Стратагемы заговорщика (СИ)

Стратагема 7. Поднять шум на западе, напасть на востоке

Тукуур не мог заснуть. Его тревожил сырой ветер, скрип ворота и недоверчивые взгляды матросов. К полуночи зарядил ливень, угрожая затопить палубу, и команде пришлось натягивать над ней большой тент из промасленной ткани. Шаман попытался помочь, но быстро понял, что только путается под ногами. Он примостился на носу между бухтами канатов, слушая, как барабанят капли по матерчатому пологу. Вода просачивалась через швы и мелкие прорехи, скапливаясь в углублениях палубы. Под самые заметные прорехи подставляли бочки: всё-таки, это была пресная вода, пусть не самая чистая и с горьковатым привкусом старого пальмового масла. Тукуур мог только догадываться почему её набирают — потому ли, что четырёх бочек с острова Гэрэл не хватит до конца перехода, или потому только, что выливать пресную воду по морским поверьям значило накликать беду. Он не знал даже, кто он на этом корабле — пассажир или пленник, и, хотя разум подсказывал, что иначе и не могло быть, в сердце тлели обида и разочарование.

Казалось, вместе с незримыми веригами Дамдин оплёл дух Тукуура тайным проклятием, и теперь каждый, кого он знал и любил, оказывались словно бы отражёнными в мутном и кривом зеркале. Лучший друг пытался использовать его, и даже не успел толком объяснить, для чего. Законоучитель Токта увидел в нём какое-то исчадие нижнего мира, а родители — убийцу Токты. Пусть ненадолго, но это было тяжелее тюрьмы и побоев. Наконец, Илана, встретившая шамана холодным взглядом и сухой вежливостью. Илана, оказавшаяся заговорщицей, как и говорил Улагай Дамдин. Действительно ли она не знала о планах отца и судьбе младшей сестры, или это была игра опытной притворщицы? Всего неделю назад он не сомневался в искренности дочери плавильщика, но теперь был готов признать, что любовь затуманила его взор.

Знаток церемоний не мог больше отрицать очевидного: девушка не разделяла его чувств. Он мог сколько угодно объяснять её холодную отстранённость разладом с отцом, страхом перед соглядатаями Ордена, двойной жизнью подпольщицы. Но даже в таких тяжёлых обстоятельствах Илана могла бы попытаться привлечь Тукуура на свою сторону или хотя бы отвлечься от забот учёной или светской беседой. То, что этого не произошло, говорило о многом. Конечно, он мог бы, наперекор всему, стать острым мечом в руках возлюбленной, надеясь занять в её сердце то место, которое освободит свершившаяся месть. Только непрошеные жертвы редко приносят благие плоды. Зная это, хотел ли шаман погнаться за очередным миражом?

В памяти снова всплыл образ среброволосой колдуньи. Что это было? Сохранённое волшебством маяка отражение прошлого? Или живой дух Айяны чудовищным образом оказался заперт внутри прозрачной колонны так же, как взывавший к Тукууру во снах Великий Дракон? Что таил в себе светящийся камень? Порой шаману казалось, что он всё ещё слышит его печальную мелодию, далёкую и тихую, словно шелест листьев в ночном саду. Вместе с этой мелодией в его сердце поселилась необъяснимая тоска, ставшая ещё сильнее, когда Илана отняла у него шар. Знаток церемоний чувствовал, что должен во что бы то ни стало выяснить, что же произошло в пещере на острове Гэрэл. Зов этой тайны словно морской ветер врывался в сердце Тукуура, не давая ему наполняться горечью неразделённой любви.

Увлечённый им, шаман вслушивался в плеск волн и стук дождевых капель, пока, наконец, не заснул. Его сон был глубоким и мрачным, полным смутных видений и незнакомых голосов, но среди них не было того, кого он больше всего хотел бы услышать. Великий Дракон молчал. Гневался ли он на своего служителя за нерасторопность, или предвидел то, что произойдёт? Или, быть может, это болотный огонь Дамдина внушил шаману образ Последнего Судьи? Ведь Дракон в видениях приказывал Тукууру то же, что столичный прорицатель наяву, а голос Его умолк после того, как слуги Ордена разбили Дамдинов шар о гребное колесо "Огненного Буйвола".

С ужасом осознав, сколь глуп и беззащитен он перед силами древних, шаман проснулся. Небо на востоке серело, возвещая начало нового дня. Одеяло Тукуура пропиталось росой, и пронизывающая сырость дополняла чувство тоски и одиночества, сжимавшее его сердце холодными тисками. Знаток церемоний чувствовал себя совсем разбитым, но холод дождливого утра не давал ему снова погрузиться в сон. Шаман порывисто встал, но тут же схватился за борт и осторожно опустился на свёрнутый канат. Голову пронзило острой болью, перед глазами поплыли радужные круги. Тукуур болезненно зажмурился и принялся на ощупь растирать затёкшие руки и ноги. Плечи снова саднили, по спине ползали мурашки. Неужели он умудрился поймать болотную хворь? "Как не вовремя", — с досадой подумал шаман, плавно поднимаясь на ноги. Он и здоровым-то был не слишком нужен заговорщикам, а уж больного могли и за борт выбросить, чтобы не разносил заразу. Впрочем, это вряд ли. Болотной хвори никто не боялся: помаешься дня три-четыре, и снова за работу, как ничего и не было. Некоторые наставники внутренней гармонии советовали больным больше лежать и пить, другие — двигаться, чтобы не застаивались телесные жидкости. Помня, что гэрэльской воды осталось немного, знаток церемоний последовал второму совету. Он плавно скользил между ящиками и канатами, чередуя элементы танца четырёх Защитников и те приёмы гимнастики "кулака трёх миров", от которых не слишком сильно болела голова. Матросы бросали на него взгляды, любопытные или снисходительные, но пока не враждебные. Постепенно его мышцы разогрелись и движения стали увереннее, но боль в голове и плечах не отпускала. Утомившись, он снова сел на свёрнутый канат.

Судно неспешно ползло вдоль берега, мелкие волны с глухим плеском разбивались о просмолённый борт. Из пышных крон мангровых деревьев настороженно выглядывали мелкие обезьяны с курчавой серо-коричневой шерстью. Где-то в глубине леса пронзительно кричали дикие родственники говорящих почтовых вака. Сквозь прорехи в истончившихся за ночь тучах пробивались золотистые лучи утреннего солнца. Согревшись, Тукуур едва не задремал, но вовремя почувствовал чьё-то приближение. Нехотя повернувшись, он увидел одного из матросов, сжимающего в руке длинную полоску плотной чёрной ткани.

— Так положено, — проворчал моряк, протягивая шаману тряпицу.

Знаток церемоний нахмурился, но тут же кивнул, поняв, чего от него хотят. Взяв у матроса повязку, он аккуратно обернул её вокруг головы и завязал на затылке. Пират потоптался на месте и, убедившись, что Тукуур не схитрил и действительно ничего не видит, затопал прочь. Шаман пожал плечами и подставил лицо тёплым солнечным лучам. Теперь ему действительно оставалось только заснуть.

Тукуура разбудил мягкий толчок когда нос судна врезался в песчаный берег. Воздух пах морской солью, гнилыми каменными яблоками, корабельной смолой и дымом костров.

— Эй! Подъём! — скомандовал чей-то хриплый голос.

Знаток церемоний нащупал край борта и осторожно встал. Его грубо подхватили под руки и повели на нос. Судя по звуку шагов и скрипу досок с берега на нос перекинули шаткий мостик, и матросы спешили присоединиться к своим товарищам на берегу. Тукуур напрягся, гадая, достаточно ли широка сходня, но конвоиры решили не испытывать его чувство равновесия.

— Руки подними! — буркнул один из них.

Второй ловко обернул вокруг груди шамана толстый канат и сунул ему в руку конец.

— Держи крепко!

— Раз, два, взяли!

Палуба ушла из-под ног, заскрипела кран-балка, и ошалевшего знатока церемоний спустили за борт как мешок с мукой. Сильные мохнатые руки подхватили его внизу и поставили на мокрый песок. Легким толчком в спину островитянин подсказал шаману направление и, возможно, скорость движения. Тукуур сделал несколько шагов, но тут в его ступню впилась острая раковина. От боли и неожиданности знаток церемоний потерял равновесие, неловко взмахнул руками и упал на четвереньки.

Конвоиры остановились, и шаман почувствовал, как шевелятся волоски на его руках. Ощущение походило на болезненный озноб, но у волн странной дрожи был ритм, и этот ритм испугал Тукуура. Он помнил песнь маяка, похожую на перезвон далёких колоколов. Мысли черепахи звучали как боевые барабаны. Пульс Холома походил на бессвязный мотив, который человек, задумавшись, выстукивает пальцами по крышке стола. Импульсы же, которые он ощущал сейчас, приходили короткими сериями по четыре удара, как щелчки хищного крылана, выслеживающего добычу.

— Хвала Дракону, вы вернулись! — услышал он рядом незнакомый мужской голос. — Кто это с вами? Орденская ищейка?

Тукуур кое-как встал, повернувшись на звук голоса. Нет, тот, кого он чувствовал, был не настолько глуп, чтобы выдать себя. С нарастающей тревогой шаман понял, что не может даже понять, откуда приходят "щелчки". Казалось, что тот, кто за ним следил, был одновременно и спереди, и сбоку, и за спиной.

— С чего ты взял? — разорвал напряжённую тишину голос Иланы.

Конвоиры снова взяли Тукуура под руки, и он даже почувствовал облегчение от того, что окружён вооружёнными людьми.

— Был бы из наших — не носил бы повязку, — непринуждённо ответил незнакомец.

Повинуясь чьему-то безмолвному приказу конвоиры снова повлекли шамана вперёд. Мокрый песок под ногами сменился влажными листьями, дважды они переходили через какие-то мостики, а затем кто-то из мохнатых подхватил знатока церемоний под мышки и оторвал от земли. Тукуур изо всех сил старался сохранять спокойствие пока его передавали из рук в руки на неизвестной высоте. Мокрые листья и мелкие сучки то и дело задевали лицо и руки. Несколько раз полы кафтана цеплялись за ветки, заставляя сердце шамана замирать от страха, но невидимые носильщики аккуратно отцепляли его и передавали дальше. Наконец, он почувствовал под ногами деревянный пол, и мохнатые носильщики сняли повязку с его глаз.

Он стоял посреди большого плетёного шалаша, выстроенного в кроне одного из гигантских деревьев долголетия, которые ещё встречаются в прибрежных лесах. Свитые из прочной лозы и обложенные пальмовыми листьями стены надёжно защищали обитателей от дождя. Дым от небольшой жаровни выходил сквозь круглое отверстие в потолке, расположенное прямо над люком в полу, через который подняли Тукуура. У стен лежало несколько циновок и чурбаков, заменявших столы и стулья. В помещении не было никого кроме шамана и крупного мохнатого воина. Островитянин энергично потряс руками, сложенными в жесте "жди!", надул для пущего эффекта щёчные мешки, и с лихим посвистом нырнул в дыру. Раздался шелест и треск.

Тукуур осторожно заглянул в люк. Внизу пряталась в ветвях открытая площадка, на которой лежало что-то вроде лестницы. Нечего было и думать о том, чтобы добраться до неё, если не умеешь лазать как лесные люди. Обойдя шалаш, знаток церемоний обнаружил ещё один маленький люк, через который можно было справить нужду, небольшое ведро для сбора дождевой воды и старое одеяло. Ни одна из этих деталей не говорила, было ли помещение тюрьмой, или обычным домом мохнатых островитян.

Смирившись с тягостным чувством неизвестности, Тукуур скинул сандалии и лёг на циновку подальше от жаровни. В его голове один за другим всплывали вопросы, тяжёлые и бессвязные, как обросшие водорослями брёвна в Великой Реке. Что ждёт его родителей, оставшихся во власти Ордена в Бириистэне? Кто следил за ним на берегу? Что сделают с ним заговорщики? Удастся ли ему ещё раз увидеть светящийся шар? Последняя мысль была особенно навязчивой. Тонкие светящиеся прожилки камня вновь и вновь вставали перед внутренним взором шамана. Казалось, стоит коснуться их, и тупая боль, сыромятным ремнём сдавливающая его голову, отступит. Вот бы ещё раз поговорить с Иланой! Но даст ли она ему камень хотя бы на время? Дочь плавильщика явно не доверяла шаману, и странная просьба могла только усилить её подозрения.

Мысли утомляли, хотелось спать, но плечи ныли всё сильнее, не давая забыться. Тукуур попытался помассировать их, и ощутил сквозь плотную ткань кафтана жар и покалывание, как будто он поймал грозового угря. Мышцы отозвались на надавливание острой болью. Это было совсем не похоже на болотную хворь. Шаман с усилием приподнялся, скатал валиком одеяло и подложил его под голову. Это немного облегчило боль, и он прикрыл глаза, прислушиваясь к биению собственного сердца. Впервые за эти полные опасностей дни он ощутил не испуг, быстрый и горячий как удар молнии, а тоскливый страх медленной смерти. Жар быстро усиливался и, когда один из мохнатых охранников наконец принёс Тукууру еду, тот едва смог слабым голосом пробормотать что-то про Илану и камень. Исполненный мрачной уверенности, что охранник его не понял, шаман кое-как снял тяжёлый кафтан и, закутавшись в старое одеяло, провалился в липкое забытьё.

Сон вернул его в окутанный туманом двор Прибрежной Цитадели. Тукуур брёл по нему, осторожно переступая через обломки камней и панцири разбитых крабов. Туман был холодным и вязким как кисель, и шаман раздвигал его руками словно лягушка, плывущая в глубине пруда. Он стремился вновь попасть в сердце скалы, но очертания предметов расплывались, а у Тукуура не было сил удерживать их на месте. Он хотел бы лечь и заснуть внутри сна, и только смутное чувство долга тянуло его вперёд, через грязь и вонь Свиного переулка, по узким карнизам старой крепости Бириистэна, вверх по скалам острова Гэрэл и снова вниз, сквозь давящие затаившимся ужасом подземелья, где полукруглые комнаты с мерцающими в стенах кристаллами-звездами сменялись тюремными камерами, поросшими склизкой плесенью. "Это болезнь не хочет выпускать меня", — понимал Тукуур и упорно пробирался вперёд, к сияющему во мгле дереву. Туман пытался остановить его, сплетаясь в призрачные жгуты, спутывая руки и ноги. Шаман барахтался в нём как муха в паутине, разрывая путы ногтями и зубами, протискиваясь между ними как древесный кот. Не выдержав яростного натиска, призрачная завеса с усталым треском поддалась, пропуская Тукуура на изнанку бытия.

Там, во тьме его подсознания, мягко сиял прозрачный кокон-саркофаг. Тукуур не видел ни разбитой колонны, ни стен пещеры, ни туннелей в них. Только налетал откуда-то порывами сквозняк, то и дело задевая шамана холодными крыльями. Внутри прозрачной скорлупы саркофага бурлило облако из множества светящихся серебристых пылинок. Казалось, холодный ветер проникает сквозь преграду и заставляет светящийся туман колебаться, закручиваться канатами и кольцами, оседать на стенках и гаснуть. Пылинки меркли одна за другой, открывая взгляду шамана силуэт девушки в струящихся белых одеждах. Бледное лицо Айяны было удивительно спокойным, чешуйки на лбу и висках срослись в ажурный серебряный венец, украшенный капельками аквамаринов. Глядя на этот образ, величественный и прекрасный как сияние Верхнего мира, Тукуур понял, что именно ради такого преображения колдунья проникла на запретный остров. Но память подсказывала, что итог был другим. Наяву жидкость в саркофаге была белёсой и мутной как морская плесень, и в ней плавал лишь изъеденный неизвестной кислотой скелет.

Шаман коснулся прозрачной стенки, ощутив пальцами неожиданное тепло. Силуэт Айяны рассыпался на десятки ярких звёзд, из которых соткалось сияющее дерево. Яркий свет ударил по глазам Тукуура, и он проснулся. Старое одеяло, которому в видении шамана явно досталась неблагодарная роль тумана, лежало рядом, смятое и порванное. Жар отступил, но Тукуур сильно вспотел и замёрз. Мышцы затекли и болели так, будто он целый день таскал камни, а гулкая тяжесть в голове напоминала о дневной лихорадке, но Тукуур чувствовал, что худшее уже позади. Он осторожно повернул голову в сторону жаровни и с удивлением увидел Айяну, сидящую на одном из обтёсанных пней. Прозрачные кристаллы-чешуйки на её лбу мерцали в такт ударам сердца шамана. Девушка ободряюще улыбнулась и приложила палец к губам. Знаток церемоний успел заметить как блеснул полированным серебром её ноготь, когда образ колдуньи расплылся, и из него возникло напряжённое лицо её старшей сестры.

— Ты многое скрыл от нас, — обвиняющим тоном сказала она.

Тукуур с усилием сел на постели. "Что именно?", — хотел спросить он, но горло пересохло, и шаман подавился кашлем. Во взгляде Иланы мелькнуло сочувствие, но лицо осталось непроницаемым, а в голосе зазвенела сталь.

— Ты сказал, что Улагай Дамдин надел на тебя один из своих браслетов, подчиняющих разум, но на твоих плечах я вижу следы от двух. Ты якобы помог Холому разоблачить его отца, но тот, вместо казни, отправил тебя на остров Гэрэл к своим братьям по Ордену. Ты будто бы смог удержаться на спине черепахи, но мы оба видели её гладкое тело. Что на самом деле случилось в Бириистэне, Айсин Тукуур? Когда и как на самом деле ты попал на остров Гэрэл? Что такое светящийся шар и как ты связан с ним? Не отрицай, что тебе стало плохо, когда я отняла его. Камень же почти угас, но теперь, рядом с тобой, снова разгорелся. Что всё это значит?

Шаман судорожно перевел дух, пользуясь паузой, которую подарил ему кашель. Мысли после сна ползали медленнее садовых улиток. Какая-то часть его хотела разбить стену недоверия, рассказав всё без утайки, но перед глазами ещё висел предупреждающий жест призрака.

— Если ты считаешь меня шпионом Ордена, то позволь спросить: каково твоё место в плане отца? — сухо ответил знаток церемоний. — Знала ли ты, что он планировал самоубийство? Что Улан Баир собирался заманить в город дворцового прорицателя? Знала ли о заговоре против Смотрящего-в-ночь?

Глаза Иланы сузились от гнева, и шаману показалось, что её волосы вот-вот встанут дыбом как у младшей сестры. Из-за спины Тукуура раздалось угрожающее ворчание Высокого Пятого. Дочь плавильщика нехотя подняла руку, останавливая телохранителя.

— Не зли меня, Тукуур. Я задаю вопросы, ты отвечаешь, — процедила она. — Будешь молчать или увиливать — уверюсь в худшем и отправлю тебя к твоим мастерам. В этом лагере многовато ушей Ордена и без тебя.

— Придётся поверить, что твои в это число не входят, — проворчал знаток церемоний.

— Уж постарайся, — фыркнула Илана.

Тукуур тяжело вздохнул. Правда была слишком странной, чтобы в неё поверить, а для того, чтобы быстро придумать правдоподобную ложь, ему не хватало опыта.

— Я стыдился признаться, — медленно сказал он, — что перед смертью Улагай Дамдин, человек, который травил тебя как зверя на улицах нашего города, назвал меня своим учеником. Он… показал мне, как снять второй браслет. С тех пор, как я надел его, я слышу больше, чем обычный человек. Я слышал голос того болотного огня, что летал за Дамдином как ручной вака. Слышал, как бьются сердца братьев Ордена. Слышал крик твоей сестры, усиленный маяком. Я сам призвал Черепаху, и она удержала меня на спине. Веришь ты или нет, Орден считает меня врагом и, возможно, будет лучше, если ты убьёшь меня раньше, чем до меня дотянутся руки стражей.

— Слова, слова, — поморщилась подпольщица. — Все знают, что Дамдин — человек Ордена. Бывших стражей не бывает.

— Возможно, — согласился Тукуур. — И Дамдин, и стражи хотели, чтобы я привёл твою сестру к Прозорливому. Думаю, болотный огонь должен был заставить меня сделать это, если даже я не захочу, но он разбился когда Черепаха столкнулась с "Огненным Буйволом".

— Твоё счастье, что этот новый шар явно меньше предыдущего, — нахмурилась Илана. — Но почему они выбрали для этого тебя? Откуда такое доверие?

— Нет никакого доверия, — проворчал шаман. — Орден выбрал потому, что Дамдин… успел сказать мне тайный пароль. Дамдин — потому, что я уже был его марионеткой.

— Допустим. Что ты можешь рассказать о новом шаре?

Знаток церемоний задумался, и снова вспомнил предупреждающий жест призрачной Айяны.

— Только то, что рядом с ним мне легче, — ответил он.

Тукуур действительно чувствовал присутствие камня, хоть и не видел его. Возможно, шар был у кого-то из охранников снаружи хижины.

Дочь плавильщика пристально посмотрела на шамана.

— Хорошо, — решительно сказала она. — Я дам тебе шанс помочь нам и уйти от охотников Ордена. Надёжные люди переправят тебя в Баянгол. Там ты воспользуешься своим "тайным паролем", чтобы рассказать Прозорливому о заговоре стражей. Убеди его выступить против Ордена, и мы будем перед тобой в долгу. Но если окажется, что ты лгал, отправишься на суд Дракона.

— Мои родители в руках Улан Баира, — хмуро напомнил Тукуур. — Если я пойду против него…

— Их, скорее всего, убьют, — закончила за него Илана. — Но если, чтобы их спасти, сделаешь то, что хочет Орден — а я уверена, что стражи хотят смерти Смотрящего-в-ночь — всех твой родственников проведут через ритуал вечного проклятия. То есть забьют до смерти, обезглавят и закопают в землю, чтобы даже ваши духи не нашли дорогу в Верхний мир.

Дочь плавильщика умолкла, и на её лице проступила усталость и скорбь.

— Я не хотела бы этого, — с ноткой сочувствия сказала она. — Твой отец спас мне жизнь, и я, если это будет в моих силах, отплачу ему тем же. Но не жди от меня чудес.

Айсин Тукуур медленно кивнул. Злость и обида, разгоревшиеся было в нём, угасли, и теперь шаман видел, что предложение Иланы было лучшим из того, на что он мог рассчитывать в таких обстоятельствах.

— Я расскажу всё Прозорливому, если только мне дадут добраться до его ставки. Но с этим могут быть проблемы. Сегодня на берегу я чувствовал кого-то или что-то, что следило за мной.

Илана помрачнела.

— Я подозревала, что один из наших командиров — шпион Ордена, — сухо сказала она. — Теперь я в этом уверена. Не сомневаюсь, что за тобой будет погоня. Постарайся оторваться.

— Ещё одно, — проворчал шаман. — Каждый деревенский Страж почувствует во мне колдуна.

— Тогда не будем это скрывать, — пожала плечами дочь плавильщика. — С тобой пойдут трое островитян и два человека. Они оденутся факельщиками, а ты пойдёшь в цепях.

— Прекрасно, — скривился Тукуур. — Я так по ним соскучился. Может, нарядишь и меня факельщиком? Вы ведь достаточно одежды притащили из Цитадели!

— Извини, — мотнула головой Илана. — Я не настолько тебе доверяю. Хватит и того, что твой шар будет у одного из провожатых.

Отдав распоряжения охранникам, заговорщица спустилась по приставной лестнице на широкую площадку. Её тело требовало движения. Если бы не груз мыслей, Илана смело прыгнула бы в люк, как это делали древесные люди, но тревога о будущем могла нарушить её координацию. Мысли её были далеко от этого места, среди отмелей и поросших мангровыми кустарниками островов дельты Великой Реки, где ждали приказа экипажи тридцати лодок, начинённых порохом и горючей смолой. Подниматься к Бириистэну и напасть на суда, стоящие на рейде? Илана была уверена, что предупреждённый Улан Баиром командир орденской флотилии приготовился к этому шагу. Нужно было отменить приказ и дожидаться флотилии там, где лодки оставались сейчас. Но Великая Река широка, и в дельте множество рукавов. Пойдёт ли флотилия по самому глубокому из них, или разделит силы? Успеют ли все огненные лодки собраться там, где нужно? Следует ли пропустить быстроходные сампаны и атаковать только океанские джонки? Перед мысленным взором заговорщицы одна за другой появлялись картины боя. Вот мелкие суда флотилии напарываются на укрытые в зелени лодки бунтовщиков и связывают их боем. Гибнут сами, но спасают большие корабли. Вот лодкам удаётся переждать проход авангарда, но часть джонок выбирает другое русло, и потери Ордена оказываются слишком малы. Вот гибнут большие джонки, охваченные огнём, но оказывается, что командир посадил солдат на мелкие суда, и их достаточно, чтобы вернуть Ордену остров Гэрэл… Илана много дала бы, чтобы лично руководить боем, но это было невозможно. Ей оставалось надеяться только на почтовых птиц и опыт капитанов огненных кораблей. Этот опыт — понимала она — в любом случае полезнее, чем все её теоретические знания.

Захваченная образами грядущей битвы, заговорщица почти не заметила, как ноги принесли её на широкую ветку дерева долголетия. Эта ветка торчала из кроны словно рука, в безмолвной тоске протянутая в сторону океана. Солнечным днём с неё отлично просматривалась бескрайняя зелёно-голубая гладь с чёрной кляксой острова Гэрэл у самого горизонта. Сейчас же, посреди ночи, не было никакой разницы между морем подлинным и морем листвы, густым покровом скрывающей болотистый берег. Только внизу, у самых ног Иланы, виднелась узкая полоска песка, освещённая сторожевыми кострами. Несколькими минутами раньше от неё отчалила длинная лодка ночного патруля. Отчалила, чтобы больше не вернуться, но об этом знали только Илана и Высокий Пятый. Через два часа, когда гребцы не вернутся к началу следующей стражи, поднимется тревога. Тогда ей придётся поступить так же, как отец: обвинить пропавших часовых в пособничестве сбежавшему пленнику и надеяться, что атаман Дарга клюнет на приманку.

План был слаб, и чем дольше думала о нём заговорщица, тем яснее это становилось. Почему она решила, что Дарга лично бросится в погоню? Если даже Тукуур не преувеличил свою важность для Ордена, у атамана должны были найтись не слишком умные, но преданные и исполнительные люди для того, чтобы вернуть беглеца обратно или проводить в нужное место. Немного утешало то, что Дарге придётся отослать прочь часть своей немногочисленной команды. Да и миссия Тукуура была важна сама по себе.

В любом случае, все приказы были отданы. Илана толкнула знатока церемоний словно камень с горы, и теперь оставалось только проводить взглядом тучу снега и пыли, поднятую лавиной. Позже она узнает о последствиях. Сейчас же пора было выкинуть юношу из головы, но одна деталь не давала заговорщице покоя. Кого или что почувствовал Тукуур на берегу залива? Он явно не врал. Илана хорошо запомнила, как знаток церемоний затравленно оглядывался, не пытаясь даже отряхнуть с рук мокрый песок. Тогда она подумала, что конвоир слишком сильно толкнул его, но ночной допрос расставил всё на места.

Илана досадливо поморщилась. Она была слишком сосредоточена на своём плане, чтобы расспросить Тукуура подробнее. Девушка ещё раз провела перед мысленным взором рассказ знатока церемоний. Было ли в нём ещё что-то, что ускользнуло от её внимания? С берега принесло запах горящего костра или жаровни. Жаровня! Обрывок бумаги с надписью. Она отбросила это как досужую болтовню, но теперь вдруг вспомнила праздник Дозорных и разговор с отцом. "Прошлое более не является тайной", — именно такими словами предупредил её отца о Дамдине жрец с острова Гэрэл, которого, выходит, действительно звали Унэг — Лис. Если этот Унэг не был ни человеком отца, ни слугой Ордена, значит, в деле была замешана третья сила. Сила, о которой Илана не имела ни малейшего понятия, которую она едва не упустила из виду. Не лучшее начало…

Далёкий выстрел прервал ход мыслей дочери плавильщика. Она выпрямилась, держась за молодые ветви. Ещё один выстрел разорвал ночную тишину, вслед за ним над озером прокатился тревожный вой одного из часовых. Илана поднесла к губам бронзовый свисток. Прежде, чем она успела подать сигнал тревоги, часовые на берегу отозвались на призыв своего товарища. Ударило ещё несколько выстрелов, но в темноте невозможно было понять, стреляют ли бойцы в кого-то или в воздух, чтобы поднять побольше шума. На несколько мгновений всё стихло, но затем в лесной чаще за спиной заговорщицы прогремел взрыв, а прямо из воды залива на берег начали выскакивать тёмные фигуры.

— Хамелеоны! — закричал кто-то из часовых.

Новый игрок вступил в партию, смешав все камни Иланы. Девушка яростно прошипела старинное ругательство. Как можно было быть такой недальновидной? Годы мира позволили жителям джунглей забыть о призрачно-белых ладьях и безносых воинах с холодными осьминожьими глазами, но жестокий враг всё время был рядом. Его незримое присутствие нависало над побережьем словно угроза гигантской приливной волны. Как само море, люди волн приносили дары, переправляли товары и манили рассказами о невиданных странах только для того, чтобы проглотить без следа самых безрассудных моряков. Кто знает, сколько тех, кого считали жертвами бури, на самом деле погибло от руки хамелеонов?

В своих водах — и об этом Илана и её друзья не имели право забывать — люди волн терпели только Орден. Не кто-нибудь, а именно Стражи сумели как-то договориться с людьми волн, сделать их союзниками Смотрящего-в-ночь в войне против Толона и подчинённых ему городов. Нет, люди волн не сражались бок о бок с армией Дракона или братьями Ордена, но они разоряли побережье ровно до тех пор, пока его жители не приняли власть горцев. Когда же гордый Толон пал, свирепые пираты как по мановению волшебной палочки превратились в мирных купцов.

Теперь же они открыто выступили против врагов Ордена, а взрыв и крики в тылу ясно говорили, что предатели в лагере ждали этого момента. Заговорщица на мгновение прикрыла глаза, давая себе время оценить обстановку. Нападение с фронта, от берега, было очевидным, но первые выстрелы раздались с дальнего левого края лагеря. Там из лесного озера вытекала судоходная река, связывающая лагерь с океаном. Там же лодка должна была забрать Тукуура, но это в данный момент было лишней подробностью. На правом краю лагеря пока всё было тихо, но если враг стремился не просто напугать, а разгромить повстанцев, ему стоило ударить с обоих флангов.

Это казалось очевидным. Мохнатые увереннее всего чувствуют себя в лесу. Они не стали бы контратаковать чтобы сбросить пловцов-хамелеонов в воду, где те обладают полной свободой манёвра. Заманить в лес — вот первая мысль командира-островитянина. Поэтому хамелеоны руками предателей поставили огневой заслон в тылу, оставив мохнатым два направления — вправо и влево. Лесные люди — дневные существа, ночная атака собьёт их с толку. Часть будет прорываться в одном направлении, часть — в другом. Отряд, атакующий от берега, разрежет их на две половины. Те, кто наступает с флангов… Или, скорее, не наступает, а ждёт на границе реликтовой рощи, где мохнатым придётся спуститься с гигантских деревьев на землю. Если бы она была командиром хамелеонов, поступила бы именно так.

Илана набрала в лёгкие воздух и изо всех сил дунула в свисток. Пронзительная трель сигнала "все ко мне" быстро затихла в густой листве, но её подхватили те из бойцов, кто оказался поблизости. Не переставая свистеть, дочь плавильщика побежала по широкой ветке прочь от берега, к центру лагеря. Её план был прост — собрать как можно больше бойцов и обрушиться на правофланговый отряд хамелеонов. Прорвать заслон и уходить в джунгли, где противник побоится их преследовать. Потом можно попытаться отбить лагерь, но сейчас, в темноте и хаосе, не зная численности врага, принять бой было бы самоубийством.

Но для того, чтобы план удался, вести детей Громовержца в бой должен был их старый командир. Поэтому, как только вокруг Иланы собрался небольшой отряд мохнатых воинов, она повела их туда, где стоял командный шатёр Высокого Пятого. Несколько раз они натыкались на тройки и четвёрки хамелеонов, беззвучно скользившие среди ветвей. Увидев крупный отряд, враги тут же спасались бегством, но их путь отмечало достаточно трупов, чтобы Илана изменила свой взгляд на их тактику. Люди волн хуже мохнатых лазали по деревьям, но отлично видели в темноте. Пользуясь этим, они не дожидались, пока Дети Грома спустятся на землю, а решительно вторгались на их территорию, охотясь на одиночек, чтобы раздуть панику.

То и дело из густой листвы прилетали метательные дротики, а иногда даже звучали мушкетные выстрелы. То один, то другой из окружавших Илану воинов падал, сражённый незримой рукой, но она продолжала вести отряд вперёд, не давая противнику отвлечь её бесплодной погоней. Упорство дочери плавильщика дало результат. Всё больше одиночек и мелких отрядов прибивалось к её группе, и врагам становилось всё труднее оставаться незамеченными. Одну группу хамелеонов бойцы Иланы застали врасплох. В короткой схватке погибли трое врагов и один сын Грома. Одного из хамелеонов удалось оглушить и связать.

Когда Илана и её бойцы добрались до основного лагеря, их взглядам открылась мрачная картина. Подвесные мостики, соединявшие гигантские стволы, были обрезаны. К дальнему краю лагеря уже подобрался огонь со стороны подожжённого склада, где хранились остатки смолы и селитры для огненных лодок. Пламя разгорелось столь жарко, что даже сырая листва и обросшие мхом стволы деревьев не могли ему противостоять.

Полтора десятка пиратов и островных воинов собралось на площадках и мостиках возле хижины Высокого Пятого. Укрываясь за плетнями и досками, они вели беспорядочный огонь по ветвям соседних деревьев, где заняли позиции мушкетёры хамелеонов. Те отвечали редко, но с гораздо большей точностью. Внизу большой отряд копьеносцев дожидался когда у детей Громовержца закончится порох.

Отряд Иланы обрушился им на головы словно град перезрелых яблок. Ошеломлённые внезапной атакой, хамелеоны смешались и отступили. Этой передышки хватило защитникам лагеря чтобы спуститься со своего ствола и присоединиться к товарищам. Среди них был и Высокий Пятый — перепачканный кровью, со сломанной рукой, но живой. Быстро, чтобы не потерять инициативу, он повторил своим воинам приказы Иланы, даже не особо задумываясь над ними.

Потом, обдумывая ход боя, дочь плавильщика пришла к выводу, что именно эта готовность старого островитянина передать власть и спасла детей Громовержца от неминуемой гибели. Не теряя времени оба отряда устремились на северо-запад, в обход огненной завесы, собирая по пути одиночек и мелкие группы. Когда воины Иланы столкнулись с западным отрядом хамелеонов, их уже было достаточно, чтобы противник, не выдержав натиска, дрогнул и откатился к реке, открыв отступающим путь в глубину джунглей. Согласно канонам военной науки дети Громовержца потерпели поражение, оставив врагу поле боя и укреплённый лагерь. Но Илана сохранила армию, и теперь могла нанести ответный удар. Осталось только решить, куда он будет направлен.

"Можно забыть о перехвате флотилии", — нервно сплела она пальцы над картой.

Высокий Пятый хмуро надул щёчные мешки, баюкая раненую руку. Они расположились на болотистой полянке, спиной к охранникам и пленному хамелеону. Толку от пленника было мало — он только таращился на Илану своими жуткими осминожьими глазами да кривил губы в усмешке, которая казалась одновременно презрительной и обречённой. Хамелеон не понимал или делал вид, что не понимает ни язык Удела Духов, ни языки островитян. Возможно, пытка смогла бы развязать ему язык, но на это не было ни сил, ни времени. К тому же, со стороны противника было бы очень грамотным ходом послать в бой солдат, которые при всём желании не смогут выболтать планы своих командиров. Кто-то, конечно, договаривался с предателями, и с этим кем-то очень хотелось бы поговорить по душам. Но он был далеко, а картина, которую успела сложить в уме Илана, рассыпалась. Она ожидала, что предателями окажутся люди Дарги, но на Высокого Пятого напал со спины его собственный помощник, а один из людей атамана не раздумывая бросился на помощь. Возле порохового склада и у подвесных мостов дежурило поровну тех и других.

Дочь плавильщика покачала головой. Она снова не знала, кому доверять, и это угнетало.

"Мы понесли большие потери, а наш враг очень силён у воды", — продолжила она. — "Уверена, что огненные лодки уже на дне Великой Реки, а если нет, то это вопрос времени. Нам придётся уходить вглубь материка, и нам нужны новые бойцы. Поэтому мы ударим сюда".

Она ткнула пальцем в глухой лес недалеко от Баянгола. Островитянин вопросительно хрюкнул.

"Баянгольские васанговые плантации. Люди и деньги в одном месте".

"Ты уверена?" — осторожно пошевелил мохнатый командир пальцами здоровой руки. — "Это на руку Ордену".

"Да, потеря баянгольских плантаций поставит двор в зависимость от древесины с островов. Это действительно на руку Ордену, который, если верить Тукууру, и стоял за твоим восстанием. И мы постараемся, чтобы именно это донесли Прозорливому", — она криво усмехнулась. — "Постараемся, чтобы он увидел это сам. Мы нападём на Баянгол, когда правитель будет в городе. Страх заставит его действовать. А если нам улыбнётся удача, Смотрящий-в-ночь и добрая половина его наместников окажутся у нас в руках!"

Тукуур пришёл в себя на заросшей папоротником поляне. В зарослях мерно кряхтели лягушки, вдали пронзительно и печально перекликались совы.

— Мы оторвались? Или бой закончился? — хрипло спросил шаман у своего спутника.

Кряжистый человек с широким мясистым лицом и длинными, слипшимися от крови и болотной жижи, усами пытался раскурить деревянную трубку. Услышав вопрос, он неопределённо пожал плечами.

Тукуур закрыл глаза и попытался почувствовать "щелчки" хамелеонов, но тело гудело от боли и усталости, мешая сосредоточиться. Сдавшись, шаман расстегнул окровавленный мундир, чтобы осмотреть наиболее болезненные места. На груди и животе темнело несколько крупных синяков, из небольшого пореза сочилась кровь, но в остальном он был цел и практически невредим. Вшитые в кафтан стальные пластинки и нагрудная бляха спасли ему жизнь.

— Повезло, — хмыкнул усатый. — Но если и дальше будешь драться как лесной кот, везение закончится.

Тукуур устало облокотился на ствол дерева, пытаясь восстановить в памяти события этой ночи.

Заговорщики явно спешили. Не дав шаману прийти в себя после сна и допроса, мохнатые воины Иланы заставили его выпить горьковатый сок каменного яблока и выволокли его из хижины словно мешок риса. Ночь была тёплой, но промокший армейский кафтан снова лип к телу, и место жара быстро занял неприятный лёгкий озноб. Повиснув между небом и землёй в крепких руках конвоиров, Тукуур успел несколько раз пожалеть, что оставил на острове лёгкий дорожный халат. Пытаясь прогнать глупую мысль, шаман всматривался в темноту, но расплывчатые тени подвесных мостиков, протянутых между гигантскими стволами, мало что могли рассказать ему о лагере беглых рабов-островитян, называвших себя Детьми Громовержца. Он даже не понимал, в какую сторону его несут, пока ленивый плеск волн не разбудил в его сердце смутную тревогу.

Охранники вынесли его на берег большого лесного озера. Мангровые деревья в этом месте подступали почти вплотную к воде, но в паре сотен шагов левее песчаный пляж изгибался полумесяцем, и в самом широком его месте горели костры и виднелись силуэты часовых. Знаток церемоний поискал глазами колёсную барку, но она, вероятно, уже подвозила к острову Гэрэл новую партию бойцов. Тихий плеск вёсел заставил шамана вздрогнуть и резко повернуть голову. Резкая боль пронзила плечи, шею и затылок, и Тукуур стиснул зубы, чтобы не зашипеть.

Длинная долблёная лодка медленно приближалась со стороны пляжа. Двое людей сидели на вёслах, мохнатый островитянин правил. Один из конвоиров едва слышно заурчал. Для уха лесного человека этот звук явно был громким и отчётливым, поскольку пирога тут же повернула к берегу. Волны ласково лизали тёмный песок, лунная дорожка искрилась за кормой лодки. Всё вокруг было воплощённой метафорой мира и покоя из классических поэм, но Тукуур снова почувствовал, как сотни невидимых игл впиваются в его плечи.

— Они здесь! — громко прошептал он.

Охранник раздражённо крякнул. В тот же миг какой-то морской зверь, длинный и гибкий, стремительно вылетел из воды и таранным ударом вышиб из лодки рулевого. Шаман успел разглядеть заострённые плавники вроде дельфиньих и странный бахромчатый хвост. Гребцы бросили вёсла и схватились за мушкеты. Там, где скрылись под водой охотник и его жертва, на поверхность вырвалось несколько крупных пузырей, и всё будто бы стихло, но Тукуур всё ещё ощущал как перекликаются под водой неведомые твари. Их беззвучные голоса царапали разум знатока церемоний как будто рядом кто-то скрёб кинжалом по камню.

— Стреляйте! По левому борту! — закричал он, не заботясь о маскировке.

Один из бойцов разрядил наугад свой мушкет, и вода тут же забурлила. На границе лунной дорожки вынырнула похожая на человеческую фигура, сжимающая в руке дротик с плоским наконечником. Кожа морского воина была иссиня-чёрной как ночная вода, лысая голова блестела в лунном свете. Хамелеон отточенным движением метнул дротик в гребца с заряженным мушкетом, но тот успел пригнуться и выстрелить. Боевой пловец вскрикнул и скрылся под водой.

— Хамелеоны! — заорал стрелок.

Один из воинов-островитян, сопровождавших Тукуура, протяжно завыл, из леса и с песчаного пляжа отозвались голоса людей и мохнатых. Шаман только успел подумать, что поднятый шум должен спугнуть врагов, как где-то в глубине лагеря прогремел взрыв. Ночная тишина рассыпалась словно брошенный с крыши кувшин. Лес наполнился треском выстрелов, звоном стали, криками часовых и беззвучной перекличкой нападающих. Знаток церемоний почувствовал её за несколько мгновений до того, как тройка хамелеонов налетела на его охранников со спины. Предупреждённый его вскриком, рослый воин-островитянин успел увернуться от дротика и размозжить своему противнику голову тяжёлым стальным посохом. Его товарищ был не столь расторопен. Тукуур запомнил как с глухим чавканьем вонзилось в грудь второго конвоира метательное копьё. Он успел разглядеть гравировку на плоском бронзовом наконечнике и слегка серебрящееся в свете луны древко. После этого мир разбился на осколки так же, как до этого тишина, и эти осколки смешались в памяти как цветные стёклышки в калейдоскопе.

Шаман не помнил, где в хаосе битвы подобрал костяной кинжал в виде акульего плавника, или когда успел сорвать с убитого конвоира холщовую сумку со своим шаром. Он то карабкался по лианам вслед за мохнатым воином, то бежал по земле впереди него, уводя их от скоплений врагов. Иногда они вылетали прямо на дерущихся, порой обращая в бегство не ожидавших этого врагов, порой едва ускользая от них. Находили и теряли союзников. Перескакивали с ветки на ветку как пятнистые белки и переползали топкие поляны как жабы. Неизменно было только направление — вглубь джунглей, прочь от воды, где их ждала только смерть, грациозная и беспощадная.

Тукуур не помнил, в какой момент мохнатого охранника заменил усатый незнакомец. Что он там говорил про лесного кота? Шаман плохо представлял себя дерущимся хоть как-нибудь, но на ноже и кафтане было куда больше крови, чем могло вылиться из его собственных ран. Возможно, дух Дамдина вёл его в бою, а, может быть, память берегла кровавые подробности для следующего ночного кошмара.

— Я почти не учился фехтованию, — рассеянно пробормотал шаман. — Моим оружием должна была стать кисть для письма, а доспехами — свод законов.

— Что же привело судейского в стан разбойников? — с ироничной ухмылкой спросил воин. — Хотя постой… Ты — тот, кого они привезли с острова! Человек Улагай Дамдина!

Знаток церемоний пожал плечами в свою очередь. Он не был рад, что его узнали, но отпираться — значит признать вину, которой, может, и нет.

— Просто человек, — устало ответил он. — Который вляпался в скверную историю.

Усатый ветеран ухмыльнулся ещё шире и подмигнул Тукууру.

— Хитрая бестия был Дамдин, — с явным удовольствием пробасил он. — И помощников подбирал таких же.

— Его правда пули не брали? — решил подыграть воину шаман.

— Брали, — крякнул усатый, затягиваясь. — Да стрелки боялись. Больно везучий был. И отчаянный.

Воин выпустил несколько колец дыма и спросил уже другим, угрюмым голосом: — Как он умер?

Кем бы ни был незнакомый воин, как бы на самом деле не относился к Дамдину и его помощникам, Тукуур рассудил, что от такой правды вреда не будет.

— На приёме у бириистэнского законоучителя Дамдина попытались отравить синей киноварью. А когда он стал над ними смеяться, зарезали обсидиановым кинжалом.

— Синяя киноварь и горное стекло, — покачал головой ветеран. — Боялись, значит. Но не думал, что старый волк так быстро потеряет хватку. Кто это сделал?

— Один из телохранителей Токты, — уклончиво ответил шаман. — Его почти сразу же застрелили. То ли орденский, то ли хорист… Каждая из сторон считала, что Дамдин служит другой.

— А сам-то ты как думал? За кого он? — дружелюбно спросил усатый воин.

Тукуур напрягся, но ещё раз пожал плечами.

— Тогда мне думать не положено было, — как можно безразличнее промямлил он. — А теперь, вроде бы, уже и незачем.

Ветеран одобрительно кивнул. Вероятно, он и не ожидал прямого ответа на опасный вопрос, а потому задал следующий:

— Куда теперь?

— Это зависит от того, чем кончился бой, — осторожно ответил шаман.

— Неужели? — поднял брови воин. — Мне показалось, что ты старался оказаться подальше от лагеря. Если это не так, значит, твои ноги умнее тебя, парень. Око Тайфуна сказало своё веское слово, и даже те мохнатые, что поумнее, не будут с ним спорить.

Взгляд шамана упал на лезвие костяного кинжала, где был вырезан стилизованный водоворот, из центра которого глядел глаз с изогнутым зрачком как у каракатицы. Раньше он встречал такие только на затейливых шкатулках в виде раковин, которые продавали в дорогих лавках на городской площади.

— Око Тайфуна? — переспросил он, указав на знак. — Что-то вроде нашей "Медовой Лозы"?

— Можно и так сказать, — усатый добродушно усмехнулся, но глаза его стали настороженными. — Око Тайфуна держит всю морскую торговлю в этой части света. Те, кто с ними дружит, не боятся ни штормов, ни штиля. Хамелеоны проведут их грузы между рифами и отмелями, а за хорошую долю — даже по дну морскому. Но если ты их враг — держись подальше от берега. И если Око заявляет, что оно не радо восстанию людей леса, значит, каждый честный пират и наёмник должен держаться от этого дела подальше.

— Тогда подамся куда-нибудь, где всем плевать, кто я такой, — устало ответил шаман. — В Толон, например. Устроюсь счетоводом на мануфактуру, или что-нибудь в этом роде.

— Толон манит людей как масляная лампа ночных мотыльков, — проворчал ветеран. — А потом отрывает им крылья. Подумай об этом. Если что, у меня есть пара более интересных вариантов. Но не буду навязываться. В любом случае, нам пока что по пути, а там посмотрим.

— Если так, сочту за честь узнать Ваше имя, нохор, — церемонно произнёс знаток церемоний, которого немного утомила фамильярность пожилого воина.

— Аман Дарга, — ответил тот. — А как величать Вас, юноша?

Тукуур задумался. После всего, что случилось в Бириистэне, он совсем не хотел называть незнакомцу подлинное имя. Как же назвать себя? На память пришла табличка "зеркала души", доставшаяся ему вместе с кафтаном от жреца духов войны с острова Гэрэл. Написанное на ней имя — имя небесного покровителя Тукуура — шаман вспомнил бы даже проснувшись от тяжёлого сна. А родовое имя пришло из подорожной Темир Буги.

— Бэргэн Унэг, — после секундной паузы сказал он. — Из Бэргэнов телембинских.

Море постепенно отступало, обнажая заросшую склизкими водорослями тропу, петлявшую между прибрежных валунов. Бойцы Холома нервно перешёптывались, поглядывая на небо. Тяжёлые тучи скрывали луну и звёзды, начинал накрапывать дождь, грозящий перерасти в муссонный ливень. Это было и хорошо, и плохо. Густая темнота скрывала островное ополчение от глаз захватчиков, но большинство людей в отряде были портовыми носильщиками и грузчиками, редко покидавшими деревню. Только сам Холом, старший страж Ринчен и трое охотников знали тропу так хорошо, что могли пройти по ней на ощупь. Юному стражу пришлось выстроить людей длинной цепью, расставив знатоков местности через равные промежутки.

Улан Холом бросил последний взгляд на вершину скалы, где прятались за стенами Цитадели пираты. Оттуда не доносилось ни окрика, ни выстрела, хотя прямо сейчас переодетые солдатами женщины под началом факельщика Доржа должны были сооружать на горных тропах баррикады. Страж приказал им расположиться в мёртвой зоне крепостных орудий и разжечь костры, чтобы отвлечь внимание гарнизона. Холом надеялся, что пираты предпочтут дождаться подкрепления и раздавить "осаждающих" между молотом десанта и наковальней стен. Если бы защитники Цитадели решились на вылазку, план стража мог оказаться под угрозой.

— За мной! — вполголоса приказал Холом. — Не растягиваться!

Стоявший за ним ополченец положил левую руку на его плечо. Дождавшись, когда все будут готовы, страж ступил на тропу. Он шёл медленно, то и дело отбрасывая с дороги мелкие камни и комки водорослей. Жидкая грязь липла к плетёным подошвам сандалий, делая их ещё более скользкими. Время от времени кто-то падал, и колонна останавливалась, а сердце Холома сжималось от напряжения. Шорох осыпи или стук выпавшей из чьих-то рук остроги казался ему оглушительным грохотом, способным поднять на ноги весь остров. К счастью, крепость всё ещё молчала, и даже крупные чайки продолжали дремать на высоких утёсах.

Дождь усиливался, мутные потоки воды наполняли небольшие расселины и стекали в море, то и дело пересекая тропу. На горизонте сверкнула лиловая молния, изогнутая и ветвистая как засохшее дерево. В её свете Холом на мгновение увидел расчищенную от камней скальную площадку и распахнутый зев пещеры, к которой они шли. Чтобы добраться до неё, оставалось спуститься по галечной осыпи на поросшее тиной мелководье и пересечь небольшой заливчик, бредя по колено в воде.

— Стой! — приказал страж.

Его команда, повторённая на разные лады, негромким эхом прокатилась по цепи.

— Отсюда спускайтесь по одному, — сказал он шедшему позади крестьянину. — Ждите, пока идущий впереди спустится к воде. Спустились — ударьте по воде, чтобы следующий слышал плеск. Идите вдоль берега налево до входа в пещеру. Понял? Повтори всё следующему. Я спускаюсь.

Он уже говорил всё это перед тем, как вывести людей на тропу, но понимал, что ополченцы тут же забудут всё от напряжения и страха. Убедившись, что крестьянин не переврал его слова, Улан Холом осторожно ступил на гальку. Камни то и дело предательски шатались под ногами, самые мелкие с тихим шорохом скатывались вниз. Страж старался не потревожить булыжники побольше, чтобы бойцы не приняли плеск от них за сигнал спускаться. Под конец он едва не скатился со склона, но сумел удержать равновесие.

Достигнув воды, Холом с облегчением ополоснул усталые ноги, отошёл подальше от места спуска и с силой хлопнул ладонью по воде. Наверху послышалась возня и шорох гальки. Страж поспешил к пещере, надеясь, что бойцы не умудрятся уронить на него камень. Дождь снова утих, но вода уже прибывала, и Холом беспокоился. Если его ополченцы не успеют собраться у пещеры до того, как она снова наполнится водой, придётся отбирать самых выносливых из них и нырять. Страж был уверен, что преодолеет затопленный участок, но его бойцы могли растеряться и запаниковать, а наверху каждый из них будет на счету. О том, чтобы ждать на скалах дневного отлива, не хотелось даже думать.

Добравшись до жерла пещеры, Улан Холом медленно пошёл вдоль стены, касаясь её ладонью на уровне своей груди. Нащупав вбитое в стену железное кольцо, страж вставил в него заготовленный факел. Сняв с шеи промасленный мешочек с трутом и огнивом, он с пятой попытки высек огонь. Возле самого входа пещера была обычной — округлые обточенные морем стены, покрытый морским мусором песчаный пол. Но в дальнем конце, куда едва доставал свет факела, в глубь скалы уходил рукотворный коридор с гладкими стенами и потолком. Страж помнил, что там, в глубине, коридор ветвился на множество проходов, из которых обитатели цитадели смогли исследовать до конца только один.

Холом вытащил из-за пояса свои веера и прислушался. Он понимал, что хлипкое оружие вряд ли поможет ему в бою с древним боевым зверем вроде напавших на деревню крабов, но с веерами в руках было спокойнее. В коридоре было тихо, только где-то далеко капала с потолка вода. Наконец, от входа послышался всплеск и приглушённое проклятие. Двое вооружённых копьями грузчиков вошли в пещеру, испуганно озираясь. Холом ободряюще кивнул им, хотя и у него от напряжения сводило живот. Площадка перед входом уже покрылась водой, мелкие волны то и дело лизали пол пещеры. Страж глубоко вдохнул и начал разминать мышцы, стараясь не думать о прибывающей воде.

Когда, наконец, отряд собрался у входа, вода доходила до пояса. Не обошлось и без потерь. Один боец подвернул лодыжку на камнях, другой сорвался со скалы и упал на третьего. Ещё двое потеряли оружие. Оставив раненых там, куда не доходила высокая вода и распределив их оружие между оставшимися, отряд начал пробираться по узкому коридору. Здесь только двое могли идти в ряд, но зато можно было, наконец, зажечь факелы и видеть друг друга. В стенах то и дело открывались арки боковых проходов, из которых веяло солью и гниющими водорослями, или, наоборот, грозовой свежестью. Иногда коридор делился на несколько неотличимых друг от друга рукавов. Холом не раз проходил этот путь будучи воспитанником Цитадели, но сейчас всё было неуловимо иначе. Браслет незримых вериг стягивал его запястье безжизненным кожаным ремнём. Он больше не излучал согревающую волю и силу Ордена, а вот коридоры стали враждебными. Они словно обрели свою злую волю, и теперь каждый изгиб полированных стен сбивал с толку, каждый поворот дышал угрозой. Если бы не тайные схемы-подсказки, грубо нацарапанные в трудных местах стражами-исследователями, Холом давно потерялся бы в этом лабиринте.

Некоторые из проходов были наглухо завалены камнями, и в одном месте из-за такой преграды доносились противные скребущие звуки. Услышав их, ополченцы умолкли и остановились, сжимая пики дрожащими руками.

— Если там эти твари, надо уходить! — свистящим шёпотом сказал один из охотников. — Против них копьё — что тростинка!

Страж горько усмехнулся. Он готовился к панике, и рассчитал время почти без запаса.

— Куда уходить? — насмешливо спросил он охотника. — Не помните, что вход в пещеру уже под водой? Теперь только вперёд! Если полезут твари, мы берем их на себя! Так что прекратить разговоры и шире шаг!

"Давно надо было завалить и другие коридоры", — зло проворчал он про себя. — "Было бы меньше проблем".

Несмотря на увещевания Холома, крестьяне едва не разбежались, когда увидели панцирь первого краба. Стражу пришлось подбежать к нему и пнуть, молясь про себя Стальному Фениксу, чтобы чудовище не ожило. Краб не пошевелился. Что бы мастера не сделали с сердцем маяка, это убило древних слуг. По крайней мере, тех, которые оказались поблизости.

Впереди забрезжил призрачный свет. Холом зашагал быстрее, стремясь снова увидеть сердце маяка, но, когда коридор резко оборвался, юный страж застыл, пошатнувшись, как от удара. Чья-то безжалостная рука осквернила святыню его детства, превратив сияющее Древо в груду тусклых обломков, а великолепный Звёздный Шатёр в мрачную пещеру, давящую своей чернотой. Только дрожащие отблески факелов выхватывали из неё фрагменты потускневшей мозаики. В их неверном свете глубокая бирюза листвы казалась зелёной плесенью, а серебро звёзд — тусклой чешуёй выброшенной на берег рыбы. Только странные вкрапления в глубине надтреснутой колонны-ствола угрожающе мерцали сине-фиолетовым светом.

Улан Холом медленно пошёл вперёд, чувствуя, как с глухим хрустом рассыпаются под его ногами осколки Древа. Крестьяне сгрудились у входа, встревоженно переговариваясь.

— Не вглядывайтесь в колонну! — сухо, как выстрел, прозвучал из-за спины голос брата Ринчена. — Она рождает призраков.

— С каких пор? — сдавленно спросил Холом.

Старший брат промолчал, недовольно принюхиваясь.

— Кровь! — проворчал он. — И ещё что-то.

Незнакомый резкий запах напоминал про горящий фосфор, раздавленных муравьёв и утиный помёт, но не был ни тем, ни другим, ни третьим. Холом осмотрелся в поисках его источника, и увидел округлый саркофаг, похожий на кокон, подвешенный к одному из изогнутых корней ствола-колонны. Страж помнил, что в дни его детства мастера не разрешали приближаться к саркофагу, но тогда он был пуст и открыт. Сейчас же круглое отверстие в верхней его части словно заросло стеклянистой массой, но огромный обломок ветви Древа, обрушившись из-под потолка пещеры, раздробил боковую стенку. Из отверстия сочилась густая маслянистая жидкость, а рядом в луже этой субстанции лежал человеческий скелет.

Холом осторожно приблизился, стараясь не вступить в жижу, и поднёс факел к костям. Скелет явно вынесло из саркофага потоком жидкости, сломав несколько костей об острые края. Он был миниатюрным и хрупким, возможно — женским. Присмотревшись, Холом с удивлением обнаружил на его черепе полосу похожих на чешуйки наростов. Некоторые из них были похожи на капельки аквамарина, другие — на серебряную чешую, и вместе они складывались в некое подобие изогнутого венца вроде того, что был изображён на маске Морь Эрдэни. Чуть поодаль лежала какая-то бесформенная груда. Приблизившись, Улан Холом понял, что это одежда мастера цитадели. Разлившаяся жидкость из саркофага добралась до одного из рукавов кафтана, выбелив ткань. Тела мастера нигде не было видно, только странные серебристые брызги покрывали пол вокруг.

— Брат Ринчен! — позвал страж. — Взгляните!

— Я тоже… нашёл, — сдавленным голосом отозвался старший брат.

Холому даже показалось, будто невозмутимый страж вот-вот заплачет, но тот взял себя в руки.

— Наших мастеров, — угрюмо добавил он.

Улан Холом нашёл взглядом сгорбленный силуэт Ринчена и быстро подошёл к нему. На полу пещеры, рядом с непонятно как оказавшейся здесь пушкой, окружённые разбитыми панцирями крабов, лежали изрубленные тела наставников Цитадели. Первого взгляда на них хватило юному стражу, чтобы понять, почему незримые вериги утратили свою силу. Мастер Юкук, его учитель и поводырь в мире духов, был мёртв. Закрыв глаза, Холом поклонился павшим и произнёс строки, сами по себе родившиеся в его сердце:

Ржавый якорь на дне

Как спасёт свой корабль от бури

Страж без наставника?

— Мастер-наставник, первый свеченосец, мастер-судья, первый звездочёт, мастер-кастелян, — бормотал Ринчен, узнавая погибших. — Почти весь капитул здесь.

— Мастер-факельщик в Бириистэне… — задумчиво произнёс Холом. — Значит, там может быть только мастер-книгохранитель.

— Где это "там"? — вскинулся старший страж.

Улан Холом молча указал факелом в сторону саркофага. Оба стража подошли к скелету, остановившись на берегу маслянистой лужи.

— Это она, — удивлённо сказал Ринчен. — Видишь эти чешуйки на лбу? Последний раз видел такие… Даже не вспомню, когда. Но что она делает здесь? Это же безумие — привести перерождающуюся колдунью в место силы!

— Очевидно, её привёл тот, кого пропустили привратники, — мрачно ответил Холом, указав на груду одежды.

— Мастер-книгохранитель поддался чарам?! Невозможно!

— Или не поддался, — пожал плечами юный страж. — Переоценил себя. Может, на ней уже были вериги.

Старший брат резко мотнул головой.

— Нет и нет! Её не должно было здесь оказаться! Ни в веригах, ни, тем более, без них! Проклятье! Не удивительно, что вся древняя нечисть острова вылезла на поверхность! О чём они только думали?!

— Тише, — нервно оборвал его Холом. — Не обрушьте нам на головы остатки Древа!

Ринчен хмуро кивнул.

— Ты прав, брат Холом. Мы должны идти. Отбить наш дом, выжить и вернуться, чтобы предать мёртвых заслуженному огню и разгадать эту проклятую шараду.

Стражи поспешили вернуться к отряду. Снова выстроив людей цепью, они провели их вдоль стены пещеры к каменной лестнице, широким полукругом опоясывавшей стену подземного святилища. Истёртые и выщербленные каменные ступени странным образом приглушали эхо шагов, а тени идущих кривлялись со стен, корчась в причудливом танце, словно дикие духи, не покорившиеся воле Последнего Судьи. Холом испытал облегчение, когда отряд преодолел последний пролёт и вошёл в длинную анфиладу полукруглых залов, оставив большую пещеру позади. Здесь тоже валялись в беспорядке разбитые крабы и ненадолго ожившие статуи воинов с львиными головами, но уже не было того чувства отвратительной неправильности происходящего, которое не давало стражу ясно мыслить в храме Древа и нижних коридорах. В некоторых из комнат-шатров они находили тела павших защитников Цитадели, и тогда Холом и его боевые братья неизменно приветствовали их быстрым поклоном, мысленно обещая отомстить за их смерть.

Наконец, страж почувствовал на лице дыхание холодного ветра. Казавшаяся бесконечной цепь одинаковых залов оборвалась, но вместо широкого пролома в стене перед стражем открылась только узкая щель, в которой виднелся кусочек ночного неба. Как и опасался Холом, открытый проход в недра земли пугал захватчиков, и те решили завалить его камнем. Валун прилегал неплотно, но в оставшуюся щель кто-то додумался вставить остов разбитого краба. Как видно, пираты решили удостовериться, что тварь в неё не проходит а, значит, другая такая же наружу не вылезет.

Оглядев свой отряд, Холом выбрал самого крепкого ополченца и приказал ему толкнуть краба копьём. Панцирь с тихим скрежетом поддался, но страж быстро остановил бойца. Он боялся, что краб вывалится наружу с грохотом и потревожит гарнизон. Мысленно проклиная себя за то, что не додумался взять с собой несколько мотков верёвки, Холом заставил нескольких бойцов раздеться и скрутить из своих накидок и набедренных повязок что-то вроде каната.

— Теперь плавно! — громко прошептал он. — На счёт раз!

Трое силачей упёрлись копьями в панцирь, двое крепко ухватились за канат.

— Р-раз!

Панцирь со скрипом выскользнул из щели и натянул канат, едва не вырвав его из рук бойцов. Один из узлов затрещал и начал развязываться.

— Затравливай! Плавнее!

Краб с глухим стуком упал на плиты внутреннего двора, и Холом замер. Минуты напряжённого ожидания тянулись бесконечно долго, но снаружи не послышалось ни шагов, ни окрика. Выждав достаточно, страж приказал самому худому и низкорослому из ополченцев протиснуться в щель и выбить мелкие камни, которыми был заклинен булыжник. Каждый раз, когда скребущие звуки его работы смолкали, Холом сжимал кулаки, ожидая, что вот-вот раздастся выстрел и предсмертный крик, но им снова повезло. Ложные баррикады Холома или, может быть, страх перед чарами Ордена, заставил пиратов отсидеться в орудийных казематах.

Наконец, большой камень поддался, и бойцы по одному пролезли в открывшийся проход. Во внутреннем дворе было темно и тихо. Утративший свет маяк нависал над кольцеобразной крепостью угрожающим сгустком черноты. По разноцветным плитам площади текли струйки воды, сливаясь в потоки там, где древние мастера сделали едва заметные глазу углубления в камне. Капли дождя барабанили по черепице крыши, похожей на чешуйчатую спину дракона. Затейливые проёмы окон казались в темноте открытыми ноздрями и пастями неведомых чудовищ.

Не дожидаясь, пока страх проникнет в сердца вчерашних крестьян, Холом взмахнул факелом и помчался через площадь к ближайшей двери. Она, конечно, была заперта.

— Прижаться к стене! — громко прошептал он прибежавшему следом бойцу. — Не двигаться! Передай следующему!

Оставив оторопелому ополченцу факел, страж словно ящерица взлетел по стене, цепляясь за каменные барельефы в виде морских растений и усатых карпов. Спрыгнув на изящный балкончик, он изо всех сил ударил сложенным веером по стеклу. Окно со звоном разбилось. Быстро просунув руку внутрь, Холом провернул ручку, распахнул обе створки и запрыгнул внутрь. Он оказался в чьём-то рабочем кабинете. Во мраке виднелись силуэты письменного стола и книжных полок. Стремительно пробежав по комнате, страж выскочил в коридор. Колдовские лампы, освещавшие Цитадель с незапамятных времён, погасли вместе с маяком. Только за углом, где, как помнил страж, на первый этаж уходила узкая лестница, горел факел. Оттуда, наконец, раздался окрик, вернее — трель племенного напева воина-островитянина. Резко сбавив темп, Улан Холом провыл-проурчал кусочек личной песни, когда-то услышанной от одного из вольноотпущенников отца. Часовой ответил недоуменным рыком и снова пропел свою мелодию, а потом, придя в себя, щёлкнул курком и выступил из-за угла. Страж резко бросился вперёд, одной рукой подбив вверх ствол огнеплюя, а другой полоснув врага веером по горлу. Выстрел ушёл в потолок, а Холом с силой толкнул раненого часового на лестницу. С приглушённым всхлипом воин покатился по ступеням, а его товарищ выскочил из-за угла, держа свой огнеплюй за ствол как дубину. Страж едва увернулся от сокрушительного удара, неуклюже отмахнувшись веером. Его удар прошёл вскользь, срезав с плеча часового несколько рыжих прядей. Мохнатый воин взвыл на весь коридор и развернулся для нового удара, но Холом успел развернуться и ударил его прямо в горловой мешок. Захлебнувшись криком тревоги, мохнатый страж осел на пол.

Не теряя времени, Улан Холом слетел вниз по лестнице, перепрыгивая через ступени. Добежав до двери, за которой собрался его отряд, он сбросил на землю запиравший её брус и распахнул тяжёлые створки.

— За мной! — закричал он, не заботясь больше о тишине.

Ополченцы с нестройным рёвом ринулись за ним вглубь здания.

Холом вёл их кратчайшим путём на третий этаж, где находились орудийные казематы лицевой стороны Цитадели. Он ожидал, что немногочисленные пираты соберутся именно там, возле пушек, державших на прицеле деревню и гавань. Костры, приготовленные жёнами и дочерьми ополченцев, должны были приковать внимание захватчиков к этому направлению.

Отряд без помех преодолел лестницу, ведущую на второй этаж. Чтобы подняться на третий, нужно было пробежать половину кольцевого коридора, проходящего через всё здание. Не задумываясь, Холом повёл своих бойцов направо, через библиотеку и комнаты переписчиков. Он понимал, что книги неизбежно пострадают, но большие помещения вроде столовой и тренировочных залов дали бы огромное преимущество вооружённым огнеплюями врагам.

Примерно на полпути к лестнице они наскочили на дозор пиратов. Человек-командир оторопело вытаращился на взявшееся непонятно откуда войско оборванцев, и тут же получил в грудь метко брошенной острогой. К сожалению, его бойцы не растерялись, и дали залп из ручных картечниц перед тем, как обратиться в бегство. Холом едва успел отскочить за шкаф когда облако дроби, черепков и старых гвоздей, сердито жужжа, понеслось на бойцов первой шеренги. Строй смешался, люди кричали и падали, зажимая раны. Брат Ринчен свирепо ругался, пытаясь навести порядок.

— Холом! — прорычал его напарник-стрелок. — Ещё пара таких стычек, и нам крышка! А наверху, если я что-то понимаю, нас ждёт пара заряженных пушек!

— Есть идеи? — зло спросил юный страж. — Отступать уже поздновато!

— Здесь в стенах каналы-воздуховоды! Если сложить хороший дымный костёр, эти крысы решат, что мы подожгли здание. Они попытаются либо выйти на улицу, либо занять оборону в гимнастических залах. Там мы их и встретим!

Холом оторопело смотрел на безымянного брата. Тот мало того, что рушил дорогой сердцу стража миф о неприступности Цитадели, так ещё и предлагал…

— Ты предлагаешь сжечь библиотеку, — потрясённо прошептал он. — Вся мудрость Цитадели…

— Достанется врагу если мы сдохнем! Очнись, младший братец, и иди до конца, раз уж заварил эту кашу!

Улан Холом встряхнулся, сгоняя с себя оцепенение.

— Ты прав, — решительно сказал он, и прокричал ополченцам: — Сваливайте всё, что горит, в центре зала! Быстрее!

Хрупкие папирусы вспыхнули быстро, позволив пламени разгореться и охватить груду деревянных полок и разодранных фолиантов, политых лампадным маслом. Подливая его в огонь, Холом возблагодарил Феникса за то, что древнее освещение было слишком тусклым для работы переписчиков, и им приходилось жечь свои грубые коптилки. "И, всё-таки, какое же варварство — жечь книги, не успев их даже прочесть!" — подумал он.

Погребальный костёр знаний Ордена немилосердно чадил, выедая глаза, но проклятая кровь, подарившая стражу его способности, с рождения лишила его спасительных слёз. Именно это, а вовсе не чуткость внутреннего уха, заставила его в своё время выбрать путь ищейки-дозорного, а не воина-факельщика. Именно поэтому он дрался боевыми веерами — оружием не самым практичным, но позволявшим защитить глаза от пыли. Тихо выругавшись, Холом вытащил из шейного кошелька пузырёк с целебным настоем и, запрокинув голову, залил в каждый глаз несколько капель. Видно, отец и впрямь любил своего своенравного сына, раз не забыл передать чрез брата Ринчена это лекарство.

— Всё, довольно! — хрипло крикнул страж, отвернувшись от пылающей кучи. — Отступаем к лестнице!

Ополченцы нестройной толпой устремились прочь из горящей библиотеки. Ринчен, шедший последним, закрыл за собой дверь. На какое-то время это должно было защитить их от дыма.

Дойдя до лестницы, стражи снова построили отряд в некое подобие боевого порядка и, строго запретив шуметь, повели его в полутьму гимнастических залов. Там, как и предсказывал брат-стрелок, они встретились с отчаянно кашляющими и ругающимися пиратами. Воцарился хаос. Люди выкрикивали проклятия и имена своих близких, мохнатые рычали и завывали, глухо рявкали разряженные в упор огнеплюи. Дрались копьями и палками, орудийными шомполами и горящими факелами. Здоровенный островитянин схватил ростовое деревянное чучело, на котором тренируются мечники, и кружился с ним по залу, сбивая с ног своих и чужих, пока брат Ринчен не бросил ему под ноги обломок копья. Под конец сражения в зал проник ядовитый дым, и те, кому не повезло оказаться на полу, хрипели и давились кашлем, а оставшиеся на ногах норовили ткнуть их копьём на звук.

Холом не понимал, каким образом остался жив. Несколько раз в него целились в упор, и только нелепая случайность предотвращала выстрел. Стража чуть не зашибли чучелом, едва не утопили в едком дыму, почти проткнули костяной острогой, но каждый раз он оказывался быстрее. Быстрее всего на миг, недостаточный для птицы, чтобы взмахнуть крылом, но в конечном итоге именно эти мгновения и определяли, кто в конце боя останется на ногах. Бесконечные тренировки, которыми почти что истязали себя стражи, принесли результат. Благодаря им тройка боевых братьев сумела переломить ход боя. Они метались во тьме словно тени, рождённые брошенным факелом, появлялись из дыма как голодные призраки, одного за другим выбивая самых опасных противников и спасая ошалевших союзников, уже готовых обратиться в бегство. И когда догорели книги, когда смолкли крики и лязг оружия, Холом с удивлением обнаружил, что поле битвы осталось за ними.

Стражи выиграли бой, но едва не проиграли войну. Разгадав план Холома, пираты, отступая, подожгли бочки с порохом, заготовленные в казематах третьего этажа. Взрыв проломил древние стены и разметал по двору пушки и обломки деревянных лафетов. Надежда утопить барку с подкреплением на входе в гавань развеялась как дым от сожжённых книг. Стражам оставалось только собрать всё население деревни внутри оказавшихся не столь уж неприступными стен Цитадели и ждать появления врага.

Медленно ползущие часы ожидания сводили Холома с ума. Он не давал себе отдыха, помогая защитникам крепости чинить проломы и перетаскивать боеприпасы. Они подняли решётку главных ворот и выбросили из-под неё панцири раздавленных крабов, возвели на стенах грубые укрытия от дождя, чтобы не размокал порох, попытались даже втащить на стену одну из уцелевших пушек. К сожалению, орудие оказалось слишком тяжёлым, а лестница — узкой. Когда Стальной Феникс в четвёртый раз приблизился к горизонту, догоняя уходящее Светило, силы оставили стража, и он задремал на полу дозорной башни, привалившись к резному парапету. Враг всё не появлялся, и от этого тревога Холома только усиливалась. Невзирая на то, что его тело настойчиво требовало отдыха, юный страж так и не сомкнул глаз, пока восточный край неба не окутала фиолетовая Вуаль.

Твердые шаги старшего брата вывели его из оцепенения.

— Можешь спать, — негромко произнёс Ринчен, поднявшись на башню. — Мы победили.

Холом поднял на него удивлённый взгляд. Старший брат указал рукой куда-то в сторону далёкого берега. Присмотревшись, юный страж увидел, как над водой то разгорается, то гаснет ярко-зелёный огонёк.

— Видишь зелёный огонь? — спросил старший брат. — Это союзники говорят нам: пираты не придут. Око Тайфуна решило их судьбу. Я уже распорядился разжечь костёр, чтобы и они знали о нашей победе.

Юный страж вздрогнул, услышав знакомую фразу.

— Око Тайфуна? — резко переспросил он. — Что это?

— Символ, — ответил Ринчен. — Знак проницательного ума, пребывающего в непоколебимой сосредоточенности посреди бешеной круговерти этого мира. В старые времена так называли Капитул Ордена, и наши братья из глубин до сих пор называют так свой правящий совет.

— Братья из глубин? Хамелеоны? Я думал, лишь единицы из них способны слышать голос разума. Как же ты зовёшь братьями всех этих слуг живых камней?

Старший страж негромко рассмеялся.

— Всегда удивлялся, как может столь неловкая ложь оказаться такой живучей? Знай, брат Холом, что не народ волн, а народы суши поклоняются живым камням. Хор чтит янтарные деревья Безликого, слуги Дракона боготворят его чешую. Вот настоящие живые камни, а к толстокожим морским зверям просто удачно прилипло это название.

— Значит, в самом сердце Цитадели всё это время стоял самый настоящий живой камень? — ошеломлённо спросил Холом.

— Именно так, — склонил голову Ринчен. — Вспомни: разве не испытывал ты благоговение и восторг, приближаясь к нему? Это зов твоей крови. Но незримые вериги — творение Дракона — ограждают тебя от него. Мы уравновешиваем одно другим, чтобы спасти хотя бы некоторых. Схожим образом мы ограждаем обычных людей, малой ложью делая запретное несуществующим. Кто захочет поклоняться злым и враждебным тварям из моря? А подлинные живые камни скрыты в глубине наших цитаделей, недоступные взору…

— Как же тогда обелиск Дракона открыто стоит в Баянгольском святилище? — сухо прервал его юный страж. — Почему малые чешуйки беспрепятственно ходят по стране?

Старший брат нахмурился.

— Малые чешуйки в большинстве своём поддельные, но отследить их трудно. В лесах вокруг Баянгола лежит множество осколков времён Падения Звёзд. Они скрыты непроходимыми зарослями и залиты болотной водой, но охотники за редкостями вполне могут находить их и откалывать кусочки на продажу. Что же касается обелиска, мы сумели расколоть подземную его часть. Обломки перенесены в Толон под Звёздный купол, чтобы лишить силы камни Безликого, скрытые под фундаментами древних храмов. А взамен них в крипт баянгольского Святилища мы перенесли древний трон правителей Толона, тоже вырезанный из живого камня. Как я говорил, равновесие соблюдено.

Улан Холом задумчиво кивнул. Талисман, попавший к его отцу, явно был подлинной чешуйкой Дракона. Теперь юный страж знал, что полоска чешуйчатой кожи на его руке и амулет родились из одного источника. Он ещё помнил, как касание холодного тёмно-синего камня изменило что-то в веригах. Тогда вместо духовной связи с наставником страж почувствовал чей-то отстранённый, но пристальный и оценивающий взгляд. Возможно, он снова ощутил присутствие этой чуждой воли, но она уже не была безразличной к его существованию. Теперь она укутывала сердце стража плащом изматывающей тревоги, принуждая его перестать задавать вопросы и поскорее убраться из проклятого места, которое он столько лет считал своим домом. Но Холом не мог позволить себе поддаться этому.

— Кто решил использовать несколько этих частей вместо картечи, чтобы стрелять по Древу в сердце маяка? — строго спросил он.

— Мастер-книгохранитель. Мы не могли позволить колдунье прорваться к Древу и пройти через перерождение. В конце концов, план сработал. Чешуйки убили живой камень и колдунью.

— Тот самый книгохранитель, который исчез, — пробормотал Холом. — Который встречал колдунью на пристани и, вероятно, провёл её в сердце маяка.

Брат Ринчен помрачнел.

— Согласен, всё это очень подозрительно. Мы должны рассказать обо всём мастеру-факельщику после того, как он посвятит тебя в мистерии Ордена.

Холом устало прикрыл глаза. Когда-то посвящение в мистерии было мечтой его жизни, но сейчас он ощущал только суеверный ужас от того, что ему придётся ещё несколько дней провести на острове рядом с умирающим маяком.