Маша, Федя и Степа осторожно повели Саньку домой. Девяткин нес сзади Санькин вещевой мешок и без конца твердил о том, как он предупреждал Саньку не связываться с Петушком.
Катерина выбежала ребятам навстречу и, побледнев, схватилась за перила крыльца.
- Горе ты мое!.. Где тебя так?
- Это бык его… - шепнула ей Маша.
Увидев мать, Санька слабо улыбнулся:
- Ничего и не было-то… Он только один раз и боднул…
Катерина раздела Саньку, перевязала рану на боку и уложила его в постель.
- Тетя Катя, может, доктора позвать? - предложила Маша.
- Сходите, ребята, да побыстрее.
Маша и Федя помчались в Торбеево в больницу. Через час они привели фельдшера Ивана Ефимовича, сухонького, легкого старичка.
К избе Коншаковых сбежались почти все стожаровские мальчишки. Они заглядывали в окна, в щели сеней, толкались у крыльца.
- Первое дело - не гомонить, - сказал Иван Ефимович. - Во-вторых, отступить всем на двести шагов. Раз, два…
Он дождался, когда мальчишки отошли на середину улицы, к бревнам, и скрылся в сенях.
- Маша! - подошел к девочке маленький, взъерошенный Тимка Колечкин. - Это правда - беда с Санькой? Ты все видела? Расскажи…
И Маша рассказала, что произошло на участке.
- Вот… я всегда говорил… Санька, он ничего не боится! Он всегда за других встает! - выкрикнул Тимка и многозначительно оглядел подошедшего Девяткина. Потом пошептался с мальчишками Большого конца, и они отозвали Петьку в сторону.
Начался долгий и возбужденный разговор.
Сначала Девяткин только посмеивался. Но кольцо мальчишек сжималось вокруг него все теснее. Громче всех кричал на Девяткина Тимка. Необычайно воинственный и решительный, он налетал на него, как молодой петушок. Мрачно посматривал на Девяткина молчаливый Ваня Строкин.
Наконец мальчишки всей компанией подошли к Маше, Феде и Степе.
- Ребята, - запинаясь, заговорил Тимка, - что мы вам хотим сказать… про Саньку сказать… Вы думаете, он нарочно пшеницу помял… думаете, по злобе?.. Это все вот через кого получилось… - И он кивнул Петьке: - Теперь сам говори.
- Да, Девяткин, - поддержали Тимку ребята, - ты же обещал.
- По-честному признавайся.
- Привык за чужой спиной прятаться.
- Ну, через меня, - посапывая, буркнул Петька, - ну, виноват.
- Ты подробно объясняй… - толкнул его Тимка. - Все равно не отпустим, пока правду не скажешь.
- Мы в лапту играли вчера, - уныло сказал Петька, - ну, Тимкин мяч и залетел к вам на участок.
- Не залетел, а ты его запулил, - поправил Тимка.
- Ну, запулил…
- А искать перетрусил. Санька же не побоялся и Петьку заставил с собой пойти. Ну, и помяли вашу пшеницу.
Федя и Степа переглянулись.
Так вот оно что! А ведь вчера чего они только не передумали! Семушкин решительно заявил, что Санька помял их лучшую пшеницу из-за мести. И, что греха таить, «векшинцы» почти согласились с Семушкиным.
Только одна Маша продолжала упорно твердить, что Санька «не такой».
- Эх, вы! - упрекнула Маша мальчишек Большого конца. - Знали - и молчали до сих пор!
- Мы бы не молчали, - вздохнул Тимка, - мы Девяткина все утро не могли найти… Нужно, чтобы он сам во всем признался.
Из избы вышел Иван Ефимович, и вслед за ним - Катерина.
Мальчишки моментально окружили их.
- Ну что ж, - прощаясь с Катериной, сказал фельдшер, - пока с вашим молодым тореадором ничего страшного. Подождем до завтра. Поднимется температура - привозите в больницу. Держите его в постели. Посторонних, конечно, никого. - И он выразительно покосился на ребят.
Те еще немного постояли около избы и начали расходиться по домам.
Но в сумерки Маша и Федя вновь прибежали к дому Коншаковых. Они принесли с собой свежих огурцов и недозревших яблок. У крыльца уже стоял Тимка и упрашивал Катерину принять для Саньки кузовок лесной малины.
- Ничего он не желает сейчас… Лежит, стонет, - отмахнулась Катерина и упрекнула ребят: - Наломали вы дров! Охота вам была бугая дразнить!
- А мы не дразнили. - И Маша рассказала, как все случилось.
- Вот оно что! А я думала, созорновал Санька. - Катерина посмотрела на Федю: - Так это ты его из беды выручил? Ну, спасибо тебе. Теперь побратимы с ним будете.
Из избы выбежала Феня. Она держала в руках вещевой Санькин мешок, молоток и пару сапожных колодок.
- Мама, а молоток с колодками зачем? Санька же за рыбой собрался… Ой, - испуганно шепнула она, - я ж догадалась… он не за рыбой, Санька, он в город, в сапожники собрался…
Катерина долго держала в руках молоток и колодки. Неужели не сохранила она семьи, как наказал Егор, не пристрастила мальчика к земле, к крестьянскому труду, к школе?
- Тима, был у вас такой сговор - в сапожники податься? - спросила Катерина.
- Ну, был… - потупив глаза, признался Тимка. - Только меня мамка не пустила.
Лицо Катерины омрачилось.
- А меня вот сынок ни в грош не ставит. Только слава, что под одной крышей ночуем.
- Тетенька, - разжалобилась Маша, - не говорите так!.. Может, он, Санька, из-за пшеницы перепугался… А… а теперь мы его никуда не отпустим…
Катерина устало махнула рукой:
- Идите-ка вы по домам.
«Не отпустим», - вспомнила Маша свои слова, когда вместе с Федей и Тимкой шагала по улице. Легко сказать, но как это сделать? К Саньке за последнее время и так не подступишься.
- Колодки сапожные видели? - остановилась Маша.
- Они с Девяткиным давно в сапожники идти надумали. Им Евдокия все уши прожужжала, - пояснил Тимка.
- Да как он смел из колхоза уйти? - возмутилась Маша. - Тут все работают я не знаю как… И мать его старается…
- А просто он свои Стожары не любит, - задумчиво сказал Федя. - Был бы я из вашего села… - Он не договорил и долго смотрел вдоль улицы.
- В самом деле, - не унималась Маша, - а дядя Егор с войны вернется. «Где мой Санька? - спросит. Как он тут?»
Неожиданно Тимка издал странный звук, словно ему сдавило горло.
Маша удивленно обернулась:
- Ты что, Тимка?
- А то… судите, рядите! А ничего вы… ничего по-правильному не знаете! А… а если не вернется дядя Егор?
- Как - не вернется?
Тут Тимка вспомнил про свою клятву и замолчал.
Но Маша с Федей, почуяв неладное, не отступились от него.
Тимка подумал, что тайна тайной, но Саньку выручать как-то надо. И он рассказал про его горе.
Ребята долго стояли молча.
Клочковатые, рваные тучи затягивали небо. Тревожно заскрипели от ветра старые дуплистые липы. Вдалеке, за лесом, вспыхивали зарницы. В избах зажигали лампы и коптилки. Вот вспыхнул огонек в оконце у Андрея Иваныча.
Сколько уж раз в своей маленькой жизни дети приходили на этот огонек!
- Ты куда, Маша? - спросил Тимка, когда девочка круто повернула в сторону.
- К нам пойдемте, к Андрею Иванычу.
- Я же слово Саньке дал…. - испугался Тимка. - Теперь по всему свету пойдет…
- Андрею Иванычу можно сказать. Ему все можно.