреждение небес.

- Господь не зря останавливал вас во время пути, - проникновенно вещал он. - Из всех грешников, должных лететь на этом борту, он выбрал только вас, потому что понял, что душу вашу еще можно спасти. Надо только к этому стремиться, надо понять смысл существования вашей души в этом бренном мире, понять, что не так было в вашей жизни, и христианским смирением искупить грехи.

И Стародымова повлекло в лоно церкви с неудержимой силой. Может быть, отец Андрей и перестарался, он просто хотел приобщить еще одного выгодного прихожанина, но почти ежедневные встречи мэра с духовником заставили и самого попа приналечь на духовные книги в поисках истины, столь настойчиво требуемой новообращенным сыном Божьим.

Валентина новую ипостась мужа восприняла если не с радостью, то, по крайней мере, спокойно. "Может, хоть перестанет шляться по бабам", - думала она, стоя с мужем на воскресной службе и с благостным выражением лица осеняя себя крестным знамением. Позже она, большим удовольствием съездила на Валаам, а затем по собственной инициативе и в знаменитую Киево-Печерскую лавру. Но в отличие от мужа ее религиозность была наносной, поверхностной. И когда ее сын оказался в сложном положении, а попросту преступником, все благостное и божественное перестало для Валентины существовать, забылись Заповеди и поиск истины. Надо было любыми путями спасать сына от наказания! В силу вступил единственный, почти животный материнский инстинкт.

Именно Валентина Павловна настояла на том, чтобы муж во всем согласился с решением остальных родителей великосветских подлецов прикрыть дело Орловой. Все рассуждения бургомистра о грехе содеянного их любимым чадом и неизбежности наказания воспринимались Валентиной с яростью растревоженной кобры. Когда муж все же подчинился ее истерикам и сын уехал на Канары, она успокоилась и занялась своими прежними, привычными делами и благоустройством семейного гнездышка.

Каково же было изумление Валентины Павловны, когда, вернувшись домой, она застала мужа стоящим на коленях перед иконой. Александр Иванович настолько истово молился, что она поняла: случилось нечто непоправимое.

В отсутствие Валентины Стародымова разбудил самый обычный телефонный звонок. Бургомистр не сразу узнал голос Вадима Гусева. Именно он был инициатором посвящения господина мэра в дело Ольги Орловой. Гусь рассчитывал посадить первого администратора города на короткий поводок шантажа, но он не учитывал, не принимал во внимание внезапную искреннюю религиозность мэра. Вот и сегодня он позвонил для того, чтобы еще раз оповестить мэра о том, скольким он будет лично ему, Гусеву, обязан.

- Да, Стародымов слушает, - прохрипел бургомистр со сна.

- Это Вадим.

- Какой Вадим? А, Вадим, и что вы хотите?

- Хочу немного вас просветить о проделанной работе. Оказалось, что вчера всех нас снимали на видео.

- Что снимали? - не понял мэр.

- Нашу вчерашнюю дружескую встречу, через окно, с дерева.

- И что? Кто это делал?

- Делали это несколько ментов из хозяйства Мамонова, а снимала некая Елена Брошина, ну вы ее хорошо знаете, - сказал Гусев, намекая на благосклонное отношение Стародымова к журналистке.

- Да? Откуда вы это знаете?

- Точно. Ну, так вот, мы успели подсуетиться: пленка эта изъята, а сама Брошина уже ничего не расскажет.

- Как?! - закричал Стародымов, вскакивая. - Что значит - не скажет?

- А то и значит. Ушла в мир иной, не без нашей помощи.

Он говорил что-то еще, но бургомистр не слышал, он бессмысленно уставился в стену. За свою жизнь он имел связь со многими женщинами, но только две из них сумели разбередить в нем чувство, которое романтики называют любовью. Когда-то давно это была молоденькая Валентина Прошкина, ставшая впоследствии женой, а четыре года назад это же чувство в нем разбудила журналистка Елена Брошина. Получив в тот памятный для обоих вечер отпор, Александр Иванович почувствовал себя школьником, неудачно ухлестнувшим за студенткой-практиканткой. Может быть, это и сыграло свою роль, но Стародымов после той "отставки" стал уважать Брошину. В последнее время господин мэр ни разу не сталкивался с проблемой преодоления "женских бастионов". Больше приставать к Елене он не решился, хотя всегда помнил о ней и при коротких встречах чувствовал прежнее волнение и тягу к этой красивой, яркой девушке. И вот теперь ее нет, и в этом в огромной степени виноват он сам.

"Это кара Божья, - решил Стародымов, опускаясь на колени перед иконой. - Я убил ее собственными руками, не покарав родного сына за чудовищный грех. Если этот грех так и будет висеть надо мной, то погибнут все, все, кто мне дорог".

- Саша, что случилось? - пролепетала Валентина, пытаясь заглянуть в лицо мужа. Но тот не обращал на нее никакого внимания, лишь губы продолжали двигаться, прорываясь словами молитвы. Наконец Стародымов поднялся с коленей, казалось, он был спокоен, а взгляд полон решимости.

- Я оборву эту нить преступлений, - сказал он. - Я сейчас же иду в прокуратуру.

- Зачем?

- Затем, что я должен понести наказание за свои грехи. Я признаюсь во всем: в том, что воспитал убийцу, что, покрыл преступников. Искупить это можно только страданием.

- А как же наш сын?

- При чем тут сын? Мы виноваты в том, что воспитали это чудовище, и Господь не простит нам этого.

Бургомистр повернулся, было, чтобы уйти, но Валентина Павловна резко развернула его лицом к себе и закричала:

- Ты что, с ума сошел?! Ты хочешь, чтобы наш ребенок сел в тюрьму?!

- Да! - резко выкрикнул мэр. - Он тоже должен искупить свой грех! Но его грех ничто по сравнению с моим! Господь уже указал мне на мои ошибки, но я не внял ему...

- Ты дурак, - оборвала мэра жена. - Ты совсем рехнулся со своей религией. В то время как наш сын может сесть в тюрьму, ты думаешь о какой-то ерунде. Ты знаешь, что такое тюрьма, ты понимаешь, что Петруша не может там находиться?!

- Что значат страдания физические по сравнению со страданиями души. Он искупит свои грехи и очистится...

- Я тебя не пущу, я тебя никуда не пущу!

Она встала, закрывая собой дверь, но Стародымов только усмехнулся и, развернувшись, пошел в другую сторону, в спальню. Валентина увидела, что он вытащил свой парадный костюм и неторопливо, тщательно начал одеваться. Вот тогда первая леди города и метнулась к телефону.

- Он сошел с ума, - повторила в микрофон Валентина Павловна. - Он хочет пойти в прокуратуру и рассказать все, про наших детей и эту девку.

- Точно свихнулся, - пробормотал Мамонов, ошалевший от такого неожиданного поворота дел. - Это он серьезно?

- Вполне. Сейчас он одевается.

- Он, может, пьяный? - предположил подполковник.

- Нет, абсолютно трезвый.

- Это хуже.

- Да он сдвинулся на своей религии, ты бы слышал, что он тут нес!

- Я уже слышал это вчера.

- Миша, что же нам делать, ведь наших детей посадят, ты понимаешь, это?! - она уже кричала в телефонную трубку, а из глаз текли слезы.

- Тихо! Во-первых, не кричи, дай подумать.

"Позвонить Гусю, сказать, чтобы тот послал людей и убрал старого придурка. Но это долго, прокуратура в двух шагах от его дома. Да и надо еще найти человека, который согласится пойти на такое дело, все-таки не кто-то, а сам мэр. Тут нужна решимость..."

- Миша, ну сделай хоть что-нибудь! Надо его как-то остановить!

"Как?! - подумал Мамонов. - Кто его может остановить?"

Но тут в голову ему неожиданно пришла совсем простая мысль.

"Только жена и сможет его остановить".

- Валя, у вас где-то был пистолет? - спросил Мамонов.

- Да, есть, небольшой такой.

- Найди его.

Не понимая, зачем это нужно, Валентина метнулась к стенке, открыла бар и начала в нем рыться, нещадно вышвыривая на пол шкатулки с украшениями, папки с документами. Наконец она нашла то, что искала. В шкатулке с палехской росписью лежал небольшой пистолет, "ПСМ", приобретенный Стародымовым года три назад по совету того же Мамонова. Взяв пистолет, она вернулась к телефону и, тяжело дыша от волнения, спросила:

- Я нашла его и что теперь?

- Возьми его в левую руку, ты ведь левша?

- Да. Взяла.

- Там сзади, с тыльной стороны, есть такой выступ. Отожми его назад.

- Отжала...

- Теперь передерни затвор. Сделала? Молодец. А теперь слушай. Стрелять лучше в висок, желательно один раз. Можно в сердце, но это хуже, можно промахнуться, и он будет еще долго жить.

Наконец до Валентины дошло, на что ее толкает Мамонов.

- Так ты... предлагаешь мне убить Сашу? - запинаясь, спросила она.

- А что, разве есть другой выход? - спокойно спросил Мамонов. - Ты же говорила, что ради сына способна на все. Вот и останови его. Не бойся, я тебя прикрою, изобразим это все как самоубийство или, наоборот, как убийство по заказу претендентов на кресло мэра. Главное, ты не бойся. Сделаешь это, я приеду, и все будет хорошо.

- Нет, я... я не могу вот так, сразу!

- Можешь! - Мамонов говорил жестко и уверенно. - Ты все можешь! Потому что ты любишь своего сына. Разве не так?

- Да... - слабым голосом сказала она, впадая в транс от слов подполковника. - Я сделаю.

- Ты же не хочешь, чтобы он сидел в тюрьме, долго сидел.

Дверь спальни открылась, и Александр Иванович Стародымов, в черном парадном костюме, строгий и решительный, прошел мимо жены в прихожую. Он даже не посмотрел в сторону Валентины, не увидел в ее руках оружие. А та словно окаменела - стояла с телефонной трубкой в одной руке, с пистолетом в другой. Она слышала, как звякнула обувная ложка, - муж надевает ботинки, сейчас уйдет. И лишь когда щелкнул замок входной двери, Валентина кинулась вперед, закричав во все горло:

- Саша!

Стародымов остановился на пороге, обернулся на вопль жены.

Та быстро пробежала через прихожую, вскинула пистолет двумя руками и, почти вплотную приставив его к виску мужа, со всей силы нажала на спусковую скобу указательным пальцем. Грохнул выстрел, голову бургомистра отбросило в сторону, громоздкое тело начало заваливаться вправо и, упершись в дверной косяк, сползло на пол.

Пальцы не подчинялись Валентине Павловне, она с трудом разжала их, выпустила пистолет, и тот мягко шлепнулся на упругий линолеум. Подойдя к телу, она потянула его за плечо и, когда оно полностью завалилось на пол прихожей, закрыла входную дверь. После этого Валентина вернулась в комнату, подняла телефонную трубку и, нисколько не сомневаясь, что ее по-прежнему слушают, сказала:

- Миша, я сделала это.