Строим погреб. Пасека на усадьбе. Дом начинается с кухни... ("Сделай сам" №2∙1999)

Числом и мерою

А.Б.Иванов

Исчислением началось и стоит мироздание от века. «Вся мерою и числом, и весом расположил еси» — говорит о Творце всего сущего Священное писание (Премудр., XI, 21). Нося в себе Его подобие и образ, человек с незапамятных времен расчисляет пригодной для того мерой любое творение рук своих. Разнообразные единицы измерения составляют немаловажную часть культуры любого народа. А если иные из них по видимости и уходят — как то случилось восемь десятилетий назад с исконными русскими мерами, — то оставляют по себе прочную память в народном сознании. В этом они сродни именам городов, селений, улиц: ведь никогда, ни в каком тысячелетии мы не забудем, например, что старинный северный город, прежде чем стать Кировом, носил имена сперва Хлынов, потом Вятка. Мы не забывали подлинные имена Нижнего Новгорода, Твери, Сергиева Посада, Самары… И с какой радостью восприняли москвичи возвращение таких значимых для истории названий, как Маросейка и Тверская, Покровка или Мясницкая…

То же самое и с исконными русскими мерами. Попробуйте, например, перевести в сантиметры похвальный о ком-то отзыв: «У него семь пядей во лбу». Или, того паче, отредактируйте пушкинский стих: «Сына Бог им дал в аршин». И вряд ли даже в далеком будущем откажутся от такого свойства, как все «мерить на свой аршин».

В этом и нескольких последующих номерах нашего журнала мы поговорим об этих неумирающих посланцах из прошлого. А начнем именно с аршина. Уже потому хотя бы, что в числе исконных русских мер был он основной, отправной для всех прочих единицей.

Каких только «машин времени» не понаделали в своих опусах писатели-фантасты, начиная с Герберта Уэллса! Однако одна из них существует на самом деле, существовала всегда и в будущем не исчезнет. Имя ей — воображение. Заполнив ее топливный бак знанием, можно смело пускаться в путь по векам и странам. В этот раз нам предстоит побывать в Москве, на том месте, которое сейчас именуется Красной площадью, и в прилегающих к ней переулках и улицах, надежно огражденных крепкими стенами Китай-города. Впрочем, стен этих пока еще нет: ведь ставились они в 1535–1538 годах, а наша первая остановка — в 1485 году.

Шумно и суетно здесь и весьма многолюдно. Оно и неудивительно: ведь тут — самое сердце великого торга давно уже первопрестольного русского града. Бесчисленными рядами тянется торжище. И в каждом ряду — свой товар. Чего только тут не сыщешь — и местного, и привозного. С трудом протиснувшись сквозь толпу, подходим к ряду с товаром, от которого в глазах рябит. Смуглые чернобородые торговцы растягивают в руках пестрые восточные ткани. У иных — тяжелая, что и гнется с трудом, золотая парча-алтабас: такую самому великому князю надеть не стыдно. Другие купцы предлагают ткани попроще, из хлопка, называются «киндяки». Опытные покупщики смотрят ткань на просвет, мнут в руках. И некоторые из них, с видимым трудом выговаривая явно непривичное слово, спрашивают хозяина: «Почем аршин?» А в соседнем ряду торгуют явные «немцы» — то ли из далекой Фландрии, то ли даже «англинские немцы» из-за моря. Но там счет другой: не на аршин, а на «локти», куда более и продавцам, и покупателям привычные.

Небольшое усилие воображения — и мы переносимся на три четверти века вперед, в шестнадцатое столетие. Картина мало изменилась. Но только уже всюду, во всех рядах меряют товар только аршинами. Но вот проходят два иноземца. Прислушаемся к их разговору. Первый из них итальянец Рафаелло Барберини наставительно говорит своему, видимо, менее опытному соотечественнику: «У московитов для полотен и для сукон и для всех прочих материй мера одна. Называется ена аршин, а другой меры нет!»

Да, всего за несколько десятилетий произошло поистине удивительное явление: мера, которой вначале пользовались только при покупке восточных тканей, стала использоваться для измерения любой другой длины. И это обстоятельство ученые-метрологи до сих пор не могут сколько-нибудь обстоятельно объяснить.

Аршин пришел на Русь вместе со своим собственным именем. Слово это звучит одинаково во всех тюркских языках и всюду означает единицу длины, примерно равную вытянутой руке средних размеров мужчины. Тюрки заимствовали это слово от персов, а те, в свою очередь, от индийцев. Смысл же его всюду одинаков: единица длины, приблизительно от 67 до 72 сантиметров в метрическом исчислении.

Предшественником аршина на Руси был «локоть». Сейчас мы называем локтем самый сгиб руки. Тогда же под этим названием подразумевалась длина согнутой руки от этого самого локтевого сгиба до кончика среднего пальца. «Локтями» мерили длину едва ли не все народы мира. Разумеется, у всех людей этот «локоть» неодинаков. В среднем же считали в нем чуть менее 47 см (впрочем, несколько изменяя положение руки, в различных странах и местностях получали и другие размеры: например, «малый локоть» — от сгиба руки до конца сжатого кулака, «целоручный» — от плеча до сжатого кулака, «кольцевой» — от локтевого сгиба до кончика среднего пальца, а затем по ладони до запястья).

Самопроизвольное утверждение аршина заставило наших предков отыскать ему место в ряду других единиц длины. Его стали понимать как 1/3 сажени (о ней мы расскажем чуть позже) или как четыре пяди (пядь — от глагола «пялить» — это расстояние между разведенными в сторону пальцами, большим и указательным или средним; пяди бывали тоже разные). Именно широкое распространение аршина привело к изменению названия пяди — она стала называться «четвертью». В аршине считали 16 вершков, а сама эта мера, прежде мало распространенная, сделалась общеупотребительной именно с переходом к счету на аршины (слово же обозначает «верх пальца», как объясняет это понятие В.И.Даль в своем знаменитом «Словаре живого великорусского языка»). С пальцем же связана и другая дробная часть аршина — «дюйм» («большой палец» по-голландски). 28 дюймов повелел считать в аршине Петр I, падкий до всего иноземного. Оказалось, однако, что дюймы уложились в аршин без остатка. Заодно удалось как бы связать русскую систему мер с английской, что было весьма удобно: ведь Англия в ту пору слыла «мастерской мира», а торговля с ней весьма много значила для России.

За строгим соблюдением единства мер в державе тщательно следила верховная власть, начиная с киевских времен. А с XVIII века метрология приобрела научный характер. Именно на строго научной основе была установлена величина аршина, тогда же объявленного исходной для вычисления всех других мер единицей. Позже — уже в XIX веке — было подсчитано точное метрическое соответствие аршина — 72,12 см. А для соблюдения точности в быту в больших количествах по заказу правительства выпустили образцовые аршины — прочные деревянные линейки с металлическими оковками по концам. Именно с тех пор пошло в ход выражение: «Сидит, как аршин проглотил». Прижимистых торговцев могли подчас обозвать «аршинником». Да и много других пословиц и поговорок включили в себя упоминания про аршин: «Побоев на аршин не смеряешь», «Аршин не солжет» (иными словами, мера — делу вера), «Я тебя на аршин смеряю» (то есть поколочу), «Ты ему не безмен, а он тебе не аршин» (о бестолковом) и еще множество других. Иные, конечно, уже позабылись и не употребляются, другие же живут и поныне. А потому живет и всегда будет жить в памяти народной аршин — эта удивительная мера, возникшая на Руси как бы украдкой, но ставшая необходимой на все времена. И во все века будем мы помнить бессмертные тютчевские строки: «Умом Россию не понять, аршином общим не измерить. У ней особенная стать — в Россию можно только верить».

Глаголы «лягать» и «сягнуть» в самостоятельном значении в нынешнем русском языке употребляются крайне редко. Зато достаточно велико семейство производимых от них слов: здесь и отчасти книжный, но вполне понягный всем глагол «посягнуть», и родившееся из причастия прилагательное «недосягаемый», и выражение «в пределах досягаемости», и еще многое другое. К тому же семейству принадлежит слово весьма почетного возраста, употреблявшееся еще во времена Киевской Руси. Слово это — «сажень».

«Сажень» — следующая за «аршином» более крупная мера длины. С глубокой древности человек стремился в самом себе отыскать для всего меру. В ход шли, как мы уже знаем, «локти», «пяди», «пальцы», иногда «ступни» (издревле на Руси меряли «стопами», а у англичан, например, стопа — «фут» — одна из самых распространенных мер дожила до наших дней). Аршин, как мы видели, — это длина руки (и, кстати, средний размер мужского шага). Все эти меры, однако, не слишком протяженны. И если надо померить, допустим, длину забора усадьбы ил и прясло крепостной стены, или, к примеру, высоту колокольни, то их размеры выразятся слишком большим числом всех названных единиц. А чем больше цифры — тем легче допустить ошибку при вычислениях.

Вот тогда-то, в глубокой древности, пришла нашим предкам в голову мысль установить такую меру, куда только может «сягнуть» рука, а ведь «сягнуть» она могла по-разному. Например, можно просто развести руки в стороны от плечей и замерить расстояние от одного большого пальца до другого. В среднем в такой сажени получается (в метрической мере) 152 см. Эту сажень называли простой. Другая сажень называлась «маховой», а иногда «мерной». В ней 176 см, а получается она, если измерить расстояние от кончиков средних пальцев таким же образом растянутых в сторону рук. Третья же сажень называлась «косой». Ее получить чуточку сложнее: надо стать прямо, отвести в сторону руку, разогнуть ладонь и измерить расстояние от кончика среднего пальца на руке до пальцев противоположно расположенной ноги. «Косая» сажень побольше — в ней примерно 216 см, так что знаменитая поговорка: «У него косая сажень в плечах» представляется явно поэтической метафорой, а попросту говоря — преувеличением.

Понятно, что сходными способами можно насчитать великое множество различных расстояний, причем в основе их — рука, которая «сягает» тем или иным образом. Историки насчитывают целых 16 (!) различных саженей, употреблявшихся на Руси в различных местностях и, как мы сказали бы теперь, «ведомствах». Способы рукоположения их не всегда до конца понятны, но зато в источниках отмечены их размеры в вершках (а в вершке 4,45 см). Иные сажени имели особые названия (малая, простая, «народная» — почти не отличимая от «маховой»). Были сажени «морская» и «трубная», «греческая» и «великая» (55 или 56 вершков). Особое же значение имела «государева», она же «мерная», и еще «аршинная» — в ней сперва считали 217,6 см и она почти ничем, по сути дела, не отличалась от «косой». Вообще же в саженях считали от 30 до 56 вершков.

Уточнение величины аршина привело к некоторому уменьшению основной, «государевой» сажени. В Уложении царя Алексея Михайловича было четко оговорено, что сажень должна содержать ровно три аршина. Поскольку в последнем содержалось 71,12 см, сажень оказалась длиной 213,36 см. И такой размер она сохраняла вплоть до отмены исконных русских мер, устроенной в первые годы после революции.

Образец (или, если хотите, эталон) сажени — последней по времени был изготовлен с величайшей точностью в 1894 году под руководством великого русского ученого Д.И.Менделеева, чьи заслуги в метрологии едва ли уступают по значению его открытиям в области химии. Образцовая сажень представляла собой стержень с Х-образным сечением, изготовленный из сплава платины и иридия — наиболее стойкого во всех отношениях, не поддающегося никаким химическим и физическим воздействиям. Образец поместили в железный ящик и замуровали в стену здания Правительствующего Сената в Петербурге — высшего в ту пору государственного учреждения Российской империи. Три года спустя с не меньшей тщательностью был изготовлен второй точно такой же образец. Его поместили в Государственной палате мер и весов, возглавляемой Д.И.Менделеевым, хранили при неизменной температуре и влажности и предназначали для редкой — раз в 10 лет — проверки наиболее точных копий, по которым выверялись измерительные приборы высокого класса.

После революции и сажень, и аршин, и все прочие привычные народу единицы стали повсюду заменять иноземными пришельцами — метром и его производными. Не раз принимались разные постановления, декреты, циркуляры с требованием категорически запретить любое упоминание о старых мерах. И все же в памяти народной осталась навсегда и «косая сажень в плечах», и шутливое предостережение легкомысленным супругам: «Ты от жены на пядень, ан глядишь, она уже на сажень», и загадка о солнечной тени: «Поутру в сажень», к полудню в пядень, а к вечеру аж через все поле хватает». И плавает кое-кто, не умудренный «кролями» и «батерфляями», дедовским способом — «саженками». И поет на сиене в опере «Борис Годунов» подвыпивший монах Варлаам: «Шапка на ем по делу сажень да в три аршина». А по весям и градам Руси, верится, будут ходить еще мужики и парни «саженного роста», с какой бы точностью в метрах, сантиметрах и миллиметрах не были бы вписаны их «физические данные» в разного рода казенныё бумажки.

В отличие от аршина и сажени следующая по «рангу» единица протяженности верста не потеряла значения меры расстояния и в наше время. Конечно, мы не прибегаем к ней в казенном отчете, но в быту нередко можно сказать что-нибудь вроде: «От нашего поселка до города верст шестьдесят» и прочее в том же духе. Не забываем и пословицы — «За семь верст киселю хлебать», «Семь верст до небес — и все лесом». Живет в языке и выражение «коломенская верста». И еще многое делает это слово звучащим довольно часто.

Но, произнося его, наверное, лишь немногие представляют отчетливо, что всякий раз при этом, собственно говоря, мы вспоминаем… о плуге. Точнее, о том, что, пройдя борозду вдоль поля, пахарь принужден поворачивать плуг, чтобы начать новую. Между тем ближайшее родство слова «верста» и глагола «вертеть», «поворачивать» языковеды установили уже давно и доказали убедительно. Да, именно так возникло слово «верста» и обозначало оно первоначально расстояние от одного поворота плуга (или сохи) до следующего. Поэтический строй народного языка постепенно перенес вполне определенное понимание довольно протяженного отрезка пашни на отрезок дороги. Такой в литературоведении именуют греческим словом «метонимия», что в переводе означает «переименование» (простейший тому пример: «Я выпил три стакана» — попробуйте-ка на самом деле выпить твердый стеклянный стакан). Так вот и возникла первоначально «верста» — некий, не слишком малый отрезок пути. А потом — уже в древнейшие времена — ему придали и количественную определенность. Версту же было естественно отмеривать меньшей по величине единицей протяженности — саженью.

Как мы уже знаем, сажени бывали разные. Версты тоже на протяжении веков меняли свое значение. Считается, что самые «старые» версты — времен Киевской Руси — состояли из 750 саженей. Во времена Московского государства версты разделялись на две разновидности. В «государевой» (она же называлась еще и «межевой») насчитывалось 1000 саженей (тоже «государевых», так что ее метрическим соответствием следует считать 2176 м.

А верста «путевая» была ровно вдвое меньше — 500 саженей. Когда сажень уменьшилась до величины 213,36 см, уменьшилась и путевая верста до величины 1066,8 м в привычном для нас исчислении. Тогда же, на рубеже XVII–XYIII веков, вышли из употребления тысячесаженные версты. И вплоть до самой революции главная дорожная мера России лишь незначительно отличалась от нынешнего километра. Поэтому-то нам сейчас так легко заменять в обыденной речи километры верстами.

То же самое слово «верста» в образном народном переосмыслении приобрело и иные значения: во-первых, поскольку «борозда» и «ряд» — понятия весьма сходные, явился глагол «верстать» в значений «равнять», «выстраивать в ряд». Во-вторых, тем же глаголом стали называть наделение служилых людей земельными владениями (поместьями) для того, чтобы они могли нести ратную службу в дворянском ополчении. Это значение ныне всецело перешло в прошлое. А вот первое сохранилось: в типографиях «верстают» набор рукописи, занимаются этим «верстальщики», а рабочий инструмент их именуют «верстатки». И только слово «верстак» не имеет с этим ничего общего, кроме случайного созвучия: его первооснова — пришедшее к нам в XVIII веке немецкое слово Werkstatt, означающее «мастерская».

А теперь несколько слов о «коломенской версте». Так говорят обычно о длинном, нескладно сложенном человеке. Общепризнанного объяснения тут нет: одни языковеды считают, что какими-то особенно длинными верстовыми столбами была размечена при царе Алексее Михайловиче дорога от Москвы до села Коломенского, где им был воздвигнут дивный деревянный дворец, считавшийся «восьмым чудом света». Другие же (и в их числе В.И.Даль), что сама дорога туда вымеривалась не привычными 500-саженными верстами, а уже не частыми к тому времени «государевыми» 1000-саженными.

На протяжении веков было у версты и равнозначное понятие «поприще» (свое нынешнее значение это слово обрело лишь к XVIII веку). «Поприще» явственно показывает свое родство с глаголом «прати» (в русском языке глагол «переть» приобрел несколько иной оттенок). Впрочем, понятие «поприще» все же не имело строго определенного количественного выражения. И потому иногда его можно встретить в значении суточного перехода, то есть примерно 20 верст, а иногда и. суточного же переезда (последний может колебаться от 50 до 100 верст и больше).

Верстой и поприщем не ограничиваются меры расстояний, которыми пользовались наши предки. Для меньших протяжений частыми определениями были «полет стрелы» (иначе «перестрел»), а также «вержение камня». Без особых исследований можно считать, что сильная и умелая рука может бросить не слишком тяжелый камень метров на 40–50. А «перестрел», по-видимому, составлял — в наших мерах — метров сто или чуть больше (хотя, как известно из старинных описаний, иные стрелки могли послать стрелу в цель чуть ли не на полкилометра).

А самые большие расстояния в летописях в старинных хрониках измерялись обычно «днями пути». Для пешего путника без большой ошибки можно считать доступным суточный переход километров двадцать пять. Для конного отряда день пути — это расстояние можно увеличить в два и даже в три раза. Тут все зависит от того, были ли на пути «подставы», то есть места, где всадники могли бы переменить коней. А иногда в дальние походы шли ратники «о двуконь», то есть со сменной лошадью, пересаживаясь на которую, можно было дать первому коню немного отдохнуть.

Существовали и свои особые от остальных частей России отличные меры расстояния, в частности, на Русском Севере: например, в Олонецкой губернии упряжка — путь, проезжаемый без отдыха, примерно 40 верст. На берегах Онеги пути мерили волоками в 30–40 верст. А на Пинеге мерой было плесо — в явном противоречии с «водяным» названием так назывался путь, доступный для пешехода на протяжении одного дня.

Меры, о которых мы поведали нашим читателям, составляют лишь часть русской системы мер. В ближайших номерах мы продолжим этот разговор и познакомим читателей с тем, чем и как мерили наши предки вес и объем, как считали они плошали земельных участков и с какими единицами встречались, совершая свои покупки.

(Продолжение следует)