Стриптиз

Глава 2

Малкольм Б. Молдовски не слишком затруднял себя выбором выражений, в глаза охарактеризовав конгрессмена Соединенных Штатов Дэйва Дилбека как «дерьмоголового идиота с мандатом в кармане».

Дилбек, памятуя о влиянии, связях и возможностях Молдовски, безропотно проглотил это живописное определение, пробормотав только:

– Мне очень жаль, Малкольм...

Меряя шагами кабинет конгрессмена, Молдовски останавливал холодный, исполненный презрения взгляд на украшавших стены дипломах, табличках и прочих свидетельствах, напоминавших о тех или иных моментах долгой и отнюдь не головокружительной политической карьеры Дилбека.

– Ну и заварил ты кашу, – сказал он наконец. – Не знаю, удастся ли ее расхлебать.

Молдовски был мастером высочайшего класса по улаживанию различных щекотливых дел, хотя в его декларациях о доходах, регулярно представляемых в налоговую инспекцию, значился совсем иной род деятельности.

– Да нет, никаких проблем не будет, – возразил Дилбек. – Мы ведь убрались до появления полиции.

Малкольму Молдовски не повезло – можно сказать, крупно не повезло – в смысле роста, но он компенсировал недостающие футы и дюймы тем, что одевался, как член какой-нибудь королевской семьи, и щедро поливался дорогим одеколоном. Его потрясающий гардероб и всегда исходившие от него экзотические ароматы производили на окружающих такое впечатление, что запросто могли отвлечь внимание собеседника от того, что в этот момент говорил Молди. А между тем Молди никогда не тратил кислород на произнесение лишних или маловажных слов.

– Ты слушаешь меня? – спросил он Дилбека.

– Конечно. Ты сказал, что проблема есть, и немалая. А я сказал, что не вижу никакой проблемы.

Верхняя губа Молдовски приподнялась и изогнулась в презрительной усмешке, обнажив зубы, мелкие и острые, как у небольшой обезьяны. Подойдя ближе к Дилбеку, он спросил в упор:

– А тебе говорит о чем-нибудь имя Гэри Харт? Или, может быть, черт тебя побери, устроить тебе курс освежения памяти?

– Но то была совсем другая история!

– Да уж, действительно. Из-за мистера Харта никто не попадал в больницу.

Сверля конгрессмена глазами, Молди придвинулся почти вплотную – так, что Дилбеку стало жарко. Кроме того, его обдала такая волна смеси резкого запаха мяты от дыхания Молди и итальянского мускуса, вполне пригодного для того, чтобы выкуривать из жилища термитов, что конгрессмен одним прыжком вскочил на ноги. Ему было легче говорить, обращаясь к макушке Молди, чем глядя ему в глаза.

– Ничего подобного больше не случится, слово даю, – заверил он.

– Да что ты говоришь!

От издевательской интонации Молди конгрессмена так и передернуло.

– Я тут попытался разобраться в своей душе... – начал он.

Молдовски немного отступил назад, так что Дилбек мог видеть его лицо.

– Дэвид, твоя душа здесь ни при чем. Твоя проблема, черт тебя побери, болтается у тебя в штанах.

Конгрессмен с серьезным и важным видом покачал головой.

– Слабость гнездится в душе, Малкольм. А это всего лишь ее физическое проявление...

– Что гнездится у тебя в душе – так это большая куча дерьма!

– Но я могу справиться с этим, Малкольм! Я сумею превозмочь все эти животные потребности, вот увидишь!

Молдовски нетерпеливо махнул рукой.

– Иди ты к черту вместе со своими потребностями! В этом году у тебя выборы. Это во-первых. Только такой дерьмоголовый идиот с мандатом в кармане, как ты, способен в предвыборном году засветиться в заведении, где пляшут голые бабы. Во-вторых, твой парень угрожал там своей пушкой, а это уже уголовщина.

– Не надо обвинять Эрба, Малкольм.

– В-третьих, – невозмутимо продолжал Молдовски, – во время совершения своих невинных действий ты был опознан одним из посетителей этого милого заведения. Из чего вытекает целая гамма возможных последствий, одно хуже другого.

– Ну ладно, ладно! – Дилбек воздел над головой скрещенные руки, как футбольный тренер, объявляющий тайм-аут. – Давай не будем делать скоропалительных выводов.

Малкольм Молдовски сердито рассмеялся.

– Делать выводы – моя работа, конгрессмен. – Он снова принялся мерять шагами кабинет. – С чего ты набросился на этого парня, да еще с бутылкой? Погоди, сейчас сам угадаю... У тебя что-нибудь с той девицей, верно? Может быть, она беременна от тебя?

– Да нет, – отмахнулся Дилбек. – Я даже не знаю, как ее зовут.

– И тем не менее тебя охватило непреодолимое желание защитить ее честь, не так ли? Я тебя понимаю, Дэвид. Я прекрасно все понимаю.

– У меня это что-то вроде болезни, – сокрушенно проговорил Дилбек. – Мне вообще не следовало бы и близко подходить к голым женщинам.

Он окончательно скис. Обойдя стол, Молдовски приблизился к нему и сказал более мягким тоном:

– Сейчас тебе надо просто выкинуть из головы все это дерьмо. У тебя предвыборная кампания. У тебя сахарный вопрос. У тебя твой чертов комитет. – Он попытался похлопать конгрессмена по плечу, но ему не хватило роста, так что пришлось ограничиться похлопыванием по локтю. – А этим делом займусь я.

– Спасибо, М... Малкольм. – У Дилбека чуть не сорвалось с языка «Молди», но он вовремя удержался. Так называли за глаза коротышку Молдовски все, кто его знал, а сам он, будучи фанатиком порядка и точности, терпеть не мог это прозвище.

– Еще одна просьба, – продолжал Молдовски. – Не вьшускай из порток Дэвида-младшего до четвертого ноября. Уж сделай мне такое личное одолжение.

Щеки Дилбека вспыхнули.

– Потому что, – продолжал Молдовски, – мне даже думать не хочется о том, как твои избиратели посмотрят на подобное твое поведение: все эти почтенные старички, кубинцы-консерваторы с Восьмой улицы, сопляки-идеалисты, убивающие время на пляже. Что они подумают, если узнают, что конгрессмена Дилбека застукали в компании целого цветника стрип-девиц? Как, по-твоему, все это отразится на твоих делах?

– Хреново, – согласился конгрессмен. Он чувствовал, что ему просто необходимо выпить.

– Ты все еще староста в своей церкви?

– Диакон.

– Это точно? – Молдовски хищно осклабился. – Если тебе вдруг приспичит пообщаться с какой-нибудь кошечкой, позвони мне. Я тебе подберу что-нибудь подходящее. – Он понизил голос. – И помни, диакон: у тебя выборы на носу, веди себя поосторожнее. Если соскучишься по светской жизни, мы тебе устроим вечеринку на дому. Договорились?

– Договорились, – покорно ответил конгрессмен.

Когда Молди вышел из кабинета, Дилбек распахнул настежь окно и жадно вдохнул свежий воздух.

Каждые несколько лет конгресс Соединенных Штатов Америки выносил на голосование вопрос об оказании мощной финансовой поддержки небольшой кучке миллионеров – сельскохозяйственников из обширного южного штата Флорида, обязанных своим богатством сахару, цены на который сознательно вздувались и гарантировались федеральным правительством. Таким образом оно убивало сразу двух зайцев, способствуя еще большему обогащению американских производителей сахара и подрывая и без того хилую экономику бедных стран Карибского бассейна, которым не удавалось продать США свой сахарный тростник даже за половину официально установленной, неизвестно с какого потолка взятой цены.

Из политических соображений правительственные финансовые впрыскивания в сахарную промышленность представлялись как помощь фермерской семье, героически сражающейся с превратностями судьбы. Некоторые из крупных сахарных компаний действительно принадлежали семьям, однако члены этих семей весьма редко сами имели дело как с землей, так и с сахаром: большинство соприкасались с ним лишь тогда, когда, сидя где-нибудь в Банкирском клубе, бросали в свой кофе один-два белых кусочка. Ни один из отпрысков сахарных магнатов не падал от усталости посреди раскаленного нещадным солнцем тростникового поля, кишмя кишащего змеями и насекомыми: это неприятное занятие предоставлялось иммигрантам с Ямайки или из Санто-Доминго, которые целыми днями махали мачете на убийственной жаре, получая за это смехотворно низкую плату.

Так было всегда, и люди, подобные Малкольму Молдовски, никогда не теряли из-за этого сон. Его задача – точнее, одна из множества выполненных им задач – состояла в том, чтобы обеспечить беспрепятственное прохождение через конгресс решения о предоставлении помощи Большому сахару. Для успеха этой миссии ему нужны были сенаторы и представители, симпатизирующие производителям сахара. К счастью, симпатии по-прежнему покупались в Вашингтоне довольно легко: достаточно было сделать человеку взнос на оплату его предвыборной кампании.

При таком положении вещей для Молдовски никогда не составляло проблемы собрать нужное количество голосов. Сложнее было другое. Голоса сами по себе не играли ровно никакой роли, если соответствующий комитет при Белом доме не принимал очередного «сахарного билля». А в этом году в комитете все шло вверх тормашками. Как минимум трое из конгрессменов, прежде всегда готовых к сотрудничеству, под влиянием внезапного приступа невесть откуда взявшихся угрызений совести объявили, что будут голосовать против новых цен на сахар. Официально это решение мотивировалось желанием выразить свой протест против тяжелого положения иммигрантов и ужасающего загрязнения реки Эверглейдс, куда производители сахара регулярно сбрасывали миллиарды галлонов отработанной воды.

Однако уж кто-кто, а Малкольм Молдовски отлично знал, что на самом деле никому из этих конгрессменов не было ни малейшего дела до злосчастных иммигрантов, рубящих сахарный тростник, да и до реки Эверглейдс, даже если бы она вдруг загорелась синим пламенем. Их шаг в действительности являлся просто мерой возмездия по отношению к председателю комитета, Дэвиду Дилбеку, который своим решающим голосом провалил принятие постановления о солидном – на целых двадцать два процента – увеличении выплат ему и его уважаемым коллегам по Белому дому.

Дилбек совершил сей ужасный грех по чистой случайности: он был пьян и просто нажал не на ту кнопку, когда вопрос об этом увеличении был вынесен на голосование. В его тогдашнем состоянии чудом следовало считать уже то, что, проголосовав, он как-то умудрился найти дорогу обратно, к своему месту. На следующий день, уже около полудня, насилу продрав глаза и обретя некоторую ясность мысли, конгрессмен включил телевизор – и увидел Джорджа Уилла, расточавшего ему похвалы за его смелость. Дилбек не понял, чем заслужил эти дифирамбы: о событиях предыдущего вечера он не помнил абсолютно ничего. Когда ему объяснили, что он натворил, конгрессмен ползком добрался до мусорной корзины, и его вывернуло наизнанку.

Вместо того чтобы покаяться и признать, что истинными виновниками его непростительной ошибки являются производители рома «Барбанкур», Дэвид Дилбек выступил по телевидению в программе «Ночная линия» и заявил, что он горд тем, как проголосовал накануне, и что хватит уже конгрессу запускать лапу в общественный карман. Однако в душе его бушевала целая буря, он ненавидел сам себя, поскольку так по-идиотски уплывшая из его рук прибавка была бы как нельзя кстати.

И вот теперь его коллеги-политики нанесли ответный удар. Они знали, что Дилбек получает от Большого сахара средства на проведение своих предвыборных кампаний и что Большой сахар рассчитывает на его поддержку в вопросе о ценах. Они решили преподать ему хороший урок, и удар оказался поистине сокрушительным.

Малкольм Б. Молдовски понимал, какая трудная задача стоит перед ним. Ее решение требовало подключения всех его явных и тайных талантов. Однако ему не удастся спасти сахарный билль, окажись Дилбек замешан в скандальном происшествии, да еще и на сексуальной почве. Молдовски, долгие годы имевший дело с политикой и политическими деятелями, до сих пор не перестал удивляться тому, что большинство из них в один прекрасный вечер оказываются на поверку первобытными дикарями и тупоголовыми кретинами. Он не испытывал ни малейшей жалости к конгрессмену Дилбеку, но все-таки должен был помочь ему.

Игра шла на миллионы и миллионы долларов, поэтому он, Молдовски, был готов сделать все, что потребуется, и притом любой ценой.

Коллеги Эрин поняли, что ее что-то тревожит. Это ощущалось по тому, как она танцевала в этот вечер.

– Опять этот Дэррелл? – предположила Урбана Спрол – особа далеко превосходившая всех остальных габаритами и пышностью форм. Она была лучшей подругой Эрин в стрип-клубе.

– Нет, Дэррелл тут ни при чем, – ответила Эрин. – А впрочем, и нет, и да.

Дэррелл Грант был бывший муж Эрин. Они расстались после трех кое-как прожитых вместе лет, и единственным положительным результатом этого неудачного брака была чудесная девчушка по имени Анджела. Судебные дела, связанные с разводом и установлением опеки над дочерью, оказались столь затяжными и дорогостоящими, что Эрин решилась попробовать себя в качестве исполнительницы экзотических танцев (так это называлось официально), зная, что на этом поприще легче заработать. В ее новой профессии не было ничего экзотического, но она оказалась и не такой уж ужасной, как думала Эрин. Того, что она зарабатывала, почти хватало на покрытие судебных расходов.

Но тут Дэррелл подставил ей ногу. Он написал заявление, в котором обвинил Эрин в недостойном женщины-матери образе жизни, и пригласил судью, ведшего их дело о разводе, лично прийти полюбоваться на то, каким способом будущая экс-миссис Грант зарабатывает себе на жизнь. Сидя за столиком стрип-бара, судья посмотрел семь танцевальных номеров, после чего, будучи новообращенным христианином, решил, что хорошенькой малолетней дочери Эрин лучше находиться на попечении отца. То, что Дэррелл Грант был отъявленным негодяем, имел судимость и занимался кражей и перепродажей инвалидных кресел, беспокоило судью гораздо меньше, чем тот факт, что Эрин раздевается перед публикой. Прочтя ей суровую лекцию о приличиях и морали, он сообщил, что она может встречаться с ребенком в третий уик-энд каждого месяца, а кроме того, в канун Рождества. Адвокат Эрин подал апелляцию, указав на несогласие клиентки с подобным решением вопроса об опеке, так что теперь Эрин требовалось еще больше денег, чем раньше, и она была вынуждена оставаться в стрип-клубе. А тем временем судья заделался постоянным посетителем заведения и проводил в нем целые вечера, сидя за столиком в слабо освещенном уголке возле игровых автоматов. Эрин никогда не разговаривала с ним, даже не смотрела в его сторону, но Шэд взял себе за правило тайно сдабривать каждую порцию «Джека Дэниэлса», которую он подавал этому слуге Фемиды, немалой дозой собственной мочи.

– Ну, рассказывай, рассказывай, – потребовала Урбана Спрол. – Не заставляй вытягивать из тебя крючком каждое слово. – В комнате, служившей танцовщицам раздевалкой и уборной, перед облупленным зеркалом (одним на всех) девушки смывали с лица грим.

– Тут замешан один из наших постоянных посетителей, – сказала наконец Эрин. – Тот, кого называют мистер Квадратные Зенки. А на самом деле его зовут Киллиан.

– Третий столик, – уточнила другая девушка, известная в заведении как Моника-младшая. В стрип-баре было две Моники, и ни одна не желала сменить имя. – Я знаю этого типа. У него какие-то несусветные очки, паршивые галстуки, и он вечно скупится дать как следует на чай.

– Так это он создает тебе проблемы? – поинтересовалась Урбана.

– Да нет. Просто он не появляется уже пару вечеров подряд.

– Да уж, проблема, – фыркнула Моника-младшая. – Взяла бы да вызвала фэбээровцев, раз уж он тебе так нужен.

– Это не то, что ты думаешь. Это связано с моими делами. – Открыв сумочку, Эрин вынула из нее крошечный белый квадратик бумаги – салфетку для коктейля, сложенную в несколько раз, и протянула его Монике. – Он сунул мне это на днях. Вообще-то он хотел поговорить со мной, но Шэд сидел прямо рядом, поэтому он решил написать.

Моника-младшая молча прочла записку, затем передала ее Урбане Спрол. Мелкими, старательно вычерченными печатными буквами там было написано:

«Я могу помочь вам вернуть вашу дочь. За это я не прошу ничего, кроме ласковой улыбки. И еще: не могли бы вы добавить к вашей обычной программе что-нибудь из „Зи-Зи Топ“? Любую песню из первого альбома. Спасибо».

– На что только не идут мужики! – скептически заметила Моника-младшая. – И все ради того, чтобы закадрить какую-нибудь цыпочку.

Однако Эрин склонялась к мысли, что есть смысл поговорить с Киллианом.

– А вдруг это все всерьез? – возразила она.

Сложив записку, Урбана Спрол вернула ее подруге.

– А откуда он знает об Анджеле?

– Он все знает. – Впервые приходилось Эрин иметь дело с клиентом, у которого на уме был не только секс. Уже целых три недели, вечер за вечером, Киллиан неукоснительно маячил за третьим столиком, и можно было заметить, что он прямо-таки млеет от счастья. – Он говорит, что любит меня, – продолжала Эрин. – Я не подавала ему никаких надежд, даже вообще ни разу не говорила ни на какие личные темы.

– Это бывает, – отозвалась Урбана. – Только ты-то сама не вздумай рассиропиться. Держись, как ни в чем не бывало, и все.

– По-моему, ничего плохого у него на уме нет, – сказала Эрин. – Думаю, со мной ничего не случится, если я выслушаю его. Я уже до того дошла, что готова на что угодно.

– Только я хочу сказать тебе одну вещь, – вмешалась Моника-младшая. – Этому типу нужно научиться как следует давать на чай.

В дверях показалась голова Шэда.

– Собрание, – объявил он, кашлянув. – В кабинете у шефа, через пять минут.

– А ну иди сюда! – прикрикнула на него Урбана Спрол, чьи роскошные телеса были прикрыты чисто символически. Однако Шэд не обратил на это никакого внимания, причем он ни капли не притворялся. Одиннадцать лат, работы в стрип-заведениях сделали его нечувствительным к виду обнаженной женской груди. Издержки производства, говорил он себе. Но тем больше резона выбираться отсюда как можно скорее, пока не стало совсем поздно.

– Скажи мистеру Орли, что мы уже идем, – попросила Эрин.

Шэд исчез, закрыв за собой дверь. Он всегда напоминал Эрин черепаху: на его крупной, шишковатой голове не росло ни одного волоска, острый нос свисал наподобие клюва, почти касаясь тонких, образующих почти прямую линию губ. К тому же, насколько Эрин удалось разглядеть, у Шэда не было ни бровей, ни ресниц. Словом, впечатление он производил жутковатое.

– Вот ведь паразит! – заметила Моника-младшая.

– Да нет, – вступилась Эрин, – он, в общем-то, неплохой парень.

Облачаясь в голубой махровый халат и босоножки, она поведала остальным о планах Шэда касательно дохлого таракана.

– В йогурт! – воскликнула Моника-младшая – Господи, какая гадость!

– Надеюсь, у него получится, – сказала Урбана. – Надеюсь, он срубит миллион баксов и уедет жить на Таити.

«Размечталась, – подумала про себя Эрин. – Шэд никуда не уйдет отсюда, если только его не выгонит мистер Орли».

Стены кабинета мистера Орли были обиты красным бархатом (разумеется, не натуральным). Как сам Орли, так и все остальные терпеть не могли этого пышного декора, но он остался в наследство от предыдущего владельца стрип-клуба, который в одно прекрасное утро был обнаружен в некоем безлюдном переулке с пулей в голове и безо всяких признаков жизни. Орли говорил, что преступление не имело никакой связи со слабостью этого бедолаги к поддельному бархату: скорее уж с его неспособностью вести свои дела с умом. Но, так или иначе, красный бархат продолжал украшать стены кабинета, напоминая входившим туда служащим заведения о превратностях земной жизни.

Когда танцовщицы расселись перед столом шефа, мистера Орли окутало такое облако цветочно-фруктовых ароматов, что он начал чихать и судорожно кашлять. Шэд принес ему пачку бумажных носовых платков и банку «Доктора Пеппера». Мистер Орли старательно высморкался, затем, развернув платок, начал пристально изучать его содержимое. Эрин переглянулась с Урбаной и подняла глаза к потолку. Шеф, как всегда, был на высоте.

– Ну ладно, – заговорил наконец мистер Орли. – Сегодня нам нужно выяснить кое-какие вопросы насчет ваших танцев. Я уже несколько раз слышал жалобы.

Танцовщицы молчали. Пожав плечами, Орли продолжал:

– Проблема, главным образом, заключается вот в чем. Вы должны больше шевелиться. Я имею в виду и зад, и то, что выше. Я сам смотрел сегодня, и, честное слово, некоторые из вас – прямо дохлячки какие-то. Ленятся лишний раз вильнуть бедрами. – Прервавшись ненадолго, мистер Орли открыл банку «Доктора Пеппера». Пена хлынула через край, и мистер Орли облизал банку. Некоторые из девушек тихонько взвыли.

Оглядев присутствующих, мистер Орли продолжал:

– У кого-нибудь какие-нибудь проблемы? Если да, то давайте – выкладывайте.

Эрин подняла руку.

– Мистер Орли, то, как мы танцуем, зависит от музыки.

Орли поощрил ее жестом руки, в которой была зажата банка.

– Ну, ну?

– Если мелодия быстрая, мы и танцуем быстро, – объяснила Эрин. – А если медленная, то медленно.

– Об этом уже был разговор, – перебил ее мистер Орли. – Вы еще собирались сами подобрать себе музыку. И я согласился – при условии, что это будет крутая музыка, подходящая для танца. Но некоторые песни, честное слово, годятся только на то, чтобы слушать их в лифте, чтобы скоротать время.

– В лифте?! – воскликнула Урбана Спрол. – Это Мадонна-то? Или Дженет Джексон? Или Пола Абдул? Ну, кто еще?

Однако ее горячее вмешательство не подействовало на мистера Орли, не отличавшего Дженет Джексон от Бо Джексон. Он поставил банку на стол и ладонями вытер мокрые губы.

– Во всяком случае, сегодня я своими глазами видел в зале парня, который спал как младенец. За четвертым столиком. Спал! У него чуть ли не под носом голый зад Сабрины, а он храпит вовсю! Я сам видел. – Орли наклонился вперед и повысил голос: – Что это за стриптизерша, у которой клиенты засыпают?!

Сабрина, занятая расчесыванием каштанового парика, промолчала. Танцовщицы предпочитали воздерживаться от споров с мистером Орли, который постоянно бахвалился, что ему ничего не стоит «организовать» все, что угодно, вплоть до «мокрого» дела. Кроме того, некоторые из них и сами знали, что не слишком-то хорошо смотрятся на сцене и что выступления их, очень мягко выражаясь, совсем никакие. Эрин пыталась помочь им, но большинство танцовщиц относились к репетициям с большой прохладцей.

Орли продолжал свою речь:

– Быстрая музыка, медленная или что-то среднее – это не имеет никакого значения. Главное, чтобы каждая из вас хорошенько вертела тем, что ей дал Господь. – Внезапно он чихнул, схватил еще один платок и затолкал его себе глубоко в обе ноздри. Когда он снова заговорил, тонкая бумага трепетала при каждом слове: – Так что подумайте об этом как следует. Важно не то, чтобы вы двигались быстро, а то, чтобы вы не стояли на месте. Ну и, конечно, чтобы на это было приятно смотреть. Я плачу вам не за то, чтобы вы вгоняли моих клиентов в сон, понятно? Клиент, который дрыхнет, не покупает себе выпивку, да и вам не сунет за подвязки ни одного бакса.

В ответ опять заговорила Эрин:

– Вот вы сказали, мистер Орли: чтобы на нас было приятно смотреть. У нас действительно не все гладко насчет морали, но, кажется, я знаю почему.

На всех лицах появилось внимание. Даже Шэд навострил ухо.

– Все дело в названии, – сказала Эрин. – Уж больно оно у нас откровенное.

Мистер Орли вытащил из носа платок. За такого рода замечание он стер бы в порошок любую из танцовщиц, но Эрин приносила заведению немалый доход Она была одной из немногих, которые танцевали действительно как надо.

– А мне вот нравится наше название, – изрек мистер Орли. – Оно привлекает клиентов, дает им понять, что они могут здесь найти, да и звучит неплохо.

Но Эрин стояла на своем:

– Оно грубо, унизительно и безнравственно. Из-за него у людей создается впечатление, будто все мы, здесь работающие, – просто компания проституток. А ведь вы сами знаете, что это совсем не так!

– Ну, ну, успокойся, детка, – остановил ее мистер Орли – Название должно сразу же зацепить человека, чтобы ему захотелось войти. У нас, черт побери, стрип-клуб, а не богадельня. Кому охота выкладывать семь баксов только за то, чтобы поглазеть просто на смазливых девчонок?

В его доводах имелась своя логика. Тем не менее Эрин продолжала возражать:

– Я отлично знаю, что представляет собой наше заведение. Но это не значит, что мы не можем сохранить хотя бы некоторую гордость. Когда знакомые или родные спрашивают нас, где мы работаем, многие ведь придумывают что угодно, лишь бы не сказать правды. Просто язык не поворачивается ответить, что ты работаешь в заведении с таким названием...

Слова Эрин, пожалуй, не столько задели мистера Орли, сколько показались ему забавными. Оглядев стоящих перед ним танцовщиц, он спросил:

– Это правда?

Некоторые из девушек кивнули. Мистер Орли повернулся к Шэду:

– А ты что скажешь? Тебе здесь тоже не в кайф?

– Да что вы, босс, – поспешил ответить Шэд. – Да я всю жизнь мечтал работать в таком местечке! – Он потихоньку подмигнул Эрин, и та постаралась не рассмеяться.

Мистер Орли откинулся на спинку стула и заложил руки за голову, выставив будто напоказ залоснившиеся подмышки своей белой рубашки.

– Название менять не будем, – объявил он.

– А может, устроим конкурс? – не сдавалась Эрин. – Вдруг что-нибудь да придумается!

– Нет!

– А я помню, – заговорила Урбана Спрол, – когда это заведение называлось «Дворец удовольствий». А еще раньше – «Веселый курятник».

– А еще раньше – «Все для джентльмена», – подхватила Моника-младшая. – Как раз тогда его закрыли за проституцию.

– Ну а теперь оно называется «И хочется, и можется», – подвел итог дискуссии мистер Орли. – И будет называться так до тех пор, пока это устраивает меня.

– Что ж, отлично. Прелестное название, – не удержалась Эрин.

Мистер Орли пропустил мимо ушей ее ироническое замечание.

– Главное, – продолжал он, – чтобы вы занимались своим делом. А ваше дело здесь – танцевать, черт побери. – Выдвинув один из ящиков стола, он извлек из него стопку видеокассет. – Это мне привезли из Далласа, из такого же заведения, как наше. Возьмите кассеты домой и хорошенько изучите, как работают тамошние девочки. Каждая имеет по три-четыре сотни за вечер, и меня это совсем не удивляет.

Взяв кассеты со стола, Шэд принялся раздавать их танцовщицам.

– Мистер Орли, у меня нет видака, – пожаловалась Урбана Спрол.

– У меня есть, могу одолжить.

– Четыре сотни за вечер? – ехидно переспросила Эрин. – Пожалуй, стоило бы смотаться в Даллас – вдруг у них там есть вакансии?

Мистер Орли и это пропустил мимо ушей.

– Вот еще что, – снова заговорил он, – а потом можете идти по домам. Это насчет вчерашнего. Я имею в виду драку на сцене.

– Да никакой драки, считай, и не было, – заметила Моника-младшая. – Просто один мужик начал размахивать бутылкой.

– Вот-вот, – подтвердил мистер Орли. – Вы ничего не видели, о'кей? Если кто начнет расспрашивать, тут же говорите Шэду.

Эрин удивили подобные указания. В заведении частенько случались заварушки, но мистер Орли почти никогда не интересовался ими.

– Что происходит? – спросила она. – Что, вмешалась полиция?

– Главное – вам тут платят не за то, чтобы вы отвечали на разные вопросы. Вам платят за то, чтобы вы раздевались. – Мистер Орли одним глотком допил своего «Доктора Пеппера», рыгнул и бросил пустую банку Шэду, который безо всякого труда поймал ее на лету. – Ну ладно. Всем все ясно?

Танцовщицы без особого энтузиазма дали понять, что да.

– О'кей, – кратко резюмировал мистер Орли и собрался было еще раз чихнуть, но удержался. Танцовщица по имени Сабрина смущенно подняла руку. – Ну, что там у тебя? Только побыстрее.

– Я насчет того парня с четвертого столика, мистер Орли. Ну, того, который заснул. Я не виновата, честное слово. Он там наглотался чего-то.

– Мне плевать, дорогуша, чего бы он там ни наглотался, – ответствовал мистер Орли. – Я хочу, чтобы в моем заведении глаза у всех были открыты как следует, понятно?

Танцовщицы встали и, толпясь в дверях, начали выходить из кабинета. Мистер Орли окликнул Эрин и велел ей задержаться на минутку. Когда они остались одни, он спросил:

– Тебя-то этот мужик не покалечил?

– Который – тот, что вцепился в меня, или другой, с бутылкой?

– Любой. Если тебе от кого-нибудь из них досталось, скажи. Ну, мало ли там – синяки, царапины. Мы отправим тебя к доктору. За счет заведения.

За счет заведения? Эрин была просто поражена.

– Да нет, со мной все в порядке, – ответила она.

– Ну ладно. Но ты тоже имей в виду: чтобы такого больше не случалось. Шэду я уже сделал втык.

– Это не его вина...

Мистер Орли прервал ее движением руки.

– Работа вышибалы состоит в том, чтобы вышибать, и притом вовремя. Я плачу этому козлу хорошие бабки.

Эрин поднялась, чтобы уйти, но мистер Орли снова остановил ее.

– Вот еще что. То, что я говорил тут сегодня, к тебе не относится. Что касается танца и всех этих дел – уж кому-кому, а тебе-то незачем тратить время на эти далласские записи. Таких, как ты, у нас за все время было раз, два и обчелся.

– Спасибо, мистер Орли.

– Не то чтобы мне очень уж нравилась твоя музыка: не мой вкус, лучше что-нибудь поживее. Но у тебя и с этой здорово получается. Они просто глаз с тебя не сводят.

– Спасибо, – повторила она.

– Ну ладно. И имей в виду: если тебе что понадобится – все, что угодно, – скажи мне, – закончил мистер Орли.

Эрин покинула кабинет хозяина, абсолютно убежденная в том, что влипла в какую-то неприятную историю.

Когда она дошла до своей машины, мистер Квадратные Зенки уже ждал ее.