И тут же весь ее гнев обернулся сплошным желанием. Трезвость мысли бесследно исчезла. Верх взяла страсть, примитивная, почти животная, не подлежащая выражению словами. Она хотела его. Она нуждалась в нем. И не только в его поцелуях. Приподнявшись на цыпочки, она обняла его за шею и притянула к себе.
Алекс покрывал ее лицо короткими страстными поцелуями, и она снова и снова подставляла ему губы, словно заново открывая для себя его вкус. После каждого его прикосновения она ненасытно ждала нового, боясь даже на секунду лишиться сладостных ощущений.
Она жаждала быть еще ближе к нему, трогать его кожу, пробовать ее языком и дарить ему свои ласки.
Когда его рот ненадолго оставил ее, для нее начались невыносимые муки. Он опустил голову и пробежал губами по ее шее. Потом приподнял майку, так чтобы языком достать до сосков. Это было верхом наслаждения. Ее рука скользнула вниз, нащупала «молнию» и резко дернула. В ту же минуту он отступил назад.
– Не надо, – сказала она. – Я хочу…
Он не дал ей закончить. Поднял на руки и понес.
Алекс не стал подниматься наверх. В ту минуту и он, и она почти умирали от нетерпения. А до ее комнаты было всего два шага.
Он опустил ее на постель и поцеловал. Затем разделся. Она сделала то же самое. Не смущаясь и не скрывая удовлетворения, она глядела на его обнаженное тело: это она привела его в такое состояние. Алекс был прекрасен.
– Кэтрин, Кэтрин. – Он склонился над ней, почти не касаясь ее тела, и не переставал в промежутках между поцелуями шепотом повторять ее имя, словно заклинание или слова молитвы.
На нее обрушились горы ласки. Он непрерывно целовал ее. Она вздохнула – и его язык вторгся ей в рот. Он продолжал дразнить ее. Она обхватывала его плотным кольцом своих рук и содрогалась всем телом. Она была на пределе.
– Пожалуйста, Алекс! Я так хочу тебя.
Он перестал целовать ее и поднял голову. Она открыла глаза и удивилась. Почему он смотрит на нее и улыбается?
– Ты никогда не обращалась ко мне так.
Волшебная рука снова заставила ее смежить веки, но через секунду она уже опять смотрела ему в глаза.
– Пожалуйста, Алекс!.. Сейчас.
Невозможно, удивительно! В одно мгновение она вобрала его в себя. Казалось, никогда ничего похожего не было в ее жизни. Все как будто в первый раз. Ничто из ее предшествующего опыта не могло пригодиться ей в эту минуту. Она не могла поверить, что все ее представления и ощущения могут так измениться.
Он следил за ней пылающими, полными страсти глазами. Скоро, очень скоро настанет тот момент, когда она уже не сможет контролировать себя. Он не ошибся: она содрогнулась всем телом раз, два и, не выдержав, закричала.
Несколько последних судорожных движений, и потом – полная неподвижность, как после падения с головокружительной высоты.
Они лежали рядом, соприкасаясь телами от плеч до кончиков пальцев. Он медленно водил рукой по ее животу. Ни во сне, ни в мечтах никто не дарил ей подобной нежности, и никогда прежде она не испытывала такого удовлетворения, как сейчас. Она была готова замурлыкать, как сытая кошка.
– Это было еще лучше, чем в тот день, когда ты мыл мне голову, – сказала она, проводя пальцем по тонкому шраму у него на подбородке.
Алекс прыснул и затрясся от смеха.
– А ты представляешь, что было бы, если б мы вдруг стали мыть головы друг другу?
– Думаю, это было бы неплохо. – Она вздохнула.
Он придвинул губы к ее уху и укусил за мочку.
– За что?
– За то, что ты есть. Чудное творение природы.
– Так и быть, принимаю твой комплимент.
– Угу-м. – Он снова укусил ее и дважды пробежал языком по уху, сначала снаружи, потом внутри.
– Перестань. Щекотно.
– Не могу. Ты такая вкусная. Я бы съел тебя целиком.
Она прильнула к нему и, опустив руку, нащупала его вновь вздыбившуюся плоть. Другого она и не ожидала. Не раздумывая ни минуты, она хотела сползти вниз, но он остановил ее.
– Стоп, стоп, стоп. Лечь на спину и не двигаться. Теперь моя очередь делать приятное.
– Ты единственный такой.
Алекс остановился и поднял голову.
– Что?
– Я говорю, что раньше со мной никогда не было такого.
– О Боже! – проворчал он.
Завершение было восхитительным. И для нее не было бы большей радости, чем расплатиться за него. Еще много, много раз.
Алекс затих и прикорнул возле нее. Даже засыпая, он не отпускал ее и все прижимал к своему боку.
Теперь она могла без опасений сказать вслух, пусть даже шепотом: «Я люблю тебя, Алекс Макки. И буду любить всегда».
Было почти десять утра, когда он проснулся. Он лежал один. В ее постели. Голый, разбитый. Ему ужасно хотелось кофе. И еще нужно было срочно принять душ.
Первое, на что Алекс обратил внимание, выглянув из ванной, – это на запах яичницы с ветчиной. Запах показался ему просто неземным. Он быстро натянул брюки и пошел на кухню.
Кэтрин стояла у плиты спиной к нему, поблескивая золотистым шелком распущенных волос. В это утро она была в том же облачении, в каком он впервые увидел ее.
Эта сильная, красивая, независимая женщина шептала его имя и говорила ему: «Я люблю тебя». Сначала он подумал, что это ему почудилось в полусне, но, проснувшись сегодня утром, перестал сомневаться, Он вел бы себя совсем иначе, если б эти три слова произнесла обычная женщина. Но это была Кэтрин. И если она испытывает к нему подобные чувства, он обязан объясниться.
Кэтрин медленно потягивала свой кофе. После трех яиц, четырех кусочков ветчины и двух горячих английских сдоб. От счастья у нее разыгрался аппетит. Заниматься любовью всю ночь, не экономя сил, однако ж, вовсе не вредно.
Пока Алекс опустошал свою тарелку, она не могла отвести от него глаз. Ей нравилось смотреть, как он держит вилку, ест яичницу, ветчину, булочку – все подряд, не глядя. Теперь она знала, что у него есть родинка на правой щеке.
Странно. Она знает, что у вчерашнего дня не будет продолжения, и все равно ведет себя как легкомысленный ребенок. Эта ночь ничего не меняет. Он расстанется с ней в ближайшее время, и нужно собраться с силами, чтобы жить одной. Ну и черт с ним! Что будет, то будет! Она благодарна ему за сладкие воспоминания, которые сохранит до конца своих дней.
– Завтра Четвертое июля, – сказал он.
– Я знаю.
– В городе будет парад и пикник. Не знаю, как теперь, а раньше это бывало красиво. Обычно по центральной улице проезжали пожарные машины, играл школьный оркестр и работали благотворительные базары. Когда я был мальчишкой, в этот день мы всегда устраивали фейерверки и поджигали бенгальские огни. Помню, мы бросали их в большую басовую трубу Дуга Нидлмана. Ух, как шериф сердился на нас! Но он ничего не мог поделать. У него был артрит, а мы бегали быстро, поэтому он только кричал на нас через свой старый мегафон. Так орал, что уже никто не слышал оркестра.
Алекс отхлебнул кофе. Улыбка не сходила с его лица.
– А после парада устраивали аукцион. Так уж было заведено в городке, что все женщины должны были приготовить какую-нибудь пищу для пикника. Мужчинам предлагалось оценить их искусство и выбрать понравившееся.
– Тебе, конечно, хочется снова побывать на празднике?
Алекс посмотрел на нее долгим испытующим взглядом.
– Я считаю, что нужно пойти.
– Хорошо.
Он покачал головой.
– Кэтрин, но там действительно будет весь город. Не только Сесил и Эстер.
– Я знаю. Если бы ты прямо сейчас ушел отсюда, я бы начала готовить корзину с припасами.
Потрясающе. Кто произносил эти слова? Кэтрин, которую он так хорошо знал? Он посмотрел на нее так, как будто впервые увидел. Когда она успела так измениться?
Алекс поднялся наверх переодеться. Присел на край кровати и так и остался сидеть, задумчиво глядя в окно. Все, что происходило с ним и Кэтрин, не укладывалось ни в какие схемы и не имело аналогов в его жизни. Может быть, не продавать усадьбу и оставить Кэтрин присматривать за домом, а самому наезжать сюда, когда будет выпадать случай?
Как ему не хотелось терять ее! Лучше бы он никогда ее не встречал. Содержать ее как любовницу? С ее самолюбием? Никогда.
Линда. Он причинил ей столько хлопот! И в довершение всего – такой ужасный конец. Проклятая катастрофа. Об этом больно думать. Между тем все говорили, что Линда подходила ему. Да он и сам, черт возьми, какое-то время тоже так считал. Но он никогда не чувствовал к ней настоящей любви, и это постоянно мучило его. Линда же во всем винила себя, в то время как виноват был он. Он не должен был жениться на ней. Из-за него она превратилась в несчастную, замкнувшуюся в себе женщину, принявшую нелепую смерть, прежде чем он сумел убедить ее, что их жизнь не сложилась исключительно по его вине.
Нельзя допустить повторения этого с Кэтрин.
Он только причинит ей непоправимый вред.
Алекс влез в джинсы, натянул зеленую рубашку-поло и надел теннисные туфли. Спустился вниз и потянул носом. Кэтрин готовила на кухне нечто очень аппетитно пахнувшее и что-то напевала себе под нос.
Он чувствовал себя как на иголках и больше ни секунды не мог оставаться в доме.
Вскочив в джип и опустив стекла, чтобы не задохнуться, Алекс проверил запас горючего: бак был полон. Щелкнул дверцей, опустил ногу на педаль и хотел рвануть с места, но передумал. Как ни странно, его остановил вид собственного дома, на который он со дня приезда еще толком ни разу не посмотрел. На фоне тусклых красок пустыни белое здание из необожженного кирпича в эти минуты казалось самим совершенством. Он невольно загляделся на окна, залитые солнечным светом и словно пылающие ярким огнем, и на сей раз по достоинству оценил свое жилище. Действительно, у него хороший дом. Капитальный. Этот дом простоит еще очень долго даже после того, как его самого не станет.
Он выскользнул из машины и захлопнул дверцу. И все-таки он уедет отсюда, как только найдется покупатель.
Нет. Нужно пойти прогуляться в пустыню. Может быть, милостью Божьей на чистом сухом воздухе и солнце у него просветлеет в голове.
Прошел час, потом другой. Кэтрин четыре раза подряд подходила к окну. Никого. Она уже было отчаялась, как вдруг увидела его, идущего по дороге, и почувствовала, что у нее задергались уголки рта. Уйти из дома вот так, ничего не сказав, – это было не в его характере.
После самого изумительного дня в ее жизни и столь же незабываемой ночи Кэтрин суеверно ждала перемен. Чутье подсказывало ей, что они наступят очень скоро, хотя она и так не рассчитывала на вечное счастье.
Алекс оставит ее. Было бы безумием предполагать иное. Он никогда не давал ей никаких обещаний.
Видя, что он подходит к дому, она поспешила на кухню. Еда была уже давно готова. Сосиски и фасоль. На большее ее не хватило. То время, что он отсутствовал, она почти целиком потратила на приготовления к пикнику. Наделала кучу никому не нужных сандвичей и испекла французский пирог с яблоками на десерт. Захочет он пойти туда или нет?
Стихли шаги, и умолкло эхо в коридоре.
Он стоял позади нее – она почувствовала спиной его взгляд. Она обернулась, страшась прочесть в его глазах то, что считала неизбежным. Их взгляды встретились, и она поняла, что предчувствие ее не обмануло.
– Кэтрин. – В его взгляде сквозила неприкрытая боль.
В эту минуту ей захотелось умереть.
– Обед готов. Достать пиво?
– Кэтрин, нам нужно поговорить.
Она покачала головой и отвернулась.
– Садись и ешь. – Она сделала паузу, чтобы сдержать горячие слезы, готовые хлынуть из глаз. – Мне немного нездоровится. Извини, я пойду прилягу.
Захлопнув за собой дверь, она упала на постель и зарылась лицом в подушку. Бурные рыдания сотрясали ее тело.
Она услышала еле слышный стук в дверь.
– Уходи.
– Можно мне войти?
– Нет.
Алекс попробовал повернуть ручку, но она не поддавалась.
– Кэтрин, прости меня. Ни звука.
«Как можно причинить человеку столько боли, не сказав ни слова? – подумал он. – Она все поняла».
Алекс застыл в замешательстве, не зная, что предпринять, и чувствуя себя как после тяжелого удара ниже пояса.
– Кэтрин, – сказал он через дверь. – Только не думай, что ты мне безразлична. Ну пожалуйста, милая, поверь мне. Я просто… Я не хотел причинять тебе вреда.
Дверь распахнулась настолько быстро, что он не успел посторониться. Она стояла в нескольких дюймах от него и испепеляла его сверкающими зелеными глазами.
– Извини, возможно, ты иного представления о себе, но я вынуждена тебя разочаровать. Ты заблуждаешься – ты не причинил мне вреда. Я по-прежнему хозяйка своей судьбы и теперь могу идти своим путем.
Такой отповеди он ожидал меньше всего, хотя следовало бы ожидать. Кэтрин по натуре была бойцом и никогда не сдавалась. Это и делало ее той неповторимой женщиной, которая так привлекала его.
Он опять погрузился в дебри сомнений. Что будет, если он передумает? Нет, убеждал он себя, другого исхода быть не может – ей нужно уходить.
– Мне кажется, тебе не стоит ехать сегодня. Может быть, переночуешь? И завтра мы бы еще успели на пикник.
Она покачала головой и открыла рот, чтобы что-то возразить, но он поднял руку и остановил ее:
– Только не надо спешить. Подумай как следует.
Алекс не стал дожидаться ответа.
Дорога наверх показалась ему нескончаемо длинной.
Неужели через несколько минут все может оборваться? Кэтрин не принесла ему ничего, кроме добра. И что он дал ей взамен? Порванные связки и разбитое сердце.
Ничего себе благодарность!
Он подошел к стенному шкафу, вынул из пиджака чековую книжку и выписал чек на пять тысяч долларов. Пусть хоть это как-то облегчит ей на время жизнь.
В приоткрытую дверь ее комнаты он увидел, что Кэтрин уже почти упаковалась. Он постучал. Она вздрогнула.
– Я не хотел испугать тебя.
Она продолжала запихивать вещи в свой мешок.
– У тебя есть деньги?
Он подошел к ней сбоку и протянул чек. Она быстро взяла его, словно боясь, что их пальцы могут случайно соприкоснуться.
– Что?! – Она с недоумением разглядывала сумму. – Мне не нужна благотворительность. Я возьму только то, что заработала.
– Ты заработала и все остальное. Поверь мне.
Она буквально взорвалась от ярости.
– Я не проститутка, – воскликнула она, блеснув глазами, – чтобы отдаваться за деньги! – И в ту же секунду бесподобные изумруды ее очей заполнились слезами. – Я скорее умру, чем возьму плату за любовь. Это не просто слова… это важно для меня.
Огромные слезы покатились по ее щекам, и его сердце словно раскололось пополам. Каждая фраза, произнесенная ею, была острее ножа. Он выронил чековую книжку.
– Не плачь, – сказал он, сжимая ее в объятиях. – Тс-с. Не плачь, милая. Для меня это тоже важно. О Боже, как я боялся, что из-за меня тебе будет плохо! И я бессилен тебе помочь. Легче поезд остановить голыми руками, чем…
Рыдания сотрясали ее тело. Он ослабил объятия, но только для того, чтобы она смогла вытереть глаза.