Стратагемы заговорщика (СИ)

Стратагема 8. Шаг за шагом приближаться к цели

Долгий переход через джунгли мог бы дать Тукууру возможность вырваться из бешеной круговерти событий и привести свои мысли в порядок. Сезон дождей только начался. Ещё не успела остыть земля, и ночи были достаточно тёплыми, чтобы обходиться без костра в тех случаях, когда не удавалось найти сухих веток. Широкие листья мангровых деревьев и раскидистых пальм защищали путников от ливня, а в кронах ещё оставались спелые плоды. Но даже при этом тропический лес оставался суровым и негостеприимным местом для городского жителя. Местом со своим собственным ритмом и особыми приметами, про которые шаман в лучшем случае читал в книгах. Ровные зелёные лужайки скрывали под собой гнилую трясину. В стоячих лужах путников подстерегали пиявки, на сухих холмах — огненные муравьи, а в воздухе уже начинали роиться тучи голодного гнуса. Нарядные, но смертельно ядовитые древесные лягушки то и дело бросались с ветвей в самую гущу толпящихся мошек, проглатывая за раз по десятку, а то и по сотне. Тукуур охотно порадовался бы их успеху, если бы не опасность того, что покрытые ядовитой слизью создания приземлятся ему прямо на голову.

Дождевой лес втягивал его в свой ритм, заставляя осторожно ощупывать ступнями почву, вслушиваться в жужжание насекомых, крики птиц и кряхтение жаб. Лес приковывал к себе всё внимание шамана, прогоняя из головы мысли, которые его не касались. Одного этого хватило бы, чтобы на время забыть про все заговоры Среднего мира, но, на беду Тукуура, его странная болезнь не собиралась уступать лесу власть над мыслями шамана. Порой она обостряла его чувства до болезненного предела, заставляя слышать шелест крыльев мелких птиц и хруст травы, которую он сминал своими шагами. В такие дни шаман крался по лесу как кот, обходя гнёзда шершней, уходя с дороги крупных змей и аккуратно переступая затаившихся в подлеске сколопендр. Чувствовал приближение грозы как зуд в плечах и шее. Видел танец сверкающих пылинок вокруг камней, на которых под слоем мха и грязи скрывалась древняя резьба.

В другие дни болезнь окутывала разум шамана душным туманом, бросая то в жар, то в озноб. Тукуур с трудом заставлял себя идти, то и дело давая Дарге повод досадливо цокать языком из-за поднятого шума, потревоженных насекомых или колючих семян. Порой он видел в чаще призрачный силуэт Скального лиса. Когда шаман спросил об этом своего неразговорчивого спутника, Дарга недовольно ответил, что по их следу идёт лесной кот. Это было не менее дурным признаком, чем галлюцинации. Даже один здоровый человек — слишком хлопотная добыча для кота, и то, что лесной хищник увязался за двоими, могло означать только одно. Зверь был уверен, что один из них скоро выбьется из сил. Это явно понимал и разбойник, но умение чувствовать хамелеонов делало Тукуура ценным грузом. Но чем дальше они уходили от побережья, чем больше дождливых ночей проводил шаман без сна, страдая от холода и сырости, тем больше становилась тяжесть этого груза и меньше его ценность. Даже близость волшебного шара уже не приносила знатоку церемоний такого облегчения, как в первую ночь.

Наконец, когда стало ясно, что они сумели надёжно оторваться и от морского народа, и от недобитых повстанцев, Дарга оставил шамана на сухом пригорке у корней древовидного фикуса. Он якобы решил поохотиться на белок и приказал Тукууру следить за небольшим костерком, но от затуманенного взора знатока церемоний не укрылось то, что вещевой мешок разбойника исчез вместе с ним. Тукуур слишком устал, чтобы проклинать старого моряка, оставившего его на поживу мелким падальщикам. В конце концов, они были случайными попутчиками, не связанными друг с другом ничем кроме случая.

Устроившись в удобной нише между переплетённых корней дерева, шаман закрыл глаза, позволяя звукам леса вытеснить всё из его сознания. Где-то наверху, над плотными кронами, свежий морской ветер рвал в клочья серое одеяло облаков, позволяя Светилу дарить свою силу протянутым к небу листьям. Внизу, у корней девственного леса, его свет был почти не виден, и только радостный гомон зверей и птиц, обитающих ближе к поверхности зелёного моря, рассказывал о ясном солнечном дне, таком редком и ценном в сезон дождей. Душа Тукуура трепетала от восторга, впитывая их песни. Он хотел бы вскарабкаться по гладким ветвям подобно проворной обезьяне, расправить крылья и воспарить над согретой Светилом листвой. Поймать попутный ветер и лететь вместе с обрывками облаков над границей зелёного моря и моря подлинного, где чайки с хохотом купаются в белой пене, а потом на север, вдоль Великой Реки, к снежным пикам Барьерного хребта и дальше, над тайными ущельями, где цветут вечнозелёные рододендроны. Пронестись над сумрачной пустыней, где кружится смертоносный стальной вихрь. Увидеть своё отражение в стеклянном озере — серебряные искры в крыльях, словно вырезанных из звёздного ночного неба. Почувствовать ледяной ветер, несущий запах снега с Вершины Мира, и дальше, дальше — к зелёным оазисам и мозаичным куполам белых городов, которых не видел ни во сне, ни наяву тот, кто скорчился у извилистых корней древовидного фикуса, но которые были так хорошо знакомы тому, кто томился сейчас, скованный стеклянистой массой в сердце святилища Священной Столицы. И понимая, чьи мечты сейчас видит, тот, кто сидел у древесных корней, бессильно заплакал, проклиная свою нерасторопность.

— Почему, почему я не пришёл раньше? — прошептал Тукуур. — Как мне теперь освободить тебя, если она мертва?

Ответом шаману был тихий хруст сухих листьев. Лесной кот, его проводник в мир мёртвых, вышел на поляну, осторожно принюхиваясь. Упругие мускулы перекатывались под блестящей шерстью, на которой рисунок из бурых и жёлтых полос идеально повторял игру света и тени в ветвях деревьев. Закруглённые уши с торчащими из них пучками серебристых волос нервно подрагивали, жёлтые глаза с круглыми, почти человеческими зрачками смотрели угрюмо и неприязненно. Кот надеялся убить человека во сне, точным движением сдавив его горло, но тот глядел на него и прерывисто шипел. Хищник зашипел в ответ, обнажив жёлтые клыки. Человек замер, глядя на него бессмысленным взглядом. Тогда кот решился и прыгнул, помогая себе взмахом толстого цепкого хвоста. Он перелетел через поляну быстрее чем бабочка взмахивает крыльями, и уже выпустил когти, чтобы вонзить их в жертву, но тут вспыхнул свет.

Тукуур едва успел испугаться. С отрешённым любопытством он наблюдал, как кот готовится к прыжку, и только в последний момент осознал, что острые когти нацелены ему в лицо, а удобный изгиб ствола стал смертельной ловушкой. Разум шамана застыл, а рука сама собой метнулась к сумке, где лежал светящийся шар. Потом, возвращаясь мысленно к этому случаю, Тукуур не мог понять, как ему удалось за такое короткое время открыть мешок. Возможно, верёвка уже была ослаблена, а, может быть, вмешались высшие силы. Но когда кот уже был на расстоянии укола длинным мечом, яркая вспышка озарила поляну. Зверь с испуганным визгом дёрнул хвостом, направляя свой полёт в сторону, и скрылся в густом подлеске. Шаман не увидел этого. Для него проводник в мир мёртвых лишь сменил облик, и теперь перед знатоком церемоний вновь предстал дух Айяны. Драгоценные камни в её венце сверкали синевой как горные озёра в ясный день, а взгляд светло-серых глаз был устремлён к неведомой цели сквозь Тукуура.

— Я опоздал, — тихо повторил избранник Дракона, — и недостоин того, чтобы ты пришла за мной. Но я медлил не по злому умыслу.

Девушка опустила взгляд и её черты смягчились, но Тукуур видел, что с пальцев колдуньи сыпятся раскалённые искры.

— Он знает, — впервые заговорила она. — Ты ходишь во тьме, но со временем научишься видеть.

Тукуур никогда не встречал младшую дочь Буги, но сейчас ему казалось, что он знает этот голос с раннего детства. Или, может быть, дух соткал эти слова из его собственных воспоминаний, из ясных дней и таинственных ночей, из шелеста листвы и мерцания звёзд.

— Я — образ ключа от его оков, — мягко сказала Айяна. — Форма, которую ты наполнишь живым серебром из тайных пещер Баянгола.

Вихрь образов и слов взметнулся в душе шамана. Он хотел сказать, что заблудился в лесу и выбился из сил. Что не знает, куда идти, а компас забрал с собой Дарга. Но прежде чем он успел раскрыть рот, девушка улыбнулась, как в первом видении. Приложила палец к губам и исчезла. Только ярко сияющий шар завис над поляной, заливая её лунно-белым светом.

Через какое-то время в кустах снова послышался шорох, и на поляну выбрался Дарга с луком в руках. Он напряжённо посмотрел на шар, на шамана и снова на шар.

— Значит, это всё-таки ты, — неприязненно произнёс он. — Или не ты? Почему не отвечал на пароль? И причём здесь Дамдин, провалиться ему в Нижний мир?

Собравшись с силами, Тукуур поднялся. Светящийся шар подлетел ближе и завис над его левым плечом.

— Я думал, Вы решили продолжить путь в одиночестве, — сказал шаман, чтобы потянуть время.

— Надеялся подстрелить этого кота, — развёл руками Дарга. — И продать шкуру в деревне. Но духи судили иначе.

Если старый воин и собирался убить кота, то только после того, как хищник разделается с Тукууром. Возможно, разбойника привлекала сумка шамана. Что же, теперь он знает, что внутри, и это умерит его пыл.

— Духи судили иначе, — холодно подтвердил знаток церемоний.

— Если они дали Вам сил идти, то до Оймура остался дневной переход, — проворчал Дарга. — Нам лучше поспешить.

Некоторое время они молча пробирались сквозь густые заросли. Волшебный светильник освещал их путь, и из-за этого Тукуур не сразу понял, что в лесу стало гораздо светлее. Яркие лучи Светила падали сквозь прорехи в листве, а потом деревья вдруг расступились, и путники оказались на широкой поляне, поросшей высокой травой, из которой выглядывали свежие пни спиленных деревьев. От поляны на северо-запад уходила ровная тропа-волок, по которой оймурские лесорубы тащили свою добычу. Следы человека взбодрили шамана, и он с новыми силами зашагал по тропе следом за Даргой, но через некоторое время тот остановился.

— Мы уже близко к цели, — хмуро заявил он. — Так что довольно водить меня за нос. Мне сказали, что нужно ждать человека, несущего отмеченный Драконом светоч. Человека с острова. И я знаю, что среди нас был парень по имени Унэг. Да вот только он никогда не был учеником Дамдина! Так что выкладывай быстро, кто ты такой. Мои друзья сюрпризов не любят, и я тоже!

Прежнего Тукуура эти угрозы могли заставить оправдываться, но нынешний, вернувшийся от врат смерти, слушал их как шелест листьев на ветру, выхватывая только самое важное. Дарга говорил про Унэга в прошедшем времени, как будто точно знал, что тот погиб.

— Да, я чудом ускользнул из рук Ордена и клешней Древних. Только откуда Вам это известно, нохор Дарга? — холодно спросил он. — И разве, отвечая на Ваши расспросы о Дамдине, я говорил, что был как-то с ним связан?

— В лагере болтали… — растерянно пробормотал разбойник, глядя под ноги.

— Да, в лагере болтали, — кивнул шаман. — В том числе, о том, что среди повстанцев шпионы Ордена. Подумайте сами, нохор. Стали бы Вы в такой ситуации отзываться на пароль с первого раза? Или присмотрелись бы, кто Ваш попутчик?

— Присмотрелся бы, — буркнул Дарга и, развернувшись, зашагал вперёд.

Тропа расширилась. Всё чаще попадались зарубки на деревьях, обломанные и спиленные ветки, засыпанные щепками и камнями лужи. Теперь можно было не опасаться кишащих в подлеске пауков и клещей.

— Что, всё-таки, произошло на острове? — нехотя спросил старый воин.

— Все умерли, — кратко ответил шаман.

Разбойник окинул его недоверчивым взглядом. Знаток церемоний вздохнул.

— Какие-то твари вроде больших крабов перебили всех стражей, — пояснил он.

— Что стало с колдуньей? Вы видели её?

— Не выжила, — покачал головой Тукуур. — Как и другие.

— Хорошо, — прошептал Дарга.

Шаман молча отметил эти слова. Значит, Дарга не был заодно ни с колдуньей, ни с Орденом. Но тогда к каим таким "друзьям" он вёл ТУкуура.

— Почему хорошо? — отрешённо спросил шаман.

Разбойник бросил на него подозрительный взгляд.

— Вы храните истинный светоч, но не знаете, почему смерть жрицы Безликого хороша? Очень странно. Возможно, я ошибся.

— Вы называете её бога Безликим, как верный сын Дракона, но не знаете, что смерть не бывает хороша? — в тон ему отозвался Тукуур. — Смерть бывает либо справедливой, либо преступной, и лишь Последнему Судье решать, какова она.

— Нечестивцы хотели завладеть силой маяка, чтобы открыть путь новому флоту завоевателей, — мрачно пояснил Дарга. — Мы разрушили их план. Думаю, это справедливо. Теперь скажи мне, жрец Дракона: что дальше?

Знаток церемоний вздохнул. Он не доверял этому человеку едва ли не сильнее, чем тот не доверял ему. Но Тукуур чувствовал, что Дарга может быть полезен, а сила шара вселяла в него уверенность.

— Когда я принял светоч, Последний Судья коснулся моей души, — осторожно ответил он. — Я должен принести шар в тайные пещеры Баянгола, чтобы освободить Великого Дракона… из проклятой святыни, где бьются в вечном диссонансе сердца двух богов.

Незнакомая цитата пришла на ум сама собой. Дарга вздрогнул и нахмурился, услышав её.

— Ясно, — пробормотал он. — Дорогу-то знаешь?

— Если бы знал, зачем тогда проводник? — пожал плечами Тукуур.

— Конечно, — как-то торопливо ответил воин.

В его словах шаману почудилась некая неуверенность, словно он тоже, подобно Тукууру, чувствовал себя не на своём месте. Может быть, Дарга тоже выдавал себя за другого? Стоило быть с ним настороже.

— Шар-то спрячьте, — проворчал воин, снова переходя на «вы». — Иначе пол-деревни сбежится.

— Я постараюсь, — кивнул Тукуур. — Он не всегда меня слушается.

Дарга недовольно поджал губы.

— Если не сумеете вернуть его в сумку, останетесь ночевать в лесу, — буркнул он. — Не хватало ещё, чтобы крестьяне выдали нас Ордену!

Они добрались до деревни глубокой ночью. Тукуур из последних сил пытался смириться с мыслями об ещё одной бессонной ночи на сырой земле, да ещё и в опасной близости от сельских собак и стражников. Он мог бы потребовать комнату в местной гостинице, показав "зеркало души" гэрэльского жреца, но появление в такой поздний час оборванного и грязного военного чиновника, да ещё в компании разбойного вида "слуги", не могло не привлечь внимание стражи. Или даже Стражей. Оймур был слишком близко к Бириистэну, чтобы его не затронули события этой бурной недели. К тому же, шаману совсем не хотелось идти на серьёзный подлог ради душной комнатушки и соломенного тюфяка.

К счастью, у Дарги были другие планы. Когда Тукууру удалось спрятать в сумку волшебный светильник, разбойник отвёл его в небольшую рощицу на окраине деревни, а сам направился к ближайшим домам. Через некоторое время он вернулся в сопровождении заспанного крестьянина с подвязанными грязной тряпкой волосами, в которых кое-где застряла солома. Сообщник Дарги окинул шамана хмурым взглядом, почесал шею и нехотя махнул рукой, призывая следовать за ним.

Крестьянин провёл путников к небольшому, но крепкому и чистому дому, окружённому глинобитной стеной, а со стороны леса — ещё и колючей живой изгородью. Казалось, эта двойная ограда должна была отпугивать незваных гостей из леса, но на самом деле в густых ветвях колючего кустарника специально для них была спрятана потайная калитка. Проскользнув в узкий проход, они оказались в чисто убранном дворе, посыпанном светлым речным песком.

— Ещё вечером я был тебе обязан, Старый Барсук, — проворчал хозяин дома, обращаясь к Дарге. — Но после такого, кажется, ты будешь должен мне. Твоё счастье, что факельщики были здесь позавчера и ничего не нашли.

— Ну теперь-то их тут нет, — пожал плечами разбойник. — Иначе ты бы нас и на порог не пустил.

— А если они вернутся завтра? Или послезавтра?

— Вряд ли, — покачал головой Дарга. — Им и в городе дел хватает. Но ты не переживай, мы тут надолго не задержимся.

— Хорошо бы, — буркнул хозяин.

Без всякого уважения к чинам, он дал разбойнику место на мужской половине дома, а Тукуура отправил спать в сарай, по соседству с двумя кроликами и выводком шумных цесарок. Не обращая внимания на их возню, шаман провалился в долгожданный сон.

Он проспал больше суток, не открывая глаз даже когда кто-то из домочадцев хозяина входил, чтобы покормить кроликов. Цесарки сердито скрипели за плетёной перегородкой, и этот звук превращался для шамана то в скрежет клешни обездвиженного краба, то в скрип корабельных канатов на ветру. Сумбурные, но яркие сны пролетали один за другим, то и дело возвращаясь к странному сюжету. В нём Тукуур стоял посреди пещеры на острове Гэрэл, чувствуя, как сдавливает его тело со всех сторон стеклянистая масса. Он увяз внутри колонны как муха в янтаре, и мог лишь смотреть, как снаружи нерешительно пробираются среди обломков люди с факелами. Они что-то искали или собирали, то и дело поглядывая наверх, как будто ждали, что потолок вот-вот рухнет им на головы. Но этого так и не произошло. По крайней мере, не во сне Тукуура.

Когда шаман проснулся, волшебный шар висел у него над головой, заливая сарай тусклым светом. Руки и ноги затекли от лежания на твёрдом полу, железные пластины кафтана больно впивались в тело. Тукуур неловко встал и протянул руку к шару. Тот не сопротивлялся, позволив спрятать себя обратно в мешок. Размяв кое-как ноги, знаток церемоний выполз во двор. Дарга и хозяин дома сидели на деревянных чурбаках, покуривая длинные трубки. Рядом стоял кувшин с тростниковым квасом.

— Проснулся? — хмыкнул крестьянин. — Скидывай свое барахло да пойди, наконец, помойся! Возле цистерны найдёшь старый халат.

Пробормотав какие-то слова благодарности, шаман отправился к цистерне для дождевой воды. Она была немногим меньше, чем у него дома. Похоже, приютившая их семья была довольно зажиточной. Странно, что такие люди водились с разбойниками. Хотя, быть может, на этом и разбогатели.

Спрятавшись за цистерной, Тукуур переложил оберег Прозорливого и "зеркало души" в мешок к шару, а затем сбросил тяжёлую одежду и с наслаждением облил себя прохладной водой. Натирая тело порошком из толчёного мыльного корня, он отметил, что раны и ссадины почти зажили. Только полоски незримых вериг отличались оттенком от его собственной кожи. Присмотревшись, шаман понял, что на поверхности живых браслетов проявились чешуйки как у мелкой рыбы или ящерицы. Знаток церемоний нахмурился. Он не знал, что это может значить, а спросить было не у кого.

Хозяин действительно оставил для него старый халат и шаровары. Одежда была ветхой и давно потерявшей цвет, но лёгкой и удобной. Одевшись, Тукуур нашёл для себя третий чурбан и присоединился к остальным.

— Прошу простить меня за грубость, — проворчал хозяин. — Как понимаете, нелегко было в Вас разглядеть соратника Смотрящего-в-ночь.

— Не стоит извинений, — отмахнулся шаман. — Сейчас я сам с трудом осознаю своё место в этом мире.

— Вы опоздали к вечернему рису, но мы оставили несколько бататовых лепёшек, — уже более доброжелательно произнёс крестьянин.

Старики молча дымили пока Тукуур поглощал лепёшки, изо всех сил стараясь не походить при этом на голодного пса. Когда он закончил, хозяин налил в его пиалу мутной пузырящейся жидкости. Квас был свежим и ещё совсем не кислым, пузырьки газа приятно щипали язык.

— Мы с почтенным Гацой обсуждали Ваше положение, — сказал Дарга, выпустив изо рта несколько колечек дыма. — И состояние.

— Ясность чувств как у дикого зверя сменяется туманом и болью, верно? — проворчал хозяин дома.

Тукуур удивлённо кивнул. Он не думал, что старый воин настолько хорошо распознал, что с ним происходит.

— Шаманская болезнь, — уверенно сказал Гаца. — Давно такого не видел. Очень давно. С тех пор, пожалуй, как Орден взял власть в свои руки. Но духи не оставляют нас.

— Вам нужен наставник, — перебил его Дарга. — И не какой-нибудь ярмарочный фокусник. В обычное время я посоветовал бы совершить паломничество в священный Баянгол и просить одного из наставников принять Вас в ученики. К сожалению, в связи с Собором и визитом Прозорливого, город закрыт.

— К тому же, Стражи… — хозяин дома замялся и поправил себя: — Нынешние Стражи редко отличают истинных шаманов от колдунов Безликого. Они боятся всех, кто проявляет необычные способности, и преследуют их. Поэтому даже священный город не был бы для Вас безопасным местом.

Тукуур снова подумал о лежащем в его мешке обереге Прозорливого. С нефритовой пластиной он сможет пройти в город и предстать перед правителем, но до этого он должен выполнить миссию Дамдина, или разузнать что-то достаточно важное, чтобы его признали учеником покойного прорицателя, а не подозрительным бродягой, не имеющим прав на оберег. Дух Айяны говорил о "живом серебре из тайных пещер Баянгола". Что бы это ни значило, в древнем городе сошлось множество нитей, притягивавших Тукуура, и он просто обязан был попасть туда.

— Может быть, какое-то из малых святилищ в окрестностях Баянгола смогло бы приютить меня? — с надеждой спросил Тукуур. — Я слышал о пещерах, где живут святые отшельники…

Лёгкая тень пробежала по лицу хозяина. Он что-то знал о пещерах, но не хотел это рассказывать точно так же, как шаман не хотел говорить о призраке Айяны. У всех троих, собравшихся за столом, не было причин доверять друг другу, ведь любой из них мог оказаться шпионом Ордена. А теперь собеседники Тукуура знали о его шаманской болезни. Или придумали её, чтобы его шантажировать — такую возможность не стоило сбрасывать со счетов.

— Мы оба давно не бывали в тех краях, — задумчиво сказал Гаца. — О таких вещах больше знает наш набожный друг Бугуш. Он служит в Речных Вратах, но иногда появляется в Могойтине.

— Вам в любом случае нужно пройти Речные Врата, чтобы попасть в округ Баянгола, — добавил Дарга, — Я мог бы пойти с Вами, до гарнизона нам по пути. Проблема только в деньгах. Я, видите ли, очень рассчитывал на шкуру лесного кота, но Ваш светоч его прогнал. Поэтому было бы справедливым, если бы Вы назвали меня своим помощником на время путешествия.

— Соскучился по казённым гостиницам? — фыркнул хозяин дома.

Тукуур вздохнул и покачал головой.

— Это слишком большой риск. Я чудом избежал ареста на острове и подозреваю, что приказ о моей поимке мог прийти с большой земли. Если так, моё имя сразу же привлечёт внимание Стражей. Нас разоблачат и бросят на съедение термитам.

— Тем лучше, — усмехнулся Гаца. — Сами знаете, какой разговор у местных властей с приезжими соратниками. Куда да зачем, да предъяви подорожную. Куда спокойнее в этом отношении быть бродячим артистом.

— Почему бы и нет, — пожал плечами разбойник. — Я могу показывать фокусы с мечом, а он сойдёт за бродячего предсказателя. Среди этой публики потерявший должность чиновник — не редкость. Кафтан, опять же, можно будет оставить. Он достаточно рваный. А стальную подбивку и нагрудную пластину продадим кузнецу — как раз деньги появятся.

— Хорошо, — быстро согласился Тукуур. — Только у меня нет ни гадальных пластин, ни кистей, ни тушечницы. Разве что волшебный шар, но, думаю, не стоит им хвастаться.

— Правильно думаете, — кивнул Дарга.

Они пробыли в селении ещё день, улаживая дела. Кузнец охотно купил стальные вкладыши по цене лома, но пластину со Скальным Лисом пускать в переплавку отказался. Тукуур был рад этому и быстро приспособил нагрудник под прорицательский гонг. На вырученные деньги удалось купить видавшие виды гадательные пластинки из черепашьей кости, а у Гацы нашлась потёртая походная тушечница и чехол с кистями. Хозяин дома сказал, что вещи достались ему от деда, но у шамана возникло стойкое подозрение, что этот человек не всю жизнь обрабатывал землю.

Друг Дарги решил сам отвезти их в небольшую деревушку выше по реке, чтобы избежать расспросов односельчан. Ночью, погрузив в лодку скудные пожитки и немного походной еды, они отплыли. Течение у берега было не слишком сильным, и первое время Тукуур работал шестом почти наравне с Даргой, но быстро сказалась усталость и непривычка к долгой работе. Тогда его сменил Гаца, уступив место у руля своему товарищу. Шаман попытался заснуть, укрывшись старым халатом, но теснящиеся в голове мысли и сырой туман прогоняли сон. Поняв, что замерзает, знаток церемоний снова взялся за шест. Нащупывая зыбкое, покрытое корягами дно, он думал о собственном пути, полном невидимых опасностей, ведущем к непонятной цели. Что за живое серебро таится в пещерах Баянгола? Почему Айяна, жрица-колдунья Безликого, указывала путь слуге Дракона? Искупала грехи, или заманивала его в ловушку? У Тукуура было слишком мало знаний, чтобы ответить на эти вопросы. Всё, что ему оставалось — собирать разрозненные факты и сшивать их в некое подобие лоскутного одеяла. Возможно, когда-нибудь кусочки этой мозаики встанут на свои места. Пока же он толкал лодку против течения, стремящегося унести его назад на остров Гэрэл, в руки Ордена или хамелеонов. Его сердце радовалось этой метафоре — возможности плыть против течения, хоть ненадолго взять судьбу в свои руки, путь эти руки и болели от непривычной нагрузки.

Ближе к рассвету они остановились в небольшой бухточке, где, судя по окружённым камнями кострищам, нередко отдыхали рыбаки и путешественники. Там они с Даргой разучили небольшую сценку о борьбе души с сомнением и невежеством. Старый воин пытался уколоть Тукуура мечом сомнения или набросить ему на голову грязную тряпку невежества, а шаман должен был уклоняться. К удовольствию разбойника, знаток церемоний вспомнил кое-какие навыки времён обучения в сургуле, и держался вполне сносно, хоть и не слишком изящно.

Со временем Тукуур научился выбирать, когда уклониться, а когда позволить противнику коснуться его. Он так и не стал более грациозным, но использовал это во благо, добавляя комичные взмахи руками и строя испуганные гримасы. Так они и путешествовали, зарабатывая трюками и гаданием на миску риса с овощами и проезд в лодке до следующего селения, пока не прибыли в Могойтин.

Это был небольшой городок размером как две бириистэнских ремесленных слободы, но окружённый крепким частоколом со сторожевыми башнями. В центре города на пригорке возвышался каменный храм Четверых Заступников и просторный павильон Суда с резными колоннами и синей черепичной крышей. Но, в отличие от Бириистэна, здесь главенство Святилища не было абсолютным. Ближе к гавани стоял похожий на небольшую крепость трёхэтажный особняк. Флаги "Медовой Лозы" развевались над остроконечными башенками, обшитыми листовой медью, толстую каменную стену патрулировали охранники в серо-зелёных кафтанах. Окинув мрачными взглядами твердыню торговой компании, Тукуур и Дарга отправились на поиски чайной или таверны, в которой им бы разрешили разыграть своё представление. В сезон засухи они расположились бы прямо на рыночной площади, но сейчас в любой момент мог хлынуть ливень, и горожане старались не задерживаться на улице.

В таверне "Зеркальный карп", где путникам удалось снять комнату и договориться о выступлении, было уже достаточно людно. Посетители по одиночке и небольшими группами сидели за круглыми столиками у стен, коротая ненастный день за чаем с пампушками или фруктовым вином и жареной рыбой. В основном это были небогатые лавочники и мастеровые, но три человека выделялись из общей массы. Двое ветеранов в серых кафтанах с вышитыми на груди крокодилами неспешно раскладывали цветные камни на разлинованной доске, потягивая нагретую рисовую водку из глиняных пиал. Казалось, что одна из групп синих вот-вот попадёт в окружение, но тот, кто играл жёлтыми, не спешил делать очевидный ход. В углу у окна погрузился в тяжёлые мысли юноша чуть моложе Тукуура, одетый в узорчатый шёлковый халат. Его чай давно остыл, а блюдо с мясными шариками стояло почти нетронутым.

Тукуур и Дарга расположились за свободным столиком и заказали риса с овощами, ожидая, когда трактирщик объявит об их выступлении. Тот довольно долго возился с заказами, позволив путникам спокойно поесть, а потом ударил в небольшой гонг в виде рыбы, привлекая общее внимание.

— Уважаемые сограждане и гости! — высоким голосом провозгласил хозяин таверны. — Небо в сезон дождей навевает тоску, но сегодня знаменитый странствующий предсказатель Унэг и его друг силач Арслан порадуют Вас пантомимой о борьбе стоящей перед трудным выбором души с сомнением и невежеством! И если в главном герое пьесы Вы узнаете себя, господин Унэг поможет Вам обрести ясность видения!

Посетители отозвались вялыми хлопками. Тукуур поклонился и стал спиной к Дарге, наморщив лоб. Старый воин разминался с мечом, время от времени делая ложные выпады в сторону шамана, но тот делал вид, что не замечает его, погружённый в тяжёлые мысли. Наконец, разбойник ударил его плашмя по плечу, и знаток церемоний развернулся, изобразив на лице ужас. Танец начался. Тукуур уклонялся неуклюже, но уверенно, краем глаза отмечая, что военные оторвались от битвы камней, и даже богатый юноша смотрит на актеров широко открытыми глазами. Время от времени посетители одобрительно гудели, отмечая особо удачный выпад. Когда шаман ловким движением выхватил у Дарги платок неведения и набросил его на голову самому воину, они захлопали куда энергичнее, чем в начале. Путники снова поклонились. Они оказались рядом со столиком солдат.

— Чтоб мне лопнуть! — с улыбкой воскликнул один из них. — Это же Аман Дарга! Где же твой корабль, дружище?

— Здравствуй, Бугуш! — проворчал разбойник. — Давно не виделись!

— Садитесь, выпейте с нами, да расскажите, как докатились до такой жизни! — весело сказал второй солдат.

— Я не откажусь, — хмыкнул Дарга и выразительно посмотрел на Тукуура, — а тебе ещё работать.

Шаман понимающе кивнул и вернулся за свой столик. Как он и ожидал, юноша в шёлковом халате порывисто встал и занял место напротив. Знаток церемоний заметил, что его волосы подвязаны белой траурной лентой.

— Я хочу спросить духов о благополучном исходе дела, — напряжённо сказал он.

Тукуур молча достал гадательные пластины и разложил их на три стопки — начало, путь и цель. Существовало множество способов гадания, но все они требовали подготовки и информации, которой люди не спешили делиться с бродячим прорицателем. Оставался один, в котором главную роль играл сам вопрошающий.

— Я ничего не знаю, — тихо произнёс шаман ритуальную фразу. — Духи ничего не знают. Ты знаешь всё. Спрашивай, и они помогут тебе увидеть глубины собственного сердца.

Юноша вздохнул, прикрыл глаза и наугад вытащил пластину из первой стопки. Тукуур нахмурился, читая вырезанный на кости символ.

— Знак "крепостных ворот". В начале пути Вас ждёт препятствие, достаточно серьёзное, но не непреодолимое.

Молодой человек кивнул собственным мыслям и вытащил вторую пластину. Шаман помрачнел ещё сильнее.

— "Топи". Путь будет изнуряюще трудным и смертельно опасным.

Стиснув побелевшие губы, юноша вытащил третью. На ней легко взмывал в небо Лазурный Дракон. Тукуур вздохнул.

— "Суд". Если Ваш замысел справедлив, он окончится успехом.

Его собеседник решительно сжал кулаки и встал.

— Благодарю Вас, мастер Унэг, — с поклоном произнёс он.

Положив перед Тукууром несколько крупных васанговых дощечек и небольшую жемчужину, странный клиент быстрым шагом вышел из таверны. Ожидая, пока кто-нибудь ещё решится прибегнуть к его услугам, шаман приоткрыл заклеенное матовой бумагой окно и выглянул на улицу. Так он увидел первую часть своего предсказания. Трое ожидали юношу на противоположной стороне улицы. Похожий на хорька человек с узким лицом и жидкими усами в коричневой одежде приказчика и двое дюжих охранников "Медовой лозы" с длинными бамбуковыми дубинами. Они быстро обступили свою жертву, отрезая ей пути отступления.

— Это ты, пёсья башка, распускал слухи про господина управляющего?! — зло спросил приказчик.

Молодой человек бросил на него полный ненависти взгляд. Не дожидаясь ответа, один из охранников с силой ударил его в лицо. Юноша упал в грязь, и все трое принялись избивать его, осыпая грязной бранью. Тукуур почувствовал, как закипает. Это был не его город и не его дело, но уже второй раз на его глазах люди, облечённые властью, пытались без суда убить человека. Недолго поколебавшись, он решительным жестом прицепил на грудь пластину со Скальным Лисом и выскочил на улицу.

— Отставить! — гаркнул шаман, приблизившись к охранникам.

Те удивлённо обернулись. Сердце Тукуура бешено колотилось, но он заставил себя окинуть людей "Медовой лозы" холодным взглядом.

— По какому праву вы избиваете человека среди бела дня?

— Он вор и клеветник! — прошипел приказчик. — А тебе что за дело? Кто ты такой?

— А на кого я похож, баранья задница?! — прорычал шаман. — Забыл цвета армии Прозорливого?!

Охранники угрожающе подняли дубинки, но приказчик замялся, поглядывая за спину Тукуура.

— Это гражданское дело, нохор, — проскрипел он. — Военных оно не касается!

— Тогда где ленивые свиньи, называющие себя добдобами? — не уступал знаток церемоний. — Если этот человек преступник, он должен предстать перед судом, а не умереть в грязи!

— Мудрейший наставник сейчас не в городе…

— И что?! Кот из дома — мыши в пляс? Или вас кто-то назначил стражниками в его отсутствие?

— Нохор, Вы здесь — человек новый, — процедил приказчик. — Я уверяю, Вы не хотите участвовать в этой грязной истории.

— Это мне решать! — бросил Тукуур.

Приказчик недовольно дёрнул плечами и махнул своим людям.

— Уходим! Успеем ещё раздавить этого клопа!

Шаман проводил их взглядом, и только тогда разрешил себе обернуться. У дверей таверны в свободных позах стояли Дарга и два его товарища. Тот, которого звали Бугуш, одобрительно кивнул.

— Хороший спектакль, — тихо сказал он. — Даже лучше предыдущего.

Тукуур подошёл к пострадавшему. Тот был жив, но без сознания. Осторожно ощупав его в поисках переломов, шаман снова посмотрел на товарищей. За их спинами из дверей таверны несмело выглядывали горожане.

— Кто этот человек и где он живёт? — строго спросил знаток церемоний. — Его следует немедленно отнести домой и вызвать врача.

— Это молодой господин Вакиш Бадма, торговец шёлком с улицы Прядильщиков, — отозвался один из мастеровых. — Но если он в ссоре с господином управляющим…

— То никто из вас не хочет ему помогать, — хмуро закончил Бугуш. — Ладно, отвезём купца сами, а то с добрых горожан станется бросить раненого в канаве!

Погрузив купца в тележку для овощей, оставленную кем-то возле таверны, Тукуур и его спутники двинулись прочь от пристаней. Прохожие боязливо косились на них и спешили перейти на другую сторону улицы. Один раз, недалеко от святилища, им повстречалась двойка добдобов. Знаток церемоний внутренне напрягся, ожидая вопросов, но стражники решили не связываться с военными и свернули в ближайший проулок. Похоже, Могойтин жил между молотом гарнизона Речных Врат и наковальней компании "Медовая лоза". Тукуур вздохнул. Совсем иной он представлял свою страну под мудрым правлением Смотрящего-в-ночь.

Миновав святилище и рыночную площадь, путники свернули на широкую, но короткую улицу, где стояло несколько обветшалых домов с лавками в передней части. На одной из них висела вывеска с изображением бабочки и попугая. Подпись гласила "Шёлковые плантации семьи Вакиш". Лавка выглядела заброшенной, но, когда Тукуур и его товарищи приблизились, из неё тут же выскочил слуга в потёртой шёлковой куртке с эмблемой дома Вакиш на груди и спине.

— Молодой господин! — вскричал он. — Ох, беда-то какая! Что же теперь с нами будет?

— Успокойся! — строго приказал Тукуур. — Твой хозяин жив. Помоги нам занести его внутрь и позови управляющего!

Аман Дарга хмуро покачал головой.

— Нет. Мы сделали всё, что могли. Дальше — работа врача. — он повернулся к слуге. — Предупреди управляющего, что Бадму избили люди "Медовой лозы". Надеюсь, он придумает, где спрятать купца на случай, если они вернутся.

— Идёмте, — кивнул Бугуш. — Управляющий и его прислужники получат по заслугам. Но не сейчас.

— Это уж точно, — фыркнул Дарга. — Пока "Медовая лоза" держит город и наместник у них вместо табуретки, этому не бывать. Думаю, нужно уносить ноги, пока тот приказчик не поднял шум.

— Признаю, я поступил безрассудно, — сдержанно ответил шаман. — Но я отдал четырежды по четыре года постижению путей Последнего Судьи не для того, чтобы мириться с беззаконием этого мира!

— Я верю, что приставы Последнего Суда придут к управляющему ещё при жизни, — хмуро сказал Бугуш. — Но сейчас пора возвращаться в Речные Врата. Полагаю, вы оба не откажетесь составить нам компанию?

Четверо путников спустились к пристаням по кратчайшей дороге и, к удивлению Тукуура, никто не пытался им помешать. Он был уверен, что люди "Медовой лозы" заинтересуются дерзким офицером в штопаном кафтане и быстро выяснят, что ещё за пару мгновений до стычки он называл себя бродячим прорицателем. С другой стороны, его претензию на воинский чин молчаливо поддержали подлинные солдаты гарнизона Речных Врат, а торговцы компании слишком сильно зависели от доброй воли коменданта. Похоже, на этот раз управляющему придётся пойти официальным путём, подав жалобу выше по реке, а за время волокиты вполне можно и улизнуть из крепости.

— Что они не поделили? — на ходу спросил Тукуур у Бугуша. — Управляющий с этим купцом?

— Шелковичные плантации, — охотно ответил тот. — Личинки управляющего заразились заморской плесенью, вот он и отнимает имущество у конкурентов. Отец этого Бадмы очень удачно влез в том году в долги, а долги в Могойтине — дело такое. Если дружишь с «Лозой», за тебя вступятся. А если перешёл им дорогу — жди в гости добдобов. Говорят, местный наставник присудил старику продать не только плантации, но и старшую дочь в долговое рабство. А сын, похоже, задумал мстить. Что же, если не помрёт от побоев, может, и добьётся успеха. Помолимся за него Фениксу когда приплывём в Речные Врата!

Небольшая лодка ждала их у старого, потемневшего от плесени причала. От множества рыбацких посудин вокруг её отличала только надпись на борту "собственность армии Прозорливого". Чуть поодаль готовилась к отплытию барка "Медовой лозы". Тукуур с досадой подумал, что даже при полной загрузке десятивёсельная махина легко обгонит на реке их лёгкий челн. Следовало заранее подумать о том, как избежать ареста.

— Нохор Бугуш, в Речных Вратах ещё стоит полусотня "Снежных Барсов"? — спросил он старшего воина, когда лодка заскользила вдоль берега.

— Люди этого столичного индюка Цэрэна? Думаю, они ушли в Баянгол с флотилией временного правителя Бириистэна. Кто-то, может, и остался присматривать. Зачем они тебе?

Задумавшись, Тукуур едва не сказал, что Цэрэн мог бы подтвердить его имя и полномочия, но вовремя одёрнул себя.

— Мне не стоило бы им попадаться, — уклончиво ответил он. — Если вдруг управляющий захочет на меня жаловаться…

— Сомневаюсь. Для него мы вроде мухи — пожужжали и улетели. Из-за такого не принято переворачивать дом. Я не думаю даже, что люди "Медовой лозы" действовали по его приказу. Скорее, хотели проявить не слишком уместное рвение. Сам управляющий предпочитает сохранять в Могойтине видимость порядка, чтобы продвигать на должности своих друзей. И это возвращает нас к справедливости Среднего мира. Ты можешь знать наизусть все законы и ритуалы, но без связей дальше тебе не продвинуться. Раз за разом заросший сорной травой путь Последнего Судьи будет задавать тебе безмолвный вопрос.

Бугуш выжидательно посмотрел на Тукуура, желая, чтобы тот сам закончил его фразу. Шаман склонил голову, признавая правоту воина. Когда-то он гордился тем, что стал одним из четвёрки лучших учеников только благодаря своим знаниям, но потом узнал, что наверх его тянула невидимая поддержка Темир Буги. Собственный же отец Тукуура своей праведностью не нажил ничего кроме седых волос и мелкой должности на краю страны. Наставники сургуля, которые должны были быть образцом для юного знатока церемоний, оказались интриганами и заговорщиками. Многомудрый законоучитель — ленивым сибаритом, а посланник самого Прозорливого — циничным авантюристом, использующим власть для достижения собственных целей. Управляющий "Медовой лозы", подмявший под себя небольшой город, завершал эту галерею парадных портретов. Знаток церемоний хорошо понимал, о чём говорит Бугуш, но к огромному своему стыду не мог разделить его праведного гнева. Ведь Тукуур и сам стремился к исполнению личных целей. Стать на сторону Прозорливого и победить. Или, всё-таки, освободить из оков Дракона? Что скорее спасёт его родителей — чудо или земная власть? И может ли он, ставя семью выше государства, называть себя соратником Прозорливого? Эти вопросы жгли сердце шамана, но он понимал, что Бугуш ожидает от него других слов, и вряд ли оценит откровенность.

— Сегодняшний день спросил меня: кто осудит судей? — нехотя ответил Тукуур. — Но я напомнил себе, что Лазурный Дракон увидит их души на Последнем Суде.

— Это было нелегко, верно? — хмыкнул воин. — Нас учат смиряться и ждать загробной жизни, но наши небесные покровители — не бесплотные призраки, неспособные действовать в Среднем мире. Они хорошо знают, что суд хорош вовремя. Чем скорее будет наказан преступник, тем меньше жертв. Почему же большинство не видит высшего суда при жизни? Подумай над этим.

С этими словами Бугуш встал и сменил на вёслах своего товарища, давая понять, что разговор окончен. Тукуур уставился на речную гладь, пытаясь сложить имеющиеся у него обрывки информации. Судя по разговорам, Дарга, два его товарища и землевладелец из Оймура принадлежали к радикальной секте приверженцев Лазурного Дракона. О подводных течениях в своей вере Тукуур знал даже меньше, чем о делах слуг Безликого. Сектантами, как и колдунами, занимались Стражи, которые считали молчание лучшим лекарством от ересей, но все их усилия не могли превратить первобытный лес веры в ухоженный сад. Секты жили, передавая из уст в уста свою историю, уходящую корнями во времена до Падения Звёзд. "Наши покровители — не бесплотные призраки". Что хотел этим сказать Бугуш? В сургуле Тукуура учили, что Лазурный Дракон отдал правосудие с Среднем мире в руки Смотрящего-в-ночь и его соратников. Сектанты явно считали иначе. Верили ли они, что стражники Дракона перерождаются в Среднем мире так же, как это делает Прозорливый? Считали ли они себя воплощёнными приставами Последнего Суда? Или, быть может, во время своих странствий эти люди встречали необычных существ вроде крабов с острова Гэрэл, только носящих знаки Лазурного Дракона? Шаман вспомнил кощунственные речи человека из Оймура. "Стражи не отличают истинных шаманов от колдунов Безликого", — сказал он. Если бы кто-то сказал Тукууру такое год назад, он назвал бы такого человека глупцом. Стражи хранили чистоту веры и гармонию государства — это знал каждый. Но теперь, став врагом Ордена, шаман понял, как мало знает об этой организации, её целях и источнике её привилегий. Знал же он ровно то, что Стражи замыслили зло против Смотрящего-в-ночь. Могла ли их жажда власти простираться дальше и выше? На это у Тукуура пока не было ответа.

В тот самый час, когда Дарга и Тукуур вышли из дома торговца шёлком, быстроходный сампан под флагом Ордена Стражей бросил якорь в гавани Бириистэна. Стоя на носу корабля, Улан Холом рассматривал родной город, цепким взглядом отмечая изменения. Форт на краю бухты походил на раздавленный муравейник. Балки и стропила торчали вкривь и вкось из осыпавшихся стен, а вокруг суетились рабочие и солдаты. Разрушений было больше, чем помнил Холом, а, значит, городские бунтовщики всё-таки попытались устроить орденской флотилии горячий приём. Об этом говорили и корпуса трёх океанских джонок, ради которых из сухих доков вытащили, наконец, полусгнившие останки кораблей старого флота Смотрящего-в-ночь. В остальном город выглядел таким же, каким оставил его Холом, но неуловимое чувство подсказывало, что внутренне он изменился, как изменился и сам страж. Они оба — город и человек — пережили пожар и убийства, и стали жёстче, в чём-то решительнее, в чем-то — наоборот. Они оба знали, что бой можно выиграть, но в нём же легко и погибнуть.

На острове Гэрэл это ощущалось особенно остро, как будто сами стены древнего маяка шептали стражу, как близко он был к гибели. Одно неверное движение, один неучтённый противник, одна неудачная идея — и его история закончилась бы ещё там. Чтобы заглушить этот голос, Холом с головой ушёл в расследование, но не продвинулся в нём ни на шаг. Возможно, улики лежали у стража на виду, но он слишком мало знал, чтобы разглядеть их, а другие не спешили ему помогать. Жители деревни оплакивали своих погибших, брат Ринчен выдавал апатию за медитацию, его напарник-арбалетчик то охотился на морских птиц, то тренировался до изнеможения. Все они погрузились в свои занятия без остатка, боясь остаться наедине с молчаливой неприязнью стен Цитадели. Холом не осознавал этого и тихо злился на товарищей, копаясь в картотеке книгохранителя или бродя с факелом по разгромленной пещере в сердце маяка. Когда корабль "Медовой лозы" привез ему и Ринчену приказ вернуться в Бириистэн, юный страж почувствовал себя узником, выпущенным на свободу.

Сейчас, глядя на разрушенный форт и обгорелые склады, Холом почувствовал, как эйфория снова уступает место глухой тревоге. Поправив широкополую чиновничью шляпу, он ступил на сходню. Небо снова затянуло тучами, и крупные капли дождя время от времени падали в воду, выбивая из неё брызги поменьше. Факельщики, ожидавшие Холома и Ринчена на берегу, мрачно кутались в травяные накидки. Их офицер в алой лакированной шляпе шагнул вперёд.

— Мастер-факельщик приказывает вам прибыть немедленно, — сухо заявил он. — Он ждёт в тронном зале Святилища.

"Он называется "павильон Созерцания", — мысленно поправил факельщика Холом. Два мира юного стража, остров Гэрэл и Бириистэн, наконец, встретились, и это рождало чувство странной дисгармонии. Пристроившись, как велел протокол, слева-сзади от старшего брата Ринчена, Холом последовал за офицером факельщиков. Солдаты Ордена топали следом, и страж никак не мог отделаться от ощущения, что его снова конвоируют в темницу.

За время отсутствия Улан Холома Орден прочно обосновался в Бириистэне. Его знамёна реяли над городской управой и старым фортом, у всех правительственных зданий виднелись группы солдат в чёрно-красных кафтанах. Даже патрулями городской стражи, которых стало едва ли не вдвое больше, командовали орденские братья. Охрана ворот Святилища теперь состояла сплошь из факельщиков, вооружённых пиками и огнеплюями, и эта охрана остановила процессию, потребовав пароль. Холом сжал губы. Для Бириистэна наступили беспокойные времена, и видеть это было неприятно, но ещё неприятнее было осознавать, как сильно нервничают обычно расслабленные и самоуверенные солдаты с острова Гэрэл.

Зал Созерцания почти не изменился. Тот же полумрак, аромат благовоний и гранёные колонны, стоящие на спинах каменных черепах. Только на дельфиньем троне вместо законоучителя сидел мастер-факельщик Дэндэв — грузный широкоплечий мужчина с красным одутловатым лицом, обрамлённым редкой седеющей бородой. Справа от него на обшитом алой парчой пуфе устроился человек, чей облик составлял мастеру полную противоположность. Он был высок, бледен и настолько худ, что казался измождённым. Свободное серебристое одеяние незнакомца струилось объёмными складками, похожими на морскую рябь, но всё равно висело на нём, как на вешалке. Подойдя ближе, Холом понял, что у незнакомца совсем нет носа, только две узкие вертикальные ноздри, которые плотно закрывались после каждого вдоха и выдоха, как у тюленя. Лысую голову покрывали затейливые татуировки, среди которых выделялся ярко-зелёный человеческий глаз, выглядывающий из центра водоворота. Два настоящих глаза человека волн были бледно-серебристыми со странными изогнутыми зрачками как у осьминога или каракатицы. На коленях хамелеон держал что-то вроде большой золочёной раковины.

— Это те самые люди, которые сохранили время и жизни моим воинам? — спросил он у мастера Дэндэва, не раскрывая рта.

Монотонный резонирующий голос исходил из странной раковины, и на него накладывались быстрые щелчки. Они могли показаться писком летучей мыши, но Холом с удивлением понял, что чувствует их не ушами, а кожей головы, плеч и предплечий. Подлинный голос хамелеона был явно сродни волшебной грозе, которую страж чувствовал в сердцах колдунов, но никто из них не умел столь виртуозно управлять его ритмом.

— Да, посол, — проворчал старый факельщик. — Как я уже говорил, храбрецов у меня достаточно, а вот люди, способные думать — на вес золота!

Узкие глазки мастера сердито уставились на Улан Холома.

— На что ты надеялся, нападая на крепость во главе кучки крестьян? На воздаяние в Верхнем мире? — резко бросил он.

Юный страж поспешно опустился на колени и четырежды коснулся лбом пола.

— Нет, почтенный наставник, — ответил он, подняв голову. — Я не думал об этом.

— Может быть, ты боялся мучений мира Нижнего?

— Нет, наставник. Всё, чего я боялся — отдать вверенных мне людей в руки разбойников и пиратов. Обречь их на рабство и бесславную гибель.

— Думаешь, многие из них видят разницу между славной гибелью и бесславной? — скривил мясистые губы старый наставник.

— Об этом я тоже не думал.

— О чём же ты думал, юноша, если думал вообще?

— Дав пиратам укрепиться в Цитадели, мы потеряли бы на то, чтобы их выгнать, время, корабли и обученных воинов. А наши враги, пожалуй, растеряли бы свой страх. Вот какие мысли не давали мне покоя, почтенный наставник.

Мастер-факельщик хмуро кивнул.

— Не лишено логики. Возможно, из тебя, всё-таки, будет толк. Но твои шансы на победу, даже с поддержкой брата Ринчена, были невысоки.

— Да, почтенный наставник, — снова поклонившись, ответил Холом. — Теперь я понимаю это и сожалею о своём безрассудстве.

— Выжили и не возгордились. Хорошо, — пробубнила раковина посла.

— Возможно, — поморщился Дэндэв. — Ринчен! Рассказывай, что случилось на острове, что вы видели и что сделали!

Старший страж коротко кивнул и начал доклад. Он рассказал о хитрости Улан Баира, который убедил ближайшего ученика предателя Буги лично отвезти Холома и Тукуура на остров, якобы для того, чтобы колдунья освободила их от вериг и привлекла на свою сторону. Благодаря этому Максар оказался во власти Ордена, а городские заговорщики лишились одного из ключевых руководителей. Продолжил дракой на лодке, нападением черепахи и гибелью Тукуура и, наконец, нашествием крабов. Речь Ринчена была плавной и связной, но чем дальше, тем чаще старший брат упускал детали или даже перетолковывал события.

— Таким образом, предосторожность мастера-книгохранителя позволила уничтожить колдунью и остановить её древних слуг, — закончил он.

Сердце Холома сжала холодная рука тревоги. Неужели никому вокруг нельзя верить? Тот самый Ринчен, который с гневом обвинял книгохранителя в халатности, теперь делал вид, что всё прошло как задумано! И, судя по спокойному до самоуверенности тону, он ничуть не боялся, что Холом опровергнет его слова. Юный страж сжал зубы и опустил глаза, пытаясь запереть в сердце изумлённое негодование, но оно не укрылось от посла хамелеонов.

— Полагаю, у юноши есть важные дополнения к докладу, — раздался монотонный голос раковины.

Мастер-факельщик вопросительно хмыкнул. Брат Ринчен удивлённо посмотрел на Холома.

— С позволения почтенного наставника, старший брат не упомянул, что мы не обнаружили тела мастера-книгохранителя, — осторожно произнёс Холом. — Только одежду, которая, как и пол вокруг, была покрыта странными серебряными брызгами. Также старший брат не сказал, что находил странным то, что мастер-факельщик провёл колдунью в сердце маяка. Я также предполагаю, что именно мастера-книгохранителя, одетого в военный кафтан, могли увезти с острова пираты.

К удивлению Холома, Дэндэв не отмахнулся от его слов, а встревоженно переглянулся с хамелеоном и устремил тяжёлый взгляд на Ринчена.

— Это правда, брат Ринчен? Пропавшее тело и серебряные брызги? — прорычал он.

Старший страж неуверенно кивнул.

— Почему ты скрыл это? — раковина заговорила быстрее, выдавая волнение посла.

Ринчен задумался и покачал головой.

— Я… не могу найти достаточных причин, почтенные, — растерянно ответил он. — Я опустил эти детали как маловажные, но сам вижу, что это не так.

Недоумение старшего брата казалось искренним. В этот момент Холом понял, что не он один подвергся на острове нападению на разум, но другие, похоже, этого не осознали. Поэтому, хотя никто не приказывал ему говорить, юный страж рискнул нарушением этикета.

— На острове я ощущал давление враждебной воли, — быстро сказал он.

Мастер-факельщик грозно нахмурился, но кивнул.

— Продолжай.

— Само место как будто бы не желало, чтобы мы поняли, что произошло на самом деле. Старший брат открыл мне, что сияющее древо было живым камнем, слугой Безликого, а дарованные Драконом незримые вериги всё это время защищали нас от его влияния. Но мастер-книгохранитель поразил ствол картечью из подлинных чешуй Дракона…

Холом резко умолк, поразившись своим кощунственным мыслям. Ведь если чешуйки Дракона подчинили себе волю живого камня, значит, это сам Лазурный Дракон препятствовал следствию. Воля Последнего Судьи подавляла разум Холома и Ринчена. Книгохранитель же следовал этой воле, которая, неизбежно, включала и гибель мастеров Прибрежной Цитадели. Страж тряхнул головой, вспоминая прикосновение чешуйки-талисмана. Ощущение холодного оценивающего взгляда до сих пор преследовало его во сне. Холом растерянно посмотрел на мастера и посла. Они молча ждали.

— Старший брат сказал мне… — нерешительно произнёс он. — Что чешуйки Дракона — тоже живые камни. Значит ли это… — он запнулся, лихорадочно подбирая слова, — что нет разницы?

"Между Драконом и Безликим", — он так и не решился завершить богохульную фразу.

Посол внимательно посмотрел на него осьминожьими глазами и медленно кивнул.

— Юноша стоит на пороге, — сказал он Дэндэву. — Остаётся только открыть ему дверь.

Тот тяжело вздохнул.

— Пора, увы. Это всегда тяжело. Слушай же внимательно, брат Холом, ибо такова мудрость Ордена, извлечённая подобно крупицам золотого песка из тысячелетних наслоений грязи и ила.

Голос факельщика стал грустным и торжественным, когда он начал читать по памяти нараспев:

Нет ни Верхнего мира, ни Нижнего, ни Среднего.

Лишь пустота и в ней великие странники.

Знающие короткие пути между звёзд.

Уподобь их великим Драконам, ибо полёт их быстрее молнии.

Уподобь морским черепахам, ибо панцирь их крепок настолько, что на нём и внутри него рождаются и гибнут великие царства.

Уподобь китам, ибо их песни наполняют пустоту.

Мы — лишь малые рачки, вцепившиеся в их чешую, и век наш бесконечно короток.

Наши судьбы безразличны великим, и их безразличие для нас — благо.

Ибо когда мы нужны им, они собирают нас, перелетая от звезды к звезде.

Изменяют нас, делая способными слышать их песни.

Очаровывают и заставляют служить себе

В бесконечных полостях своих тел,

Наполненных ослепительным светом или таящих гибельный мрак,

Изнурительную жару или пронизывающий холод,

Сообразно скрытым возможностям каждого.

Там мы трудимся и служим пищей друг другу.

Всё время бесконечного путешествия между далёких звёзд.

Это и называют муками Нижнего мира

Те, кто сохраняет способность мыслить,

Вырвавшись на поверхность в то короткое время

Пока странник дремлет греясь в лучах новой звезды.

Что в малом, то и в великом, что внизу, то и вверху.

Как среди нас есть охотник и добыча, хищник и жертва,

То же и среди звёздных странников.

И когда сражаются гиганты, кто станет считать муравьёв?

Жрецы и пророки древнего мира, кого сделал способными слышать себя

Странник, на теле которого мы пребывали,

Говорили, что нет равного ему в мудрости и силе,

Враги же его мелки и подлы как жалящая исподтишка змея.

Но тот, кто напал на него, смог нанести такую рану,

Что содрогнулись стены бесконечных пещер,

И многие, жившие в них, погибли.

Мы оказались удачливы.

Ибо тот, кто нёс нас на себе,

Остановился, чтобы восстановить силы,

Не в бескрайней тьме между звёзд

И не вблизи опаляющих лучей одной из них,

Но в таком месте, где некоторые из нас могли выжить.

Там мы вышли на поверхность и копошились как блохи

На трупе мёртвого льва,

Дрожа от стража при мысли о том, что напавший вернётся.

Но жизнь наша коротка, а память ещё короче.

Ожидание тянулось веками, и мы обживали новый мир.

Наиболее мудрые из нас с затаённой тоской смотрели в будущее,

Сражаясь с безумцами, желающими его ускорить,

И с теми, кто хотел вернуться в прошлое.

Мы знали, что наш золотой век наступил

И поклялись хранить его пока не иссякнут наши силы,

Хоть и это было безумием своего рода.

Но настал день, когда древний ужас вернулся, чтобы завершить начатое.

Мы, поклявшиеся друг другу в верности,

Ставшие названными братьями, чтобы хранить память,

Выковали меч, напоённый силой звёзд,

Чтобы встретить чудовище во всеоружии.

Прикрываясь луной, словно щитом,

Мы поразили его в самое сердце.

И в смертных судорогах враг растерзал луну,

Усыпав землю обломками камня и плоти.

Так мы получили новую отсрочку,

Но вернулись к тому, с чего начали.

Помни мудрость Ордена и будь чутким.

Тогда услышишь, как бьются в недрах земли два сердца,

И биение их затихает, но эхо его

Предвестником безумия звучит в умах способных мыслить

И в сердцах ведомых чувствами.

Тогда бей без жалости, и это и будет жалостью

К тем, кто, обезумев от зова чудовищ,

Стремится вернуть их к жизни, и к тем, несомненно,

Кто надеется на тебя, страшась возвращения

Странников пустоты.

Слова мастера-факельщика лились подобно реке, прокладывая новое русло в картине мира юного стража, но не переворачивая её. О чём-то он давно догадывался, что-то слышал краем уха. Теперь эти разрозненные кусочки мозаики стали на свои места. Осталось лишь сделать выводы и шагнуть — вперёд или назад. Но для этого он всё ещё знал недостаточно.

— Значит, это правда, — тихо сказал Холом. — То, что написано в "Следах на снегу". Мы враждуем с приверженцами обоих богов. Пророками, увенчанными и янтарём, и аквамарином.

— Верно, — склонил голову посол. — Но сложилось так, что слуги Дракона призвали нас на помощь в трудную минуту и сделали своими союзниками. Поэтому со жрецами Безликого мы враждовали открыто, а слуг Дракона тайно увлекали прочь от древних и тёмных ритуалов, стараясь заменить их дисциплиной ума и надёжными знаниями о мире.

— Неполными знаниями.

— Наша беда и боль. Скажи меньше, и оставишь их беззащитными. Скажи больше, и любопытство погубит их. Мы постоянно ищем тех, кто достоин знать. Теперь ты принадлежишь к их числу.

— Вы говорите "мы враждовали". Что изменилось?

— Это очевидно. Последователей Безликого почти не осталось, последних объединил и разгромил твой отец. Но пока наше внимание было занято ими, слуги Дракона крепли, раскидывали сети, растравляли в людях тоску по старым временам. Теперь они — наш главный противник.

Холом вновь вспомнил таинственного "вербовщика", передавшего человеку отца драконий амулет. Хотя Ринчен говорил об искателях сокровищ и контрабандистах, чешуйка Дракона была слишком искусно обработана. Она выглядела не грубой поделкой, а драгоценной реликвией, достойной хранилищ священного города.

— Речь идёт о бунтовской секте, или эти люди действуют по благословению наставников Баянгола? — уточнил он.

— Наставники Баянгола хитры, — вздохнул мастер Дэндэв. — Они почти одурачили нас сладкими речами, внедряя в Орден шпионов. Но больше нельзя отрицать очевидное. Баянгол стал язвой, которую можно только вырезать. Его жрецы почти готовы выступить, подняв на знамёна властолюбие Прозорливого. Но мы тоже не сидели сложа руки. Работа твоего отца, все эти планы внутри планов — это острый нож, направленный в сердце священного города. Но клинок оказался тронут ржавчиной.

— Мягко сказано, — поморщился Холом. — Предатель в самом сердце острова Гэрэл! И, судя по вашей реакции, этот случай не первый? Что означают пустая одежда и серебряные капли вокруг?

— Не первый, — подтвердил Дэндэв. — Старший факельщик в Нарыне, предыдущий наставник Улюнского святилища, третий гранильщик баянгольского сургуля, старший служитель библиотеки Звёздного Купола в Толоне. Все они исчезли, оставив одежду, покрытую серебристыми пятнами. Каждый из них перед исчезновением совершил неожиданный поступок, повредивший нашим планам. Этими исчезновениями, как положено ему по должности, занимался мастер-книгохранитель. Ты осматривал его кабинет. Можешь вспомнить что-то необычное?

— Нет, — устало покачал головой страж. — Ничего, за что мог бы зацепиться глаз. Но книгохранитель был человеком глубоких и разносторонних знаний. Ему ничего не стоило так зашифровать свои тайны, что я не понял бы, на что смотрю. Не говоря уже о том, что меня мучила бессонница, а другие братья не захотели помочь, — он бросил укоризненный взгляд на Ринчена.

— Жаль, что я торопил твоего отца с отбытием на Собор, — проворчал Дэндэв. — Они с книгохранителем были довольно дружны и обменивались письмами. Возможно, Улан Баир смог бы рассказать нам больше.

Сердце Холома болезненно сжалось. Уже второй раз, распутывая клубок заговоров и преступлений, он натыкался на нить, ведущую к его отцу. Неужели злая судьба всё-таки сведёт их на поле боя? Или, быть может, за действиями Баира стоит идея ещё более величественная, чем та, которую открыл юному стражу мастер-факельщик?

— Возможно, у нас дома найдутся письма, проливающие свет на это дело, — с затаённой грустью сказал Холом. — Если же нет, я прошу разрешения отправиться за отцом в Баянгол и расспросить его. По пути я мог бы также выяснить подробности исчезновения улюнского наставника.

Мастер Дэндэв склонил голову и снял с пояса серебряную пластину-оберег.

— С моим благословением, действуй. Брат Ринчен последует за тобой и поможет словом и делом.

Холом поклонился и хотел уже уйти, но любопытство пересилило вежливость.

— Наставник, чего, всё-таки, хотела добиться колдунья на острове? Кроме гибели капитула?

Факельщик угрюмо промолчал, но посол одобрительно улыбнулся.

— Мы полагаем, что она собиралась превратиться в Проводника.

Юный страж склонил голову, не ожидая пояснений, но хамелеон продолжил:

— У каждого живого камня, будь то шерсть Безликого или чешуя Дракона, есть свой радиус действия. За его пределами природа ведёт себя непредсказуемо, а у вашего вида мутится рассудок. Поэтому, чтобы привести людей отсюда в Фэнбию, Дар Алам или Страну Огней, необходим Проводник. Тот, кто слышит зов камней даже на большом расстоянии. Когда глубинный страж уничтожил флот фэнбийцев у Черепашьих островов, это был тяжёлый удар для слуг Безликого. Потеря ещё одного Проводника, возможно, заставит их отступиться и направить свои усилия на какие-то другие земли. Эту битву мы — и вы — выиграли.

Холом жадно впитывал имена дальних стран, о которых до сих пор даже не слышал. Ответ на один вопрос порождал тысячу других, но страж понимал, что у щедрости посла есть предел. Оставалось только делать выводы из обрывков сведений и оговорок. "У вашего вида мутится рассудок" — вот почему пропадали корабли. У хамелеонов, как видно, не мутится, и потому они уверенно держат торговую монополию и намерены держать её впредь, помогая Ордену уничтожать колдунов, которые могли бы стать Проводниками. Да, эту битву хамелеоны выиграли. Что же до людей, в этому Холом уже не был так уверен.

Илана с сомнением слушала песнь разведчика. После нападения хамелеонов она даже в самой обычной ситуации старалась разглядеть возможность для западни, а здесь это слово напрашивалось само собой. По словам воодушевлённого воина, Могойтин как спелый плод только и ждал, чтобы его сорвали. Наставник городского святилища уплыл на Собор, забрав с собой большую часть стражи. Вслед за ним два дня назад отправился управляющий "Медовой Лозы". В городе осталось не больше десятка стражников и примерно столько же охранников компании. Против трёхсот умелых бойцов у них не было ни единого шанса, но не стражники беспокоили Илану. Могойтин имел собственное святилище и собственного Стража, а, значит, и птичник с почтовыми вака. До Речных Врат — три или четыре часа полёта по прямой, от гарнизона обратно — от полутора до двух суток сплава вниз по реке. А в городе придётся задержаться, чтобы пополнить запасы еды и оружия. Может даже, чтобы принять новых сторонников, если рассказ разведчика — правда.

"Повтори ещё раз, как ты добыл эти сведения", — жестами попросил воина Высокий Пятый. Он уже слышал весь рассказ, но для спокойствия соратницы был готов выслушать его ещё раз.

"Недалеко от города есть большой термитник. Там мы застали троих охранников "Медовой лозы". Они как раз бросили насекомым какого-то человека и спорили как быстро его разделают. Мы помогли им узнать это на собственном опыте. Один, в обмен на быструю смерть, рассказал всё о городе и указал тайный проход за частокол. Ночью двое моих бойцов проникли в город через эту дыру и убедились, что рассказ, большей частью, правдив".

Илана сглотнула, борясь с тошнотой. Жестокий мир войны и пыток всё ещё был для неё чужим. У него была своя логика и свои законы, и теперь девушка чувствовала себя камнем, подхваченным лавиной. На город придётся напасть, чем бы это не грозило, потому что воины устали и проголодались. Им нужна была победа после разгрома на берегу океана, нужны были еда и оружие вместо брошенных в старом лагере. Даже вымуштрованных солдат Прозорливого нелегко было бы провести мимо Могойтина, а повстанцы-островитяне просто взбунтуются.

"Почему вы не спасли жертву этих троих?" — спросила она, чтобы дать выход своему раздражению. — "Он мог оказаться полезен".

Островитянин пожал плечами.

"Умный не спорит с термитами за добычу".

С этим ответом оставалось только смириться. Коротким жестом поблагодарив разведчика, Илана повернулась к Высокому Пятому.

"Нападём ночью. Два небольших отряда войдут в город через пролом. Первый подойдёт к воротам, второй я поведу к башне Стража. Там пригодится тот бочонок горючей смеси, что у нас остался. Когда загорится башня, первый отряд нападёт на караульных и откроет ворота частокола. Если Громовержец будет к нам благосклонен, в эту ночь не будет дождя, и Страж не успеет отправить птицу в гарнизон. После этого атакуем Святилище и торговый пост "Медовой лозы". Главное — не дать местным затопить лодки. Они нужны, чтобы переправиться через реку".

Это была ещё одна причина, по которой они не могли пройти мимо Могойтина. Баянгольские плантации лежали на другом берегу Великой реки, и нужно было переправляться — либо здесь, либо выше Речных Врат. Илана склонялась ко второму варианту, но для этого сначала нужно было пересечь правый рукав Реки, более узкий, но и более быстрый. К тому же, поселения на его берегу встречались куда реже, и пришлось бы рубить плоты. К сожалению, для такого манёвра её армия была слишком измотана.

Заговорщица горько улыбнулась. Она продолжала называть повстанцев "своей" армией, хотя всё её влияние на это пёстрое войско ограничивалось дружбой с Высоким Пятым. Чтобы изменить это, ей нужен был свой отряд, и бой за Могойтин давал такую возможность. Но, несмотря на все доводы "за", Илану не оставляло дурное предчувствие.

Могойтин стоял на пологом холме, окружённом джунглями. Высокая стена из заострённых брёвен обнимала его полукольцом, начинаясь и заканчиваясь на берегу реки. В этой части страны река была самой надёжной дорогой. По ней отправлялись товары вниз в Бириистэн или вверх к Речным Вратам, она же связывала город с небольшими посёлками, где жили рыбаки о охотники. Единственная дорога по суше уводила от Могойтина к северу, где выращивали шелковичные деревья. С южной же стороны расползались мангровые топи, из которых могли вылезти разве что крокодилы, поэтому на южном участке стены дозорных вышек было меньше, и джунгли кое-где подходили почти вплотную к частоколу. На одном из таких участков и был проделан в деревянной ограде узкий лаз, которым пользовались контрабандисты, воры и, как оказалось, верные слуги "отцов города", когда нужно было тихо избавиться от врагов или неприятных секретов.

Как и стоило ожидать, в южной части города, страдавшей от зловонных испарений с болота, стояли самые бедные дома, многие из которых давно были заброшены. Добдобы здесь не появлялись, а обитатели трущоб с наступлением темноты забивались в свои норы как пугливые лисы. Но, раз уж этот путь был известен "Медовой лозе", стоило предположить, что за лазом приглядывают. Поэтому первая тройка воинов, едва протиснувшись в щель, сразу же вскарабкалась на тростниковую крышу ближайшей лачуги. Город спал. Никто не пытался напасть на них или убежать, чтобы предупредить стражу Святилища. Старший тройки негромко ухнул, и оставшиеся бойцы полезли из норы как потревоженные термиты.

Оказавшись внутри частокола Илана быстро огляделась. Ночь была сухой и ветреной, через разрывы в облаках проглядывала чёрно-серебряная громада Царь-камня и фиолетовое мерцание Вуали. Тени лачуг корчились в этом прерывистом свете, то разрастаясь, то съёживаясь. Тревожным красным глазом горел факел на ближайшей сторожевой вышке, от Святилища ему подмигивал такой же глаз на пятиярусной башне городского Стража. Если кто-то и сторожил проход, он затаился, а Илана не могла себе позволить обыскивать лачуги.

Два отряда быстро двинулись вверх по узкому переулку. Как только лачуги сменились домами побогаче, часть бойцов рассыпалась по крышам: здесь уже можно было не бояться, что хлипкая кровля провалится, увлекая за собой незадачливого верхолаза. Благодаря этому повстанцы вовремя заметили и обошли ночной патруль. Два добдоба направлялись к реке, стуча в свою колотушку. Хотя воины Иланы легко могли справиться с патрулём, поднимать шум раньше времени не хотелось. На полпути к башне отряды безмолвно разделились. Все приказы были давно отданы, и оставалось только катиться вместе с лавиной, надеясь, что удача повернётся к тебе лицом.

Наконец, они вышли на небольшую площадь. Башня стояла посредине, её черная лаковая черепица и выкрашенные красным столбы и балки напоминали одеяние слуг Ордена. Два факельщика дежурили у входа. Они схватились за меч-рогатины, но коротко свиснули стрелы, и часовые с хриплыми вскриками повалились в пыль. Счёт пошёл на мгновения. Мохнатые воины рванулись к башне, волоча за собой бочонок с горючей смесью. Они успели дважды плеснуть густой жижей на деревянные стены, когда окно третьего яруса распахнулось, и городской Страж обрушился им на головы хищной тенью. Он прыгал и вертелся, уклоняясь от клинков и когтей и больно жаля в ответ тонким посеребрённым мечом с горящими на клинке древними письменами. Вонзаясь в чью-то плоть, меч глухо щёлкал, и раненый воин выгибался дугой, охваченный жестокой судорогой. Четверо дымящихся тел лежали у ног Стража, когда Илана наконец сумела подловить его и разрядить в незащищённый бок ручной огнеплюй. Страж рухнул, кашляя кровью. Теперь, когда девушка могла рассмотреть его, брат Ордена оказался немолодым обрюзгшим человеком, чей нос покраснел от излишней любви к вину. Казалось невероятным, что он едва не обратил в бегство десяток рослых островитян.

"Неужели", — подумала Илана, — "В бою их действительно ведут гневные духи Великих предков?"

Но времени на раздумья не было. Уже слышались крики и хлопали окна. Кто-то из горожан запирал двери на тяжёлые засовы, кто-то наоборот выбежал на улицу, чтобы звать стражу. Илана вырвала из ослабевших рук орденского фехтовальщика древний меч и, указав остриём на разлитую жидкость, нажала потайную кнопку. Раздался сухой треск, с острия посыпались искры и горючий состав вспыхнул дымным оранжевым пламенем. Подоспевшие лучники схватили бочонок и начали выплёскивать маслянистую жижу на стены башни. Скоро вся постройка пылала.

"К воротам?" — проурчал один из бойцов.

Илана сплела пальцы в жесте отрицания и указала на стену Святилища. Если сведения разведчика верны, сейчас внутри один или два добдоба. Но если внутри храмовой ограды соберутся горожане, оружия там хватит ещё на два-три десятка. А горожане уже подтягивались на площадь. Какой-то купец или чиновник вывел из переулка отряд вооружённых слуг, но стрелы островитян заставили их отступить. Не дожидаясь, пока защитников города станет больше, Илана помчалась к Святилищу, увлекая за собой бойцов.

Храмы и павильоны по древнему обычаю были окружены каменной стеной, украшенной мозаичными картинами. К счастью, в захолустье вроде Могойтина эта стена была чуть выше человеческого роста, и мохнатые воины легко взобрались на неё, становясь друг другу на плечи. Они втащили Илану наверх в тот момент, когда из-за алтаря Стального Феникса послышался удар тревожного барабана. Оставив двоих бойцов охранять ворота, дочь плавильщика бросилась на звук.

Боевой барабан диаметром чуть меньше человеческого роста стоял на возвышении из утрамбованной земли. Это была самая высокая точка в городе, и эхо ударов достигало самых отдалённых кварталов. Плечистый стражник изо всех сил бил по натянутой коже длинной колотушкой. Его товарищ стоял у подножия насыпи с заряженным огнеплюем. Когда повстанцы выскочили из-за павильона, он нажал на спуск. Облако раскалённой картечи с визгом разлетелось из конусовидного ствола. Илана почувствовала как ей ожгло руку. Бежавший рядом воин коротко взвыл и рухнул. Добдоб бросил огнеплюй и выдернул из земли меч-рогатину, но лучники-островитяне быстро утыкали его стрелами. Такая же участь постигла и барабанщика.

За стеной слышался людской гомон и крики. Кто-то призывал ломать ворота Святилища, и это обрадовало заговорщицу. Хуже будет когда они поймут, что стену довольно легко перелезть. Она поднялась на возвышение и посмотрела на город. Башня Стража ярко полыхала, заливая улицы красно-оранжевым светом. Со всех сторон к ней тянулись ручейки огней поменьше — факелов и фонариков в руках разъярённых горожан. Сколько людей живёт в Могойтине? Пять-шесть сотен? Вполне достаточно, чтобы задавить её отряд, если бой у ворот затянется.

Несмотря на внезапность нападения и ночное время горожане соображали быстро. Вскоре над стеной показались верхушки лестниц и головы смельчаков. Стрелы на какое-то время угасили их пыл, но их запас подходил к концу, а нападавшие быстро поняли, что стрелков мало.

— Смелей, ребята! Их меньше десятка! — завопил кто-то, и ещё дюжина голов показалась над стеной.

Понимая, что вшестером стену им не удержать, Илана отвела своих воинов к воротам храма Феникса. Она предпочла бы удерживать пороховой склад — прочное каменное строение, до половины заглублённое в грунт. Увы, его дверь была заперта и опечатана, а ключи хранились у того, кто сейчас исполнял обязанности градоначальника.

Горожане ворвались в Святилище. Большинство из них было вооружено палками и пращами, но командовал толпой человек в кафтане младшего чиновника, и за его спиной собрался десяток слуг с мечами и огнеплюями. Когда над головой снова засвистела картечь, бойцы Иланы захлопнули массивные двери храма и заложили их брусом. Сквозь щели им было слышно, как люди совещаются, дозволит ли Феникс ломать двери своего храма, или стоит подождать, пока разбойники сами вылезут наружу от голода. Дочь плавильщика решила, что удача покинула её, когда насмешки осаждающих сменились проклятиями. Затрещали выстрелы мушкетов, зазвенела сталь. Дождавшись, пока стихнут команды и крики ужаса, Илана и её бойцы покинули храм.

Город пылал. То здесь, то там слышались выстрелы, крики людей и животных, звук ломающегося дерева и бьющегося стекла. Сначала Илана решила, что огонь перекинулся с башни Стража на ближайшие крыши, но прямо на её глазах огни вспыхнули ещё в трёх местах, находящихся далеко друг от друга. Сильный ветер быстро разносил огонь, несмотря на сезон дождей и пропитанные сыростью стены. Дерево чадило, но горело, а быстрее всего вспыхивали тростниковые крыши бедняцких лачуг. Илана в ужасе смотрела на смерть и разрушение, которые она сама принесла в этот маленький город. В этот момент она поняла, сколь сильно заблуждались её толонские друзья. Для них повстанцы-островитяне были чем-то вроде меча, который можно подобрать, замахнуться на врага, и так же быстро спрятать в ножны, когда нет нужды в кровопролитии. Но армия жила по другим законам. Даже прославленный полководец Стальное Сердце, влюблённый в дочь последнего из правителей Толона, был вынужден отдать город на разграбление своим солдатам, а то были Снежные Барсы и Стальные Крокодилы — цвет столичной гвардии, послушные и дисциплинированные бойцы. Илана же просто выпустила из гробницы мстительного духа, и теперь пожинала плоды своей недальновидности. Сжав кулаки от бессильной ярости, она отправилась искать в этом хаосе Высокого Пятого.

Командир повстанцев стоял на крыше богатого дома в нескольких кварталах от пристаней и наблюдал, как уцелевшие охранники "Медовой Лозы" и выжившие горожане укрепляют ворота торгового поста — каменного особняка, похожего на небольшую крепость. Рядом с Высоким Пятым собралась горстка телохранителей, но ни младших командиров, ни других бойцов не было видно.

— О чём думают твои люди?! — гневно спросила Илана, не потрудившись даже перейти на язык жестов.

"Дети Громовержца впервые принесли его гнев на земли безволосых", — спокойно ответил старый островитянин. — "Я не смог бы остановить их даже если бы захотел".

— Но ты хочешь, — прошипела девушка, не давая ему отвернуться. — Потому что уже сейчас зарево этого пожарища видят в Речных Вратах, а к следующему вечеру на реке будут стоять огневые джонки Стальных Крокодилов и расстреливать твоих воинов из пушек! Так что постарайся передать им, чтобы завязывали с грабежами…

Один из телохранителей насмешливо хрюкнул.

"Зачем ты носишься с этой безволосой, вождь? Видишь же, что её сердце не с нами!"

Высокий Пятый коротким жестом велел ему замолчать.

"Пока что её советы разумны. Идёмте. Пока те, в особняке, не опомнились, нужно увести лодки на дальний край гавани. Не будем тратить время на этих крыс. Потом начнём собирать припасы и перевозить на другую сторону. Когда гнев Громовержца утихнет в сердцах его детей, мы будем готовы уйти".