Стихотворения

Склонясь к бумажному листу,

Я — на посту.

У самой вражье-идейной границы,

Где высятся грозно бойницы

И неприступные пролетарские стены,

Я — часовой, ожидающий смены.

Дослуживая мой срок боевой,

Я — часовой.

И только.

Я никогда не был чванным нисколько.

Заявляю прямо и раз навсегда

Без ломания

И без брюзжания:

Весь я — производное труда

И прилежания.

Никаких особых даров.

Работал вовсю, пока был здоров.

Нынче не то здоровье,

Не то полнокровье.

Старость не за горой.

Водопад мой играет последнею пеною.

Я — не вождь, не «герой».

Но хочется так мне порой

Поговорить с молодою сменою.

Не ворчать,

Не поучать,

Не сокрушенно головою качать,

Не журить по-старчески всех оголтело.

Это — последнее дело.

Противно даже думать об этом.

Я буду доволен вполне,

Если мой разговор будет ясным ответом

На потоки вопросов, обращенных ко мне:

«Как писателем стать?»

«Как вы стали поэтом?

Поделитеся вашим секретом!»

«Посылаю вам два стихотворения

И басню «Свинья и чужой огород».

Жду вашего одобрения

Или — наоборот».

Не раз я пытался делать усилие —

На все письма давать непременно ответ.

Но писем подобных такое обилие,

Что сил моих нет,

Да, сил моих нет

Все стихи разобрать, все таланты увидеть

И так отвечать, чтоб никого не обидеть,

Никакой нет возможности

При всей моей осторожности.

После ответного иного письма

Бывал я обруган весьма и весьма.

Человек, величавший меня поэтом,

У меня с почтеньем искавший суда,

Обидясь на суд, крыл меня же ответом:

«Сам ты, дьявол, не гож никуда!

Твое суждение глупо и вздорно!»

Благодарю покорно!

Я честным судом человека уважил

И — себе неприятеля нажил.

Вот почему нынче сотни пакетов

Лежат у меня без ответов..

Лечить стихотворно-болезненный зуд…

Нет, к этим делам больше я не причастен.

А затем… Может быть, и взаправду мой суд

Однобок и излишне пристрастен.

И сейчас я тоже никого не лечу,

Я только хочу

В разговоре моем стихотворном

Поговорить о главном, бесспорном,

Без чего нет успеха ни в чем и нигде,

О писательском — в частности — тяжком и черном,

Напряженно-упорном,

Непрерывном труде.

Вот о чем у нас нынче — так и прежде бывало! —

Говорят и пишут до ужаса мало.

Убрали мы к дьяволу, скажем, Парнас,

Ушли от превыспренних прежних сравнений,

Но всё же доселе, как нужно, у нас

Не развенчан собой ослепленный,

Самовлюбленный,

Писательский неврастенический «гений».

«Гений!» — это порожденье глупцов

И коварных льстецов,

Это первопричина больных самомнений

И печальных концов.

Подчеркиваю вторично

И категорично,

Чтоб сильней доказать мою тезу:

Не лез я в «гении» сам и не лезу, —

Я знаю, какие мне скромные средства

Природой отпущены с детства.

Но при этаких средствах — поистине скромных —

Результатов порой достигал я огромных.

Достигал не всегда:

Писал я неровно.

Но я в цель иногда

Попадал безусловно.

Врагов мои песни весьма беспокоили,

Причиняли порой им не мало вреда,

Но эти удачи обычно мне стоили

Большого труда,

Очень, очень большого труда

И обильного пота:

Работа всегда есть работа.

Зачем я стал бы это скрывать,

Кого надувать?

Перед кем гениальничать,

Зарываться, скандальничать?

Образ был бы не в точности верен —

Сравнить себя с трудолюбивой пчелой,

Но я все же скрывать не намерен,

Что я очень гордился б такой похвалой.

И к тому разговор мой весь клонится:

Глуп, кто шумно за дутою славою гонится,

Кто кривляется и ломается,

В манифестах кичливых несет дребедень,

А делом не занимается

Каждый день,

Каждый день,

Каждый день!

Гений, подлинный гений, бесспорный,

Если он не работник упорный,

Сколько б он ни шумел, свою славу трубя,

Есть только лишь дробь самого себя.

Кто хочет и мудро писать и напевно,

Тот чеканит свой стиль ежедневно.

Мы все в своем деле — солдаты,

Залог чьих побед — в непрерывной борьбе.

Творец приведенной выше цитаты

Сам сказал о себе:

А можно ли наш жизнетворческий строй

Сравнить с той далекой-далекой порой,

Когда Гете не мог оторваться от мифа

О бесплодной работе Сизифа?

Наше время иное,

Пролетарско-культурно-победно-стальное!

Мы не зря ведь училися в ленинской школе.

Нам должно подтянуться тем боле,

Чтоб в решающий час не попасть нам впросак.

Наша литература — не дикое поле,

Пролетарский писатель — не вольный казак.

Не нужна, ни к чему нам порода писак

Богемски-разгульной, ленивой повадки.

Писатель культурно-творческой складки,

Колоссальный, стихийно-могучий Бальзак,

Болел разрешеньем «ужасной загадки»:

Что в искусстве главнейшее — в литературе,

В музыке, в живописи и в скульптуре?

Я наспех пишу. По заказу.

Всего не высказать сразу.

Тороплюсь основное сказать как-нибудь,

Не дав своим мыслям надлежащей чеканки.

Молодых творцов, лишь начавших свой путь,

Спешу отвлечь от опасной приманки.

Нет «жрецов», «алтарей» и «лавровых венков», —

Ни к чему атрибуты нам дряхлых веков

И эстетическое худосочие.

Соцстроительство — Дум наших всех средоточие.

Мы у письменных, наших — не столов,

а станков —

Мастера и рабочие.

Подчинись трудовому режиму суровому,

Осознав, как подъем наш опасен и крут,

Окультурим и облагородим по-новому

Боевой, пролетарски й писательский труд!