Страх полета

27

Когда в прежние времена Климов приставал ко всем со своим бредовым вариантом приземления неуправляемого самолета на байкальский лед, члены его родного экипажа считали эту идею своего капитана сначала чем-то вроде заскока, потом — вроде мании, потом смирились: у каждого есть внутри какая-то заноза — ну, пусть человек себе тешится этой теорией. Самолет упадет раньше, чем хоть один пункт из этой галиматьи можно будет попытаться претворить в жизнь. Страх скует мысли, уничтожит чувства, парализует волю. Не дай бог! Это будет не с нами! С нами этого не случится.

Теперь же ЭТО случилось именно с ними. Сначала, когда экипаж был потрясен внезапностью, когда ужас протек через все клеточки безвольного тела, — они все, сжавшись и почти смирившись, ожидали только скорой и неминуемой смерти, то есть приближения земли и прекращения существования. Но теперь, после уверенных слов и действий капитана, после того, как машина отреагировала на эти действия, после того, как полет — вихляющийся и качающийся, не очень устойчивый, но все же полет, — продолжался без особых эксцессов, в душе у них появилась тоненькая ниточка надежды, — и штурман с бортинженером лихорадочно уцепились за нее. А по мере того, как самолет, подчиняясь воле капитана, обретал и устойчивость, и какую-то мизерную управляемость, надежда на спасение горячим потоком затопила разум. Капитан — знает! Он прав! У него получается! И вообще, как можно было не верить в такой простой способ спасения? Да мы… да мы и тогда не так уж и сомневались… Да мы в душе верили! Да мы сделаем это!

И снова холодок сомнения шевелился внизу живота: «Неужели же мы сделаем это?»

Но взгляд в сторону каменной фигуры капитана успокаивал: «Справимся!»

Особенно хотелось в это верить молодому, неоперившемуся второму пилоту.

Климов наблюдал за состоянием экипажа. Пока люди были заняты выполнением какой-либо операции, внимание их было сосредоточено на действии. Но как только появлялась свободная минутка, взгляд каждого замирал, стекленел, оборачивался внутрь.

Нельзя было допускать, чтобы темные мысли проникали в душу. Экипаж должен быть занят.

Климов, инструктор до мозга костей, использовал любую возможность для учебного процесса.

— Дима, — улучив момент, сказал он, — посмотри, как легко самолет на двух двигателях набирает высоту. Вот преимущество трехдвигательной схемы. Тяга двигателей симметрична, самолет летит без скольжения, а значит, имеет меньшее сопротивление, и весь избыток мощности идет на набор высоты. А представь себе, что двигатель отказал на двухмоторном самолете. Половина тяги пропала. Тяговооруженность небольшая, а самолет летит раскорячившись. И бороться с ним нелегко. Кстати, давай-ка подсчитаем нашу тяговооруженность! Ну-ка!

Димка взял листок бумаги и, шевеля губами, стал подсчитывать. Ну, слава богу, отвлекся. Только что-то долго считает.

— Дима, ты возьми наш взлетный вес, посмотри, сколько топлива сгорело, отними, это будет текущий полетный вес, — вмешался штурман. — Суммарная тяга двух двигателей сколько?

Димка стал вспоминать.

— Двадцать одна тонна наша максимальная тяга на взлетном режиме. Что теперь надо сделать? — Штурман, озадачив Димку, бросил через плечо бортинженеру: — Степаныч, левый кренчик убери. Ага, вот так, хар-ррош!

Димка снова задумался.

«Да… в голове каши полно, а приоритеты — что надо знать назубок, а что потом, — не расставлены. Вот этому и надо научить за период ввода в строй…» — думал себе Климов, радуясь, что занял экипаж абсолютно сейчас не нужной, но отвлекающей ребят от тягостных мыслей задачей.

Второй пилот, наконец, выдал искомую цифру:

— Двадцать пять процентов получается.

— Правильно, двадцать пять, — подтвердил капитан. — Это же примерно — тяговооруженность любого исправного пассажирского самолета. Исправного! А у нас один двигатель отказал. Вот что такое наша ласточка! Она нас довезет!

Димка, пораженный, задумался. А что делал бы экипаж «Боинга», не дай бог случись такое с ним? Да его просто перевернуло бы. А тут капитан сидит, рассуждает… как будто ничего и не случилось.

— Вот ты на бумажечке приучен считать, — продолжал старый пилот. А ведь в полете руки заняты. Значит, надо научиться быстро прикидывать в уме. Штурман считает точно, на линейке, — это его работа, — а ты прикидывай. Чтоб в общем твои расчеты с штурманскими совпадали. В общем. Мы с тобой этому еще научимся, — капитан Климов улыбнулся.

Димка неуверенно улыбнулся ему в ответ.