Глава 12

Событие тридцать второе

Я не знаю какой результат принесёт мне реклама, но даже если я заработаю доллар — я вложу его в рекламу.

Генри Форд


На отливку Царь-колокола пришли поглазеть все, кто… билеты купил. А чего, казна пуста, а нужно кучу хотелок в металл и камень превращать. Сто рублёв с титулованного зрителя. Если ты барон, граф, али тем паче князь или герцог, то быть добр — отдай сто рублёв. Если ты простой дворянин, то пятьдесят рублей вход. Для купцов первой гильдии, тоже сотня, всех следующих пятьдесят, ну и для всяких разночинцев и мещан, коим мест на трибуне хватило по червонцу вход. А для послов дружественных, и не очень, государств вход — конь. Приводишь лошадь или кобылу там и получаешь билетик, не приводишь, аля-улю. Ваши не пляшут. Есть и совсем эксклюзивная опция. Отлито сто медалей из бронзы, что откусили от старого царь-колокола. На аверсе бюст Анхен (нормальный такой бюст), а на реверсе царь-колокол и надпись по кругу: «отлит с моим участием». Медаль выдаётся всем… Всем, кто заплатил ещё сотню. Есть ещё десять медалей золотых с той же надписью и их лично Анна Иоанновна на шею на голубой ленточке вешает. И потом приглашает на бал.

Брехт, когда предложил этот аттракцион невиданной щедрости провести, то вся царская родня на него, как на придурка, смотрела. Типа, да кто же будет какие-то деньги платить, чтобы такую хрень посмотреть. Тем более, что деньги не «какие-то», а ого-го какие.

— Пятьсот рублёв, ты радость моя здоров ли? — даже Анхен не поверила в осуществимость затеи.

Наивные албанские юноши и девушки. А пиар, а технологии двадцать первого века.

Напечатали листовки и расклеили, дали денег глашатаям всяким и кричать заставили, пустили слух, что почти все билеты кончились уже и вот последние распродают. Преображенцам с Семёновцами сказали, что медаль можно носить на мундире на колодке и что при рассмотрении замещения вакансий на следующий чин, обязательно на медаль обратят внимание.

Когда начался ажиотаж и с билетами, и с медалями, то Брехт почти готовый к тому, приказал на монетном дворе отчеканить ещё сто бронзовых медалей и двадцать золотых, так и эти все в драку ушли. А то — здоров ли? Здоровей не видали.

В итоге собрали полмиллиона рублей без малого. Это при бюджете годовом Российской империи за прошлый год в семь с небольшим миллионов рублей. Окупили всю медь, олово и уголь, ещё и останется. Получили десяток очень приличных лошадей. Французский посол только мерина привёл. Сучонок. Ну, смерть его будет страшна. Зря он это. Звали этого мусью, не пожелавшего скинуть парик, Маньян. Чуть ли единственный был при заливке в парике. Даже немецкие всякие и английский посланники, подражая московской моде, парики поснимали, а этот барашком вырядился.

Шетарди, про которого в «Гардемаринах» рассказано, ещё нет, он только через девять лет появится, и именно он будет одним из главных заговорщиков при свержении Анны Леопольдовны. Ну, теперь всё пойдёт быстрее, может и не попасть Шетарди в Россию. Ему приписывают введение у нас моды на шампанское. Скорее всего — правда, так как Брехт этого напитка вообще не видел ещё в стране.

Как там было: «Пелёнки шепелявого заполоскали». Да, все французы картавые. Маньян не исключение.

Вообще с Францией у России уже сейчас натянутые отношения, хоть войны за польское наследство ещё два года ждать. Потому, у этого Маньяна статус не посланника, а поверенного в делах (chargé d’affaires). А начнётся война и вообще нужно будет разорвать дип отношения. И нужно обязательно пленных побольше захватить и продать потом за огромные деньги, а не станут выкупать несколько человек отправить по частям. Пленных можно прилично набрать, они ведь большую эскадру к Данцигу пришлют, пару десятков линейных кораблей. Там человек по двести — триста на корабле и плюс две с лишним тысячи десанта. Ох, сколько коней придётся Людовику пятнадцатому прислать. А потому что нефиг.

В Реальной истории первая заливка царь колокола закончилась полным фиаско, две из четырёх печей протекли. От горя старший Моторин помер. Ну, как-то так в книгах пишут. Не будет больше тех книг. Брехт приказал печи сложить с более толстыми стенками и всё тщательно десять раз проверить. И воду приготовил в больших бочках. А то ещё хлынет металл на трибуны.

Кочегарили печи с полуночи, и металл был готов к двум часам дня. Брехт сам принял участие в «дразнении». Это в расплавленную бронзу суют берёзовые палки. Бронза при этом плюётся, булькает недовольно, рычит и свистит, обижается, что её дразнят. Делается это не для потехи зрителей. Нужно выжечь в металле кислород, а то металл будет пористым, в раковинах.

— Ну, Иван Фёдорович, начинайте! — Брехт через закопчённое стеколко последний раз заглянул в одну из печей. Шлак сняли, зеркало металла чистое. Ну, и Иван Яковлевич чуть попрогрессорствовал, соорудил у каждой печи при поступлении металла в раздаточную чашу систему шлакоуловителей. Опозориться перед народом нельзя. Такие деньги заплачены.

— Бей лётки! — перекрикивая шум с трибуны завопил Моторин и схватился за сердце.

— Ей! — Моторин застыл с открытым ртом и схватился за грудь.

— Кольнуло чуток. Устал.

— Доктора сюда! Живо! — теперь перекрикивал шум заоравших при виде струй металла и искр Иван Яковлевич. — Иван Фёдорович, держись. Ну, не справедливо! Иегудиил, Ссука, если он умрёт, я все церкви на хрен сожгу.

— Кхе. Кхе.

— Ну, погорячился, не дай умереть хорошему человеку.

— Ваше Высокопревосходительство, — его дёргал за рукав старший Блюментрост. — Вам плохо.

— Моторина посмотри! Что-то за сердце хватается. Настойку валерианы ему дай!

Так-то старенький мастер, уже восьмой десяток пошел. Но не во время же заливки. Должен увидеть самое главное дело в свой жизни в металле.

— Иегудиил? Что там Лаврентий Лаврентьевич?

— Дал настойки. Пульс выровнялся. Отнести бы его от жары.

— Нет… — просипел синими губами мастер.

— Нет. Посадите вон к бочке с водой. Иегудиил, твою налево!

— Получше ему, Ваше Высокопревосходительство, — Блюментрост, отошёл от Моторина. Перенервничал. Пожилой человек. Может, отнесть его в палаты.

— Дурак ты, Лаврентий Лаврентьевич. Это же Царь-колокол. Пусть смотрит. Ему тут лучше.

Событие тридцать третье

Я ненавижу докторишек!

Они делают прививки!

— Они делают уколы!

— Они сверлят зубы бормашинами!!!

М-ф «Доктор Айболит»


Моторин под присмотром обоих Блюментростов и прочих придворных докторов выкарабкался. Надо понимать, инфаркт был у человека. Живут и с двумя. Бобров вон с инфарктом носился на коньках по хоккейной площадке и по футбольному полю бегал, как заведённый. А может и Иегудиил помог? Что-то в последнее время не кхекает, обиделся должно. Зря. Иван Яковлевич не для себя же просил. Народу Моторин ещё нужен. Герой должен быть живым. Людям надо, чтобы перед глазами у них был человек, который свою судьбу сделал сам. Не предки подогнали, а сам. Анхен дала Моторину и сыну наследственное дворянство, а Бирон и бароном Курляндского герцогства сделал. Кроме того, Анна Иоанновна наградила Ивана Фёдоровича новым орденом святых Кирилла и Мефодия. Точно таким же орденом и Бирон был пожалован.

— Иван Фёдорович, ты долго не болей. Срок тебе месяц на празднование и выздоровление, а потом отольём лафет на Царь-пушку, не гоже произведению великого литейца Андрея Чохова на куцем деревянном лафете маяться. Красивый отольём, бронзовый и ядра горкой сложим…

— Так это же дробомёт…

— Это символ страны. Всё должно быть величественно. Ну, представь, стоит на роскошном лафете Царь-пушка, а рядом гора щебёнки.

— Чего?

— Камней. Или лежат рядом четыре ядра по восемьсот милли… по калибру пушки пирамидкой.

— Так как те ядра тягать. Это же сколько металла надо?

— Эх, голова у тебя, Иван Фёдорович, светлая, а сам ты тёмный. Кто же из символа стреляет. А ядра полыми отольём или с кирпичом битым внутри. Ладно, не буду мешать тебе болеть, пойду. Нужно мне второго Чохова найти. Пушку новую придумал.

— Так сынок…

— Это понятно. Михаила привлеку. Только мне таких Михаилов сотню надо. Не пушки у нас, а посмешище. Всё. Ушёл.

Заняться было чем. Кроме Шуваловских Единорогов. Вакцинация от оспы шла не шатко не валко. Если в армии есть дисциплина (хотелось бы в это верить), и все четыре лейб-гвардии полка были полностью привиты, даже башкиры, которые взамен ушедших в поход стали прибывать в Георгиевский полк, то с гражданскими так себе успех. Объявили желающих и получили на всю стотысячную Москву сто человек. А если всех в Москве посчитать? С учетом дворовых и крепостных, живших на дворянских дворах, а также крестьян, приходивших в город на заработки осенью и зимой, надо полагать, что общая численность населения составляла примерно двести тысяч человек. И сто желающих. А что делать? Силком сгонять — бунт получишь. В газете тиснули статью про Бирона и всех офицеров рассказали. Все школы и греко-латинскую академию привили. Получили полторы тысячи человек. Нужно было, что-то придумать. Вот Иван Яковлевич и ломал голову. Налоги простить? Ну, уж, пока не пошло золото с Миасса, не до жиру. И так еле концы с концами сводятся. Анна предлагала, как и в Реале увеличить подати, но Брехт, как мог, её отговаривал.

— Потерпи, сердце моё, пару месяцев ещё, по снегу вернётся экспедиция с Урала. И заживём. Артемий Петрович Волынской говорит, там золото лопатой можно черпать. До снега потерпи.

— Армии платить надо.

— Надо — плати, давай облигации под это золото выпустим. Пару миллионов. С отсрочкой платежа год. Под, хрен с ним, пятнадцать процентов годовых и выплата золотом. Принесут князья и графья серебро.

Выпустили. Принесли.

Так про оспу. Нет, налоги трогать нельзя, их надо как-то упорядочить. Только Брехт не экономист. Вообще ни разу. Заведёт неумелыми действиями страну в яму и гиперинфляцию. Пусть кому положено занимаются. Сейчас разослали письма во все столицы Европы нашим дипломатам. Найти экономистов нормальных. Банкиров.

Придумал несколько вещей всё же Иван Яковлевич, потекли тоненькие струйку на прививку. Запретил паспорта без справки о прививке выдавать и потянулись аристократы сначала с жалобой к Анне Иоанновне, а от неё в смятении чувств к Блюметростам. Трёхэтажным матом их обложила Государыня. И пригрозила силком прилюдно на площади Красной прививать. Заголяя не руку, а зады. Креативно.

Самое главное, что на несколько тысяч привитых пока всего восемнадцать смертей. Это же меньше процента. А умирает при обычном заражении от тридцати до пятидесяти процентов. Как люди не поймут⁈

Ещё придумал, тоже для дворян, что нотариус не имеет права сделку фиксировать без справки. Ещё тысчёнку набрали, и купцов немного пришло. А чёрный люд не шёл. Его только палками загонять. Ничего в голову хорошего не приходило. Забирать в армию, прививать и отпускать по домам. Не выход. Это куча нервов и средств будет потрачена и бунтом всё одно попахивает.

Последнее осталось у Брехта действо, как ускорить процесс и сделать его массовым. Попы! Сейчас и спешил на встречу с митрополитом. Если монахи и все священники, ещё не болевшие оспой, привьются, а потом начнут на проповедях рассказывать народу, не немцы это хотят, чтобы русский народ перемёр, а бог послал откровение хорошему немцу Бирону и Государыне матушке. Айда, православные. Я-то привился и вот потрогайте — жив-здоров.

Событие тридцать четвёртое

Как только подхватываешь лихорадку путешественника, ты уже не можешь от нее излечиться и будешь заражен ей до конца жизни.

МАЙКЛ ПЕЙЛИН


Витус, он же Беринг, он же Витус Ионассен Беринг, а также Иван Иванович Беринг и (дат. Vitus Jonassen Bering) письму внял Ивана Яковлевича и в Москву из Питера прибыл. Брехт его не хотел дёргать — пять лет человек по северам в тяжелейших условиях. И с женой нужно покувыркаться и, чад уму разуму поучить, и просто в тепле на диване полежать. От начинающейся цинги отойти. Но…

Зимой двигаться по Рассее в сторону Тихого океяна смертельный и затратный номер, двигаются все по рекам сейчас. Есть уральский переволок в Тобол, там в Иртыш, потом в… Длинная дорога. Широка страна моя родная. Так Иван Яковлевич его зимой и не хотел посылать с новой экспедицией. Весной, как реки вскроются, так и пойдут. Только к экспедиции готовиться надо. Припасы, люди, маршруты.

Сейчас, глядя на Беринга, Иван Яковлевич понимал, что зря дёрнул датчанина. Во-первых, он не хотел второй раз отправляться на край света. Предыдущих ужасных холодных и голодных пяти лет хватило пожилому человеку с избытком. Во-вторых, в глазах Витуса Ивановича Брехт видел, что он знает, что Брехт знает, что не вернётся Беринг домой, сгинет там. А ещё Иван Яковлевич для себя ещё не решил, что делать со второй Камчатской экспедицией. Сам он точно знал, что Америка отделена от Азии Беринговым проливом. Он точно знал, что Беринг его прошёл в первой экспедиции и просто не понял этого, был туман, как назло, а так бы даже увидел ту Аляску, к которой почти вплотную подошёл. Из отчёта об экспедиции недавно, с древнерусского им же самим на нормальный язык переведённого, было непонятно, какого чёрта, Витус Иванович, когда решил от Аляски из тумана этого вертаться, не взял на десяток километров южнее, всё бы и открыл. Нет, он пошёл строго по своим следам, фигурально выражаясь, и опять прошёл Беринговым проливом, не поняв этого.

Только это все ерунда. В Якутском остроге восемьдесят лет уже лежит отчёт атамана Семёна Дежнёва об его экспедиции под руководством Попова из Колымы в Анадырь. Ну и лет через десять назад уже по рекам из Анадыря в Нижнеколымск. Там и описание, и карты (пусть — схемы) приложены. Брехт хотел было даже отправить специального гонца за теми документами, но передумал. Не надо их в Москву волочь. Поедет вторая экспедиция Беринга и заедет в Якутский острог и получит документы. Им нужнее. Они же и назад привезут.

А сомневался Бирон отправлять ли эту вторую экспедицию, потому что не видел в ней смысла. Если известно про Берингов пролив всем кроме Беринга, то зачем гнать человека на смерть. Алеутские острова открывать? Ну, сомнительное достижение. Куку помогать, который будет там бороздить наши воды используя карты Беринга, зачем?

Если же отправлять экспедицию, чтобы они до Форта-Росс дошли и весь запад американского континента обследовали, то малюсенького коча для этого маловато будет. А нормальный корабль там, на Камчатке, или даже в Охотске построить не легко. И в первый-то раз можно сказать, что не довезли ни якоря, ни паруса, ни снасти. Они их на части разрезали, чтобы допереть до Охотска, а потом сшили, и первая небольшая, к счастью, буря всё это мигом на клочки разорвала.

Есть другая мысль. Отправить из Охотска корабль на юг, там обследованы уже Курильские острова частично, продолжить эту работу, открыть и доказать, что Сахалин остров, найти пролив между Хоккайдо и островами. Спуститься до Кореи и там купить на пушнину нормальный корабль. И уже на нём обследовать побережье Америки.

Способен ли на это старый и больной Беринг? Там есть молодой Чириков, который выживет даже в тяжелейшей второй экспедиции в Реале. Его отправить? Подобрать ему помощников нормальных и найти несколько матросов в Англии или Голландии, что были в Корее или Китае. Если корейцы за пушнину не продадут корабль, то китайцы точно продадут.

— Иван Иванович, — говорили по-русски, Беринг почти без акцента на титульном языке шпрехал, молодец, — Я слышал, что Пётр обещал вам звание контр-адмирала по завершению экспедиции? Вы простите Анну Иоанновну, у неё там борьба с Верховниками была, не до путешествий было. Могла если не головы лишиться, то в монастырь загреметь. Сейчас, прочитав ещё раз доклад о вашем беспримерном подвиге, она присвоила вам чин контр-адмирала, о чем завтра на торжественном приёме в вашу честь всем и поведает. Так, что поздравляю, теперь вы не капитан-комондор, а настоящий адмирал. А от себя тоже небольшой подарок сделаю. Как герцог Курляндии и Семигалии присваиваю вам титул барона. Будете отныне зваться барон фон Беринг.

— Благодарствую, — начал подниматься датчанин.

— Завтра, всё завтра, а сегодня со всеми подробностями опишите мне ваш путь до Охотска, если честно, то он гораздо интереснее дальнейших ваших скитаний.



Загрузка...