Стервятник

Глава вторая Тепло домашнего очага

Поставив машину в гараж, он не пошел в подъезд – присел на лавочку, закурил. Казалось, от одежды все еще веет тем запахом. Шантарская весна, как обычно, выдалась прохладной и запоздавшей, стоял конец апреля, а снег еще не везде сошел, по городу гулял холодный ветер – но внутрь небольшого квартала шестиэтажных «сталинок» почти не проникал, и ночной воздух был спокойным.

Он долго сидел на стылой скамейке. У соседнего подъезда снова торчала белая японская машина, низкая, спортивная, внутри громко играла музыка, и рядом, болтая и пересмеиваясь, хохоча нагло, уверенно, стояла кучка Кожаных. Так их Родион давно окрестил для удобства. Уверенные в себе мальчики в кожаных куртках и спортивных штанах частенько вызывали у него острое желание нажать на спусковой крючок – одна беда, не было в хозяйстве предметов, таковым крючком снабженных. Оставалось лишь тихо ненавидеть. За то, что они, пусть никогда не задиравшие, смотрели на его дряхлую «единичку», как на вошь. За то, что карманы у них набиты деньгами. За то, что в их машинах сидели очаровательные, на подбор, девочки. За то, что они не читали тех книг, что читал он, – но без всяких дипломов и вузов как-то ухитрились вылезти в хозяева новой жизни. И, главное, за то, что они не боялись будущего и жить им было не страшно, никакие комплексы не мучили, и словес-то таких не знали, поди…

В тысячный раз он горько спросил себя: почему? Почему все начиналось так весело и хорошо, а кончилось так позорно? Почему он, несколько лет боровшийся за демократию, оказалось, всего лишь расчищал дорогу тем, кто не знает, что такое задержка зарплаты? Не имело значения, бандиты это или юные торгаши из расплодившихся фирм и фирмочек – Родион ненавидел их всех без разбора. За то, что все они были д р у г и е. Не плыли по жизни, как щепка в потоке, а управляли ею – хотя, по справедливости, это он должен был оказаться на их месте, ему и таким, как он, долго и цветисто обещали безбедную жизнь на западный лад, но на каком-то неуловимом повороте жизни российские интеллигенты вдруг горохом посыпались на обочину, где и остались…

Сердито затоптав окурок, он вошел в подъезд, стал медленно, отяжелело подниматься по лестнице. Переживания от сюрпризов сегодняшнего вечера уже схлынули, даже то, что он невольно оказался соучастником натуральнейшего грабежа, больше не беспокоило – ладно, и в самом деле сошло с рук, кто бы подумал, что эти дела проходят так просто и буднично…

Навстречу попался новый сосед, купивший месяц назад квартиру у вдовы Черемхова, – словно бы некие неведомые силы решили усугубить все свалившееся на Родиона, сосед тоже был из Кожаных, сытенький кругломордый крепыш…

Правда, поздоровался он вежливо, отводя взгляд. Вот уже две недели он старательно, пряча глаза, здоровался первым – с тех пор, как по пьянке стал на лестнице приставать к Лике, тащил в квартиру послушать музычку хватал за рукав, отпускал хамские комплименты. Родион, узнав, рванулся было начистить ему морду, но Лика со своей обычной непреклонностью удержала, потом позвонила к себе на фирму, приехали какие-то ребятки, которых Родион так и не видел, слышал только, как они, вежливо поговорив с Ликой на площадке, позвонили к соседу. С тех пор сосед стал шелковым – но Родиону такой финал лишь прибавил тягостных переживаний. Еще раз в его бытие ворвалась новая, незнакомая и непонятная жизнь, от которой невозможно было скрыться…

Захлопнув за собой дверь, он постоял, прислушиваясь. Громко работал телевизор, на фоне лающей иностранной речи гундосил переводчик – значит, опять видак… Вздохнув, он снял кроссовки, повесил куртку на вешалку и направился в дочкину комнату.

Она и головы не повернула на звук распахнувшейся двери – развалившись на диване, зачарованно созерцала, как Майкл Дуглас, выставив перед собой громадный пистолет, с ошалевшим взглядом мечется по каким-то пустым коридорам. Ага, «Основной инстинкт», узнал он вскоре. Черт, но там же похабных сцен выше крыши…

– Добрый вечер, Зайка, – сказал он напряженно.

Зоя нажала кнопочку на дистанционке, заставив изображение замереть, взглянула на него не то чтобы враждебно или досадливо – просто-напросто без малейших эмоций. И это было больно. «Мы ее теряем, мы ее теряем!» – обожают орать киношные американские врачи. Именно так и обстоит. Он уже не подозревал – знал, что безвозвратно теряет дочку, она остается послушной и благонравной, но отдаляется все дальше, становится неизмеримо чужой, не презирает, но и не уважает, подсмеивается все чаще, беззлобно, но, что самое печальное, уже привычно. Папочка стал смешным, неудачником, чудаком. А мамочка, соответственно, светом в окошке. И ничего тут не поделаешь, хоть голову себе разбей. Он остается, а Зайка уходит в новую жизнь. Где все ценности Родиона – никакие и не ценности вовсе…

Дочка смотрела выжидательно. На юном личике так и читалось: «Когда уберешься, зануда? Мешаешь ведь!» Неловко шагнув вперед, Родион положил рядом с черной дистанционкой большую плитку шоколада, купленную за одиннадцать тысяч на Маркса.

– Спасибо, пап, – сказала она тем же до омерзения равнодушным тоном. – Добытчик ты у нас… Денежку дашь?

Он, не считая, сунул ей несколько бумажек.

– Ого! – Зоя пошевелилась, в ушах блеснули золотые сережки-шарики. Ликин подарок, естественно, на всем в доме невидимые ярлычки: «Куплено Ликой». – Ты что, наркотиками торговал?

– Да так, хороший клиент попался…

– Ты машину менять не думаешь? Мама опять говорила про ту «тойоту», ведь уйдет тачка…

– Обойдусь без «тойоты», – сказал он сухо.

– Хозяин – барин… – протянула дочка совершенно Ликиным тоном. И улыбка была в точности Ликина. Родион давно уже отчаялся найти в ней хоть что-то от него самого.

– Мать звонила?

– Ага. У них там какие-то напряженки, но скоро будет… – и Зоя нетерпеливо покачала в руке дистанционку. Неуважаемому папочке недвусмысленно предлагали улетучиться.

Пробормотав что-то, оставшееся непонятным ему самому, Родион направился на кухню. Давно не ел, но кусок не лез в горло. Сев за деревянный вычурный стол (ярлык: «Куплено Ликой»), не удержался, оттянул двумя пальцами свитер на груди и понюхал – нет, запах если и был, то давно выветрился. Распахнул дверцу высокого белого «Самсунга» («Куплено Ликой»), механически работая челюстями, сжевал кусок хлеба с ломтем ветчины («Куплено Ликой»), напился прямо из-под крана и потащился к себе в комнату. Слава богу, то, что на них троих приходилось четыре комнаты, к блистательной карьере Мадам Деловой Женщины Лики Раскатниковой не имело ровным счетом никакого отношения. Правда, к достижениям его самого – тоже. Так что поводов для самоутверждения нет…

Включил маленький «Шарп» («Куплено Ликой») и равнодушно смотрел, как по эстраде мельтешит в цветных лучах прожекторов очередная звездочка на час, одетая во что-то вроде черной комбинашки. Совершенно бездумно полулежал в кресле («Куплено Ликой»). Потом, когда певицу давно уже сменил вальяжный комментатор, нудно талдычивший что-то об успехах своих и происках врагов, обострившимся слухом уловил щелчок замка.

И остался на месте, вытянув ноги, пуская дым в сторону приотворенной форточки. Вскоре послышались негромкие энергичные шаги, дверь распахнулась, и любимая супруга предстала во всей красе – тридцать три года, но ни за что не дашь, темно-русые волосы уложены в продуманную прическу, с первого взгляда способную показаться нерасчесанными лохмами, сиреневый деловой костюм с вызывавшей легкие приступы ностальгии по юности мини-юбкой, белая блузка. Под костюмом – ничего, мадам терпеть не могут нижнего белья, разве что в сугубо женские периоды, по необходимости. В студенческие годы, вообще до перемен это его не на шутку возбуждало, теперь только злило. Порой фантазия рисовала самые бесстыдные стены, почему-то всегда разыгрывавшиеся при ярком свете, в роскошном офисе… Понятно, в этих сценах законного мужа, то бишь его самого, всегда подменяла некая безликая фигура совершенно определенного пошиба – с настоящим «Ситизеном» на запястье, в роскошном костюме, пахнувшая умопомрачительными мужскими одеколонами, небрежно ставившая Лику в самые затейливые позы…

– Уработался, добытчик? – весело бросила Лика, плюхнулась на диван, закинула ногу на ногу. – А у меня торжество…

– Что опять? – спросил он нейтральным тоном.

– Ай, долго объяснять…

– А ты попытайся, вдруг пойму…

– Родик, ну брось ты! Я в твоем интеллекте ничуточки не сомневаюсь, просто, чтобы оценить во всей полноте, нужно в этом бизнесе крутиться пару лет… В общем, кратко резюмируя – уломали всех, кого хотели, и контрактик выдрали буквально из глотки у «Телестара», в чем твоя подруга жизни сыграла не самую последнюю роль…

– Точнее, это? – Он кивнул на ее высоко открытые ноги.

– Естественно, – безмятежно, весело сказала Лика. – Все продумано самым тщательным образом с учетом мирового опыта – когда в поле зрения делового партнера маячат стройные ножки, внимание концентрируется главным образом на них, а вот их хозяйку обычно и не подозревают в обладании умом и хваткой… Иногда здорово помогает…

– Сегодня тоже?

– Да, пожалуй… – Лика протянула ему бутылку шампанского. – Открой, пожалуйста, у тебя всегда здорово получалось, без всякого фонтана… Я сегодня гуляю. И, оцени должным образом, нашла в себе силы покинуть роскошный банкетный стол, чтобы предаться любви с законным мужем… – Она была немного пьяна, Родион заметил сразу. – И нисколечко не ревную, пока он вечерами катает разных там красоток…

– Какие красотки? – вырвалось у него с горечью. – Ты б знала, что за монструозные ситуации случаются…

– Родик, но ты же добровольно на себя взвалил этот то ли крест, то ли хобби? Что же тут плакаться? Возьми и брось… – Лика приняла у него бокал, отпила половину. – Тем более, есть деловое предложение…

– Зойка опять «Основной инстинкт» гоняет.

– Ну и что?

– Там же сплошное траханье.

– Ну и что? – повторила она. – Девке четырнадцатый год, все знает и понимает. Пусть уж лучше смотрит дома относительно приличные фильмы, чем у подруг – жесткое порно. Что ты глаза круглишь? Увы… Я на той неделе попросила мальчиков из службы безопасности немного подмогнуть, они мне принесли нужную технику и растолковали, как с ней обращаться. Подсунула Зайке микрофончик в комнату и послушала, о чем они болтают с Анютой и Людкой Сайко. Ма-ать моя женщина… Все знают.

– А почему я не знаю?

– Потому что ты бы начал, встопорщив бородку, орать на весь квартал… Успокойся, Родик, ничего там страшного не было – соплюшки чисто теоретически обсуждают запретный плод, что ты хочешь, переходный возраст и созревание… Правда, ничего страшного. Даже наоборот, на душе спокойнее стало. Ты ей не вздумай протрепаться, обижусь несказанно… Понял?

– Понял, – сказал он хмуро. Осушил бокал и налил себе еще.

– Родик… – протянула она тоном маленькой наивной девочки. Легла на диване, опираясь на левый локоть, потупила глаза. – Ты меня любишь? Можешь мне сделать маленькое одолжение?

– Какое? – Наученный горьким опытом, он не ожидал ничего для себя приятного.

– Родик, ты уж прости, я на себя снова взвалила функции главы семьи, единолично решающего…

– А конкретно?

– Конкретно – купила все-таки ту «тойоту». Ну просто грех было упускать такой случай, наши механики ее прямо-таки просветили рентгеном и заверили, что она и в самом деле без пробега, что лет несколько проблем не будет никаких…

– Шестнадцать тысяч долларов? – спросил он, совершенно не представляя себе вживе такие деньги.

– Ага, – безмятежно сказала Лика, снимая жакет и небрежно бросая на мягкий валик поручня. – Ну и наплевать, какие наши годы, еще заработаем этой зелени… Зато есть у нас теперь «тойота» двухлетнего возраста, что прямо-таки роскошно, учитывая отсутствие пробега по нашей великой и необъятной… Такое дело надо обмыть. Разливай, а потом я еще принесу, прихватила несколько…

– Понятно, – сказал он, разливая по бокалам остатки шампанского. – Теперь еще начнешь учиться вдобавок ко всему, вообще дома тебя не увидишь…

– В том-то и фокус, что не хочется мне учиться, – сообщила Лика. – Боюсь я баранки, откровенно говорю, ты же знаешь… Родик, ты меня любишь?

– Короче?

– Короче – по совершенно достоверным данным, ваш «Шантармаш» вскоре окончательно закрывают на полгодика. С сохранением аж тридцати процентов зарплаты и увольнением доброй четверти работающих. Делать тебе будет совершенно нечего – если только не выставят вообще. Все равно ты балуешься этим своим извозом… В общем, иди к нам шофером.

– А кого возить?

– А меня, – сказала Лика. – На нашей «тойоте» в сиреневый металлик… кстати, удивительно подходит к этому костюмчику, правда?

– Ну, знаешь…

– А что? – Лика смотрела на него с ненаигранным удивлением. – Отличный вариант с маху покончить со всеми твоими комплексами и мильоном терзаний. Миллиончика полтора жалованья я тебе пробью, без особых хлопот. Водишь ты классно. Все время буду у тебя на глазах, авось перестанешь ревновать к каждому факсу в офисе… По-моему, вполне дельную вещь предлагаю. Есть прецеденты, взять хотя бы «Шантар-Триггер» – там Анжелу Сурмину родной муж возит, и вполне счастлив…

Он прекрасно понимал, что это неминуемо стало бы для него очередным унижением – еще похуже, чем ходить с ней в гости к ее сослуживцам и знакомым из того же круга. Мало того, что «ейный муж», так еще и «ейный шофер». Опять будут при нем говорить с ней о вещах, которых он просто-напросто не понимает, глядя на него, как на мебель, теперь уже с полным на то основанием, а то, что она якобы будет у него на глазах – чистейшей воды фикция. Даже отдалится, вне всяких сомнений. Сейчас еще можно зайти к ней в офис с видом если не равного, то, по крайней мере, имеющего кое-какие права, но шоферское место забросит его в ту самую комнатку, где в ожидании боссов сидят водители фирмы, предупредительными улыбками встречающие каждого вошедшего, даже ту соплюшку секретаршу Колыванова, а соплюшка, задрав носик, отдает им распоряжения, глядя даже не поверх голов – сквозь них. Видел пару раз, увольте и избавьте…

– Ну, надумал? – спросила Лика.

– Не пойдет, – сказал он решительно.

– Ро-одик… – протянула она, томно полузакрыв глаза.

– Не пойдет. Не гожусь я в шестерки.

– А что будешь делать, когда завод окончательно закроют?

– Когда закроют, тогда и буду думать, – сказал он почти грубо. – Пойду стоянку караулить, звали уже…

– А это не означает – в шестерки?

– Это означает – в сторожа. Разные вещи.

– Ну ладно, – сказала она неожиданно покладисто. – Я, конечно, к тебе с этой идеей еще подвалюсь под бочок, не отступлюсь так просто. Ты подумай потом, когда хандра пройдет, сейчас определенно удручен… Опять обхамили? Или пытались уговорить в Ольховку за наркотой съездить?

– Почти.

– Как ребеночек, прости меня… Ездил бы на «тойоте» – вот и самоутверждение налицо.

– Лика…

– Молчу, – подняла она узкую ладонь с массивным перстнем, остро сверкнувшим белыми и зелеными лучиками («Куплено Ликой»). – Я сегодня из-за всех успехов расслабленная и покорная мужской воле… Хочешь, стану совсем покорная? Мы когда последний раз заставляли этот диван краснеть? Бог ты мой, недели три назад… Я, конечно, свинюшка, но работы было выше крыши… Иди сюда.

– Зойка…

– Я ей сказала, чтобы держалась подальше. Только не надо столь укоризненно шевелить бровями и ушами – уж то, что папа с мамой иногда занимаются любовью, у тринадцатилетней девки шока не вызовет… Она и так уже вчера спрашивала, не в ссоре ли мы – давненько, говорит, не уединялись… Даже ребенок понимает. Иди сюда, любимый муж… – Лика, полузакрыв глаза, медленно облизала губы языком, словно бы невзначай повернувшись так, что юбка полностью открыла бедра.

Когда-то это действовало на него, как удар нестерпимого жара, но с переменами Родион чем дальше, тем больше ощущал тупое равнодушие, в мыслях желал ее по-прежнему, а вот естество пару раз почти что и подводило, однажды, надравшись и страстно желая ее унизить, прямо-таки изнасиловал, обходясь грубо и пренебрежительно, словно со случайной проституткой – хорошо еще, она сама была изрядно выпивши и ничегошеньки не поняла… Решила, это такие игры.

Пока Лика снимала с него рубашку, Родион тщетно старался вызвать в себе желание, лихорадочно прокручивал в памяти кадры из порнушек, представлял на ее месте Маришку потом секретаршу Колыванова, стоявшую перед ним на коленях – ничего не помогало, плоть оставалась вялой. Он раздевал Лику, тихо постанывавшую с закрытыми глазами – она всегда заводилась с полуоборота, не требуя долгих прелюдий – мял губами отвердевшие соски, гладил бедра, мягкие завитки волос, старался изо всех сил, но все сильнее ощущал самое натуральное бессилие. Ладонь жены решительно завладела его достоянием, и дело определенно поправилось, появилась должная твердость – а в памяти звучали бесстыдные стоны на заднем сиденье, ноздри вновь щекотал тот запах, и Родион чуть не взвыл от тоски, сознавая, что вот-вот опозорится самым жалким образом. Шофер, крутилось в голове. Карету мадам Раскатниковой к подъезду!

Лика нетерпеливо притянула его к себе, шепча что-то бессвязно-нежное, раскинулась, теплая и покорная. Родион, одержимый нехорошими предчувствиями – отчего-то вдруг отчаянно зачесались ноги в икрах – вошел в нее.

И буквально после нескольких движений окончательно перестал быть мужчиной. Кончил. То ли всхлипнул, то ли застонал, чувствуя, как плоть становится вялой, теперь уже бесповоротно, опадает, позорно съеживается, липкая, до брезгливости липкая и бессильная…

Лика сначала ничего не поняла, потом попыталась помочь беде – но все, что в старые времена сделало бы из него супермена, теперь не действовало. Какое-то время они лежали рядом без слова, без движения. В конце концов она встала, накинула его рубашку, собрала в охапку свою одежду и направилась к двери. Уже взявшись за ручку, обернулась, они встретились взглядом.

– М-да, – сказала Лика, столь старательно пытаясь остаться беспечной и всепонимающей, что это само по себе делало ее слова невыносимой издевкой. – Диван вытри, не забудь.

И вышла. Родион скрипнул зубами, валяясь лицом вниз, голый, как Адам в первый день сотворения. От презрения к самому себе сводило скулы. Такого меж ними еще не случалось. Раньше, пусть с грехом пополам, всегда как-то обходилось, если она и оставалась недовольной, не пожаловалась ни разу.

Дверь открылась вновь, он повернул голову, торопливо закутался покрывалом – показалось отчего-то, что это Зоя. Но это Лика вернулась, уже в своем любимом халатике, черном с золотыми драконами. Тщательно притворив за собой дверь, подошла к дивану и негромко сказала:

– Родик, то-то я начала замечать… Может, тебе к доктору сходить? Есть замечательный врач, чудеса делает…

– Иди ты на хер! – взревел он, уже не в силах сдержаться. Все горести последних лет были вложены в этот рык.

– М-да, – с той же интонацией произнесла Лика после недолгого молчания. – Удивительно тонкое замечание, товарищ интеллигентный инженер…

И вышла, стукнув дверью чуть громче обычного – для нее это было все равно, что для какой-нибудь скандальной бабы, жены пьющего слесаря, грохнуть тарелку об пол или запустить в мужа скалкой. Родион, захватив зубами край покрывала, едва заглушил всхлип.