Стриптиз

Глава 26

На другой день Эрин повезла дочку смотреть «101 далматинский дог». После кино они заехали за мороженым, и она заказала себе и Анджи по большой порции фисташкового с шоколадом.

По дороге Анджела, облизывая свое мороженое, принялась развивать давно волновавшую ее тему:

– А мы можем когда-нибудь завести собачку?

– Конечно, дорогая.

– Только не такую, как у тети Риты.

– Может быть, далматина? Точно такого же, как в кино.

– Нет, я хочу большую. Только чтобы он не кусался, правда?

– Тогда мы купим щенка и будем воспитывать его вместе.

– А папа?

Эрин откусила мороженого, и на зубах у нее хрустнула фисташка.

– Хороший вопрос.

– Он не любит собачек. Он любит птичек.

– Я помню, – отозвалась Эрин. – А собака будет нашей – твоей и моей.

Личико Анджи приняло задумчивое и обеспокоенное выражение.

– У папы проблемы?

– Да, детка, боюсь, что так.

– И у тебя тоже?

– Нет, Анджи. У меня все в порядке.

Потом они прошлись по магазину детской одежды полюбовались на выставленные веши, и Эрин купила девочке два платьица, два комбинезона и пару спортивных тапочек «Найк» – белых с розовым.

– Но у меня же еще не день рождения, – удивилась Анджела.

– Я знаю, малышка.

– А почему же тогда ты мне столько накупила?

– Просто так. Просто я люблю тебя, вот и все.

– И я тоже люблю тебя, мамочка. Только не надо плакать.

– Я не плачу. Это все моя аллергия.

Во взгляде Анджелы отразилось сомнение.

– Когда у тебя аллергия, ты чихаешь, а не плачешь.

– К вашему сведению, юная леди, на свете есть сколько угодно видов аллергий, и все разные.

Они неторопливо шли по аллее, держась за руки. Навстречу им красивый молодой человек латиноамериканского типа катил на маленькой инвалидной коляске девочку. Девочка была бледненькая, а иссиня-черные волосы, заплетенные в косички, еще больше оттеняли ее бледность. Одну из ее худых ножек охватывала какая-то металлическая конструкция.

Эрин быстро подтолкнула дочку к двери магазина игрушек.

– Помнишь, у тебя было несколько Барби, а потом они потерялись...

– Но, мамочка...

– Пойдем купим новых.

– Но, мамочка, посмотри! – Анджи увидела катящуюся мимо коляску. – Это «Эверест Дженнингс».

«Ничего себе, – подумала Эрин. – Она даже марки различает».

– Вот и папа так меня катал, – с воодушевлением продолжала Анджи. – Только почему они едут так медленно?

– Потому что у этой девочки болит ножка. Ей нельзя быстро кататься.

– А когда она поправится?

– Тогда, наверное, будет можно.

Эрин задумалась: не открыть ли девочке печальнейшую из истин – что некоторые больные никогда не поправляются. Это послужило бы ей предлогом для того, чтобы снова заговорить о Дэррелле Гранте и объяснить Анджи, почему она больше никогда не увидит отца.

Но Эрин решила, что пока делать этого не стоит. Малышке всего четыре года, у нее вся жизнь впереди, так что узнать о грустных вещах она еще успеет. А сегодня пусть думает о далматинах, мороженом и новых куклах. В магазине игрушек Эрин купила двух новых Барби, а еще по купальнику и вечернему платью для обеих. Шубки она брать не стала, но Анджела не особенно огорчилась.

Уже сидя в машине, она спросила:

– Мама, а когда мне будет можно домой?

– Скоро, малышка. – Про себя Эрин быстро помолилась: пусть это «домой» означает «к ней», а не «к папе». – Ты хочешь сказать – в нашу новую квартиру, правда?

Анджела возбужденно закивала.

– Знаешь, как мне нравится наша лестница! Я люблю по ней лазать. – Она помолчала. – А когда приедет папа?

"Что сказать ей? – подумала Эрин. – Что ее папа в тюрьме? Нет, «тюрьма» – слишком страшное слово. Может, «в таком специальном месте, где живут взрослые, у которых есть проблемы»? Нет, лучше вот как: «в большом доме, похожем на больницу, только окруженном колючей проволокой». И снова она не решилась заговорить о дальнейшей судьбе Дэррелла.

– О нем позаботятся, – сказала она наконец.

– А у него есть другая подружка?

– Не знаю. – Этот вопрос застиг Эрин врасплох.

– Знаешь, мне не хочется, чтобы он был совсем один.

– Он не будет один, детка. – На мгновение она представила себе Анджелу уже взрослой, честно навещающей отца в тюрьме по субботам и воскресеньям. Уж Дэррелл непременно постарается уговорить ее тайком проносить ему сигареты с марихуаной и таблетки.

– А куда мы сейчас? – спросила Анджела.

– В «Тайну Виктории».

– Что это такое?

– Это место, где твоя мама покупает себе одежду для работы.

– А-а, официанткину одежду?

– Да, – вздохнула Эрин. – Официанткину.

Было почти пять, когда они добрались до Майами. Эрин не хотелось прощаться с дочерью, но у нее был только час, чтобы доехать до «Розового кайфа», а на шоссе, ведущем на север, в эти часы творилось нечто невообразимое.

Анджела поцеловала мать в нос и ущипнула за щеку: то была их обычная игра.

– Спасибо тебе за новых Барби, мамочка.

– Веди себя хорошо, слушайся и не жадничай.

– Обещаю! – Анджи выпрыгнула из машины, осторожно вытащила сумку с куклами и, остановившись на тротуаре, помахала ручкой.

– Беги, беги. – Эрин послала дочке воздушный поцелуй и указательным пальцем постучала себя по кончику носа. Когда Анджела пошла к дому, Эрин медленно тронула машину с места. Доехав почти до конца дома, она глянула в зеркальце и увидела, что девочка бежит за ней. Эрин рванула тормоз так, что шины взвизгнули.

– Мама! – Анджи встала на цыпочки, чтобы дотянуться до окна. Ее щеки порозовели, она запыхалась от бега, но крепко прижимала к груди пакет с куклами.

– Что случилось, детка?

– Я боюсь.

– Чего? – Она открыла дверцу, и Анджела вскарабкалась ей на колени. Эрин обернулась, чтобы посмотреть, нет ли на улице кого-нибудь еще – кого-нибудь, кто мог бы напугать девочку. Но никого и ничего такого она не увидела.

– Что случилось, Анджи? Чего ты испугалась?

– Мамочка, пожалуйста, не заводи себе проблем, как папа.

– О Господи! Так ты из-за этого?..

– Пожалуйста! – умоляюще повторила Анджела, заглядывая ей в глаза.

– Не беспокойся, малышка. – Эрин прижала девочку к груди. – Не тревожься обо мне.

Дэррелл Грант позвонил сестре из Уол-Марта.

– Есть у вас где-нибудь поблизости вода? – спросил он.

– Ты что – завел себе лодку? – удивилась Рита.

– Нет, машину. Но мне нужно отделаться от нее.

– Но не утопить же?

– Именно утопить.

– А что, машина совсем новая?

– О Господи, Рита, ты неспособна ответить на самый простой вопрос!

Дэррелл утопил угнанный «сандерберд» в дренажном канале неподалеку от Тэрки-Пойнт, где служил Альберто Алонсо. Потом на попутной машине добрался до стоянки трейлеров, и Рита приготовила ему бутерброды с арахисовым маслом и банановым пюре.

– Сюда без конца названивают копы, – сообщила она, пока он ел. – Альберто говорит: ты, должно быть, здорово влип.

– Есть у тебя «Гейторейд»? Зеленый? – спросил Дэррелл.

– Есть, только не из холодильника.

– Черт с ним, давай.

Рита, наливая ему в высокий стакан, сообщила:

– У нас теперь на одного щенка меньше – орел утащил.

– Да что ты! Настоящий орел?

– Во всяком случае, он выглядел именно так, когда спикировал к нам на двор. А еще должна тебе сказать, что твоя женушка искалечила моего Альберто. Да еще Лупа добавила...

– Потом, потом. – Дэррелл замахал на нее рукой, с зажатым в ней откушенным бутербродом.

– Сегодня после обеда ему надо в больницу для ветеранов. У него весь язык нагноился.

– Черт тебя побери, Рита, дай мне хотя бы доесть! – Дэррелл надул щеки, демонстрируя, что его сейчас вырвет от таких подробностей.

– Извини, – буркнула Рита. И добавила: – Тебе нельзя здесь оставаться.

– Знаю.

– Копы тут так и шныряют.

– Одолжи мне свою машину, – попросил Дэррелл.

– Не могу. В ней что-то сломалось.

– А что это за «понтиак»? – Он указал в окно на машину, стоявшую через дорогу.

– Тачка миссис Гомес. Но мы с ней теперь не разговариваем – мои волки задрали ее сиамского кота.

Дэррелл объяснил, что собирается не одалживать «понтиак», а угнать его.

– Когда это ты научился заводить мотор? – насмешливо спросила Рита.

– А я и не учился. Но как обращаться с ключами, знаю.

С заднего двора донесся целый хор отчаянных завываний. Рита сорвалась с места и ринулась туда, на ходу нацепляя хоккейную маску. Дэррелл встал из-за стола, зашел в ванную и обследовал аптечку: она была набита бинтами, пластырем и антисептическими мазями. Наконец ему удалось обнаружить флакон кодеина-тиленола – собственность недавно покалеченного Альберто Алонсо. Дэррелл высыпал таблетки в передний карман своих джинсов. Затем, вернувшись на кухню, начал делать себе еще один сандвич.

Вскоре появилась Рита.

– Ну, так какие у тебя сейчас дальнейшие планы, братец? – поинтересовалась она, снимая маску.

– Дальнейшие планы? – Дэррелл вытер измазанный арахисовым маслом рот. – Да вот думаю забрать мою распрекрасную дочь и убраться из Флориды к чертовой матери. Что скажешь?

– Значит, начнешь новую жизнь.

– Вот именно.

– Конечно. Все это дерьмо не для тебя.

– Я знаю, Рита. Отлично знаю.

Она всегда говорила, что ее брату нужно было стать артистом – с его-то внешностью. Она с легкостью могла представить себе его на месте одного из красавцев-героев какого-нибудь из ее любимых «мыльных» сериалов.

– А что ты думаешь делать со своей бывшей супругой? – спросила она.

Дэррелл Грант зло рассмеялся.

– Ей очень повезет, если я, перед тем как смыться, не переломаю ей все кости.

Рита налила ему еще «Гейторейда», на сей раз бросив в стакан горсть кубиков льда.

– Но растить ребенка самому... не знаю, не знаю.

Дэррелл устремил на сестру холодный взгляд.

– Что ты имеешь в виду?

– Да просто говорю, что одному тебе было бы полегче.

– Я превосходный отец, Рита.

– Да никто и не возражает...

– К тому же мы с Анджи партнеры.

– Вот это как раз мне и не нравится, – заметила Рита. – Использовать маленькую девочку для таких дел...

– Да она в восторге от этого! Можешь сама спросить. Она скажет, что папочка развлекает ее на всю катушку.

– Да уж конечно, развлечение – высший класс: красть инвалидные каталки!

– Ты бы слышала, как она хохочет, когда мы гоним по коридорам к выходу! Волосенки развеваются – они у нее прямо как шелковые. Все медсестры ей машут и приговаривают: «Ах ты, ангелочек!» – Он улыбнулся. – Вот так мы и выбираемся наружу.

– Знаешь, все-таки это занятие не для тебя, Дэррелл, – сказала Рита. – Ты же, слава Богу, не цыган.

– Зато оно меня кормит, и неплохо, – возразил Дэррелл. – А на остальное наплевать. Как ты думаешь, где эта старуха, миссис Гомес, держит ключи от машины?

Наутро после того, как Эрин танцевала на яхте, Дэвид Лейн Дилбек дал один из наиболее блестящих спектаклей за всю свою политическую карьеру. Вначале была поездка в Литтл-Гаити, где конгрессмен заклеймил иммиграционную службу США за ее бессердечное отношение к чернокожим беженцам из карибских стран. Он заявил, что Америка своей мощью и своим наследием обязана этим отважным людям, на своих утлых лодчонках бросавших вызов необъятности моря, и что отцы-основатели нации сгорели бы со стыда, если бы могли видеть, как американцы теперь отвергают тех, кто более всех нуждается в их помощи. Единственный момент неловкости имел место, когда Дилбек, державший речь на довольно-таки несовершенном креольском, попытался перевести на него надпись, красующуюся на Статуе Свободы. То, что у него получилось, привело толпу гаитян в некоторое замешательство, но в целом ее энтузиазм был очевиден.

Затем конгрессмен посетил пикник с барбекю, устроенный Американским легионом, и в произнесенной там речи описал сражения под Инчоном так живо и красочно, что многие ветераны решили, что и он побывал в Корее. На самом деле Дилбек там не был, поскольку его не взяли в армию по причине крипторхизма, а проще говоря – неопущения одного яичка. Конгрессмен поведал об этом с гордо поднятой головой. Его голос дрожал, когда он рассказывал о моральных страданиях молодого человека, которому по воле жестокой судьбы отказали в праве сражаться за свой народ. В тот грустный осенний день тысяча девятьсот пятьдесят первого года, покидая призывной пункт, сказал Дилбек, он поклялся, что пересилит судьбу и будет служить Америке столь же преданно, сколь и любой другой, у кого оба яичка благополучно заняли предназначенное им природой место. И этот патриотический пыл привел его сначала в муниципальный совет, а со временем довел до конгресса! «Не разрушайте мою мечту, – воззвал Дэвид Дилбек, – дайте мне возможность еще раз послужить нации!» Из рядов ветеранов послышались многочисленные возгласы одобрения, и, отложив свое жареное мясо, герои Американского легиона схватили вымазанными жиром руками миниатюрные американские флажки и с воодушевлением принялись размахивать ими. Конгрессмен в знак благодарности прижал к сердцу перевязанную руку и повел легион в «Звездное знамя».

Последнюю остановку Дилбек сделал в Сансет-Бэй, и здесь он особенно отличился. Его речь лилась то плавно, то страстно, блистала остроумием, поражала красноречием. Эрб Крэндэлл не мог прийти в себя от изумления. Он позвонил Малкольму Молдовски из телефонной будки рядом с залом, в котором конгрессмена слушали три сотни пенсионеров.

– Это просто невероятно, Малкольм, – сказал Крэндэлл. – Он довел их до слез.

– Чем? Наверное, израильской темой?

– Да, но он поломал весь сценарий. Он говорит от себя.

– О Господи... А кого-нибудь из репортеров ты видел?

– Только с Десятого канала, но все в порядке. Он сегодня будет главной темой. Я же сказал, они там просто рыдают.

Молдовски попытался представить себе эту сцену.

– Послушай, Эрб, ты должен ответить мне на один вопрос, но только честно. Дэвид вообще имеет какое-нибудь представление о Ближнем Востоке?

– С географией у него слабо, – согласился Крэндэлл, – но он оседлал палестинский вопрос. Ему четыре раза аплодировали стоя. Я считал.

Молдовски клацнул зубами.

– А как он выглядит? Нормально?

– На миллион баксов. А самое главное вот что: тут появился Элой Фликмэн – организовал этакую засаду, чтобы застигнуть его врасплох и устроить дебаты прямо на месте. Поэтому-то и прикатили телевизионщики.

– Вот сволочь! – выругался Молдовски.

– Но куда там! – продолжал Крэндэлл. – Дэви просто смел его со своего пути. Стер в порошок. Это просто фантастика! Фликмэн выскочил отсюда, как собачонка, которую окатили кипятком.

– И что – все это правда? – недоверчиво спросил Молдовски. И тут услышал в трубке, как на том конце провода снова грохнули аплодисменты. «Что-то все слишком уж хорошо, – подумал он. – Что там произошло ночью между Дилбеком и этой стриптизершой? Не иначе как она сдуру уступила ему».

– Дай-ка мне Дэви, – потребовал Молдовски. Ему нужно было убедиться самому.

– Не могу, Малкольм. Он еще на трибуне. Сейчас разглагольствует о перспективах гибели человечества.

– Я подожду.

Через шесть минут, в течение которых Молдовски насчитал еще две овации, трубку взял Дилбек.

– Ну, так расскажи мне, Дэви, как прошло твое свидание? – спросил Молдовски.

– Полный восторг. – Дилбек еще не отдышался после выступления.

– Ничего такого? Мне нужна вся правда. Что там насчет фотографии?

– Эта тема вообще не возникала. Она вела себя как леди.

– А ты – как джентльмен.

– Как монах, Малкольм. Кстати, через несколько дней мне снова понадобится яхта. Эрин опять придет танцевать.

– Какого черта?

– Потому что ей тоже было хорошо. – Конгрессмен словно пытался оправдаться. – Она очень тепло относится ко мне, Малкольм. Ах да, и мне нужна еще некоторая сумма.

– Дэвид, мои люди должны быть там.

– Этого не потребуется... – Голос Дилбека потонул в шуме многочисленных голосов. – Малкольм, мне придется идти давать автографы. Поговори с Эрбом, ладно?

Молдовски ерзал в кресле, пока в трубке снова не раздался голос Крэндэлла:

– Малкольм, видел бы ты! Тут такое творится!

– Постарайся не спускать с него глаз в ближайшие дни.

– Боюсь, не получится. – Отныне Крэндэлл больше не собирался быть нянькой Дилбеку в приключениях, на которые толкали неугомонного конгрессмена его разбушевавшиеся гормоны. – Я уезжаю в Атлантик-Сити.

– Черт побери, – с выражением произнес Молдовски.

– Позволь мне объяснить тебе кое-что, Малкольм. Я работаю не на тебя, а на Дэвида. А Дэвид считает, что сейчас мне самое время немного отдохнуть и слетать в Атлантик-Сити.

– Это потому, что у него большие планы на это время.

– Что же теперь делать, – сказал Крэндэлл. – Я взял место в первом ряду, чтобы без помех любоваться горами.

– Да что ты говоришь! В таком случае надеюсь что твой самолет врежется в одну из них.

– Спасибо, Малкольм. Я обязательно черкну тебе открытку.

– Но ты можешь хотя бы выяснить, когда он собирается встретиться с этой бабой? Или и это ухе слишком сложно для тебя?

– Посмотрим, может, удастся что-нибудь сделать, – ответил Крэндэлл. – Знаешь, Малкольм, что бы там ни произошло между ними вчера, Дэви просто переродился. Как говорится, засверкал всеми гранями.

– Что ж, наверное, это неплохо. Значит, засверкал?

– Некоторые здешние дамы говорят, что в нем есть что-то от Кеннеди.

– Интересно.

– Ничего себе! – с упреком проговорил Крэндэлл. – А мы-то думали, что ты обрадуешься.

– Он болен, Эрб. И нам обоим это известно.

– Он таскает ее туфлю с собой в «дипломате».

– Вот-вот. А ты собираешься отдыхать и развлекаться в казино.

– Знаешь что, Малкольм?

– Что?

– Я буду скучать по тебе.

Эрб Крэндэлл подошел к автостоянке как раз в тот момент, когда лимузин конгрессмена тронулся с места. Крэндэлл приветливо помахал вслед. Пьер, шофер, в ответ прикоснулся кончиками пальцев к фуражке. Дэвида Лейна Дилбека не было видно за затемненными стеклами.

На нижней губе мистера Орли цвела огромная лихорадка. Эрин не могла заставить себя взглянуть на него, несмотря на то что они ожесточенно спорили, поэтому водила глазами по стенам, обитым поддельным красным бархатом, пока мистер Орли объяснял ей, что ни за что не даст ей еще один отгул, да еще в субботу.

– Это ведь уже во второй отгул за неделю! – горячился он.

– Я умею считать, – спокойно сказала Эрин.

– В общем, нет и еще раз нет. Я начинаю думать, что ты нашла себе другую работу.

– Точно. У конгрессмена Дилбека.

– Черт! – Мистеру Орли не оставалось ничего другого, как отступить. Он не мог не уважить конгрессмена, и ему абсолютно не улыбалось получить еще одну взбучку от этого проклятого Молдовски.

– В понедельник я отработаю вдвойне, – пообещала Эрин.

– В понедельник, в понедельник, – мрачно передразнил мистер Орли и, помолчав, спросил: – Что хоть он из себя представляет?

– Да ничего особенного.

– Платит хорошо?

– Нормально. – Эрин поняла, куда клонит мистер Орли. – Я не спала с ним. Можете спросить у Шэда.

– Я уже спрашивал.

– И что он сказал?

– Что ты просто танцевала.

– Не притворяйтесь, что вы удивлены.

Мистер Орли пожал плечом.

– Он большая шишка. А таким вечно подавай обслуживание по всей программе.

Эрин почувствовала, что у нее начинают зудеть руки – по всей длине, от кисти до плеча. Это происходило всякий раз, когда она слишком долго засиживалась в кабинете хозяина.

– У Лорелеи обострился флебит, – сообщил мистер Орли. – Она срочно летит домой, в Даллас.

– Мне очень жаль, – отозвалась Эрин.

– Это все из-за той проклятой змеи, которая сдавливала ей ноги.

Эрин набралась храбрости и взглянула на мистера Орли. Он выглядел подавленным, словно побитым, а распухшая губа еще больше усиливала это впечатление. Эрин стало почти жаль его.

– Ну и как там было, на яхте? – спросил он.

– Хорошо, если не считать того, что там нет зеркал. Мне пришлось танцевать вслепую.

– Шэд понадобится мне здесь, – сообщил мистер Орли. – С этим рестлингом одни проблемы – вчера вечером один парень чуть не дал дуба. Лапша забилась ему в дыхательное горло.

– Я сама справлюсь, – ответила Эрин. – А сейчас – я знаю, что еще рано, – но, может быть, я уже пойду на сцену?

– Отлично, – одобрил мистер Орли, – но, ради Бога, танцуй поживее. Конечно, перебарщивать тоже не надо, но как ты сможешь раздеваться под Джексона Брауни?

– А вот конгрессмен Дилбек с этим не согласился бы. – Эрин встала и оттолкнула свой стул. – Смотрите, вот что ему понравилось больше всего.

И, напевая вполголоса, она начала танцевать – прямо как была, в футболке и джинсах, делая движения, напоминающие кикбоксинг: раз-два, выбросить левую ногу, раз-два, выбросить правую, и стремительный поворот.

Когда она закончила, мистер Орли свистнул и произнес:

– Черт побери!

– Я же говорила вам.

– Это Джексон Брауни?

– Девушки, которые танцуют на столах, – сказала Эрин, – не знают, что они теряют.

Урбана Спрол сообщила, что вокруг заведения болтается какой-то подозрительный парень на зеленом «понтиаке». Шэд высунул голову из дверей и внимательно осмотрел все машины на автостоянке. Зеленый «понтиак» стоял далеко, у самой дороги; Шэду удалось разглядеть только, что за рулем его кто-то сидит. Он направился было к бару, где под стойкой у него лежал небольшой тяжелый ломик, но в этот момент его позвал мистер Орли, чтобы разнять двух парней, затеявших драку у игровых автоматов. К тому времени, когда Шэд добрался до «понтиака», в нем уже никого не было. Тогда он решил пошарить вокруг.

А Дэррелл Грант уже прокрался в заведение через пожарную дверь. Он сидел в гримуборной, когда вошла Моника-старшая, чтобы освежить свой макияж. Увидев Дэррелла, она ослепительно улыбнулась ему.

– Вы Кифер Сазерлэнд?

– Да. – Прежде чем приехать в «Розовый кайф», Дэррелл наглотался кодеина и халциона, а плюс к тому – принял несколько каких-то лимонно-желтых капсул, купленных у продавца газет на Дикси-Хайуэй. Веки его так и норовили опуститься, язык прилипал к зубам. С трудом ворочая им, он выговорил: – Я ищу миссис Эрин Грант. Она работает здесь в чем мать родила.

– Только спрячьте нож, – все еще не понимая, сказала Моника-старшая. Дэррелл и не отдавал себе отчета, что держит его в руке.

– Вы немного похудели со времен вашего последнего фильма, – продолжала танцовщица. – Меня зовут Моника. – Когда она протянула ему руку, Дэррел полоснул по ней ножом. Моника-старшая вскрикнула и отдернула руку. На пальцах у нее выступила полоска крови.

– Заткнись, – приказал Дэррелл Грант и, рванув ее за локоть, усадил к себе на колени.

– Что вы делаете! – пробормотала Моника-старшая, крепко сжимая кулак, чтобы остановить кровотечение.

Дэррелл Грант потерся своим заросшим щетиной подбородком о затылок и шею танцовщицы.

– Хочу сообщить тебе одну новость, цыпочка: я не Кит О'Сазерлэнд.

– Я, кажется, уже поняла, – ответила Моника-старшая, стараясь, чтобы голос не слишком дрожал.

Дэррелл с силой рванул резинку ее бюстгальтера, и тот свалился на пол. Моника-старшая видела в зеркале плотоядное выражение мутных глаз незнакомца и чувствовала, что сидеть становится все тверже.

– Пусти меня, – взмолилась она. – Я приведу тебе Эрин.

– Куда нам спешить? – Дэррелл заметил за подвязкой Моники несколько свернутых в трубочку банкнот, – Сколько у тебя там?

– Не знаю. Может быть, около сотни.

– Отлично. – Он просунул нож под резинку подвязки, тупой стороной лезвия к ноге Моники, и резко дернул его. Резинка лопнула, и деньги, вывалившись, оказались в одной из чашечек лежавшего на полу бюстгальтера.

– Подними, – приказал Дэррелл.

Когда Моника-старшая наклонилась, он заметил:

– А буфера у тебя что надо.

– Пусти меня, пожалуйста.

Дэррелл Грант засунул нож за правое ухо, как закладывают карандаш, и, обхватив обеими руками Монику-старшую, с размаху шлепнул ладони ей на грудь.

– Пожалуй, они у тебя раза в три больше, чем у моей бывшей женушки.

– Черт! – воскликнула Моника-старшая. – Теперь я знаю, кто ты.

Она рванула локтем и угодила Дэрреллу Гранту в правый висок. Однако в его безжизненных голубых глазах не отразилось ровным счетом ничего, будто он даже не ощутил боли. Сомкнув руки вокруг грудной клетки Моники, он сдавил ее изо всех сил. При этом из горла его вырвался странный звук, начавшийся как низкое приглушенное рычание, но затем перешедший в мурлыканье – совершенно определенно музыкального свойства.

Моника-старшая, восемь лет учившаяся играть на фортепиано, с ужасом и удивлением уловила знакомую мелодию. Ей было больно, она задыхалась и видела в зеркале собственное все сильнее бледнеющее лицо. Стены вокруг нее начали пульсировать в такт мелодии, которую напевал Дэррелл Грант. Через несколько секунд она потеряла сознание.

Когда оно вернулось, Моника-старшая услышала голос Дэррелла Гранта:

– Проснись, проснись, милашка Дороти.

Ощущения подсказали ей, что она все еще находится у него на коленях. Открыв глаза, она увидела в зеркале, что Дэррелл успел сорвать с нее и трико.

– Если ты хочешь, чтобы мы трахнулись, давай сделаем это как люди, – проговорила она.

Дэррелл заерзал под ней.

– Я-то хочу, но, похоже, ничего не выйдет.

– Тогда отпусти меня. Я уж десять минут как должна быть на сцене.

– Погоди, погоди. Дай-ка я подержусь за тебя еще раз – может, что и получится.

– Нет, сегодня у тебя уже точно ничего не получится. Я же вижу.

– Заткнись!

– Это не твоя вина, золотко. Это из-за таблеток.

Придерживая Монику одной рукой, Дэррелл Грант обследовал свои возможности. Надежды не было.

– Вот видишь, что ты наделала, – жалобно произнес он.

– Да я тут вообще ни при чем.

Дэррелл снова взял нож и принялся водить кончиком лезвия по бедру Моники-старшей.

– Пожалуйста, перестань, – взмолилась она. – Ты ведь опять меня порежешь! – Танцовщице со шрамами почти невозможно было найти работу – во всяком случае, в хороших местах. Поэтому, когда Дэррелл кольнул ее ножом, она обещала, что сделает все, что он пожелает.

– Вот умница, девочка, – усмехнулся он.

Дверь открылась, и вошла Эрин. Ей понадобилось несколько секунд, чтобы осмыслить эту сцену: ее бывший муж, сидящий на стуле у зеркала, дрожащая Моника-старшая у него на коленях и стальной блеск лезвия, приставленного к ее загорелому животу.

Увидев Эрин, Дэррелл Грант захихикал.

– Вот и отлично. Закрой эту чертову дверь и принеси себе стульчик.

Эрин поняла, в каком он состоянии, и пожалела, что оставила дома пистолет.

А Дэррелл продолжал, все так же хихикая.

– Я тут собирался прокатить эту леди так, чтобы она на всю жизнь запомнила, а ты будешь сидеть и смотреть.

– А ну, – сказала Эрин, садясь. Она незаметно подмигнула подруге, но Монику-старшую это почему-то не успокоило. Она подняла руку, чтобы показать Эрин кровь.

Дэррелл все еще хорохорился.

– Мы сейчас дадим тебе роскошное представление.

– Я только жду, когда ты будешь готов. – И Эрин уселась поудобнее, нога на ногу.

Блуждающая, как у пьяного, улыбка исчезла с лица Дэррелла; он надул губы, как ребенок, пытаясь сообразить, куда клонит Эрин, но так и не сообразил.

– Ну-ка, иди ко мне поближе, – скомандовал он Монике-старшей.

– Да уж и так ближе некуда, – пролепетала она.

– Тогда держи его, да покрепче!

– Я уже...

– Я ни черта не чувствую!

– Я тоже.

Эрин сложила руки на груди.

– Ну, так что, мистер Секс-машина, ты скоро? Я ведь жду.

Дэррелл Грант сощурился, напрягся и оскалил зубы, но...

– Может, тебе дать слабительного? – участливо спросила Эрин.

Моника-старшая вдруг отдала себе отчет, что смеется. А у Дэррелла разом обмякло все – ноги, руки, шея.

– Будь ты проклята, – прошипел он, с ненавистью глядя на Эрин.

– Отлично. А теперь отпусти Монику, и давай обсудим наши проблемы, как взрослые люди.

– Сначала ты вернешь мне Анджи.

– Об этом тебе лучше поговорить с судьей. – Эрин не могла удержаться, чтобы не повести себя именно так: это была собственная тактика Дэррелла, которую она многократно испытывала на себе.

Дэррелл приставил нож к шее Моники. По щекам несчастной танцовщицы потекли черные струйки: слезы размыли тушь и прочую косметику. Эрин сознавала, что сейчас очень важно не дать бывшему мужу выйти из состояния растерянности. Малейший признак слабости с ее стороны – и он вновь овладеет ситуацией.

– Извини, Моника, – сказала она. – Дэррелл при первом знакомстве всегда производит дерьмовое впечатление.

– Он порезал мне руку! – прорыдала Моника-старшая, снова протягивая к ней окровавленные пальцы. – Это же не шутка, Эрин. Сделай то, что он хочет.

– Я хочу, чтобы она вернула мне мою дочь! – рявкнул Дэррелл.

– Ну что ж, – ответила Эрин. – Только имей в виду, она теперь не у меня.

Это известие подействовало на Дэррелла самым ужасным образом. Сбросив на пол Монику-старшую, он как разъяренный зверь бросился на Эрин. Она, не ожидая от него подобной стремительности, оказалась застигнутой врасплох. Пока она пыталась оттолкнуть его ногами, он оказался сверху. Стул под ними сломался, и оба рухнули на пол. Дэррелл, придавив Эрин коленями, принялся орать и чертыхаться, насколько хватало воздуха в легких. Она потеряла счет, сколько раз он обозвал ее самыми грязными словами, какие только знал.

Слушая его вопли, она с тревогой думала о ноже: где он сейчас? Рука Дэррелла висела вдоль тела, а Эрин, пришпиленная к полу, как бабочка, насаженная на булавку, не могла даже поднять головы, чтобы попытаться увидеть, держит ли он в них что-нибудь.

– Я хочу, чтобы ты вернула мне Анджи сегодня же, – тяжело дыша, выкрикнул Дэррелл.

– Ты раздавишь меня, – вместо ответа прошептала Эрин.

Моника-старшая, должно быть, убежала из комнаты, потому что дверь была распахнута настежь и через нее громко доносилась музыка из зала: Глория Эстефан и много меди. «Не самая лучшая песня, чтобы умирать под нее», – подумалось Эрин.

– У кого она? Говори! – потребовал Дэррелл.

– Я отвезу тебя туда, – выговорила Эрин, задыхаясь.

Он поднял правую руку. В ней был заржавленный кухонный нож, который Дэррелл держал двумя пальцами за кончик лезвия.

– Я потерял мою малышку, – невнятно пробормотал он плачущим голосом.

– Это неправда.

– А все из-за тебя.

– Еще не поздно, Дэррелл.

Он перехватил нож, плотно сомкнув ладонь вокруг рукоятки.

– Ты что – не понимаешь? Я смылся из тюрьмы. Это значит, что мне даже и думать нечего ни о каком будущем.

– Каждый в жизни хоть раз да спотыкается, – сказала Эрин.

– Я собирался забрать Анджи и уехать подальше отсюда. Но теперь все пошло к черту. По-твоему, это справедливо?

Один глаз у него закрылся, и Эрин помолилась про себя, чтобы это помешало ему нанести верный удар.

– Если ты убьешь меня, – сказала она, – ты больше никогда не увидишь Анджи.

– А если не убью, – возразил он, – то возненавижу сам себя за то, что не попытался.

Эрин всегда считала своего бывшего мужа неспособным на убийство – разве только случайно. Но теперь, видя, как Дэррелл сжимает свое явно по дешевке купленное оружие, она поняла, что, пожалуй, недооценивала его. Что, если он и вправду зарежет ее? В голову Эрин вдруг пришла забавная мысль: случись это, ее мать немало расстроится. Подумать только – ее единственную дочь зарезали в обшитом блестками бюстгальтере и чисто символическом трико! Совершенно невозможно хоть как-нибудь объяснить это друзьям по клубу любителей орхидей.

– Дэррелл, – произнесла Эрин.

– Закрой глаза! Я не могу сделать это, когда ты таращишься на меня.

Но Эрин не собиралась закрывать глаза. Она так и жгла его взглядом.

– Я не позволю тебе поступить так с Анджелой.

– Заткнись! – выкрикнул он. – У кого из нас нож – у тебя или у меня?

– Я не позволю тебе, понял?

– Закрой свои проклятые зеленые гляделки!

– Почему? Что – они напоминают тебе кого-нибудь?

– О Господи! – Он занес нож обеими руками.

– Положи его на место, Дэррелл, – еле дыша, прошептала Эрин.

– Ни за что.

– Прошу тебя, Дэррелл. Ради Анджелы.

– Закрой глаза, я сказал!

– А ну, брось этот чертов нож! – прозвучал мужской голос со стороны двери. Эрин почувствовала, как Дэррелл весь напрягся. Он вздернул голову и стал ждать, что будет дальше, однако ножа не бросил.

– Ты слышал, парень? – снова прозвучал тот же голос – голос Шэда. – Считаю до трех.

Эрин видела, как зашевелились губы ее бывшего мужа, когда он забормотал про себя:

– Миссисипи раз, Миссисипи два...

И затем раздался треск, будто сломалась толстая ветка. Во всяком случае, звук был очень похож.

Дэррелла словно ветром смело с Эрин. К голосу Глории Эстефан присоединился отчаянный вой. Эрин села на полу, прикрыв руками обнаженную грудь. Возле нее стояли Шэд с железным ломиком в руке, мистер Орли с банкой «Доктора Пеппера», а рядом, вопя, корчился от боли Дэррелл Грант. Его рука неловко и безжизненно свисала, перебитая в локте; сквозь посеревшую кожу торчал желтоватый обломок кости, и на джинсы капало что-то темное.

– Ты слишком медленно считаешь, парень, – заявил Шэд, затем, сняв свой красный берет, наклонил голову в сторону Дэррелла, демонстрируя ему сверкающую макушку. – Помнишь, как нарисовал мне это украшение? Наверняка помнишь.

– Убери его отсюда, – заикаясь, пробормотал мистер Орли и исчез за дверью.

Эрин, пошатываясь, поднялась на ноги. В зеркале отражались лица окружавших ее людей, но она видела их смутно. Она ткнула пальцем в то отражение, которое больше всех было похоже на ее бывшего мужа.

– Дэррелл... Я знала, что ты не сможешь сделать это. – И добавила полуобморочным голосом: – Боже мой, мне что-то нехорошо...

Она покачнулась. Шэд подхватил ее. Дэррелл, всхлипывая, кое-как встал на ноги и нетвердыми шагами заковылял прочь из гримуборной. Шэд опустил Эрин на маленький диванчик и подсунул ей под голову засаленную подушку.

– Я сейчас вернусь, – сказал он. – Этот парень забыл свой ножик.