Страх полета

13

На линейке понуро стоял железный ряд самолетов. Засыпанные снегом, зачехленные, с болтающимися флажками заглушек, в сугробах нерасчищенного снега, дожидались своей неизбежной печальной участи воздушные лайнеры, избороздившие в свое время тысячами белых полос бескрайнее небо. Не горели на крыльях красные и зеленые аэронавигационные огни, не светились ряды иллюминаторов; холодные трапы, так же засыпанные снегом, сбились в кучку поодаль. Сгорбленная фигурка охранника скукожилась под крылом.

Неподалеку стояло несколько остовов полуразобранных на запчасти машин. Ветерок покачивал открытые створки пустых капотов, спущенные пневматики колес раздавило об асфальт. Разруха добралась до отслуживших свое ветеранов; хищные скупщики металлолома давно уже вились вокруг компании. Все шло на пропасть.

Климов с экипажем, подходя к этому самолетному моргу, испытывал давящее ощущение своей ненужности, и в груди зарождался протест против того, что и его вот так же скоро подденут на вилы и вынесут на помойку. Он не хотел уходить, он знал цену своему опыту и надеялся хоть малую его часть перелить в учеников. Вот хоть в этого, долговязого, в сына своего бывшего летного товарища.

Димка на минутку отстал от торопящихся на вылет товарищей. Он во все глаза смотрел, как заруливает на перрон толстенький, с чуть задранными вверх крыльями, раскрашенный как попугай, иноземец. Не успел «Боинг» остановиться, как к нему сломя голову понеслись спецмашины, покатили трапы, грузно пополз топливозаправщик, подкатили автобусы за пассажирами. Бесконечной лентой выкатывался из толстенького брюшка поток людей; не верилось, что их столько умещается в небольшой на вид машине.

Климова больно царапнуло по сердцу: да, мальчишке хочется на современную технику, зачем ему старая «Тушка?» Он готовится летать на иномарке и, наверно же, ездит не на «Москвиче», а на «Тойоте». Ну, такова жизнь — молодое тянется к новому.

Он крякнул и, чтобы отогнать эти неприятные мысли, прикрикнул на второго пилота:

— Чего рот разинул? Норильск закроется! Давай скорей!

Самолет ждал. В сумерках отчетливо видны были яркие огни; издали лайнер казался прекрасным, совершенным созданием, чудом аэродинамики, — куда до него этим беременным арбузам. Но в наступающей темноте внимательный глаз мог разглядеть и облупленные, сто раз перекрашенные оранжевые законцовки крыльев, и заплатки и вмятинки в местах, где неудачно подъехал в свое время трап или грузовик, и закопченную корму, и замасленное зеркало изношенных амортстоек шасси… Все это доступно было только наметанному, опытному глазу летчика.

«Старушка», — тепло подумал Климов, похлопывая по пневматикам перчаткой, — «старая добрая подруга, уже не очень привлекательная, но еще крепкая… долетим…»

Он по привычному, натоптанному годами маршруту обошел одну сторону лайнера, начал осматривать другую, столкнулся у трапа с озабоченным бортинженером, что-то втолковывающим технику в форменной робе; Степаныч мельком махнул знакомым жестом: мол, все в порядке, потом доложу подробно… Капитан закончил наружный осмотр и поднялся по трапу в вестибюль.

Каждый раз, переступая порог, Климов вглядывался, вслушивался, внюхивался, вживался в свою машину. Опытному пилоту сразу бросалась в глаза степень готовности или неготовности лайнера. Нынче о полной готовности говорило все: и яркий свет в салонах, и стройные ряды белоснежных подголовников, и перекрестия привязных ремней на сиденьях, и запах кофе, доносящийся из кухни, и сверкающие блузки, тонкие колготки и высокие каблуки безукоризненно накрашенных девчат. Ждали только пассажиров.

Во втором салоне прохаживалась бригадир, старшая бортпроводница, статная, с сохранившейся фигурой женщина средних лет. Наводила последний блеск, давала указания двум молоденьким девчушкам, те подправляли мелочевку, открывали крышки багажных полок, раскладывали принадлежности в туалетах.

Бригадир обернулась: знакомое лицо…

— О, командир! Николай Петрович! — Подошла поздороваться, улыбаясь доброй, откровенной улыбкой. Климова проводницы любили, и лететь с ним считалось за удачу. Климов, мучительно вспоминая, как зовут бригадира (Оля? Ира? Вера? — какое-то короткое имя) поздоровался, девчата хором ответили, он перекинулся несколькими словами с бригадиром: погодка вроде есть, если быстренько посадят пассажиров, то прорвемся.

— Уж с вами, товарищ командир, точно прорвемся, — спокойно ответила бригадир, поправляя на груди табличку с именем. — С вами хоть куда!

— Да и с вами тоже хоть куда, если пригласите, — отшутился, сощурившись, Климов. Таки разглядел большую первую букву имени на табличке: «О» — ага, значит, Ольга ее зовут.

— Ольга Ивановна! Ольга Ивановна! — как раз позвала одна из проводниц, — автобус идет, пассажиры!

— Так, девочки, по местам, принимаем! Учтите: люди раздражены; работать вежливо и спокойно! Следите за багажными полками!

Ну, работайте, — капитан зашагал по салону к пилотской кабине, потом спохватился, оглянулся: — Теплой одеждой-то запаслись? Там морозец с ветерком!

Он заботился о проводницах, как о собственных детях. За это его и любили.