Страшная тайна Кощея

1. Шень Сюа

Эта загадочная история началась обычным солнечным майским утром – тем утром, когда в обычный 7 «А» класс обычной 25-й школы пришла новая ученица.

Появление в классе новенькой – дело, в общем-то, рядовое, случающееся периодически в каждом классе, и оно не заслуживало бы столь пристального внимания, если бы в дальнейшем не привело к событиям удивительным и, можно даже сказать, почти невероятным.

Прежде всего, эта новенькая оказалась самой настоящей китаянкой – смуглой, с черными косичками и черными глазами. И имя у нее было вполне китайское – Шень Сюа – как у олимпийской чемпионки по фигурному катанию.

Классная руководительница 7 «А» Галина Николаевна Чкалова, которую подопечные между собой звали не иначе, как ГаНиЧка, представляя классу новую ученицу, настолько прониклась торжественностью момента, что даже прослезилась:

– Дорогие ребята! С сегодняшнего дня Шень Сюа будет учиться в вашем классе. Надеюсь, вы поможете ей освоиться в нашей школе и станете для нее хорошими, добрыми друзьями.

А «дорогие ребята» рассматривали будущую подругу с самыми разными чувствами: кто-то – с удивлением, кто-то – с интересом, а кто-то – и с неприязнью. Генка Степанов, например, сразу вспомнил, как на прошлой неделе его обманули на рынке продавцы из Азии (он не знал – китайцы это были, вьетнамцы или корейцы) – подсунули ему джинсы, которые поменяли цвет после первой же стирки. А отличница Настя Карпова подумала, что наверняка именно ей поручат подтягивать эту Шень по всем предметам, а это было совсем некстати – на носу – конец учебного года (это же надо было додуматься – менять школу в мае месяце!), а Настенька, в отличие от большинства своих одноклассников, привыкла готовиться к проверочным работам основательно.

– А она по-русски говорить умеет? – громко спросил с последней парты Денис Таборков, и галерка дружно захохотала.

На лице у новенькой не отразилось никаких чувств – ни обиды, ни возмущения – должно быть, и правда ни слова не поняла.

А Ганичка строго сказала:

– Шень Сюа с первого класса учится в России, и оценки в ее дневнике гораздо лучше, чем у большинства из вас.

И обернулась к новой ученице:

– Садись рядом с Галей, вот сюда.

И указала на первую парту.

И снова сдержанный шепоток прошел по классу, а Генка Степанов не утерпел, сказал вслух:

– Два сапога – пара.

Сидевшая за первой партой Галя Пыльченко в классе была изгоем – тихая, добрая, – из тех, кого учителя называют «хорошими девочками», и которых уже за одно только это терпеть не могут другие ученики. Никто из ее одноклассников и понятия не имел, какие вкусные пироги она умеет печь, как замечательно танцует вальс, и что сплетенное ею кружево было признано лучшим на областной выставке народных ремесел. Впрочем, если бы они и знали, то не пришли бы в восторг – ведь она не вела крутой блог в интернете, не играла на гитаре, а всего лишь плела кружева.

Шел урок литературы, и Ганичка, утихомирив, наконец, разбушевавшийся класс, приступила к проверке домашнего задания:

– Итак, ребята, какие стихотворения Пушкина вы выучили?

Класс молчал. Все сидели, опустив головы, потупив взоры. Даже отличница Настя Карпова – вчера она так старательно готовилась к самостоятельной работе по физике, что совершенно забыла про литературу.

И только рука новенькой взметнулась вверх, вызвав всеобщее изумление. Жест этот был настолько чужд 7 «А», где поднятие руки считалось не просто необычным, а даже предосудительным, что неодобрительный гул прошел по кабинету.

Ганичка, конечно, обрадовалась, что сможет на первом же уроке узнать способности новой подопечной, и тут же вызвала ее отвечать.

По-русски Шень Сюа говорила без малейшего акцента и стихотворение, которое никто из них (кроме Ганички, разумеется) прежде никогда не слышал, прочла так вдохновенно, что даже чуждый высокой поэзии Генка Степанов заслушался. Только удивился:

– Разве в Китае знают Пушкина?

Ганичка обиделась за великого поэта:

– Пушкина знают везде!

И попросила Шень Сюа прочесть еще что-нибудь.

И та читала стихи до конца урока, чем снискала признательность почти всего класса, за исключением, разве что, Генки Степанова, который всё еще не мог забыть про купленные на рынке джинсы.

После уроков Шень Сюа и Галя Пыльченко пошли домой вместе, а Генка, сам не зная, зачем, увязался за ними. Он держался от них на расстоянии нескольких шагов, и время от времени до него долетали обрывки их разговора – новенькая рассказывала про свою родную страну, а Пыльченко только восторженно ахала.

Перед огромным дубом, стоявшим в парке культуры и отдыха на самом берегу пруда, они остановились так внезапно, что Генка едва не наступил Пыльченко на пятки.

Шень Сюа восхищенно смотрела на старое дерево:

– Совсем, как в Лукоморье!

А он засмеялся:

– Ага, – и блеснул эрудицией (чтобы не думала, что она одна читала Пушкина): – Только что-то русалки не видно.

Шень Сюа не обратила на его слова никакого внимания, а Пыльченко прошипела:

– Иди, куда шел.

А он удивился – давно ли она такой смелой стала? И, ясное дело, никуда не пошел. Наоборот, спросил нахально:

– А что это вы в Россию приехали? В Китае места мало?

– Степанов! – и вовсе разгневалась Пыльченко. – Ты чего к человеку пристал?

А его как прорвало:

– Едут тут всякие! Думают, не знаем мы, чем все китайцы в России занимаются. На рынке шмотками торгуют!

Шень Сюа словно только сейчас его заметила – взглянула на него, как на надоедливое насекомое (вроде комара!) и ответила спокойно:

– Мы не торгуем на рынке. А даже если бы и торговали, что в этом плохого?

Он задумался на секунду – сказать про джинсы или не сказать? Не сказал – еще на смех поднимут!

– А позвольте вас спросить, – с умопомрачительной вежливостью поинтересовался он: – чем вы вообще тогда занимаетесь?

– А что это она должна тебе все рассказывать? – вмешалась Пыльченко.

Но Шень Сюа ответила:

– Работаем в своем ресторане. «Огненный дракон». Может быть, слышал?

Еще бы не слышал! И не просто слышал, а даже ходил на него любоваться – перед крыльцом там стоял огромный металлический дракон, из пасти которого лилась вода. А по вечерам, когда зажигали иллюминацию, ресторан сверкал всеми цветами радуги. Генка даже однажды почти отважился зайти туда (очень хотелось съесть что-нибудь китайское), да Денис Таборков сказал, что его денег не хватит даже на чашку зеленого чая.

– Вот-вот, – пробурчал он, – вы и там народ дурите. Понаехали отовсюду! А что это ты в конце учебного года в другую школу перешла? Из прежней выгнали?

– Дурак ты, Степанов, – серьезно сказала Галя и покрутила пальцем у виска.

Он ошалел поначалу от такой наглости, а потом замахнулся правой рукой – хотел оплеуху Пыльченко отвесить, чтобы не очень-то выступала! И отвесил бы, конечно (благородным рыцарем он себя никогда не считал), если бы с соседней скамейки не метнулась к ним Алла Зацепина – королева класса, увлекающаяся дельтапланеризмом и бальными танцами, – девчонка, отчаянная до безумия.

– Ты чего к ним привязался, Степанов?

Он еще ответить не успел, как следом за ней подошел к их разношерстной компании и самый умный (по мнению учителей, конечно) мальчик класса Андрей Баринов, с детсадовского возраста мечтающий стать физиком.

– Ты, Степанов, ведешь себя как неандерталец.

Рубашка у Баринова была белоснежной, и темно-зеленый костюмчик выглядел так, словно только что был отутюжен.

«Эх, – с тоской подумал Генка, – и врезал бы я этому физику!»

Но с Алкой ссориться он не хотел – не потому, что она такая замечательная, а потому, что отец ее был тренером известной всей стране хоккейной команды, в которую он, Генка, с детства мечтал попасть.

Но и покинуть поле боя побежденным он не мог, потому и сказал Пыльченко с ядовитой ухмылкой:

– Думаешь, я не знаю, почему тебе первый приз за кружева на выставке дали? У меня тетя в выставочном зале работает – она так и сказала – узнали они, что у вас с деньгами худо, вот и расщедрились.

Тетка его, ясное дело, ничего подобного не говорила, наоборот, хвалила Галино мастерство; но ему так хотелось сказать что-нибудь особенно обидное, что заставило бы ее прикусить язык, что рукоделье показалось наилучшим вариантом.

И Пыльченко не выдержала – затряслась, гневно кулачки сжала и выкрикнула прямо ему в лицо:

– Да чтоб ты провалился, Степанов!