Стриптиз

Глава 17

Утром двадцать восьмого сентября сержант Эл Гарсиа ехал под моросящим мелким дождиком по направлению к мотелю «Флайтпас», что находится милях в полутора от главного шоссе, соединяющего Форт-Лодердейл с голливудским международным аэропортом. Управляющий мотелем, любезный и общительный грек по имени Миклос, привел его к двери номера 233. Пока он вставлял ключ в замочную скважину, Гарсиа сказал:

– Готов держать пари, что ковер там коричневый.

– Откуда вы знаете?

– Мне приснилось, – с усмешкой ответил Гарсиа.

Миклос распахнул перед ним дверь и торжествующе указал на мохнатый темно-коричневый ковер.

– Вот видите, – сказал Гарсиа. – Иногда мне самому становится страшно. – Коронер графства Минерал обнаружил под ногтем большого пальца левой руки Джерри Киллиана три коричневые ворсинки.

– А что еще вам приснилось? – полюбопытствовал Миклос.

– Что в этой комнате был убит человек по имени Джерри Киллиан.

– Ради всего святого! – воскликнул Миклос. – Не говорите мне таких вещей. Горничная нашла его чековую книжку под кроватью.

– Возможно, он забросил ее туда нарочно, – отозвался Гарсиа, – чтобы она не досталась этим мерзавцам. – На краю гибели люди иногда делают странные вещи.

– Я на следующий же день послал ему ее по почте, – сказал Миклос.

– И правильно сделали.

– А кто же обратился в полицию?

– Да никто. Просто я разбирал почту мистера Киллиана. Открыл конверт, а в нем была чековая книжка и ваша записка.

Миклос нахмурился.

– А разве можно вскрывать чужие письма?

– Иногда можно. Ведь я – представитель закона. – С этими словами Гарсиа опустился на колени, залез под кровать, насколько позволяла его далеко не хрупкая конституция, и принялся обшаривать пальцами пыльный, пахнувший мышами ковер в поисках чего-нибудь еще. Однако ему не попалось ничего, кроме совсем окаменевшего кусочка пиццы и никелевой монетки. Гарсиа встал и отряхнул брюки.

– За то время, что я работаю здесь, – сказал Миклос, – умерло семь человек. Это очень печально: семь человек за семь месяцев.

– Постояльцы?

– Да, сэр. Кто от наркотиков, кто от сердца, кого застрелили или зарезали. Нам после каждого такого случая приходится менять постели и ковры.

– Может быть, все дело в расположении вашего мотеля, – ответил Гарсиа, повысив голос, чтобы его не заглушил шум как раз взлетавшего реактивного самолета. Местечко было просто идеальным для тех, кто не хотел, чтобы другие слышали, что они говорят или делают. Детектив достал фотографию Джерри Киллиана: – Вы помните этого человека?

– Никогда не видел его, – покачал головой Миклос. – Так вы говорите, его убили?

– Да. Думаю, утопили в ванне.

– Ванные комнаты убираются три раза в неделю.

– Ого! Да вы, наверное, просто разоряетесь на разных моющих и чистящих средствах. Можно мне взглянуть?

Миклос присел на кровать и стал ждать. Он слышал, как детектив возится с кранами в ванной. Через пару минут донесся его голос:

– Мистер Миклос, а что случилось с головкой горячего крана?

– Кто-то разбил ее.

– Каким образом?

– Не знаю. Это произошло пару недель назад, хотя, впрочем, может быть, чуть больше или меньше.

Детектив вышел из ванной, вытирая руки о махровое полотенце. Мотель накрыла новая волна рева от пролетавшего самолета. Переждав шум, Гарсиа сказал:

– Там арматура немного отошла от стены, как будто по ней здорово стукнули – например, ногой. – Судя по всему, Киллиан боролся за жизнь до конца.

– Вот вы говорите, тут произошло убийство, – заговорил Миклос. – Но ведь горничная не обнаружила никакого трупа.

– Просто убийца отвез его в Монтану и там бросил в реку.

– Зачем?

– Чтобы испортить мне отпуск, – проворчал Эл Гарсиа. – Могу я просмотреть регистрационную книгу?

Миклос отвел его назад, в контору, размерами не слишком отличавшуюся от ванной, и положил перед ним книгу. Имени Киллиана Гарсиа в Ней не нашел; впрочем, обнаружь он его, он бы страшно удивился. Он переписал имена всех тех, кто останавливался в комнате номер 233 за последние две недели. Одно из этих имен повторялось целых пять раз.

– Это местный, – пояснил Миклос.

– Что – местный?

– Местный бизнесмен. Развлекается.

– Сводник, что ли?

Миклос слегка поморщился.

– Я не знаю.

Детектив поинтересовался, не произвел ли кто-либо из остальных постояльцев особого впечатления на управляющего. Да, ответил Миклос: человек, привезший с собой пять живых песчанок и видеокамеру.

– И вам это показалось странным? – усмехнулся Гарсиа. – Давайте дальше.

– Раз остановились трое ямайцев. Я сказал им, что в номере только одна кровать, а они мне: ладно, шеф, сойдет. Трое здоровенных мужиков в маленькой комнатке – вы же видели, какая она.

Гарсиа захлопнул регистрационную книгу. Миклос указал ему имя: Джон Райли. Вполне обыкновенное, ничем не выдающееся. В графе «Место жительства» был указан номер почтового ящика в Бель-Глейд, на озере Окичоби.

– Такие крупные, сильные ребята, – повторил Миклос. – Они съехали еще до полуночи.

– Рассчитались, я полагаю, наличными?

– Нам не часто приходится иметь дело с кредитными карточками, – вздохнул Миклос.

– Не помните, на чем они приехали? Кроме них, был еще кто-нибудь в машине?

– Не знаю, не видел.

– Что-нибудь еще? Какая-нибудь подробность?

– У них у всех были шрамы. Такие большие, прямо смотреть страшно.

– Где – на лице?

– Да нет, на ногах.

– Где именно? – насторожился Гарсиа.

– Они все были в шортах. Знаете, бывают такие – очень ярких цветов: красные, зеленые...

– Спортивные шорты, – подсказал Гарсиа.

– Да-да. Тут-то я и увидел шрамы. – Миклос наклонился и провел руками вдоль голеней. – Вот здесь.

– Вы мне очень помогли, мистер Миклос, – с чувством произнес Эл Гарсиа.

Любезный управляющий предложил показать и другие комнаты, в которых умер кто-то из постояльцев.

– Нет, благодарю вас, – отказался Гарсиа. – Как-нибудь в другой раз.

– Значит, возможно, те ямайцы и убили этого вашего мистера... хм... ну, того, что потерял чековую книжку?

– Это всего лишь предположение, – уклончиво ответил Гарсиа.

Миклос подмигнул ему.

– Может быть, вам приснится правильный ответ.

– Во всяком случае, я это заслужил, – засмеялся Гарсиа.

Управляющий проводил его до машины. По дороге он поведал, что очень хотел бы получить место ночного клерка в одном из мотелей «Рэмейда», поблизости от пляжей, но что у них там список ожидающих такого места тянется на целых две страницы.

– Но, знаете, у меня опыт работы больше, чем у многих других, – добавил он.

– Ну что ж, желаю вам удачи с этим местом, – улыбнулся на прощание Гарсиа.

– Спасибо. А вам желаю удачи с этим убийством, – ответил Миклос.

Эрин добралась до жилища Риты в семь часов. Рита была на заднем дворе, где зычно орала на своих волков. Дверь открыл Альберто Алонсо; он только что вернулся с ночного дежурства на атомной электростанции и еще не успел снять свою габардиновую форму служащего охраны, подпоясанную ремнем с кобурой. Эрин всегда становилось нехорошо при мысли, что такому типу, как он, дозволяется носить оружие.

– Не желаешь кофейку? – спросил Альберто, отстегивая кобуру и небрежно вешая ее на спинку стула. У Эрин свело желудок, когда она на мгновение представила себе, что маленькая Анджела в любую минуту может взять пистолет, думая, что это игрушка.

– Где Анджи? – напряженно спросила она.

– Спит, наверное.

Эрин заглянула в обе спальни; они оказались пусты. Она вернулась на кухню, где Альберто занимался приготовлением кофе.

– Где моя дочь? – повторила она.

– Лучше бы тебе поговорить с Ритой.

– Нет. Я хочу, чтобы мне ответил ты. – Она почувствовала, что от поднимающегося гнева у нее начинают дрожать руки. – Альберто, ведь сегодня день посещения.

Альберто разливал по чашкам кофе.

– Я помню, как ты приезжала в прошлый раз. Уехала и даже не попрощалась, – сказал он вместо ответа.

– Я не очень хорошо чувствовала себя.

– Знаешь, как разозлилась Рита из-за тех бумажек!

– Потом я все переслала ей по почте.

Альберто поверх чашки с кофе пристально взглянул на нее.

– Тебе очень идут джинсы. Ты в них такая лапочка!.. А как твои дела на работе? Я слышал, вы поменяли название.

Эрин задохнулась. Что эта пара кретинов сделала с ее девочкой?

– Ладно, – сказала она. – Пойду поговорю с Шиной – королевой джунглей.

– Погоди, погоди! – Альберто нервно хихикнул. – Может, мы с тобой сами что-нибудь придумаем. Мы с тобой, вдвоем.

С заднего двора донесся голос Риты, изрыгающей проклятия. Он звучал прерывисто и надрывно, словно Рита одновременно выполняла какую-то тяжелую работу.

– Лупа не желает сидеть на привязи, – объяснил Альберто.

Эрин приказала себе успокоиться: обвести вокруг пальца Альберто будет не слишком трудно.

Альберто подошел к окну, глянул сквозь опущенные жалюзи.

– У нее там забот по горло, – сообщил он, понизив голос. Потом, вернувшись на кухню, быстро смахнул со стола тарелки, чашки и все остальное. – Как насчет небольшого шоу? – шепотом спросил он. – Так, как там, в вашем клубе, только для меня лично.

Эрин вспомнила тот последний вечер, когда она танцевала на столе в квартире Джерри Киллиана: как скромно и деликатно он попросил об этом! Но Альберто Алонсо – это Альберто Алонсо.

– Один маленький номерочек, а? – прошептал он. – А потом я покажу тебе, где Анджи.

– Лучше бы под музыку, – сказала Эрин.

– А ты просто так, без музыки! Ведь Рита услышит и тут же явится узнать, в чем дело.

Эрин не знала, сможет ли она танцевать – не важно, с музыкой или без; она могла думать только об одном: найти Анджелу. Наверное, Дэррелл Грант звонил Рите и велел ей спрятать девочку. Если ему известно, что судья умер, то он наверняка разгадал план Эрин. Ему наплевать на то, что дело будет пересматриваться, а также и на любые решения суда: он будет мотаться по всей стране, заметая след, но не отдаст Анджелу. И дело тут не в отцовской любви и не в его законных правах на дочь: для него это состязание, борьба, игра, а Анджела – это приз, и он не уступит его. Эрин знала, что должна действовать быстро, пока Дэррелл не вернулся в город.

Взобравшись на стол и выпрямившись, она чуть не стукнулась головой о потолок – точнее, крышу трейлера. Глядя прямо в глаза Альберто, она стала тихонько напевать «Кареглазую девушку», медленно вращая бедрами в такт.

– Быстрее, – сглотнув слюну, хрипло сказал Альберто.

Эрин изобразила на лице свою сценическую улыбку. Туфли скользили на гладкой поверхности стола, но через минуту-другую музыка отчетливо и нежно зазвучала у нее в голове, и плотоядный взгляд Альберто, его искаженное похотью лицо отодвинулись далеко-далеко. Эрин даже не вздрогнула, когда ладони Альберто легли на ее бедра и плотно обхватили их.

– Еще быстрее, – тяжело дыша, повторил он.

«Все будет как надо», – подумала Эрин. И негромко запела первый куплет.

– Не так громко, – пробормотал он, косясь на заднюю дверь.

– Это такая чудесная песня, – сказала Эрин – не ему, а в пространство.

– Может, разденешься? – шепнул Альберто.

Эрин подняла брови.

– Ну, чуточку, – настаивал он. – Хотя бы кофточку...

Не гася улыбки, Эрин расстегнула две верхние пуговицы.

– А остальные уж ты сам, хорошо?

Альберто просиял, вскочил со стула и потянулся к ней; его скрюченные от нетерпения, как клешни краба, пальцы зашарили по ее груди. Эрин знала, что ему не найти, а уж тем более не расстегнуть маленьких пуговок ее блузки: крайняя степень желания блокирует у мужчин тонкие моторные навыки. Наконец лапищи Альберто стиснули ее груди и начали сильно и ритмично поглаживать их. От этого грубого прикосновения по всему телу Эрин пробежала неприятная дрожь, но она продолжала танцевать. Стоны Альберто становились громче, по мере того как ускорялся ритм его движений; рот его приоткрылся, между зубов показался кончик языка.

Следующим номером Эрин взъерошила ему волосы, и этого он уже не мог выдержать. Он попытался рывком стянуть ее со стола; его лицо было совсем близко, и Эрин не упустила момента. Резко и высоко, как тамбур-мажоретка на параде, вскинув колено, она ударила им в небритый подбородок Альберто. Звук удара был похож на выстрел.

Альберто рухнул навзничь, захлебываясь кровью. Эрин стояла над ним, уже без улыбки, и блузка ее была застегнута до самого верха. В руке Эрин держала дымящийся, только что вскипевший кофейник.

– Я собираюсь приготовить яйца вкрутую, – сказала она, угрожающе наклоняя кофейник.

Альберто попытался сказать что-то, но вместо слов изо рта у него вырывалось неразборчивое бульканье.

– Не уверена, что ты сдохнешь от этого, – продолжала Эрин, прицеливаясь, – но если нет, то ты сам пожалеешь, что не сдох.

Альберто наконец удалось выдавить более или менее четко:

– У соседки... она у соседки... рядом... слева...

– В соседнем трейлере слева?

Альберто отчаянно закивал. Поставив на стол кофейник, Эрин выскочила из трейлера. Альберто дрожащими пальцами попытался ощупать свой окровавленный, прокушенный язык, чтобы понять, много ли от него осталось. В этот момент распахнулась задняя дверь и на пороге возникла фигура Риты. За ней, навострив уши, стояла грозная Лупа.

– А-а-а-а-ай! – взвыл Альберто, загораживаясь обеими руками. Но собака-волчица уже унюхала первобытный запах только что пролитой крови.

Всю дорогу до Форт-Лодердейла Эрин держала Анджи за руку.

– Что ты, мамочка? – спросила малышка.

– Ничего, детка. Просто я очень рада, что мы опять вместе.

Впервые за четырнадцать месяцев они были по-настоящему вместе, и Дэррелл Грант не держал их под колпаком. В жизни Эрин не было времени хуже этих четырнадцати месяцев, и она спрашивала себя, удастся ли им обеим наверстать все потерянное за это время.

Анджела снова заговорила:

– У миссис Бикел есть аквариум. Она позволила мне покормить ее угрей.

Миссис Бикел была пожилая дама, жившая в соседнем с Ритой и Альберто трейлере. Она как раз готовила в микроволновой печи завтрак для Анджелы когда появилась Эрин, чтобы забрать дочь.

– Я не заметила никакого аквариума, – сказала Эрин.

– Он стоит в спальне, возле телевизора. А угри зелененькие, и они скушали всех ее красивых рыбок.

– Я не знала, – отозвалась Эрин. Похоже, миссис Бикел отлично вписывалась в демографический состав обитателей трейлерного городка.

– А куда мы сейчас едем – домой? – спросила Анджела.

– Конечно, родная. К нам домой.

– На целый день?

– Насовсем.

Личико Анджелы выразило беспокойство. У Эрин упало сердце, когда она подумала, что ее дочь могла остаться у Дэррелла, или у Риты, или у этой старухи с ее зелеными хищниками в аквариуме. Это был самый кошмарный из всех кошмаров, мучивших Эрин. Сейчас она даже перестала дышать от ужаса, что сказала не то, что следовало, и что вот-вот малышка, глядя на нее своими чистыми, ясными глазками, произнесет: «А я хочу к папе!» Этого Эрин не вынесла бы.

Наконец девочка нарушила молчание – одним-единственным словом:

– Пижамка.

Она была в своей любимой трикотажной пижамке с Биг-Бэрдом и Страшилищем Куки на груди.

– Она у меня совсем грязная, – продолжала Анджела, выворачивая локоть и показывая матери запачканный рукав. – А все мои вещи у папы. И трусики у меня тоже грязные.

– Мы купим тебе новые вещи. – Эрин почувствовала, что снова может дышать.

– Вот здорово!

– Ты любишь ходить по магазинам?

– Не знаю. Мы с папой ходим только в больницы.

– Ну, конечно – кататься на креслах с колесиками, – подтвердила Эрин. Как объяснить этой малышке, что за человек ее отец? В каком возрасте ребенок способен понять, что его отец – неисправимый мерзавец?

А Анджела тем временем рассказывала:

– Я однажды видела мальчика, он тоже катался на кресле с колесиками.

– В больнице?

– Ага. Папа сказал, тот мальчик очень больной и поэтому мы не можем покататься наперегонки.

– Что ж, папа сказал правду.

– А когда мальчика опять отвели в комнату, папа взял его кресло, и мы отвезли его домой.

– Да?

– Да. Чтобы починить! – гордо ответила Анджела. – Ему нужно было сделать новую подножку.

– Так папа сказал?

– Ага. И новые колесики. Правда же, папа молодец?

Эрин вздохнула.

– Это ты молодец, детка, что позвонила мне вчера. Я ужасно рада, что ты это сделала.

– И я тоже.

Мордекай пользовался мелодраматическим термином «шантаж» для наименования того, что он собирался и уже начал делать по отношению к конгрессмену Дэвиду Лейну Дилбеку. Без лишних же прикрас то, что он делал и собирался сделать, называлось просто выкручиванием рук. С судом или без оного, суть дела сводилась к весьма несложной формуле: гони бабки – или пожалеешь потом. Основным, хотя и слегка замаскированным элементом переговоров, которые обычно вел Мордекай в качестве адвоката, являлась угроза. Умение обделывать такие дела является целым искусством; Мордекай жаждал овладеть им в совершенстве и именно на нем строил все свои жизненные планы.

Скажем, человек вошел в супермаркет, поскользнулся и упал. Он нанимает адвоката, и тот вышибает из владельцев супермаркета шестизначную сумму в качестве компенсации за причиненный, пусть даже и невольно, ущерб. Подобные вещи случаются чуть ли не каждый день, и никто не называет это шантажом. А когда адвоката нанимает человек, совершенно безвинно пострадавший от руки пьяного конгрессмена, они начинают поднимать волну и швыряться разными терминами типа «вымогательство»! Мордекая забавляла эта двойственность подхода к, по сути, одному и тому же явлению.

Нападение на Пола Гьюбера явилось злостным и неспровоцированным; жертва даже не оказала сопротивления. Любой адвокат, специализирующийся на подобных случаях, обеими руками ухватился бы за это дело. Конечно, мало кто из них решился бы тайно улаживать его за спиной и вопреки желанию клиента, не говоря уж о том, чтобы прикарманить большую часть отвоеванных денег. Как член коллегии адвокатов Мордекай вряд ли мог гордиться тем, что сейчас делал, однако, говорил он себе, времена нынче такие, что не приходится брезговать ничем. За пятнадцать лет работы его юношеские фантазии насчет зарабатывания состояния собственным трудом рассеялись как дым, уступив место разочарованию. Оглушительное фиаско, которое он потерпел в деле с тараканом в стаканчике йогурта «Деликейто», было ярчайшим примером вечно сопутствовавшего ему невезения. И вот теперь пьяная выходка этого дуболома-конгрессмена давала в руки Мордекаю первый действительно реальный шанс заполучить семизначную сумму. «Пусть только выгорит это дело, – говорил он себе, – и я больше никогда так не буду».

В начале семидесятых годов Мордекай вместе с сотнями других молодых идеалистов – выпускников юридических факультетов – оказался в Южной Флориде, мечтая и надеясь сколотить себе состояние на ведении дел подпольных торговцев наркотиками и отмазывании их за астрономические гонорары. Он даже выучил испанский язык в расчете на клиентов из колумбийской наркомафии! Но, прибыв в Майами, он обнаружил, что число южноамериканских наркобаронов, отбывающих наказание за американскими решетками, прискорбно мало и что адвокатов-защитников, похоже, гораздо больше, чем нуждающихся в их защите. У юриста, не блещущего особыми талантами, не было почти никаких шансов заполучить в качестве клиента какого-нибудь мультимиллионера от наркобизнеса. Некоторое время Мордекай перебивался случайными заработками и нищенскими гонорарами, потом, не выдержав, перебрался в Форт-Лодердейл и начал заниматься делами, связанными с нанесением какого-либо ущерба физическим лицам и несчастными случаями.

Эта идея казалась ему достаточно обоснованной: население графства Броуорд росло значительно быстрее, чем население графства Дейд, причем главным образом за счет людей среднего и старшего возраста. А по наблюдениям Мордекая, пожилые и старики падали гораздо чаще, чем молодые, и при этом получали обычно более серьезные травмы. Стариков в графстве Броуорд было хоть отбавляй – тысячи и тысячи, и каждую зиму прибывало пополнение. Письма и телеграммы с выражениями соболезнования стаями разлетались по всей территории графства, от полосы пляжей до эверглейдских низин, что таило в себе неисчислимые и заманчивые возможности.

Открывая свою контору, Мордекай рассчитывал прямо-таки неприлично разбогатеть. Однако этого не случилось. Зарабатывал он вполне прилично, но все же не столько, сколько хотелось бы. Ему приходилось заниматься, в общем-то, мелкими делами, связанными с недобросовестным выполнением обязательств спорами по страхованию и составлением и переписыванием завещаний. Как-то он сказал секретарше:

– Если бы наши клиенты тратили на падения хотя бы половину того времени, что у них уходит на перекраивание своих завещаний, мы с тобой могли бы после выхода на пенсию поселиться на Бермудах.

Тем не менее Мордекаю не стоило жаловаться на судьбу. Вся Южная Флорида кишмя кишела молодыми юристами, осаждавшими суды, как стая шакалов, в надежде урвать хоть маленький кусочек работы, хоть самое незначительное дельце. Конкуренция везде была просто зверской, независимо от специализации, поскольку работы не хватало на всех и за нее буквально дрались – иногда даже в самом не переносном смысле. Отчаяние конкурентов выражалось целой лавиной объявлений о юридических услугах, передаваемых телевидением поздно вечером, когда вся Америка сидит перед своими маленькими или большими – в зависимости от достатка – домашними экранами. И если ранее объявления эти касались исключительно дел, связанных с невыполнением обязательств или условий контракта, то теперь предлагались услуги по ведению дел о разводе, усыновлении, оформлении въезда в страну и приобретении гражданства и даже о нарушении правил уличного движения. Один из бывших соучеников Мордекая добился известности, рекламируя по телевизору сам себя. Одним словом, выживал если не сильнейший, то самый изобретательный и изворотливый.

Мордекаю не хотелось следовать примеру своего старого знакомца, поскольку перспектива позировать перед телекамерами никак не соблазняла его. Мать, просто мечтавшая увидеть сына на телеэкране, уламывала его всеми доступными ей средствами, однако Мордекай был непоколебим. И, возможно, это явилось его ошибкой. Не исключено, что его карьера сложилась бы иначе, решись он раскрутить сам себя. Хотя кто знает, что хуже – копать под проштрафившегося политика или разбираться с какими-нибудь кретинами, перебравшими горячительного, прежде чем сесть за руль?

– Я сам решаю за себя, – сказал он Джойс, и она ответила:

– Ну и правильно.

Они ехали на встречу с Малкольмом Дж. Молдовски, который позвонил Мордекаю на следующее же утро после их разговора. Он сообщил, что есть хорошие новости и что он хотел бы встретиться с Мордекаем и Джойс через час. Наказав Беверли перенести назначенные на это утро встречи на более позднее время, Мордекай, горя нетерпением и предвкушением победы, ринулся к выходу. Но, пробегая через вестибюль, он краешком глаза уловил какое-то яркое пятнышко, наподобие солнечного зайчика. То был солнечный луч, отраженный огромной головой Шэда. Безволосый монстр стоял, ожидая лифта, и выражение лица его не предвещало ничего хорошего. Мордекай чуть не споткнулся. Зачем притащился к нему сегодня этот ненормальный? Учуял какой-нибудь подвох? Сжавшись в комок, насколько это было возможно при его комплекции, Мордекай выскользнул через самую дальнюю от лифта дверь.

Когда он заехал за Джойс, та заметила:

– Ты чересчур возбужден. Лучше поведу машину я.

– Нет-нет, со мной все в порядке.

Предупредив кузена, что сегодня следует быть особенно осторожным, поскольку асфальт еще не просох, и проверив, хорошо ли подогнан и застегнут ремень безопасности, Джойс спросила:

– Ты уверен, что понял его правильно?

– Конечно. Кафе в Дейви, где подают оладьи. Так он и сказал.

– В Дейви? Но почему так далеко?

– Не знаю, Джойс. Он так сказал. – В голосе Мордекая прозвучала обида. – Неужели ты и правда думаешь, что я не записал такую важную вещь? – Он вытащил из кармана бумажку и протянул сестре.

– Ты лучше смотри на дорогу, – прикрикнула она и, взяв бумажку, принялась разбирать торопливые каракули брата. – Все верно, так и есть: кафе в Дейви. Что ж, посмотрим.

Мордекай молчал несколько миль. Джойс тем временем шарила по волнам радиоприемника, ища какую-нибудь станцию по своему вкусу. «Интересно, – думал Мордекай, – почему Молдовски просил, чтобы она тоже непременно присутствовала».

– Джойс, – заговорил он, – у меня к тебе одна просьба. Когда мы приедем туда... ну, в общем, я хочу сам провести этот разговор.

– Не будь занудой, – отрезала она.

– Но послушай...

– Кроме того, это была моя идея – обойтись без Пола.

Мордекай испустил глубокий вздох, однако подтвердил:

– Да, твоя.

– Значит, может быть, я все-таки не совсем уж круглая дура?

– Никто не говорит, что ты дура. Просто ситуация уж больно деликатная. Они люди серьезные, и мы с тобой оба должны тридцать три раза обдумывать каждое слово, прежде чем сказать его.

Джойс отвернула козырек и придирчиво осмотрела в зеркале свой макияж.

– Я тоже серьезный человек, – заявила она. – Сбавь скорость, сейчас будет поворот.

Свернув с шоссе, они некоторое время ехали по дороге на Дейви и вскоре увидели кафе. От возбуждения Мордекай проскочил автостоянку и остановил машину за ее пределами, но, прежде чем он успел дать задний ход, перед капотом «линкольна» выросла фигура в синем. Мордекай опустил стекло.

– Я работаю на мистера Молдовски, – сказал человек в синем, и Мордекай разглядел, что он одет в спортивный костюм для игры в кегли. – Он ждет вас в загородном клубе.

– Кто вы? – спросил Мордекай.

– Посыльный, – ответил человек в синем. – По совместительству. Ну что, едем?

Мордекай пожал плечами.

– Садитесь.

Человек в синем велел ему ехать на запад по Ориндж-драйв до Фламинго-роуд.

– Сколько ехать-то? – спросил Мордекай.

– Да тут недалеко.

Джойс с самодовольной улыбкой протянула руку и похлопала кузена по плечу, чтобы привлечь его внимание.

– Я же говорила тебе. Кафе – что за чепуха! Я так и знала, что наверняка неправильно.

– Ну ладно, хватит, – буркнул Мордекай.

Джойс обернулась назад, к человеку в синем.

– Как называется этот загородный клуб? В который мы едем – в «Брук-Ран» или в «Пайн-Эбби»?

Человек долю секунды помедлил с ответом, но Джойс этого не заметила.

– В «Брук-Ран», – сказал он.

– Я слышала, там очень хорошо.

– Ага, – отозвался человек в синем. – Я тоже слышал.

– А завтракать мы будем?

– Ради Бога, Джойс, – тихонько взмолился Мордекай.

Человек в синем наклонился вперед.

– Ага, – усмехнулся он. – Завтрак будет что надо. Теперь помедленнее, а потом свернете.