Стервятник

Глава двадцать четвертая Уравнение с иксом

Демократы в свое время вылили Ниагару помоев на качество преподавания в советских вузах. Быть может, они оказались полностью правы насчет гуманитарных (которые все поголовно и заканчивали сами), но технарей в приснопамятные застойные годы готовили на совесть…

Родион в полторы минуты без особых хлопот, предварительно обесточив, разделался с кабелем, питавшим электричеством один из подъездов длиннющей панельной девятиэтажки, унылой, как экономические программы Явлинского. Для этой операции потребовались резиновые перчатки и минимальный набор инструментов, уместившийся в карманах куртки. Еще полминуты ушло на чисто косметический ремонт – он замаскировал поврежденное место серой матерчатой изолентой, в свете фонарика выглядевшей так, словно она пребывала здесь с момента возведения дома.

Выйдя из подъезда, он совершенно спокойным шагом прошел в глубину двора и сел в «форд», поставленный в самом темном углу. Взял у Сони зажженную сигарету. Обесточенный подъезд широкой лентой унылого мрака делил дом примерно пополам. В нем понемногу распространялась тихая паника, прекрасно видимая снаружи: в окнах там и сям замелькали лучи фонариков, колышущееся, тусклое сияние свечей, вспышки спичек. Кое-где лучи фонариков зажглись и на площадках – самые технически грамотные (или просто полагавшие себя таковыми) кинулись к распределительным щиткам, чтобы всласть там поковыряться. И ничего не добились, конечно: даже окажись среди жильцов дипломированный спец, ему потребуется час-другой, чтобы отыскать поврежденное место…

Заскрипели балконные двери, кое-где послышалась раздраженная перекличка сердитых голосов – один за другим несчастливцы наглядно убеждались, что беда постигла лишь их подъезд, а все остальные безмятежно светятся. Им оставалось лишь посочувствовать, случайным жертвам ювелирно продуманной гангстерской операции – отыскать поздним субботним вечером дежурного электрика не смог бы и старик Хоттабыч. Район весьма непрестижный, обычная рабочая окраина, где на приличные чаевые рассчитывать нечего, «аварийка» сюда лететь с космической скоростью не станет…

– Ты в диверсантах не служил? – поинтересовалась Соня.

– В инженерах я служил, – сказал он весело. – Иногда и гнилая интеллигенция к толковому делу пригодна…

– А у меня родителя недавно током стукнуло, когда выключатель чинить полез.

– Он у тебя гуманитарий, а я у тебя технарь…

– Бандит ты у меня.

– Сама такова. Марксистка.

– Не обзывайся.

– Я и не думаю, – сказал он серьезно. – Бородатый писал, что все состояния нажиты бесчестным путем. А поскольку мы с тобой эту теорию блестяще оправдываем, претворяя в жизнь, оба мы и есть марксисты. Неосознанные.

– Ни фига себе. Попала в марксистки на двадцать втором году жизни…

– А ты думала, – фыркнул Родион. – С кем поведешься… Я, если творчески прикинуть, смотрюсь кем-то вроде сюрреалистического барбудос, Че Гевара навыворот…

– Кто-кто? В жизни не слышала такого имечка.

– М-да, – сказал он. – Действительно, разрыв поколений. А я еще застал… «Прошел неясный разговор, как по стеклу радара, что где-то там погиб майор Эрнесто Че Гевара…»

– Нет, слушай, что это за Чегевара? Индиец, судя по фамилии? Раджешвар, Лакшми, Чегевара… Ну что ты ржешь? Между прочим, мы в старших классах историю вообще не сдавали. Потому что никто не знал, как ее преподавать, и какое прошлое у нас должно быть согласно текущему политическому моменту… Серьезно. Так и стоял прочерк…

За болтовней они ни на миг не забывали о деле – старательно наблюдали за двумя окошками слева от темной полосы. Та квартира и была целью, а соседний подъезд Родион обесточил исключительно для отвода глаз, подбираясь к жертве издали, как охотничек к зайцу…

Там, на шестом этаже, за все время наблюдения ничего не изменилось – кухонное окно осталось темным, соседнее, выходившее на балкон, светилось. Занавески плотно задернуты…

Ага! Плотная штора чуть дрогнула. Ну понятно, засевший в норе перевозчик денежек забеспокоился – на балконе, примыкавшем к его квартире, появился индивидуум, ругавшийся на чем свет стоит. Легко догадаться, что его бесило: соседний ряд окон безмятежно сиял электричеством, тут любой осерчает…

– А лифт ходит? – спросила Соня.

– Лифт ходит, – кивнул он. – У него другой кабель… Штора вернулась в прежнее положение, но тут же вновь колыхнулась, на миг показался краешек потолка с дешевой люстрой – дичь открывала форточку, решив послушать, что деется вокруг…

– Так и неизвестно было, когда он должен из квартиры смотаться? – спросил Родион.

– Понятия не имею, – чуть возбужденно сказала Соня. – Может, он смотается с грузом, а может, кто-то приедет за сумкой… Что смогла, выяснила, уж не посетуй. Нельзя же было лезть на рожон…

– А цепочка?

– Вот цепочки, Людка точно говорила, нет. Но все же четыре дня прошло… Мы ж все это обговорили уже. Нервничаешь?

– Есть немного, – признался Родион. – А ты – нет?

– Есть немного…

– Ладно, я пошел.

Он вошел в подъезд и в том же темпе расправился с телефонными проводами. В той квартире был телефон – кто его знает, вдруг примется названивать друзьям, требуя подмоги…

Практически без вариаций повторилась та же сцена – в квартирах хватались за подручные источники света, у кого что нашлось, на лестницах появились вооруженные фонариками «доброхоты из публики». На сей рез пришлось выжидать гораздо дольше – нужно, чтобы все они, осознав бесплодность усилий, убрались по квартирам, свидетели совершенно ни к чему…

В квартире дичи почти сразу же зажегся сильный фонарик: судя по свету, фонарь поставили на пол рефлектором вверх. И вновь колыхнулась штора, а потом отчаянно заскрипела балконная дверь, треск был оглушительный, несомненно, курьер, чтобы не возиться, попросту рванул что есть мочи заклеенную на зиму дверь. Показался у перил – неясная фигура, вертевшая головой. В квартире за его спиной никаких теней не замечалось – значит, все-таки один, будь еще кто-то, обязательно проявился бы. Дверь дернул так, что могли и стекла посыпаться, – нервничает, конечно…

– Ну, пошли? – как можно небрежнее спросил Родион.

Загнал патрон в ствол «ТТ», сунул пистолет за ремень, а в карман куртки, рефлектором наружу – хитрый фонарик. Раньше он о таких придумках только слышал – и оказалось, купить можно без особых трудов, если знать, куда пойти…

Соня сбросила куртку, оставшись в легонькой блузке и короткой юбчонке, свернула халатик в тонкий рулон. Заранее поежилась – днем было тепло, а вечера пока что стояли холодные, зябкие.

Они поднялись на лифте на седьмой этаж, отправили лифт вниз, а сами, бесшумно ступая, спустились на шестой, подсвечивая себе редкими вспышками фонарика-брелока. Там Соня быстренько надела халатик, зажгла протянутую Родионом свечку. Площадка озарилась тусклым мерцающим сиянием.

– Главное, вовремя зажмурься… – прошептал он.

– Иди к черту…

Согласно боевому расписанию, Родион прижался к стене, а Соня решительно застучала кулачком в обитую дерматином дверь. От ее резких движений пламя свечи отчаянно заколыхалось, но не погасло. Никто не отзывался. Она застучала вновь, посильнее.

– Кто там? – послышался самый обыкновенный мужской голос.

– Соседка. Из сто восьмой, – откликнулась Соня, в зыбком сиянии выглядевшая совсем юной. – Мы тут по десять тысяч быстренько собираем, «аварийка» приехала, а задаром копаться не хотят… Уехать грозятся…

За дверью, слышно было, выругались. Соня постучала еще раз:

– Они говорят, работа сложная…

После паузы, показавшейся геологическим периодом, лязгнул замок, изнутри брызнул свет фонарика. Соня вполне натурально прикрыла лицо ладошкой. Лучик задержался на ней, обвел площадку.

– Они не оборзеют – по десять штук с квартиры? – сварливо сказал невидимый Родиону человек, приоткрывший дверь, судя по звуку, не более чем на ладонь.

Но фонарик опустил, скользнув лучом по фигуре девушки – вряд ли случайно. Соня растерянным голоском ответила:

– Да не знаю я ничего, они говорят – уедут…

– Ух, какие люди у нас в сто восьмой, и даже без охраны…

– Да вот так вот жизнь сложилась, что без охраны… – в тон ему посетовала Соня. – У вас деньги есть?

– Всегда, красивая, – хохотнул мужчина, светя ей на ноги. – Тебя какие суммы интересуют?

– Я ж говорю, десять тысяч…

– Ты дороже стоишь…

– Слышала уже, – кокетливо отмахнулась она. – Нет, правда, они там денег ждут…

– Ждут – получат, Афони недоделанные… Погоди.

И тут же Соня кашлянула – знак, что клиент полез в карман и ослабил внимание.

Родион кошкой прянул вперед, отодвинув девушку, прикрыв глаза, нажал кнопку. Фонарик, направленный в упор, блеснул вспышкой немыслимой яркости. Под веками вспыхнули огненные круги – импортный парализатор работал отлично, – но Родион уже влетел в тесную прихожую, метко ударил для надежности рукояткой пистолета под горло. Следом ворвалась Соня, кинулась запирать дверь. Выхватив из левого кармана самый обычный фонарик, подняв его над головой – старый военный трюк, – он вбежал в комнату, держа палец на спусковом крючке. Кухня, сортир… никого.

Мебели в единственной комнате почти что и не было – шкаф, кровать, стол, телевизор. В углу несколько пустых бутылок. Соня кинулась было к шкафу, но Родион, положив на стол фонарик, потянул ее назад:

– Не спеши, сначала клиента надо спеленать…

В ход вновь пошла синяя изолента и прихваченная для кляпа вата. Клиент не шевелился, не отбивался, не протестовал – яркая вспышка должна была на несколько минут разложить в глазах светочувствительный родопсин, загнать в короткую кому.

– А он не подох? – спросила Соня. Родион потрогал рукой:

– Дышит…

И сам кинулся к шкафу, как наиболее удобному месту для хранения клада. Азарт взбаламучивал кровь. Он работал руками, как клешнями снегособирателя. На пол вылетела обувь, тяжелый пиджак сорвался с вешалки, упал на голову, Родион, чертыхнувшись, отбросил его за спину. И провозгласил:

– Есть!

Поднялся с корточек, держа на вытянутой руке черную сумку довольно скромных размеров. Старательно продемонстрировав ее напарнице – она нетерпеливо подпрыгнула, махая сжатыми кулачками, – расстегнул «молнию».

Соня полезла туда обеими руками, ребенок, ожидающий гостинчика «от зайки». Показала Родиону несколько пачек в банковских бандеролях – напрягая взор, он различил в полумраке четко гравированные изображения колесничего с голым фаллосом, по чьему-то неисповедимому решению призванному украшать сотенные бумажки. Должно быть, символизировал любимую поговорку власть предержащих: «А имели мы вас всех…»

Мешая друг другу, они копались в сумке. Пачки десяток, полтинников… Десяток больше всего. Под купюрами обнаружились четыре жестяных коробки индийского чая. Родион подкинул одну на ладони – легкая, словно и в самом деле набита чаем или чем-то ненамного тяжелее чая.

– Ладно, потом разберемся, – сказал он, бросая банку обратно. – Для чего-то же они там лежат… В темпе!

Они буквально бегали по квартире, озираясь, – с первого взгляда видно было, что сумка оказалась единственной. Других не видно, в крохотном жилище все, как на ладони, если и есть тайники, с ходу не отыщешь, значит, и связываться не стоит…

– Уходим! – распорядился он. – Жадность фраера губит…

Они преспокойно закрыли за собой дверь, направились к лифту, но вдруг передумали, одновременно, словно подхлестнутые неведомым импульсом, поднялись вверх на три этажа, охваченные растущим нетерпением – и, оказавшись в уютном уголке за шахтой, стали целоваться, вцепившись друг в друга так, словно завтра должен был наступить конец света с поголовным изничтожением рода человеческого. Вокруг них был словно очерчен магический круг, делавший невидимыми, единственными живыми людьми среди скопища говорящих куколок, не способных ни поймать, ни сопротивляться. Зрячие король и королева в стране слепых, ненароком задевая ногами овеянную видимой только им аурой сумку со многими миллионами, ошалело целовались, чувствуя на губах соленый привкус крови, нетерпеливо возясь с пуговицами и «молниями», торопясь ощутить наготу другого. Они слились в единую плоть так неожиданно и естественно, что в первый миг даже этого не поняли, дыхание смешивалось, превращаясь в хрипящий стон…

…Единственное, что немного отравляло Родиону жизнь, – тот самый белоснежный кошмар. Каждую ночь он оказывался в белой тишине безлюдной комнаты, замкнутый в скорлупу, не позволявшую шевельнуть и пальцем. Краешком глаза улавливались отсветы ядовито-зеленых бликов, мерцавших у самой постели, он пытался кричать, но язык не повиновался. Однажды кошмар настиг его средь бела дня на проспекте Авиаторов, за рулем «форда». Неуловимо долгий миг казалось, что сквозь солнечный день вокруг вот-вот окончательно проступит комната, и он замрет в параличе, увязнув там навсегда, потеряв и Соню, и деньги, и весь мир. У виска пульсировал упругий шар, пришлось остановиться и выкурить сигарету. Потом это прошло и больше не возвращалось при дневном свете. Да и ночью он притерпелся, отгоняя панические мысли, терпеливо дожидаясь, когда белая комната растает, и он окажется в привычной темноте. Или посреди невероятно яркого цветного сна. В последнее время снились исключительно многоцветные, яркие сны, насыщенные спектрально чистыми красками.

С домом и Ликой уладилось предельно просто: он попросту переселился в «берлогу», прихватив кое-какие вещички. Немного неудобно было перед Зойкой – единственное, что мучило его всерьез, но объяснения он предоставил Лике. Как и улаживание всех формальностей с разводом, написав заявление по всем правилам. Успокоенная всем этим Лика снизошла до того, что полчасика посидела с ним за рюмкой, обсуждая детали и частности вполне цивилизованно. Правда, Родион ее хорошо знал, насколько можно знать женщину, с которой прожил столько лет, – и видел, что в глазах у нее навсегда поселилась нешуточная ненависть, что хамского изнасилования под дулом пистолета Лика ему никогда не простит. Ничего не предпримет, но не простит.

Что его не волновало ничуть. Со старой жизнью было покончено. И напоследок он собирался устроить бывшей женушке и ее любовничку приятный сюрприз. Упаси господи, без убийств и даже без малейшего рукоприкладства – но запомнить этот вечер парочка прелюбодеев должна на всю оставшуюся жизнь…

…Впервые Соня оставалась у него ночевать в «берлоге», заявив родителям, что пора провести с будущим мужем настоящую ночь любви, без торопливых обжиманий по неприспособленным для этого углам. По ее реляции, родители приняли эту новость со скорбно-философским смирением, налегая лишь на то, чтобы доченька все обдумала и взвесила и по юной ветрености не осталась на бобах. Как признавалась Соня, не будучи в состоянии смеяться открыто, она чуть не описалась от избытка чувств, когда маман, уединившись с ней на кухне, возжелала дать парочку уроков сексуального ликбеза. Слушала Соня, по ее подсчетам, секунд двадцать, больше не вытерпела, а потом, с невинным выражением лица обрисовав мамаше позицию номер сорок семь из некоей французской книжки, преспокойно ушла, пока родительница пыталась вернуть в нормальное положение нижнюю челюсть.

Естественно, Родион возжелал увидеть позицию сорок семь в натуре. Увы, от практических занятий пришлось пока что отказаться. К очередной разбойничьей оргии любовники подготовились всерьез, живописно расположив только что взятые сто пятьдесят миллионов и дюжину шампанского вокруг ковра, а в ванной поместив натуральное французское белье, купленное по дороге. Однако на пути к празднику души и тела досадным препятствием оказались те четыре жестянки из-под индийского чая, содержавшие что угодно, только не чай…

Все четыре были набиты розовой массой, напоминавшей по цвету зефир «Клюковка» шантарского производства, а по консистенции – рахат-лукум местного же изготовления. Масса эта, старательно упакованная в полиэтилен, озадачила не на шутку. Даже фривольные мысли отодвинулись на второй план.

Решено было исследовать обстоятельно и вдумчиво. Родион, как мужчина, должен был обеспечить техническую сторону дела, что он в момент и проделал, притащив из кухни самую разнообразную утварь.

Для начала массу долго старательно протыкали пикой для льда, установив, что никаких посторонних вложений там не содержится. Подцепив немного на кончик чайной ложечки, понюхали, но аналогий запаху в прошлом жизненном опыте не вспомнили. Подожгли. Хоть и плохо, но кое-как сгорело – запах опять-таки казался незнакомым. Попробовать на язык так и не хватило храбрости, как ни подбадривали друг друга.

Решительно не зная, что бы учинить еще, попробовали развести щепотку в воде. Растворилась. На этом зуд экспериментаторства как-то приутих – за отсутствием свежих идей.

– А вдруг это яд? – спохватилась Соня.

– А как проверить? Там в подъезде кошка чья-то сидит, можно накормить…

– Кто ее знает, – задумчиво сказала Соня. – Вдруг она не сразу помрет? Или на нее это подействует как-то иначе?

– Действительно…

Соня вдруг запоздало испугалась:

– Слушай, а если это что-то радиоактивное?

Ему тоже стало не по себе, отодвинулся от раскрытой банки. Но тут же опомнился:

– Не похоже что-то. Впрочем, проверить не мешает…

Вадик Самсонов, жуир и плейбой, тем не менее был толковым инженером. И держал дома кучу всевозможных импортных штучек. Отыскался и дозиметр. Судя по его показаниям – а в его исправности Родион не сомневался, – никакой радиации розовая масса не испускала. Фон был самым обычным для Шантарска, стоявшего вместе с прилегающими деревнями на пластах урановой руды – японцы умерли бы от шока, но коренные горожане не видели ничего пугающего…

– Отпадает, – сказал Родион.

– Может, редкоземы? – с отчаяния предположила Соня. – Сейчас ведь торгуют таким, что и представить раньше было невозможно. Мне даже красную ртуть в пузырьке показывали. Зашел один обормот в офис и предложил партию, показал этот самый сосуд. Тамошние бизнесмены в окна попрыгали, благо дело было летом, на первом этаже…

– Нет никакой красной ртути, – сказал Родион. – Как инженер говорю.

– Но ведь торгуют?

– Если чем-то торгуют, еще не обязательно, чтобы оно в природе существовало, – философски заключил Родион. – Акции МММ взять…

– А все же? Есть цезий, ниобий и что-то там еще…

– Это не металл, – сказал Родион. – Видывал я редкоземы, хоть и не все. Никак не металл.

Они переглянулись, и Соня сделала вывод с таким видом, словно хотела бесповоротно завершить прения:

– В таком случае, остается одна-единственная гипотеза. Наркотик.

– На анашу не похоже.

– А ты ее видел, Клайд?

– Видел, – сказал он. – В институте малость баловались. Тогда далеко было до нынешнего размаха, но все же…

– Анашу я тоже видела, – сказала Соня. – Это не анаша, не опиум, не марихуана. Кокаин белый. Героина видеть не доводилось, но знающие люди говорят, он тоже белый… А впрочем, сейчас развелось столько синтетиков… Знаешь что? Если это наркотик, его ведь можно удачно толкнуть.

– Кому? – пожал он плечами. – На улицу же не пойдешь…

– Можно потолковать с Виталиком.

– А, тот… Он что, причастен?

– Ну, «причастен» – это чересчур пышное определение, – сказала Соня. – Иногда проходит по краешку… Если это что-то дорогое, за хороший процент возьмется.

– А не получится ли с ним, как с твоим Витьком? – помрачнел на миг Родион.

– К Витьку мы, идиоты, потащили весь товар оптом. Возьмем образец в спичечной коробочке. И попросим консультацию, наврем что-нибудь убедительное – будто не мы продаем, а нам продают. Виталик поумнее Витька, на рожон не полезет – и, что важнее, не хватит у него возможностей, чтобы на нас наехать всерьез… Попробуем?

– Попробуем, – подумав, согласился Родион. – Не выбрасывать же? В особенности если денег стоит…