Стрела в печень

Событие первое

— Анхен, завтра барон Кайзерлинг в Санкт — Петербург уезжает, — Брехт попытался поудобнее расположиться на стуле с высокой вертикальной спинкой, дохлый номер, придётся ещё и стулья изобретать. Неужели у привыкших, по слухам, к роскоши римлян не дошла мысль до полукруглых венских спинок с небольшим наклоном. В Италию нужно в музей съездить. Там война скоро начнется очередная. Чего полезное бы под шумок залучить. Иван Яковлевич мотнул головой, мысли в сторону уползли, — Как думаешь, радость моя, а не учредить ли тебе новый орден в честь Кирилла и Мефодия? Учёных награждать. Или священников, которые в чужих странах и землях будут ростки православия холить. Детей башкир там или летгалов русскому учить.

— А кто эти Кирилл и Мефодий? — императрица отпила из китайской пиалки зелёный же китайский жасминовый чай.

Брехт из памяти Бирона знал, что в Курляндии Анна Иоанновна кофий литрами глушила. А в Москве теперь только зелёный чай пьёт. То, что это она его послушалась, мол, кофий в таких количествах почечную колику точно спровоцирует, Брехт сомневался. Нет, сколько-то процентов, может, и есть, но дело в другом. Перебравшись в Измайлово, Анхен окунулась в молодость, в счастливые детские беззаботные годы. А там все пили китайский чай. Это было роскошью, доступной царской семье. Может, ещё и самые богатые купцы и бояре себе такое позволить могли. Сейчас не сильно лучше, через Тару тонкими струйками течёт тот чай из Поднебесной. Дорого. Всё на лошадях и на верблюдах. И это тысячи и тысячи километров. Как бы не все десять тысяч. Это же, наверняка, с юга Китая везут. Чай пока не районировали. Только на самых югах этот вид Камелии произрастает. И в Индии с Цейлоном ещё, наверное, и не культивируют. К сожалению, ферментировать и обжаривать чайный лист, придавая знакомый Брехту вкус и цвет этому напитку ещё не научились, а если и научились, то в Россию не возят.

— Кирилл и Мефодий енто кто такие? — глаза сами выпучились у Бирона.

— Ну да, кто эти достойные люди, в честь коих нужно орден новый учреждать? — Анна не придуривалась, как всегда, когда что-то пыталась вспомнить, наклонила голову, почти положив её на правое плечо.

— Кхм. Ну ты, мать, даёшь стране угля, хоть мелкого, зато помногу. — чуть не сказал.

— Кхм. Анхен, ты ведь знаешь, что русские буквы отличаются от латинских. Русский, болгарский и сербский алфавиты придумали святые Константин и Мефодий. Они братья. Константина в православных землях именуют Кириллом. Ну, у нас любят имена менять. Ещё в десятом веке Папа римский, который уж не знаю, их канонизировал. Как местных святых. Не знаю канонизированы ли они русской православной церковью. Может и нет. Тогда нужно сделать сразу три дела. Первое — дать команду Синоду канонизировать их, как равноапостольных святых. Второе — учредить орден имени этих святых. Одной степени хватит. И третье — дать команду Синоду поправить алфавит. Упростить его. Избыточно там букв. Из-за чего сложен в обучении. А ещё им же дать указание букварь или азбуку разработать с картинками для обучения детей русской письменности. Согласись, проще запомнить, например букву «В»… Кхм, например, если в азбуке этой будет картинка с этой буквой и ведро нарисовано. В — ведро. «Г» — гусь с шеей и головой на букву «Г» похожей.

— Синоду? Букварь разработать?

— Нет, на самом деле зарапортовался. Дать команду Синоду, чтобы они дали команду всем монахам поучаствовать в конкурсе, на лучший букварь или азбуку. Этого лучшего и сделать первым членом ордена Кирилла и Мефодия. А-а-а. Клинит сегодня. Вторым, понятно, первым тебя, сердце мое, за такой мудрый шаг. За радение российской науке и борцунье за всеобщую грамотность.

— Борцунье, говоришь? Тебе, радость моя, точно этот орден тогда не полагается. Не слышала я таких слов.

— Чего уж, зачем тогда быть императрицей? Если она не может даже слова новые внедрять. Вон Петр — дядя твой, слово «князь-кесарь» придумал. Но это бы ладно. Дал мне граф Остерман бумагу одну позавчера, так я прямо зачитался. Петром самолично составлена. Называется длинно: «Генеральный регламент или устав, по которому государственные коллегии, також и все оных принадлежащих к ним канцелярий и контор служители, не только во внешних и внутренних учреждениях, но и во отправлении своего чина подданнейше поступать имеют». Это если короче, то: «устав государственной гражданской службы России». Полезная вещь. Я не про это. Хотя… Прочти Анхен. Правда, бумага стоит того. Так вот, там в начале есть толковый словарь. Как иностранные слова — термины переводятся. Больше всего мне понравились два слова: Концептов, что означает — «Сочинения всяких указов и доношений» и Акциденции. Это — «От дел дозволенные доходы».

— Умён был дядя, пил только лишку. — Анна глянула на Бирона и кивнула на стоящий на краю стола кувшин. — Точно не хочешь?

В кувшине была медовуха. Брехт всё думал, как запретить на территории России пить виноградные вины, подправленные солями свинца. Просто запрет на ввоз приведёт к обратному. Возрастёт контрабанда, и как следствие вырастет преступность. Американцы со свои сухим законом на эти грабли уже наступ… Наступят ещё. И не скоро, но наступят. Пока ничего умнее возрождения исконно русских напитков, в том числе и медовухи, в голову не пришло. Но на неё нужно создать моду. Вот если царедворцы начнут вместо заморских вин пить медовуху, то и остальные дворяне потянутся. Ну, должны потянуться. А кроме дворян заморская свинцовая отрава больше никому пока и не нужна. Крестьяне в лучшем случае белое вино пьют. Тоже стоит задуматься. Построить настоящие перегонные заводы и национализировать этот прибыльный бизнес. Казне лишние деньги не помешают.

— Не лишку? — Выпили уже по большому кубку. Там пол-литра, не меньше.

— Вкусно же.

— Тогда, конечно.

Событие второе

Барон Герман Карл фон Кейзерлинг парик снял. И подстригся довольно коротко. Усики только небольшие тонкие напоминали прежнего посланца курляндского рыцарства. Две с лишним недели он крутился в Измайлове и Москве. Задолбал всех, если честно, своей немецкой педантичностью. Он несколько раз встречался с Магницким, потом не меньше провёл встреч и разговоров с Яковом Брюсом. Достал до печёнок братьев Блюментростов и Лаврентия, и Ивана.

До Ивана Яковлевича докапывался почти каждый вечер. А чем те химики должны заниматься⁈ Цель какую-то им поставить? Золото из навоза получать? Или из свинца? Из ртути?

А какую цель? Брехт сам задумался. Ладно, допустим, нужна бертолетова соль. Нет. Брехт сам отлично знает, как это сделать. Ничего сложного.

6 KOH + 3 Cl2 — KClO3 + 5 KCl + 3 H2O

Так её получит Клод Бертолле лет через шестьдесят. Он пропустит хлор через горячий концентрированный раствор гидроксида калия. И что? А где взять газообразный хлор? Интересно, а где его товарищ Бертолле взял?

Этот газ ещё тоже не изобрели. Опять лет пятьдесят ждать. Ну, чёрт с ним подскажет и это химикам Иван Яковлевич. Нужно оксид марганца четыре обработать соляной кислотой. Выделится как раз зеленовато-жёлтый газ, который направить на гидроксид калия.

4HCl + MnO2 — MnCl2 + Cl2 + 2H2O

И опять вопрос да сразу два даже. Нужна калийная щёлочь и именно оксид марганца четыре или ещё лучше перманганат марганца.

Тьфу. Так легко прийти к выводу, что химики нахрен не нужны. Легче самому всё сделать.

А ещё лучше отступить на шаг назад и обойтись гремучим серебром.

2AgNO3 + 3C2H5OH = 2AgCNO + 2CH3COH + 5H2O

Её получают взаимодействием нитрата серебра с этиловым спиртом и азотной кислотой…

А азотную кислоту уже изобрели?

— Геннадий Данилович, — Брехт специально старался всех собеседников новыми придуманными им русскими именами называть. Понятно, что от изменения имени не обрусеешь сразу, но потихоньку… С чего-то же надо начинать. — Геннадий Данилович, ты, главное, найди приличных химиков за границей и меня с ними сведи, а я уж им задачу поставлю. Если всё ещё будем в Москве, то сюда доставь.

— Знаешь, Иван Яковлевич, все думаю, что не моё это. Ну да университет я закончил, но философский же факультет, да и не сильно мне учиться нравилось…

— Брось, барон, тебе ничего изобретать самому не надо. Нужно создать условия, чтобы этим другие занимались. Нужно найти этих других. Учеников им подобрать. Тут не всё хорошо в России. Прошерсти обе греко-славянские академии и в Москве, и в Киеве. Морские академии, с Магницким контакт поддерживай, пусть он тебе молодых умников посылает. Молодых студиозов и бакалавров всяких после окончания Кёнигсбергского университета смани. Нужно систему создать. Школа, потом средняя школа, потом университет и потом в ученики к академикам.

— Я уже пятерых молодых бакалавров из Курляндии пригласил…

— Пётр с нуля тридцать лет назад начинал. Не всё успел, но морское дело сейчас не худшее в Европе, особенно если учесть, что ничего толком не умели. А ты уже все пути — дороги знаешь, и я у тебя в помощниках есть, и Анна Иоанновна понимает нужность образования. Опять же у Петра куча других забот была…

— А хочешь, Иван Яковлевич, я расскажу тебе о своём дяде?

— О дяде?

— О дяде, и о Петре. Там интересная история была. Пока дядя был жив её неудобно было рассказывать, но сейчас не осталось в живых ни одного участника тех событий. Последним умер Меншиков. Теперь эту историю можно рассказать.

— И Меншиков замешан? А чего, время к ужину, пойдём, заодно и Анхен послушает. Или ей нельзя?

— Ну, почему нельзя… Говорю же, все участники тех событий мертвы. Расскажу, пусть императрица отвлечётся от дел государственных и посмеётся.

— Посмеётся? — Брехт попытался вспомнить на ходу дядю Кайзерлинга. Память Бирона услужливо подсказала, что там этих дядей, как грязи. Пятеро только со стороны отца.

— Чего задумался, — толкнул Брехта в плечо Кайзерлинг.

— Решаю, который из твоих родственников…

— Пошли, сейчас всё расскажу. Тут можно целый роман написать.

Событие третье

— Анхен, сегодня тебе твои бабки — говорушки не понадобятся. Я на ужин привёл барона Кайзерлинга. Он обещал рассказать занимательную историю про Петра — твоего дядю и про своего дядю. Ты не против, радость моя?

— Дураков с шутами нет. Раз ты против, сердце моё, то я их всех извела. А бабки эти повторяются часто. Да и мало у них хороших историй, ерунда деревенская в основном. Так что с радостью послушаю нашего барона. Я думала он уже в Санкт-Петербурге, — Анна кивнула на почтительный поклон Геннадия Даниловича.

— Завтра убываю, Ваше Императорское Величество. Приехал попрощаться с господином Бироном и последние наставления получить. Не готовился к торжественному ужину.

— А он и не торжественный. Все свои. Посидим тихим семейным кружком, да историю твою послушаем. Присаживайся, барон, от меня по левую руку. Чтобы тебе не кричать громко. Детям можно ли ту историю слушать? — Как раз в зал вошла семья Бирона. Жена и старшие дети с няньками чинно по росту, можно сказать, прошествовали к большому чёрному почти от времени массивному дубовому столу с такими же массивными, на троны похожими, стульями.

— Ничего такого. Просто история любви.

— Ну, присаживайся, да начинай. Все уже в сборе. А нет. Где Анна?

— Идут, они с матерью переодевались после прогулки. — Бенигна Готтлиб в голубом шёлковом платье без отменённых при дворе пышных юбок на каркасе и париков смотрелась совсем маленькой и молодой.

Анна Леопольдовна с сестрой Анны — Екатериной тоже бросили в пышные юбки рядиться вполне на людей походили, а не на плывущие по морю корабли.

— Давайте же, Геннадий Данилович, рассказывайте свою историю. А ты, Ваня, переводи хорошо, чтобы всё понятно было.

— Вы все знаете про юношескую влюблённость Государя Перта в Анну Монс, — начал, отпив сбитня из хрустального кубка, Кайзерлинг. — Я её не видел, но говорят, что она была с такой белой кожей, что похожа была на фарфор китайский. Как и все влюбленные мальчишки, Пётр был уверен, что и Анна отвечает ему такими же пылкими чувствами. Возможно, так и было сначала. Да. Сначала, — барон снова отпил из кубка, но видно пожадничал, или сглазил кто, но его тут же согнуло от кашля и Бирону пришлось подняться и похлопать Кайзерлинга по спине.

— Барон, ты или рассказывай или пей, — буркнула Екатерина, сестра старшая Анны Иоанновны.

— Слушаюсь, Ваше Высочество.

— Рассказывай, Геннадий Данилович, хорошее начало, — подбодрил скуксившегося сказителя Брехт.

— Петер даже собирался возвести Анну Монс на трон, и как вы знаете постриг в монахини свою законную жену Евдокию.

— Тут уж дополнить могу твой сказ барон, — неожиданно перебила рассказчика Екатерина. — До замужества Лопухину Прасковьей звали. А отца её не Федором. Точно не помню сейчас, то ли Леонтием, то ли Лаврентием.Давно было. Злые были люди и жадные и сам…

— Илларион, — подсказала молчавшая всё это время Анна.

— Точно, точно. Илларион. Помню «Л» была в имени. Так и Илларион — Фёдор после нового крещения и сыны его жадные и злые были люди, все места хлебные во дворце позанимали, со всех подарки требовали, так что когда дядя их в ссылку отправил, то народ никакого сочувствия не высказал к этим стяжателям. А Евдокия долго сопротивлялась. Никак не хотела добровольно в монахини подстригаться. А только вернулся Пётр тогда, помню, из-за границы, а бунт новый стрелецкий был. Ну, Государь в порыве гнева и отправил Евдокию в монастырь. И опять у него не получилось. Последний наш патриарх Андриан заступился за царицу. И только через год всё равно Пётр отправил несчастную в Суздальско-Покровский монастырь. Туда всех цариц и царевен ссылали и до неё. В том же 1698 году Пётр постриг двух своих единокровных сестёр Марфу и Феодосию за сочувствие к свергнутой царевне Софье. Решительный был дядюшка. Ох, перебила я тебя, барон, ты же про другое, поди, собирался сказывать. Всё, молчу, продолжай. — Екатерина замахала руками и даже закрылась потом ладонями, как бы показывая, что всё даже рот себе запечатала.

— Ммм. Ах, да. Пётр по слухам, правды теперь не узнать, точнее, не по слухам, со слов дядюшки говорю… Нет. Пока называть кто именно не буду. Чтобы интересней было. Так, где я закончил? Ага. Собирался Пётр посадить рядом с собой Анну Монс на трон, но опасался «набата», что народ и бояре возмутятся со стрельцами. Смутное было время. И к немцам тогда в России не так относились. С подозрением. На Кукуе несколько раз были бунты и сжигали дома вместе с обитателями. Потому медлил Пётр. Почти десять лет медлил. А когда силу почувствовал и собирался официально жениться на Анне произошло одно событие. — Кайзерлинг оглядел слушающих, кто его самого, а кто перевод Бирона на русский, своих речей и удовлетворённо кивнув — царская семья «внимала», продолжил. — Однажды при переправе возле Шлиссельбурга свалился с корабельного трапа в холодную весеннюю воду саксонский посланник при дворе Петра, и так как в одежде был и сапогах и с оружием, то на дно его утащило. Течение там отменное и утащило сразу. Только весной тело выловили. Только ведь отдал Господу душу не простой человек, а посол. Потому решили бумаги проверить, мало ли, вдруг чего сверхважное есть. Так и оказалось среди бумаг посланника саксонского Франца Кёнигсегга, нашлись «важные» бумаги, только это были не дипломатические тайны, а амурные. В бумагах нашли любовные письма к нему Анны Монс.

Письма Анны, целая связка надушенных любовных, дышащих нежностью посланий вместе с медальоном с прядью волос Анны легла на стол Петру…

— Как же, как же помню гнев дядюшки был страшен, запил на неделю, и как давай всё в дому у себя крушить. Страх божий. Ой, опять я влезла, — Екатерина Ивановна схватилась за пирожок и засунула его почти целиком в рот. — Подо…жайте, балон.

— Да. Так и было, гнев императора был ужасен. Он лишил Анну всех привилегий, отобрал все имущество и приказал посадить любовницу вместе с сестрой под домашний арест. Несчастных женщин не выпускали даже в кирху! Перед этим было бурное объяснение, Пётр обвинял изменницу в неблагодарности, плакал… потом благородно пообещал, что Анна ни в чём не будет нуждаться… А в чём можно нуждаться взаперти, практически в тюрьме. Кормили хорошо и регулярно. Кхм. Даже на двор под охраной гвардейцев гулять выводили. И всё это происходило под строгим надзором князя-кесаря Федора Юрьевича Ромодановского.

Однажды Анхен… Простите Ваше Императорское Величество, но так её называл ваш дядюшка. Однажды узница решила вернуть себе царскую любовь и занялась ворожбой. Как и ее мать Матильда, Анна Ивановна была очень суеверной. Может колдовство и существует, но в этом случае не помогло, а навредило, последовал донос на Анну с матерью, в результате чего родилось следственное дело. По нему было арестовано около 30 человек, каменный палаццо, подаренный государем, был конфискован и сейчас переделан в анатомический театр, как вы знаете, были отобраны и деревни. Но даже это для самой Анны Монс закончилось благополучно — Петр все-таки питал к ней нежные чувства.

Надо сказать… Это имеет отношение к дальнейшему рассказу, что связь Анны Монс с Кёнигсеггом началась в то самое время, когда Пётр был… в Кёнигсберге! Он, тайно, под чужим именем, работал на верфях, учился кораблестроению и артиллерийскому бою, фортификации и мечтал, конечно, о том, как воздвигнет свою новую столицу — где будут такие же, как в Кёнигсберге, аккуратные дома, в домах появятся картины и фарфоровая посуда, люди научатся пить кофе и пиво, слушать музыку и танцевать под фисгармонию… Пётр был в восхищении от Кёнигсберга. Это был первый европейский город, который он увидел…

Брехт, воспользовавшись тем, что рассказчик вновь потянулся за кубком, оглядел сидевших за столом. А ведь он переводит только для Анхен, даже её сестра Екатерина отлично знала немецкий, хоть прожила в неметчине гораздо меньше.

— Анна Монс безвылазно просидела в своём каменном доме два года. Дом этот, как вы знаете, построен тут недалеко — в Немецкой слободе на деньги российской казны… Даже лифт в доме имелся, которым наверх в комнату Анны кофий подавали. Потом её переселили в соседний дом, купленный у… Не помню, тоже торговец из Кёнигсберга.

Через год примерно Пётр сделал послабление в тюремном режиме бывшей любовницы, он разрешил посещать её кое-каким гостям. Вот мы и дошли до моего дядюшки. Гости охотно посещали «несчастную узницу», и в их числе был прусский посол Георг Кайзерлинг, друг утопшего Кенигсегга. Да. Из того самого Кёнигсберга посол. Немолодой, хромой, он посещал Анну на правах утешителя. Дядя говорил, что был дружен с Францем… С утопленником… С любовником.

И в это время братец Анны Виллем решил воспользоваться моментом. Как в хорошей пьесе Шекспира все разыграл: сестре Анне он рассказал о том, что только Кайзерлинг может добиться от Петра снятия опалы — а послу Пруссии Георгу Иоганну фон Кайзерлингу намекнул, что Анна очарована достоинствами посланника Пруссии. И даже хромота от раны, полученной в бою, только придаёт ему мужественности, как и благородная седина. Дядя, поверив во всё это сделал Анне Монс — «несчастной узнице», предложение. Она — утомленная десятилетним положением фаворитки, а затем тремя годами заточения — была готова выйти за того, кто предложит ей достаток и место в обществе и лучше за границами варварской России.

Получив письменные прошения о браке от Кайзерлинга и Анны Монс, Петр бросился к Анне, кричал на неё и сетовал, что тоже имел серьезные намерения относительно их общей судьбы, и опять плакал. Как же, он хотел видеть ее государыней, а она предпочла Кайзерлинга — хромого старика. Но Анна была непреклонна, за что и заслужила от бывшего возлюбленного порицание: «Чтобы любить царя, надо иметь царя в голове!».

— А что же ваш дядя? — пискнула Анна Леопольдовна, когда Кайзерлинг тоже решил пирожка отведать.

— Георг Иоганн фон Кайзерлинг отправился к Петру просить согласия на брак лично, но попал под горячую руку. Разговор с Петром, который, по словам дяди, был с глубокого похмелья и потому злой как собака, закончился потасовкой. Причём Кайзерлинг, над которым подтрунивал Меншиков, намекая на несостоятельность посланника в постели «подлой девицы Монс», с коей он, Меншиков, якобы и сам неоднократно «тешился», — обозвал Алексашку нехорошим словом по-русски и сцепился с ним врукопашную, защищая честь невесты. Пётр вмешался в драку, стал помогать Меншикову. Вдвоём они Кайзерлингу «напинали и наподдали» и даже спустили его с лестницы…

— Ужас какой! Сколько же лет было тогда вашему дяде? — Екатерина Ивановна схватилась за голову.

— Он с сорок пятого года? За шестьдесят.

— Старенький.

— Этим не закончилось. Внизу на дворе на него набросились гвардейцы. А после и Меншиков спустился. И они продолжили избивать и пинать хромого старика.

Любой другой человек после такого конфуза должен был уехать из России. Но прусский посланник Кайзерлинг ограничился тем, что проинформировал своего короля об «инциденте», при этом даже чуть сгладив его, но ни слова не написал о причине конфликта, а Меншикова вызвал на дуэль. Из Пруссии на имя Петра пришла депеша, содержание которой я не знаю, а после возмутились саксонский и австрийский посланники. Чтобы погасить начавшийся международный скандал, всё же царь и солдаты избили дипломата, Пётр запретил Алексашке драться с Кейзерлингом, а виноватыми были объявлены те гвардейцы, что стояли в тот день в карауле и помогавшие Александру Меншикову пинать дядю! Их даже приговорили к плахе, но за бедняг заступился прусский король Фридрих I, и казнь отменили.

Лишь через несколько лет Пётр дал разрешение на брак. В июне 1711 года Кейзерлинг женился на своей драгоценной Анхен в Немецкой слободе. Счастье было не долгим, через несколько месяцев он скончался по дороге в Берлин. Эту историю он рассказал мне лично…

— А ведь история на этом не заканчивается? Правда? — выслушав перевод Брехта улыбнулась Анна Иоанновна.

— Можно и так сказать. Почти три года Анна фон Кейзерлинг вела тяжбу за курляндское имение мужа со старшим братом покойного — ландмаршалом прусского двора. Другим моим дядей. В марте 1714 года она победила. И опять счастье продлилось не долго, в августе этого же года Анхен умерает от чахотки, так и не побывав в своём имении.

За эти три года безутешная вдова нашла себе утешителя. Капитан Карл фон Миллер, пленный шведский офицер, проживал в ее родной вотчине — Немецкой слободе. Я видел его. Высокий с совершенно седыми волосами несмотря на молодость. И лицо такое злое, что ли. Настоящий викинг. К тому времени красота Кукуевской принцессы несколько поблекла, резвости и веселости значительно поубавилось, и Анхен уже никто не осыпал подарками. Теперь уже она делала подарки своему шведу. Среди ее подарков Миллеру числились «камзол штофовой, золотом и серебром шитый, кувшинец, да блюдо, что бороды бреют, серебряныя» и другие вещи. Мне, как наследнику, список достался. Надо сказать, что после смерти она завещала все капитану. Там, поверьте мне, было, что завещать. Только алмазов, бриллиантов, золотых и серебряных вещей в черепаховой шкатулке Анны Ивановны было на 5740 рублей. (Вся Тайная Канцелярия имела годовой бюджет 5000 рублей). Там были и подарки адмирала Лефорта, и царя Петра, и Кенигсегга и фон Кайзерлинга. Мой отец отсудил это всё у шведа, точнее, у его новой возлюбленной, когда тот тоже вскоре помер. Жениться он не успел, а завещание было поддельным.

Похоронили Анну на евангелическо-лютеранском кладбище в Немецкой слободе. Она умерла в родной Немецкой слободе, на руках больной старухи-матери и пастора.

— Барон, у неё же были дети? — потёрла лоб императрица, пытаясь вспомнить их судьбу.

— Да у Анны было… Есть. У Анны есть трое детей от разных мужчин. Один первый от Петра. Его зовут Яков. Второй от Кёнигсегга и третий от моего дяди. Этот мальчик сейчас у меня в имении, я воспитываю его как своего сына. Про Якова я точно знаю, что Пётр при жизни ещё на просьбу Анны о сыне наложил резолюцию, она нашлась среди бумаг мне доставшихся: «Сего Немцова сына Якова отправить в учебу морскому делу в Голландию, пансион и догляд надлежащий обеспечить». А про ребёнка Франца Кёнигсегга ничего не известно, должно быть умер или умерла в младенчестве.

— Могу и я продолжить эту историю, — вытирая руки салфеткой, вновь напомнила о себе Екатерина Ивановна. — Свидетелем этой истории я была лично. В 1724 году, за год примерно до своей смерти дядя казнил брата Анны Монс — Виллима — за любовную связь с императрицей Екатериной I. По бумагам Тайной канцелярии он был осужден за взяточничество и кражу госимущества. Правда, в них не говорилось, какое государственное имущество украл у Петра Виллим Монс.

Екатерина любила быть в обществе камергера Монса, и однажды Пётр Алексеевич застал ее с ним. Форма обхождения Монса с императрицей, наверное, выходила за пределы того почтения, которым мужчина был обязан своей повелительнице оказывать. В противном случае монарха не могло бы удивить то обстоятельство, что он встретил услужливого камергера в комнате своей супруги. Монс был обезглавлен, и императрица должна была присутствовать при его казни.

— Яков Немцов? — сделал правильный вывод из услышанного Брехт. — Анхен, вели пожалуйста сыскать этого человека.