Стихотворения

Во ржи катились медленные волны,

За синим лесом собирался дождь.

Каким-то чудом

Озорник-подсолнух

Забрел по пояс в спеющую рожь.

Он, словно шапку,

Тень на землю бросил,

Смотрел, как поле набиралось сил,

Навстречу звонким

Бронзовым колосьям

Едва заметно голову клонил.

Он бед не ждал.

Но этим утром светлым

Пришел комбайн – и повалилась рожь…

И то ль от шума,

То ль от злого ветра

По крупным листьям пробежала дрожь.

А комбайнер, видать, веселый малый,

Кричит:

– Эй, рыжий, отступи на шаг! —

И тот рванулся,

Да земля держала,

Не может ногу вытащить никак.

Он знать не знал, что в этот миг тревожный

Водитель вспомнил, придержав штурвал,

Как год назад

Таким же днем погожим

Он поле это рожью засевал.

Как счастлив был, что солнце плыло в небе,

Что пашня только начата почти,

Что с девушкой,

Стоявшей на прицепе,

Ему всю смену было по пути.

Вдруг, как назло,

Остановился трактор

И, поперхнувшись, песню потушил…

– Отсеялись! —

Ругнулся парень. —

Так-то!

Видать, свинью механик подложил.

Он влез под трактор,

Поворчал уныло,

На миг забыв про спутницу свою.

И девушка-насмешница спросила:

– Ну, как там, скоро вытащишь свинью?

А дела было самая-то малость.

И парень встал,

Скрывая торжество…

Она лущила семечки,

Смеялась

И озорно глядела на него.

И потому, что день был так чудесен,

Что трактор жил, —

Он улыбнулся вдруг,

Схватил девчонку,

Закружил на месте,

Да так,

Что только семечки из рук!

От глаз ее,

Еще испуга полных,

Свои не мог он отвести глаза…

Вот почему сюда забрел подсолнух,

Теплом руки спасенный год назад.

И вот дрожит он от густого гула,

Уже и тень на голову легла…

И вдруг машина в сторону свернула,

Потрогав листья,

Мимо проплыла.

Белый аист, печальный аист —

Из бамбука худые голени.

Он стоит, в синеве купаясь,

Над своими птенцами голыми.

А у ног его шелест ив

Да гнезда незавидный ворох.

Весь нескладный,

Он все ж красив, —

И красив, и смешон, и дорог…

Говорят, будто к счастью аист.

И поэтому, может быть,

Я опять, я опять пытаюсь

С доброй птицей заговорить.

Оказав мне свое доверие,

С крыши первого этажа —

Он расскажет,

Как жил в Нигерии,

Сколько верст синевы измерили

Крылья эти, домой спеша.

Долго с ним говорить мы будем,

Будто снова ему в полет…

Аист очень доверчив к людям,

Даже зависть порой берет.

Я помню —

В тот день было много уроков.

Вернулся, когда уже стало темно.

И яблоня наша,

Под ливнем измокнув,

Ко мне перед сном заглянула в окно.

Как будто бы в дом попросилась несмело.

И сжалось от жалости сердце мое:

Почудилось мне, что она заболела, —

Так сильно трясло и ломало ее.

И с этого дня, побеждая ненастье,

Я с яблоней честно делился теплом —

Окно по ночам я распахивал настежь,

Отца не спросив и от мамы тайком.

Мне очень хотелось продлить ее лето,

И яблоня грелась ночами.

Зато,

Довольный,

Я спать забирался одетым,

А сверху еще накрывался пальто.

Давно это было…

Я – русский.

Я из той породы,

Чья кровь смешалась

С небом и травой.

Чьи прадеды в зеленый храм

Природы

Входили с непокрытой головой.

И молча били низкие поклоны

Клочку земли —

В страду и в недород.

Им Русь казалась горькой и соленой,

Как слезы жен

Или над бровью пот.

Всё помнит Русь —

И звоны стрел каленых,

И отсветы пожаров на снегу…

Мы входим в жизнь

Открыто и влюбленно.

Уйдем —

Оставшись перед ней в долгу.

Я – в гостинице.

А за окнами

По-осеннему грустный вид.

Бродит осень лугами мокрыми,

Заморозить нас норовит.

Я печально смотрю на берег,

На крутой его поворот.

Словно где-то мой дом затерян.

И всё ждет он меня.

Всё ждет…

Словно юность моя осталась

На холодном на волжском дне.

И спокойная, будто старость,

Волга зябко течет по мне.

Вот и всё. Уже вещи собраны.

Посидим на прощанье, мать…

И молчат ее руки добрые,

Хоть о многом хотят сказать.

Руки мамы… Люблю их с детства.

Где б дорога моя ни шла —

Никуда мне от них не деться,

От душистого их тепла.

Руки мамы. В морщинках, в родинках.

Сколько вынесли вы, любя…

С этих рук я увидел Родину,

Так похожую на тебя.

Я поражаюсь мастерству Природы,

Великой сообразности ее.

Живут деревья, умирают годы,

И в дни весны весна берет свое.

И всё подчинено ее законам:

Шум водопадов, и печаль берез,

И майский дождь в грозу, и птичий гомон,

Сменяющийся тишиною гнезд.

И человек в своем далеком детстве,

Когда он был и немощен, и мал, —

Он перед ней,

Доставшейся в наследство,

И падал ниц, и в страхе замирал.

Она его могуществу учила,

Сама ключи от тайн своих дала.

Не побоялась, что людская сила

Раскроет тайны те во имя зла.

Но человек был искренним и храбрым.

Он принял дар, скрывая торжество,

Как скульптор принимает мрамор,

Чтоб высечь людям чудо из него.

Тебе бы в выставочном зале

Побыть картиною чуть-чуть,

Чтоб посторонними глазами

Я на тебя сумел взглянуть.

С усердием экскурсовода

Я рассказал бы всё, что знал:

С какого ты писалась года

И как попала в этот зал.

И кто он – этот странный гений,

Тебя отдавший полотну.

И почему в глазах весенних

Грусть пролилась в голубизну.

И как ты шла неотвратимо

К чужой душе,

К моей судьбе…

Но это я не про картину…

Прости – я снова о тебе.

Ах, Наина, Наина, —

Как ты наивна.

Ты над веткой весенней

Склоняешься чутко,

В этом хитросплетенье

Увидев вдруг чудо.

Ты берешь изваяние

Ветки печальной

И всё ищешь название

Скульптуре нечаянной.

Ах, Наина, Наина, —

До чего ты наивна.

Ты несешь на весу

Это чудо природы.

Ты поставишь весну

В равнодушную воду.

Только сломанной ветке

Цветов не качать,

За заборчиком ветхим

Добрых пчел не встречать.

Но в разбуженной комнате

Будет сниться весь день,

Как на улицы ломится

Сквозь заборы сирень.

Как за окнами плавают

Облака налегке,

Как сиреневым пламенем

Ветка бьется в руке…

Ах, Наина…

Пришла весна.

Пора цвести садам.

Они стоят, затопленные морем….

И солнца нет у них над головой,

А вместо неба – желтая вода.

Но ведь пришла весна —

Пора цветенья…

И вспоминают яблони, волнуясь,

Что в эту пору надо им цвести.

И никакого нету чуда в этом,

Что прямо в море зацвели сады.

Они цветут,

И рыбы удивленно

Губами обрывают лепестки…

И море цвет тот поднимает к небу,

Несет на гребне пенистой волны.

Цветут сады

И шелестят ветвями.

Шумят, как в бурю,

Радуясь весне…

И шум садов выносит море к людям.

И волны, разбиваясь о каменья,

Кидают наземь белые цветы.

Цветут сады, захлебываясь морем…

Пришла весна —

И вновь цвести садам.

Зимой я тоскую по лету,

По вызревшей синеве,

По зябкому, росному следу

В пахучей, дремучей траве.

По грозам —

крутым, ошалелым,

С раскатами по ночам,

По вспыхнувшим на небе стрелам,

Что кажут дорогу дождям.

По граду, забившему в крышу

Десяток веселых гвоздей,

По первому цвету,

что вишню

Закутал до самых бровей.

По спрятанным в поднебесье

Двукрылым певцам тишины,

По древнему рогу,

чем месяц

Воды зачерпнул из волны.

По травам, встречающим косу

Равненьем,

подобным стиху.

Еще – по душистому возу

С мальчишками наверху.

Еще – по грибному раздолью,

Густому румянцу рябин,

По песне, что вышла на поле

Под музыку грузных машин.

По первому празднику в доме,

По хлебам в печи,

что хранят

Тепло наших жест

их ладоней

И жарких полей аромат.

А летом —

нежданно

без спросу

Нахлынет другая тоска:

По злому седому морозу

И чистому пенью катка.

По первому хрупкому снегу,

По стону стремительных лыж,

Когда понесешься с разбегу

И птицей с трамплина взлетишь.

Люблю я метелицу злую

И дождика легкую прыть…

И так нашу землю люблю я,

Что просто не терпится жить.

Новый год стучался веткой ели

В дом, где тяжко заболела дочь.

Мы с тобой уже какую ночь

Не отходим от ее постели.

А в углу игрушки в полном сборе

Тихо ждут Маринкиных забав.

Девочка, уставшая от боли,

Жарко спит, ручонки разбросав.

В этот миг нет ничего дороже

Повзрослевших, молчаливых глаз…

Доктор утешает нас, как может,

И в душе тревожится за нас.

А когда болезнь вдруг уступила,

Дочка этой радости в ответ

Так нам улыбнулась через силу,

Словно мы не виделись сто лет.

Поманила нас к себе неслышно.

Я присел неловко на кровать…

Мама встала и на кухню вышла,

Чтобы дочке слез не показать.

Гром в небо ударил со зла.

И небо,

как водится, —

в слезы.

Дырявая крыша берёзы

Опять надо мной потекла.

Как тыща серебряных гривен,

Тяжелые капли стучат.

Сердит неожиданный ливень,

Но я ему,

летнему,

рад.

Он радугу вывел за лес…

Веселый, напористый, быстрый,

Внезапно прозрачною искрой

На солнце блеснул и исчез.

С земли все цветы подобрав,

Украсилась радуга ими.

Тут всё в ней —

от зелени трав

До льнов затихающей сини.

От луж заблестела тропа…

И видно

на горизонте,

Как травы купаются в солнце

И тянутся к солнцу хлеба.

Вдали еще сердится гром,

Видать, из последних усилий.

И свежесть такая кругом,

Как будто арбуз разломили.

Всё,

Всё как есть

Хранится в сердце:

К реке пробившийся ручей,

Поля – смотреть не насмотреться —

С широких батькиных плечей.

И дом, где родился и вырос.

Где каждый шорох помню я.

И леса утренняя сырость

В притихших капельках дождя.

И сёл мудреные названья —

То Ветролом, то Нелюды,

И шумное негодованье

С плотины сброшенной воды.

Школьный зал огнями весь рассвечен,

Песня голос робко подала…

В этот день не думал я о встрече,

Да и ты, наверно, не ждала.

Не ждала, не верила, не знала,

Что навек захочется сберечь

Первый взгляд —

Любви моей начало,

Первый вальс —

Начало наших встреч.

Я б, наверно, не рискнул признаться,

Чем так дорог этот вечер мне, —

Хорошо,

Что выдумали танцы:

Можно быть при всех наедине.

Одаривает счастье нас по-разному:

То пей взахлеб, то – ничего.

Одни его и в будни празднуют,

Другим и праздник – без него.

Наверно, так несправедливо.

И, веря сердцу своему,

Я не сумел бы стать счастливым,

Коль счастье лишь в моем дому.

По мне – жило б оно на свете,

Светило б солнцем и строкой,

И пусть его я позже встретил,

А раньше кто-нибудь другой.

Но лишь бы счастье было рядом,

Чтоб каждый сколько хочешь брал.

Я от себя его не прятал,

Но и другим не заслонял.

Стихи читают молодые…

И в поездах, летящих в полночь,

И у костра – в заре и в дыме.

Стихи читают молодые,

Чтоб душу радостью наполнить.

И я боюсь, когда пишу.

Я на костры в ночи гляжу.

Слежу за теми поездами,

Что где-то спорят с темнотой.

И, как на первое свиданье,

Иду я к молодости той.

Несу всё лучшее на свете —

Тепло друзей, любовь и грусть.

И всё боюсь ее не встретить,

И встречи каждый раз боюсь.

Горькой правдой всю душу вытомив,

Я на ложь не оставил сил.

Видно, я ее просто выдумал

И, придуманную, любил.

И сейчас представляю четко,

Сколько я причинил ей зла.

И уйдет из стихов девчонка,

Как из сердца уже ушла.

«Что случилось? Ну, что случилось?» —

Взглядом спрашивает опять…

Побежденная, мне на милость

Хочет гордость без боя сдать.

Всё понять иль всему поверить

У любви моей на краю…

Я стою у раскрытой двери,

Как у сердца ее стою.

И как тот – на распутье – витязь,

Всё тревогу хочу избыть.

Надо было ее увидеть

Еще раз…

Чтоб совсем забыть.

Мне приснился мой старший брат,

Что с войны не пришел назад.

Мне приснилось, что он вернулся —

Невредимый и молодой.

Маме радостно улыбнулся:

– Я проездом… А завтра в бой.

Мать уткнулась ему в ладони…

– Что ты, мама! Ну, как вы здесь? —

По глазам угадав, что в доме,

Хлеба нету, да горе есть.

– Угостить тебя даже нечем.

Если б знать – я сменяла б шаль… —

– Что ты! Разве я шел за этим?! —

– Не за этим… А всё же жаль,

Что вот так я встречаю сына… —

Брат достал фронтовой паек,

На две равные половины

Поделил он его, как мог.

– Это вам… —

И, взглянув на брата,

Я набросился на еду.

– А теперь мне пора обратно.

А теперь я ТУДА пойду.

Завтра утром нам всем в атаку.

В ту, последнюю для меня… —

И тогда я во сне заплакал,

Не укрыв его от огня.

Видел я, как дорогу строили,

В землю камни вбивали женщины.

Повязавшись платками строгими,

Улыбались на солнце жемчугом.

И мелькали их руки медные,

И дорога ползла так медленно!

Рядом шмыгал прораб довольный —

Руки в брюках, не замозолены.

– Ну-ка, бабоньки! Раз-два, взяли! —

И совсем ничего – во взгляде.

Может, нет никакой тут сложности?

Человек при хорошей должности.

Среди них он здесь вроде витязя…

Ну а женщины – это же сменщицы,

Не врачи, не студентки ГИТИСа.

Даже вроде уже не женщины,

А простые чернорабочие,

В сапожищи штаны заправлены.

А что камни они ворочают,

Видно, кто-то считает правильным.

Кто-то верит, что так положено,

Каждый, мол, при своих возможностях.

Всё рассчитано у прораба:

Сдаст дорогу прораб досрочно,

Где-то выше напишут рапорт,

Вгонят камень последний бабы,

Словно в рапорт поставят точку.

Но из рапорта не прочтут

Ни газетчики, ни начальство,

Как тяжел этот женский труд,

Каково оно, бабье счастье.

Как, уставшие насмерть за день,

Дома будут стирать и стряпать.

От мозолей, жары да ссадин

Руки станут, как старый лапоть.

Мы вас, женщины, мало любим,

Если жить вам вот так позволили.

Всё должно быть прекрасно в людях,

Ну а в женщинах и тем более.

Не хочу, чтоб туристы гаденько

Вслед глядели глазами колкими,

Аппаратами вас ощелкивали:

«Вот булыжная, мол, романтика…»

Мы пути пролагаем в космосе,

Зажигаем огни во мгле,

И порою миримся с косностью

На Земле.