Стихотворения, не вошедшие в сборники

Плыви, бессонница, плыви, воспоминанье…

Я дивно одинок. Ни звука, ни луча…

Ночь за оконницей безмолвна, как изгнанье,

черна, как совесть палача.

Мой рай уже давно и срублен, и распродан…

Я рос таинственно в таинственном краю,

но Бог у юного, небрежного народа

Россию выхолил мою.

Рабу стыдливую, поющую про зори

свои дрожащие, увел он в темноту

и в ужасе ее, терзаньях и позоре

познал восторга полноту.

Он груди вырвал ей, глаза святые выжег,

и что ей пользы в том, что в тишь ее равнин

польется ныне смрад от угольных изрыжек

Европой пущенных машин?

Напрасно ткут они, напрасно жнут и веют,

развозят по Руси и сукна, и зерно:

она давно мертва, и тленом ветры веют,

и все, что пело, сожжено.

Он душу в ней убил. Хватил с размаху о пол

младенца теплого. Вдавил пятою в грязь

живые лепестки и, скорчившись, захлопал

в ладоши, мерзостно смеясь.

Он душу в ней убил — все то, что распевало,

тянулось к синеве, плясало по лесам,

все то, что при луне над водами всплывало,

все, что прочувствовал я сам.

Все это умерло. Христу ли, Немезиде

молиться нам теперь? Дождемся ли чудес?

Кто скажет наконец лукавому: изыди?

кого послушается бес?

Все это умерло, и все же вдохновенье

волнуется во мне, — сгораю, но пою.

Родная, мертвая, я чаю воскресенья

и жизнь грядущую твою!