Стихи

По Горноуральской линии

Громыхает лесами поезд,

Пугая зверье, птиц.

  Собака охотничья поиск

Замедлила, ждет,

  Пока поезд не стихнет.

Пара куниц

  Залезла в дупло –

Там не опасно, тепло.

  Рябчик с поляны

Поднялся на ветвь,

  Дикий козел

Дико смотрит с горы

  На поезд. Шаром медведь

Скатился в ров,

  Забыв про бродячих коров.

Белка зажала

  Кедровую шишку

И замерла,

  Поднявшись на вышку

Кедра: белку пугает свисток.

  Перестал жевать лось:

Громыханье колес

  По таежной глуши

Гулким эхом неслось.

  Не дыши:

Цепь бегущих вагонов

  Страшнее драконов.

Даже охотник, и тот

Кисть рябины

Засунул в черемный рот

  И слушает: поезд гудит

В тишине, стучит железом,

Пробирается лесом

К станции,

  Где среди шахт-могил,

В горном дыму

  Проживает демидовский

Нижний Тагил,

  Старинный завод.

И вот

  Станция.

  Платформа в копоти,

  Пассажиры в копоти.

Поезд устал,

  Стал,

  Ал

От заката,

  От грузной запряжки

  Пыхтел недаром.

Встречают:

  Начальник в красной фуражке

И серый жандарм.

Суета.

  Беготня.

Кипяток.

Буфет.

  Толкотня.

  Свисток.

Это встречный товарный.

  Тут вообще поездов,

Паровозов, вагонов –

  Узел угарный.

Депо мастерских,

Товарная станция,

  Склады железа,

  Всякая всячь,

Какая станется, –

Словом,

  Я тут и служил

    На товарной станции

    Таксировщиком.

  Работали все

    С шести утра

    До шести вечера, –

  Двенадцать часов

  У железных весов.

Жизнь немудра –

Сказать нечего –

  Работай, не болей –

    Получай двадцатого

    Тридцать рублей

И будь благодарен,

  Парень:

У рабочих получка еще хуже

  И еще туже.

К тому же – семейные,

  А я холостой.

  Стой.

  Ой!

Я и забыл, что начал с того,

  Как лесами шел поезд,

  Как собака – ого! –

  Замедлила поиск,

Как все звери и птицы –

  Ого! –

Притаились, услышав его.

И даже охотник…

  А это был я,

Я и задумался

  Над рабством былья:

Вот, мол,

  Поезд,

  Жизнь,

  Закаты,

Всюду

  Царствует

  Богатый.

А я – бедный таксировщик – ни при чем.

  Живу очень неважно…

Как, мол, так:

  Батрак за пятак,

  А у хозяина дом двухэтажный.

Вот, мол,

  Поезд,

  Жизнь,

  Закаты,

Я же – крыса.

  В жизни:

  Такса.

  Накладные.

    Дубликаты.

Двенадцать часов

У железных весов.

  Грызу свои будни, –

    Прокляты будь они!

Даже запел я в злости приливе:

  А в награду даны

  Мне худые штаны

Да приложение к «Ниве».

Свинство:

  Вот, мол,

  Поезд,

  Жизнь,

  Закаты.

Поезд – мимо,

Мимо – жизнь.

Зрю закатов жижу.

  Как только пойду

  Из конторы домой – к чаю,

Только закаты и вижу, –

Будто за них

  Жалованье получаю.

И что за неприятные оказии

  В этом Нижнем Тагиле?

О жизни фантазии

  Были такие ли?

Нет!

Я собирался к индейцам

  На реку Миссисипи,

  Туда, к краснокожим.

Юный надеется

  Быть непохожим

  На взрослых почтенных…

Ох, ох!

Тут отчаянный вздох:

Я угодил

  Именно в Нижний Тагил.

К дубликатам,

  Закатам –

  В болоте искать

  Кулика там.

Нужда загнала

За тридцать рублей получки,

  А мне двадцать лет.

Рассчитал получше,

  Ой-ля!

За каждый мой год

По полтора рубля

И бесплатный билет

  По железным дорогам.

Кстати, юность в расцвете –

  Индейцы потом,

  Миссисипи в завете,

В чемодане –

  Майн Рида том.

Весна на груди –

Жизнь впереди.

Так и случилось:

  Первого мая 1905 года

Группа рабочих,

  Железнодорожников и девиц

Отправились в лес

Слушать весенних птиц.

  И я туда влез.

Зашумели сосны, ели,

  Птицы стройно, звонко пели:

«На бой кровавый,

Святой и правый –

Марш, марш вперед,

Рабочий народ!»

  Май встречали

Раздольно речами,

В май кричали

Привольно ручьями,

  Май качали

  Крутыми плечами,

Май венчали

Кострами-свечами.

  Жили словами огней,

  Пели песни о ней –

О свободе рабочего мая:

  «А деспот пирует

  В роскошном дворце,

  Тревогу вином заливая»,

А тревога стихийной

  Волны

Раскатилась с японской

  Войны.

Тревога росла:

  Ощетинились классы,

Взбудоражились Маем

  Рабочие массы,

Тайга неуемно орала,

Подымая

  Для мая

Дубину Урала:

  «Эй, дубинушка, ухнем».

Волосатый марксист

  С красным платком

  Влез на пень;

Марксист голосист,

  Бурлит кипятком,

Не задень:

  «Пролетарии всех стран,

  Соединяйтесь».

Да живет майский день.

  Каждый чуял – Май мой,

  Каждый взял

  И унес Май домой.

Стала шире с друзьями квартира,

Веселее заводский дымок:

  «Отречемся от старого мира,

  Отряхнем его прах с наших ног».

С этого дня

Будто кто-то великий

Обнял меня,

  Посадил на коня…

Это – юность,

  Майский день,

Это – песня,

  Зелень,

  Встречи,

Это – вихря взбубетень,

  Сокрушительные речи,

Это – борьба –

  Победа – нас много,

Это –

  «Смело, товарищи, в ногу…»,

Это – все верно стократно.

И таксировщику

  Совершенно понятно.

Отныне –

  Не крыса я,

А гражданин

Будущей нашей свободы.

Зреют сроки.

  Пусть знает лысая

Голова начальника дороги,

Что я – бедный таксировщик –

  Именно при чем.

Проще:

  К плечу плечом,

  И так до свободы.

Пусть моей юности

  Бурные годы

  Сразятся с царем-палачом.

Так и решил

  И при этом

Решил стать

  Гражданским поэтом.

Крыльями взмытой стихии

Подхвачен поэт:

Напролетные ночи стихи я

  Чеканил,

В восторги одет.

Настала пора

  Для пера –

Счастье бывает на свете:

В екатеринбургской газете

  «Урал»

Стали

  Печатать

    Мои

      Стихи.

Ура!

Первые строки:

  «Стучи, наш молот,

  Бей сильней.

  Короче рукава.

  Железо пламени красней –

  Пора его ковать!»

Пора,

  Ура, Урал!

Я штурмом радость брал:

  Станционный начальник

Не гуляет так важно

  В красной фуражке,

Как разгуливал я

По платформе

  В красной рубашке.

Есть чему удивиться:

  Подходили ко мне

Сослуживцы, девицы,

  Деповские рабочие

  И всякие прочие.

И говорили:

  – Ну, Вася, да ты, брат, поэт

  Свой, тагильский.

  Вот тебе и таксировщик,

  Не ожидали и… –

    Так далее.

А девицы особенно нежно

В закоулке любом:

  – Васенька,

  Напиши в мой альбом. –

А главное – юность,

  Резвость,

  Смелость,

  Жизнь – огонь.

Бьет копытом

  Искры конь.

Не тронь.

Я и горел,

  И, признаться, любил,

  И печатал стихи.

И с неизменной сноровкой

Занимался новой таксировкой.

  А по ночам,

  Под зарево домен,

Когда черный завод

Молчалив и огромен, –

Слетались на сход

  Под завод –

  По рабочим квартирам.

Напряженно и хмуро

  Мы читали

Нелегальную литературу.

  Первомайский марксист,

  Как всегда – голосист.

Отвечал на живые вопросы:

  Шмидт…

    «Потемкин»…

      Матросы…

Движенье растет…

  Брожение шире…

– Есть правда,

  Товарищи, в мире…

Рабочая правда борьбы.

  Готовьтесь к борьбе.

  Капитала рабы.–

И мы расходились –

  Кто плавить чугун,

Кто добывать руду.

  Но были все начеку.

Пели песни

  Свободе, труду,

Жили жизнью своей –

  Ожиданием жили.

А Нижний Тагил

  По-своему жил:

Торговали купцы-старожилы,

  Церкви звонили,

  Обедни служили.

Религия – уральский гранит,

  Святая опора

  И вообще забота:

  «Боже, царя храни».

А особенно, боже, храни

  Управителя

  Демидовского завода –

Обер-эксплуататора,

  Диктатора известного.

Дай ему бог

  Царства небесного.

А пока что

  Нижний Тагил

Только и говорил:

  Управитель проснулся,

Управитель не в духе,

Управитель в уборной.

Разные слухи,

Разные ахи.

Ах, управитель

  Едет на паре.

    Пара в ударе,

Уж он на базаре,

  Базар в восторге:

    Вот это – барин.

Ах! Управительский дом!

  Только б купцам с дочерьми

  Ходить хороводом кругом

  Да вздыхать вечерами:

Управитель насчет дочек –

  Много точек…

Ах, не надо,

Не болтайте зря:

  Если становой – губернатор.

  Управитель не хуже паря.

Так и есть.

  Управителя светлая честь

  Сегодня справляет бал.

Около дома толпа.

  Смотрят – кто попал?

Ба!

  Первым пригнал рысисто

  Попов – становой пристав,

За ним:

  Ротмистр жандармский,

  Судья, прокурор, протоиерей,

  Полковник, врач, адвокат.

Сморкаются у дверей –

Кто чем богат.

  А дальше: купцы, инженеры

  («Как хороши манеры!»),

  Барышни, дамы,

  Папы и мамы.

Весь тагильский букет

Попал

  На ликующий бал,

    На банкет.

Электричеством

  Дрогнули рамы.

Гости

  Собой любовалися.

Барышни,

  Пышные дамы

Понеслись

  В упоительном вальсе.

Он ли

  Банкетов не видывал –

Крикнул:

  – Первый бокал за царя.

  Второй – за Демидова. –

Ура! Ура! Ура!

  И вдруг –

  Караул! Тарарам.

Тревога. Гул.

  Темно.

Гром по горам.

  Кирпич в окно.

Вдребезги стекла.

  Кровью башка

Управителя смокла.

  Негодяи! Кто?

Неизвестно,

  Никак не поймешь

Не гроза ли?

  На заводе галдеж.

Э-ей, на вокзале

  Нещадно орут:

– Наш управитель –

  Труд.

Мастерские,

  Завод –

    Наша квартира.

«Отречемся от старого мира!»

Э-ей, первомайские.

Май приказал:

Иди с «Марсельезой»

  На митинг – вокзал.

Рабочих-то

  На улицах

    Черным-черно.

Гудящая лава.

«Ненавистен нам царский чертог».

Слава труду! Слава!

  Уррррррр-а!

Вот это ура –

  Землетрясение.

Говорящий чугун завода,

  Домны жара.

Да здравствует свобода!

  Уррррррр-а!

Вот это свобода

  Семицветная,

  Радуги бровь.

И над массой живой

  Флагов плещущих кровь.

Вот это кровь массы –

  Циклон, души вой:

  «Братство, союз и свобода –

  Вот наш девиз боевой».

Слава коммуне.

  Грудь дышит мехами.

Я – огнем на трибуне.

Речь говорю

  И кончаю своими стихами:

    «Пока железо горячо –

    Раздайся, молодцы,

    Во весь размах,

    Во все плечо

    Работай, кузнецы!»

Кончил. Сказал.

  Рукоплещет вокзал

За юность мою,

  За первую речь.

Эту ли память

  Мне не сберечь.

С первого слова

Так и пошло.

  И вот

Революция-мать

  Утвердила меня

Делегатом.

  Ого!

Я сейчас же с рабочим отрядом

  В полицию,

  К становому – врагу.

Скольцевали окружие.

Свой револьвер

  Про запас берегу.

Прямо к приставу:

  – Выдать оружье! –

Становой побледнел:

  – Кто вы?

– Я – делегат революции. –

  Скорчился пристав!

– Пожалуйста. –

  Выдал.

Я подумал:

  Хватить бы его

  Изо всей своей мочи.

Но, увы –

  Для становой головы

  Не было полномочий.

Арестовать бы мошенника.

  Но и для этого

  Не было разрешения –

  Раз он выдал оружие.

А вот арестовать

  Управителя – было.

Мы – к нему.

Думал:

  Уж на него наору же я,

  На душегуба рабочих.

А рабочий отряд

  Рад.

Говорят: «Между прочим,

  Насыплем ему наград».

Шагаем.

  Ночь. Ветер лют.

На улицах кучками люд.

  В массе лезу.

Где-то поют

  «Марсельезу».

Только буянит

  Окраина Тальянка –

  Шальная полянка –

  С гармоньями свищет,

  Горланит Тальянка,

  Гуляет Тальянка.

  Тальянка с ножами

  Идет на врага.

  Ага.

  Вот управителя дом.

Ххо-хо. Та-та.

Что случилось?

  Кругом

    Темнота.

Окна черны,

  Окна малы.

Где же гости?

  Хозяин? Балы?

Куда же девалися

  Барышни в вальсе?

Где кавалеры,

  Прически, манеры?

Где же свет?

  Разве нельзя его?

Почему же гостей

  Не встречают хозяева?

Отказать не хотите ль?

  Темнота,

  Пустота.

Скрылся хозяин –

  Сбежал управитель.

В жаркую пору

  Шагаем мы к ротмистру,

  К прокурору.

Скрылись и те

  В мышиную нору.

  Дожили вот

  До счастливого года:

Без жандарма завод,

У рабочих – свобода.

  Остались одни только

    Ваньки да Кольки,

  Маруси да Митьки

А вокруг –

  Митинги, митинги, митинги,

Жизнь марсельезная.

Забастовала

  Дорога железная,

Красным флагом

Была разодета.

И я уж теперь –

  Верь не верь –

Председатель

Революционно-забастовочного комитета.

  Жизнь – колесо.

Я получил большинство голосов.

  Комитетчики –

  С большими бородами, сами,

А я – юноша из товарной конторы.

  Судите сами,

Таксировщик, который,

  Проклиная закаты,

  Строчил дубликаты,

Теперь, нате –

  Стал председатель.

Шутя иль серьезно мне

  Масса орала:

– Ты, Вася, наш

  Президент Урала

Ого! Это надо, друзья, понимать –

  Что натура сноровья.

Вот куда выперла

  Революция-мать,

На крутое здоровье.

Великая маять.

Великая честь –

  Красное знамя

  Юноше несть.

И я с гордостью вез

  Свой воинственный воз.

Не легко в моей шкуре

  Председателем быть.

Дни и ночи дежурил

На телеграфе. За ходом борьбы

Следил. Манифесту не верил.

  Задыхаясь, читал телеграммы,

  Инструкции.

  Мне ли забыть их, –

  Верно ль идем по горам мы

  Всероссийских событий?

И вдруг из Перми депеши –

Я так и опешил.

  Будто впились

  В меня зубы собачьи:

В Перми белый террор –

  Революцию душат

  Отряды казачьи.

Вот тебе раз!

Я по станциям

  Отдал приказ

И послал с делегатами:

  Не пускать

  Поездов

  С солдатами.

Исполнить точь-в-точь,

  Но было поздно помочь.

В эту же ночь

  Схватили меня,

Посадили в тюрьму.

И за мной – комитет.

  Просидели три дня.

На четвертый с утра

  Слышим крики рабочих:

  «Ура!»

Затрещали тюремные двери.

Мы счастью не верим:

Рабочая масса

Штурмом взяла

И нас понесла на руках

  По квартирам.

«Отречемся от старого мира…»

Ревели в восторге, как дети,

  Но даром:

На рассвете

  Снова схватили жандармы

  И доставили к приставу

  На двор полицейский.

Эх, досада…

  Снег…

    Леса…

Ветер носит голоса:

  – Кто виноват? Проиграли

  Всюду кругом

    И у нас, на Урале.

Много верст.

  Звон колокольчиков

Разливался под дугой.

  Развозили нас, молодчиков,

По острогам на покой.

  В одиночке много месяцев

Юность билась взаперти:

  За решеткой звезды весятся,

Жизнь сияла впереди.

  В одиночке

  Ночки долги,

Надзиратели как волки…

  Впрочем, черт с ними!

  Все равно –

  И голубь синий.

Мы и там, как на привале,

Свои песни распевали.

  Юность – птица.

  Что случится –

  Будет так,

  Как надо нам.

  Верхотурская темница –

  Лишь этап

  Навстречу дням.