Стихи

Б. Слуцкий. О Василии Каменском

Василий Васильевич Каменский родился 5 апреля 1884 года на речном пароходе, шедшем из Перми вниз по Каме.

Его отец был штейгером на золотых приисках, вся родня по отцу была связана с горным делом, по материнской линии – с Камой, с пароходами. Четырех лет Каменский остался круглым сиротой, воспитывался у тетки, муж которой был управляющим буксирного пароходства в Перми.

Кама, Пермь, Урал прошли через всю жизнь поэта и отразились многократно в его стихах и поэмах.

Каменский прожил долгую жизнь, он умер семидесяти семи лет от роду в Москве 11 ноября 1961 года,

Вступив в литературу двадцатилетним, Каменский на протяжении сорока лет – до того как болезнь приковала его к постели – находился в центре поэтической жизни страны.

«Весельчак, гармонист, песельник, – говорил о нем Маяковский. – Я считаю его лучшим современным поэтом. После себя, конечно».

Репину и его гостям в Куоккале запал в память голубоглазый летчик, читавший свои стихи и вырезывавший удивительные фигурки из разноцветной бумаги.

А Луначарскому запомнился Каменский простоволосым, в красной рубахе, на плоту, окруженным густой толпой рабочих, – его послали на Каму от Союза водников для поэтической агитации.

Горький называл Каменского своеобразнейшим писателем, автором отличных стихов, человеком со «своим лицом».

И в самом деле, редкостной многогранной одаренности и своеобразия был этот человек. Проявление различных талантов и влечений Каменского совпало с необычным временем.

Октябрь – величайший в истории человечества социальный переворот – отобрал и выдвинул в первые ряды людей революционного темперамента, ярких, сильных, широких. Вспомните слова Блока: «Переделать все!» Эти люди недаром называли себя энтузиастами. Впоследствии автобиографическую книгу Каменский так и назвал: «Путь энтузиаста». Он писал: «Чувствовать себя сыном великого времени – упоительное счастье». Активный, кипучий, жадный к жизни, к исканиям, он во всем хотел быть с веком наравне.

Каменский был революционером, борцом, прошел через царские и белогвардейские тюрьмы. В 1904 году, когда ему было двадцать лет, он занимался подпольной большевистской агитацией на Нижнетагильском заводе, где в то время работал таксировщиком. В 1905 году он возглавил забастовочный комитет, разоружал, арестовывал заводчиков. В гражданскую войну был политработником на Южном фронте. Первым из литераторов он стал депутатом Моссовета и совмещал эти свои высокие должности с ведением середняцкого хозяйства в уральской глуши. Луначарский рассказал по этому поводу на юбилее В. Каменского в 1933 году интересный эпизод: «Как-то раз Василий Васильевич шел по лестнице в какой-то театр, где он должен был выступить со стихами. Оказывается, что там должен был выступить и Ильич. Оба встретились на лестнице. Владимир Ильич ласково глянул на поэта и сказал: „Здравствуйте, середнячок“. Сказал и прошел мимо… А поэт остолбенел. Он стоял с выкатившимися глазами и беззвучно шевелил языком во рту: „Середнячок? За что же он меня эдак-то?“ Весь вечер Каменский был не в духе. Но ему повезло. При разборе шапок опять встретился с вождем и бросился к нему: „Владимир Ильич, как же это вы? За что же это вы? Что же я за середняк? Разве я застрял между меньшевиками и большевиками? Или вы думаете – я болтаюсь между революционерами и обывателями? Я – человек твердых убеждений, я советский человек, я – бунтарь, я подлинный левый. Мне хочется, чтобы вы никогда не сомневались в этом“. Теперь уж Ильич смотрел на поэта удивленными глазами. Наконец он понял и захохотал: „Так разве же я про ваши убеждения? Это мне товарищ Свердлов сказал, что у вас хозяйство середняцкое на Урале“. Каменский хлопнул себя по лбу: „Вот оно что! А мне невдомек. Никто меня не называл так“. И разошлись, крепко пожав друг другу руки»[1]. В тридцатые годы Каменский активно участвует в организации первых уральских колхозов.

А на заре авиации Каменский был одним из первых русских авиаторов, как тогда называли летчиков. Он учился в Париже у Блерио. Он демонстрировал перед публикой летное искусство на аэродромах в Польше и России. Он читал свой собственный некролог в газетах после катастрофы в Ченстохове в 1912 году, когда его самолет разлетелся на куски, а сам он получил серьезные травмы и чуть не утонул в болоте.

Каменский был и актером. Хотя Мейерхольд, в труппе которого он недолгое время состоял, и посоветовал ему уйти в литературу, в Каменском на всю жизнь осталось многое от человека театра. Он был прекрасным чтецом стихов – своих и чужих. Он был первым поэтом (до Маяковского и до Игоря Северянина), вынесшим большую поэзию на эстрадные подмостки, «повезшим ее на гастроли».

Кроме этого, Каменский был и незаурядным художником: картины его экспонировались на выставках. Он был и автором много читавшихся в свое время романов, и драматургом, и оперным либреттистом.

Но прежде всего Каменский был поэтом. У него вышло в свет более пятидесяти книг. В этот сборник включено лучшее, выдержавшее испытание временем.

Центральное место в творчестве Каменского занимают большие полотна, поэмы о вождях крестьянских восстаний.

Еще в 1905 году, когда всколыхнулась вся крестьянская Русь, красный петух пошел снова летать по барским усадьбам, а на историческую арену вышел рабочий класс, стало ясно, что судьба страны, судьба революции зависят от того, с кем пойдет самый многочисленный класс России – с рабочими или с их врагами.

В «зеркале русской революции», как назвал творчество Льва Толстого Ленин, отражено прежде всего патриархальное крестьянство, его бытие, его помыслы, власть тьмы над ним.

Прогрессивные, революционно настроенные литераторы всматривались в иные черты русского крестьянства – в его удалую силу, в его стихийную революционность. В далеком прошлом деревни и казачьей станицы они искали черты настоящего и особенно их будущего.

Выстраивая в ряд произведения Каменского, посвященные крестьянству (даже количественно они составляют большую часть его наследия), обнаруживаем, что он написал поэтическую историю удали, мощи, размаха русского народа от Степана Разина до революционных бунтарей пятого и семнадцатого годов.

Первой в этом ряду стоит поэма о Разине, самом поэтическом лице русской истории, как говорил Пушкин. О Разине Каменский думал и писал всю жизнь, начиная с романа, вышедшего в 1915 году, Впрочем, еще до романа было написано стихотворение, принесшее юному поэту эстрадную славу. Позднее оно было включено в поэму:

Здесь еще преобладает восхищение удалью. В поэме уже размышления о том, против кого эта удаль направлена:

Часто указывалось, что в поэме Каменский шел не за историческими фактами (кстати говоря, хорошо ему известными), а за фольклором. Не случайно первая редакция поэмы называлась «Сердце народное – Стенька Разин». Здесь не столько деяния народные, сколько его чувства и помыслы, его ненависть к барам, князьям, царю, способность народа самоотверженно любить, верность своим идеалам.

Следует сказать, что от фольклора, а не от исторических книг идет вся огромная разинская тема в искусстве – и записанные Пушкиным песни, и суриковский Разин в челне, и хлебниковские поэмы – вплоть до Кедрина, Шукшина и Евтушенко.

Первая редакция поэмы писалась в предчувствии народной революции. Вторая – исходила из ее победы, и поэма кончается словами:

Вот о чем думает перед смертью Степан:

Поэма «Емельян Пугачев» (опубликована в 1931 году) куда менее известна, но во многом это более зрелая вещь. В поэме больше серьезности, уважительности к истории, глубоких размышлений.

Работа над поэмой, присоветованная М. Горьким, началась еще в 1925 году, вскоре после опубликования есенинского «Пугачева». Есенин писал свою вещь, полемически заостряя ее против пушкинской «Истории пугачевского бунта», с крестьянской, как он, по некоторым свидетельствам, говорил, точки зрения. Каменский продолжал и учитывал и пушкинский, и есенинский опыт.

В большой главе «Заводы» едва ли не впервые в русской поэзии сказано о рабочих участниках восстания и их вожде Хлопуше. Вот как, в явном споре с Есениным, дан Хлопуша у Каменского:

У Есенина Хлопуша, главным образом, ненавидящий, оскорбленный, страстный мститель. У Каменского он прежде всего – организатор восстания рабочих. Обе поэмы продолжают и дополняют друг друга.

Одно из лучших мест главы также едва ли не первое в русской поэзии описание радостного и вольного труда рабочих – на себя, на восстание, на Пугачева, а не на заводчиков:

Новое слово сказано и в главе «Генералы», где восстание представлено не как единоличное дело Пугачева, а как общий подвиг многих народных вождей, и литейщика Белобородова, и того же Хлопуши, и кайсак-киргиза Сулеймана, и многих крестьян, казаков, заводских рабочих, беглых солдат, башкир, казахов. В этой поэме Каменскому удалось взглянуть на народное движение не только через фольклор, но и глазами историка.

Спустя три года Каменский публикует поэму «Иван Болотников», как бы завершающую трилогию о народных крестьянских вождях. Позднее о «Болотникове» много писали: Сельвинский («Рыцарь Иоанн»), О. Брик. Однако и в этом случае открывателем темы был Каменский.

«Иван Болотников» – самая ясная, самая простая по стиху из его поэм.

Известно историкам о Болотникове куда меньше, чем о других вождях крестьянских восстаний. Если в двух ранних поэмах Каменский иногда попросту отбрасывал историческую достоверность, то в «Иване Болотникове» без домысливания обойтись было невозможно – именно из-за недостатка материала. И Каменский, вспомнив, наверное, юность, когда он ходил простым матросом на черноморских судах в Стамбул, сумел увидеть средневековую Турцию глазами русского крестьянина. Эта глава «Стамбул» как бы перекликается с главой из поэмы «Степан Разин» о взятии казаками персидского города Решта. Но в ней меньше фольклора и больше исторической достоверности. Можно сказать, что вся суть крестьянской революционности сконцентрировалась, как в фокусе, в этой главе.

Большое место в поэзии Каменского занимает родная природа. Его привлекало не «адище города», как Маяковского, а глубинная Россия. Если его Грузия, его Кавказ, о которых он много писал, были продолжением всей русской поэтической традиции, то Урал, особенно Прикамье, открыты, введены в поэзию самолично Каменским:

И еще:

Эти стихи из поздней, написанной в 1934 году, поэмы о Каме. Но и в поэме «1905-й», и в пейзажных фонах «Емельяна Пугачева» – все тот же Урал, с его громадностью, с его необозримыми лесами и большими заводами, с его мощными реками и великой историей.

Наконец следует сказать и о той стороне творчества поэта, которая принесла ему раннюю всероссийскую славу – о его новаторстве.

Каменский входил в тесный круг блестяще одаренных молодых мастеров, выступивших перед первой мировой войной и Октябрьской революцией, в круг поэтов, возглавленный Маяковским. Он стоял рядом с Маяковским на трибунах эстрад, выдерживал и свистки и аплодисменты публики. Это поколение поэтов пришло на смену мастерам символизма, прежде всего Бальмонту, Брюсову. Оно боролось с символистами и с большим полемическим перехлестом отрицало их достижения. Для Маяковского, Каменского и поэтов их круга была неприемлема элитарность символистов. Они противопоставили ей установку на массового читателя и особенно слушателя. В противоположность своим поэтическим предшественникам они радостно ожидали будущего, представляя его как торжество народной революции. Недаром они так упорно называли себя будетлянами. Они искали новых форм, более того – новых звукосочетаний. И если Маяковский писал о хороших буквах «Р», «Ш», «Щ», то Каменский воплощал это в стихах:

Каменский отлично знал народный язык, его областные говоры, его профессиональные жаргоны, великую литературную традицию русского языка.

Поэзия Каменского необычайно разнообразна ритмически. Все изобилие народных ритмов, плясовых, трудовых, обрядовых было усвоено и применено в творчестве поэтом.

Эстрадные сражения той поры давно отгремели. Манифесты, в которых Пушкин сбрасывался с «корабля современности», со смущением вспоминались их авторами. Оказалось, что Пушкина Каменский трогательно любил всю жизнь и даже написал о нем большой роман «Пушкин и Дантес».

Время отобрало в творчестве Каменского лучшее. Время определило и тот вклад, то новое, что внес Каменский в русский стих.

Очень точно написал о Каменском Луначарский:

«Василий Каменский – поэт из породы мейстерзингеров, на манер французских недавних шансонье. Это – полудраматический, полумузыкальный исполнитель своих собственных „песен“. Поэты часто говорят о своих „песнях“, но иногда это бывает совсем облыжно, ибо их мнимых песен не только они сами не поют, но и никто петь не может. Стихи же Каменского – подлинные песни, им даже не очень нужно, чтобы кто-нибудь написал для них аккомпанемент или определил их мелодию. Сам автор уже создает их почти как композитор»[2].

Сейчас, через сорок с лишком лет после того, как эти слова были сказаны, ясно, что Каменский предварил целое поколение талантливых поэтов, строящих свои стихи в расчете не столько на читателя, сколько на слушателя, притом – на слушателя массового. Каменский был одним из могучих предтеч современной поэзии Политехнического музея. Отсюда его многословие, его повторы, его любовь к лозунгу, к поэтическому афоризму, к звуковому нагнетанию. Слово слышимое нуждается в повторении, разъяснении куда в большей степени, чем слово читаемое.

Существенна грань между творческой манерой работы Каменского и Маяковского. Каменский писал быстро и легко, порою слишком быстро и легко. Когда писалось «Облако в штанах», дневная производительность Маяковского не превышала четырех строк. Маяковский сравнивал свой весомый, грубый, зримый стих с водопроводом, сработанным еще рабами Рима и действующим посейчас. Стих Каменского можно сравнить с каналом, весело и скоро проведенным для отвода разлившейся реки. Однако лучшие из этих каналов останутся надолго.

Когда в 1933 году страна отмечала двадцатипятилетний юбилей творчества Каменского, и, надо сказать, делалось это чрезвычайно широко, с участием Горького, Луначарского, Станиславского, Качалова, Собинова, Мейерхольда, Таирова, Асеева, Неждановой, Козловского, Виталия Лазаренко, он сказал: «По сегодняшний день во мне живет огромная гордость, что моя молодость и внутренняя насыщенность зажжены революцией… Еще в 1905 году я знал, в каком стане мне сражаться и с кем идти…»

Таким Каменский и останется в памяти читателя – радостным, звонким, новым поэтом, воспринявшим и воспевшим события своего времени как народный праздник.

Борис Слуцкий