Столетняя война

Глава XI Возвращение земель при Карле V

Прежде чем начать отвоевание земель, потерянных отцом, Карл V обеспечил для войны ее нервы. Налоговую систему укрепили в 1363 г. за счет введения подымной подати, продолжая при этом взимать налоги на потребление, введенные для выкупа Иоанна Доброго, а на самом деле используемые для оплаты всевозможных военных нужд, войны с Наваррцем или борьбы с компаниями. В 1366 г. эту систему модифицировали: сумму подымной подати уменьшили, срок ее взимания продлили. Этот прямой налог, который первоначально обещали взимать год, уже пятый год как собирали, когда Карл V делал последние шаги к войне.

Подымную подать попытались заменить новым косвенным налогом, обложив им помол зерна. От этой идеи быстро отказались. В декабре 1369 г. Штаты Лангедойля довольствовались тем, что вновь без ограничения срока вотировали подымную подать и налоги на потребление. Король был хозяином своих финансов. Фактически у него был постоянный налог.

На смертном одре Карла V, размышлявшего перед короной Франции, охватят сомнения. Насколько обосновано право короля так облагать своих подданных? Своим последним актом Карл V обречет на разорение правительство ребенка Карла VI, отменив подымную подать.

Если в Лангедойле принципиально разрешили взимать налог неограниченное время, а Штаты Лангедока — взимать в течение года, это ничуть не означало отмены прежних торгов. Каждый город, каждая провинция упорно торговались о сумме налога.

Все они пытались схитрить, сделав упор на базу налогообложения: сенешальство Каркасон, ссылаясь на опустошения, причиненные компаниями, добилось в 1370 г., чтобы в его составе считали не 90 тыс. очагов, а всего 35 623. Каждый отстаивал свое, и численность очагов по Лангедоку в целом уменьшилась с 210 тыс. до 83 тысяч. Надо ли говорить, что эти очаги не имели ничего общего с реальными очагами, с дымящимися каминами. Единицей раскладки стал «условный очаг» (faisant feu). В городе Альби, еще недавно насчитывавшем 1 333 очага, отныне их было 140: это просто-напросто значило, что жители Альби должны платить 140/83000 от суммы, вотированной Штатами Лангедока. Чтобы «сильный нес слабого», то есть реальная раскладка налога между жителями в какой-то мере учитывала имущественные различия, надо было постараться самим альбигойцам.

Спорили просто о сумме, назначаемой на год или на несколько лет. Лучшим оправданием для ее снижения был военный набег — или град. Даже самые неуступчивые из королевских чиновников знали, что остается от производительных сил в местах, где проходит армия, совершающая поход. После набега Ноллиса в 1370 г., после набега Ланкастера в 1373 г. прошли волны отсрочек, сокращений, снижений налогов.

Налог платили либо натурой, либо услугами. Если город ремонтирует стены или восстанавливает свой замок, укрепляет свои ворота или приобретает стрелковое оружие — все это было поводом для сокращения денежной суммы, которую он должен выплачивать королю. Ведь нужно было компенсировать затраты. Рвение и верность тоже были достойны поощрения. Люди короля очень хорошо знали, что с некоторыми городами надо вести себя осторожно.

На местах не всегда просили снижения налогов. Карл V без стеснения добивался, чтобы податные сами платили за свою безопасность. Одно дело — оплачивать нужды королевства, другое — платить за то, чтобы защищали вас самих. Подданные короля, на территории которых шла война и которые знали, чем грозит им разорение, часто сами просили о дополнительной налоговой нагрузке, лишь бы иметь полную уверенность, на что будут использоваться собранные средства.

Так, Штаты Нормандии без колебаний год за годом вотировали необходимые суммы, чтобы королевская армия могла взять Сен-Совёр-ле-Виконт, крепость на полуострове Котантен, английский гарнизон которой создавал постоянную угрозу для всей Западной Нормандии. Чрезвычайный налог, собранный пять раз, позволил нормандцам оплатить пять осад крепости. В конечном счете они заплатили пятьдесят пять тысяч франков, чтобы англичане ушли сами.

Самым тяжелым бременем для городов было содержание городской стены. Ее строили, чинили, укрепляли со времен Филиппа VI. Но понадобилось несколько лет, чтобы городские власти поняли: когда пришел враг, поздно проверять состояние ворот. Чтобы во время войны оборона была надежной, о ней следовало постоянно заботиться в мирное время. Эшевены и консулы усвоили это. Эдуард III, Ланкастер и Черный принц научили этому нормандцев и пуатевинцев, равно как Карл Злой и Дюгеклен. «Жаки» дали урок парижанам. Протоиерей и ему подобные сделали то же для лангедокцев и овернцев.

Многие города во время демографического роста расширились за пределы своей крепостной стены. Некоторые, как Париж, продолжали расти благодаря исходу населения из села, и бедствия едва сдерживали этот исход. Все эти города, у которых «за городской чертой» находились целые кварталы, знали, что им надо выбирать: жертвовать этими кварталами или укреплять их. Но даже обычное содержание стен в исправности порой было слишком обременительным для горожан. Тулузцы не пожелали использовать для починки стены хорошие кирпичи, как следует обожженные в печи, и довольствовались глинобитными постройками, хотя знали, что те осыплются на солнце и оплывут под ливнем.

Осознанию суровых военных нужд поспособствовал и король: ордонанс от 19 июля 1367 г. предписал настоящую «национализацию» крепостей. Владельцы укрепленных замков должны были привести их в состояние, позволяющее выдержать осаду, запастись провиантом и боеприпасами, приобрести стрелковое оружие, и все это за свой счет. Если они не могли этого сделать, им следовало снести высокие стены, чтобы враг не смог ими воспользоваться, после того как без труда их захватит. Можно догадаться, чего это стоило множеству мелких сеньоров, которые уже были измотаны экономическим кризисом и которых новые политические нравы часто вынуждали приобретать «вторую резиденцию» в Париже, Руане или Тулузе.

Что касается городов, то ордонанс Карла V предоставлял им выбор: включить предместья в состав города либо снести их. Владельцам этих домов, которые сожгли или разрушили, потому что те предоставляли дармовое укрытие для любителей подкопов или эскалад, позже компенсировали их стоимость.

В том же 1367 г. Карл V отправил свое доверенное лицо, Этьена дю Мустье, инспектировать крепости Нормандии. Бальи, со своей стороны, вместе с экспертами объехали свои потенциальные районы обороны. Когда, наконец, в 1370 г. разразилась война, военный казначей Жан Ле Мерсье все еще продолжал осмотр Нормандии.

Похоже, королевские стратеги первоначально различали два фронта — наступательный в Аквитании и фронт английских набегов, которых всегда можно было ждать из Шербура или Кале. Но ни одна область не могла быть уверенной, что маршрут такого набега не пройдет через нее.

Кампания, на которую пришлась битва при Креси, едва не дошла до стен Парижа. А ведь столица уже давно вышла на севере за пределы своей стены, то есть стены Филиппа Августа, оставив без всякой защиты на севере, западе и востоке «большие улицы» Сен-Дени и Сен-Мартен, Сент-Оноре и Сент-Антуан. От окрестностей Лувра до окрестностей дворца Сен-Поль Париж XIII в. был окружен поясом новых кварталов, и все больше домов вырастало вдоль Фландрской или Вексенской дорог, за старыми воротами, которых уже никто не мог бы запереть и названия которых уже становились просто парижской топографией.

Эта ситуация постоянно беспокоила чиновников, отвечающих за порядок, ведь жители предместий были подвержены панике и по любому поводу устремлялись в центр города, где дома, опустевшие после Черной чумы, очень быстро заселялись новыми парижанами. В 1360 г. Жан де Венетт с тревогой видел своими глазами, как жители трех крупных бургов левого берега — Сен-Жермен-де-Пре, Сен-Марселя и Нотр-Дам-де-Шам — покидают свои жилища и оставляют мебель, чтобы переселиться в тесноту Парижа.

Этот город, который был сжат старой окружной стеной как неудобным корсетом и порой должен был жертвовать окружающей городской застройкой — Сен-Жермен-де-Пре отчасти разрушили, — не мог вновь обрести внутреннего равновесия, не удвоив обороняемой площади. По инициативе энергичного прево Юга Обрио на правом берегу возвели новую стену — тем хуже было для Сен-Жермен-де-Пре, — которая отныне защищала кварталы, важные для поддержания как административной и политической деятельности, так и для экономического выживания города. Известны были богатые отели принцев и нотаблей-сановников, расположенные ниже по течению Сены вокруг Лувра и выше, близ королевской резиденции Сен-Поль. Теперь под защитой оказались и дома тысяч ремесленников и лавочников вдоль Пикардийской дороги, Фландрской дороги и дороги на Эно, за воротами Монмартр, Сен-Дени и Сен-Мартен.

Наконец, в новых «хороших кварталах» у ворот Барбетт и ворот Шом парвеню, разбогатевшие на управлении финансами и на войне, выкроили себе участки, чтобы построить резиденции, какие в слишком плотную застройку вокруг Сены и «Перекрестка Парижа» в старом городе вписать было бы нелегко. Дворец Барбетт оставил свое название в истории, когда был убит Людовик Орлеанский, выходивший оттуда после визита к королеве Изабелле. Дворец Клиссон оставил в парижском пейзаже XX в. силуэт двух своих башенок рядом с нынешним зданием Национальных архивов.

Это решение, которое утроило население правого берега, не увеличив населения левого, будет чревато последствиями для Парижа. Отныне городом финансистов, чиновников, суконщиков и менял был правый берег. Его называли просто «Город» (la Ville). Правый берег был «Университетом», населенным клириками, магистрами, адвокатами, книготорговцами, пергаментщиками.

Обрио довершил свое дело, начав возводить за счет короля, напротив Шампанской дороги, бастиду Сент-Антуан, из которой потомки сделают Бастилию. Первый камень, не без торжественности, заложили 22 апреля 1370 г. Составив на востоке пару для донжона Лувра, восьмибашенная Бастилия была прежде всего укрепленным пунктом на Венсенской дороге. Она защищала ворота, которые гарантировали безопасность короля. Англичане были тут ни при чем. Лишь память об Этьене Марселе объясняет, почему выходу с большой улицы Сент-Антуан было уделено такое внимание. Отсюда, пустив коня в галоп, король мог быстро укрыться в здании, которое было одновременно самой надежной из крепостей и самой приятной из резиденций — в Венсенском замке, где он родился.

Организовав тем самым систематическую пассивную оборону того, что удалось спасти от катастрофы в Бретиньи, Карл V чувствовал себя защищенным от сюрпризов. Оставалось сформировать армию для отвоевания земель. Армия Иоанна Доброго, наполовину феодальная, наполовину наемная, достаточно доказала свою несостоятельность — трусость и прежде всего недисциплинированность, — чтобы Карл V не счел первым условием для возвращения земель, потерянных в 1360 г., создание обновленной армии, набранной и организованной на новых основах и способной к новой стратегии.

Одно время французы подумывали поразить империю Плантагенетов в самое сердце. Старая идея высадки десанта в Англии, которую лелеял еще Филипп Красивый, вновь ожила по заключении союза с Кастилией. Флот короля Энрике Трастамарского был готов выйти в Ла-Манш. Надеялись, что шотландцы и валлийцы при этом не упустят возможности восстать. В таком случае, чтобы Аквитания пала, не понадобилось бы огня и меча, а значит, новых разрушений. Размаха приготовлений, которые с весны 1369 г. распорядился начать Карл V, было достаточно, чтобы показать значимость замысла: король Франции хотел не просто устроить диверсию, чтобы облегчить задачу будущего Аквитанского фронта. Он хотел напасть непосредственно на английский престол. Валуа понимал, что удар по Лондону гораздо быстрей принесет результаты, чем постепенный подрыв аквитанских позиций Черного принца. Тем самым Карл V «быстро дарует мир» Французскому королевству.

Состояние королевского военного флота было не блестящим. В нескольких портах стояли корабли, которые могли бы обеспечить свободу торгового мореплавания в ограниченном районе. В основном последствия удара, нанесенного при Слёйсе флотом Эдуарда III, не были восполнены. Карл V совершил усилие для этого, приказав оснастить пять галер для охраны побережья Лангедока и еще пять для нормандского побережья. Он вступил в контакт с Гримальди, сеньорами Монако, которые предложили несколько кораблей и — хоть их репутация во Франции упала после Слёйса и Креси — незаменимых генуэзских арбалетчиков. Кроме того, взяли на службу одного арагонского адмирала. В то же время активизировали работу Галерного двора в Руане. Но все зависело от кастильской помощи.

Тем не менее проект с самого начала был обречен на провал. Французы никогда не были в Англии и строили какие-то иллюзии относительно приема, который может им оказать англосаксонское население. Оливье де Клиссон, о котором можно вспомнить, что он вырос за Ла-Маншем вместе с будущим герцогом Бретонским, верно сказал Совету:

Заключенные французами союзы были поспешными. Новый король Кастилии был должником Карла V, но у него еще хватало дел в своей стране, чтобы вести войну вдалеке от нее. Шотландцы заключили с Англией перемирие, достаточно выгодное, чтобы не ставить его под вопрос так быстро. Многие валлийцы устали от войны. Король Франции несколько легкомысленно прислушался к сторонникам войны во что бы то ни стало, заинтересованным в войне с Англией: отдельным шотландцам, отдельным валлийцам в изгнании, таким, как князь Оуэн. Он прислушался к мнению тех, кто — вполне обоснованно — ожидал высадки английской армии и полагал, что лучше опередить врага и начать наступление первыми. А согласно такой гипотезе могло показаться, что лучше разорять английское село, спасая города и деревни Франции.

Налет англичан на Шеф-де-Ко — Сент-Адресс близ Гавра — в июле 1369 г. укрепил тех, кто считал, что срочно нужно переходить в наступление, в этой мысли.

Командование экспедицией было поручено Филиппу Бургундскому. Бюджет, выделенный ему, позволил нанять тысячу «копий». Рядом с арагонским адмиралом Перильосом были шкипер из Монпелье Жан Коломбье, который бывал на Ла-Манше, и Этьен дю Мустье, уже отвечающий за королевские верфи Галерного двора и Арфлёра. Для руководства финансами экспедиции до и после «переправы» «секретарем морского воинства» назначили менялу государственной казны Пьера Суассонского. Смотритель Галерного двора Ришар де Брюмар имел особое поручение контролировать стрелков.

Корабли, реквизированные во всех портах Ла-Манша, собирались в Арфлёре и в Лёрре — будущем Гавре, а берега устья Сены превращались в гигантский склад, куда поступали кони, боеприпасы, посуда, еда и питье на пять-шесть тысяч человек, которых ожидали здесь. Запасли также двести бочек вина и столько же сидра, тысячу штук свиного сала и сто тысяч селедок, двенадцать тысяч фунтов свечей. Плотники сколачивали пандусы для погрузки коней, портные шили из холста конские кормушки.

В то время как в Лёрре задавались вопросом, когда придут галеры кастильского короля, в начале августа 1369 г. стало известно, что в Кале только что высадились герцог Ланкастер и его армия. Королю Франции в свою очередь пришлось менять планы.

Филипп Бургундский получил приказ идти на Кале в контрнаступление, о котором останутся жалкие воспоминания. Карл V запретил брату активно ввязываться в боевые действия: память о Пуатье сильно повлияла на короля, и он страшился таких «битв», когда за несколько часов можно потерять или приобрести целое королевство. Кстати, Филипп хоть уже и доказал свою смелость, но полководцем был посредственным. Когда 23 августа он достиг Турнеэма, англичане уже контролировали все окрестности Кале. Пришлось остановиться.

Обе армии выжидали три долгих недели. Шли разговоры о том, чтобы сразились герои на ристалище — нечто вроде новой Битвы тридцати, но шесть на шесть. Идея заглохла сама собой.

Интенданты не могли менять планы так быстро, как воины. Стало не хватать провианта. Герцогу Бургундскому все это надоело. Он снял лагерь и, предоставив англичанам делать, что им заблагорассудится, просто вернулся в Париж.

Джон Ланкастер на это и не надеялся. Он отправился разорять Понтьё, а потом землю Ко. Потом форсированным маршем двинулся к Арфлёру, явно собираясь уничтожить французский флот. Гарнизон спас город. Ланкастер счел, что, оставаясь на оконечности земли Ко, рискует попасть в ловушку, и не стал упорствовать. Английская армия вернулась в Кале.

В течение всего похода в виду берега крейсировали английские корабли. Между берегом и флотом сновали лодки, нагруженные добычей, которую английская армия взяла в деревнях.

Ланкастер не перешел Сену, но в Западной Нормандии для короля Франции ситуация сложилась не лучшим образом. Амори де Краон и Оливье де Клиссон тщетно пытались взять Сент-Совер-ле-Виконт, крепость, которую Жоффруа д'Аркур передал королю Англии, а тот препоручил ее верному Чандосу. Наконец, в Шербуре снова высадился Карл Злой — эта весть не предвещала Карлу V ничего хорошего.

Пусть набег Ланкастера выглядит бесполезной акцией устрашения. Но он был чреват последствиями. Его быстрый успех заставил забыть о дорогостоящем провале военной прогулки 1359 г. — вспомним осаду Реймса — и укрепил стареющий штаб, определявший английскую стратегию, в мысли, что со времен больших победоносных набегов ничто не изменилось. Эдуард III и его сыновья не придумают лучшего ответа на продвижение французов на Гиенском фронте, чем рейды по Франции, от Кале до Бордо либо от Бордо до Кале. В этой войне Англия будет расточать деньги и силы, в то время как парламент будет делаться все скаредней. В правительстве Эдуарда III никому не приходило в голову, не лучше ли было бы собранный налог использовать для укрепления обороны Аквитании.

Этот ряд набегов обескровит Францию: Ноллисы, Ланкастеры и Бекингемы будут оставлять за собой в сельской местности след в виде сожженных деревень и уничтоженных урожаев. Но Карл V в возвращении герцога Бургундского, несомненно в какой-то мере умышленном, увидел зачаток стратегии презрения, которая на протяжении десяти лет станет его обычной реакцией на английское наступление. Пусть себе Ланкастер гарцует по стране, а нормандские крестьяне плачут над своими сожженными амбарами — это дешевле обойдется королевству в целом, чем большое сражение с его непредсказуемыми результатами. В конечном счете Англия потратила много денег, не взяв ни одного города. Добыча не компенсировала стоимости экспедиции, а выкупов при прогулках такого рода получали мало. Командир арбалетчиков Юг де Шатийон был одним из немногих, кому пришлось платить выкуп — король ему в этом помог, — потому что он довольно глупо попал в засаду под Абвилем.

Потребовалось несколько месяцев, чтобы Карл V осознал: направляться в Англию не время. В сентябре в ходе рейда сожгли Портсмут. В начале декабря, невзирая на время года, король предпринял новую попытку, менее амбициозную, чем первая: хотели просто разжечь в Уэльсе восстание в пользу Оуэна. Флот снялся с якоря, десять дней боролся со штормами и наконец вернулся в порт. Год, в который французский король хотел перенести войну на территорию врага, закончился чередой громких неудач.

Карл V был человеком, умеющим учиться на опыте — как на собственном, так и на опыте отца. С одной стороны, он понял, что набеги бессмысленны и что нужно занимать территорию пядь за пядью. С другой стороны, убедился, что на союзные флоты можно рассчитывать только как на вспомогательные. А ведь надо было контролировать Ла-Манш.

Галерный двор возобновил деятельность с первых лет войны. Жан де Вьенн, сделанный адмиралом Франции в декабре 1373 г. вместо неспособного и, может быть, недобросовестного Эмери де Нарбонна, в одночасье сменил весь персонал и реорганизовал все службы, деятельность которых обеспечивала королевские эскадры надежной тыловой базой. В обязанности «смотрителя Галерного двора» входили покупка, постройка и содержание кораблей во всех портах королевства. Ускорили темп работы на верфях: в 1377 г. королевский флот насчитывал уже сто двадцать военных кораблей, в том числе тридцать пять судов с высокой посадкой, способных выходить далеко в море и нести тяжелую артиллерию.

Отныне король Франции мог защищать свои купеческие караваны, не допускать неожиданных нападений на нормандское побережье и даже посылать корабли к английским берегам. С 1377 по 1380 г. для острастки сожгли десяток портов, в том числе Портсмут и Ярмут. Не раз в свою очередь объявляли тревогу и лондонцы.

В 1372 г. англичане попытались реализовать масштабный замысел. Тогда им предстояло сразиться с кастильской эскадрой, наконец вышедшей в море в соответствии с обязательствами короля Энрике Трастамарского. Зная, насколько важна была связь по морю для Аквитании, снова зависевшей от Англии, можно понять политическое значение такого сражения, как бой при Ла-Рошели.

Английская эскадра была большой: тридцать шесть военных нефов, четырнадцать купеческих барок с людьми и деньгами. Ей командовал Джон Гастингс, граф Пембрюк, носивший титул королевского наместника в княжестве Аквитания, значение которого можно понять, если знаешь, что Черный принц, сильно страдая от болезни, в прошлом году вернулся в Англию, а у его братьев Ланкастера и Кембриджа хватало дел помимо того, чтобы спасать государство старшего брата. Весной 1372 г. именно графу Пемброку Эдуард III поручил организовать оборону Аквитании.

Морские союзы Карла V не слишком волновали Англию. Валуа в море всегда находился в одиночестве. Однако с 1369 г. ситуация изменилась, а Эдуард III это осознал слишком поздно. Кастильский король был наконец в состоянии оплатить старый долг признательности и, узнав, что английская эскадра держит курс на Они, вывел в море два десятка галер под командованием адмирала Кастилии, превосходного генуэзского мореплавателя Амброджо Бокканегра, родного племянника первого из дожей — Симоне Бокканегра. Эта эскадра устроила у Ла-Рошели засаду, дожидаясь подхода англичан.

Карл V тоже не остался в долгу. Он послал в Атлантику маленький флот, каким уже мог располагать, — восемь галер, кое-как обеспечивавших французское присутствие в Ла-Манше. Их командиром был другой генуэзец. Репье Гримальди. Его галеры прикрывали двенадцать барок, где находилось две-три сотни воинов под началом Оуэна Уэльского. Но если галеры Гримальди пришли вовремя, то они значительно опередили тяжелые барки, оставшиеся в личном распоряжении Оуэна. Тот не устоял перед искушением навредить англичанам: он устроил высадку на Гернси, не сулившую ничего в будущем. Потом он направился прямо в Кастилию, где стал добиваться организации десанта в Уэльс, но не убедил Энрике Трастамарского. Оуэн был еще в Сантандере, когда туда пришли вести из Ла-Рошели.

В районе Они и произошло столкновение 22 июня 1372 г. На стороне Бокканегры было численное преимущество. Он был также и намного более опытным моряком, чем Пемброк, которому он сразу перекрыл доступ в порт. Частой стрельбе английских лучников Бокканегра мог противопоставить не только арбалетчиков: он погрузил на борт огнестрельную артиллерию. Стрелы и болты были бесполезны, когда просто застревали в обшивке. А ядра ломали шпангоуты.

Столкновение 22 июня быстро приняло неблагоприятный для англичан оборот. Кастильцы захватили четыре торговых барки, с воодушевлением сбросив в море побежденные экипажи. Некоторые с удовольствием отправились бы в погоню и за остатком английской эскадры. Бокканегра сдержал свои войска и приказал отступить.

Англичане решили, что возьмут реванш на следующий день. Они недооценили хитрость генуэзца: Бокканегра просто-напросто рассчитывал воспользоваться отливом. Он сказал своим помощникам:

Пемброк не имел задачи уничтожать вражескую эскадру: будь это так, он искал бы боя при высокой воде. Пемброк пытался войти в Ла-Рошель. Если бы английская эскадра в бою при приливе одержала победу, но потеряла половину кораблей, от нее было бы мало толку осажденным крепостям на гиенской границе. К утру 23 июня английское командование все еще думало, как обойти кастильцев.

Тогда-то Бокканегра и атаковал. Едва вода начала подниматься, он сразу бросил в бой свои галеры, и каждая направила к английскому кораблю брандер с жиром и маслом. Англичане думали, что сражение начнется позже, в час прилива. Они не успели ничего сделать, кроме как открыть бесполезную стрельбу из луков.

Три английских корабля, соприкоснувшись с брандерами, загорелись. Ветер раздувал пожар. В это время бриз дул с берега. Генуэзцы атаковали под ветром.

В трюмах английских кораблей находились кони для армии подкрепления. Почувствовав запах дыма, несчастные животные стали крушить переборки, метаться по пылающим кораблям, ломая деревянный набор. Матросы и солдаты, спасаясь от огня и копыт, бросались в море.

Адмиральский корабль смог вырваться из боя. Его взяли на абордаж; кастильцы захватили на нем несколько человек, за которых собирались взять хороший выкуп. Пленников доставили в Кастилию, приковав попарно к днищу трюма. Одного только графа Пемброка оценили в сто тридцать тысяч франков. Как раз тогда Бертран Дюгеклен, вернувшийся во Францию, уже толком не знал, что делать со своим испанским герцогством Молина; он решил совершить выгодную сделку — уступить это герцогство королю Энрике, который дал ему герцогство, а король Кастилии взамен передаст ему наместника Эдуарда III. Но Пемброк был беден, как церковная крыса: он не смог найти денег даже для первого взноса в десять тысяч франков. Можно было полагать, что король Англии проявит щедрость ради своего злополучного вассала; ничуть не бывало. Пемброк умер в 1375 г. пленником в одном замке в Пикардии, а Дюгеклен так и не получил ни су выкупа.

Карл V не был заинтересован, чтобы его коннетабль сожалел о том, что больше никогда не вернется в Кастилию. Он дал ему пятьдесят тысяч франков. Дело обернулось к выгоде для Энрике Трастамарского.

Французы не смогли высадиться в Англии, англичане потеряли военный флот. В конечном счете все должно было решиться на суше — сначала в одной крепости, потом в другой и так далее. Судьба княжества Аквитании будет зависеть от «латников и лучников» из компаний и гарнизонов.

Стратегия французов была проста и объяснялась как привычками Бертрана Дюгеклена, так и самим характером короля. Карл V был врагом ненужных подвигов и предпочитал оценивать — в тиши кабинета или на заседаниях Совета — политическую и финансовую стоимость каждой операции. Итак, никаких больших набегов на территории, которую предстоит завоевать, тем более никаких правильных сражений, в которых за время между первым каноническим часом и повечерием может решиться судьба страны. Конечно, Карл V мечтал о нападении на Лондон, но успех в Лондоне, несомненно, означал бы снятие сразу всех войск, обороняющих Гиень; рискованного рейда на Ажен или Бордо было бы для этого недостаточно.

Таким образом, отвоевание — это десять лет медленного продвижения настоящего фронта путем занятия территорий. Это десятки крепостей, которые терпеливо осаждаешь и систематически занимаешь либо сносишь. Это не молниеносные прорывы в виде рейдов, ничего не дающих в будущем, а методичное перемещение пешек-гарнизонов на шахматной доске из зубчатых куртин, укрепленных мостов и охраняемых перекрестков.

Война велась по мере возможностей, то есть дарований и финансов. Тыл был защищен, снабжение армии обеспечивалось — вспомним Турнеэм — и жалованье выплачивалось вовремя. Вопросы как тактики, так и материально-технического снабжения решались мудро. Стену сохраняли, если ее возможно было защитить и если при ее помощи можно было удерживать окрестную территорию. В противном случае ее сносили, чтобы на нее не мог рассчитывать противник. На крупномасштабные набеги Ноллиса, Ланкастера и Бекингема Карл V и его капитаны отвечали стражей и дозором. Вражескому набегу не пытались противостоять, войска противника не тревожили на флангах. Во всем этом было меньше блеска, чем в «битве», но больше надежности.

Не будем делать вывода об отсутствии стратегии. Реакция в форме пассивной обороны была результатом зрелого размышления. Она означала отказ идти в бой по инициативе англичан. Враг выбирает момент, чтобы напасть, — тот, который даст ему преимущество. Зачем это допускать?

Подобная стратегия не разумелась сама собой, и Карлу V приходилось сдерживать тех, кто даже в его Совете откровенно сожалел о доблестях былых времен. Так, в сентябре 1373 г., во время набега герцога Ланкастера из Кале, было сказано:

На это ответил Бертран Дюгеклен, и отголосок его слов услышат также в речах герцога Анжуйского и Оливье де Клиссона:

Эта война, в которой ничто не ставили на ненадежную карту «заветного дня» большого сражения, воплощала в военном искусстве представления короля Карла V о стиле командования. Оправдывая слабым здоровьем тот факт, что он никогда не появляется на передовой, в отличие от отца или деда, он тем не менее всегда был в курсе событий и принимал все решения сам. Он лично контролировал как командирские качества своих капитанов, так и уместность выбранной тактики. Ведя подобную войну — и ведя ее таким образом, — Карл V вовсе не приобретал славы, но возвращал себе королевство.

С этим добрым правлением, как и с доброй войной, свое имя свяжут некоторые верные сторонники короля. Первым из них, конечно же, был Дюгеклен. Вернувшись из Испании в июле 1370 г., он 2 октября был назначен коннетаблем Франции. То в качестве главнокомандующего, то вместе с Людовиком Анжуйским он станет главным творцом отвоевания земель. Оливье де Клиссон тоже в жизни и в бою шел по стопам своего соотечественника Дюгеклена, которого он в 1380 г. сменит на посту коннетабля. Перебежчик из партии Монфора и эксперт по английским делам, Клиссон командовал войсками прежде всего на Западе, в основном в Бретани. Что касается адмирала Жана де Вьенна, который владел землями в графстве Бургундии и стал одним из вождей армии, отвечавшим в то же время за флот, то это был организатор, специалист по осадам, строитель осадных машин.

Не забудем такого посредственного тактика, как Юг де Шатийон, командир арбалетчиков. Этот знатный барон был олицетворением преданности. Таких, как он, в армии Карла V было много. Не хватавшие звезд с неба, но верные и надежные воины, они обеспечивали оборону областей от английских набегов либо военную оккупацию отвоеванных территорий. Так, например. Мутон де Бленвиль, маршал Франции с 1368 г., — на самом деле его звали Жан де Моканши, сир де Бленвиль[78] — стал в Нормандии незаменимым главой постоянного штаба.

Наконец, были принцы. Присутствовавшие в Совете, когда решались вопросы войны и средств для ее ведения, они командовали армиями в Гиени или в Нормандии, став настоящими королевскими наместниками — по должности или фактически, — с тех пор как Карл V находился в центре своих владений, а не в авангарде. За исключением герцога Бургундского, который плохо проявил себя в 1369 г. и которого слишком интересовали дела своих государств (тем не менее в Нормандии в 1378 г. он окажется в рядах королевской армии) все принцы крови худо-бедно играли эту роль генерал-капитанов. Даже Иоанн Беррийский, который при своем племяннике Карле VI станет настоящим центристом в политике и оставит по себе память как несравненный меценат, человек, весьма мало способный к полководческому ремеслу, командовал в годы молодости армией своего брата-короля. Герцог Беррийский в 1369 г. возглавлял армию Лангедойля — земель от Мена и Нормандии до Форе и Лиона. Однако в конечном счете Карлу V надоело зря терять солдат, доверяя командование ими брату.

В качестве военачальника выше ценили герцога Людовика Бурбона. Он почти всегда оказывал помощь зятьям на больших театрах военных действий, если только ему не поручали командовать войсками в местностях, которые было трудно удерживать, таких, как Овернь и соседние земли. Его кузен Жан де ла Марш служил при нем — в Лимузене, в Марше, в Нормандии.

Тем не менее первое место среди принцев причиталось Людовику Анжуйскому. Молодой человек, который не смог выполнить свой долг заложника в Лондоне, за несколько лет очень изменился. Он был старшим из братьев короля. В этом качестве он долго будет наследником престола, и Карл V увидит в нем регента на случай, если из-за позднего рождения будущего Карла VI возникнет потребность в регентстве. Установив самую странную из связей — через усыновление — с бывшей Анжуйской династией, которая еще царствовала в Южной Италии[79], позже он возмечтает занять в Неаполя место, которое раньше принадлежало внукам Карла Анжуйского, брата Людовика Святого. Пока что он был по преимуществу наместником брата. Только он обладал большим и прочным авторитетом. Он один или один из немногих имел право проявлять инициативу. Располагая даже собственным штабом, он наравне с королем был вправе набирать компании — теперь говорили «руты», — нанимая их на службу в армии. Его маршалы в Лангедоке играли ту же роль, какую в Лангедойле — маршалы Франции. Не будет преувеличением сказать, что сохранение Лангедока и покорение Гиени были прежде всего заслугами герцога Анжуйского.

Вслед за этими вельможами, которых непрерывная война сделала командирами-профессионалами, армия Карла V тоже парадоксальным образом стала одновременно армией профессионалов, возникшей из распада прежних компаний, и рыцарской армией, воскресшей после трагедий при Креси и Пуатье.

Сменилось поколение. Иллюзии развеялись, и теоретики чести, кодексы которой хранили рыцарские ордены или трактаты по военной казуистике, потерпели полное банкротство. Ни командиры, ни бойцы армии, возобновившей борьбу в 1369 г., не были теми героями, которые в свое время растерялись и были разбиты на берегах реки Клен[80]. Но они прошли через унижение поражением, пленением короля, расчленением королевства, которое, как все-таки продолжали верить, было основано троянцами отца Анхиза и король которого называл себя «императором в своем королевстве». В бою они проявляли суровость мстителей.

О феодальной армии практически речи больше не было. Конечно, еще прибегали к «общему зову» (semonce generale), чтобы собрать войска, необходимые для быстрого перевода области на оборонительное положение. Но было покончено с ситуацией, когда бароны служили в королевском войске с контингентом, который они были обязаны приводить как держатели фьефа, — контингентом, время службы которого было столь же ограниченным, как и его численность, и который был столь же ненадежен, как сами феодальные союзы. Теперь король нанимал профессиональных солдат, которым он платил и которых содержал. Было покончено с избыточным и бесполезным арьербаном, который, если его удавалось созвать по-настоящему, самим своим появлением надолго подрывал как сельское, так и городское хозяйство. Крестьянам место на поле, ремесленникам — в мастерской, солдатам — в армии. Разве что иногда созывали арьербан отдельной области, чтобы противостоять ограниченной угрозе, как в Руанском бальяже в 1369 г., когда там вдруг появились солдаты герцога Ланкастера.

Это ничуть не мешало набирать в армию баронов — Луи де Сансерр, сир де Понс были такими «наемниками», — и вести сыновей отвоевывать земли, потерянные отцами. Французское рыцарство было не узнать, и Кристина Пизанская воздавала честь феномену своего героя — Карла V:

И добрый рыцарь Фруассар — совсем недавно большой поклонник Эдуарда III и Черного принца — вибрировал в унисон с этим самым французским рыцарством:

Если внимательней присмотреться, можно понять, что главным талантом Карла V было умение выбирать капитанов и удерживать их на службе, сохраняя тем самым постоянным состав войск. Капитаны были добрыми рыцарями, выходцами из известных родов, не в традициях которых было пренебрегать военной подготовкой. Конечно, пропаганда исказила образ Бертрана Дюгеклена и лживо выдала его биографию за типичную. Большинство капитанов Карла V училось военному искусству не в драках с мальчишками на перекрестках деревенских дорог. Но король разбирался, кто умеет командовать и кто нет, и без колебаний ставил рыцарей под начало простого оруженосца, если тот показал себя лучшим командиром. Что касается войск, они были опытными и имели навык участия в общих операциях. Благодаря продлению «договоров о найме» король Франции с 1369 г. получал почти постоянную армию. Такое положение вещей его устраивало.

В большинстве капитаны и латники были просто подданными короля, которые шли на службу, потому что земля не могла их прокормить, потому что их сеньория не соответствовала их амбициям, потому что они желали играть роль в масштабе всего королевства. Мотивы графа де Комменжа или Ангеррана де Куси, который командовал своими двумястами латниками, были не теми, что у Бертрана Дюгеклена, прошедшего за пятнадцать лет путь от капитана крепости Понторсон до коннетабля Франции, и не теми, что у каких-нибудь Филиппо Коровы, Бопуаля или Маленького Жана из Лотарингии, которые служили у герцога Анжуйского за десять су в день.

Эти «латники» были выходцами из крупного и мелкого дворянства со всех концов страны и всех уровней общества. Было замечено, что среди них много бретонцев; должно быть, многих земляков подтолкнул пойти на службу Дюгеклен, но Клиссоны или Роганы не нуждались ни в каком рекомендателе. Впрочем, во всем королевстве еще очень живо было представление, что война короля — это дело знати и что для знати естественно жить за счет военного ремесла.

Вассалы в былые времена рассуждали точно так же, когда взамен за воинскую службу получали надежное материальное положение, которое обеспечивал им фьеф. Знать XIV в. не пренебрегала королевским жалованьем, и вполне естественно, что она жаждала таких реальных выгод от войны, как добыча и выкупы. Единственное различие, которое рыцарская мораль делала между благородным латником и разбойником с большой дороги, состояло в том, кого они выбирали в качестве жертвы: одно дело — брать выкуп с побежденного врага, другое — обирать бюргера или крестьянина, угрожая изнасиловать его жену и сжечь его дом.

Численности мелкого дворянства во Франции было вполне достаточно, чтобы предоставить королю пять-шесть тысяч латников, которых он мог нанять самое большее, и две с половиной тысячи латников и тысячу арбалетчиков, которые в среднем образовали постоянные вооруженные силы Карла V, — армию, которая служила круглый год и выходила на смотр каждый месяц, армию, которая охраняла Францию от неприятных сюрпризов.

Незнатные люди, желавшие сделать карьеру в армии, теоретически могли подняться очень невысоко. Они были слугами, сержантами, кутилье. В лучшем случае арбалетчиками. Но Карл V, который лично следил за подбором капитанов и, стараясь обеспечить настоящую оплату солдатам, умел держать в армии только настоящих бойцов, намного выше ценил воинские данные, чем социальное происхождение. В ряды конных латников явно попадали оруженосцы, которые не смогли бы доказать принадлежность к знати. Впрочем, Буало и Бономы[81] почти не пытались скрывать своего низкого положения, и эта двусмысленная ситуации, выгодная для всех, никого не обманывала. Дерутся они хорошо. Им платят как оруженосцам. К черту право! В армии Иоанна Доброго их бы оттеснили на скромные роли. Как себя проявила эта армия?

Когда после поражения при Пуатье развернулось мощное антидворянское движение, охваченные рвением бюргеры были готовы занять место знати. Но их энтузиазм поутих, едва эти чувства остыли. Кто займется их делами, если они отправятся в поход? Кто заставит работать их подмастерьев? Поэтому бюргеры довольствовались тем, что непосредственно касалось их повседневной безопасности: стражей и дозором. Они тренировались в стрельбе из лука и даже из арбалета с тем большим усердием, что король поощрял братства стрелков и что мужчины там встречались, чтобы поговорить и осушить кувшин красного вина. Иное дело — идти в армию. Пусть знать занимается своим ремеслом…

Значит ли это, что Карл V не набирал иностранных солдат? Конечно, среди арбалетчиков уроженцы королевства встречались редко. Арбалетчики бывали пьемонтцами или тосканцами, провансальцами или лотарингцами, каталонцами или кастильцами и даже немцами. И прежде всего генуэзцами под началом капитанов, носивших фамилии Гримальди, Спинола, Дориа. Было и несколько компаний, конные латники которых — во всяком случае отчасти, ведь военная среда редко была однородной, — собрались со всех концов христианского мира: несколько немцев, несколько шотландцев, несколько валлийцев. Здесь можно было встретить кого угодно, от принца в изгнании до последнего рейтара, и каждый случай был уникальным. Например, случаи графа Энрике Трастамарского или знатного валлийца Оуэна Лаугоха.

Мы уже упоминали его под именем, которое ему дали французы — Оуэн Уэльсский, когда они не называли его просто Ивен. Оуэн был племянником последнего из независимых князей Уэльса, Ллевелина, и в армию Валуа еще при Филиппе VI его привела старинная ненависть к англичанам. Он был из тех, кого англичане не смогли взять в плен при Пуатье. Одно время князь Оуэн отводил душу, воюя в других местах, и несколько раз нанимался на службу в Италии. Но он вернулся, едва услышав, что снова будут убивать англичан. Ему удалось убедить Карла V, что высадка десанта в Англии возможна. Он захватил Гернси, в результате пропустив бой при Ла-Рошели. Он проведет много сражений, пока его не убьют в 1378 г. во время осады Мортаня.

Были главные силы армии, в которые входили конные латники и находящиеся при них слуги и сержанты. Были стрелки (hommes de trait), стрелявшие, вместо того чтобы рубить или колоть: они составляли отдельный корпус, которым командовали свои капитаны и коннетабли — специалисты, а не принцы, — находившиеся под началом командира арбалетчиков Юга де Шатийона. У стрелков было мало общего с латниками. Зато много с моряками: сходное происхождение, тот же тип вербовки, похожее жалованье, даже отдельное место в тактических построениях. Впрочем, разве одно только присутствие арбалетчиков на судне не превращало его, как правило, в военный корабль?

И потом, была артиллерия; в первых боях Столетней войны она участвовала только для шумового эффекта, но она найдет себе применение при осадах. Огнестрельная артиллерия здесь соперничала с прежними осадными машинами — баллистами и требюше, которые еще долго можно было видеть у подножия стен осажденных крепостей. Но пушка имела преимущество как оружие, способное пробивать бреши в стенах и подрывать сопротивление горожан, ломая стены домов. Стреляя в другом направлении, она рушила осадные башни, громила военные лагеря. Она топила корабли, разрушала мосты, перекрывала дороги.

Уже во времена Дюгеклена было невозможно предпринять осаду без нескольких «огнестрельных камнеметов», метавших ядра весом в двадцать-сорок фунтов, и даже отдельных тяжелых орудий, способных метать глыбы по сто или двести фунтов. Литейщики Парижа, Кана или Сен-Ло могли изготовить орудие любого типа, любого калибра. В том числе чудовищные, весившие больше тонны и стоившие, как целый гарнизон. Большинство этих «огненных жерл» стреляло на короткое расстояние ядрами диаметром в дюйм или два, не наносившими значительного ущерба; ничего странного, что многие стратеги пока предпочитали осадные машины рычажного либо пружинного типа и катапульты, которые метали просто каменные глыбы, не нуждались в проверке калибра и никогда не взрывались, убивая собственную прислугу.

Все это в годы отвоевания, которые были и годами неослабных финансовых усилий, обходилось королю от шестисот до восьмисот тысяч ливров в год. Но Карл V не забывал упрека, который столько раз делали его деду и отцу: ресурсы, предназначенные для войны, надо тратить на войну. Он знал, что первая задача, которую в свое время ставили перед собой реформаторские Штаты, состояла в том, чтобы от имени податного населения взять в свои руки использование денег, выделенных на оборону. Растрата средств, полученных от сбора налога, и задержка жалованья столь же закономерно приводят к мятежам, как и к поражениям. И Карл V ввел целый институт военных казначеев, обязанных обеспечивать на самом театре военных действий регулярную оплату войск.

Дошли и до того, что стали систематически выплачивать аванс, пока что ограниченного размера; этого солдатского «pret» во многих случаях хватало, чтобы во время похода наемник не искал лучшего места.

Так, например, рыцарь Гильом де Борд, служивший со своей компанией с 1 ноября 1369 г. по 1 марта 1370 г., во время службы по контракту получил 12 212 ливров из 14 137, которые ему причитались, то есть 87 %, а в течение следующего месяца — остальное. Через десять лет за службу в Лангедоке в течение лета 1380 г. капитан Колар д'Эстутвиль тоже получил 86 % своего жалованья до окончания кампании. Подобные цифры характеризуют королевскую волю. Они позволяют догадаться о моральном духе войск.

Карл V не только дал Франции армию, регулярно оплачиваемую, а значит, боеспособную. Он вновь упрочил политическую ситуацию, подорванную за двадцать лет скверным правлением Филиппа VI и Иоанна Доброго. Больше не было речи о том, чтобы в обороне какую бы то ни было роль играли представители Генеральных штатов, вся та система, которую ввели в 1355 г. и главным элементом которой были «делегаты». Если король взял в свои руки рекрутирование компаний, то он же организовал и контролировал выплату жалованья. С тех пор в деле восстановления королевства, разрушенного в 1360 г., все зависело от него.

Задуманное в основном было осуществлено за четыре года. Еще до того, как официально объявили войну и пока Ланкастер тратил силы на разорение пикардийских крестьян, Людовик Анжуйский в начале 1369 г. предпринял наступление, заняв восточную часть княжества Аквитании — Руэрг, Керси, часть Перигора и Ажене. Это было не очень трудно — эти края в основном плохо восприняли и переносили английское владычество. Город Монтобан, чему способствовало присутствие Чандоса, сопротивлялся до августа. Город Мило долго колебался: консулы придирались к правам Карла V, совещались с юристами, торговались о своем переходе на сторону французов. Бурдей и Ла-Рок-Вальзерг пришлось брать приступом. Но в большинстве случаев солдатам французского короля открывали ворота. Родез и Перигё были заняты без боя, Нажак сдался, Каор — и вслед за Каором весь Керси — внял страстной проповеди архиепископа Тулузского Жоффруа де Вейроля.

Действовавший на севере герцог Беррийский был не из тех, кто энергично делает свое дело. Французы взяли Ла-Рош-Позе и потеряли Ла-Рош-сюр-Йон. Виконт де Рошешуар сдал свой замок, и был занят Шалюссе в Лимузене, но Чандос совершил набег до самого Анжу. Перспективы здесь были неопределенными.

Зато на юго-западе натиск Арманьяка уже позволил французам вторгнуться в пределы Гаскони. В руки короля Франции перешли Лектур, Овиллар, Флёранс, Кондом, как и старинный город Оз, о котором еще помнили, что во времена Меровингов он был резиденцией архиепископа.

Кампания 1370 г. имела решающее значение. Каждая сторона предприняла существенные усилия: англичане — спешно прислав Ланкастера с подкреплениями (в июле он соединился с Черным принцем), король Франции — направив в помощь своим братьям Дюгеклена, которого он вновь задорого нанял. В обоих случаях это были блистательные помощники, но Ланкастер должен был заменить больного (Черный принц вернется в Англию), в то время как Дюгеклен просто повысил маневренность французов, сначала сменив герцога Анжуйского на Гаронне, а потом поддержав герцога Беррийского, взяв на себя Лимузен, пока брат короля сражался в Пуату.

В мае пал Муассак. Не замедлил с этим и Ажен. Взятие Эгийона — крепости, перед которой армия будущего Иоанна Доброго топталась так долго, пока Эдуард III безнаказанно пересекал Нормандию, — окончательно позволило французам взять под контроль такой стратегический перекресток, как место слияния рек Ло и Гаронны. В начале августа в свою очередь покорился Сарла.

Ланкастер взял в свои руки оборону Бордо и Сентонжа. Дюгеклен привел крепость Перигё в состояние, позволяющее выдержать осаду. Он перерезал три дороги на Бордо, Ангулем и Лимож, захватив Монпон, Брантом и Сент-Ирье.

Герцог Беррийский и маршал Сансерр тем временем начали из Берри наступление на Лимож. Несколько месяцев население города тайно агитировали эмиссары короля Франции и прежде всех его епископ, будущий кардинал Жан де Кро. Лиможские горожане почувствовали, что им пора отступиться от англичан, а у людей Карла V были убедительные аргументы: они обещали создать две ежегодных ярмарки, гарантированный источник новых доходов для местного купечества. 24 августа герцог Беррийский совершил триумфальный въезд в Сите — старинный епископский город — и тем же вечером ушел оттуда, оставив в Сите маленький гарнизон. Поскольку брат короля вошел в город, который ему сдался, без малейшего усилия, триумф сочли преувеличенным. Мало того: в то время как Дюгеклен старательно укреплял свою власть в Перигоре, оставлять в Лиможе так мало сил было неосторожным.

В середине сентября лиможцы увидели приближающуюся английскую армию. В ней были все — Черный принц, Ланкастер, Кембридж, и все они пребывали в крайнем раздражении. Операция явно не была второстепенной с точки зрения английского командования. Может быть, падение лиможского Сите сильней задело Ланкастера, едва высадившегося, чем уже давняя потеря Перигё и Ажена. Здесь французы впервые добились большого успеха со времен прихода подкреплений, и Ланкастер должен был оправдать свое присутствие в Аквитании. Людям Карла V надо было показать, что ситуация переменилась, а лиможцам — что они зря перешли в другой лагерь.

Осада была короткой. Благодаря удачно заложенной мине проделали брешь. 19 сентября англичане уже были в Сите. Произошла бойня. Нескольких рыцарей захватили ради выкупа. Горожан убивали, их дома сносили. Черный принц велел даже разрушить городскую стену. Этот пример должен был отбить у других охоту переходить на сторону Валуа.

Епископу Жану де Кро тоже угрожали смертью, его взяли в плен, а потом выслали в Авиньон. Там восшествие на папский престол его кузена Григория XI принесет ему красную шапку кардинала.

Карл V заботился о пропаганде. При дворе о резне в Лиможе говорили мало. Впрочем, парижанам тем временем стало о чем беспокоиться самим. Через пятнадцать лет после «Жаков» Иль-де-Франс начали разорять англичане Роберта Ноллиса. Со стен столицы еще раз увидели дымы горящих деревень.

Ноллис высадился в июле с довольно сильным отрядом — полторы тысячи конных латников и столько же лучников. Чтобы переправить их из Саутгемптона в Кале, понадобилось не менее сорока трех барок. Планы были дерзкими: «отвоевать» наследие Плантагенетов. Набег был рассчитан на то, чтобы овладеть Французским королевством, где Аквитания и Понтьё были всего лишь составными частями. Предполагалось, что владения принца Аквитанского останутся в целости и право короля Наваррского на вотчину Эврё будет соблюдено. Кроме того, новый поход должен был привести просто-напросто к оккупации всей северной половины Франции.

С самого начала это был грабительский рейд, по большей части импровизированный. Солдат Ноллиса намного больше интересовал выкуп с городов и деревень, который они брали, угрожая грабежом, чем укрепление королевской власти Плантагенета во Франции. Результат мог быть только негативным: Франция очень пострадала, Англия ничего не добилась.

Инструкции Карла V были строгими: боя не принимать, на провокации не поддаваться. Гарнизонам осажденных городов также особо запрещалось предпринимать вылазки, часто кончавшиеся трагически: Кан это испытал на себе в 1346 г., Жанна д'Арк станет жертвой такой вылазки в 1430 г. Было известно, что армия Роберта Ноллиса не имеет достаточного снаряжения для долгой осады. Пусть же англичане теряют время перед закрытыми воротами, которые только и могли спасти крестьян, в массе стекавшихся в крепости, и запершихся там горожан.

Король и его советники сознавали недостатки пассивной обороны: она полностью жертвовала деревней ради города. Это стало хорошо заметно, как только Ноллис вторгся в Аррас: он ничего не мог сделать с городом, но аббатства Сен-Вааст и Мон-Сент-Элуа были разорены, предместья сожжены, урожай вытоптан накануне жатвы. По сути, более активная оборона Арраса не спасла бы провинцию.

Англичане шли короткими переходами: два-три лье утром, отдых и попойка вечером. Так они дошли до Руа, потом до Нуайона. Они сожгли Пон-л'Эвек, пощадили область Суассона, сеньором которой был Ангерран де Куси — зять Эдуарда III, потом сделали вид, что намерены напасть на Реймс и далее на Труа. Пройдя через Гатине, они создали угрозу для Парижа с юга. Было несколько стычек близ бурга Сен-Марсель, недалеко от горы Святой Женевьевы. Запылали Вильжюиф, Жантийи, Кашан, Аркюэй. Карл V стоял на своем: французы не отвечали.

Ноллис решил сыграть в монарха. 24 сентября он развернул свою армию в боевой порядок на Вильжюифской равнине. Его не удостоили ответом. Оливье де Клиссон подытожил в Совете королевскую доктрину в этой сфере — более политическую, нежели стратегическую:

Дым на самом деле поднимался над деревнями парижских окрестностей, но король Франции не терял своего королевства из-за того, что какие-то деревни обращаются в пепел. Со времен Пуатье было известно, каким образом французский король теряет свое наследие. Но не факт, что пахари Бисетра и виноградари Ванва легко сдерживали гнев, видя бездействие сотен латников парижского гарнизона.

Англичане довольствовались тем, что разорили Бос. Потом, обойдя Вандом и Ле-Ман, они попытались добраться до Бретани прежде, чем начнется холодное время года. Но в окружении Ноллиса начали роптать: те, кто хотел получить лучшую часть добычи, оспорили его решение.

Дело резко приняло новый оборот. В Париже заволновались. Весть о разгроме при Ла-Рошели укрепила решимость короля. Принимать битву с англичанами не следовало. Но надо было дать им взбучку.

Давно вызванный, только что прибыл Дюгеклен. Его сделали коннетаблем, и он мог диктовать свои условия: одним из них был принудительный заем у королевских чиновников, никто из которых не мог отрицать, что обогатился, и у крупного делового бюргерства нескольких больших городов, которые могли заплатить сразу, как Париж и Руан. На полученные средства новый коннетабль набрал войска в Бретани и Нормандии. 1 декабря он покинул Кан во главе своей армии.

Раздор в рядах англичан принес первые результаты. Джон Минстреворт обозвал Ноллиса «старым бандитом». Знамя мятежа было поднято, когда узнали о приближении коннетабля Франции. Несколько капитанов заявили, что им нечего делать в Бретани — где у Ноллиса был собственный замок Дерваль близ Шатобриана, — и отказались идти дальше. Некоторые, как маршал Томас Грансон, просто-напросто ушли.

Дюгеклен тем временем двигался через Мен форсированным маршем. Он перешел в авангард, оставив с главными силами Клиссона, Вьенна и Одрегема. Французская армия настигла Грансона 4 декабря на рассвете близ Понваллена и обратила его в бегство. На следующий день Дюгеклен с бою взял крепость Ваас, где укрепился Минстреворт. Потом он преследовал до Брессюира третий отряд англичан, бежавший в беспорядке. 6 декабря он был в Сомюре. Мен был освобожден, французы захватили пленников, за которых можно было взять выкуп, Ноллис спешно отступил, и английских гарнизонов в Анжу — в частности, в Пон-де-Се и Лион-д'Анже, — больше не было.

Крепость Сен-Мор, которую Дюгеклен не хотел осаждать долго, удерживал английский гарнизон. Поэтому Дюгеклен заплатил англичанам за уход, а деньги на это велел взять из налогов на товарные перевозки по Луаре. Этот налог, называемый «trépas de Loire» [переправа через Луару][82], будут взимать еще во времена Тюрго…

Коннетабль вернулся в Париж. 1 января 1371 г. он провел смотр войск, набранных для весенней кампании. Там присутствовало 1135 латников — 54 рыцаря, 1080 оруженосцев, — то есть армия силой в четыре-пять тысяч человек. Ланкастер, в свою очередь, отбил у французов крепость Монпон, один из заслонов на дорогах в Бордо. Казалось, никто не склонен ждать лета.

Однако и та, и другая сторона потратили год на проволочки. Дюгеклен очень скоро перешел в наступление, но потерпел неудачу в феврале под Юсселем. Англичане сенешаля Томаса Перси — преемника Джона Чандоса — заняли Монконтур и убили всех защитников. Оливье де Клиссон прибыл слишком поздно, чтобы спасти крепость, и недостаточно оснащенным, чтобы ее отбить. Чуть позже гасконские рутьеры, нанятые англичанами, захватили Фижак.

В то же время люди короля Франции вошли в тайные сношения с жителями другой части Лиможа, Замка (Chateau). Так называли город виконта в отличие от Сите, города епископа. Жители Сите на собственном опыте узнали, чем можно заплатить за то, что слушаешь приверженцев французского короля, но жители Замка полагали, что англичане слишком плохо защищают их от разбоя, и не хотели быть последними среди тех, кто воспользуется экономическими привилегиями, которые, как мы помним, Карл V предлагал тем, кто к нему присоединится.

Люди короля вели двойную игру. Виконтессе Лиможской, коей была не кто иная, как Жанна де Пантьевр, Карл V пообещал передать отвоеванный Лимузен. Консулам он предложил сеньориальную власть над собственным городом. Договорятся намного позже. После двухвекового процесса соглашение было победой виконтов. Тем временем бюргеры Замка, осыпанные ощутимыми привилегиями и пустыми обещаниями, в апреле 1372 г. открыли ворота армии маршала Сансерра.

Итак, 1371 год был годом передышки. После быстрого завоевания Восточной Аквитании французами каждый упрочивал новые позиции. Карл V прежде всего снова урегулировал спорные вопросы с Наваррцем, прибывшим в Нормандию, чтобы подороже продать свой нейтралитет. Но позицию Наваррца было сложно отстоять: нормандцы Котантена косо смотрели на англо-наваррскую солдатню из Сен-Совёр-ле-Виконт, а принц Уэльсский мало значения придавал союзу с Наваррой, поняв по кастильскому делу, что зря тратил на этот союз деньги. Так что двойная игра короля Наваррского провалилась. Вынужденный выбирать, он против воли обратился к Франции.

В конце марта 1371 г. Карл V прибыл в Верной в сопровождении Дюгеклена и Мутона де Бленвиля. Здесь он встретил своего наваррского кузена. Тот выказал добрую волю: преклонив колени перед королем Франции и принеся тесный оммаж за свои нормандские баронства, он пошел на все, чтобы вернуть себе место во французской политической жизни. Договор, заключенный в Верноне, давал Наваррцу преимущества в Монпелье и закреплял передачу Валуа бывших крепостей дома Эврё на Нижней Сене. Нужно еще было приструнить нормандские гарнизоны, составленные из наемников, более склонных разорять окрестности, чем уважать договоры: Дюгеклен и Клиссон посвятили часть года эффективной нейтрализации таких крепостей, как Бретёй, Бешерель и Конш.

Действительно, в 1372 г. возобновилась война. Фронт сузился, и Дюгеклен мог наступать совместно с герцогами Беррийским и Анжуйским. Уничтожение флота Пемброка в июне означало, что англичане теряют возможности интервенции в Гиень. Дело лиможского Замка выявило пределы доверия, которое население питало к будущему княжества Аквитанского.

Доселе верные своему английскому сюзерену, Пуату, Ангумуа и Сентонж без особого сопротивления пропустили на свою территорию солдат короля Франции. При помощи Клиссона и Сансерра Дюгеклен сделал дело за несколько недель. В их руки попали Монморийон и Шовиньи. Они отбили Монконтур и воспользовались перемирием в Пуату, чтобы занять в Берри Сен-Север. 7 июля коннетабль Франции вступил в Пуатье: ворота просто-напросто открыла французская партия — по большей части состоявшая из простолюдинов, — которую англичане не смогли опередить.

Потеря Пуатье сильно подорвала боевой дух пуатевинской знати, сохранившей верность Черному принцу. Армия капталя де Буша, подоспевшая к Пуатье слишком поздно, разделилась. Англичане направились к Ньору, гасконцы капталя — к Сен-Жан-д'Анжели, большинство пуатевинцев — к Туару.

Оставив на потом завоевание Пуату, который нужно было оккупировать крепость за крепостью, Дюгеклен предпринял наступление на Они. Он мог воспользоваться шоком, вызванным морской победой Бокканегры. Поэтому Рено де Пон осадил замок Субиз в устье Шаранты. Узнав об этом, капталь де Буш двинулся на Субиз и внезапно разгромил французский лагерь; сир де Понс и несколько его соратников попали в плен. Но, едва Жан де Грайи снял осаду с Субиза, поздно ночью вдруг явился Оуэн Галльский, который был совсем не прочь загладить дурное впечатление от своего отсутствия при Ла-Рошели. На англо-гасконцев напали, когда они крепко спали. Жан де Грайи и сенешаль Пуату Томас Перси в свою очередь оказались в плену.

Через несколько дней после этого сражения при факелах Субиз пал. 24 сентября 1372 г. открыл ворота и Сент. Английский сенешаль тщетно пытался принудить жителей к сопротивлению. Епископ Сентский Бернар дю Со открыто проповедовал в пользу короля Франции. Он одержал верх.

В свою очередь были заняты острова Экс и Ре. Как морской, так и сухопутный прямые пути из Ла-Рошели в Бордо оказались перерезаны. Дюгеклен взял на себя задачу блокировать дорогу, в то время как Оуэн подошел к Ла-Рошели. Горожане сочли, что лучше выторговать серьезные преимущества для своей торговли. 8 сентября город открыл ворота. Отныне, в противовес Бордо, Ла-Рошель будет портом французской Аквитании.

Английское сопротивление рушилось. Вскоре сдались Ангулем и Сен-Жан-д'Анжели. Туар пал немного позже, после долгой обороны.

Оставалось прочное ядро из пуатевинских баронов, верных своему сеньору Плантагенету. Они собрались в Сюржере, маленькой крепости между Ла-Рошелью и Сен-Жан-д'Анжели, и были там осаждены. Сохраняя надежду без всяких оснований, они добились 28 сентября перемирия до Андреева дня, обязавшись сдаться к этому числу, если их сеньор, король Англии, не придет им на помощь. Этот прием был вполне традиционным. Во многих случаях разрешалось прекращать осаду, чтобы избежать штурма и резни. Но пуатевинские бароны действовали и в полном соответствии с феодальным правом: они посмотрят, обеспечит ли их сеньор им защиту, которая со времен возникновения вассальной зависимости была нормальной компенсацией службы вассалов.

Дюгеклен с уверенностью разрешил отсрочку, которой попросили пуатевинцы: после осады Субиза уже не было сил, способных в конце этого сезона снять осаду Сюржера.

И 1 декабря во францисканском монастыре Лудёна состоялась примечательная церемония. В ней участвовали, с одной стороны, оба брата короля Франции — герцоги Беррийский и Бургундский, коннетабль Дюгеклен и его соратник Клиссон, с другой — представители «прелатов, духовных, баронов, сеньоров, дам и прочих из земли Пуату и Сентонжа». Они изъявили покорность и принесли оммаж Карлу V. Тот даровал общую амнистию, вернул конфискованные владения, подтвердил привилегии. Пуатевинские бароны дешево отделались. Король Франции добился, что они безоговорочно перешли на его сторону.

Победители кампании 1372 г. совершили 11 декабря запоминающийся въезд в Париж. Как в античном триумфе, доброму народу показали пленников и прежде всего капталя де Буша. При Кошереле он мог считаться естественным союзником короля Наваррского, и когда он попал в плен, ему оказывали такие почести, что сторонники Валуа смотрели на него с завистью. Прошло десять лет, и Жан де Грайи начал выглядеть просто-напросто бароном, взбунтовавшимся против своего короля. Времена настали иные: конфискация Аквитании резко изменила статус побежденных. Теперь Грайи был всего лишь мятежным подданным, и, получалось, Карл V зря потерял время, пытаясь после Кошереля переманить его. Капталь оказался в прочной башне Тампля и имел некоторые основания испытывать горечь, если знал, что пуатевинские бароны закончили войну, получив привилегии. Грайи предстояло остаться в Тампле до самой смерти. Карл V не простил ему, что тот пренебрег авансами французского короля.

Земли Они и Ангумуа присоединили к королевскому домену. За счет Пуату округлили апанаж Иоанна Беррийского.

Следующие годы — с 1373 по 1375 г. — были временем консолидации. Армия Карла V методично занимала крепости, пропущенные во время быстрого похода на Они. Лузиньян, Ньор, Ла-Рош-сюр-Йон были взяты почти без боя. Англо-гасконцы предприняли контрнаступление, но были опрокинуты 21 марта 1373 г. при Шизе. С тех пор города знали, что предоставлены сами себе. Некоторые извлекли из этого выгоду: Фижак, долго сохранявший верность Плантагенету, в 1373 г. договорился о сделке как минимум странной, по условиям которой король Франции покупал город у его жителей за счет податного населения Руэрга и Керси.

Эдуард III предпринял несколько тактических диверсий. Он послал войска в Бретань, где Иоанн IV де Монфор открыто выступил против своего сеньора Карла V. В Бретани сменилось поколение после войны двух Жанн, и бретонцы легко забыли, что обещали англичанам не терпеть плотной опеки со стороны короля Франции. Они уже чувствовали только английскую опеку, так как у них был герцог, который вырос в Англии и раз, потом другой женившийся на англичанках. Англичане контролировали герцогство, и Роберт Ноллис изображал в Дервале бретонского барона. Некоторые бретонцы долго не думали и последовали за Оливье де Клиссоном, который перешел в клиентелу Валуа, сочтя, что его друг детства герцог Иоанн IV дурно заплатил за его верность. Разве он не отдал землю, которой домогался Клиссон, Чандосу? Правда, Клиссон выказал свою досаду, велев разрушить в Гавре замок Чандоса и перевезти его камни к себе, в Блен, чтобы возвести свой донжон…

Эдуард III должен был реагировать, если не хотел потерять позиции в Бретани. Заключенный в Вестминстере 19 июля 1372 г. договор объединял Англию и Бретань «против всех», фактически — против Карла V. Через два месяца на мысе Сен-Матьё высадилась маленькая английская армия: триста латников и триста лучников.

Ослабив нажим на Пуату, Карл V направил в Бретань армию под командованием герцогов Беррийского, Бургундского и Бурбонского. При них был и Клиссон. Эта демонстрация силы была просто военной прогулкой: Карл V уже познакомился с текстом Вестминстерского договора и счел, что честным ходом в войне будет послать несколько его копий в Бретань, где многие бароны плохо восприняли это укрепление английского господства. Всего этого было достаточно, чтобы побудить герцога Иоанна IV быть более осторожным. Он пообещал добиться ухода англичан и поспешил забыть об обещании.

Весной 1373 г. в Сен-Мало высадился Солсбери с сильной армией — две тысячи латников и столько же лучников. Он сжег в порту кастильский торговый флот и вскоре оккупировал область, как оккупируют побежденную страну. Бретонцы запротестовали.

Получив военную поддержку, Иоанн IV оказался в политической изоляции. 28 апреля 1373 г. он отплыл из Конкарно в Англию. Это оттуда в августе он направил Карлу V вызов по всей форме.

Диверсия произвела эффект. Он выразился в топтании на месте в годы консолидации аквитанских завоеваний. Вместо того чтобы развивать успех в Пуату, Дюгеклен отправился в Бретань. 20 мая 1373 г. он уже был в Ренне. Фужер, Динан, Генгам, Ла-Рош-Дерьен, Ванн и Жослен были взяты без труда. Кемпер и Конкарно пришлось брать приступом. Нант выторговал выгодные условия сдачи. Солсбери укрылся в Бресте, откуда Дюгеклен не смог его вытеснить, несмотря на два месяца осады, которая не мешала англичанам снабжать осажденный город по морю. Коннетабль отыгрался, заставив откупиться острова Джерси и Гернси.

Тем не менее итог бретонской диверсии оказался негативным для Эдуарда III. Дюгеклен воспользовался ей, чтобы оккупировать герцогство, а гасконцы не воспользовались ослаблением военного нажима, чтобы сдержать продвижение французов. Весь бретонский поход мог состояться благодаря перемирию, заключенному на пуатуском фронте. Операция обернулась против того, кто ее начал.

Тогда Эдуард III предпринял более откровенную акцию. 12 июня 1373 г. он назначил своего сына Джона Ланкастера «специальным наместником и Генерал-капитаном» во Французском королевстве. 16 июня он предписал молиться за успех его предприятия. 23 июня отдал приказ к отплытию армии, набранной за несколько недель. Англичане собирались разрушить могущество Франции. Фактически речь шла о том, чтобы выполнить задачу, которую прежде брал на себя Ноллис, не с большей и не с меньшей методичностью. Через день Ланкастер высадился в Кале. С ним соединился герцог Бретонский Иоанн IV.

Начался фантастический набег, в ходе которого англичане примерно за полгода пройдут из Кале в Бордо через разоренную страну, десятки запуганных городов и сотни сожженных деревень. Великолепно организованное в отношении тыла и снабжения, это предприятие, как и набег Ноллиса, было импровизированным в смысле отсутствия стратегии. Никто и никогда не узнает, рассчитывал ли Ланкастер еще в разгар лета встретить Рождество в Гиени. Он предпочел очень простую тактику — двигаться прямо. Но, все больше продвигаясь в глубь территории противника, он через некоторое время уже не мог идти никуда, кроме как вперед. Набег, поначалу славный и устрашающий, грозил закончиться плачевно, армия таяла день ото дня и с трудом выносила ежедневные налеты людей Дюгеклена. Может быть, некоторые охотно поставили бы в бою на отчаянную карту героизма, но стратегия, выработанная в Совете Карлом V и его советниками, не давала им такой возможности.

В августе 1373 г, были опустошены Пикардия, Артуа, потом Вермандуа. Филипп Бургундский с сильным отрядом следил за движением англичан с их правого фланга, прикрывая Париж и мосты через Сену. Ланкастер был вынужден пройти восточней и потерять время в попытках направиться к Лану, потом к Реймсу и Труа.

Англичанин понял, что не сможет достичь Парижа и что дорога обратно перекрыта Дюгекленом, к которому вскоре присоединится Людовик Анжуйский и часть его лангедокской армии. Тем не менее он рассчитывал, как некогда Ноллис, что сможет добраться до Бретани. Но герцог Бургундский по-прежнему сдерживал армию набега на ее правом фланге и удерживал мосты и крепости. Ланкастер с тревогой замечал, что, обходя Парижский бассейн, все больше удаляется от него. Разбитый Клиссоном под Сансом, он оказался в Ниверне, потом в Бурбонне.

Наступала осень. Мысль вернуться в Кале была химеричной. Ланкастер и Монфор углублялись в Центральный массив, хотя не планировали этого. В конечном счете они вышли на Лимузенское плато. Кони были загнаны, люди голодны. Они смогли восстановить силы, только наткнувшись на несколько городов, готовых открыть ворота без боя: Тюлль, Мартель, Брив. Там они и перессорились. Монфор предоставил экспедиции продолжать свой бессмысленный путь без него.

К тому времени, когда Джон Ланкастер прибыл в Бордо, он потерял каждого второго, а многие выжившие побросали в реку самые тяжелые части доспехов, чтобы не тащить все.

Знаменитый Ланкастер, который четыре года назад ни во что не ставил своего кузена Валуа, в этом деле приобрел репутацию жалкого полководца. Англичане не были разбиты в бою, они стали жертвами бездарности. Что до диверсии, она провалилась; в лучшем случае результатом набега можно было считать отказ Людовика Анжуйского от операций, которые он планировал провести в Бигорре.

Все устали от войны. Три набега за четыре года опустошили Францию. Как всегда в подобном случае, к нищете добавилась эпидемия, и новый приход чумы выглядел следствием того, что урожай сгорел. Уставшие без конца отстраивать, а также сеять без того, чтобы жать, монах и крестьянин выходили на дороги. Земля оставалась под залежью, а цены на зерно галопировали. Никогда они не были в Лангедоке такими высокими, как в 1374 г. Зимой в деревнях умирали с голоду. Ничего странного, что процветал бандитизм. Беженцы делали жизнь в городах еще опасней.

Летом 1374 г. Людовик Бурбон снова занял Тюлль и Брив, в то время как Дюгеклен восстановил некоторый порядок на дорогах Лангедока. Потом коннетабль и герцог Анжуйский 21 августа вступили в Ла-Реоль: заслон области Бордо «любезно» открыл ворота. В самом деле, что могли сделать жители Ла-Реоля, знавшие, что герцог-король больше не в состоянии им помочь? Гарнизон замка это усвоил после того, как две недели оттягивал срок капитуляции в тщетном ожидании подкреплений.

Французы дошли в Гиени до пределов возможного. 5 октября 1372 г. Черный принц сделал из этого свои выводы, отрекшись от своего княжеского титула, в то время как болезнь позволяла ему догадываться, что, может быть, он никогда не будет королем Англии. Но Дюгеклен хорошо знал, что англичане не отдадут Бордо без ожесточенного сопротивления и что бордосцы отнюдь не готовы перейти в другой лагерь. Разрыв с английским рынком означал бы упадок большой бордоской торговли — продажи вина. Идти дальше означало обречь себя на бесконечную войну, и Дюгеклен вполне это знал.

Впрочем, Карл V мог предоставить своей армии лучшее занятие, чем ломать зубы о бордоскую оборону. Весной 1375 г. на мысе Сен-Матьё высадились Иоанн де Монфор и граф Кембридж и заняли Сен-Поль-де-Леон, Морле, Генгам и Трегье. Они остановились только под Сен-Брие.

Тем временем Жан де Вьенн осадил Сен-Совёр-ле-Виконт, который со времен Жоффруа д'Аркура постоянно представлял угрозу для Котантена и даже для всей Западной Нормандии. Эта осада, конечно, была одним из самых значительных начинаний за всю войну и одним из самых дорогих. Жан де Вьенн в 1374 г. начал с того, что обеспечил блокаду, укрепив соседние дорожные узлы. В начале 1375 г. он разместил под стенами крепости настоящую армию и снабдил осаждающих мощной артиллерией, в состав которой входили как механические машины — баллисты и катапульты, — так и огнестрельные орудия всех калибров, от ручной кулеврины до бомбарды, способной метать стофунтовые ядра.

Английский гарнизон держался стойко, но для него это был ад. Долго рассказывали, какой ужас испытал капитан Томас Чаттертон, однажды увидев из собственной постели, что в его комнату влетела каменная глыба, раздробив переплет окна, а потом несколько раз отскочив от стен.

Наконец договорились. Это был ход не очень славный, но весьма реалистичный для тех и для других. Англичане больше не могли выдерживать, а французы знали, что приступ невозможен. 3 июля 1375 г. Чаттертон сдал Сен-Совёр. Он получил компенсацию в 55 тыс. франков, которую выплатили нормандцы, взяв деньги отовсюду, в том числе из королевской казны. Для Карла V падение крепости, долго создававшей угрозу, стало успехом. Говорить о победе было бы преувеличением.

1 июля усилия Григория XI принесли, наконец, какие-то плоды: в Брюгге было заключено новое перемирие на год, подписанное герцогом Бургундским от имени короля Франции и герцогом Ланкастером от имени короля Англии. Франция удачно отделалась: Карл V сохранял свои завоевания, включая Ла-Реоль, тогда как Иоанн IV свои возвращал, удержав только Брест и Оре.

Карл V использовал все возможности, которые предоставил талант его легистов. Написанное к тому времени «Сновидение садовника» довольно хорошо отражает состояние духа французских переговорщиков, которые опирались на сложившуюся ситуацию — факт завоевания, — но отрицали, что право не на их стороне. Был ли еще в силе договор, подписанный в Бретиньи? Кто несет ответственность за невыполнение его пункта, касающегося отказов? Короче говоря, следует ли все вернуть в состояние 1369 г. — очевидно, такой была позиция англичан, — или восстановить ситуацию 1355 г. — как считали французы, — и чьи результаты завоеваний признавать: Эдуарда III или Карла V?

Обо всем этом дебатировали клирики, и легисты не добивались ничего иного, кроме как убедить юристов курии, причем каждый старался склонить папу на свою сторону. Правду сказать, соотношение сил было известно, и для французского короля было не очень важно, удастся убедить англичан или нет. Английские переговорщики знали, что Сен-Совёр-ле-Виконт вот-вот капитулирует, и еще успели узнать, что 1 июня армии Карла V открыл ворота Коньяк.

Конференция в Брюгге представляла собой торг: речь шла о разделе Аквитании на две и даже на три части. Однако в отношении суверенитета все оставались на своих позициях. Оба посольства посмеялись, когда папские легаты выдвинули идею, чтобы до смерти Эдуарда III Аквитания осталась суверенным государством, а потом стала простым фьефом, который от короля Франции будет держать новый король Англии. Однако идея такого типа через шестьдесят лет позволит герцогу Бургундскому Филиппу Доброму с честью выйти из войны с Карлом VII[83].

Правительство Карла V очень ценило юристов и философов-аристотеликов, но на вещи смотрело крайне трезво. Перемирие, как знали все, означало, что на дорогах окажутся десятки безхозных компаний в бешеном поиске источников существования. Ждать этого не стали — был горький опыт. Ангерран де Куси срочно начал набор отрядов для экспедиции, которую задумывал давно, — для завоевания вотчины в Эльзасе и Швейцарии, которая причиталась ему как наследство матери, дамы из рода Габсбургов[84]. Карл V частично финансировал предприятие — по тем же причинам, по каким финансировал кастильский поход.

Рутьеры, которых Куси повел через Рейн, разорили несколько шампанских и лотарингских деревень, но можно было надеяться, что больше это не будет французской проблемой. Но в конечном счете предприятие провалилось, и вся эта солдатня вернулась во Францию. Пришлось набирать войска для борьбы с ними. Вновь возникла ситуация, с какой Людовик Анжуйский столкнулся пятнадцать лет назад в Лангедоке.

Тем временем перемирие продлили до 1377 г. Папа предпочел бы окончательный мир. Уже было очевидно, что война кончилась, независимо от того, был кто-то согласен с этим или нет. Карл V старел: в 1377 г. ему исполнилось сорок лет (а Дюгеклену шестьдесят), но его здоровье по-прежнему было слабым. Нельзя считать случайным совпадением, что именно тогда он издал большие ордонансы, смещавшие возраст совершеннолетия до тринадцати лет (август 1374 г.) и учреждавшие потенциальное регентство (октябрь 1374 г.). Мудрый король считал, что не вправе позволять расчленить свое королевство, но не хотел взваливать бремя войны на наследника, которому только что исполнилось девять лет. Личного триумфа, каким стал для Карла V визит в январе 1378 г. в Париж его дяди, императора Карла IV Люксембурга, и будущего императора Вацлава, было недостаточно, чтобы скрыть непрочное положение французской короны: все ляжет на плечи ребенка.

Эдуарду III было шестьдесят пять лет. Теперь он выглядел глубоким старцем. Его упрекали, что он больше заботится о прелестной любовнице, чем о королевстве. В апреле 1376 г. парламент потребовал реформ, добился удаления от двора молодой женщины, которая якобы обходилась очень дорого, а также призыва к власти опытных знатоков управления финансами и ареста некоторых спекулянтов. Эдуард III отныне был неспособен на ответные жесты. 21 июня 1377 г. он скончался. Его старший сын, Черный принц Эдуард, принц Уэльсский и бывший принц Аквитанский, умер в прошлом году (8 июня 1376 г.). Ричард II был двенадцатилетним ребенком. «Сильным человеком» королевства мог стать его дядя Ланкастер, политик с узким кругозором и, как мы видели, воин ограниченных дарований. Даже не предвидя трагедии, можно было ждать, что, когда Совет будут тянуть в разные стороны окружение герцога Ланкастера и бывшие советники Черного принца, управлять страной станет трудно. Фактически Ланкастера скоро оттеснили на второй план. Англия оказалась обезглавленной.

Едва перемирие кончилось, вновь начались враждебные действия, но без масштабных акций. Герцог Анжуйский и коннетабль взяли Бержерак, не сумев продвинуться дальше по дороге на Бордо. Жан де Вьенн, со своей стороны, разорил несколько английских портов — Фолкстон, Портсмут — и опустошил остров Уайт. В 1378 г. новый наместник английского короля Джон Невилл организовал контрнаступление ограниченного масштаба, отбил несколько крепостей, снял осаду с Байонны, окруженной кастильцами. Линия фронта застыла.

Оставались другие фронты и другие трудности. Король Наваррский плел новый заговор (ему приписывали намерение подослать убийц к Карлу V) и подумывал возобновить военные действия под прикрытием разлада. Был арестован его камергер, потом его секретарь, которые признались во всем, чего от них хотели, лишь бы выпутаться самим. Они заявили, в частности: Карл Злой рассчитывает, что англичане передадут ему добрую часть королевства, в том числе Шампань и Бургундию. Карл V не стал ждать: весной 1378 г. он послал Дюгеклена оккупировать графство Эврё и другие наваррские крепости в Нормандии — Конш, Карантан, Мортен, Авранш. Тем временем Жану де Бюэю было поручено захватить Монпелье. Карл Злой вдруг почувствовал, что порт Шербур его тяготит, и продал его англичанам.

В Бретани ничто не было улажено, и юристы побуждали Карла V к решительным действиям. Несколько бретонских баронов, открытых мятежников против герцога Иоанна IV (Клиссон, Роган и некоторые другие) считали, что наступление ничем не грозит. Поэтому Иоанна IV вызвали в королевский суд, а потом осудили заочно. 18 декабря 1378 г., после недели дебатов в парламенте, где заседали пэры, герцог Бретонский был осужден как вероломный вассал. Парламент декретировал конфискацию герцогства.

С самого начала войны Бретань постоянно служила плацдармом для англичан — плацдармом, способным из тыла превращаться во фронт, чтобы облегчить положение английской Аквитании. Карл V урезал территорию этой Аквитании; теперь он собирался стать хозяином Бретани. В королевской политике была своя последовательность.

Иоанн де Монфор снова обратился за помощью к своему союзнику, королю Англии. В большинстве бретонские бароны не любили англичанина — на что и рассчитывали Клиссон и его друзья, — но очень скоро увидели, что власть французского короля более стеснительна для них, чем власть герцога — клиента английского короля. Бретань, до сих пор по большей части благосклонно воспринимавшая вмешательство Валуа в свои дела, воспротивилась приговору, предвещавшему конец ее политической автономии. Тогда-то на сцену и вернулась старая Жанна де Пантьевр, которую Карл V обманул в деле с Лиможем и которая прежде тщетно указывала парламенту, что в отсутствие вероломного Иоанна IV во французской партии есть его правопреемник — ее родной сын Анри. В самом деле, можно было удивиться, что, как только речь зашла о конфискации герцогства, Валуа уже знал лишь одного-единственного претендента на корону Бретани. Жанна де Пантьевр заявила, что становится на сторону Иоанна де Монфора, своего всегдашнего врага. Ее примеру последовало несколько таких знатных баронов, как сир де Лаваль или виконт де Роган.

Неудачный шаг Карла V вернул герцогству единодушие. Иоанн IV, вернувшийся из Англии во главе маленькой армии, мог только пожать плоды этого искусно организованного единства. Пели хвалу поступку несчастного сироты, некогда выросшего при английском дворе. Нотарий герцога, Гильом де Сен-Андре, сочинил «Книгу доброго герцога Иоанна», которую распространяли повсеместно. Это было выступление в защиту герцога и в то же время призыв к сопротивлению. Бретонцы будут защищать свои «вольности» до самой смерти.

Правительство короля Франции приняло это к сведению. Никто больше не говорил о завоевании Бретани. После смерти Карла V герцог Анжуйский вспомнил, что он зять Жанны де Пантьевр, и стал искать компромисс. Многие бретонские бароны ему в этом помогли, видя, что Бретань изнурена бесконечной войной. Второй Герандский договор (4 апреля 1381 г.) вернул Иоанну де Монфору его герцогство, а французскому королю — оммаж герцога Бретонского. Война за наследство, начавшаяся сорок лет назад, после смерти герцога Иоанна III, наконец закончилась.

Дюгеклен и герцог Беррийский отправились в Овернь и Жеводан, чтобы усмирить там нескольких рутьеров. Здесь коннетабль и умер, 13 июля 1380 г., близ Шатонёф-де-Рандон. Карл V успел устроить ему гробницу в Сен-Дени, прямо напротив той, которую он подготовил для себя.

В то же время заклятого противника дома Валуа, графа д'Эврё и короля Наваррского, ждал настоящий провал. Король Кастилии Энрике Трастамарский верно соблюдал долг признательности королю Франции, который принял его у себя в стране и поддерживал до окончательной победы: кастильцы в свое время побывали при Ла-Рошели, под Шербуром, на английском побережье. И Энрике хорошо помнил об англо-наваррском союзе, который некогда укрепил в ущерб ему престол Педро Жестокого. Так что у него были два основания откликнуться на призыв Карла V, когда тот после раскрытия новых заговоров Карла Злого пожелал, чтобы Кастилия напала прямо на Наварру. Кастильская армия осадила Памплону, в то время как флот атаковал с моря английский гарнизон Байонны. До предела эксплуатируя союз с Англией — единственный, который у него остался, — Карл Злой отправился в Бордо. Он получил несколько подкреплений, которые привел к Байонне. Это не спасло Наварру.

В 1379 г. позицию Карла Злого отстоять было нельзя. Он попросил о перемирии и был вынужден отдать за это в залог главные замки своего королевства. В то же время он влез в долги, чтобы оплатить бесполезное вмешательство англичан. Но, поскольку он уже не получал дохода от своих нормандских доменов, первые кредиторы забрали доход от Наварры, и его подданные дали ему понять, что устали оплачивать политику, которая их почти не касается. Он не мог расплатиться, и его ждал политический крах в самой Наварре. До самой смерти в 1387 г. тот, кто был одним из первых французских баронов и в чьих жилах, как и в жилах Эдуарда III, текла кровь Филиппа Красивого и Людовика Святого, отныне испытывал бессильную горечь от того, что ему не хватило совсем немногого, чтобы прожить великую жизнь.

Европейское равновесие менялось быстро, особенно в том самом 1380 г., когда 16 сентября умер Карл V, который, почтив на смертном одре терновый венец и французскую корону, счел своим долгом в последнем приступе угрызений совести, усомнившись в своем праве, отменить подымную подать и тем самым лишить сына всяких средств для управления страной.

В Англии у ребенка Ричарда II были другие заботы, кроме Гиени и Бретани. В Лондоне вот-вот должно было вспыхнуть восстание.

В Кастилии Энрике Трастамарский — его также называли Энрике Великолепным — умер в мае 1379 г., а его сын больше тяготел к Португалии, где имел некоторые права, чем к Франции, где не мог ничего выгадать. Долги отца не были его долгами.

В империи в конце 1378 г. умер Карл IV. Вацлав проявлял мало интереса к королевству Валуа, с которым его отца и деда связывало столько личных связей и интимных воспоминаний. Король Чехии, прибывший в Креси умирать с оружием в руках, и брат французской королевы, готовый вступиться за нее в напряженной ситуации внутри французского политического общества, остались в далеком прошлом.

К тому же началась схизма. Начиная с лета 1378 г. у христианского мира было две главы, и Европу раскололи новые трещины в зависимости от того, чью сторону, по убеждению или из смирения, приняли монархи, — римского папы Урбана VI или Климента VII, который во многих отношениях выглядел креатурой Франции (сначала французских кардиналов, потом короля) и, естественно, обосновался в Авиньоне из соображений удобства и осторожности.

Раскол между монархами отразил внутри церкви антагонизмы, порожденные прежними конфликтами, ни в малейшей степени не имевшими церковного характера. В Европе видели, что Карл V пользуется благосклонностью папы, заключая выгодные браки. Что же удивительного, если в Великой схизме Запада король Франции признал одного папу, а король Англии — другого? Но этот раскол выразился, независимо от выбора папы, в том, что политические границы стали более отчетливыми. В диоцезах, где сенешали Валуа и сенешали Плантагенетов, несмотря на перемирия, вели войну на истощение, которую простой народ ощущал на себе столь же остро, как и редкие сражения, началась еще и церковная война. Порой бывало два епископа, часто — два сборщика папских налогов.

Породив соперничество из-за таинств, проповеди, обложения податями, этот конфликт — которого не знали страны, где решения за всех принимала королевская власть, избавляя от нравственного выбора, — делал кризис христианского мира намного более болезненным для верующих Гаскони или фламандских земель Франции и империи, чем для жителей мест, где Великая схизма представлялась делом политиков и духовенства. Для среднего парижанина схизма была раздором пап и королей, а также одной из забот магистров университета, но никто не сомневался, что рукоположения действительны и кюре законен. Было известно, что есть два папы или, скорей, что другие признают антипапу. Но в Париже папой считался Климент VII, а в Лондоне — Урбан VI. Для бордосцев же этот вопрос был еще не решен.

Людовик Анжуйский, последнее воплощение политического общества в месяцы, когда уходили главные персонажи трагедии, увидел блеск иных перспектив, чем пост королевского наместника в Лангедоке. В Неаполе королева Джованна возымела намерение передать новому Анжуйскому дому, то есть как раз брату Карла V, корону, некогда преподнесенную первому Анжуйскому дому, то есть брату Людовика Святого. У Джованны Анжуйской не было наследника, и она оказалась в затруднительном положении. Ей нужен был одновременно наследник и защитник. 29 июня 1380 г. она усыновила Людовика Анжуйского.

Но королевство Неаполитанское было в плохом состоянии, и герцог Людовик знал, что ему практически придется его завоевывать. Экспедицию решили облечь в привлекательные цвета крестового похода. Заняв деньги у авиньонского папы и обязавшись силой открыть ему ворота Вечного города, Людовик Анжуйский ловко смешивал оба вопроса, чтобы в конечном счете завоевание Южной Италии финансировал Климент VII. Это значило, что за анжуйские амбиции заплатит французское духовенство.

В самом Париже у принцев были другие заботы. Восхождение ребенка на престол выдвигало их на первый план. Сразу же столкнулись интересы одних и других. В Королевском совете герцог Анжуйский готовил свое итальянское предприятие, но в том же Совете Филипп Бургундский оберегал экономические интересы своего нового государства, а Иоанн Беррийский и Людовик Бурбон искали своих выгод. Идти сражаться в далекие земли значило уступить место другим. Нужно было захватить Совет. Эта потребность породит новую фазу Столетней войны.

Пока что ситуация стабилизировалась. В самом деле, что оставалось у английского короля от Аквитании, которая была наследием его предков?

Вокруг Бордо английская Гасконь простиралась от Блея на Жиронде до Кастийона на Дордони, до Риона на Гаронне и до Буша на океанском побережье. За Байонной англичане сохраняли Дакс и Сен-Север-сюр-л'Адур. Это было все.

Бордо, расположенный в сердце этой сократившейся сеньории, страдал. Экономика терпела урон из-за отрезанности от ближайших земель, из-за ненадежности морских сношений. В периоды больших неурожаев в 1373, 1374 и 1375 гг. приходилось завозить из Англии зерно и бобы, чтобы выжить. Но экспорт вина резко падал: до возобновления войны, в добрые времена Аквитанского княжества и открытого пути в Лондон и Брюгге, в год вывозили в среднем тридцать тысяч бочек вина, а после поражений — всего десять-одиннадцать тысяч.

Впрочем, мнения о княжестве расходились. Разве оно не поставило преграду между Англией и Аквитанией, между английской казной и финансированием аквитанской обороны? Разве король-герцог со всеми ресурсами его короны не обеспечил бы более эффективную оборону, чем безденежный принц при поддержке бесталанного брата? Еще помнили Эдуарда III рядом с неукротимым Черным принцем. Потом видели, как больного Черного принца сменил бездарный Ланкастер. Конечно, бордосцы с надеждой встретили восшествие на престол Ричарда II. Но Англия, погруженная в кризис, была не в состоянии поддерживать жизнь того, что еще называлось английской Аквитанией, у жителей которой Великая схизма усугубила чувство изоляции.