Стражи Сердца. Единственная для пустынников

Глава 36

Перед глазами все окончательно помутилось, лишая возможности хоть что-то исправить.

Мне так хотелось… продолжить. Дойти до той заветной точки, шагнуть за грань и провалиться на месте, падая всем телом в звездное небо, заплясавшее перед глазами.

— Пойдем в постель, — зашептал Тайпан, заставляя кожу покрыться колючими мурашками. — Ты дрожишь.

— Я не могу, — выдохнув свое слабое оправдание, уткнулась лбом в чужую ключицу. — Не могу.

В противовес моим словам пальцы вновь ожили, двигаясь плавно, неторопливо, тем самым только сильнее разгоняя кровь моей нетерпеливости. Бедра напрягались до боли, но я не могла свести колени, боясь прогнать это чувство, набирающее силу с каждой секундой.

Острое, словно лезвие, ненасытное, словно жажда.

— Разреши себе, — продолжал убеждать он, держа в плену своим телом, не позволяя оторваться и прекратить то, что я и так прекращать не хотела, с огромным трудом стоя на подгибающихся коленях. — Я обещаю, мы утолим только твой голод.

«Мы… мы… мы…» — эхом разносилось в голове, и все свечи в секунду потухли, погрузив комнату в непроницаемую темноту, не значащую для пустынников ничего.

— Решайся.

Это был последний шанс все прекратить и выставить наконец должные рамки. Шанс, которым я не воспользовалась, слабо качнув головой и выдохнув в чужие губы:

— Да…

Не понимая, на что соглашаюсь, едва не вскрикнула, когда пальцы и жар чужого тела исчезли, оставив после себя голодную пустоту, обещавшую высосать меня досуха.

Тайпан отпрянул, забирая с собой свое тепло, и меня тут же сгребли на руки, по коротким волосам дав понять, кто именно. Слишком нетерпеливо, жадно, словно я невероятно ценный приз, в поисках которого пересекли пустыню и обошли полмира.

Только оказавшись в кровати, на прохладных простынях, я в ужасе осознала, что произошло.

Я согласилась! Согласилась!

По венам промчалась паника, отрезвляя, но ее так быстро прихлопнула качнувшаяся с разных сторон перина, что мне не хватило даже времени на вдох, как горячий рот запечатал на моих губах поцелуй, лишив возможности думать.

Жадный, властный, он не просил взаимности, а требовал, и я поддалась, размыкая губы и впуская в рот чужой язык, поселивший на кончике привкус винной сладости. На ребра опустились горячие ладони, медленно стекающие вниз. Добравшись до колен, они резко развели мои ноги в стороны, сковывая меня льдом неизбежности.

Такой же приятной и желанной, как прыжок в высоту.

Я слишком быстро растерялась, перестав понимать, кто меня целует, а кто ласкает, прочертив по бедру длинную непрерывную полосу, остановившуюся у жаждущего прикосновений лона. Все перемешалось в одну нескончаемую тетиву, натянутую до треска, когда ласки стали сильнее, чаще, настойчивее.

Везде…

Грудь сжали в горячих сухих ладонях, погладив застонавшие соски, твердые, словно камешки. Мужские обжигающие губы запечатывали на коже отметины-поцелуи, не пропуская ничего на своем пути. И только пальцы все так же бессердечно медленно двигались внутри, заставляя дрожать от рельефа фаланг и выгибать поясницу.

— Скажи, когда станет невыносимо, — раздался пронзительный шепот, но я не смогла разобрать чей, глупо кивнув, чтобы тут же застонать несдержанно и откровенно.

Горячие ладони опустились на бедра, но как-то странно, снизу. Внутренняя часть прикоснулась к чей-то горячей коже, вынуждая под давлением приподнять ноги, и…

Боги!..

Размашистый жест, скользнувший по влажным складкам, прорвался пронзительным криком.

Я слишком поздно поняла, что произошло — тогда, когда сопротивляться уже не было смысла и желания, отдавая себя на волю мужским губам, со страстной нежностью изучающих мое самое сокровенное место. Заброшенные на чужие плечи ноги задрожали, напряженно выгнувшись, и я вытянулась, вминая себя лопатками в постель.

— Не трогай, — поймав ладони в воздухе, кто-то из пустынников завел их мне за голову, не дав коснуться напряженными пальцами чужих волос.

— Почему?

— Не трогай, кадын. Не стоит.

Да как же?..

— Ах!..

Движения языка стали ощутимее, гибче, до болезненной сладости ударяя по затвердевшем узелку над складками. Новая волна жара пришла оглушающе, парализуя, и мне показалось, что я слышу, как хрустят кости. Пальчики на ногах жалобно сжались, не скрывая откровенности.

Убедившись, что я послушалась и попыток различить пустынников больше не предвидится, пальцы на моих руках разжались, чтобы тут же опуститься на грудь и осторожно покрутить сосок между костяшками, взвинчивая ощущения до предела.

— Я не могу…

— Голодная, жадная, — смеющийся голос сопровождался новыми и новыми движениями, с которыми я не справлялась. — Потерпишь еще чуть-чуть?

— Не-е-ет, — простонала так громко, что сама испугалась, еще ни разу не слыша своего голоса таким иступленным. — Не могу-у…

Ладонь наконец отпустила грудь. На мгновение стало легче, но лишь на мгновение, которое тут же улетучилось, когда губ коснулось обжигающее дыхание.

— Кончай.

Отданный приказ оглушил.

Он запульсировал по венам, оттолкнулся от сердца, соскочил с груди к животу и впитался сквозь кожу, заставляя огонь взметнуться до небес полыхающим смерчем. Ноги тряслись, но их так крепко держали, что наутро обещали появиться синяки, которые сейчас не могли ничего испортить. Крик взорвался в горле, и если бы не чужие губы, отнявшие у меня дыхание, я бы перебудила весь постоялый двор.

— Тш-ш-ш… Севгили, тш-ш-ш… (1)

Все еще непослушные ноги осторожно опустили с чужих плеч, на прощание оставив мне еще один горячий поцелуй внизу живота, расцветший алеющей розой под кожей. Успокаивающие ладони заботливо гладили, ненавязчиво, с лаской, не пряча под собой ничего иного.

— Засыпай, кадын, — прошептали, словно на прощание, и с тенью улыбки. — Мы утолили твой голод — ненадолго.

Жадное женское нутро сытно заурчало, довольное такой трапезой. А вот я уже проваливалась в сон, даже не думая о том, как мне жить с этим завтра.

Боги, как они это делают…

(1) — Любимая, тш-ш-ш…